Аннотация: Два мира, находящихся в разных концах Вселенной, оказались связаны посредством музыки по воле Непостижимого бога
Забавы Непостижимого
Красная чашка упала на пол и разбилась вдребезги. Любимая чашка Сафета. Таким растерянным своего учителя Керуз ещё никогда не видел. Старый мастер крякнул с досады, потом спросил в очередной раз:
- Ты уверен, что готов?
- Да, учитель.
- А помнишь, я рассказывал тебе о редких каденциях и связках?
- Да, учитель. Я ничего не забыл.
- "Горный поток", "Огонь и камни", "Юркая обезьяна". Как выйти в финальный консонанс?
- "Красные листья", "Ласточкин хвост", "Костяной клей". Учитель! Не волнуйтесь! Я всё помню. Я давно ступил на путь гармонии, мой дух установился, сердце и ум отполированы, слух и зрение отточены. Мне открылась истинная Пустота.
- Хорошо, хорошо... И никогда не забывай, что приняв Пустоту как Путь...
- ...Я увижу Путь как Пустоту. Спасибо, учитель!
- Может, возьмёшь мой калин? - И рука Сафета скользнула к поясу.
- Нет, учитель. Этот достался мне от отца, а ему его отдал дед. Я верю, что он принесёт мне удачу!
Керуз погладил потемневшую от времени тиснёную кожу. От прикосновения к ней сразу стало спокойнее, как будто он обрёл связь с духами предков, получил их мудрость и жизненный опыт. Поправив калин на поясе, Керуз улыбнулся учителю, склонился перед ним в самом почтительном поклоне, затем развернулся и зашагал в сторону великой горы. Когда большой дом Сафета, сложенный из неровного местного камня, остался далеко позади, юноша свернул на тропинку, ведущую к мельнице. У старого колодца его поджидала Зиба. Девушка куталась в тёплый осенний плащ. Её милое лицо выглядело белее, чем обычно. В карих глазах ещё виднелись следы недавних слёз.
- Зиба! Ты плакала?
- Керуз! Любимый! Я так боюсь за тебя!
Она прильнула к юноше и всхлипнула.
- А вдруг мы больше никогда не увидимся?
- Это почему же?
- А вдруг Мюзиг испепелит тебя молниями, как Азаранга?
Керуз нахмурился, потом рассмеялся и погладил девушку по волосам:
- Зиба! Не печалься! Всё будет хорошо. Я - не Азаранг! Я лучший во всём Ватане. И Непостижимый останется доволен нашим поединком...
Приближалась Долгая зима. Всё чаще туман окутывал долины глухим и вязким лохматым покрывалом, в котором меркли яркие краски и гасли тихие звуки. Деревья на склонах гор побурели, порыжели, и лишь в низинах их листва ещё сохраняла привычный цвет. Жители Ватана тщательно готовились к смене сезона, но каждый из них знал, что этого мало. Прежде всего, следовало задобрить Непостижимого бога, Мюзига. Лишь от его воли зависело, какой будет эта Долгая зима: суровой и беспощадной, как сама смерть, или же лёгкой и мягкой, как прикосновение любимой. И все люди с надеждой смотрели в сторону монастыря Айна Занг, орлиным гнездом примостившегося к отвесному склону великой горы Бам Коталь. Именно в этой обители дерзновенный смертный должен был бросить вызов небожителю.
Когда под вечер уставший от долгого подъёма Керуз вошёл в храм Мюзига, там уже копошились жрецы, высокие лысые усачи, облачённые в потёртые коричневые балахоны с чёрной окантовкой. В главном молитвенном зале прямо перед алтарём, огромной нишей в священном каменном монолите, отделанной хрилом и драгоценными камнями, установили стол Великой игры. Поговаривали, что он появился в храме по воле небес в тот самый момент, когда Синдра осмелился вызвать на поединок Непостижимого. Столешница из чёрного ниграта, усыпанного скоплениями светлых точек, напоминала звездное небо в ясную ночь. Неведомый мастер так хорошо отполировал камень, что в него можно было смотреться, как в зеркало. За множество лет, прошедших со дня первой Великой игры, ниграт не потускнел, не поцарапался и выглядел так же непостижимо, как и тот, кто развлекался играми со смертными. Столешницу поддерживали мощные каменные лапы, сделанные с великолепным мастерством. В сумерках могло показаться, что какой-то страшный зверь скрывается под нигратом.
