Аннотация: - Если напишешь ещё хоть слово - сдохнешь! - говорю я.
Невеста Чаки
—
Если напишешь ещё хоть слово — сдохнешь! — говорю я.
А она
сидит себе за письменным столом, изогнулась вся, ухо к плечу прижала,
под лампу настольную засунулась. Пишет, паскудина. Строчит себе.
В руке у
меня пистолет.
—
Эй, ты! — говорю.
Пишет...
— Ты
надо мной издеваешься? — спрашиваю я.
Не
прерывается...
— Ах
так! — говорю этой гадине. — Ну, ладно...
—
Дорога-я! — вывожу напевно. — Я до-ма!
И стреляю
ей в спину.
* * *
Утро того
же дня. Мы на ступеньках университета. Эта паскудная девка. И парень
из её группы. И я.
Я стою и
смотрю ей в затылок. Пистолета у меня ещё нет.
Парень-то
не красавчик вовсе. Другие девки, вон, мимо пробегают, даже не
замечают. Проходят — и даже волосы не поправят, юбку не
одёрнут, сумочку на другое плечо не вскинут. Только эта уставилась.
На палец левой волосики накручивает, правой ремешок сумки теребит.
Представляет себе про него что-то, дурища.
Чего
тянешь время, подойди.
Скажи:
—
Привет!
Улыбнись
ему и спроси:
—
Холодно сегодня, правда?
Посмотри
ему в глаза и не проговорись:
— Я
одинока и всю жизнь мечтаю о прекрасном принце!
Смотри-ка,
зашевелилась. В сумку зачем-то полезла. Записную книжку достаёт.
Тонкий карандашик или ручку, не разберёшь. Пишет.
Стоит за
два шага до того парня и пишет в книжечку фигню про своего принца.
Как тот смотрит на героиню пламенным взором. Ищет её улыбки, ловит
взгляд. Как она с благородным достоинством его игнорирует.
У меня ещё
нет пистолета. Это ей везёт.
* * *
— Ну
что, будем ещё бредятину строчить? — спрашиваю.
Молчит,
гадина. Трудно разговаривать, когда с правым лёгким наметились
проблемы. Самая маленькая из них — пневмоторакс. Это когда
воздух попадает, куда не должен. В плевральную полость. И движения
твоей грудной клетки плохо передаются лёгкому. Ничего страшного, если
дело происходит больнице. В приёмном покое. Если доктор говорит:
— Не
волнуйтесь, сейчас всё будет в порядке. Сейчас сделаем дренаж,
отведём лишний воздух.
И орёт:
—
Каталку в травму-пять!
И
прибегает куча медсестёр, пара хирургов и один симпатичный интерн, и
начинают тебя спасать, и можно расслабиться и не волноваться, ведь ты
в надёжных руках и молодой интерн тебе улыбается.
Но это всё
— только если ты в больнице.
Хрен тебе,
а не больница, гадина.
* * *
Лампу
зажигает... Дошло до идиотки, что уже полчаса сидит в темноте. Носом
по кнопкам возит, глазёнки пучит, а сообразить свет зажечь —
нет, на это её не хватает! У неё там принц очередной раз героиню
спасает. Она чуть губу не прокусывает от волнения, описывая, как он
обхватил её гибкий стан. А я тут стою, как дурак. Обидно мне —
в темноте мой пистолет не виден. А вот у её принца, наверное,
эльфийский лук. Или он строен, как эльфийский лук. Или, может, гибок?
С этой
гадины ведь станется: дать принцу в руки лук, и не позволить ни разу
выстрелить. И даже не написать ничего толком про оружие. Ничего
важного. Какой длины этот лук, например? Сколько стрел в колчане,
между прочим? Какова начальная скорость полёта стрелы, кстати?
В руке у
меня Беретта 92, эта дрянь про такую никогда не напишет.
Калибр,
миллиметров: 9.
Ёмкость
магазина, патронов: 15.
Количество
единиц этого оружия у меня в руке, штук: одна. Мне достаточно.
* * *
Пневмоторакс
— это ещё ничего. Не насморк, конечно. Но, в нашем случае, это
— только начало. У нас одним пневмотораксом не отделаешься. У
нас с ней дальше по программе следует коллапс лёгкого.
Я хватаю
её под мышки. Тащу.
Коллапс
лёгкого — это когда лёгкое сплющивается. И не насыщает кровь
кислородом. С кислородом у человека совсем плохо становится. Лицо
синеет. Я ей в лицо не смотрю, синее оно там, или нет. Коллапс
лёгкого — это неприятно, даже если ты в больнице. И тем более,
когда не в больнице. Можно и сдохнуть, прямо вот сейчас. От гипоксии
и нарушений сердечной деятельности. А можно быть оптимистом —
даже с такой-то дырой в спине. Можно надеяться дотянуть до завтра и
сдохнуть от потери крови.
* * *
Как она
только сидит в такой позе так долго? Ногу под себя подвернула,
носочки полосатые видны. Весь стол в липких следах от чашки с
холодным сладким чаем.
Она
потягивается.
Дописала,
что-ли, свою мутотень? Всё закончилось? Героиня милостиво снизошла до
эльфийского паренька царского рода?
И жили
они...
...вместе...
...долго...
...и
счастливо...
Вычеркни
что-нибудь одно.
Но я бы
вычеркнул два.
Встаёт,
подходит к окну.
— Я
верю, ты где-то там, — смотрит она в чернеющее стекло.
Ни фига
она не верит.
—
Мой принц... — ресницы начинают дрожать.
Это она
внушает себе, что должна расплакаться. Сейчас пару раз всхлипнет и
пойдёт спать готовиться. Завтра рано вставать, и вообще...
— Я
хочу, чтобы ты пришёл, — поднимает глаза вверх, туда, где не
видно луны.
* * *
Дотаскиваю
её до дивана и усаживаю. Наклоняю немного вправо. Сам сажусь
рядышком, слева от неё, врубаю телевизор.
Сидим,
смотрим.
На экране
— больница. На экране молодой симпатичный доктор Картер.
Доктор
Картер орёт:
—
Огнестрельное! В травму-пять!
Смешной.
Делаю
телевизор потише.
Пихаю её
локтем в бок.
—
Слышь...
Я не
поворачиваюсь к ней. Не знаю даже, умерла ли она, или ещё не совсем.
—
Давай познакомимся, раз такое дело, — говорю ей.
Мне не так
уж и важно, жива ли она. Я и сам не очень-то живой.
—
Называй меня Чаки. А то ты, когда меня звала, достала уже — всё
принц, да принц...