|
|
||
Мир "Bleach". Айзен, dark!Ичиго, намёк на Ичиго/Рукия. Говорят, что для победы все средства хороши. Говорят, что сила решает всё. Говорят, что враг твоего врага - твой друг. А ещё говорят, что у всего на свете есть оборотная сторона. AU относительно финала "Зимней войны", постканон Предупреждение: кровь, психодел и dark!Ичиго. По заявке: Айзен/Ичиго. "Тебе не хватает рациональности в поступках, Куросаки". | ||
* to lead astray - вводить в заблуждение, сбивать/сходить с пути истинного (англ.; идиом.)Уэко Мундо - странное место. В нём нет жизни, в этом мире мрака, и время над ним не властно, а холодные серые пески в мгновение ока заметают все следы прошлого. Казалось бы, не так давно смерч сильнейших реяцу бушевал в самом сердце этого мира, унося в иную вечность души Пустых и шинигами, оставляя неприступный Лас-Ночес лежать в руинах. Но мир мёртвых быстро зализывает свои раны, и сейчас ничто уже не напоминает о тех страшных событиях. Спекшийся песок скрыт холодными дюнами, рассеялись в прах тела и души, а Лас-Ночес вновь высится под беззвёздными небесами - ещё более огромный, чем раньше, и такой же пустынный. Эспады уж нет - война унесла почти всех их, лучших слуг самозваного ками, но Айзену нет нужды создавать новых. Его новый слуга стоит их всех - и даже больше. Его новый соратник важнее их всех - и не только их. Шинигами больше не появляются в Уэко Мундо. Зимняя война была проиграна - проиграна в самый последний момент, проиграна неожиданно, целиком и полностью - и остатки Готей-13 с упорством смертников оберегают то, что осталось от некогда цветущего Общества Душ, самоотверженно сражаются с ордами Пустых, наводнивших мир живых после победы Айзена. Им теперь не до Уэко - слишком неравны силы. Айзен знает, что осталось совсем немного времени до того, как последний шинигами сложит оружие, и Сейрейтей будет полностью уничтожен. Боги смерти, испокон веков безраздельно властвовавшие в мире духов, теперь потеряли слишком многих, потеряли слишком многое для того, чтобы продолжать бороться - они потеряли веру. А ведь именно вера всегда залог победы - уж это-то ками Айзен знает совершенно точно. Бывший капитан Готей-13 давно уже на пике абсолютной власти: он - владыка обоих миров, нет воинов сильней, чем под его началом, нет силы страшней, чем в его руках. А когда последний шинигами развеется в прах, даже власть над самой судьбой будет принадлежать ему. И этого будет вполне достаточно, усмехаясь, думает Айзен. В замке Лас-Ночес царит вечный холод, в бесконечных каменных лабиринтах гуляют сквозняки. Сквозняки проникают всюду, заглядывают они и в тронный зал, но тот, кто стоит у высокого резного окна, не чувствует холода. А ветер едва касается белого одеяния, чтобы тут же унестись прочь, словно даже он не в силах терпеть удушающе-тяжелую реяцу, исходящую от второго властелина мира мёртвых. Некоронованного - но детали не меняют сути. Удивительно, как двоевластие, невозможное в любом другом мире, здесь, в Уэко, не стало гибелью для трона. Он для всех загадка, этот лучший слуга и ближайший соратник Айзена. Не аррканкар, конечно, нет. Хогиоку никогда не касался его, не дарил ему силу, потому что невозможно даровать ему то, что есть у него в избытке. Он не шинигами; его меч давно не похож на занпакто богов смерти - несущий лишь разрушение, он не может очищать; заклеймённый мраком, он не способен вести к свету. И давно уже не человек: слишком часто умирая, он ни разу не возрождался. И погибнув в последний, - умер навеки. Он ощущает реяцу за многие мили, и уж точно слышит шаги, но не оборачивается, даже когда его плеч касается знакомая рука. - Айзен. Он никогда не добавляет "-сама", но владыка, кажется, совсем не против такой фамильярности. - Ты снова был в мире живых, - чуть укоряюще констатирует Соске. - И это при том, что я, кажется, говорил... В подлунном мире не найдется смельчака, кто посмел бы перебивать владыку. Но некоторым позволено невозможное. В подлунном мире не найдется безумца, рискнувшего бы пойти вопреки воле ками. Но некоторым разрешено всё. - Мне было скучно, - странный шелестящий смешок эхом отражается от белых каменных стен. - При чём здесь ты? Мне просто было скучно. - Неужели? Айзен не выглядит недовольным, не убирает руки и лишь улыбается. Понимающе. Мягко. Так, как способен улыбаться только он один. Но те, кто умеют бояться, знают, что владыка одинаков и тогда, когда выражает одобрение, и тогда, когда убивает - с улыбкой на устах. Тот, кто не знает слова "страх" - лишь усмехается в ответ. Нервно вздрагивают уголки губ, глаза вспыхивают под пологом светлых ресниц. Они разного цвета, эти глаза. Один - живой, янтарно-карий, а другой