Керуз вспомнил, что рассказывал ему Сафет о первой игре. В суровую Долгую зиму, начавшуюся необыкновенно рано, крестьянин Синдра из далёкой деревушки возле Узкого озера побился об заклад с односельчанами, что обратиться к самому Мюзигу и попросит его усмирить морозы и обуздать метели. Жрецы из Айна Занг не пустили дерзкого пахаря даже на порог храма Непостижимого. Но Синдра не успокоился, под покровом ночи проник в молитвенный зал и воззвал к Самому. И Мюзиг не остался безучастным к гласу вопиющего. Так случилась первая Великая игра. Непостижимый остался доволен и свирепая стужа тут же покинула земли Ватана. А Синдру провозгласили мастером игры.
С тех пор каждую вторую луну после праздника урожая смертный состязался с богом. Не каждому игроку удавалось повторить достижение Синдры. Если Мюзига разочаровывал исход схватки, страдал весь Ватан. Гибли озимые, замерзали овцы на нижних пастбищах, а провизии едва хватало, чтобы с грехом пополам дотянуть до весны. Однажды, после самого неудачного поединка, закончившегося испепелением царевича Азаранга, возжелавшего славы, но не имевшего должных талантов, король Ватана попытался запретить это состязание. Правитель издал указ, в котором игра смертного с богом приравнивалась к святотатству и каралась смертью. Этот опрометчивый поступок венценосной особы не смог прервать традицию. На следующий год, во вторую луну после праздника урожая, когда дерзновенный смертный не явился после заката в молитвенный зал, Непостижимый предстал ночью перед жрецами из Айна Занг в самом грозном своём воплощении и пообещал расправиться с любым, кто посмеет лишить его любимой забавы. Утром короля Ватана нашли мёртвым в собственной спальне. Его наследник, едва взойдя на престол, тут же отменил злополучный указ и повелел немедленно провести Великую игру после заката...
Последний луч уходящего светила проник через распахнутые двери храма и окрасил алтарь в яркие цвета. Керуз повернулся к священному камню и остолбенел: окутанная рыжеватым сиянием, ниша в монолите казалась воротами в иной мир, мир богов. Жрецы зажгли свечи в ятовых шандалах. Затем служки затворили огромные двери, украшенные дивной резьбой. Юноша пожалел, что не рассмотрел её как следует при солнечном свете. Поговаривали, что на массивных створках, покрытых чёрным лаком, показывалась вся история монастыря Айна Занг, который древностью превосходил весь Ватан.
Жрецы начали стучать в тимпаны, настроенные в две долины. Под ритмичный грохот на столе Великой игры служки установили салиндрам, кусок горной породы, похожий на гигантский женский гребень, изогнутый дугой. В передней части камня, как зубы у хищного зверя, выделялись пещерные сосульки. Керуз много слышал об этом чудесном инструменте, но видел его впервые. Сафет рассказывал, что салиндрам, как и стол, возник в храме Непостижимого перед началом первой Великой игры. Мюзиг предложил его Синдре, дабы испытать дерзкого. И тот справился, а, значит, справится и Керуз. Сафет считал своего ученика более талантливым и лучше подготовленным к состязанию, чем первый мастер игры.
В храме всё стихло. Жрецы воззрились на Керуза, от чего тот испытал на миг неприятное ощущение. Юноша почувствовал себя мухой, застрявшей в паутине, извивающейся под взглядом четырёх пар холодных безжалостных глаз. По спине пробежали мурашки, а на лбу выступил холодный пот. Но Керуз тут же встряхнул головой, избавляясь от наваждения. На самом деле, от него ждут ритуальной фразы, которая начинает Великую игру. И юноша произнёс ломким от волнения голосом:
- О, Непостижимый! Снизойди до простого смертного! Я вызываю тебя на поединок!
Сначала ничего не происходило. В молитвенном зале было слышно, как потрескивают свечи из шаньего жира на своих подставках. Керуз ощутил, как птицей колотится его собственное сердце, пытаясь вырваться из груди. А вдруг Мюзиг посчитал, что он недостоин? А может Непостижимому наскучило забавляться с людьми и он больше не появится в храме? Пока юноша думал об этом, в нише священного монолита тьма стала плотной и совсем уж непроницаемой для тусклого света свечей, а потом из неё выплыло нечто. Когда Керуз пытался разглядеть то, что появилось из алтаря, глаза отказывались фокусироваться, а голова начинала кружиться. Казалось, что он падает в бездонный колодец и воспаряет в небеса в одно и то же время. То, что он рассматривал, было невероятно огромно, но сконцентрировано в столь малом объёме, что разум отказывался это принимать. Сделав несколько безуспешных попыток рассмотреть оппонента, юноша снова почувствовал, что взгляды жрецов направлены на него. Похоже, что он опять что-то забыл. Ну, конечно же! Первый ход следовало делать смертному.
