Анаки Гном Мисхакович. Я люблю тебя, жизнь

Я люблю тебя, жизнь

Книга посвящается моим друзьям и коллегам, подлинные фамилии которых запечатлены в книге.

Книга о жизни Юльяна Голода. Повествование ведётся от лица главного герояПосвящение

С особым удовольствием посвящаю я свою книгу моим замечательным, горячо любимым внукам и их родителям.

Я очень рад, что все вы читаете по-русски и сможете прочесть книгу сами или в семейном кругу.

Вы узнаете, как жили люди 100 лет тому назад. Мир очень быстро меняется. Появляются всё новые изобретения, они притягивают, восхищают, их нужно осваивать и идти в ногу со временем.

Вам трудно представить, что в моём детстве не было мобильных телефонов, компьютера, телевизора, ездили на лошадях и т.д.

Вы спросите: а как же вы жили?

Наша жизнь была похожа на сказку: вот приехала карета скорой помощи на лошадях; вот горит керосиновая лампа, она даёт тени, и сказочные герои оживают, двигаются; вот мама стирает бельё руками (машин не было) и кипятит его с помощью раскалённого булыжника...

А теперь несколько эпизодов из моей жизни.

1. Мне пять лет, отец даёт мне 5 копеек, и я перед детским садом покупаю стаканчик земляники. Эта крохотная ягодка ароматная и очень полезная, в ней много железа. Она растет в лесу, стелется по земле, и красные ягодки лучше видны лёжа (мы иногда их сами собирали). В городах её не знают, так как её заменили крупной "королевской" садовой клубникой.

2. Идёт война, мы уехали из родной Белоруссии в далёкий Узбекистан. Это было огромное счастье, что мы спаслись от фашистов. Мне 12 лет, я работаю подпаском. Целое стадо коров и овец на моём попечении. Однажды поднялся сильный ветер, пошёл снег, овцы испугались и побежали, я за ними в деревянных башмаках, очень скользко, и я снимаю башмаки, ведь ни одна овца не должна пропасть, я за них отвечаю. Мне удалось их остановить, но в общежитие я пришёл, обморозив пальцы ног. Одна из женщин хорошо растёрла мне ноги и этим спасла меня. У нас было интернациональное общежитие, мы все жили в одной комнате: два узбека - бригадир и конюх, татарка - доярка, немка - бухгалтер, полька с маленькой дочкой - агроном, русский - сторож, он бывший дьяк и каждое утро объявлял, какой сегодня церковный праздник, эстонец - заведовал продуктами, которые нужно было привозить со станции (7 километров, мы жили в степи), и два еврея: я - подпасок, отец - пастух. Мы с отцом спали на нарах, подложив сено, - для здоровья это хорошо. Интересно, что в такой тесноте и такие разные люди жили дружно, мы никогда не ссорились.

3. Я студент Горного института в Ленинграде. Началось наводнение. Общежитие затопило, мы ходили по столам, я меньше всех ростом влезаю на плечи Бори Алексеева, он был самый высокий. Так продолжалось всю ночь, к утру вода стала спадать.

4. Два следующих эпизода я расцениваю как подарок.

Я на курорте на юге России, город Ессентуки. Вижу на афише - поёт Артур Рейзен, знаменитый бас, ему 90 лет, но он в хорошей форме. Когда он запел знаменитую арию Гремина из оперы Чайковского "Евгений Онегин" - "Любви все возрасты покорны" - это поёт пожилой седой генерал, закалённый в боях, - зал притих, потом раздался взрыв аплодисментов, и все встали...

Второй сказочный подарок - это концерт моего любимого певца Леонида Утёсова. Ему было 85 лет, как мне сейчас, и я слушал его в зале, не на пластинке, это особое состояние души.

Утёсов был одинок - ушли из жизни дочь, жена, соратники. Пришли другие артисты, появились у публики другие кумиры, изменилась манера пения. Но для меня он остался непревзойдённым, у него был редкий дар петь душой, сердцем. А моя любимая песня - "Сердце, как хорошо, что ты такое, что ты умеешь так любить".

Я тогда был молод, мои дети ещё не выросли, у меня не было внуков, а внуков любят сильнее, чем детей. И эта песня стала девизом моей жизни.

Дорогие внуки! Я смотрю на ваши фотографии, вижу, как вы растёте, какие вы красивые, стройные, умные, какие большие успехи делаете вы в музыке, в спорте, и говорю: "Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить".

Будьте счастливы, мои "солнышки"!

Ваш дед Юльян

СОДЕРЖАНИЕ Стр.

Посвящение .........................................................................................

От автора ........................................................................................

Истоки ................................................................................................

Ровесница века ..................................................................................

Детство ................................................................................................

Военная юность ..................................................................................

Армейские университеты ..................................................................

Бобруйск ..............................................................................................

Горный институт .................................................................................

История любви ...................................................................................

Опасные приключения в профессии ...............................................

Наши названные внучки ...................................................................

Театральная академия ......................................................................

Падения и взлёты медицины ..........................................................

Интервью на разные темы ...............................................................

Дедушка рассказывает,

А бабушка записывает...

Есть только миг между прошлым и будущим,

И этот миг называется жизнь.

(Из песни)

Природа наградила меня величайшим даром помнить многое из своего раннего детства... И я становлюсь волшебником, который приоткрывает завесу времени.

Я, теперешний, прошедший через детей и внуков, вхожу в душу того, родившегося под лучом любви двух юных и красивых выходцев из еврейского местечка.

ИСТОКИ

Еврейское местечко с синагогой

И ворохов гешефтов и забот...

Рождённый под звездой его убогой,

Я в нём не жил, оно во мне живёт.

(Из песни)

Местечко - это целый мир, ушедший безвозвратно. Это был мир наивной веры и религиозного фанатизма, мир нищеты и бесправия, оптимизма и надежды.

Великие еврейские писатели сохранили для нас этот мир, запечатлев в своих произведениях весь спектр ярких, самобытных людских характеров, образов, судеб и событий.

И как бы ни изменилась наша жизнь, какими бы мы ни стали образованными, раскрепощёнными, гордыми и смелыми, частичка нашей истории, наших корней в нас глубоко и скрыто присутствует.

Местечко - это то единственное место, где до революции разрешали жить евреям. Цивилизация долго не могла добраться до местечек. Маленькие домики, покрытые соломой, узкие кривые улочки, где в непогоду была непролазная грязь. Босоногие ребятишки с удовольствием шлёпали по лужам, измеряя их глубину и салютуя водяными брызгами.

Тут же клевали зёрнышки курочки с пушистыми цыплятами, гуси важно вытягивали шеи, индюки красовались своим пышным опереньем.

Иногда проезжала тощая лошадёнка с телегой, наполненной дровами или небогатой утварью.

Зимой топились печки, и дымок из трубы завивался колечком, издавая приятный аромат горящих дров.

Портные и сапожники, печники и парикмахеры, ювелиры и шорники, жестянщики и кузнецы встречали клиентов шутками и острым словцом. Перебрасывались и смешными историями из жизни, где высмеивались ребе, соседи и сами присутствующие. Смех - лучшее лекарство, помогающее забыть обиды и горести, которых было немало*.

Сноска N 1

Были и радости: маленькие огородики у каждого домика снабжали жителей местечка "витаминами". Здесь можно было вырастить лучок, редиску, морковь, укроп, петрушку и другую мелочь, чему особенно радовались дети.

Был в местечке и учитель, который с любовью называл учеников "мои дорогие детки" (Kinderlach). Ведь дети любят учиться.

Многие слова, уменьшительные, ласковые пришли к нам из местечка. В них наивно и искренне проявлялась любовь: домик (StЭbele), улочка (Gesele), мальчик (Ingele), девочка (Mеidele), сыночек (Sunele)**.

СНОСКА N 2

Слово "Sunele" ушло, в переводе оно утратило свою прелесть. Я говорю детям "сынчикл", а внукам ... Один из внуков сказал: "Знаешь, папа, мне нравится говорить с дедушкой по телефону, он говорит, что я "солнышко".

"Как хорошо быть сыном!" - сказал как-то мой младший сын, когда заботы отцовства "свалились" на него, и он пришёл к нам отдохнуть.

Но продолжим воспоминания о местечке.

В центре местечка стоял самый красивый дом - это синагога. Здесь молились, отмечали еврейские праздники - всё радостное и печальное воспевалось в псалмах и молитвах. Это был центр притяжения всех жителей местечка. Но стоило местечку разрастись, как его называли деревней, и приходилось подниматься с насиженных мест и искать счастья в других местечках.

Молодые и старые, больные и немощные, дети и вся живность с кудахтаньем, гоготом, меканьем и муканьем - всё шло и ехало на тощих лошадёнках в поисках нового маленького места для жизни. По дороге девушки затягивали песню, протяжную и грустную, и разносилась она по полю, подхватываемая ветром. В местечке любили петь. Пение украшало жизнь, уводило от серых будней в другой мир, который манил своей неизведанностью. Одарённые молодые люди, которым выпадало счастье "вылететь из гнезда", становились знаменитыми певцами, артистами.

В одном из своих произведений великий еврейский писатель Шолом Алейхем рассказал о двух влюблённых, которые покинули отчий дом в поисках счастья. Роман и фильм "Блуждающие звёзды" образно, без прикрас, показывают картины быта и нравов

еврейского местечка и все превратности судьбы тех, кто смог вырваться "на волю". Фильм трогает до слёз.

В местечке частенько возникали пожары. Деревянные домики, соломенные крыши - достаточно искры, чтобы пожар охватил все близлежащие строения. Пожарников в местечке не было, поэтому на борьбу со стихией бежали все, от мала до велика. Это было потрясающее зрелище. На фоне огня, бушующего вверху, люди казались маленькими гномиками. Что-то сказочно - волшебное было в этой массе суетящихся спасателей. Люди торопились, бежали, толкались, ругались, молились, подавали вёдра с водой, выносили вещи и людей. Здесь были свои герои, сумевшие спасти ребёнка или старика; были бесстрашные лица, устремлённые к опасности, лица, освещённые огнём и вымазанные сажей, но все с горящими глазами и стремлением в едином порыве победить стихию.

И когда удавалось погасить пожар и спасти местечко, усталые лица озарялись счастливыми улыбками.

Главная героиня романа "Блуждающие звёзды" - талантливая девочка из местечка - описана писателем в момент пожара с особой любовью. Пламя освещало весь её облик: сверкающие чёрные глаза и пылающее любовью сердце, детская чистота и пока ещё скрытый темперамент делали её особенно прекрасной на фоне огня. И я подумал, что моя мама - тоже талантливая и красивая девочка из местечка, не раз наблюдавшая пожары, освещённая пламенем, была прекрасна. Возможно, что в эти минуты мой отец влюбился в неё и прислал сватов.

Ремесло свахи славилось в местечке. Девочек сватали рано, так как женатых парней не брали в армию.

Шурша юбками, "вплывала" в дом сваха и начинала расхваливать "свой товар"...

Соединительница двух людей, видевшая плюсы и минусы каждого, обладая даром убеждения, талантом общения и яркой образно-колоритной речью, сваха создавала спектакль одного актёра. Разве можно сравнить искусство свахи даже с самым остроумным газетным объявлением?

Моим родителям повезло: они нашли друг друга - сваха помогла.

Хана-Бейле считала себя старой девой. Она вышла замуж по тем меркам поздно - в 20 лет, богатых разбирали быстрее. Красивая, остроумная, певунья. Она не получила образования, но в родительском доме научилась всему, что нужно для дома и семьи. Она умела шить, вышивать, вкусно готовила, была аккуратна и экономна.

Ровесница века

Любовь к матери, как вечный огонь, никогда не угасает.

Мать родилась в 1901 году в местечке Калинковичи Гомельской области, а в 1917 году грянула революция. Впервые в России евреи получили равные со всеми права. Революция

уничтожила черту оседлости, и евреи стали селиться в городах.

Вступив в жизнь вместе с революцией, мои родители приняли её с восторгом и надеждой. Бедноте нечего было терять.

Мой отец был предан революции - это было как религия, выше всего. Он был комиссаром, а младший мой сын стал скрипачом. Как поётся в песне, ведь песни были художественной иллюстрацией нашей жизни:

Местечко поднималось из пожаров,

Горевшее, как эти семь свечей.

Мы дали миру много комиссаров,

Но, слава Богу, больше скрипачей.

ДЕТСТВО

Детство - это страна, исчезнувшая на взрослых картах.

Это Атлантида, которую хочется увидеть вновь*.

СНОСКА N 3

Я родился в Гомеле, на Трудовой улице, в жаркий июльский день, когда праздновали день освобождения Белоруссии от белополяков. Возможно, поэтому я всю жизнь был

оптимистом.

Меня назвали Юльян по названию месяца, в котором родился: Юлик, Юлька, Юра и, наконец, мой любимый внучек Барабунчик назвал меня "дедушка Люлик".

А колыбелька, люлечка, была деревянным корытцем. Оно не занимало много места, дерево хорошо пропускало воздух, а лесной "дух" полезен для легких. Из "корытца" (оно было неглубоким) вынимать младенца легче, чем из кроватки, матери не нужно наклоняться.

Голос матери, её приближающиеся шаги звучали как музыка, и я переставал плакать, прислушивался и ... улыбался. Вот она шепчет мне слова любви, и мой беззубый ротик вторит ей, образуя первые созвучия будущих слов.

Руки матери - надёжная защита, они такие нежные, они излучают тепло. Какое счастье оказаться у мамы на руках, если устал, если упал...

Подрастаю, мама держит за ручку, я рядом, гордый - моя мама самая лучшая!

Мама причёсывает мои длинные золотистые кудри. Какую красоту создала природа!

Как художник, гордится мама своим творением. Как все матери, она гордилась своими детьми. Я был вторым ребёнком, младшим, самым любимым и обласканным.

Мама - счастливая женщина! Выполняя домашние обязанности, она любила петь... Пела во время уборки, и наша маленькая квартирка сверкала чистотой. Пела во время приготовления пищи, и потому еда была особенно вкусной. Аромат притягивал на кухню задолго до обеда, и я сидел в уголочке, слушая мамины песни и вдыхая аромат неповторимой еврейской кулинарии. Её фаршированная рыба признавалась лучшей даже

опытными хозяйками, а кнейдлах и кугеле были нашими любимыми блюдами.

Иногда мама пела грустные еврейские песни. Стонущие интонации проникали в самую глубь души. История нашего народа полна потрясений и гонений...

Спи, моё дитя, моя надежда,

Красавец мой, моя гордость.

У колыбельки твоей плачет мама,

Когда-нибудь ты поймёшь, почему.

Колыбельные песни полны уменьшительных слов:

Schlaf, mein Feigele,

Mach zu die Eigele*.

СНОСКА N 4

Пела мама на идише и на русском:

Спи, усни, мой милый мальчик,

Золотой мой одуванчик.

Спи до самой поздней зорьки,

Как мышонок серый в норке.

Как весело было, если мама подбрасывала меня на коленях, приговаривая:

Лепатундрик, лапотак,

И вот эдак, и вот так!

КРАСАВЧИК

Человек смертен, детство - бессмертно.

Детские годы невозможно забыть. Они горят в моей памяти, и я не могу без волнения говорить о них, я вижу их сквозь толщу прожитых лет.

Мне было около трёх лет. Во дворе меня прозвали "красавчик". Белокурые волосы завивались и падали на плечи. Это делало меня похожим на девочку, что оскорбляло

меня, и я завоёвывал свою мужскую доблесть, бросаясь на "обидчика". Домой приходил с шишкой на лбу. Иногда на помощь выскакивал старший брат Григорий. Он вмиг

разгонял всю эту "мелюзгу" и, крепко взяв меня за руку, вёл домой для "залечивания ран". Мама мыла меня, одевала во всё чистое, штопала дырки и почти не ругала. Ей нравилось, что я смелый.

Сказки

Сказки - лекарство человечества. Сказки - библия детства *.

СНОСКА N 5

Сказки любят все, но особенно дети. Они ярче переживают события, чистая детская душа не может смириться со злом.

Мы говорим - "как в сказке" - это значит "чудесно". Как бы нам хотелось, чтобы в жизни было так, как в сказке...

А вы знаете, кто был первым сказочником? А когда появилась первая книга сказок? О, это было очень давно. И сделал это один из великих сказочников Шарль Перро. Все дети знают его сказки: "Красная шапочка", "Кот в сапогах", "Спящая красавица"... Не все знают "Сказки матушки Гусыни", хотя это и была первая напечатанная книга сказок. Книга произвела фурор, ею зачитывались и взрослые, и дети. В этой книжечке была какая-то тайна, не позволявшая её надолго закрыть. И дети просили взрослых читать ещё и ещё. Книга вошла в салоны герцогов, графов, маркизов - это было началом эпохи сказок.