нечеловеческий, матово-чёрный, мёртвый, с золотой искрой безумия внутри. И искра эта с каждым днём разгорается всё сильней. - Тебе как всегда не хватает рациональности, Куросаки-кун, - едва ли не разочарованно вздыхает он. - Если было так скучно, мог бы посетить Общество. Золотая искра ярко вспыхивает, губы изгибаются в широкой усмешке, по залу острыми звонкими осколками рассыпается смех. - Сладкое лучше оставлять на десерт. Владыка Лас-Ночес одобрительно улыбается. Свобода, - знает он, - привязывает лучше любого подчинения. Но и с ней нужно быть осторожным. Впрочем, не его учить, как создавать иллюзии. Холеные руки почти нежно касаются рыжих волос, перебирают длинные пряди. В зале ни ветерка. Ичиго не помнит своего прошлого - настоящее давно уже интересует его гораздо больше. Но изредка, редкими одинокими ночами, в его сознании рождаются странные бессвязные картины - то ли сны, то ли обрывки воспоминаний из какой-то прошлой жизни. Как давно она была, и была ли вообще, Ичиго не знает. Сквозь плотный мрак, всегда окружающий его, он слышит женские крики. Женщина зовёт его по имени. Кажется, у неё серые глаза, думает Ичиго, очень грустные глаза, и рыжие волосы - точь-в-точь, как у него самого. Но он не помнит ни её лица, ни имени, да и не думает об этом. Он видит громадные чёрные крылья и сгустившийся вокруг воздух, и огонь, словно молния, пылающий в чьих-то руках, и чувствует страх, боль и ненависть. И гнев - тёмный гнев - его Ичиго ощущает всегда очень живо, словно и не спит вовсе. Видит слёзы в серых глазах и странный живой свет, и медленно кружащийся пепел, и кровь на мече, и свой ужас. Чего так боится он - он, сейчас не страшащийся ничего, - Ичиго не знает. А потом остаётся лишь чья-то насмешливая улыбка, и ощущение бесконечной решимости, и боль, и рассыпающийся чёрный полумесяц, остановленный голой рукой. И вновь улыбка - и снова боль - теперь уже в сердце. А потом один и тот же - или уже не один? - голос настойчиво шепчет в его ухо: "Ты не можешь проиграть, Куросаки. Ты ещё можешь победить - со мной. Ты ведь хочешь стать сильнее?.." И Ичиго мечется в плотных объятьях кошмара, снова и снова повторяя, что - да, хочет, хочет. Он должен обрести силу, любой ценой. Любой! И слышит смех - странно знакомый смех, и в нём - победа. А потом сон прерывается, и Ичиго надолго погружается во мрак, в котором лишь изредка вспыхивают статичные, словно кадры слайд-шоу, картины. Кровь, растекающаяся по песку. Песок, спекшийся под ногами в сплошную, похожую на стекло, массу. Горячий воздух, обжигающий легкие, и ощущение гигантской силы, бурлящей в крови. И дикая боль, разрывающая тело, туманящая разум. Не безумие ли - смеяться, испытывая такое?.. И вновь в глубинах сознания он замечает ту проклятую улыбку, но не может увидеть всего лица. Кровь течёт по рукам, по клинку странного чёрного меча - сейчас у меня другой меч, отвлечённо думает Куросаки, - всё кругом окрашивается в красный цвет. В ушах звучат крики, перед глазами встаёт стена пламени - и опадает, когда он, смеясь, вступает в неё... Но самый мучительный момент всегда наступает, когда из пышущей жаром тьмы, скрывающей горящий город, тьмы, наполненной стонами и криками, выступает тонкое женское лицо. Короткие чёрные волосы на висках слиплись от крови, а в огромных сапфировых глазах стынет страх. Нет, не страх - ужас, перемешанный с болью и отчаянием, - такой мучительный, что Ичиго стонет и утыкается вспотевшим лбом в подушку, но сон не уходит. И он снова и снова обречён видеть обломки белой катаны, хрустящие, как лёд, под его ногами, и тонкую руку, до последнего тянущуюся к нему, и мириады стальных лепестков, летящих в лицо, и слышать, как в их звоне растворяется и тает чьё-то имя. Почему-то Ичиго кажется, что это имя ему знакомо. И он пытается вслушаться, угадать, произнести... Но всегда проваливается во тьму без возврата. А потом прохладная ладонь касается лба, и Ичиго ощущает, как всё это отступает, расплывается туманом, уплывает - с каждым днём всё дальше и дальше, туда, куда уходят все сны и все забытые воспоминания. И когда на следующее утро он откроет глаза, в нём ещё меньше останется от того человека, что оплакивал во сне дорогую ему женщину. Айзен невесомо касается его волос, отводит с лица влажные рыжие пряди. - Это всего лишь кошмар, Куросаки-кун, - мягко произносит он. - Всего лишь кошмар. А ты сам выбрал его. Ты был слишком наивен, мальчик. - Kudakero, Kyouka Suigetsu, - одними губами шепчет он, и улыбается. Тот, кто не помнит своих ошибок, не может о них и пожалеть. Тот, кто не сожалеет, никогда не усомнится. Тот, кто не сомневается, никогда не свернёт со своего пути. Уж это-то ками Айзен знает совершенно точно.
|