Аннотация: Пятый фрагмент третьей части Нуара. Ведь вы же в тайне жаловались, что повествованию не хватает женских персонажей. Специально для вас у меня есть один. Кроме того, во фрагменте содержится указание на необратимое изменение Нуара, разом изменившее его внешний вид (и это не лютый холод, о котором можно было прочитать ранее).
Внизу Доине в первую очередь ждали сизоватые клубья дыма. И уже среди них, лицом не в его сторону стояла маленькая худенькая девушка, на вид еще более юная, чем его сожительница, но только на вид. Она короткими, очень быстрыми затяжками курила тонкую папиросу в длинном мундштуку, после каждого вдоха выпуская вверх трогательные косички дыма. Поблескивающее дорогой синтетикой сиреневое платье подчеркивало тоненькую талию и аккуратную девичью фигурку. Кроме того, виднелись крашенные в глубокий черный цвет волосы, под светом химии отливающие в темно-фиолетовый, и особенно две их более длинные прядки, которые за ушками были схвачены в узенькие полосы и спускались ниже плеч.
Услышав скрип подошв по лестнице, девушка суетливо обернулась, торопливо докурила и поспешила заговорить:
- Господин Доине, м-мы не знакомы, - произнесла она, все еще выдыхая дымом и одновременно откидывая скошенную ассиметричную челку, закрывшую один глаз, - Моя фамилия Гару?, вы можете звать меня Мирабелль.
О том, что она - личный секретарь госпожи Ингеборгэ де Талера, агент уже был проинформирован до этого... И во второй раз ею сейчас. Далее девушка сообщила цель своего визита, которую он тоже знал, и принялась говорить еще много чего, менее важное и гораздо быстрее. Взглядом она перебегала от очков агента, удививших ее нестандартным цветом, к контрастным швам плаща, ощутимо запинаясь, когда натыкалась на элемент, ее впечатлявший. При этом на ее живом детском личике проявлялась такая выразительная гамма эмоций, что скрыть ее не мог даже тщательный макияж под бледность.
- Госпожа де Талера согласна с вами встретиться, - завершила она тоном, будто оправдывала, но не ее, а себя.
После этих слов в агента с настороженным ожиданием вперились ее глаза, большие, как у ребенка, и с настолько светлыми карими радужками, что казались почти желтыми.
- Вызван на "Фон Морганн", - ответил Доине, вымотанный лестницей, давшейся ему неожиданно многим, - Недавнее происшествие. Не можете не знать.
- Но... вы... - переполошилась мадемуазель Гару, почему-то совершенно не готовая к такому повороту.
От неожиданности она быстро заморгала, умилительно трепыхая красивыми длинными ресницами, и, обшарив кармашки платья, с четвертого раза нашла посеребренные часы. С выражением, будто не ожидала и того, что до вечера оставалось еще пять часов, что-то посчитала, после чего с облегчением произнесла:
- Время у нас есть, - она улыбнулась, и Доине показалось, что сказанное было адресовано ею самой себе, - Тогда проедемте на вагонете моей госпожи. Он на рельсах через две улицы, - она указала на дверь гостевого дома и ненужно пояснила, - Это недалеко, дойдем быстро.
То, что юная госпожа Гару собиралась сопровождать его весь день, агента никак не вдохновляло, однако возможность использования транспорта означала гораздо меньшее время пути, а так же весомо сниженную нагрузку на поврежденное тело. Последнее кинуло на решение агента неприятную тень, однако закончил он согласием. Выразилось то в молчании.
Холод города за порогом до дна обжег глаза и мгновенно выдавил слезы, которые сразу же примерзли к вытирающим их перчаткам. Подошвы агентских ботинок задеревенели в считанные секунды, мешая поддерживать равновесие, а брусчатка под ногами уже многие дни пребывала в состоянии многослойной полированной глади, не позволяющей нормально идти даже укороченным шагом, превращающей любого прохожего в беспомощного пингвина, еле-еле переставляющего неуклюжие лапки.