И хотя Ш. Перро был высокообразованным человеком, он возглавлял Академию наук, но его давно забыли бы, если бы не сказки. "Его книга сказок - это хрупкий, головокружительный шедевр, который сохранил его имя в веках"*.

Каждая сказка была подсказана самой жизнью. Например, замок, в котором на 100 лет уснула принцесса, существует. Это замок Юссэ на реке Луаре во Франции. Его удивительные белые башни возвышаются над дремучим лесом, и любители сказок приезжают сюда, чтобы посмотреть, где жила принцесса, подняться на ту башню, где старушка пряла пряжу и где принцесса укололась. А ведь прошло 400 лет! Ш. Перро сочинил свои сказки в 17 веке!

Наверное, вы спросите: а что, раньше сказок не было? Сказки были всегда, их рассказывали бабушки, мамы, папы, няни и гувернантки. В каждой семье были свои сказки, которые менялись, исчезали, появлялись новые...

В нашей семье была удивительная сказочница - няня Славика (моего младшего сына). Её звали Анна Михайловна, но мы говорили, что она Арина Родионовна - так звали няню великого русского поэта и сказочника А.С. Пушкина. Сказки создаёт народ, а поэты и писатели на этой основе создают шедевры.

Сказки Пушкина приходят к нам позднее, в раннем детстве я их не воспринимал, но зато потом они остаются на всю жизнь как неотъемлемая часть русской культуры: "Сказка о рыбаке и рыбке", "О царе Салтане", "О попе и его работнике Балде"; а "Руслан и Людмила" - это ещё и опера М. Глинки с искромётной увертюрой и замечательными ариями.

А наша няня Анна Михайловна рассказывала сказки бесконечные, у неё была удивительная фантазия, которая завораживала малыша и помогала ему расти счастливым в этом мире импровизаций.

Лучшие сказочники мира создавали чудеса, в которые верят и дети, и взрослые. Великий сказочник Гофман и гениальный Чайковский создали "Щелкунчик", где сверкающий новогодний бал уводит нас вместе с главной героиней и её любимым Щелкунчиком на поле битвы. Мы волнуемся, ведь не так легко победить полчища мышиного короля. Мы забываем, что это сказка, мы верим в чудеса и победу добра, мы радуемся, когда побеждают отвага и любовь.

Прелесть сказок в их завершении, всё должно хорошо кончиться, это так важно и детям, и взрослым, и это то, чего не хватает нам в жизни. Сказки очищают душу, уводят от серости, пошлости, несправедливости. В домах, где не читают сказок, дети болеют, а взрослые теряют душевное тепло.

Х Х Х

Мать славилась своими сказками, их приходили послушать и мои друзья. В то время не было телевизора, и слушание сказок было для нас праздником, которого мы ждали с большим нетерпением. Сказки давали толчок нашей фантазии, а воображение зримо представляло всё, что мы слушали. Это было индивидуально и неповторимо. Этим отличалось наше бестелевизионное детство, и это было хорошо.

Сказки живут в темноте, в полумраке, и это сказочное освещение давала керосиновая лампа, возникали диковинные тени, которые двигались по стенам и потолку.

В то время электричество часто гасло. Лампа выглядела привлекательно: внизу небольшой круглый резервуар для керосина, куда вставляется фитиль, вертушка, чтобы регулировать огонь и стекло, закрывающее пламя.

Пламя покачивалось от нашего дыхания, от малейшего ветерка, и тени оживали. В такой обстановке легко было верить в чудеса, которые совершали добрые и злые волшебники, феи, русалки, лешие.

Но особенно удивительной была наша вера в одушевление природы и единение с ней. С нами разговаривали не только птицы, но и река, луна. Деревья, шурша листвой, рассказывали новости, дома вспоминали свою историю, игрушки ночью оживали, а книги читали им свои лучшие сказки.

Мы в нашей небольшой уютной гостиной, где горит керосиновая лампа. Сидим в ожидании сказки. Тихим таинственным голосом мама начинает:

"Высоко в горах, в дымке тумана уносится в небо прекрасный замок. Это замок горного короля, который очень богат. Ведь в недрах гор находятся драгоценные камни - золото, алмазы, изумруды. Король гор - волшебник, он превращается в невидимку, в дух, который витает в облаках, на снежных вершинах гор, в ущельях и плодородных долинах, он силён и страшен. Он заточил в замок принца и дал ему вместо друзей лошадь, которая умела летать. Ещё друзьями принца были книги, из которых он узнавал столько интересного, что забывал о своём одиночестве. Принц часто отправлялся в далёкие и опасные путешествия. Крепко привязав себя к лошади, он поднимался всё выше и выше, к самому солнцу, туда, где кончались облака, и небо было синее. Ему хотелось увидеть, как устроен мир, но не так легко было вырваться из-под власти горного духа. Принц возвращался, облетал горные вершины, спускался в ущелья, где жили гномы, тролли - слуги короля.

Далеко внизу, у подножия горы, была красивая деревенька, где жили мастера-художники. Это были люди, с которыми принцу нельзя было общаться. Но он был не только умный, он был смелый и непослушный. Однажды ему удалось нарушить запрет, уйти от королевских слуг, и он приземлился в деревушке художников. Лошадь коснулась земли и превратилась в красавицу - принцессу. Они поженились и жили долго и счастливо, хотя очень скучали по своим полётам-приключениям".

Нам, детям, очень нравилась эта сказка, ведь мы тоже были смелые и непослушные.

Я, теперешний, вспоминая сказки, сочинённые простой женщиной из местечка, удивляюсь её фантазии. Ведь лошадь принца летала, как самолёт, а в то время авиация только зарождалась, гражданской авиации не было в России. Мать в своей сказке как бы предвидела будущее.

И ещё: эта сказка имела продолжение в моей судьбе. Я стал горным инженером и всю жизнь добывал богатства из недр земли, почти как горный король.

Русские народные сказки

Что за прелесть эти сказки!

А.С. Пушкин

Это были маленькие тоненькие книжечки с иллюстрациями. Стоили они очень дёшево и были в каждой семье. Все дети знали и любили такие сказки, как "Репка", "Колобок", "Курочка Ряба", "По щучьему велению" и др.

Я знал многие сказки наизусть, перелистывал страницы, рассказывал, будто читал.

У многих детей есть актёрский дар. Наверное, это послужило толчком к тому, чтобы устроить из сказки театр. Это была игра-импровизация.

"Репка". Целая ватага дворовой братии, цепляясь друг за друга, тащила "репку". Мы очень старались, но "репка" ( булыжник) не поддавалась. Мы повторяли хором: дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, жучка за внучку и т.д. Иногда удавалось выстроить детей

по росту, тогда мне доставалась роль мышки - я был мал. И я гордился тем, что такая маленькая мышка помогла вытащить репку. В конце мы все падали друг на друга с хохотом и кувырканьем.

Великая мудрость народных сказок воспитывала мимоходом, не навязывая мораль, и это оставалось на всю жизнь.

Возможно, уже тогда зародилась во мне любовь к чтению, к театру, к сцене.

"Красная шапочка" (Шарль Перро)

Сказочники - это звёзды, превратившиеся в людей*.

Эту сказку знают дети всех стран. Это был наш лучший спектакль, так как кое-какие реквизиты мы делали вместе с родителями.

Корзиночка для пирожков, красная шапочка, волчья морда, самодельные ружья, очки - все эти нехитрые предметы приближали нашу самодеятельность к настоящему театру.

Режиссёрами этих дворовых спектаклей были те, у кого сильнее разыгрывалась фантазия, и я был в их числе.

Маленькая девочка в красной шапочке идёт весело с корзиночкой, где лежат "пирожки" (камешки) для бабушки. Вдруг, рыча и оскалив зубы, в страшной маске выскакивал волк... Все мальчишки были охотники. Они устраивали такую трескотню из "ружей", что взрослые приходили, чтобы нас утихомирить, но узнав в чём дело, оставались зрителями. А когда из волчьего брюха выскакивали бабушка и Красная шапочка, раздавался гром аплодисментов. Мы, артисты, вместо поклонов вновь устраивали "салют" из ружей.

Прелесть этих спектаклей была в их непосредственности, без изнуряющих репетиций, мы были активны, а "режиссёры" задавали тон.

Театр. Спектакль "Колобок"

Театр древнее книги*.

Театр был праздником, который забыть нельзя.

Мне было четыре года, когда мы с мамой пошли в театр. Это был "Колобок" - моя любимая сказка. Когда румяный, круглый, огромный, как солнце, с глазами, носом, смеющимся зубастым ротиком появился на сцене Колобок, зал взорвался аплодисментами.

Колобок пел нежным голосом: "Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл...".

А вот и Лиса-красавица, и голос сладкий, но все симпатии на стороне Колобка, все знают, какая опасность угрожает ему, и весь зал кричит: "Не садись, Колобок, к Лисе на язычок!". И дети меняют сюжет, конец должен быть хороший. Колобок спрыгнул с лисьего носа и покатился в поисках новых приключений. И опять зал взорвался аплодисментами.

Иногда говорят, что жизнь - это театр. К сожалению, это не так. Ведь театр - это одухотворённость великими идеями, это глубокие чувства, это парение над бытом, это слёзы и смех, это очищение души. И любовь к театру, заложенная в детстве, не гаснет с годами.

Детский сад

Я запомнил свой детский сад, который посещал очень охотно. Я не был избалован игрушками, да к тому же здесь они были особенные. Очень большие кубики, из которых можно было соорудить высокую стену и спрятаться за ней, выглядывая в "окошко" от вынутого кубика. Огромный плюшевый мишка, который не ревел, не танцевал, но зато мы сами за него ревели и плясали с ним и вокруг него, а потом весело падали на его пушистую спину. У нас были два атамана, которых все дети слушались: белокурый кудрявый Юлик и черноволосый Алик. Мы постоянно что-то придумывали, проказничали и заводили других.

Однажды, играя с самолётиком, я запустил его прямо в электролампочку. Она с треском разбилась, осколки полетели в разные стороны. К счастью, был конец рабочего дня, все дети уже ушли, только два "атамана" не скучали.

На шум прибежала воспитательница и спросила строго: "Кто это сделал?". Я показал товарищу кулак и сказал: "Попробуй, скажи!". После этого всё стало ясно, и наказания не последовало.

Мне нравилось кушать в детском саду, я научился правильно держать ложку и пользоваться вилкой и даже ножом. Не всегда это удавалось, тогда каша сыпалась на стол, а котлета падала на пол. Котлету было жаль, поэтому я поднимал её, сдувал пылинки и съедал.

У каждого малыша в детском саду была своя кроватка, которая складывалась и убиралась в сторону, оставляя место для игр. Дети с большим удовольствием сами себя обслуживали.

У каждого был свой горшочек для туалета. Мы сидели напротив друг друга и беседовали. Там же я увидел разницу между мальчиком и девочкой.

В детском саду я впервые влюбился в девочку. Если её обижали, она бежала ко мне, и я её в обиду не давал. Мне это очень нравилось.

Раз в неделю в детском саду появлялась молодая и красивая учительница музыки. Я, видимо, быстро запоминал песенки, поэтому мне давали право спеть первым. Я был горд. Мы пели про солнышко, петушка, ягодку малинку, а о Родине и Сталине нужно было петь обязательно.

Часто нам в детском саду читали сказки и стихи. Некоторые дети легко запоминали целые страницы, что вызывало восторг взрослых. К сожалению, это свойство ребёнка с возрастом теряется. Я в своё время удивлял всех своей памятью. Этот талант передался моему старшему сыну Эмилю. Он читал выразительно, как артист, взбираясь на стул. Он очень рано (до 4-х лет) научился читать, и его приняли в школу сразу во 2-й класс, минуя 1-й. Он владеет редким даром скорочтения, хотя нигде этому не учился. Из внуков Барабунчик каждую неделю по телефону (мы живём в разных странах) читал нам новое стихотворение. Особенно нам понравилось стихотворение Бунина "Бор". Вот оно:

Иван Бунин. Детство

Чем жарче день, тем сладостней в бору

Дышать сухим смолистым ароматом,

И весело мне было поутру

Бродить по этим солнечным палатам!

Повсюду блеск, повсюду яркий свет,

Песок - как шёлк ... Прильну к сосне корявой

И чувствую: мне только десять лет,

А ствол - гигант, тяжёлый, величавый.

Кора груба, морщиниста, красна,

Но так тепла, так солнцем вся прогрета!

И кажется, что пахнет не сосна,

А зной и сухость солнечного света.

Приключение в детском саду

Однажды я случайно забрёл на лестницу, которая была мне не знакома. Это был чёрный ход, которым дети никогда не пользовались. Дверь была закрыта на засов, он легко отодвинулся, я спустился по лестнице, вышел во двор и... пошёл домой. Дважды я перешёл дорогу и благополучно первый раз самостоятельно пришёл домой. Мама сначала испугалась, потом удивилась и спросила: "А где же тётя Паша, тётя Маня?". Я был скор на выдумки и выпалил: "Тётя Маша в больнице, тётя Паша умерла". Меня снова отвели в садик, устроили встречу с тётями Пашей и Машей, и я был удивлён, откуда они, ведь их не было, когда я уходил из детского сада. К счастью, никто меня не обвинил во лжи, все смеялись, обсуждая мой поступок, и восхищались моей фантазией, я был в центре внимания.

Мне повезло с воспитателями, они любили детей, понимали их, и это помогало воспитывать нас, выбирая в трудных ситуациях правильное решение. Но бывали ситуации, в которых даже самые доброжелательные воспитатели теряли самообладание. Я был забиякой и драчуном, а был у нас в детском саду мальчик, которого все любили. Он был хорошо воспитан и к тому же играл на инструменте, который был похож на большую скрипку. У меня была какая-то зависть к этому ухоженному, примерному мальчику, и однажды я его побил. Разъярённая воспитательница бросилась за мной, и я быстро влез на дерево. Вся детская группа вместе с воспитательницей кричали: "Слезай!". Потом я слез с дерева и стал кружить возле него, чтобы меня не поймали.

Мальчик стал знаменитым виолончелистом.

Первое наказание

Меня тоже все любили, хотя не знаю, за что. Ведь я не был примерным, не был послушным, не играл на инструменте и часто проказничал. Однажды меня всё же наказали. Это было ещё в раннем детстве. Как-то я оказался в комнате один, без взрослых. Горела керосиновая лампа, и было не очень светло. Я вскарабкался на стул, с трудом дотянулся до лампы и попробовал покрутить ручку. Вскоре я понял, как сделать светлее, и стал крутить ручку до отказа. Я был очень увлечён и не обратил внимания на горящие искры и чёрную копоть. Как снежинки покрывают всё белым покрывалом, так хлопья сажи покрывали всё чёрным. Сажей покрылись мои руки, лицо, белая рубашка и красивые штанишки. Увидев, что натворил, я заплакал и размазал слёзы вместе с сажей по лицу.

Когда мама зашла в комнату, я сидел на полу и рисовал сажей кружочки. Мама очень рассердилась, она даже стала не такой красивой, как всегда. Её чёрные глаза сверкали гневом, голос стал резким: "Ты ведь знаешь, что лампу нельзя трогать, ты плохой мальчик, мы избаловали тебя, мы не будем больше тебя любить, ты будешь хорошенько наказан". Я громко плакал и размазывал по лицу чёрную сажу. Мне так хотелось, чтобы меня пожалели!

Папа, услышав плач, прибежал, хотел взять меня на руки и приласкать. Но мама посмотрела на него строго и сказала: "Принеси мне розгу". Папе было очень жаль меня, он понимал, что все дети любопытны, что они всё хотят потрогать и часто нарушают запреты взрослых. Но ведь мог случиться пожар!.. Папа пошёл за розгой.

Что это такое - розга? Когда-то детей наказывали в школе. Это было больно и унизительно. Розгами секли провинившихся крестьян, когда они были крепостными, секли солдат и могли засечь до смерти. Это было страшное наказание. Великий русский писатель Лев Толстой в рассказе "После бала" со всей силой своего таланта описал эту потрясающую по своей жестокости сцену засечённого до смерти солдата.

Конечно, мама и не думала по-настоящему сечь своего любимца, но наказание запомнилось, розга потом долго висела на стене, напоминая и предупреждая. Одно время я даже был тихим, с опаской поглядывая на розгу. Но потом снова шалил, получая шрамы, оставшиеся на всю жизнь. Многое забылось, но кое-что осталось в памяти.

