Аннотация: "Лэ о Лейтиан" как история одной души. Небольшое эссе, написанное по просьбе zver_mangust.
"Лэ о Лейтиан": история одной души
"Огромная и незнакомая душа стояла перед ней, распятая на сторонах света, как растянутая шкура, и пустая, как ночь, но на самом деле в ней, как в ночи, лежали города и леса, реки и морские заливы, женщины и дети, мосты и суда, а на дне, совсем на дне, крошечное и прекрасное тело этой души, которое катило ее наверх, как огромный камень". (с) Милорад Павич
Однажды Джон Рональд Руэлл Толкиен признался в письме к Милтону Уолдмену, что мечтой его было создать мифологию, прекрасную, обширную и всеобъемлющую, частью - детализированную, частью - лишь слегка набросанную, мифологию, которая росла бы вглубь и вширь, в развитии которой могли бы принимать участие художники, и музыканты, и драматурги. Эта мысль казалась ему смешной и абсурдной - и однако же она сбылась. Созданы уже и фильмы, и картины, и оратории, стихи и проза, старающаяся раскрыть тонкие психологические подробности едва намеченных в "набросках мифологии" характеров. Сколько попыток "достоверной реконструкции" сделано, сколько копий сломано в горячих спорах о том, как следовало поступить тому или иному из персонажей! Почему Сэма и Фродо не отправили к Ородруину на орлах? Почему телери не отдали Феанору корабли? Какова была точная численность войска Гондолина? Были ли в Нуменоре трактиры? Носил ли Арагорн штаны? Почему Лютиэн не вышла замуж за Келегорма? Кто был прав в Нарготрондской усобице? И кто, в конце концов, кому должен был отдать Сильмарилл?
Снова и снова читатели входят в огромное, запутанное пространство этих легенд, снова и снова принимают их близко к сердцу, снова и снова, осознанно или не очень, выбирают себе место в этом огромном легендариуме, пытаются ощутить свою причастность, снова и снова говорят себе и о мире вокруг себя тем языком, который предлагает им Арда. И в этом-то и есть истинное волшебство искусства, истинная магия, которой обладал Профессор, дающая нам возможность говорить о важном непредвзятым новым языком, еще свободным от клише, возможность осознания вечных и очень важных вопросов, возможность не бояться пафоса и высоких чувств.
И все же, мне кажется, одна из важнейших вещей, о которых забывают слишком часто: в основе мифологии, созданной Профессором, лежит миф, прежде всего, персональный и глубоко личностный.
"Вероятно, я никогда не напишу сколько-нибудь упорядоченной автобиографии - это противоречит моей природе, выражающей свои самые глубокие чувства в мифах и сказках", - писал когда-то Профессор.
И, пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что самый личный, самый трогательный, самый героичный и, в то же время самый человечный сюжет из всех сказаний "Сильмариллиона" - это "Повесть о деяниях Берена и Лютиэн". История Берена своей интонацией напоминает мне "Силу и славу" Грэма Грина - это рассказ о человеке, "просто человеке", который настолько занят приведением в жизнь правила "делай, что должен и будь, что будет", что думать об этой "силе и славе" ему совершенно некогда, у него слишком много других проблем. И еще, одновременно, книги Милорада Павича - прорывающейся местами дикой, дремучей мифологичностью, как будто картина, возникающая при чтении, - это прямой репортаж непосредственно из подсознания автора. И только потому, что Профессор - очень хороший человек, в "Лэ" нет таких страстей и чудовищ, какие встречаются в каком-нибудь "Хазарском словаре".
Вот что говорит о "Лейтиан" сам автор: "Главнейшая - и наиболее полно изложенная история из входящих в "Сильмариллион" - "Сказание о Берене и Эльфийской деве Лютиэн". Здесь мы в первый раз сталкиваемся с идеей (основными выразителями которой являются хоббиты), что величайшие события мировой истории, "колеса, вращающие мир", обычно приводят в действие не владыки и правители (или даже боги), а те, кто кажутся слабыми и безвестными - благодаря неведомым никому из мудрых, кроме Единого, тайнам созидания жизни и плану, по которому Дети Бога вступают в его Драму. Берен, сын Барахира, изгой-смертный, становится тем, кто добивается успеха (с помощью Лютиэн, всего лишь девы, хоть и королевского эльфийского рода) там, где все армии и воины терпят неудачу: он проникает в цитадель Врага и вырывает один из Сильмариллов из Железной Короны".