Тяжело и не в пример его бывшей походке неповоротливо переступая по алмазно-твердой от холода дороге, Доине стал двигаться к транспорту, однако уже через десяток футов обнаружил, что идет один. Его незапланированная попутчица, оставшаяся у дверей гостевого дома, полными ужаса глазами глядела на обледенелую мостовую.
- Господин Доине, очень прошу, пожалуйста, можно взять вас з-за руку? - умоляюще проговорила она, обволакивая себя облаком пара от тяжелого дыхания.
В лоскутный бежево-коричневый рукав она вцепилась панической хваткой, болезненно растягивая агенту швы. Передвигалась она крошечными шажками, боязливо вздрагивая каждый раз, когда узенькие подошвы сапожек проскальзывали хоть на дюйм или каблучок соскакивал с выступа брусчатки.
- Я не могу идти по льду, - очень извинялась она, обеими руками впиваясь в подставленное плечо, - До ваших апартаментов меня довели - сделал господин м-машинист. Но ему же надо следить за аппаратом, тот же заглохнет. Так что кроме вас мне просить некого. Простите меня, пожалуйста.
Пассажирский вагонет, сделанный из материала, без необходимости износостойкого и дорогого для машины небольшой грузоподъемности, стоял в оговоренном месте, и был обильно украшен дворянскими вензелями, сбитыми ранее, но потом возвращенными на место. Присутствовал и упомянутый машинист, который, правда, не столько следил за работой парового агрегата, сколько обнимался с ним, греясь от коптящей трубы. Заметил он приближающуюся пару поздно, поэтому отворить дверь перед секретарем своей госпожи не успел, да к тому же, запоздало спрыгивая с козел, сильно поскользнулся, из-за чего возвращался к своей трубе, подволакивая ступню.
- У меня болезнь, из-за нее очень плохая координация и ноги болят, - виновато объяснила мадемуазель Гару, хотя агент не интересовался и не поинтересовался бы, - Лекарство надо колоть после каждой еды.
Историю ее недуга пришлось дослушать, но к счастью та была недолгая и сводилась к тому, что она такая всю жизнь.
Внутри дрезина оказалось почти не промерзшей, но, как только под днищем завращались механизмы, а пар из ненужно мощного котла привел в движение колеса, кабина стала загазованной. Последнее, правда, являлось проблемой всех транспортных средств, где баки с нефтью, топка и выделяемый ею чад непосредственно соседствовали с пассажирским отделением. Однако то, что богатеи и бывшие аристократы в своих полуэксклюзивных мелкосерийных машинах переплачивают суммы с несколькими нулями только за внешний вид и шанс раздуть щеки, чего не многие-то и видят, а не за повышенные комфорт, было в некотором роде символичным. Особенно для Нуара.
Надевая респиратор, Гару прокомментировала, что очень обрадуется, если он не примерзнет к лицу, предложив при этом второй агенту, в чем с ее стороны не было никакого издевательства.
Трескливо зажурчала узкоколейка, обдираемая колесными парами от кристаллического налета. Потекла, разбрызгивая ледяные искры, увлекая агента и его сопровождающую в поток курсирующего по городским венам транспорта. Поплыли мимо улицы, омертвевшие от холода, угнетенно вздрагивающие людьми, сжавшимися под несколькими слоями одежды...
Они, эти длинные нуарские протоки, извилистые и не всегда достаточно широкие одновременно и для едущих дрезин, и для жмущихся от них к стенам пеших страдальцев, неуловимо, но навязчиво напоминали обиталища оживших трупов, лишенных надежды на последний покой, поднятых ради бесконечной, монотонной, преследующей и после смерти работы.