Керуз расстегнул калин и достал из него две палочки из ятового дерева, отполированного множеством прикосновений. Затем юноша смиренно склонил голову перед Мюзигом и во время полупоклона быстро проделал дыхательные упражнения, как учил его Сафет. После этого оставалось сконцентрироваться на палочках, почувствовать, что они являются продолжением его рук, создать внутри себя Пустоту и начать игру. Стремительными движениями Керуз замолотил по известковым сосулькам салиндрама. Он выбрал дебют "Вечерняя заря". Гулкие, быстро затухающие холодные звуки заполнили молитвенный зал. Ещё заканчивая первый мелодический оборот, юноша услышал, что оппонент подхватил мотив. Сами собой зазвучали невидимые струны, вторя музыкальной фразе Керуза долиной выше и долиной ниже. А когда человек выпрямился и опустил руки, Непостижимый начал варьировать предложенную тему. Звук стал глубже и прозрачнее, в храме зарокотал "Божественный свет", но не в старшем, как обычно, а в младшем ладу. Стандартный ответ на это продолжение дебюта явно не подходил и юноша начал импровизировать, взяв за основу колыбельную, которую в детстве часто напевала его мать. Удивительнейшим образом эта бесхитростная мелодия хорошо сочеталась с музыкой Мюзига, что подтвердил и сам Непостижимый, устроив перепев её звуками в разных долинах. Но тем самым он отдал Керузу инициативу, и человек должен был продолжать игру сам.
Юноша на мгновение задумался, потом перевёл импровизации своего оппонента в старший лад и продолжил их разудалой песней лесорубов. Салиндрам превратил эту мелодию во что-то фантастическое, хрустальное, звенящее, как будто в горной пещере шествовали ледяные тролли. Вышло так неожиданно и контрастно, что даже Мюзиг на мгновение перестал творить музыку. Но потом Непостижимый усилил звучание, сопроводив его аккомпанементом различных инструментов, скорее всего, неизвестных в Ватане. И песня лесорубов превратилась в восторженный рёв великанов, что-то празднующих шумной компанией. Как продолжить такую каденцию, наверное, не смог бы придумать и Сафет. Но Керуз нашёл хорошее продолжение: он постарался изобразить на салиндраме грохот водопада, а потом - крики птиц в небесах, одновременно сменив лад. Небожитель ответил ему "Горной грозой", которая сменилась "Рёвом урагана", потрясшим стены храма.
Усиливать звук дальше не имело смысла, и юноша рискнул: он выдержал паузу, дожидаясь, пока оппонент закончит грохотать, а потом начал тихую нежную мелодию песни, которую часто пела Зиба, и которая так нравилась ему. Палочки из ятового дерева мягко касались известковых сосулек, извлекая звуки, очень похожие на девичий голос. Керузу даже показалось, что Зиба стоит за спиной, и он оглянулся, но, конечно же, никого не увидел. Мюзиг помолчал, вероятно, вслушиваясь, а потом продолжил мелодичную тему. В обработке Непостижимого музыка сделалась прекрасной, как горный рассвет. И они продолжили свой поединок. Смертный был великолепен, его каденции сливались с мелодиями Мюзига, как воды ручья соединялись с рекой, а затем вместе они устремлялись к озеру. Когда юноше показалось, что он уже не в силах держать в руках палочки, Непостижимый наиграл "Благодатную весну". Керузу оставалось лишь довести этот мотив до яркого полнозвучного финала. После заключительного аккорда из ниши священного монолита вырвалось золотистое сияние и заполнило собою весь молитвенный зал. Запыхавшийся, падающий с ног от усталости юноша понял: божество осталось довольно, и теперь Ватан не пропадёт за Долгую зиму. Сам же Керуз мог надеяться на то, что его провозгласят мастером игры. После этого мельник не посмеет отказать, когда он попросит руки его дочери.
***
Привет, Элис! Привет сестрёнка!
Извини, что так долго не отвечал на твои письма. Ты - мой самый дорогой человечек на этом свете и мне жутко неприятно, что я заставил тебя волноваться. Прости своего глупенького несобранного братца! Я бы много отдал за то, чтобы встретиться с тобой прямо сейчас, крепко обнять, а потом сесть за рояль и начать импровизировать в четыре руки, как мы это делали с тобой в юности. Это были самые счастливые моменты в моей жизни!
