Ибо всё, что не подчиняется законам повседневного человеческого мышления, принято считать сном.
Посвящается Д.
Прозрачно-невесомое созданье
В ореоле из ледяных шипов
Было послано мне как в назиданье,
Чтоб уберечь от необдуманных шагов.
Словно соткано из синего свеченья
С улыбкой дерзкой Сатаны
На льду оконном как виденье
Возникло средь затянувшейся зимы.
Не свет явилось мне оно нести,
Но сумрачно-прохладное раздумье.
Сквозь скалы новой тишины вести,
Внушая мысль о цивилизации безумье.
На обломках старых грязных городов
Возводит новую империю-химеру.
Не будет в ней ни жалости, ни бессовестных торгов
За владенье разжиревшими излишним куснем хлеба.
Мне в той химере нету места.
Она вся соткана из металла , изо льда.
Мой мир же слеплен из иного теста,
Он - колыбель свободы, неба и тепла.
Черпая мысли у Ницше-храбреца,
Замкнувшись в синих сферах новой расы,
Мы смотрим почти в одни и те же небеса,
И в Ноосфере чертим почти одни и те же трассы.
Но я щенок, не знающий хозяев,
Бреду по полю трепетных желаний,
И ищу укрытия у ночи, что конца не знает,
Следя за движеньем на стекле твоих размытых очертаний.
Сколь мало бывает нужно для того, чтобы жизнь человеческая в корне изменилась. Бесконечная вереница моих личных революций -- так потихоньку формируется мой собственный мир. Увиденный где-то в допотопном телевизоре неясный чёрный силуэт заставляет тебя замереть от неожиданного далекого воспоминания. И попробуйте потом меня переубедить в том, что это не отголосок моих прежних инкарнаций. Почему одно никогда не оставит следа в душе, а другое навеки отпечатывается в неокрепшем мозгу юного щенка? Щенок этот гуляет вечерами по большому городу, робко-изумлённо заглядывает в разномастно-яркие окна и снова чувствует себя чужим. Привыкай, щен, привыкай! Это карма твоя -- быть одному. Продираться бесконечно сквозь вязкую прочную паутину человеческих условностей. Застревать, запутываться в ней, теряя и без того маленькие силы. Ты ведь ещё совсем дитя, хоть и выглядишь большим. И мечта у тебя ещё совсем детская: найти тот дивный край, куда порою заносит тебя в твоих щенячьих радужных снах. И где почему-то все тебя понимают. И нет власти этих странных грязных предметов по имени "деньги", как и нет инкассаторских машин, никогда не пропускающих пешеходов: они ведь везут "наше всё"... Ты сдавленно, тихо, но всё-таки по-детски смеёшься. Собаки не умеют смеяться? Это такое же заблуждение, как полагать, что люди умеют сострадать кому-то, кроме себя.
А если всё-таки ты продерёшься сквозь непотребства цивилизованного общества, то обязательно получишь по наивной неказистой мордашке -- не в том, так в ином смысле.
Я щенок, я дитя, я имею право на ошибки. И забрёл как-то раз этот "щенок, не знающий хозяев" в бескрайние пространства Интернета. И совершенно случайно (любимое выражение реалистов) натыкается на фото некого создания, прекрасного мрачной, девственно-порочной красотой, существо потустороннее, но реально существующее (а вы помните пристрастие наивного печального Щенка к чёрному цвету, одиночеству и готическим соборам). Щенок пару секунд внимательно всматривался в фотографические глаза создания и решил во чтобы то ни стало выяснить, кто и что оно есть. У Щенка были учителя по части поиска неизвестных, но интересных ему личностей. И он нашел то, что искал. Изумился. Восхитился. Проникся глубочайшим уважением (читай -- почтением) к этому новоузнанному заочно человеку. А знаете, как бывает опасно почтение, если оно зарождается в душе у одиночки? Собственно, Щенок знал, к чему всё это может привести. Но был ослеплён внезапно вынырнувшими со дна души сияющими надеждами... И откуда они берутся у подростка, ещё не далее как два месяца назад "страстно желавшего уйти из этого мира", при чём уйти безбоязненно и бескровно, навсегда?Вешаться, бросаться из окна - это слишком сложно и слишком банально. Стоит лишь захотеть... Но мы отклонились от темы. В кратчайшие сроки перерыв все материалы касательно Создания, его команды, его творчества, Щенок перешел от фазы накопления к фазе созидания. А чтобы понять всё, что будет дальше, хотелось бы хоть немного описать вам Создание, столь поразившее Щенка. Ведь никогда вы не узнаете истинное имя и лицо этого человека, в этом Щенок может поклясться! Как говорится, имеющий уши да услышит, глаза имеющий -- увидит. Представьте себе человека, окруженного ледяным сиянием, с лицом нежно-аристократичным, с почти женскими лукавством и мягкостью. А в глазах -- всё тот же арктический лёд. Хитрое благодушное снисхождение к окружающим, загадочно-дерзкая улыбка демона. Создание чертит вокруг себя невидимый круг и никогошеньки не впускает за его пределы. Создание творит свой личный жестокий, холодный, аномальный мир, в котором красота -- в металле, а чувства умещаются в единственно уцелевших четырёх процентах человеческого. Щенок изумлённо ходит вокруг леденящего, мелом черченного круга, прикинувшись Лунным Зверем, приникнув влажным чёрным носом к лунным же следам Создания. Пытается постигнуть пропитанную муками металлическую тайну снежных глаз Создания. И временами улавливает в тех глазах призрачные отблески своей собственной боли. Боли, объединяющей всех чужестранцев нашего времени и одновременно мешающей всем им найти друг друга. И стереть меловой круг, оберегающий от страданий. Но глаза Создания редко смотрят на щенков. И щенки молча вглядываются в переменчивые силуэты кленовых листьев на ночном окне.