Наш двор

В нашем дворе жили очень разные взрослые. Расскажу о двух семьях, которые были глубоко различны. Среди самых простых и бедных выделялась своей непосредственностью и глупостью полная до безобразия дама. Она была неряшлива, от неё пахло потом, дома было грязно, дети были оборванны, муж очень мало зарабатывал. Однажды, сидя в туалете (а туалеты были на улице), она начала громко рассуждать: "Вот куда наши червонцы падают". При этом она считала себя очень представительной и могла быть богатой, если бы вышла замуж за лётчика. Мы дразнили её "летчица".

Напротив нас жил старый верующий еврей в ермолке. В субботу он просил меня зажечь свечи. Мне это нравилось, его жизнь казалась мне загадочной, и я был горд, что он из всех мальчишек нашего двора выбрал меня. Я приходил к нему с волнением, а сам процесс зажигания свечей - это было таинство. В пламени свечи было что-то божественное, сама процедура возвышала над обыденностью. Дети ведь чувствуют сердцем, и хотя я был далёк от религии, в этот момент во мне что-то пробуждалось.

Эта семья образованных интеллигентов была в нашем дворе едва ли не единственной. Глава семьи ещё в царское время получил высшее образование. Его сын работал в леспромхозе главным инженером ОТК. Он был прекрасным работником, знал все тонкости своего дела, вся семья, как династия, имела корни в этой профессии. И не случайно по договору, который Сталин заключил с Германией, именно Барбус отвечал за поставки леса в эту страну. В 1941 году, перед самой войной, пароход, груженный лесом, прибыл в Германию, и всю команду арестовали. Война началась так внезапно, что не успели расторгнуть договор.

В первые дни войны Гомель бомбили, и мы с семьей Барбус сидели в бомбоубежище. Когда мы вышли, сына схватили и посадили в "воронок". Эта страшная машина с решёткой на двери, без окон и сидений, предвещала смерть. Жена не могла понять - за что? - и упала в обморок. Его отправили в Сибирь на лесоповал, как шпиона. Работа тяжёлая, кормили впроголодь. Его спасла жена. Она приехала к нему, работала в лагере посудомойкой, собирала остатки пищи и передавала ему. С 1941 по 1954 годы безвинный человек отбывал срок. После смерти Сталина его реабилитировали, им дали в Гомеле комнатку, и мы с братом их навестили. Нас встретил Барбус с большой радостью, он был живой, энергичный, а жену сразил паралич, она не могла говорить, но по мимике её лица видно было, что и она очень рада встрече с мальчиками, ставшими уже мужчинами.

Но вернёмся ко времени моего детства и к приключениям, многие из которых были небезопасны для жизни.

В пору моего детства весь досуг детей проходил во дворах, где не было ни горок, ни качелей - ничего для детей, зато были сараи, чердаки и другие злачные места, где каждый в меру своей фантазии старался сделать что-нибудь запретное.

Это была кузница, где закалялся наш характер, где мы постигали азы дружбы, где часто нужны были смелость, риск и конфронтация со взрослыми.

Спасительная корзина

У меня был друг Вовка Клименко - смельчак и большой выдумщик. Он был старше меня и крупнее. Не раз он был заводилой опасных приключений. Как-то раз мы забрались на крышу сарая, предварительно набрав полные карманы камней, и стали сбрасывать их вниз. Двор был узкий, и камни попадали, конечно, в самые неподходящие места, что вызвало справедливый гнев соседа. Это был старый еврей в ермолке, которого мы боялись. Увидев его с плёткой в руках, мы решили удрать. Вовка благополучно спустился по лестнице, а я в спешке не нашёл ступеньку и упал вниз. Поднялся крик: "Юлик упал с чердака!". Отец схватил меня в охапку и побежал в поликлинику. Там спросили: "Что болит?" - "Ничего",- ответил я. Тогда отец поставил меня на ноги, и два "героя" пошли домой.

Внизу, под чердачной лестницей, стояла корзина с картофельными очистками. Упав в эту корзину, я не получил ни царапины. А Вовку мама надрала за уши, и он кричал от боли и обиды, оповещая всех соседей о случившемся.

Подвал

У входа в подвал была перекладина, которая держала ограду, другим концом упираясь в стену. Образовалось нечто вроде турника, на котором мы делали "жабу", не все, конечно, а самые смелые. Внизу валялись бутылки, камни, битые стёкла. Я был в числе смельчаков, не понимая, чем может кончиться забава. Однажды я сорвался и плашмя упал вниз, на живот. Я не мог встать, не мог двигаться, поранил лоб. В поликлинике рану залили йодом, голову перевязали, и я ходил гордый тем, что похож на Чапаева - любимого всеми героя гражданской войны. На лбу остался шрам на всю жизнь.

Футбол

Я был заядлым футболистом, играл страстно, был вратарём. Хватал мяч руками, грудью, в полёте, ползком и т.д. Однажды мяч пролетел рядом с торчащим осколком от бутылки, и я со всей силы врезался в него. Стекло пробило ладонь и вышло с тыльной стороны. Врач вынул стекло, зашил рану, и я долго ходил на перевязки. Шрам, конечно, остался, но удивительные врачи и медсёстры отлично знали своё дело и спасли мне руку.

Мои футбольные способности ценили старшие ребята, и меня взяли в команду взрослых мальчишек. Я был нападающим и шустро выбивал мяч прямо из-под ног. Иногда меня ударяли ногой со всей силой вместо мяча, но я не ныл, я был горд, играя с большими. Иногда приходилось играть тряпичным мячом, было трудное время, и хороший мяч стоил дорого, а то и вовсе их не было. А тряпичный мяч был ужасно тяжёлый и непрыгучий. Был такой случай. Мне купили новые ботинки, я со всей силы ударил по мячу, и подошва отлетела. Я боялся идти домой, ведь новые ботинки - это так дорого и так редко мне доставались...

Во взрослой жизни я был только болельщиком и болел за ленинградский "Зенит". Напряжение в момент, когда мяч летит в ворота твоей любимой команды, трудно передать. Это очень сильная встряска организма, не все в этот момент могут владеть собой, поэтому столько негативных моментов бывает на футбольных полях. К тому же, "Зенит" был много лет слабой командой. Путин, как патриот Санкт-Петербурга, вложил в команду большие деньги. Набрали хороших игроков, и теперь "Зенит" - лучшая команда России.

Прыжок в бездну

Каких только приключений не было у меня в детстве! Об иных и вспомнить стыдно.

Стояли рядом две постройки - сарай и туалет. Внизу - выгребная яма со сломанной крышкой. Я разогнался и прыгнул на "слабо" с одной крыши на другую. Вовка был в восторге и рассказал старшим ребятам. Они не поверили, тогда он привёл их к злополучному месту и попросил меня повторить прыжок. В детстве мы не задумываемся об опасности, к тому же эта сладость риска осталась у меня на всю жизнь.

Во второй раз я чуть-чуть не допрыгнул и по стене туалета скатился на крышку ямы. От толчка она прогнулась, и я чуть не по шейку оказался в дерьме. Вся ватага тут же разбежалась, а преданный Вовка отмывал меня в своём сарае. Бельё замочили. Вовка принёс два ведра воды. В сарае было сено, которым соскребали мы всю эту грязь. Было больно и холодно, но я терпел. Так бесславно закончился эксперимент, который никто больше не повторял.

Удивительные пирожные,

или свобода беспризорного детства

Во двор нашего дома выходило окно кондитерской фабрики. На подоконник ставили свежие пирожные, от которых шёл заманчивый аромат. На окнах были решётки. Мы просовывали руку, и лакомство у нас в руках. Увидев пропажу, работники фабрики стали за нами следить. Они спрятались под окном и ... поймали нас с Вовкой за руки. "Давай нож, мы сейчас отрежем им руки". И действительно, кто-то услужливо подал большой блестящий нож. Мы устроили страшный визг, и они нас отпустили.

Но пирожные продолжали "притягивать" нас своим запахом, и Вовка придумал инструмент для изъятия лакомства без руки. Это была палочка с дощечкой, куда ложилось пирожное, и гвоздём, которым оно поддевалось. Гвоздь вбивался по самую шляпку, острым концом вонзался в мякоть пирожного, затем палка переворачивалась, и похищенное лакомство ложилось на дощечку, прибитую по обе стороны гвоздя. Вытащить уже не составляло труда, и мы безнаказанно безобразничали какое-то время, угощая и тех, кто "трусил".

Наконец, к нам подослали "шпиона". Он поймал нас с Вовкой, крепко взял за руки и повёл в милицию. Мы идём по нашему двору, сгорая со стыда и досады, пытаясь вырваться, но его руки крепко держат нас... Вдруг мужчина выпустил мою руку, вскрикнув. Это Вовка укусил его. Я кинулся бежать, а навстречу шёл отец Вовки.

- В чём дело? - спросил он.

- А вы кто?

- Я его отец.

- Он вор, я веду его в милицию.

- Не нужно, я его сам отделаю.

Отец так заехал ему, что Вовка сел. На этом кончилась наша эпопея с пирожными.

Вся эта история стала известна матери, и она сказала тихо: "Мать умирает, а сын воришка".

Брат хотел разделаться со мной вроде Вовкиного отца, но мать сказала строго: "Не тронь его". Чувствовала она сердцем, что это скорее бравада смелостью, умение не бояться риска. Мелкое хулиганство считалось шиком у дворовой братии.

Кудрявый

Частенько мы с Вовкой выходиди за пределы нашего двора, и там иногда наши приключения были опасны для жизни. "Пошли на речку, посмотреть", - как-то предложил Вовка.

На мостках женщина полоскала бельё. Был май, ещё никто не купался. И мы были в одежде.

"Давай прыгнем с мостков, если ты смелый,- сказал Вовка,- раз, два, три!". Вовка остался, а я прыгнул, а там с "головкой". Заметив, что я барахтаюсь, женщина схватила меня за волосы, потом за шкирку, поставила на мостки и сказала: "Какой кудрявый, беги домой!".

Сколько простых и добрых людей встречалось на моём пути!

"Спасите!"

Можно было написать целый том моих приключений, но пожалеем читателя, так как уже всё ясно. Расскажу только случай, который едва не стоил мне жизни.

Мы пошли с Вовкой на Мельничный остров - место отдыха горожан. Красивый, зелёный, с высокой травой и огромными деревьями - это был не тронутый человеком заповедный уголок. Здесь отдыхали состоятельные жители города.

Можно было взять напрокат лодку или моторку, вход на остров был платным. Для нас, мальчишек, было делом чести проникнуть туда бесплатно. Но для этого нужно было нырнуть и проплыть под водой глубокое место. Вовка оттолкнулся от дна и сказал: "Давай!". Мне, видно, не хватило сил хорошо оттолкнуться или воздуха, чтобы доплыть туда, где неглубоко. Когда я попробовал встать, было "с головкой", и меня понесло по течению. Вовка бежал по берегу и кричал: "Спасите!", а люди думали, что дети балуются. Я героически сражался со стихией, отталкивался от дна, набирал воздух и снова тонул. Я чувствовал страх оттого, что силы мои иссякали. Наконец, я уцепился за что-то, вскарабкался - это была женщина. Увидев, как я испуган и дрожу от холода и страха, она всё поняла, хотя вначале испугалась и вскрикнула. Она догадалась, что я был на волоске от гибели. Со словами "Что, испугался?" она поставила меня у берега, где было неопасно. Я едва пришёл в себя, а дома и не догадывались о моих приключениях!

По дороге домой я успевал обсохнуть, и всё это осталось в памяти моей и моего друга, с которым мы встретились уже после войны, когда я приехал на могилу матери. Он был уже седой, полысевший, но воспоминания детства пробудили в нём былую фантазию, глаза заблестели, и мы долго смеялись, вспоминая наш двор, друзей и приключения.

Обморок, или "не жилец"

Поход в баню был семейным ритуалом, хотя это стоило дорого. Каждую неделю мы всей семьёй ходили в так называемый номер. Это две комнаты: первая - прохладная, предбанник, а во второй есть ванна, душ и скамейка с тазиком. Сначала нужно было вымыть тазик, затем обдать скамейку кипятком. Надо было стоять в стороне, чтобы не попасть под горячую струю. Комната сразу наполнялась паром, и становилось трудно дышать. Затем в тазик наливалась вода умеренной температуры, но мне всегда казалось, что она слишком горячая. В эту воду опускались мои длинные волосы, их мылили, образовав пышную белую пену, затем смывали в двух-трех водах. Мыло безжалостно разъедало глаза, и я старался их крепко зажмуривать. Никаких детских шампуней тогда не было. Потом меня отмывали мочалкой с ног до головы, что было тоже не очень приятно, так как мочалка была жесткая, а рука у мамы крепкая. Я становился красным, как жареный пончик, после чего меня ополаскивали большой струёй из тазика. Это была самая приятная процедура, так как вода была прохладная. Но однажды, не дойдя до этой приятной процедуры, я упал в обморок. Меня скорее вынесли в предбанник, где я сразу пришёл в себя. Потом мне дали большое румяное яблоко, и я с удовольствием откусывал сочные ломтики, хотя и был несколько притихший. Но у родителей осталась в душе тревога, мама сказала: "Какой он слабый, не жилец". Им, конечно, трудно было себе представить, что я доживу до глубокой старости и в 81 год перенесу сложную операцию на сердце.

В то время многое из нашей теперешней жизни было фантастикой. Однажды после очередного моего рассказа внук сказал: "А... так вы ещё оттуда!". Да, мы из той сказки, где ездили кареты, запряжённые лошадьми, где был ковёр-самолёт, где волшебники, взмахнув палочкой, делали то, что сейчас делают телевизор, компьютер, интернет, мобильный телефон и ещё многое, о чём люди могли только мечтать. Внучек мой подумал и сказал: "Знаешь, дедушка, я бы хотел попасть в страну твоего детства... Расскажи ещё что-нибудь".

Скарлатина

Летом детский сад выезжал на дачу в Чонки. Это известный пригород Гомеля, чудесный сосновый лес с запахом хвои. Сосновые леса Белоруссии - это огромное богатство. В таком лесу всегда сухо. Иголки - как мягкая шёлковая подстилка, хоть ходи босиком. Колются только шишки, они раскрыты, как будто вдыхают аромат леса. Этот воздушный лес открыт добру, в нём нет тёмных пятен, он весь светится. Особенно красив лес при восходе и закате солнца, когда солнечные лучи падают сбоку, они играют, как солнечные зайчики. Сосны вытягивают к небу верхушки, как шапочки на стройной ножке. Освещённые солнцем, они улыбаются. Лес чист, свеж и ухожен. Я лежу в гамаке и смотрю на верхушки сосен, которые сливаются с синевой неба и плывущими облаками. Лёгкий ветерок мягко обдувает и укачивает под аккомпанемент шелестящей листвы. Я засыпаю на мгновенье, а проснувшись, лежу с закрытыми глазами, и солнышко протягивает ко мне лучик, чтобы я поздоровался с ним.

Вдруг всё это вмиг кончается: я покрываюсь сыпью. Меня сажают в телегу, запряжённую старой колхозной клячей, и отправляют в город. Сообщили отцу, он сразу приехал, волнуясь и думая: "Опять с Юликом что-то случилось!".

В телегу положили сено для мягкости. Лошадь шла спокойно, но на просёлочных дорогах было столько ухабов, телегу сильно трясло, а один раз подбросило так, что я чуть не вылетел из телеги.

Отец беседовал с кучером, он любил беседовать с простыми людьми, а кучера - народ интересный, много повидавший.

Мой отец - страдалец с больной женой. Постоянная нехватка денег, нужны лекарства, а сколько волнения за жену и детей... Было о чём поговорить и душу излить.

В городе вызвали карету скорой помощи. Это настоящая карета с двумя окнами, запряжённая двумя лошадьми. Мне карета показалась посланной волшебной феей из сказки "Золушка". Я забрался в карету, сел у окна и строил рожи собравшимся ротозеям, среди которых были и мои дворовые дружки.

В больнице я чувствовал себя героем, прыгал по кроватям и вызывал гнев добропорядочных родителей. На меня пожаловались медсестре. Пришла красивая молоденькая сестричка. Она сразу вызвала у меня симпатию, и, несмотря на её строгий тон, я рассмеялся, она тоже, и я ненадолго присмирел.

Ко всем детям приходили родители, они стояли у окна, беседовали, передавали лакомства. Ко мне никто не приходил. Я уже перестал ждать, как вдруг однажды увидел отца. Сердце моё затрепетало, но он быстро исчез, боясь, что я буду проситься домой. Возможно, ему нечем было меня побаловать, ведь время было голодное, всё было дефицитом, да ещё умирающая жена... Я не выдержал, разревелся и долго-долго не мог успокоиться, пока не уснул.