Я всё так же живу в Японии. Местная публика считает меня лучшим кларнетистом мира, и с ангажементом здесь нет проблем. Мой агент уверяет, что составил расписание концертов на год вперёд. Поклонники засыпали меня разнообразными подарками. Некоторые из них весьма забавные.
С Синтией мы расстались. Я знаю, что она никогда тебе не нравилась, но в данном случае она не виновата. Она не смогла жить в Азии, она не чувствовала восточный мир своим. Это грустно, но с этим я ничего не смог поделать. Синтия вернулась в Калифорнию к родителям. Надеюсь, что она найдёт там своё счастье с хорошим добрым парнем.
А ещё со мною случилось что-то невероятное. Я и не предполагал, что такое может происходить с людьми в реальной жизни. Ну ладно там всякие истории придумывают, все, кому не лень, но вот чтобы на самом деле...
Однажды я зашёл в антикварный магазин в Киото. Ну, ты, наверное, знаешь, это старая столица Японии, там их император жил до того, как перебрался в Токио. Там много старых домиков, дворцов и храмов, всего того, что радует глаз человека. Говорят, что двадцать лет назад наши вояки хотели сбросить на Киото атомную бомбу, но министр обороны лично вычеркнул этот город из списка, поскольку когда-то провёл в нём незабываемый медовый месяц. И вот я как-то бродил возле набережной реки Камо и недалеко от театра кабуки заметил антикварный, такой небольшой магазин с целой кучей всякой всячины. Хозяин, сухонький старичок в чёрном кимоно, завидел меня издалека, поклонился и пригласил войти. Я начал рыться в горах старья, а ты знаешь, что для меня это так же приятно, как играть музыку. Берёшь в руки какую-нибудь штуковину и понимаешь, что к этой вещи прикасалось множество людей, которых уже давно нет на этом свете. А эта штуковина сохранилась и до сих пор радует глаз, и ты понимаешь, как недолог наш век, даже по сравнению с творениями человеческих рук. Впрочем, я снова отвлёкся. Ты уж извини, сестрица! Сама знаешь, какой из меня рассказчик.
Так вот, в этом магазинчике мне приглянулась шкатулка с секретом. Может, знаешь, это такие деревянные коробочки, в которых нужно передвинуть кусочки корпуса сверху или по бокам, чтобы открыть крышку. Эта шкатулка оказалась с потрясающей инкрустацией из вишни, кизила и ясеня. Узоры на крышке так мне понравились, что я протянул вещицу хозяину и спросил, сколько она стоит. Но тот вдруг заартачился, начал что-то быстро говорить на японском. А я не так хорошо освоил местный язык, чтобы понимать, когда так частят. Потом мы принялись торговаться, и хозяин магазина запросил с меня столько, что я чуть было не послал его, куда подальше. И ведь заметил, старый торгаш, что вещица мне приглянулась, и цену почти не сбивал. Я резко развернулся, чтобы уйти, и тут у меня раскрылся футляр с кларнетом. У японца в глазах появился интерес, и он попросил меня что-нибудь сыграть. Я не стал ломаться, взял в руки инструмент и исполнил пару песен Гарри Белафонте, подходящих для кларнета, потом немного поимпровизировал. В-общем, мы нашли общий язык, и хозяин лавочки отдал мне шкатулку раза в три дешевле, чем запрашивал сначала. Потом он показал мне, что нужно сделать, чтобы открыть крышку. После трёх повторений даже я это запомнил. Под конец старичок что-то говорил мне надтреснутым голосом, но он снова тараторил так быстро, что я ничего не понимал, а только кивал ему.
В тот день у меня были и другие дела, поэтому в квартиру, которую я тут снимаю, вернулся только под вечер. Прошёл в гостиную, поставил шкатулку на стол, что подарили поклонники. Я тебе выше уже писал, что после концертов мне порой преподносят престранные вещи. Вот и этот стол. Сверху - полированный гранит, чёрный, как ночное небо, да ещё со светлыми точками, похожими на звёзды. А вот ножки стола были сделаны в виде львиных лап. Не знаю, может кто-то и ценит подобный стиль, но мне этот стол сразу не понравился. Варварство какое-то! При случае я собирался от него избавиться, но всё как-то руки не доходили. На столешнице стоял ещё один презент в жутком стиле, очень странный ксилофон, задекорированный под камень со сталактитами. Этот инструмент выглядел дико, но звучал неплохо. Насчёт него я ещё раздумывал, оставить себе или выбросить на помойку.