Вся наша жизнь зиждется на ассоциациях. Неуловимых, потайных, не подчиняющихся рассудку. Кто знает, что привело в печально-сумрачную голову Щенка странную мысль. Мысль, никак не отобразившуюся на его юном бледном лице. Только тёмные, цвета неподвижной речной глади глаза на миг скрылись в тени длинных чёрных ресниц. Быть может, сумерки тем весенним вечером были какими-то особенными, или едва уловимый аромат цветов, доносившийся с улицы, напомнил застарелую несбыточную боль. Мысль вполне гармонировала с никогда не покидавшим Щенячью душу созерцательным настроением, разве только была своеобразным прыжком на вечно острых ножах, по лезвиям которых Щенок привык гулять всю свою жизнь. Создать своё Создание. Клонировать, повторить, поиздеваться над законами Мироздания и суровой к Щенку судьбы. Почувствовать себя по-детски властителем псевдоодухотворённой субстанции и получить от этого свою горстку преступного и сугубо личного упоения.
Что решено, то сделано. Началось оборотническое действо. Щенок, творя, обретал невиданное могущество, и было оно не таким уж и воображаемым, как могло показаться со стороны читателю. Вместо плоти -- папье-маше (на челе начертить число три - знак созидания и целостности), вместо глаз -- полимерная глина и слои лака, вместо волос - не выходящая из моды в определённых кругах пакля. Облачение сшито специально для него -- Псевдосоздание должно смотреться как живое...
И вот настал вечер завершения. Снова сумрак. Щенок сидел на стуле, опершись на холодную стену и долго, молча смотрел на то (или того?), кто сидел напротив него на точно таком же стуле. И тоже смотрел на Щенка. Не отрываясь, в упор. Щенок назвал его Идолом. Щенок создал его, чтобы смотреть вместе с ним на Луну. Идол вышел удивительно похожим на свой прототип. Щенок смотрел на воплощённую копию Создания с гордостью довольного собой творца, хоть и не мог отделаться от странного ощущения, что с появлением Идола ничто не кончается. Всё только начинается.
Полнолуние отныне Щенок и Идол встречали вместе. Спрятавшись поздней ночью на кухне -- самом тихом месте в квартире в это время суток, Щенок сидел, подобрав ноги, на своем неизменном стуле и любовался игрой лунного света в глазах Идола. Идол сидел тут же на полу, так, что Луна светила ему в лицо, слегка запрокинув голову и устремив задумчиво-холодный взор на Луну. С улицы доносилась неповторимо колоритная перебранка молодёжи, пьяненькой и не отягощённой излишним интеллектом. Причём между этими двумя факторами вполне можно поставить знак последовательности. Щенок сидел у самого окна, вдыхая полной грудью ночной воздух и силясь разглядеть в жемчужной лунной тьме следы разрушения на коробкообразном доме напротив. Ведь в том мире, куда заносят Щенка его радужные сны, этот дом представляет собой очаровательно пустынные развалины с чёрными проломами окон и с полным отсутствием людей. Но, увы, в нашем измерении он отвратительно обитаем. Щенок внезапно обернулся к Идолу. Тихо, нараспев, обращаясь будто не к кукле, а к самой тьме, заполнившей собой маленькую кухню, молвил:
Черпая мысли у Ницше-храбреца,
Замкнувшись в синих сферах новой расы,
Мы смотрим почти в одни и те же небеса,
И в Ноосфере чертим почти одни и те же трассы
.
