Аннотация: Египет, 16 век. Страной правит каста мамлюков, которые жестоко притесняют коренное население. У коптской девушки Марфы есть жених, выбранный родителями, но сама она не уверена, что хочет прожить с ним всю свою жизнь.
То и дело оскальзываясь, Марфа с трудом нашла пещеру и забилась внутрь. Ее трясло крупной дрожью, тошнота подступала к горлу. Последние шагов десять пришлось идти по колено в воде, и рану ноге мучительно разъедало солью. Теперь можно передохнуть, свернуться в комок и прижаться горящим лицом к прохладному камню. Никому не придет в голову искать ее здесь, в стороне от растревоженной Александрии.
Совсем рядом убаюкивающе шелестели волны. В шторм брызги долетали и сюда, к самому входу, но сейчас море было спокойно, равнодушно. Каменные стены надежно укрывали от посторонних глаз. Пещера оказалась такой маленькой... Собственно, и не пещера вовсе, а расселина между камнями: еще давно, когда эта часть берега была частью порта, их навалили вдоль морской кромки, чтобы волнами не размывало песок. Но десять лет назад, когда они с Захарией нашли это место, назвали его пещерой - так интереснее.
Марфа сжала виски. Ох, Захария, Захария!..
Всю жизнь, сколько себя помнила, Марфа знала, что у нее есть жених -- родители сговорили их еще в раннем детстве.
Ни ей, ни Захарии не было до этого дела: они играли, дурачились, бегали купаться и ловить рыбу. Вместе излазили вдоль и поперек странные развалины, оставшиеся от языческих времен: стройные колонны с завитками наверху, ступенчатые скамьи -- все из белого мрамора. Но любимым развлечением было смотреть на корабли. Коптский* квартал примыкал к огромному александрийскому порту, и они могли часами разглядывать галеры и шебеки, что покачивались на волнах у причала, угадывать страны по флагам и парусам, пересказывать страшные истории, хвастаться заморскими диковинами, выпрошенными у моряков.
Не раз, сидя на пригорке, Марфа с Захарией наблюдали, как с галер гонят вереницы рабов, все больше мальчиков лет четырнадцати-пятнадцати.
-- Из них потом получаются мамлюки**? -- однажды спросила она.
-- Ну да, -- ответил тогда Захария. -- Дедушка говорит, наш султан, Кансух-аль-Гури, тоже так когда-то прибыл.
-- Твой дедушка, наверное, все-все знает.
-- Еще он говорит, раньше кораблей было много больше, -- с важностью добавил Захария. -- Сейчас их меньше год от года, а все потому, что католики придумали не торговать с Александрией, а плыть самим в Индию через южные земли.
-- Как же можно плыть через земли?
Кораблей и правда становилось все меньше, многие из них, возвращаясь в Александрию, уже не выходили в море. Они лежали деревянными грудами на мелководье или на песчаном берегу, гнили и рассыхались. В останках селились крабы, гнездились птицы, но их настоящими хозяевами становились местные ребятишки.
Когда мать и отца унесла чума, Марфа осталась под опекой тетки. Но большую часть времени она проводила в семье Захарии -- ее принимали, как родную дочь. Захария был отличным товарищем по играм. Он таскал ей финики и, учась резьбе по дереву, мастерил забавных кукол. Став старше, оба они принялись помогать в лавке его отца, дяди Симона. Иногда бабушка Захарии мечтала вслух о свадьбе: как будет красиво, сколько народу придет... Марфа слушала, поддакивала. Временами, сидя в уголке, она пристально рассматривала Захарию, вела взглядом по копне темных волос, падающих на глаза, широковатому носу, квадратному подбородку. Мысленно говорила: "Это мой жених. Я выйду за него замуж. Мы будем всю жизнь вместе". Ничто не отзывалось в душе, не было ни трепета, ни нетерпения. Просто их обвенчают в церкви -- такова воля покойных родителей, -- и все пойдет, как и прежде.
Иногда, оставшись наедине с Марфой, Захария будто хотел сказать что-то важное, но смешивался и переводил разговор.
Ожидалось, что они обвенчаются, когда Марфе исполнится шестнадцать. Она ждала этого дня с любопытством. Но приготовления отложились: сначала умерла бабушка Захарии, а через полгода скончалась от болезни и его мать. Полагалось соблюсти траур.