И вот тогда, когда шкатулка оказалась на гранитной столешнице, мне захотелось открыть её, убедиться, что я не забыл то, что показывал мне старичок-японец. Я нащупал нужные кусочки дерева, передвинул их в требуемом порядке. После этого крышка сразу поддалась. Глянув на донце шкатулки, я заметил какой-то выступ, и, недолго думая, нажал на него. Тут же в комнате что-то сверкнуло и меня с вещицей в руках швырнуло на пол. Я в тот момент испугался, что началось землетрясение, и даже не пытался подняться на ноги. Но пол не шевелился, и гостиная оставалась недвижима, так что версию о катаклизме пришлось признать несостоятельной. Я встал и тут же заметил, что варварский стол вместе со странным ксилофоном исчезли, а на их месте клубилось облако зелёного сверкающего тумана.
Вот скажи мне, Элис, как бы ты поступила в подобной ситуации? Позвонила бы в полицию, не опасаясь, что тебя сочтут свихнувшейся? Позвала бы на помощь соседей? Я же потрогал облако пальцами, убедился, что на коже ничего не высыпало, а затем шагнул в зелёное марево. Ты, наверное, скажешь, что я псих, но мне было так любопытно, что я почти забыл о страхе. Внутри тумана ощущалась какая-то наэлектризованность, волосы мои поднялись, как шерсть на холке у напуганной кошки. А ещё мне удалось увидеть что-то снаружи, что-то, явно не находящееся в моей гостиной. Ощущение было такое, как будто бы меня засунули в бутылку зелёного стекла и погрузили в воду. Всё представало передо мною искажённым, и чем дальше находился рассматриваемый предмет, тем сильнее искривлялись его контуры. Но это точно была не моя гостиная!
Тут ты, Элис, наверное, скажешь, что нехорошо писать письмо любимой сестре и при этом хлестать виски, стакан за стаканом. Но клянусь тебе, родная, что сейчас я трезв, как Санта, развозящий подарки детворе. В облаке зелёного тумана я смог различить вокруг себя старинный храм с уходящими ввысь потолками. А прямо перед моими глазами стоял человек. Не знаю, у какой народности встречается такой странный зеленоватый цвет кожи, но этот крепыш, кутавшийся в тёплый плащ, явно не являлся японцем. Не походил он и на кавказца. Но глядел он решительно, хотя и чуть в сторону от меня, из чего можно было сделать вывод, что я его вижу, а он меня - нет. Перед человеком я увидел свой варварский стол на львиных ножках, на котором стоял мой странный ксилофон. Каким-то чудом их забросило из моей гостиной в тот старинный храм. Невероятно!
Незнакомец со странным цветом кожи покрутил головой, а потом заговорил. Его речь была цветаста и выразительна, крепыш разглагольствовал со страстностью, которой позавидовал бы любой популист. Слова свои он сопровождал красочной, но вполне уместной жестикуляцией. Вот честное слово, Элис, если бы этот малый баллотировался в президенты, и мне довелось бы попасть на его предвыборный митинг, то я бы, не раздумывая, отдал ему свой голос, а потом бы ещё побежал уговаривать всех друзей проголосовать за этого человека! Он был чертовски убедителен! Жаль, что я не понял ни слова из его великолепной речи. Хотя нет, вру. Одно слово я различил: крепыш всё время повторял "мюзик". А потом он достал из плаща две палочки, подошёл к странному ксилофону и начал наигрывать какую-то мелодию. Тут у меня развеялись все сомнения: музыка, этот тот волшебный мост, который соединяет людей даже в том случае, если они не понимают речь друг друга. Я метнулся за кларнетом, затем повторил тему незнакомца октавой ниже. Как ты понимаешь, мы славно импровизировали, а когда довели до финала нашу совместную композицию, в старинном храме вдруг возникло золотистое сияние, после чего облако тумана загадочным образом исчезло, и я остался стоять с кларнетом посреди моей гостиной.
Это происшествие сильно меня озадачило. Ты знаешь, Элис, что я никогда не увлекался мистикой, поэтому привлечение сверхъестественных сил для объяснения не казалось хорошим вариантом. Я знаю, что ещё Джордано Бруно говорил о множественности обитаемых миров, поэтому посчитал, что зелёный туман каким-то образом позволил мне увидеть и услышать один из таких миров. Но как могли вещи из моей квартиры в один миг очутиться в неведомых далях? Ещё меня заинтриговала способность шкатулки вызывать эту сверкающую мглу. Я взял в руки деревянную коробочку и повторил все манипуляции, которые проделывал с ней ранее. Ничего не происходило. В какой-то момент я начал сомневаться в реальности происходящего, меня охватило смятение. А вдруг всё случившееся, лишь галлюцинации? А вдруг я схожу с ума? Чтобы не поддаваться панике, я скорее лёг спать.