Тьма сгустилась и свернулась в ощутимый уютный клубок за спиной Идола. Слова странных, неказистых, как сам Щенок, стихов, прозвучали в тишине неожиданно дико, даром, что их никто не мог услышать. Щенок бросил быстрый взгляд куда-то в пространство за окном (гуляки продолжали самозабвенно браниться) и снова обратился к Идолу:
- Они развлекаются. Они так мало знают и чувствуют, что никакого другого проявления отдыха и представить себе не могут... Что нам до них? - меланхолически спросил Щенок у всё так же молчавшего Идола. - Хорошо, что есть ещё во Вселенной уголки, куда они не могут сунуть свои пропитые наглые носы. Ах, жаль, что ты не бывал там!.. Хотя, как знать? У вас, Идолов, могут быть свои, идольские, сны. Наверное, они состоят из несбывшихся мечтаний создавших их Щенков... - Щенок усмехнулся. - Впрочем, тебе не нужен тот мир. У тебя даже линий на ладонях нет. У Идола нет судьбы. Каждый Идол изобретён воображением своего создателя и, что греха таить, почитателя.
Щенок повернулся спиной к Луне, превратившись в долговязый худенький силуэт.
- Ты - фантом! Прекрасный, холодный, бездушный фантом! Но именно в этом и заключается твоё назначение.
Щенок подошел, бережно, словно живого, взял Идола на руки. Синтетические ресницы чуть дрогнули, на холодных губах будто промелькнула жестокая бесстрастная улыбка. В лакированных глазах притаились две маленькие Луны.
Щенок сидел с Идолом на руках, зарывшись носом в пушистые волосы куклы, и задумчиво шептал ему на ухо сказки Сонного Царства. Только это и остаётся Щенкам, уже сотворившим себе Идола, но ещё не доросшим до Создания. Но Идолы глухи и слепы, хотя имеют глаза и уши. Они фотографические обложки, произведения искусства, которыми можно любоваться, но которым бесполезно что-то доказывать или в чём-то признаваться. И Идол Щенка всё так же молчал.
Ночь превращалась в дикий гротеск. Щенок становился Волком. Идол оставался Идолом, хоть и обретал сходство с синим кристаллом. Волк по-прежнему кружил вокруг уже бутафорского мелового круга, тускло мерцавшего вокруг Идола. В глазах новообращённого Волка полыхал зелёный пламень. Волчьи круги всё сужались, и Лунный Зверь медленно преступал белую черту, не торопясь, наслаждаясь преступной сладостью момента. Но даже будучи Волком, он оставался Щенком, ребёнком. Смахнуть с лица Идола прядь волос, запечатлеть на лбу демонски-прекрасной куклы детский непорочный поцелуй - о, как велико это преступление!
Некоторые люди похожи на кактусы. Так же, как эти растения, они, пока малы, совсем беспомощны и беззащитны. Их иголки походят на пух и никого не способны уязвить. Но дети растут, получают с завидной регулярностью пинки от Матери-Жизни, их иглы твердеют, устремляют свои отточенные острия навстречу равнодушному голому небу пустыни. Несообщительным, замкнутым и угрюмым выглядит кактус. По большому счёту, его мало интересует, что творится за пределами его маленькой вселенной. От внешнего мира он привык ожидать только неприятности и боль. Кактус взращивает в себе эгоизм, иногда даже цинизм - эти нравственные иглы против завистников и хищников. Он, как и другие, думает прежде всего о своём благе, но это эгоизм защитный, а потому оправданный. Ничего общего с эгоизмом гедониста-обывателя нашего времени.
И вот однажды Солнце покажется Кактусу не палящим, а ласково-тёплым. И Кактус зацветёт. На колючей, подобравшейся, словно каменный монолит, форме раскроется дивной красоты Цветок. Огромный, снежно-белый, с едва заметным желтоватым оттенком. И аромат этого одинокого пустынного Цветка разносится вездесущим ветром далеко вокруг. Аромат благодарности, аромат созидания. Кактус благодарит Нечто, пришедшее в его жизнь и разбудившее в нём Цветок.
Но, увы, Цветы не вечны. Все они отцветают. Цветок Кактуса закрывается, увядает и в итоге отпадает за ненадобностью. Разве только если он был опылён, на его месте появится Плод...
Щенок не знал таких Цветов, которые бы не отцветали. Не знал он и такие, которые сменялись бы плодами. Таких просто не было на его подоконнике. И Персональный Кактус Щенка тоже начал отцветать. Правда, нельзя было сказать, что Цветок не обратился в Плод. Просто Плод был невидим.
Многое изменилось. Щенок не стал чувствовать себя своим среди людей, но научился относиться к ним снисходительно, без прежней ненависти. Теперь он наблюдал за ними со стороны, как если бы его забросили на совершенно чужую и чуждую ему планету на неопределённый срок. И Щенок счёл наиболее благоразумным смириться до поры до времени, и, чтобы не тратить времени зря, хорошенько изучить своих невольных соседей.
Щенок стал взрослее.