Горящая путёвка

В восемь лет я пошёл в школу (в то время раньше восьми лет в школу не принимали). Я уже читал, но писать только начал учиться. В ноябре меня отправили в санаторий, так как была бесплатная горящая путёвка. Мы втроём, без взрослых - я, девочка пяти лет и подросток 15-ти лет - приехали вечером: темно, страшно, хотя и любопытно.

Нас встретили, помыли, накормили и развели по палатам. Мне там очень понравилось, и через некоторое время родители получают письмо: "Поправился на 2 килограмма, пришлите ремень, штаны спадают. Сижу за идиотным (диетическим - Ю.Г.) столом и кушаю куротину (курятину - Ю.Г.)". Мысли ложились на бумагу печатными буквами без особых раздумий над грамматикой. Письмо явилось предметом обсуждения всего двора и долго хранилось как "ценное эпистолярное наследие".

Болезнь матери

На свете есть особая материнская доброта,

которую не заменит никто и ничто*.

Мать заболела открытой формой туберкулёза, когда мне было пять лет. Нас, детей, к её кровати близко не подпускали, она сделала всё, чтобы сохранить наше здоровье. Вся любовь и нежность передавалась только глазами. Мы всегда старались заслужить её расположение. И достаточно было её взгляда, чтобы мы почувствовали свою вину или стыд за то, что натворили. Что касается нежностей, поцелуев и ласковых слов, - это всё мы получали от отца...

Стирка

Единственное оружие против бедноты - чистота тела, души, жилья*.

Чтобы понять причины несчастья, которое так неожиданно обрушилось на нашу счастливую семью, нужно знать условия жизни и быта того времени. Питание было скудным, а порой и впроголодь, лучшее отдавалось детям.

Трудным и небезопасным для здоровья был процесс стирки белья. Сейчас просто невозможно представить, как это происходило во времена моего детства. Не было не только стиральных машин, стиральных порошков, отбеливателей и т.д., но и бельё было другое. Это были грубые, плотные, домотканые простыни, полотенца, пододеяльники, наволочки, рубашки. Для хрупких женских рук это была часто непосильная работа, а для матери было делом чести сделать бельё не только чистым, но мягким и ароматным. Это было действо, это был театр с декорациями, и мать была в этом "театре" заслуженной артисткой.

Соблюдался строгий порядок. Сначала бельё замачивали в щёлоке, который готовили из золы. Первый раз стирали на доске, по которой, как по булыжной мостовой, бельё прокатывали вниз и вверх несколько раз. Всё это делали в горячей воде, в щёлоке, который разъедал не только грязь белья, но и нежные женские руки.

Вторая картина театрального действа - это кипячение с помощью раскалённых камней. В облаке пара и мыльной пены (мыло было чёрное, вонючее) бельё после кипячения стирали ещё раз.

Следующее действие - это полоскание. Бельё укладывали в вёдра, это была большая тяжесть, поэтому использовали коромысло. Это деревянная дуга с двумя крючками. Коромысло несли на плече, вёдра подвешивали на крючки, шли не спеша, вёдра покачивались - одно спереди, другое сзади. Так бельё доставляли на речку, где его полоскали даже зимой. Дома не было условий, так как люди жили в домах без удобств. Не было ни ванны, ни туалета, вода была в колонке на улице, туалет во дворе, нечистоты в яме, которую периодически выгребали и вывозили за город.

Воду из колонки тоже носили на коромысле, и она немного расплёскивалась, так как вёдра при ходьбе покачивались.

Итак, бельё доставили на речку, где оно лежало на воде, как белый парус, пузырилось, окатывалось волной. Нужно было его держать, чтобы не уплыло, и ещё бить специальной палкой, чтобы не осталось ни капли мыла и щёлока.

Бельё получалось ароматное, в такой постели спать было не только приятно, но и полезно.

Трудно было отжать пододеяльник, брат помогал маме (я был ещё мал). Они крутили его сразу с двух сторон, потом трясли, чтобы выпрямить, затем складывали в вёдра и шли обратно.

Следующее действие - сушка. Во дворе натягивалась верёвка, под тяжестью белья она прогибалась так низко, что бельё могло запачкаться. Придумали палку с выемкой, она поддерживала верёвку на должной высоте. Чтобы труд не пропал, бельё стерегли, тут уж я брался за дело, как часовой. Когда бельё снаружи подсыхало, его нужно было перевернуть, и я бежал за мамой.

Прежде чем бельё гладить, его скалкой проглаживали, как тесто, с силой и большой амплитудой. Оно становилось мягче, тоньше. Затем его снова тянули вдвоём, после чего наступало последнее действие театрального представления - глажение. Утюги были тяжёлые, нагревали их углями из печки. Чтобы не исчез аромат, и бельё не пропахло дымом, нужно было знать, какие угольки брать. Вот почему процедура с бельём была настоящим спектаклем в нескольких действиях, где мать была главной артисткой, а мы с братом - статистами.

Когда мать не могла уже стирать, она всегда говорила, что бельё не то, хотя мы нанимали "специалиста", и стоило это недёшево.

Русская печь

Кто не был в русской глубинке, в крестьянской избе, вряд ли знает, что такое русская печь. Теперь в моде камины, раньше голландские печи, выложенные кафелем, украшенные рисунком. Печи в богатых домах, во дворцах - это часть интерьера, богатое украшение, произведение искусства. Русская печь - это ритуал ушедшего быта. Это и печь для обогрева, и духовка (как теперь микроволновая печь), и лекарство от болезней. Когда она топится, дрова трещат, искрятся и полыхают, мне казалось, что они что-то рассказывают о жизни деревьев. Когда печь истопится, угольки сверкают ярче звёзд. Жар остывает медленно, пища упревает и становится очень вкусной.

Печь большая, рукой туда не доберешься, поэтому хозяйки пользуются кочергой и ухватом. Кочергой дрова мешают, чтобы они горели равномерно, отбивают угольки от толстых сучков, которые долго горят, и их удаляют, чтобы не задерживать процесс и чтобы не было угара. Недогоревшие остатки (головешки) бросают в ведро с водой, где они шипят, остывают и перестают дымить. Остаются только угольки, и можно закрывать трубу.

Ухватом подхватывают чугунки с пищей и ставят сбоку, спереди или подальше - это колдовство. У хорошей хозяйки фасоль, перловка, овсянка - всё упреет, овощи не переварятся, мясо утушится, пироги покроются румяной корочкой, молоко станет топлёным, с розовой верхушкой, и т.д.

Чтобы жар сохранился, есть заслон, что-то вроде дверцы - широкий, плоский металлический лист с ручкой. Закрыта труба, закрыта печь, и можно старому человеку погреть свои косточки. Печь убаюкивала, тепло залечивало боли в суставах, простуду, застарелый кашель и др.

В русской печи грели камни для стирки. В бадью с бельём бросали раскалённые булыжники, вода кипела, бельё отстирывалось. Это было экономно, так как греть воду на керосинке было дорого.

Пищу готовили на керосинке, которая была похожа на лампу, около которой мы слушали сказки и где я был наказан розгой. Сделать огонь в керосинке, чтобы не коптило, было искусством, которым хозяйки владели.

А вот примус - это было устройство для мужчин. Он горел с шумом и треском, керосин подавался под давлением, примус нужно было накачивать, головку разогревать - всё это напоминает теперешнюю паяльную лампу.

Вспоминая русскую печь, которая была у нас в Гомеле, не могу не вспомнить соседку Сошу (Софью). Она была для меня как бабушка. Ведь мать болела, отец занят на работе, а Соша меня любила, хоть и ругала за мои проделки. Она плохо говорила по-русски: "У-у-у! Твоё место у лес", что означало, что я, как зверёныш, плохо себя веду и должен жить в лесу. Соша была старая и больная, она вырастила девять детей, мужа потеряла ещё в Первую мировую войну. Чтобы погреться и уменьшить боли в суставах, Соша частенько забиралась на печь.

Когда я, уже взрослым, приезжал в Гомель, всегда заходил к Соше. Она дожила до глубокой старости, она гордилась мною, что я, сирота, получил высшее образование и, будучи беспризорным, не стал ни вором, ни бродягой, а уважаемым человеком.

Школа

Учился я хорошо, бегло читал, считал, опережая многих своих ровесников. Но вёл себя ужасно. Видимо, ухоженные дети вызывали во мне какую-то неосознанную зависть. Помню, как при виде детей, идущих с мамой за ручку, моё сердце съёживалось, я с трудом сдерживал подступающие к глазам слёзы, но никто этого не замечал, так как я виду не подавал и всегда подавлял в себе эту минутную слабость.

Я слышал, как матери ухоженных детей говорили: "Не играй с ним, у него мать больна, заразишься и умрёшь". Возможно, с этим связан мой разгул в школе. Это был протест, интуитивный и невысказанный. На всех собраниях обсуждали моё поведение. Дневник пестрел записями: "Вёл себя очень плохо, крутился, не слушал учителя". Дома мои дневники выбрасывали сразу после окончания учебного года. На собрания никто не ходил. Отец был один раз и такого стыда там натерпелся, что больше не пошёл, а мать уже не вставала.

Горе

С каждым годом здоровье матери ухудшалось, она быстро угасала. Отец работал. Я превратился из ухоженного "красавчика" в обычного дворового мальчишку, который был предоставлен сам себе и учился жить, постигая неписанные законы двора, улицы, добра и зла и всей гаммы людских взаимоотношений.

Матери не стало в дождливый осенний день 5 октября 1939 года. Опустела кровать, к которой мы не смели подходить, дом стал угрюмым. Я не плакал, но в горле застрял ком, было бы, наверное, легче плакать и даже рыдать. И сколько бы ни прошло лет, я всегда помню этот день, и в сердце появляется знакомый отголосок боли. Я вспоминаю взгляд матери, одобряющий или осуждающий. Это был взгляд, взывающий к нашей совести. И это безмолвное воспитывающее наблюдение пустило в нас корни, которые помогли выжить и остаться людьми в труднейших условиях голода, нищеты и разрухи.

В любом возрасте терять мать тяжело, а в детстве особенно. Мне было уже 10 лет, я всё понимал, хотя ещё, как ребёнок, многое только чувствовал. Ведь с первого вздоха ребёнок ощущает, чувствует ту, которая ему дороже всех и которая его бережёт и напутствует.

"Борьба за справедливость"

После смерти матери я совсем "отбился от рук". Утром отец уходил на работу, брат - в школу, меня никто не провожал. Я шёл не спеша, мечтал и... опаздывал. Придя в класс в разгар урока, я тихонько проходил и садился за последнюю парту. Учительница констатировала: "Ты опоздал". - "Да",- отвечал я. - "Больше не опаздывай!". - "Хорошо".

На следующий день всё повторялось. Наконец, наступило отмщение. Я пришёл, все учатся, дверь закрыта. На двери был крючок, на который учительница заперла дверь. Несколько дней я приходил вовремя.

В один из таких дней, когда все ученики сидели на своих местах, а учительница запаздывала, я закрыл дверь на крючок. Она стучала, но я охранял вход и грозил кулаком каждому, кто хотел открыть. Вскоре учительница пришла с директором, и я открыл дверь.

Примерные дети и их родители считали меня отъявленным хулиганом.

Отец меня никогда не ругал, не читал нравоучений, его доброта и безграничная любовь ко мне воспитывали лучше любых наказаний. Я не озлобился. Моя антипатия к учительнице была не случайна.

Со мной сидела красивая девочка, в которую я был влюблён. На уроках арифметики она всегда у меня списывала и получала пятёрку, а мне писали "Смотрено", что было равносильно двойке. Я, конечно, девочку не выдавал, но мстил "училке", как мог.

Вскоре меня перевели к молодой, красивой, умной Марии Марковне. Все мои проделки как рукой сняло. Она сразу увидела мои математические наклонности. У нас всегда было два варианта. Она проходила по рядам и, увидев, что я решил, отпускала меня со словами: "Молодец, иди отдыхай, пусть другие догоняют". Я гордо шёл к отцу на работу, просил рубль и шёл в столовую обедать. Там давали борщ, котлету, 200 грамм хлеба, что было большим подспорьем в то голодное время.

Первые заработки

В Гомеле было дровяное отопление, все имели сараи, и люди начали заводить свиней. Это было выгодно, так как сало и мясо на рынке стоило очень дорого. Для свиней нужна была подстилка. Вовка Клименко обнаружил лесопилку, сделал тележку на одном колесе, привёз мешок опилок и продал за один рубль. Это была сенсация, так как за рубль можно было сходить в кино, купить мороженое. Я последовал его примеру, но вскоре предложение превысило спрос, цена упала.

Мы перешли на рыбную ловлю. Удочкой на червяка ловили плотву, нанизывали на леску и несли на рынок. Рыба была почти живая, её покупали за 50 копеек, но некоторые хозяйки торговались, и приходилось спускать цену до 20 копеек. Мы начали понимать, что нелёгкое это дело - зарабатывать.

Отец

Я очень любил своего отца. В нём было что-то по-детски доверчивое и беспомощное, несмотря на крепкое телосложение. Борух (Борис) Григорьевич Г. - родоначальник нашей теперешней большой семьи - родился в 1895 году в местечке. Рос на свежем воздухе и натуральной пище, был широк в плечах и обладал недюжинной силой. В молодости грузил с лёгкостью пудовые мешки. Прошёл солдатом всю Первую мировую войну, в гражданскую войну был ранен в ногу, получил путёвку на лечение от ЦК Белоруссии, имел именное оружие. У него не было никакой специальности, он наивно, как и многие, верил в торжество коммунизма.

Однажды, ещё при жизни матери, он принёс билеты в театр. Это была награда за преданность делу партии. Семья нуждалась, было не до развлечений, решили продать билеты, хотя это было запрещено.

Мне было шесть лет, я смело взялся за дело, пошёл к вокзалу, довольно быстро продал билеты и, зажав в руке заветный капитал, быстро пошёл домой, чтобы показать, какой я молодец. Родители были рады, и не только деньгам, но и тому, что я быстро вернулся, они понимали, какому риску подвергали ребёнка. Купили матери лекарства и хлеба для всей семьи.

Вскоре у меня был день рождения, пришли все мои дворовые друзья, в основном беднота, для которых сладости были недоступны. Печенье, конфеты были для них роскошью, они не могли себе позволить сразу съесть много и стали набивать карманы. Я был горд и счастлив.

Следующий мой день рождения отмечали не скоро, когда мне исполнилось 11 лет, мамы уже не было, и в наш дом вошла чужая женщина. Она была спокойная, красивая, умела шить и меня приобщила к этому ремеслу, я ей помогал, и она хвалила меня за сноровку. Её звали Роза.

Отец был красив. Его чёрный вьющийся чуб, густые усы, карие глаза и цветущий вид лица делали его привлекательным. Но он не умел зарабатывать, а это уже не нравилось женщинам, да и не любил он никого, кроме мамы. Позднее он тщетно пытался найти подругу жизни, каждый раз он оставлял всё нажитое трудом и начинал с нуля. И только на склоне лет, уже после войны он женился на замечательной женщине с двумя сыновьями, мы были как братья и до сих пор поддерживаем отношения.

Брат

Брат Григорий был старше меня на шесть лет. Частенько он щёлкал меня по носу, что мне совсем не нравилось, дразнил, не выпускал меня из-под стола, когда я туда забирался.

Меня иногда ставили ему в пример, и как младший, я получал больше внимания, поэтому Гришка злился, грубил, как и все подростки в его возрасте.

Однажды я по глупости стал предателем. Гришка с ватагой сверстников обнаружили во дворе нашего дома склад, куда привозили от ДОСААФ шлемы и очки для лётчиков. Мальчишки забрались туда и стали примерять очки. Дома Гришка похвастался передо мной, покрасовался, как лётчик, и я ему позавидовал.

Вскоре обнаружили пропажу, спросили у малышей, гуляющих во дворе, у кого есть такие очки. "У меня!" - гордо ответил я. - "А где ты живёшь?"...

Всех "воришек" разыскали и повели в милицию. Тут до меня дошло, что я поступил как предатель. Мне было не по себе, хотя никто меня не назвал этим страшным словом, а "воришек" пожурили и отпустили, забрав "трофеи".

Григорий имел много домашних обязанностей. В его ведении были старые часы с гирями. Он следил за ними, переставляя гири и подводя стрелки, чтобы часы шли правильно.