Мертвенность, чахоточная атипичность атмосферы подчеркивалась еще одной важнейшей деталью, которая мгновенной, обескураживающей вспышкой бросалась в глаза любому, кто рисковал поднять взгляд от замерзшей нуарской мостовой или зачем-то выглядывал через оконное стекло, замутненное копотью и пылью с одной стороны и грязно-морозными разводами с другой. Она заключалась в том, что над городом, над его бескрайними каменными коробками и гребнями арматурной поросли, над скатами заводских кровель и едкими дымовыми башнями, над всеми его административными, бюрократическими и карательными учреждениями больше не нависала великая труба величайшего городского молоха. Центральный ортханк "Фон Морганна" больше не дымил, не сеял хлопья горчичного пепла на крыши лежащего под ним Нуара. Он исчез, пропал с городского пейзажа, канул в небытие, как рухнувших колосс. И город, потерявший еще вчерашнего стража, угнетателя и одновременно свой неотъемлемый символ, разом поник, осиротел, как невольник, проживший всю жизнь в остроге, успевший забыть все, кроме него, и однажды проснувшийся на свободе.
...Заиндевевшие товарные дрезины тащились по заиндевевшим путям, как призраки зимы. Из-за них, тянущих через перекрестки порою по три-четыре вагона и встающих перед стрелками в ожидании своей очереди, вагонету Доине и Гару приходилось останавливаться. Каждой подобной задержкой незамедлительно пользовался мороз, жидким газом заливающийся внутрь транспорта и устраивавший там ледяные хороводы, до костей пробирая обоих пассажиров. И если Доине только беззвучно скрипел зубами, заставляя себя не показывать, что быстро и глубоко замерзает, то Мирабелль Гару, скорее неосознанно, нежели наоборот, делала это с показательной артистичностью, страдая невообразимо и мучаясь несказанно. Она втягивала шейку в синтетическую черную опушку воротника, сжимала узенькие плечи полушубка и раз в несколько минут поправляла симпатичную шапочку из искусственного меха, успевая убедительно дрожать, если сквозь щели проникал порыв холодного воздуха. Средством борьбы со своим состоянием она избрала курение, и поэтому курила постоянно, всю дорогу, делая лишь незначительные паузы. Мундштучок при этом вставлялся в специальное отверстие респиратора, а дым драконьими струями выходил сквозь боковые клапаны.
В промежутках между папиросами мадемуазель Гару украдкой поглядывала на Доине, и из ее взора на секунду-полторы пропадало мучение, которое заменялось искоркой любопытства. На эти мгновения глаза юной госпожи оживали, обретали цвет, однако вскоре она начинала чувствовать себя неудобно, и поэтому отворачивалась. А после того, как один раз ею был случайно перехвачен взгляд агента, она окончательно замялась, в дальнейшем сосредоточившись только на холоде и своем изнеможении от него.
- Если все это кончится, - бросила она себе, но явно так, чтобы Доине услышал, - то мне п-поставят п-памятник. П-п-посмертно.
Голубоватая папироса несколькими движениями затушилась о пепельницу в ее сиденье, после чего секретарь Ингеборгэ Талера на агента больше не смотрела и если что-то и говорила, то про себя.
Холм "Фон Морганна" выплыл перед ними угрюмой твердыней дракона-рабовладельца, окруженной несколькими линиями могучих складов-бастионов, редутами рабочих общежитий и бесчисленными кольцами рельс, опоясывавших его как оборонительные траншеи. Подъемы к нему, узкие, серые от асфальта, окруженные палисадом неработающих чугунных фонарей-пик, издали казались протоками крепостного рва. Над этими укрепленьями цитаделью рос сам завод, прижимая их архитектурой тяжелых контрфорсов, глухих плоскостей и параллельных и перпендикулярных линий, тянущих себя вверх. Стены его сочились смесью отработанного пара и бурого химического дыма, исходящих из круглых выхлопных окошек, похожих на иллюминаторы. Кое-где из труб вырывались языки желтоватого огня, подсвечивающие исполинскую фабрику отблесками дьяволовых глубин. У подножия ее все еще разбирали завал, доставали пригодные для последующего использования камни, извлекали останки заживо погребенных, фрагменты их останков и признаки фрагментов.