Марфа вздрогнула, и легкая дрема тут же улетучилась. Как она могла уснуть в такой момент? Как могла забыть о том, что происходит? Осторожно она выбралась из пещеры и встала на камень, чтобы видеть город.
Сердце сжалось. В густеющих сумерках было видно, что коптский квартал в нескольких местах охвачен пламенем. Значит, погром еще не прекратился. Мамлюки неистовствуют -- грабят, убивают, жгут, и александрийцы мечутся, ища спасения, попадают под копыта обезумевших лошадей. О-о-о, будьте вы прокляты, чужеземцы!
С самого утра по Александрии разносились тревожные шепотки. С юга вернулись мамлюки -- вернулись победителями, усмирив непокорных бедуинов. Это были плохие новости: и в обычное время они пренебрежительно относились к александрийцам, особенно к немусульманам, но, воодушевленные военными успехами, и вовсе вели себя, как завоеватели. Христианки всегда их сторонились: увидев женщину с не закрытым по-мусульмански лицом, те принимались глумливо свистеть и улюлюкать вослед.
Марфа раскладывала товары, когда на пороге лавки возникли трое черкесов. Она отступила вглубь, пока ее не заметили, и укрылась за занавеской, которая закрывала вход в чулан. У товаров остались дядя Симон, Захария и его младший брат Натан.
Мамлюки были без доспехов, только с саблями на поясах. У одного через щеку тянулся свежий шрам. Он окинул взглядом товар, небрежно поднял резную шкатулку с медными углами и принялся вертеть ее. Его товарищ, крупный, плечистый мужчина, рассматривал шкатулку вместе с ним. Третий, самый молодой, со скучающим видом сплюнул на пол.
Захария увидел это и между его бровей обозначилась складка. Натан сжал кулаки.
Тот, что со шрамом, ткнул шкатулкой в сторону дяди Симона и что-то спросил. Дядя Симон, поклонившись, назвал цену: по-арабски, а затем по-черкесски -- мамлюки всегда оставались в Египте чужаками, зная лишь язык своей родины. Услышав ответ, они расхохоталась. Мужчина со шрамом сказал что-то с явной издевкой.
Соседи через улицу, до этого беспечно болтавшие, примолкли и напряженно наблюдали за происходящим.
Дядя Симон заискивающе говорил с мамлюками, чуть не присев перед вооруженными людьми. Его сыновья не вмешивались. Натан, не мигая, смотрел, что происходит. Захария слегка толкнул его локтем и глазами показал на занавеску, за которой пряталась Марфа, но тот упрямо мотнул головой и остался в лавке. Губы его дрожали.
Вдруг что-то произошло -- Марфа не поняла толком, -- но внезапно молодой выхватил у товарища шкатулку и ударил дядю Симона по голове. Тот рухнул, как подкошенный. Марфа зажала себе рот ладонями, чтобы не закричать.
Захария рванулся к отцу и упал рядом с ним на колени. Глаза дяди Симона неподвижно глядели в потолок. Захария, подняв голову, посмотрел сначала на мамлюков, потом на брата и без слов закусил губу.
Натан рванулся было вперед, но черкесы выхватили сабли.
Тот, что со шрамом, примирительно сказал что-то по-своему, подошел к прилавку и высыпал несколько монет. Они оглушительно зазвенели, рассыпаясь, одна завертелась волчком на ребре и упала за прилавок. Натан молча наклонился за ней.
Молодой мамлюк бросил на землю шкатулку с окровавленным углом, и все трое отвернулись от лавки. В это миг Натан вынырнул из-за прилавка. В воздухе коротко блеснуло, и молодой упал с ножом в спине. Натан сорвался с места и бросился по мгновенно опустевшей улице.
-- Беги в доки! -- крикнул Захария по-коптски.
"Почему он сам не спасается? -- подумала Марфа. -- Почему тоже не убегает?"
Но Захария коротко глянул на ее занавеску и остался на месте.
Мамлюки перевернули молодого. Тот стонал и шипел что-то сквозь зубы.
Плечистый подошел к Захарии и что-то спросил, тыча туда, куда убежал Натан.