В обязанности брата входило топить печку. Он приносил дрова из сарая, умело укладывал их в топку, а я любил наблюдать, как они весело горели, потрескивая и уменьшаясь. Затем Григорий брал кочергу и мешал ею, постукивая толстые остатки поленьев.

В топке было очень жарко, иногда из печки выскакивали искры или выпадал уголёк. Когда я подрос, то учился подхватывать уголёк, похожий на звёздочку, и бросать снова в печку, не обжигаясь. Когда угольки сгребали к стенке и закрывали трубу, становилось тепло и уютно. Мы садились у печки и читали вслух или рассказывали таинственные истории, не зажигая света.

Когда мать умерла, встал вопрос - сделать хотя бы скромный памятник, но отец развёл руками: "денег нет". Мы жили в большой нужде, у отца не было пальто, я носил всё не по размеру ... И тогда Григорий принял мужественное решение. Он решил продать своё сокровище - часы, которые ему подарили на 16-летие. Часы в то время стоили дорого, и памятник матери поставили.

Могилу матери мы посещали много лет, приезжая специально в Гомель, а когда Григорий заболел, я ездил один.

Когда в наш дом вошла чужая женщина, Григорий старался меньше бывать дома. Он был высоким, стройным, красивым. Примерно в это время он влюбился в девушку - студентку музыкального училища, которая потом стала его женой. Она была красавица и редкой души человек. Они любили друг друга, как Ромео и Джульетта.

В первые дни войны брата призвали в армию. Группу необученных, не одетых ещё в армейскую форму парней повели пешком до ближайшего пункта сбора. Идти нужно было 10 километров, будущие солдаты шли быстро, и девушка (её звали Нэся) весь этот путь пробежала за ним, хотя дорога была просёлочная, с ухабами, лужами, а Нэся была в туфельках на каблучках.

Григорий был танкистом, горел в танке, получил ранение в голову, полгода лечился в госпитале, его комиссовали и направили чинить танки в Брянск. Нэся была счастлива, что он жив, у него был шрам на лбу, и это делало его ещё более привлекательным.

Свою большую любовь они пронесли через все трудности, которых было немало, и порой дело доходило до отчаяния. В стране, разрушенной войной, не было жилья, не было работы, процветали спекуляция и воровство. Но когда они шли вдвоём, все оглядывались - лица их светились изнутри. Хотелось сказать: "Человек создан для счастья...".

Военная юность

Война

Ночью с 22 на 23 июня 1941 года стали стрелять зенитки, вражеский самолёт кружил над городом. Соша заголосила, заплакали дети. Она была одна с внуками, дети уехали на юг отдыхать. Мы с Гришей тоже были одни, отца призвали в ополчение. Я зажёг свет. "Гаси!" - закричал Григорий. Можно было зажигать только синий свет и затемнять окна. В 1939-1940 годах были учения, и брат это знал.

Нам, мальчишкам, война показалась страшной в первые два дня. Потом любопытство пересилило страх, и мы забрались на крышу. Наши зенитки не сбили ни одного вражеского самолёта, мы уже направились вниз, чтобы пойти посмотреть почему, но в этот момент Григорий схватил меня за руку и объяснил, что война - это не игра, и мы побежали в бомбоубежище. Это были сырые подвалы, где иногда приходилось быть всю ночь.

Вскоре Григорий получил повестку в армию. Ему в феврале исполнилось 18 лет.

20 июля 1941 года мы с Розой уехали из Гомеля, как и многие другие жители. 15 августа город подожгли, чтобы он не достался врагу, а 20 августа вошли немцы.

Семья Вовки Клименко осталась в городе, они выкопали землянку и прожили в ней всю войну. Вовка мне рассказывал, как горел город. Это было страшное зрелище: сараи, деревянные дома - всё было объято пламенем, остались только коробки, да ещё уцелели трехэтажные здания в центре.

Когда в 1944 году мы приехали в Гомель, люди ещё жили в землянках. У Вовки в землянке было просторно, и мы нашли там наш огромный котёл для стирки белья, куда опускали раскалённые камни.

Эвакуация

Когда рухнула надежда на скорое окончание войны, встал вопрос об эвакуации. Отец раздобыл подводу, погрузили кое-какие вещи, и мы с Розой поехали на вокзал. Эшелон не был переполнен, и отец привёз для Розы швейную машину. В этот момент она казалась нам лишней обузой, но позже это спасло нас от голода. Во время войны нечего было одеть, негде и не на что купить, люди перешивали, перелицовывали, экономили каждую тряпочку.

Мы ехали долго, кругом были следы пожаров и разрушений, что вызывало страх, но нам повезло - нас не задели ни бомбы, ни снаряды.

На одной из станций, недалеко от Брянска, нас хотели высадить, так как эшелоны были нужны для солдат, фронт проходил совсем близко. К счастью, в нашем поезде нашлись активные люди и добились, чтобы женщин, стариков и детей отправили в глубокий тыл.

Вскоре изменился ландшафт, исчезли деревья. После зелёной Белоруссии с её реками, лесами, полями было удивительно: ни людей, ни домов, только степь и полынь. Это были бескрайние казахстанские степи, где жили кочевники-скотоводы. Позднее эти целинные земли стали осваивать, и они давали большие урожаи пшеницы.

Наконец, появились маленькие белые домики - мазанки, покрытые соломой.

Нас выгрузили из вагонов, и вскоре пришла подвода, запряжённая быками. Везде слышалось "Цоб-цобе, цоб-цобе!" - так подгоняли быков, а они шли очень медленно, протестуя против неволи.

Ночь была особенная: звёзды, тишина - неужели мы ушли от войны? Я залез под подводу и первый раз в жизни спал под открытым небом. Мне приснился удивительный сон: мы слушаем сказки в полумраке керосиновой лампы, вдруг я слышу шёпот "не играй с ним, у него мать больна"... Даже во сне моё сердце сжалось от этой бесчеловечной фразы, но в следующий момент я увидел маму, она улыбалась, от её улыбки шло сияние, как от звезды... И я понял: мама не умерла, она превратилась в звезду, которая светит мне с высоты и оберегает меня, поэтому мы "ушли" от войны и попали в эту сказочную страну белых домиков и звёзд...

Позднее я часто вспоминал этот сон и верил, что невидимая рука матери спасёт меня в бурном водовороте жизни.

Маленькая казахстанская деревушка недолго была нашим домом. Нас было четверо: Роза, её сестра с мужем (дядя Вейвл) и я. Дядя Вейвл не мог без парикмахерской. Люди в то время сами брились редко, бритвы были "опасные" - лезвие и мыло. А парикмахерская была для мужчин клубом, где они обменивались новостями, шутили, злословили, да к тому же выходили помолодевшими. Парикмахер знал каждую морщинку и каждую бородавку на лице своего пациента. Это были большие мастера своего дела, которые к тому же умели забавлять своих клиентов. И дядя Вейвл добился, чтобы нас перевели в более крупный центр. Мы попали в Узбекистан, в цветущую Ферганскую долину, деревья там разрослись так, что тротуара не было видно.

Мы жили в посёлке Алт-Арык - семь семей в одной комнате 25 квадратных метров, пол земляной, без окон, широкие деревянные скамейки, на которых и ели, и спали. Но так как там тепло и нет дождей, то мы жили во дворе. У нас была большая интернациональная семья - все бежали от фашизма.

Австрийские евреи не знали русского языка, но всех объединил идиш. Мы узнали об их жизни в Вене. Для нас это была фантастика, похожая на антисоветскую пропаганду. Рассказывал сапожник. У него была большая семья, он один работал 4-5 часов, не больше. Квартира с удобствами (ванна, туалет), приёмник (телевизоров ещё не было), кошерное питание, ежегодно выезжал к морю отдыхать. В магазинах можно было всё купить, не было очередей. Нам, живущим в нужде, дефиците продуктов и промтоваров, трудно было в это поверить.

Рынок

Я вспоминал рассказы австрийских евреев об изобилии всего, когда пошел на рынок.

Как и все восточные рынки, он был шумный, пёстрый, зрелищный. Продавцы кричали, зазывали, торговались до хрипоты. Мужчины в ватных халатах без пуговиц подпоясывались широкими поясами, похожими на шарфы. Чем богаче, тем больше шарфов, а на них висит нож в кожаных ножнах. На бритой голове тюбетейка. Женщины в халатах до пят, лицо скрыто под паранджой. Поражает обилие фруктов. Круглый год дыни - мочёные, сушёные, тыквы, курага-урюк всевозможных видов, тутовник и т.д. Тутовник созревал ранней весной, ветки спиливали, а на них было много ягод, и мы лакомились вволю этими кисло-сладкими плодами. Узбечки свой тутовник сушили, спрессовывали и продавали на рынке.

Выбор молочных продуктов огромный: масло висело в марле, и с него капала сыворотка, сметану пробовали пальцем - узбеки ведь едят руками. Самый дешёвый молочный продукт - это катык, простокваша слоями, мы это покупали.

На рынке стояли печки, где готовили из пшеничной муки очень вкусные горячие лепёшки, шлёпая тесто прямо к стенке печки.

Иногда эвакуированным давали 6 соток земли, уже засеянных, нужно было убрать урожай: собрать колоски, выбить из них зёрна, высушить на солнце, просеять сквозь сито и снести на мельницу. Однажды мне достался такой участок на трудодни, и после обработки получилось 8 кг муки. Это было богатство, так как хлеб стоил дорого.

Денег у нас не было, и я ходил ночью на поле, приносил огромную тыкву по 8-10 кг. Мы её жарили, варили, парили, делали мамалыгу с кукурузной мукой, она получалась жёлтая, ароматная. Ещё удавалось "взять" с поля лук, свёклу, турнепс (зелёная сладкая репа), арбуз. Мы получали по карточкам макароны, и с принесёнными с поля "дарами" было вкусно, сытно и разнообразно.

Местные сочувствовали нам, иногда приглашали в гости, и мы сидели на полу по-узбекски, держа в руках пиалу.

Особенного искусства требовала покупка на рынке вещей. Цена завышалась в 3 раза, торгующиеся кричат, трясут руки друг друга, продавец нахваливает товар, покупатель указывает на недостатки. Наконец-то сходятся в цене. Я знал кое-что по-узбекски и научился торговаться. Позднее, когда приехал отец, он удивлялся моему умению. Однажды мы купили по дешёвке маленького козлёнка, он был такой хорошенький, мы его пасли, кормили, он подрос, и осенью мы его продали, чтобы купить мне сапоги.

Мои приключения

Приключения сопровождали меня не только в детстве, они, видимо, запрограммированы, и вся моя жизнь похожа на жизнь моих любимых героев, одним из которых был Том Сойер Марка Твена.

Я не умел плавать, но случай помог, и я поплыл. Здесь у меня был друг, похожий на Вовку Клименко, его звали Витька Фролов. Он хорошо говорил по-узбекски, умел плавать. Мы с ним забрели в колхозный виноградник, и нас заметил старый узбек. "Бей русских воров!" - закричал он, и Витька бросил мне на ходу: "Бежим в воду, бей руками и ногами, вынесет на тот берег". Я усиленно бил и... не утонул. Это был Ферганский канал - узкий, глубокий, с быстрым течением. Если бы не страх оказаться в руках разъярённого узбека, я бы переплыть не смог.

Многие "приключения" связаны со стремлением заработать. В качестве "зарплаты" была лепёшка.

После сбора хлопка оставалась гузопая*, которая отлично горит. Мы делали костёр,

СНОСКА N 6

варили пищу. Чтобы заработать лепёшку, нужно было собрать и закрепить на спине

огромную вязанку гузопаи. Мы увязывали её верёвкой, подкатывали к арыку, становились ногами в воду и скатывали её на спину. Идти нужно было согнувшись, чтобы не упасть, довольно далеко, не все взрослые выдерживали.

Летом мы работали в колхозе. Лёгкой считалась работа на "Хермоне". Это площадка, куда ссыпают колоски пшеницы, а мы, мальчишки, человек 5-6, верхом на лошадях ездим по кругу. Копыта топчут колоски, и зёрнышки отделяются. Рабочий день длился 12 часов, после чего голова кружится и походка становится косолапой. За эту работу давали похлёбку и лепёшку. Это был недетский труд, который фактически не оплачивался. Местные ребята на Хермоне не работали. У них были сады, огороды, мясо (овечье), а мы, эвакуированные, были рады "заработать". В этих местах пшеницу стали выращивать во время войны, ведь основные житницы (Украина, Белоруссия, Кубань и др.) были заняты врагом. Не было машин, а обработка вручную была громоздкой и малоэффективной. Труд

детей очень выручал, а потом взрослые подбрасывали брезент с колосками вверх, чтобы пыль улетела, а колоски остались. Таких Хермонов было несколько. Когда-то крестьяне били цепями по снопам, здесь уже была "механизация". Лошадь нужно было направлять, новые снопы постоянно подбрасывали. Это был изнуряющий труд. Но собирали всё до зёрнышка.

Когда мы приехали в Фергану, в магазинах было всего вдоволь, не было карточек, и война для местных вначале была чем-то далёким. Но когда уменьшили поставки хлеба (хлеб нужен был для армии), в этих местах стали выращивать пшеницу. Когда ввели карточки, то приезжим отпускали точно, что положено, а своим подбрасывали пару буханок хлеба сверх нормы.

Дети работали на полях, в сентябре всю школу снимали с занятий, а весной на 40-градусной жаре начиналась прополка хлопка. Всё для победы!

Жизнь в Средней Азии стала для меня хорошей школой, а некоторые узбекские слова, которые я запомнил, пригодились мне в Германии. Когда я прихожу к моему знакомому Мамеду и приветствую его по-узбекски, он тут же делает дешевле мои покупки.

РОЗА

Роза была доброй женщиной. Время было голодное, и ей нашёптывали: "Зачем ты с этим парнем возишься, отдай его в детдом". Но она этого не сделала. Как-то я познакомился с местным мальчиком, родители которого работали в магазине. Я стал им помогать, относил им домой тяжёлые сумки с продуктами, за что меня награждали полбуханкой хлеба. В то голодное время это было большим счастьем. Я приносил всё домой.

В мои обязанности входило обеспечить семью топливом. Это были ветки от хлопка гузопая и... мазут. Я ходил на станцию Вановская (5-7 км), где были отходы от нефтеперегонного завода. Мазут из отстойников спускали в арык, там он собирался в "карманах" - это была чистая нефть. Наберёшь ведро и тащишь 5 км через поле, а если по дороге, то 7 км. Иногда я ходил за мазутом с учительницей русского языка и другими учителями. Я был в роли проводника, показывая, где мазут и как его набирать.

Я не был лентяем, и Роза была мной довольна, я не был ей в тягость. Она была романтична, знала много историй о прекрасной, вечной и трагичной любви и рассказывала мне их.

У брата Розы было три сына, которые получили образование в Московском университете. Один из них жил в Фергане, он откликнулся на письмо Розы, и это спасло меня от глухоты. Я простудился, заболело ухо, и я стал глохнуть. Врачи не понимали, что со мной, и прочили мне полную глухоту. Месяц я не слышал. Роза прочла в газете, что в Фергану приехала группа врачей из Москвы. Она написала своим родственникам в Фергану, они связались со специалистом-профессором, он обещал меня принять. Мы поехали, он осмотрел меня, дотронулся до моей ушной раковины своей волшебной палочкой, там что-то зашипело, и я начал слышать! Доктор дал мне мазь, объяснил, как самому дальше лечить ухо, а сам ваткой всё прочистил... Через некоторое время всё прошло.

Уже тогда я понял, что хороший врач может сделать чудо. А Роза, хотя и не была мне матерью, и все меня жалели, считая сиротой, в этот момент проявила чуткость, мудрость и решительность, как мать.

МОЛИТВА

Ещё одно чудо произошло благодаря молитве. Шёл уже 1942 год, а мы с отцом никак не могли найти друг друга. Я писал, он писал, и оба получали в ответ что-то неопределённое. В это время я первый раз попал на молитву. Мужчин не было. Не хватало десятого человека, и меня взяли десятым. Девушки верующие говорили: "Он пришёл с покрытой головой и спел с нами молитву. И хоть он не обрезанный и не верующий, но Бог услышал его и помог найти отца".

Отец приехал, и мы работали в подсобном хозяйстве в десяти километрах от Алт-Арыка. Там было всего два домика, а вокруг степь. Мне было 13 лет, отец был пастухом, а я подпаском. Я получал зарплату и 600 граммов хлеба, а раньше было только 300 граммов. Были и курьёзы ... С меня однажды высчитали из зарплаты за бездетность. Это вызвало взрыв хохота у работниц, которые шутили: "Давай сделаем ребёночка", а я краснел и бледнел.