Утром мне нужно было ехать в другой город на концерт. Затем я играл в ночных клубах с местным джаз-бандом, и заниматься шкатулкой не оставались ни времени, ни сил. Относительно свободный день выдался только через неделю. Позавтракав, я подступился к загадочной вещице. Покрутил её в руках, рассматривая со всех сторон, потом передвинул кусочки дерева сверху и по бокам и открыл крышку. Выступ на дне шкатулки представлял собой отдельный фрагмент из тёмного дерева. Я обвёл его средним пальцем, задумался, потом всё-таки нажал. И сразу же оказался окутан облаком зелёного тумана. Мои волосы снова поднялись, наэлектризовавшись. Я всмотрелся в то, что можно было различить через границы марева, и увидел всё тот же старинный храм. Лицом ко мне снова стоял человек с зеленоватой кожей, но уже другой. Этот незнакомец был высок и худощав. Его одеяния казались более изысканными, чем у крепыша неделей ранее. И в храме на этот раз присутствовали другие люди, облачённые в тёмные балахоны.
Я сбегал за кларнетом, а когда вернулся в облако зелёного тумана, худощавый незнакомец заговорил. Речь его была совсем короткой и совершенно неинтересной. Потом этот зеленокожий достал палочки и принялся стучать по моему странному ксилофону. Я вслушался в незамысловатую мелодию, а затем продолжил её, сопроводив небольшими вариациями. Худощавый поддержал мой почин, и в результате у нас получилась неплохая импровизация, закончившаяся эпичным мажорным финалом. После этого снова появилось золотистое сияние, которое все в старинном храме встретили приветственными криками, и которое заставило исчезнуть зелёный туман.
Понятное дело, я снова попытался нажать на выступ внутри шкатулки, но это не имело никакого эффекта. Возможно, вещица накапливала некую энергию, для того, чтобы связать меня с чужим миром, и при отсутствии достаточного количества этой энергии просто не могла работать. Позднее я много экспериментировал со шкатулкой и убедился, что "заряжалась" она неделю. Меньшего срока ей не хватало.
Экспромты с людьми из другого мира стали для меня приятным и желанным времяпрепровождением. Но однажды я узнал, что всё не так радужно, как мне казалось сначала. С одним из зеленокожих у нас никак не получалось сотворить достойную музыку. Пёстро разодетый юноша имел слабое представление о гармонии вообще и об игре на ксилофоне в частности. В результате все мои попытки импровизировать с ним провалились, и те звуки, которые выходили на свет божий, являлись чем угодно, но только не мелодией. Когда этот неудачный сеанс закончился, золотистого сияния не появилось, а вместо него откуда-то сверху сорвалась молния и буквально испепелила молодого франта. Только в этот момент до меня дошло, что я играю с силами, о происхождении которых не имею ни малейшего представления, и которые могут быть смертельно опасными.
Иногда вместо золотистого сияния наши импровизации заканчивал мертвенно белый свет, и зеленокожие сильно огорчались. Полагаю, что это тоже было связано с реакцией неизвестных сил на ход нашего музыкального состязания.
Не сразу я сообразил, что эти музыкальные экспромты можно проводить в студии и записывать на плёнку то, что у нас получалось. Ты же знаешь, Элис, твой братец никогда не отличался догадливостью. Зато после того, как до меня дошли все преимущества подобного решения, в моём распоряжении оказался студийный меллотрон "Mark I". С ним я чувствовал себя почти что богом музыки, я мог заменить собой целый оркестр. Ну и, сама понимаешь, я записывал на плёнку то, что творили мы с зеленокожими. Потом эти фонограммы очень пригодились мне при работе над очередным альбомом. Говорят, он получился весьма нестандартным. Порадуйся за меня, сестрёнка, твой брат теперь - отец нового музыкального стиля! По крайне мере, так написали обозреватели из журнала "DownBeat". Если хочешь, я вышлю тебе диск.
На этой мажорной ноте, пожалуй, я и закончу это письмо.
Приезжай ко мне в гости! Если хочешь, можешь взять с собой Тома и маленькую Дороти.