-- Я не знаю, я не понимаю... -- забормотал Захария.
-- Где? -- с усилием спросил здоровяк по-арабски. -- Где бежал?
-- Я не знаю, -- Захария мотал головой.
Мамлюк коротко, без замаха ударил его, и Захария оказался на полу. Еще удар -- и он скорчился, закрыв руками голову.
У Марфы упало сердце. Сейчас эти двое начнут пытать Захарию, чтобы узнать, куда скрылся Натан. А ведь он не скажет им, ни за что не скажет! Глаза метались по чулану. Толком не понимая, что делает, Марфа сжала в руке медный кувшин и бросила с размаху об пол. Отвлечь, отвлечь их от Захарии!
Посередине чулана стоял шаткий стол, на который Захария с Натаном как-то шутя нагромоздили хламу в человеческий рост, да так и не разобрали. Марфа отступила за него и нащупала рукой шкатулку с испорченным узором.
Занавеска отдернулась, и темный силуэт на пороге спросил что-то по-черкесски. Марфа замерла, уповая на спасительный полумрак чулана. Но вот мамлюк шагнул внутрь. Марфа рывком бросилась вперед, толкнула вперед заваленный стол. Гора хлама обрушилась на мамлюка, и пока он не опомнился, Марфа изо всех сил ударила его шкатулкой по голове раз, потом другой. Как же трудно бить человека! Наконец, она попала по затылку, и черкес упал без сознания. Марфа тут же выхватила из его разжавшихся пальцев саблю.
Громоподобный рев оглушил ее: в дверях стоял здоровяк. Марфа попятилась, неумело сжимая саблю в руках. Мамлюк шагнул к ней, но вдруг споткнулся. По подбородку потекла красная струйка, и он рухнул ничком. Позади него шатался Захария с окровавленным ножом в руке.
-- Надо бежать, -- сказал он, еле шевеля разбитыми губами, -- раненый приведет подмогу.
Мамлюк со шрамом застонал. Захария перешагнул через убитого и подошел к нему. Марфа отвела глаза, а когда посмотрела снова, тот лежал с перерезанным горлом. Из раны фонтаном брызнула кровь.
Они едва успели убраться -- вслед доносились гневные крики. Захария волок ее через извилистые улицы, петляя между домами и сараями. Они почти никого не встретили по пути -- новость о стычке распространилась, подобно пожару, и город затаился в ожидании беды. Впереди показались заброшенные доки на окраине Александрии, и здесь Захария с братом знали каждую щепку. Натан ждал их за старой галерой.
-- Что там, что? -- вцепился он в Захарию.
-- Бежим, бежим! -- тот увлек их в глубь лодочных завалов. Они пробирались через груды сгнившего дерева и снастей, пока Захария, держась за бок, не осел на землю.
-- Мне надо немного отдохнуть... Потом пойдем дальше... Все слышали, куда ты побежал, они поймают кого-нибудь и тоже узнают...
Марфа, отпустив его руку, враз почувствовала сильнейшую усталость и чуть не упала.
Натан тяжело дышал, опершись ладонями о колени.
-- Ты баба! -- неожиданно бросил он. -- Отца убили на наших глазах, а ты ничего не сделал!
-- Вот как? -- Захария задыхался, но лицо его исказилось гневом. -- Зато ты наделал дел за двоих. Да что там -- весь коптский квартал теперь ответит за твою смелость!
-- Значит, на то воля Божья! Я не жалею о том, что сделал, слышишь! Нас унижают, с нами обращаются, как с рабами или побежденными, хотя именно они и есть рабы! Их, а не нас привезли сюда в цепях, а мы свободные люди и не должны терпеть того, что они творят! -- Натан засучил рукав, обнажив татуированное правое запястье. -- Вот, вот крест, который должен напоминать тебе, кто ты, должен напоминать о нашей вере! Но тебе, наверное, следует свести его и забыть, и ждать своей участи, как безропотной скотине!
-- Молись теперь, чтобы, увидев этот крест, тебя похоронили, как христианина, -- мрачно ответил Захария. -- Ты не скотина, но дурак, который погубил нас. Теперь они придут и разорят все дотла! И чего ты добился? Едва ранил его! Думаешь, это воскресит отца?