Работа пастуха считалась ответственной. Приходилось принимать роды. У нас не было ни одного смертного случая. Как только появлялся телёночек, его нос и рот освобождали от плёнки, всего обтирали, и он уже сам стоял. Иногда он не вставал на ноги, тогда я нёс его на руках, хотя он весил 8-12 кг.

Стадо было смешанное - овцы, бараны, козы, коровы. Однажды отец ушёл, а тут стали рожать овца и корова. Я сам принял роды. Телёночка обтёр, но он не стоит, пришлось взять его на руки, а он скользкий, тяжёлый. Корова послушно шла сзади.

1 мая 1943 года я получил денежную премию "За выпас скота без падежа". Коровы хорошо доились, нашей работой были довольны.

Недалеко, на станции Вановская, был нефтеперегонный завод. Директору завода я привозил молоко верхом на лошади. У него была дочь - моя ровесница. Я лихо гарцевал на лошади, и она смотрела на меня с восторгом.

Я был мал ростом и очень худой, выглядел младше своих лет. Мне очень хотелось поступить на завод, туда брали с 14 лет, а мне было 13. Попросили документы, метрики не было, я сказал, что мне 14, но в это было трудно поверить, и мне по внешнему виду дали 12 лет. Тогда я возмутился, что мне уже 13. За обман пожурили, но на завод взяли.

12 часов стояли мы у станка. Днём я выдерживал, а ночью бригадир (единственный взрослый мужчина-инвалид) обходил всех подростков и внимательно следил... Кто начинал засыпать, мог получить увечье, ведь болванка крутится, может быть даже смертельный исход. Он брал нас, начинающих "клевать" носом, за шкирку и кидал на груду стружек, заменявших постель, где мы мгновенно засыпали. Норма хлеба на заводе была 800 граммов.

Итак, моя трудовая биография началась с 13 лет, что и было отмечено в Трудовой книжке, где мой стаж был очень велик, так как всё последующее имело отсчёт от этого времени. Работа на заводе имела оборонное значение, мы делали детали для снарядов, и наш девиз был: "Всё для фронта, всё для победы!".

Дядя Вейвл

Это был незаурядный человек. Ещё в Казахстане был интересный случай. Группа молодых парней переносила носилки с зерном около 100 кг весом. Дядя Вейвл наблюдал за их работой, и они, смеясь, предложили ему попробовать. Он взял носилки и пошёл. Молодой напарник шёл покачиваясь. Когда они донесли до места, дядя Вейвл сказал: "Ты устал, я сам отнесу носилки на место". Теперь уже смеялись над молодым и удивлялись, откуда у "старика" (ему было 60) такая сила, ведь статью не вышел, ростом мал, щуплый... Но он был старым балаголой*.

СНОСКА N 7

Дядя Вейвл рассказывал, как в еврейское местечко шли погромщики. Им навстречу вышли балаголы с кнутами, и те струсили.

Как-то мы были в гостях, и дядя научил меня делать "тарелку" из хлебного кирпичика. Сверху отрезалась корка, вынимался мякиш, в образовавшееся углубление наливали растительное масло, мякиш макали в масло и ели с большим аппетитом, потом съедали "тарелку".

Дядя работал грузчиком на станции Вановская. Он недоедал, так как свой паёк делил с женой. В результате у него отнялись ноги. Он ещё надеялся, что встанет, попросил меня помочь, сделал неимоверное усилие, но безрезультатно. "Это конец",- сказал он. Летом 1942 года мы его похоронили по-узбекски, т.е. без гроба, завернули в простыню и предали земле. Отца ещё не было, и я остался единственным мужчиной в семье.

По линии матери у меня были дяди - каждый был по-своему интересен. Старший брат матери, Григорий, не захотел уезжать из местечка, не понимая опасности фашизма, и погиб вместе со всей семьёй. Судьба второго дяди была тоже трагична. Он прошёл всю войну, имел восемь боевых орденов, не считая медалей, дошёл до Берлина. После войны развёлся с красавицей-женой, её звали Рахиль, кто-то донёс, что она ему изменяла. Женился на 19-летней, не разобравшись, что это за человек, а она на него донесла, что он слушает Би-Би-Си. Ему дали 25 лет тюрьмы за антисоветскую деятельность. Когда мать о нём рассказывала, я восхищался им и хотел быть на него похожим, но это почему-то не нравилось моим родителям.

Возвращение

Шёл третий год войны. Страна очищалась от вражеских войск, они отступали, продолжая кровавые бои. Очень хотелось домой. Но, конечно, мы не представляли, какие трудности и лишения нас ждут. Брат, Григорий, прислал нам вызов, и в марте 1944-го года мы двинулись к родным местам.

Дорога была полна опасностей, а мы были к ним не готовы. С одной булкой хлебы мы пустились в путь, который длился три недели. Мы потом часто вспоминали, что каким-то чудом остались живы. От голода отец распух, с трудом передвигал ноги, но на одной из станций попытался достать что-либо из еды. Когда он пришёл, руки у него тряслись, а в ладонях лежали крошки хлеба, которые он протянул мне.

С нами ехала пара с двумя мешками продуктов. Они ели тайком, отворачиваясь от людей, чтобы те не просили. В ту пору было много дезертиров, не все хотели воевать "за Родину, за Сталина". Под нарами, где расположилась пара, прятался один из таких дезертиров, он был голоден и взял что-то из их мешка. Они подняли крик, что у них украли горшок с салом. Пришёл патруль, парня задержали, он был красивый, высокий, очень худой и оборванный. Ему грозил расстрел. Нам всем было жаль его, а эти куркули продолжали втихомолку жрать. Что-то скотское было в их рожах, стало стыдно за них - это были евреи из Житомира.

Но помню и других евреев. Была у нас в Алт-Арыке соседка. Её звали Хана, а дочь - Сара. Три сына были в армии. Она получила одну за другой две похоронки, а третий сын, младший, был тяжело ранен под Сталинградом и ослеп. Он приехал к матери, и она, чтобы не закричать от горя, до крови закусила руку, рвала на себе волосы и прыгала в какой-то дикой пляске скорби, а он смотрел невидящими глазами и улыбался... Я часто навещал его, мы беседовали, вместе гуляли. Он был высоким красивым парнем, из госпиталя приехал круглолицый, а здесь очень похудел. Я водил его на бахчу, там его всегда одаривали дыней.

Сколько было таких инвалидов, и не все изувеченные войной могли потом найти себя в жизни, судьба их была трагична.

Х Х Х

Мы прибыли в Брянск, к брату. Это была узловая станция, откуда переправляли войска на фронт. Мы жили недалеко от вокзала. Вдруг началась бомбёжка. Гришка, прихватив револьвер, побежал в свои ремонтные мастерские. А мы с отцом, умирая от страха, сидели дома. Рядом с домом находилась зенитная батарея, в которой были одни девушки. К счастью, батарею не бомбили, поэтому мы остались живы. Налёт длился 10 минут, но от грохота и страха можно было сойти с ума. Вражеские самолёты улетели, повредив железнодорожные пути. На их исправление ушло две недели. Потом пошли поезда, солдаты ехали на фронт, война продолжалась.

У нас в Брянске был огород, мы собрали два мешка картошки, что в то время спасло бы нас от голода. Но мы легкомысленно продали картошку, которую вмиг расхватали на рынке, купили на эти деньги еды на дорогу и отправились в родной Гомель, куда вызвали отца для восстановления завода.

Город моего детства, как я ждал встречи с ним! Вспомнился вдруг эпизод, когда я в 4 года вышел один из дома и, подгоняемый любопытством и фантазией, шёл всё дальше и не заметил, как стало темнеть. Несколько прохожих спросили, где мой дом. Стемнело, менялись краски, я понял, что пора повернуть обратно, и, как это ни удивительно, не заблудился среди огромных домов, вернулся, полный впечатлений.

Потом несколько ночей подряд мне снились дома, как живые, они шли друг за другом, а между ними были натянуты скакалки, чтобы дети могли прыгать, ходить, как по канату, и ездить, как по перилам лестницы...

Теперь мне было 15... Многих домов не было, они сгорели. Стояли обгоревшие стены, печки из кирпича, никелированные части кроватей - всё, что не сгорело и что наполняло когда-то квартиры, где была мирная жизнь, где шумели и радовались дети, где взрослые спешили навстречу своим заботам и трудам... Каким-то чудом сохранился пятиэтажный дом, мы ходили на него смотреть, как на "высотный". Поселиться в таком доме было мечтой каждой семьи. Здесь были отдельные двухкомнатные квартиры с удобствами. А мы жили в коммунальной квартире без удобств.

А вот и моя родная Трудовая улица, здесь я родился. Мостовая выложена огромными булыжниками. Когда проезжала телега, запряжённая лошадьми, стоял ужасный грохот, и трясло так, что можно было вылететь на мостовую. Но зато на нашей улице не было грязи, как на других улицах, где колёса могли застрять в луже и глине.

До войны в городе не было ни трамваев, ни автобусов. Были только извозчики. Они ругались по-еврейски, обзывая друг друга нецензурными словами.

Когда они замерзали, то укрывались попонами и толкались плечами, чтобы согреться. Нанять извозчика считалось шиком, так как всё было сравнительно близко. Я в свои шесть лет доходил до вокзала за 20 минут, но с вещами на вокзал ехали на извозчике с ветерком и улюлюканьем.

Перед самой войной появился автобус N 1, который шёл от вокзала дл аэродрома. Аэродром был учебный, там стояли маленькие двухместные с двумя крыльями "кукурузники". В кабине были места для инструктора и курсанта. Авиации как транспорта для пассажиров ещё не было. Были военные и грузовые самолёты. Военные лётчики появлялись в городе в хромовых сапогах, кожаных пальто и перчатках "крагах", вызывая зависть всех мальчишек. Считалось, что они получают много денег, могут купить даже мотоцикл.

Глядя на свой любимый разрушенный город, я не знал ещё тогда, что голод заставит меня уехать далеко из родных мест в школу авиационных механиков.

Я бродил по родному городу, как по музею. Вот Комсомольская улица, где до революции сидел на скамеечке и чинил обувь сапожник Лазарь Моисеевич Каганович. Жаль, что не было ни памятника, ни мемориальной доски. Каганович входил в партийную элиту, был одним из самых приближённых к Сталину людей. Когда Сталин ему звонил, он вставал навытяжку и рапортовал: "Слушаю Вас, Иосиф Виссарионович!".

Кагановичу было поручено восстановление железной дороги после Гражданской войны. Он справился с блеском, и лётчики называли эту железную дорогу "Компас Кагановича".

Достопримечательностями города были парк, обнесённый трёхметровой каменной стеной, и дворец, принадлежащий фельдмаршалу графу Паскевичу. Он получил это поместье в награду за хорошую службу на Кавказе от императрицы Екатерины П. Огромные окна, высокие потолки, большие залы, в одном из которых был исторический музей, и там среди прочих интересных экспонатов можно было увидеть походную палатку Наполеона, которая служила ему во время войны с Россией в 1812 году.

Дворец стоял на правом крутом берегу реки Сож. Весь склон был засажен сиренью, создавая неповторимый ансамбль величественного здания дворца и вечно живой природы. Дворец, разрушенный во время войны, позднее восстановили, и он стал ещё краше.

Крутой склон по тропинке приводил к реке, где находилась лодочная станция. Мы, мальчишки, вычерпывали воду из лодок, за что нам разрешали покататься.

Каждый уголок - живое воспоминание. Вот смотровая башня, вот зимний сад с тропическими растениями. Зимой подогревали воздух, чтобы растения не погибли. Брат, Григорий, водил экскурсии по саду и башне, и я с товарищами мог пройти бесплатно. Однажды и мне довелось быть экскурсоводом.

В 70-е годы я возвращался из Днепропетровска, где был в командировке. Один вагон в Гомеле отцепили на сутки, чтобы потом отправить в Минск. Я взял своих попутчиков, повёл их на смотровую башню, откуда был виден весь город. Я рассказал всё, что знал, и мой рассказ был окрашен большой любовью, которая с годами стала ещё сильнее. Люди очень благодарили.

Позднее, когда я приезжал на могилу матери, смотровая башня нуждалась в реставрации, она совсем состарилась, как и люди, и уже на неё не пускали.

А уютные дворики моего детства, где было столько интересных и злачных мест с подвалами, крышами, туалетами, сараями! Не стало сараев, всё сгорело, а остатки растащили на дрова. И дворики уменьшились, видимо потому, что я вырос.

Был разрушен театр, где часто выступали знаменитые артисты.

Особенно вспоминаю Утёсова с дочерью. Какой у неё был нежный, серебристый голос! Как я горевал, узнав, что она рано ушла из жизни! А Утёсов остался для меня любимым певцом на всю жизнь.

Мне довелось быть на одном из концертов Утёсова для работников НКВД (Народный комиссариат внутренних дел). Люди стоя приветствовали любимого певца. Он поднял руки и жестом показал: "Садитесь". Потом Утёсов сказал: "Вот видите, как одним мановением руки я вас всех посадил". А в зале сидел Берия, который действительно сажал в тюрьму безвинных людей. Возникла напряжённая пауза, Утёсов побледнел и подумал: "Посадит меня с оркестром, как Эдди Рознера". Но вот Берия зааплодировал, за ним весь зал, и напряжение было снято.

Утёсов вообще часто говорил со сцены крамольные речи. Например: "Мой эстрадный оркестр - это подпольный джаз". А надо сказать, что в то время джаз был запрещён.

Моя любовь к певцу сохранилась до сегодняшних дней. И когда в нашем любимом хоре "Klesmerlach" устроили концерт "Ретро", я выбрал песню "Сердце". До сих пор меня, как и многих других, волнуют слова "Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить", которые Утёсов пел так проникновенно и просто, как никто.

И я благодарен судьбе за встречу с таким артистом.

Родители давали нам рубль на билет, но покупать билет было не принято, я ведь был почти беспризорник. Было много способов пройти "зайцем": "Тётенька, пустите, потерял деньги", - она хватала за руку, а вся компания пролетала с другой стороны двери.

В 1946 году в Доме культуры железнодорожников выступал Эдди Рознер со своим джаз-оркестром. Эдди Рознер в 1939 году бежал из Польши и создал оркестр, который пользовался огромной популярностью. Но случилась ужасная вещь. По лживому доносу его и музыкантов сажают в тюрьму на 8 лет. Его называли "Золотая труба Европы".

На последние деньги я купил билет. Всё было ново, без идеологии, ни о Сталине, ни о партии. Комические сцены: "Жаль, нет зеркала, мне нужно причесаться" - один из музыкантов с блестящей лысиной протирает её платочком, и она служит зеркалом.

Помню, в Бобруйске, в Доме офицеров выступал народный артист Игорь Ильинский. Весь город пестрел афишами. Я решил, что хоть на два часа можно забыть о голоде. Пайка хлеба стоила 10 рублей, а за рубль можно было послушать такого артиста!

Огромное удовольствие доставляли фильмы, многие из которых вошли в золотой фонд советского киноискусства. В кинокомедии "Волга-Волга" Игорь Ильинский играет главную роль.

Мне было 10 лет, когда вышел фильм "Музыкальная история". В 1946-м году я пошёл смотреть его ещё раз. На последний рубль я устроил себе праздник. Такие звёзды, как Сергей Лемешев и Зоя Фёдорова, были любимы всеми самозабвенно. Здесь я впервые увидел виды легендарного Ленинграда и подумал: "Счастливчики, которые живут в этом городе".

А судьба Зои Фёдоровой сложилась трагично. Она влюбилась в американского лётчика, у неё родилась дочь. За связь с иностранцем её арестовали и дали 10 лет. Это был 1946 год. В 1955 -м после смерти Сталина её реабилитировали, она начала работать. Дочь уехала в Америку к отцу. Он помог ей, познакомил со своим кругом, и она вышла замуж за американского лётчика. Дочь решила вызвать мать к себе, и Зою Фёдорову убили в собственном доме. Была специальная группа КГБ, которая занималась такими убийствами, их не раскрывали, и только после Перестройки начали об этом рассказывать. Наши органы безопасности боялись, что люди, уехавшие за рубеж, расскажут правду о том, что происходило в стране.

Но вернёмся в Гомель, в 1944 год. Чудом уцелело трехэтажное здание школы, и я после перерыва начинаю жадно постигать знания.