Безусловно, мы знаем - опять же из писем - про Эдит-Лютиэн, которая была сердцем и источником этой истории, о маленькой лесной поляне в Йоркшире, заросшей болиголовом, но - кроме этого единственного случая, о котором автор говорит напрямую - вряд ли было бы правильно проводить какие-либо однозначные параллели между реальными событиями человеческой жизни и тем, что описывается в поэме. Неверно было бы утверждать, что образ Тингола - короля, дающего приют "тем, кто заблудился и не сумел достичь гавани" и дающего герою невыполнимое задание, связан с отцом Фрэнсисом, или же что "волшебная немота", павшая на Берена после его первой встречи с Лютиэн - это отражение тех трех лет, когда на нем лежало обещание не общаться с Эдит, и война с Морготом ни в коем случае не является "аллегорией" какой-либо из мировых войн. Но, безусловно, именно опыт чувств и размышлений - верности, дружбы, первой и единственной любви, сражения на войне, опыт преодоления, потерь и обретений, не придуманный, не умозрительный, но пережитый - именно он является тем материалом, "утком и основной волшебного плаща", который делает повествование настолько живым, настолько настоящим. Есть на свете вещи, говорить о которых обыденным языком, языком повседневной жизни означает соврать, поскольку истинное их значение, истинная важность для человека могут быть переданы только языком мифа или языком поэзии.
"Поэты чувствуют, как люди, но выражают эти чувства так, что все видят их тонкость и сложность. Поэты облекают в плоть и кровь несмелую утонченность толпы", - говорил Честертон, и вот этим-то и безмерно драгоценна "Лейтиан", "Повесть об Освобождении от оков".
История про подвиги-магию-любовь, казалось бы, построенная по всем канонам волшебной сказки - с главным героем, который ищет руки принцессы, ее отцом, дающим невыполнимые задания, "волшебным помощником" и поиском сокровища, которое нужно добыть - рассказанная так, как "Лэ", становится необычайно близкой и человечной. Не историей о случившемся "в некотором царстве, в некотором государстве", а личным свидетельством о том, что видел и пережил конкретный человек. И самое драгоценное, что дарит читателю "Лэ" - это, конечно, не множество деталей об истории Арды, хотя Толкиен рассыпает по тексту поэмы огромное количество интереснейших мелочей; не великолепный язык, хотя читать ее - огромное наслаждение даже в простых подстрочниках - настолько ярки образы; не следование литературной традиции - хотя эрудиты находят для себя много интересных ассоциаций и с Шекспиром, и с "Тристаном и Изольдой", и с кельтскими сказаниями, но - возможность разделить опыт одной-единственной души на пути ее становления.
Но - "поэты чувствуют так, как прочие люди", и поэтому история Толкиена, того, на чьем надгробии высечено имя "Берен", оставаясь личным, персональным мифом, является и историей "человека вообще". Не каждый сражается на войне в своей жизни, не каждый в одиночку штурмует непроходимые горы, не каждый теряет верных друзей, не каждый ищет любви принцессы, не каждый дает в запале безумные клятвы - но каждый из нас, тем или иным образом, рано или поздно сталкивается с вопросами жизни и смерти, верности и предательства, любви и ненависти. Вот почему чистый, кристаллизованный опыт мудрого и достойного человека, выраженный максимально искренне и при этом максимально абстрактно, будучи воспринят, приближает читателя не только к пониманию автора, но и себя, и реального мира вокруг. Здесь можно привести сравнение с цветовым кругом - во всем, что мы видим вокруг себя, смешаны миллионы оттенков, но для того, чтобы понимать оттенки, нужно сначала научиться различать основные цвета. Широко известна история индейского племени, язык которого имеет одно название для синего и зеленого цвета - и жители племени научить правильно их отличать только после того, как выучили язык, в котором были правильные названия для этих цветов. Самый простой и очевидный пример понятий, которые, будучи встречены у Профессора, прочно входят в язык того, кто с ними раз ознакомился - это "два вида надежды", "амдир" - "надежда, основанная на расчете, имеющая основания" и "эстель", надежда, которая ближе к вере и доверию, "идущая не от опыта, но из глубинной сущности души". Другой пример - такое понятие, как верность, одно из самых ключевых понятий для мира Толкиена. Что такое верность? Верность себе, верность другому, верность истине, верность долгу... Мне кажется невозможным соприкоснуться с миром Арды - и хоть раз, хоть мимолетно не задуматься об этом.
Но для того, чтобы в полной мере воспринять дар, предлагаемый писателем, поэтом, сказочником нужно в какой-то мере умалиться, отнестись к автору, к лирическим героям, им созданным, к развертывающемуся повествованию непредвзято, внимательно и бережно. Довериться повествованию. Принять за аксиому, что автор не лжет и не умалчивает. Поверить в то, что мир можно видеть именно таким - огромным и величественным, преисполненным колдовства и опасностей, ежесекундно требующим от человека готовности к борьбе и преодолению, и не сулящим ничего в ответ - и все-таки оправданным любовью.
И тогда, и только тогда, полученная награда будет поистине бесценной, как бесценен любой опыт причастности к любви, к красоте, к истине. А тот, кто смог увидеть и понять их один раз в сказке, в легенде, в поэтическом сказании, обретает шанс научиться видеть их не в волшебных лесах Белерианда, не в Тысяче Пещер Менегрота, не в величественных залах Нарготронда, а вокруг себя, на городских улицах, в кабинетах и офисах, в повседневной жизни.
И в этом, по большому счету и есть настоящее чудо, сотворенное искренностью и поэтическим талантом Профессора.