-- Я, по крайней мере, пытался! А что надо было делать, стоять, как баран на убой?
-- Надо было запомнить этих троих и выследить. Не сейчас, позже... И так, чтобы никто не подумал на нас и вообще на кого-то из общины. Впрочем, это неважно, дело сделано, -- Захария откинулся головой на деревянный лодочный бок, -- но ты все равно дурак, который всех погубил. Что прикажешь делать теперь?
-- Я... Я еще не думал об этом... -- Натан потупился.
-- Тебе надо бежать из города. Наймись на корабль, который отплывает сегодня же.
-- А как же вы?
Захария посмотрел на Марфу и снова на Натана.
-- Пока что я успел подумать только о тебе.
"Что же, Натан никогда сюда не вернется?" -- Марфа хотела спросить, но сил на это не оставалось.
Ветер донес гневные голоса. Не сговариваясь, все трое бросились дальше, но мамлюки приближались. Марфа с ужасом подумала, что не выдержит еще одной бешеной гонки.
Грубый окрик раздался совсем близко -- их обнаружили. Марфа обернулась. В нескольких шагах от них стоял убийца дяди Симона, а рядом с ним -- еще человек пять, все с обнаженными саблями. Бежать бесполезно.
"Отче наш, сущий на небесах", -- если умереть, так хотя бы с молитвой на устах.
Захария потянул ее к себе за спину -- зачем, зачем выгадывать ей эти жалкие полсекунды жизни?
-- Стойте! -- Натан выступил вперед. -- Это я виноват, слышите, я! Я один!
Он, верно, обезумел -- какое это имело значение сейчас?
Захария сделал крошечный шаг назад, и Марфа тоже попятилась.
-- Не троньте их, они ничего не знали! -- Натан медленно приближался к мамлюкам. Те не понимали его слов, но не могли не услышать отчаянной мольбы.
Захария осторожно подталкивал Марфу к деревянному баркасу справа от них. Краем глаза она увидела прореху в деревянном корпусе.
Натан все подходил к мамлюкам, повторяя: "Не троньте их, не троньте!", и вдруг с диким воплем бросился на раненого.
В тот же миг Захария с силой втолкнул Марфу в лаз, и она полетела вниз, в застоялую вонючую жижу. Приникнув к щели между досок, она увидела, как скорчился на земле Натан, как в агонии он вцепился в раненого мамлюка и еще пытался удержать его, но через мгновение затих.
-- Сюда! -- кричал Захария. Выхватив нож, он словно ждал нападавших, но в последний момент нырнул куда-то в сторону и исчез, будто провалившись сквозь землю, и сразу же показался из-за кучи гнилых снастей поодаль. Мамлюки метались, пытаясь окружить его, увязая в мокром песке, а он петлял между деревянными остовами, и в переплетении корабельных ребер то здесь, то там мелькала его рубаха.
Словно коршун упал камнем с неба -- чья-то тень оказалась совсем рядом с Марфой, и сквозь щель она увидела два черных хищных глаза. В ужасе она отшатнулась вглубь, и бросилась бежать, натыкаясь на балки, скользя в лужах липкой воды. Она оказалась в темноте, и руки метались, нащупывая ход, ранясь о щепы и гвозди. Тело бежало, рвалось вперед, продираясь между обломков. Марфа будто оглохла, не слышала, бегут ли за ней, не смела обернуться, чтобы посмотреть, прорывалась сквозь черноту, падала, ползла, поднималась...
Солнце ослепило глаза, и вновь она нырнула в спасительную корабельную утробу. Свет и тьма чередовались в бешеном калейдоскопе, Марфа потеряла счет их сменам, и в какой-то момент тело, которое все это время двигалось само, не управляемое волей, а ведомое каким-то иным промыслом, осело мешком вниз. Когда дыхание утихло и в висках перестало надрывно биться, Марфа медленно огляделась. Она лежала на песке под кучей досок. Все вокруг подернулось синевой.
"Вечер", -- не сразу поняла Марфа.
Она внимательно осмотрела свои израненные руки и ноги -- они снова повиновались ей. В левой ноге нарастала боль. Едва ощутимая вначале, теперь она заставляла морщиться. На икре была довольно глубокая рана, но не получалось припомнить, откуда она взялась. Оторвав полосу от превратившейся в лохмотья рубахи, Марфа кое-как перевязала себя и встала.