Самым ярким воспоминанием о школе того периода был учитель истории Давид Моисеевич Бейлин. Он был контужен, странно тащил ногу во время ходьбы, голова наклонялась влево, плохо действовала рука. Уважение к нему было настолько велико, что ни один из подростков не позволял себе смеяться над его увечьем. Это был не просто учитель, это был актёр, трибун, страстно излагающий исторические факты, окрашивая их собственной интерпретацией. Такие уроки запоминались на всю жизнь, и его предмет был всеми любим. Он говорил то, чего не было в учебнике. "Учебник прочтёте сами",- говорил он. В классе было много еврейских детей, и он не раз касался этой щекотливой темы. Например: "В 1779 году во время Французской революции впервые в истории человечества евреи получили равноправие со всеми народами Франции, в то время как в Россию этот закон пришёл с опозданием более чем на 100 лет, в 1917 году". Или: "Николая П свергли не большевики, а его собственная буржуазия и дворянство. Его черносотенная политика, расстрел рабочих во время мирной демонстрации, организация еврейских погромов на окраинах России и многое другое показали его несостоятельность, и ... (тут он повышал голос и начинал раскачиваться) трон зашатался".

Я влюбился в историю! Его умные, проницательные глаза, лицо, искажённое болью, его голос, его увлечённость историей как наукой, умение выбрать главное и заострить проблему учили нас искусству, а не ремеслу.

Потом, когда я отвечал историю в Ковеле, Бобруйске, Мурмашах (8-10 классы), все отмечали, что мои ответы у доски были часто интереснее, чем рассказ учителя. Я ведь тоже был артист. Учителя всегда высоко оценивали мои знания истории, а в Армии эти знания, артистическая подача и знание современной истории неоднократно спасали меня от наказаний, которые могли стоить мне жизни.

Вспоминаю похожего по увлечённости учителя математики. Это было в Бобруйске. Мы все влюбились в математику. Учитель ходил по рядам, как молния, давал контрольную работу из нескольких вариантов, быстро забирал работу у того, кто сделал. Атмосфера накалялась, все выдавали максимум, так как не могли не воспламениться его горением.

Какое счастье, что есть такие учителя, их мало, но они есть. Такой учитель способен поднять ученика над обыденностью жизни и бросить в океан знаний.

Я взрослею, но детство не уходит, оно главное в биографии каждого человека, именно там можно увидеть ростки характера и становления духа. Детство и зрелость - два ствола одного дерева.

Алла Грибова

Любовь - это юношеская потребность души.

Вскоре нам пришлось покинуть Гомель. Отец попытался начать восстановление завода, но не давали денег ни на восстановление, ни на зарплату. В это время брата перевели в город Ковель, и мы поехали к нему.

Ковель - небольшой городок недалеко от Львова. Это Западная Украина. Здесь стояли военные, ждущие демобилизации, - полковники, капитаны, старшие лейтенанты и пр.

Брат служил в тыловых войсках, которые занимались приемкой трофейного оборудования. Город Ковель был ближайшей перевалочной базой с Запада. Ящики с оборудованием считались секретными. Потом выяснилось, что это была новая техника, которой мы не могли воспользоваться, так как у нас не было специалистов. Эти ящики с дорогостоящим оборудованием годами стояли на вокзале и ржавели.

Солдаты, сопровождающие эшелоны, везли награбленное добро: фотоаппараты, приёмники, часы, отрезы на костюмы. Гражданских к ним не пускали, считалось, что это всё секретно, но за бутылку водки они продавали любой "секретный" трофей.

Я учился в железнодорожной школе, где учились дети военных, и преподавание велось на русском языке, другие школы были украинские.

Мы все в классе были одногодки. Это были русские ребята и два украинца, которых считали предателями - во время войны они поддерживали бандеровцев. Из евреев в классе я был один, всё местное еврейское население было уничтожено во время войны.

Я пришёл в школу в середине учебного года. Мне предстояло узнать одноклассников, учителей, войти в непростой мир не только сложной программы, но и человеческих взаимоотношений.

В классе у нас был незаурядный юноша по фамилии Старченко. Он блестяще учился, был отчаянно смел, дерзил учителям, поправлял их, много читал, занимался спортом.

Однажды учительница русского языка унизила меня перед всем классом, и он встал на мою защиту. Потом он сказал мне наедине: "Она ненавидит евреев, так как в 1939 году Россия оккупировала Западную Украину". Я понял, что революция, большевики, евреи - это всё взаимосвязано.

Мне помогало то, что брата знали, уважали как фронтовика. С ним никак не вязался образ еврея, не умевшего воевать. У него был густой чёрный чуб, шрам на голове и пистолет, который он всегда носил с собой.

Что касается моих школьных знаний, то я не знал многого из школьной программы, в то время как лучшие ученики нашего класса много читали, и их эрудиция казалась мне фантастикой.

Я почти ничего не читал, хотя ещё в Брянске прочёл "Приваловские миллионы". Эта книга меня потрясла. Особенно запомнилась фраза: "Если деньги сами плывут в руки, то грех не взять их". Я тут же продал свои учебники, так как всё равно не заглядывал в них, и купил отцу рубашку, на смену истлевшей. Отец мой был совсем беспомощным.

Мы все в свои 16-17 лет отчаянно влюблялись. Был случай самоубийства на почве неразделённой любви. Я даже помню его фамилию: Прохоров. Он взял у отца пистолет и выстрелил в висок. Оставил записку: "Я люблю тебя, Люба". А Люба поехала кататься с Юрой, у которого был мотоцикл. На похоронах она плакала и говорила: "Я тоже любила его".
Старченко сказал: "Не у каждого хватит силы воли на такой поступок". Мы проходили Лермонтова "Герой нашего времени". Все хотели походить на Печорина.

У меня тоже начался роман, сыгравший большую роль в моей жизни. Я чувствовал, что нравлюсь девочкам. И хотя был мал ростом, но густые вьющиеся волосы, гордый взгляд, умение интересно излагать свои мысли восполняли недостаток роста. Однажды учительница математики сказала, что я похож на Байрона.

Как-то ко мне подошла девочка, на которую я ещё раньше обратил внимание. Она была умна, привлекательна и не постеснялась первой подойти ко мне. Мы шли вместе домой и говорили о литературе. Я слушал, раскрыв рот. Мама её была библиотекарем и направляла её в чтении.

Я стал искать книги, стал читать то, чего не было в школьной программе. Например: "Человек, который смеётся" Виктора Гюго, "Красное и чёрное" Стендаля.

Алла Грибова (так звали девочку) была незаурядна во всём. Её мать была русская, отец - еврей. И в то время, когда еврейство не украшало жизнь, а затрудняло её, Алла решила записаться в паспорте еврейкой. И однажды, когда в классе подняли вопрос о национальности, она сказала: "Я считаю себя еврейкой и горжусь этим". И это в то время, когда антисемитизм расцвёл в стране на всех уровнях.

Умные мальчики нашего класса все тянулись к ней, с ней было интересно. А девчонки сплетничали, наговаривали на неё и даже объявили ей бойкот.

Мама Аллы поддерживала нашу дружбу, ей нравилась моя тяга к знаниям, она видела, что я чист и наивен.

Алла разбудила во мне любовь к чтению. Чем больше я читал, тем больше хотелось узнать.

У нас была возвышенная любовь. Мы говорили об отношениях мужчины и женщины. Я не был нахалом, а она не была недотрогой. Иногда я приходил, когда она спала. Мама её говорила: "Можете её разбудить". Я целовал её в губы, она просыпалась и говорила, что ей это приятно. Как-то она сказала, оголив плечо: "Смотри, какая у меня розовая кожа". Я задумался, увидев, что моя кожа темнее и вся в веснушках, возможно, "это к счастью", как говорят в народе.

Вечером мы гуляли, Алла увлечённо рассказывала о прочитанных книгах и делала выводы, как взрослая: "Читай книги, они учат жить. Кто не читает, тот получеловек".

Помню, в 4-м классе я прочёл книгу Фейхтвангера "Еврей Зюсс", хотя её прятали от меня, справедливо считая, что ещё рано. Но зато "Три мушкетёра" я читал много раз, до дыр, и многое знал наизусть.

Алла подогрела тягу к более серьёзной литературе: Чехов, Горький, Карамзин "История государства российского", Добролюбов, Писарев, Белинский. Я полюбил стихи Тютчева, Фета, Пушкина. Мне нравилось, что мысль в стихах передаётся кратко и образно. Позднее я глубоко узнал творчество Ильи Эренбурга. До этого я видел его патриотические воззвания на стендах, у которых всегда толпились люди. Я прочёл его книгу "Люди, годы, жизнь" ещё в журналах. При издании многое выбросили. Он описывает историю своей жизни не только в России, но и в Париже, Испании, свои встречи с богемой художников, литераторов. Многие влачили жалкий образ жизни, но были полны вдохновения и в дальнейшем стали знаменитыми. И. Эренбург - большой мастер публицистики. Пересказать это невозможно, это нужно читать. Его искромётные характеристики, описание жилища, манеры жить и одеваться - все это живо, образно, с юмором.

Он описывает свои непростые отношения со Сталиным, вставая на защиту тех, кого Сталин хотел уничтожить. В годы войны его статьи переводили и печатали во всех странах антигитлеровской коалиции. На фронте его статьи поддерживали дух солдат.

Выходец из богатой семьи, Илья Эренбург задолго до революции перешёл на сторону большевиков, сидел в тюрьмах, был выслан, узнал нужду и лишения.

Я читал книгу запоем - в метро, на работе, закрывая её технической литературой, так как открыто читать было опасно...

Я заметил, что у меня изменилось само отношение к литературе. Читать публицистику не так просто, там нет захватывающего сюжета, но такие книги глубже и шире раскрывают жизнь. И я подумал, что если бы не Алла Грибова, давшая мне толчок к развитию, я так бы и остался провинциалом с местечковыми корнями.

Дружба с этой девочкой украсила моё пребывание в школе и изменила всю мою жизнь.

Вскоре мы разъехались в разные концы нашей необъятной Родины. Я был на 77-м разъезде (Байкал), Алла - в Харькове. Я с трудом отыскал её, написал. Она ответила: "Юра, твоё письмо было таким сюрпризом! Это было так неожиданно! Я не забыла наши юношеские увлечения!". Фотографию подписала кратко: "В память о себе тебе, Юра". Алла закончила Харьковский университет по филологии. Я пытался ещё писать, но безуспешно. Больше мы не встретились.

Вообще-то девочки постоянно вели меня по жизни, просвещая. Особенно нравились мне те девочки, которые играли на фортепиано. Они покоряли мою романтическую душу с первого взгляда, вернее, с первого звука. В 10 лет у меня был роман с Юлей. Она играла, я слушал, потом я нёс её ноты, и все говорили: "Жених и невеста".

Я закончил учебный год в Ковеле с двумя переэкзаменовками - по русскому языку и физике. Русский - из-за ошибок в сочинении, которое оценивалось 5/2, т.е. "отлично" по содержанию и "двойка" за грамотность. Физика - мой конёк, мой любимый предмет, но... Алла прислала записку, что не справляется с заданием. Я тут же подготовил для неё шпаргалку, посмотрел на учителя, он притворился, что не видит, сидел, уткнувшись в стол. Но как только я бросил листок, он оглянулся и крикнул: "Голод! Что вы бросили? Грибова, дайте листок!". Меня выгнали, а ей поставили "тройку".

Пересдавать мне пришлось уже в Бобруйске, где учитель физики был очень удивлён, увидев, что я хорошо знаю предмет. Всё пересдав, я пошёл в 9-й класс.

Учился я хорошо, вел себя тоже хорошо. И вдруг ... меня отстраняют от занятий за непослушание. Знакомые, учителя недоумевали, почему.

Одеть было нечего, брюки порвались, а пальто мне недавно сшили. Чтобы не видно было заплат на брюках, я пальто не снимал. Директор вёл у нас географию: "Г., снимите пальто и сядьте за первую парту". Я стыдился своей нищеты и не мог ему сказать, почему не снимаю пальто, а он не стал вникать. Как я смел ослушаться директора!..

Это был 1946-й, страшный год, когда от голода вымирали целые деревни. Была засуха в Поволжье, на Украине, в Молдавии - всё сгорело, начался голод, которого страна не знала с 20-х годов.

Брат Григорий как раз демобилизовался и был в отчаянии. "Я готов идти грабить",- заявил он. Норма хлеба - как во время войны. Я продавал тетради и покупал две пайки хлеба: одну отцу, другую брату. Григорий был женат, и у него уже была маленькая дочурка. Жили все в одной комнате. Отец спал на печке. Наступила зима - дров нет, топить нечем. Я с риском попасть в тюрьму ночью раскачивал столбы, на которых висели плакаты, и приносил их на дрова.

От голода выть хотелось! Увидев в военкомате объявление, что в 17 лет можно попробовать поступить в школу авиационных механиков в городе Иркутске, я мгновенно принял решение ехать, это было спасением. Осенью меня должны были забрать в армию.

Бедный мой отец, он так тревожился за меня: ехать без еды, без одежды... На мне было осеннее пальтишко, брюки с большой заплатой на заднице и тонкие сапоги с рваными носками. Но что он мог сделать?..

24 февраля 1946 года я уезжал из голодного Бобруйска. Военкомат выдал билет и продовольственный аттестат, который на всём долгом пути ни разу не удалось отоварить. Если бы не мой попутчик из деревни, который вёз продукты и делился со мной, я бы умер с голоду.

В Бобруйске сесть в поезд было почти невозможно. Я с трудом влез в дверь, а вещи закинул в окно. Первая пересадка в Минске. Мы пришли в общежитие, где училась сестра Нэси (жены брата). Девочки напоили нас чаем, устроили на ночлег. Я и Николай (так звали моего попутчика) были им благодарны.

Дальше мы ехали в товарном вагоне, который отапливался, их называли "теплушки" и "500-весёлый". Народу было столько, что пришлось стоять, переминаясь с ноги на ногу, ехали четверо суток. Когда уже не было сил стоять, садились куда попало...

Из Москвы ехали в плацкартном вагоне, заняли полку, пальтишко под бок, шапку на лицо - тепло. Конечно, ни матраца, ни постели.

Молодая истощённая девушка, увидев, что мы едим, подсела: "Берите, что хотите, дайте поесть".

На станциях я бежал за кипятком, Николай караулил чемодан. Было несколько случаев, когда из вагона выносили труп - умер от голода. Во время войны было более упорядоченно, а тут отменили карточки... Кто-то наживался.

Мой соученик по институту позднее рассказывал, что его отец работал на пилораме. У них было много денег, так как все строились после войны. Когда в 1947 году провели денежную реформу, он не смог обменять крупную сумму денег и топил ими печку вместо растопки...

Мы прибыли в Иркутск, там тоже голод. Вот очередь в чайную, это женщины, готовые отдаться матросам за тарелку супа, за полбулки хлеба...

Армейские университеты

ИВАШАМ - Иркутская школа авиационных механиков

Школа пользовалась авторитетом, выпускала специалистов высокого класса. Она приравнивалась к офицерскому училищу, до нас выпускала офицеров.

Первый год нас кормили, как офицеров, т.е. трехразовое питание, масло, белый хлеб, компот. Это было для нас, голодных оборванцев, неслыханным счастьем. Форма с голубыми погонами - не об этом ли я недавно мечтал?

Но нужно было ещё поступить. Неграмотных не брали. Я был мал и худ, весил 40 кг. Сложной была проверка вестибулярного аппарата.

О счастье! Меня приняли.

А вот Николая не взяли, он был во время войны в оккупации. Считалось, что обслуживать боевые самолёты может только человек благонадёжный.

Николаю предстоял обратный путь. Как он доберётся?.. Ведь мы съели все продукты. Я отдал ему всё, что снял с себя, пальто можно было обменять на хлеб. Но он всё привёз и отдал отцу. Мы с ним крепко сдружились, ведь этот простой деревенский парень спас мне жизнь.

Иркутск - столица Восточной Сибири. Это небольшой городок с одной центральной улицей, где были двух- и трёхэтажные дома. Остальные домики деревянные, старые, они вросли в землю, и зимой их засыпает снегом. Окна на уровне тротуара, особенно на улице Декабристов. Впечатляют брёвна, которые не обхватить, - это кедр, он очень прочный, и эти домики стоят уже более ста лет.

Сохранились дома Волконского и других декабристов. Они построили дома-дворцы из кирпича. В одном из них теперь Краеведческий музей. Декабристы занимались просветительской деятельностью. Они учили детей грамоте, изучали минералогию - золото, слюду, железо, асбест, писали труды.

В Иркутск ссылали не только декабристов, там была большая колония поляков, сосланных после восстания. В городе есть большой костёл с органом, где проходят концерты.