И не смотря на это завод продолжал работать, проявляя живучесть линкора, который получил пробоину снарядом гигантского калибра, потерял ход и страдал от тяжелого дифферента, но из похода не выбыл. Лишившись главной трубы и целого цеха, фабрика все равно производила продукт, демонстрируя тройной запас прочности и в невозмутимости соперничая с перекрывающей ее на горизонте Черной горой.
Протолкавшись меж грузовых дрезин, вагонет Гару и Доине встал на удалении от основных подъемов. Выходя, агент не подал Мирабелль руку, и она, испугавшись, что где-то перешла границу и обидела провожатого, хотела вновь, извиняясь, попросить о помощи. Но потом тоже увидела, что все дороги вокруг фабрики засыпаны промышленной солью, и теперь идущим по ним грозит не возможное падение и перелом костей, а только гарантированно разъеденная обувь. Гару, как приближенная теоретически небедной госпожи и в отличие от подавляющей доли работающих здесь мужчин, женщин и детей, на такую перспективу согласилась с радостью.
На середине пути она осторожно, опять с извинением, окликнула агента и показала другое направление, в обход общей проходной, где неизбежно пришлось бы толпиться среди рабочих. Пройдя через вход административного персонала, они еще раз добрались не до конца и свернули на пропускной пункт для высших управляющих. Встретивший их там начальник смены вытянулся и с почтением поприветствовал Гару по имени, та радостно улыбнулась в ответ. Доине же подметил, что ружья, которыми вооружилась здешняя охрана, были самой обычной разрешенной модели, с ярким акцизным штампами.
Коридоры начальницкой тропы были узки, пещерно тесны и, хоть и освещены лучше других, но исключительно химическими факелами. Вставлены те были в штатные газовые колбы и тепла не давали. На одном из разветвлений секретарь Талера остановилась и, нервозно покусывая губу, прошептала "Не помню". "Сюда" - вскоре решилась она и привела агента к паровому лифту, который питался от толстых, клепанных на стыках труб. Ввысь они поднимались многие минуты, неспешно влекомые силой пара на самый пик донжона крепости заводской бюрократии.
- Кабинет хозяина? - будто бы невзначай поинтересовался агент о финальной цели.
- Нет, - Гару помотала головкой, из-за чего челка закрыла ей один глаз, - У "Фон Морганна" нет хозяина.
- Исполнительного управляющего?
- Я не знаю - не знаю, как его назвать, - Мирабелль раздосадовано задумалась, - Просто главного на всем заводе, и не только на заводе. Он отвечает за все, что происходит. Вы увидите с-сами, - потом она неожиданно вспомнила, что находится здесь сама только из-за агента, и ее глаза расширились, - Так ведь он вас и вызывал! И вы не з-з-знали?!
Доине не ответил, предпочтя с железным лицом смотреть перед собой. Сглотнув, Мирабелль потупилась, но незадолго до остановки вновь спохватилась:
- Господин Доине, пожалуйста, не примите в обиду, но я должна предупредить вас о некоторых правилах, - проговорила она виновато, - Прошу вас, не делайте там никаких резких движений, не повышайте голос. Господин Гарсиа, охранник, может воспринять их как проявление враждебности. Он плохо знает наш язык, но натаскан защищать хозяина от любой угрозы.
Лифт поднял их под самую крышу, так высоко, что будь здесь хотя бы одно окно и не будь снаружи вечного нуарского смога, то можно было бы обозреть весь-весь город до самых границ. Дверей и кабинетов здесь тоже не было, и весь этаж был отдан под одно грандиозное рабочее пространство, с садистским прессующим порядком заполненное тоннами бумаг, сейфами и шкафами. По периметру располагались теплоотводы паровых труб, чьи медные патрубки-обогреватели паутиной гидравлического чудища расползались по низкому потолку.
- Здравствуйте, господин Эриньян, - быстро сказала Гару, кратенько кланяясь, - Это господин Франко Доине, вы его вызывали. Я подожду внизу. Спасибо.