Щенок перестал смотреть вместе с Идолом на Луну. Луна ушла. А Щенок ушел в себя. На своё прежнее творение он смотрел теперь почти с неприязнью. Идол напоминал ему о непрестанной борьбе, итогом которой должно было стать возведение храма нового Себя. В душе Щенка появилось ожесточение, его мысли теперь зачастую поблёскивали металлом. Сосредоточенность и невиданное прежде упорство. Даже внешне Щенок из неказистого подростка превращался во что-то новое. Во что - Щенок и сам не смог бы твёрдо ответить. С невесть откуда взявшейся гордостью, едва ли не гордыней, он недрогнувшей рукой очертил вокруг себя круг, подобный тому, что видел он у Создания, и твёрдо решил никого в этот круг не впускать. Ему хотелось состредоточиться.
Луна снова взошла, но теперь Щенок смотрел на неё один. Наступила зима. На стекле начертались морозные узоры. Идол давным-давно лежал в тёмном углу комнаты, с закрытыми глазами, с едва уловимой, дерзки-снисходительной улыбкой на неподвижных губах, и постепенно покрывался пылью. Но в одну из ночей Щенку вдруг захотелось вспомнить. Он достал Идола из замшелого угла, смахнул с него пыль. Идол открыл глаза, по-прежнему прозрачные и ясные, цвета северного снега, мерцающего под Луной. Взгляд Щенка непреклонно и придирчиво скользнул по плавной линии профиля Идола. Щенок посадил Идола прямо на пол, сам без лишних церемоний расположился рядом. Оба лицом к окну, затянутому паутиной льда. Щенок молчал и думал. Ему нечего было сказать Идолу. Ему надоело говорить с тем, кто никогда ему не ответит. Щенок сидел, опустив голову, не глядя на причудливую игру теней на обледенелом стекле. А когда поднял голову, то сердце его замерло и ухнуло в груди. За стеклом увидел он Создание. Щенку очень хотелось верить в то, что это действительно Создание, а не каприз расшатанной психики. Создание смотрело на Щенка сверху вниз и снисходительно усмехалось. Бесстрастное, холодное, с душою изо льда и металла. Щенок вскочил, и теперь они смотрели друг другу в глаза, как равные. Идол был позабыт и сидел в тени Щенка. Во взгляде Щенка ещё можно было усмотреть отблески прежнего почитания, но теперь это была скорее дань уважения, отданная одним самолюбивым, своенравным существом другому, не менее самолюбивому и своенравному. На губах Щенка играла затаённая улыбка; он теперь видел, что не было между ним и Созданием такой уж непреодолимой пропасти. Стоило только захотеть, и исчезнет Щенок. А появится новое Создание, совсем не похожее на своего тайного вдохновителя. Щенок никогда не стремился к главенству, но и подчиняться никому не стал бы. А в глазах своего Создания он видел властолюбие и жестокость. Щенок уже знал свой собственный путь, и путь этот вряд ли пересечётся с дорогой Создания. Копировать, подражать, стать бесплотной и бессловесной тенью было ниже достоинства Щенка, тем более что Создание никогда и не оценило бы этого. Мудрость жизни жестока: стоит тебе "раствориться" в ком-нибудь, позабыв о себе, как тут же получаешь по носу, чаще всего как раз от того, в ком "растворился". Высшие Силы словно одёргивают человека, мол, что ж ты творишь, зачем забываешь свой собственный путь, зачем пытаешься стать рабом, плетущимся по хозяйским следам по чужому пути? Щенок уже потихоньку приходил к этому пониманию. В отношении поводков он придерживался точки зрения Волка.
Идол был лишь ступенью. Создание тоже ступень, никак не вершина. Щенок догонит и превзойдёт своё Создание. Придёт время, и Щенка тоже кто-то назовёт Созданием и вновь сотворит себе Идола, чтобы до поры до времени по-детски молиться на него при свете Луны.
История повторяется. У надменного и неприступного Создания наверняка было своё тайное Солнце, открывшее ему глаза на многие стороны жизни, многому исподволь его научившее, пусть учение это приносило поровну боли и радости, а иногда боли было много больше. Кому многое даётся, с того многое причтётся. Без страданий и одиночества не родится Создание.
Луна коснулась кончиков голых ветвей клёна, трепетавшего на морозе под окном Щенка. На стекле -замысловатые росчерки замёрзшей воды. Ничего более. Идол - всего лишь кукла, при том порядком запылённая. Посреди комнаты стояло новое Создание, со светящейся изнутри белой кожей, мягкими длинными волосами, отливавшими мёдом и янтарём даже в лунном свете, и с огромными глазами цвета спокойной речной глади. То, что ещё недавно было Щенком, теперь любовалось Луной и ощущало только одно - безграничную свободу... выбора.