Звуков погони не было слышно. Припадая на раненую ногу, Марфа пошла вперед, в единственное пристанище, где ее не стали бы искать.
Под утро страх ушел, осталась лишь решимость. Когда взойдет солнце, она пойдет искать Захарию, и будь, что будет. Если ей суждено погибнуть -- значит, такова судьба. Захария не побоялся смерти, спасая ее, Марфу. Бедный, бедный Захария! Неуклюжий, молчаливый, в последние часы своей жизни он думал не о себе, а о других: брате и невесте. Ох и глупа же она была!
Если он погиб, нужно исполнить последний долг -- похоронить его как христианина. Его и безрассудного Натана. И, конечно, дядю Симона, который всегда относился к ней, словно к родной дочери.
Вдруг Марфа вспомнила борьбу в чулане -- тогда она впервые в жизни хотела убить человека. Ради Захарии. Всю жизнь она спрашивала себя, полюбит ли когда-нибудь жениха. Кто знает, может, за ее слепоту бог призвал его к себе?
Марфа замерла. К шуму волн примешивался другой звук -- шорох шагов. Сверху посыпались камешки. Небеса услышали ее молитвы.
Захария тяжело прыгнул вниз и оказался у входа в пещеру. Он был весь в синяках и ссадинах, с разбитой губой и заплывшим глазом, правая рука кое-как перевязана тряпьем, но он был живой, живой!
Марфа бросилась к нему на шею.
-- Ты жив, ты нашел меня! -- повторяла она.
Захария неумело гладил ее по голове.
-- Я боялась, что ты погиб...
-- А я боялся, что не найду тебя здесь. Но не плачь, не плачь, ты жива, а это главное.
-- Как ты понял, где меня искать? -- всхлипывая, спросила Марфа.
-- Не знаю. Наверное, почувствовал, что ты не можешь быть нигде больше, только здесь.
В тесной пещере хватило места для двоих. Марфа прижалась к Захарии, положив голову ему на плечо -- крепкое, надежное. Тревоги отступили, пусть и ненадолго. Впереди ждали тяготы и испытания судьбы, но сейчас, в этом детском убежище было хорошо и спокойно. Марфа молчала, не желая прерывать волшебство.
Приближалось утро, и воздух стал светлее, прозрачней. На одном из камней Марфа увидела выцарапанные слова -- это были их имена, Захария написал их десять лет назад. Она любовно коснулась пальцами неровных букв.
-- Марфа, как ты думаешь... -- Захария отвел взгляд, но теперь она была уверена -- он скажет, что нужно. -- Отец погиб, и Натан тоже... Получается, сейчас траур, но если мы просто обвенчаемся, без праздника, без гостей, -- как думаешь? -- Захария робко посмотрел на нее.
Горячие слезы снова побежали по щекам. Марфа потянулась к Захарии и осторожно поцеловала его в разбитые губы. Он был такой красивый сейчас, пусть избитый, с опухшим лицом.
"Он мой муж, -- радостно подумала Марфа, и по телу разлилось тепло, -- он прекрасен".
-- Я так боялся. Думал, что ты посчитаешь меня трусом. Натан не то, что я, он смелый. Был смелый...
-- Ты не трус. Просто никогда не забываешь о тех, кто рядом. Это правильно.
Уже рассвело. На востоке небо окрасилось пунцовым.
-- Нам лучше покинуть Александрию, -- сказал Захария. -- Город постепенно умирает. Корабли не приходят, торговля все хуже. Давай отправимся в Каир. Дядя отца держит в столице мастерскую, он примет нас. Там и обвенчаемся.
-- Наверное, так лучше всего.
Когда взошло солнце, они выбрались из своего убежища, взглянули в последний раз на Александрию и рука об руку отправились в путь.
* Копты -- неарабское коренное население Египта, прямые потомки древних египтян, исповедующие православие.
** Мамлюки -- военная каста в средневековом Египте, рекрутировавшаяся из юношей-рабов тюркского (кыпчаки) и кавказского происхождения. В 1382-1517 гг. Египтом правили черкесские мамлюки.