Есть в Иркутске и Филармония, где в 60-е годы (я уже работал и был там в командировке) я слушал Беллу Давидович. Мы с ней жили в одной гостинице. Накинув шубку, в туфельках, она шла в зал, который был переполнен и встречал её громом аплодисментов. Приезд такой пианистки - это было событие для города. Много молодёжи, в основном студенты университета. В зале было душно, открыли двери, но она была в лёгком платье, попросила закрыть.

Худенькая, маленькая, она играла с оркестром красочно, интересно, ярко, хотя рояль был далеко не "Steinwei" и дирижёр очень волновался за качество игры оркестра.

Зал Филармонии - тоже не подарок. Это обыкновенный барак с покосившимися половицами, которые кое-где проваливались. Но несмотря ни на что, это был праздник для всех, кто попал на концерт.

Позднее, когда пианистка уже жила в США и приезжала с концертами в Ленинград, и я опять слушал её в Большом зале Филармонии, она рассказала интересный эпизод из своей жизни: из СССР с мамой и ребёнком она прибыла в Вену. Она была невыездной, и её мало кто знал. Из Вены всех направляли в Израиль, а её - в Америку. Почему? Один из американских туристов узнал её, позвонил знакомому менеджеру, тот мгновенно отреагировал, и её с большими почестями пригласили в США, подписав контракт на крупную сумму.

Х Х Х

Одна из достопримечательностей Иркутска - базар. Зима, мороз 44 градуса, продавцы в тулупах продают кедровые орешки, рыбу омуль, которая водится в Байкале. Вкусная рыба, но едят её с душком. Поразило меня молоко - стоит литровая бутылка без стекла. В такой мороз посуда из стекла лопнет, и на рынок везут замороженное молоко, вынув его дома из посуды. Как это делается - можно только догадываться: бутылка без дна закрыта пробкой, льют со дна, молоко замёрзнет, а чуть подогреть бока, оно и выползает, сохранив форму.

На рынке много меха: лисица, соболь, куница и др. Стоит недорого, так как мех не выделанный.

Мои экскурсии по городу были непродолжительными, вскоре начались занятия в училище. Итак - я курсант. В 5.30 подъём, в любую погоду физзарядка строем, без рубашек, с голой грудью, делаем круг и бежим мыться, бриться (я ещё не брился). В 6.30 построение на завтрак. С 8 до 14 - учёба.

Выдавали тетради, ручку и даже командирскую папку, которую носили через плечо, на боку.

Не всем давалась учёба. Были у меня два "друга", которым я пытался помочь в математике. Один из них был вор-карманник. Когда курсанты спят, обмундирование лежит в ногах. Он вставал, как будто проверить свою одежду, забирался в чужие карманы и очищал их.

Командир роты капитан Дубинин был умным психологом. Узнав о воровстве, он построил нас и сказал: "У меня не было случая, чтобы я не поймал вора, если он завёлся". И действительно, он сумел его выследить, снова построил нас и сказал: "Вор пойман". Наказание было суровым - исключение из школы.

Второй мой "подопечный" был писарем, но в математике ничего не понимал. Он ведал почтой. И когда курсанты получали перевод, собирал по 10 рублей с каждого (тогда это были приличные деньги), требуя держать это в тайне, иначе грозил вообще перевод не отдать. Кто-то всё же рискнул и рассказал Дубинину, который и это преступление раскрыл. Он договорился на почте, чтобы пронумеровали ассигнации. Взяточника хотели судить, но это было бы пятном на репутации школы, и его с позором выгнали.

Со мной был курьёзный случай. По росту я шёл в последнем ряду. Рота 180 человек, в конце меня не видно, и я иду вразвалку. Старшина заметил моё разгильдяйство и поставил меня в середину. Была зима, гололёд, солдаты раскатали сапогами дорогу. Мимо шёл майор. Старшина, выслуживаясь, кричит: "Рота, стой!..". Я упал, за мной ещё несколько рядов, сапоги скользят, задние напирают, с трудом встали. Старшина решил, что я нарочно упал, и начал мне мстить. Зная, что я некурящий, он приказывал: "Г., убрать окурки!". - "Я некурящий". - "Наряд вне очереди за пререкания!". Все спят, а я скребком надраиваю полы до блеска.

Стремление унизить солдата, сделать его бессловесным и бездумным, без чувства собственного достоинства, убить в нём все человеческое, сделать его тупым механизмом - всё это стало мне хорошо знакомо за шесть долгих лет службы.

В Иркутской школе авиамехаников, несмотря на весь её престиж, нам приходилось самим стирать гимнастерки и подворотнички. Стирали мы в речушке недалеко от казармы, в холодной воде, хорошо хоть мыло давали.

Однажды мы только надели чистые гимнастёрки, пришили подворотнички, как вдруг объявляют тревогу... Смерч!.. Сильный ветер с песком и грязью, а нам нужно бегом к самолётам, лечь на них, чтобы их не унесло. И наши чистые гимнастёрки в комьях песка, грязи, мелких камешков. Стирать уже не пришлось, стряхнули от грязи, потёрли, и целую неделю носили.

Ещё печальный эпизод. Приближались экзамены, а курсанты начали болеть. Случилось то, за что царь Пётр Меньшикова побил: он поставлял гнилое сукно для солдатских шинелей, а из казны брал большие деньги.

Нажился ли кто-нибудь в случае с нашими сапогами, или это были очередные разгильдяйство и бесхозяйственность - трудно сказать.

А дело было так. В августе всем выдали новые сапоги. Пока было тепло и сухо, всё было в порядке, но в октябре пошли дожди, в ноябре - уже морозы, а наши сапоги сгнили, оторвалась подошва и образовались щели, из которых выглядывали портянки. В таких сапогах не только болеть - отморозить пальцы можно запросто, хорошо хоть в морозы положено стоять в карауле в валенках.

А рота наша - 180 человек - представляла забавную картину: сверху бравые солдаты, снизу - оборванцы...

Пока разобрались и доставили новые сапоги, многие переболели и были случаи обморожения. К счастью, меня бог миловал, наверное, помогли мои местечковые корни.

Моя учёба в школе подходила к концу, впереди экзамены, особенно ответственно было на выпускных государственных экзаменах.

Учился я хорошо, а практика меня увлекала. Это было похоже на то, как дети занимаются конструированием. Нужно было самолёт разобрать и собрать, мотор тоже разобрать и собрать, отрегулировать приборы и т. д. Мы учились на небольших истребителях марки Ла-7, которые были на вооружении во время Великой Отечественной войны. Учёба длилась 2 года. Это была трудная и небезопасная профессия. Ведь нам вручалась жизнь лётчика, от наших знаний и умения применить их на практике зависела готовность самолёта к полёту. Не зря же наше нищее государство платило механикам 500 рублей в месяц, в то время как специалисты таких высокооплачиваемых профессий, как инженер и врач, получали 400 рублей в месяц, а мы к тому же жили на всём готовом: нас кормили, одевали и т.д.

Я успешно сдал экзамены и получил назначение на работу в 22-й Краснознамённый истребительный полк, в котором было 22 Героя Советского Союза. Это был 77-й разъезд Читинской области.

77-й разъезд

Кто на разъезде не бывал,

Тот жизни не видал.

Поезд Иркутск-Чита проходит мимо Байкала. С поезда виден весь огромный Байкал, который в народе зовут морем, хотя это всего лишь озеро. Люди выбегают набрать из озера чистой водички.

В Байкал впадают 300 рек, но никогда не повышается в нём уровень воды. Глубина его более 3-х километров, температура воды 4 градуса. Из Байкала вытекает единственная река - Ангара, она короткая, холодная, многоводная, никогда не пересыхает.

Поезд шёл на восток и пересекал 36 тоннелей, которые строили заключённые.

Читинская область, 77-й разъезд: ни одного дерева, голая степь. В гарнизоне спивались, стрелялись, сходили с ума. После десяти лет службы переводили в другое место.

Мы приехали в августе 1948-го года. "Откуда?" - "Ивашам". - "Хорошая школа, какого года?" - " С 29-го". - "Салага".

Там служили ещё механики 1924 года рождения.

Летом, в июле, 40 градусов жары, а ночью мороз. Крылья самолёта покрывались тонкой коркой льда. Там самое большое число солнечных дней, как в Крыму, редко дожди, мало снега. А когда зимой мороз 45 градусов и подует ветерок, песком сечёт лицо, царапает больно, до крови, оставляет вмятины.

Мне сразу дали самолёт командира звена. Каждый механик имел свой самолёт, который постоянно должен был быть в полной боевой готовности, механик должен вовремя заметить и устранить любую неисправность. Для того чтобы полёт прошёл успешно, нужны было мастерство, любовь к машине и высокое чувство ответственности. Самолёты были старые, техника допотопная. Сейчас это невозможно себе представить, но самолёты были деревянные! Фанера была на крыльях, и фюзеляж был деревянный.

Механик должен был простучать, как врач больного, чтобы узнать, не отстала ли, не сгнила ли где фанера. Был случай, когда всю эту деревянную обшивку срывало с крыла, и лётчик прыгал с парашютом, спасая свою жизнь.

Однажды у меня случилось ЧП. Самолёт взлетел, и вдруг начал глохнуть мотор, потом снова заработал, и машина приземлилась благополучно.

Полковник Ниценмахер - главный инженер дивизии - очень умный, опытный, воевал ещё в Испании вместе с легендарным Смушкевичем. Он решил сам проверить, что случилось. Я уже мысленно попрощался с жизнью. Принёс все формуляры - это документация, история "болезни" самолёта, которую механик обязан вести. Просмотрев документацию и увидев, что было всё в порядке, он попросил меня снять и разобрать бензонасос. И тут мне в руку попал маленький кусочек шестерни, он откололся из-за устаревшего оборудования.

...Я был реабилитирован.

Мой лётчик Дерябин был душой дивизии, легендой. Но вот он влюбился в девушку из Читы и попросил разрешения съездить к ней на свидание. Не разрешили, так как полёты были ежедневно. Он меня вызывает: "Расчехляй самолёт!". Я подчинился. Только он улетел, прибегает инженер эскадрильи, за ним техник. Я понял, что Дерябин что-то натворил. Сообщили в Читу, его задержали, к девушке он не попал, а вот жизнью рисковал. Его отправили ... на повышение квалификации. Думаю, что любовь к нему и благородство некоторых офицеров, стоящих во главе дивизии, спасли его от штрафного батальона, откуда живым и здоровым никто не возвращался.

К сожалению, мой непосредственный начальник, старший лейтенант Горошко, благородством не отличался. Он придирался ко мне по каждой мелочи. Мне запомнился такой эпизод: "Г., ты говно, но я тебя съем". Я отвечаю: "Приятного аппетита, товарищ старший лейтенант". Мой ответ его взбесил, он схватил ключ (длинный, тяжёлый) и хотел меня ударить, но я увернулся, сделав несколько кругов вокруг самолёта.

Был случай, когда Горошко накинулся на парня и штыком от винтовки нацелился ему в живот. Чтобы оправдать своё поведение, Горошко обвинил его в невыполнении приказа. Парня отправили в штрафной батальон на 3 года. Через год он начал харкать кровью, его демобилизовали.

У нас в полку от плохого питания и переохлаждения один солдат заболел туберкулёзом, а другой умер. Мороз 45 градусов, нужно было следить: замёрз - в каптёрку греться. Хотя мы и были в ватных штанах, ватниках, меховых рукавицах, валенках. Но опасность переохлаждения требовала осторожности.

Горошко всё приставал ко мне, почему я, еврей, пошёл в авиацию. Ещё его интересовало, что значит Ниценмахер. Я переводил: мастер перелицовки - был дурак, стал умным, был умным - стал дураком.

После Горошко был Шарапов. Для него, как и для других, еврей был отдушиной для компенсации собственного ничтожества. При каждом удобном случае Шарапов пытался меня унизить. Его раздражало, что я не курю, не пью водку.

Мы были в летнем лагере, в палатках, вдали от аэродрома. Сапёры тренировались, они готовили капониры* для самолётов. Нам, механикам, нужно было закатить самолёт в

СНОСКА N 8

капонир, замаскировать его. Один человек этого сделать не может, и мы по 5-6 человек помогали друг другу. Я заканчиваю работу, натягиваю маскировочную сетку, мне помогает техник - высокий парень, я забыл его фамилию. Подходит Шарапов с шестью механиками и вдруг заявляет: "Он не готов, пошли, пусть сам закатывает". Техник не выдержал, вспылил, возмутившись поведением Шарапова. Прошло всего пару минут, я закончил работу, и мы все дружно закатили самолёт.

Второй случай был куда серьёзнее. Шарапов написал рапорт, чтобы меня перевели в мотористы. Мне он об этом ничего не сказал. Моторист намного ниже механика, и нужна веская причина для такого перевода. Меня вызывают к начальству. Командир полка как раз недавно видел, как я позднее всех в день материальной части** возился с самолётом.

СНОСКА N 9

Замполит ко мне хорошо относился, так как я на политзанятиях блистал. Начальник штаба

знал, что я не был пьян, не бегал по бабам. Узнав, что нет никакой причины, кроме

национальности, они не пошли на поводу у подлеца. Для меня это было бы не только потерей в зарплате, но и потерей авторитета. В дальнейшем Шарапову задержали повышение в звании, он не умел работать с людьми.

Интересно, что на Ниценмахера жаловались полковые инженеры, он был требователен, а они надеялись легко расправиться с ним, так как он еврей. Но Гориславский (кому они жаловались), понимая причину и будучи человеком незаурядным, давал отпор кляузникам.

Гориславский - красавец, без формальностей, всегда здоровался за руку, он тоже воевал в Испании. Их было у нас в полку немного, но они создавали атмосферу, и в этом мне здорово повезло.

Было много хороших ребят, которые старались помочь друг другу. Ведь жили в жутких условиях. У техника заболел ребёнок, топить нечем, дрова - большой дефицит, давали только в казарму. Мы решили тайком напилить, наколоть дров, сделали вязанки, взвалили на спины и, чтобы никто не видел, ночью принесли ему домой, сложили под кровать. Позднее я встретил его в Ленинграде на Невском проспекте. Я был студентом Горного института, а он учился в Военно-воздушной Академии.

Лётчики не имели права свой сухой паёк приносить домой, так как были случаи голодных обмороков. Жёны вставали в 5 часов утра, чтобы купить булку хлеба. В магазинах не было ничего, кроме водки, конфет - "подушечек" и папирос "Беломорканал". Семьи жили в коммунальных квартирах без удобств, с общей кухней, где частенько возникали ссоры и даже драки. Некоторые женщины не выдерживали такой жизни и уезжали. Но многие сохраняли верность мужу и разделяли с ним все тяготы службы.

В столовой нас кормили чёрной картошкой, гнилым луком, давали чесночный порошок, чтобы не болели цингой.

Полёты начинались в 5 часов утра, механики приходили раньше, наблюдая и восхищаясь красотой зрелища: занимается заря, силуэты самолётов прекрасны в солнечном освещении, винты крутятся, моторы шумят. Приходят лётчики - рослые, плечистые, смелые, в лётной форме (очки, шлемы), красавцы - один краше другого.

Работа лётчика тяжела. Десятикратные перегрузки, выходили после полёта еле ноги волоча. Им нужно было усиленное питание, а они (несмотря на запрет) свой паёк делили с семьёй. Проще было неженатым.

Хочется описать ещё одну картину природы этих мест. Горит степь!.. Это фантастическое зрелище. Идёт цепь огня, насколько может охватить зрение в ту и другую стороны. Солнца много, всё сухое, и вот с треском горит полынь, как порох. Фронт огня невысокий, с человеческий рост, движется быстро-быстро. Бросит солдат окурок, и побежал огонёк, потрескивая, пока не добежит до дороги, там остановится, так как гореть нечему. Оставались чёрные следы, но это не так опасно, как пожары в тайге.

От степных пожаров погибали маленькие зверьки - грызуны торпаганы. Они живут в земляных норках, у них хороший мех, но не используется, так как слишком маленькие зверьки, а меха более крупных зверей в тех местах достаточно.

Торпаганы могут быть разносчиками чумы, поэтому эпидемстанция их периодически выборочно проверяет.

Расскажу немного подробнее о работе механика.

Меня прозвали "грамотный механик". В школе "ИВАШАМ" нас учили пользоваться прибором Р-7, он устанавливал синхронность выстрелов. На борту самолета стоят две пушки. Если не отрегулировать их выстрелы, они могут прострелить свой собственный винт. Это регулируется на земле, до полёта. У меня это довольно быстро получалось, а другие не могли, и за мной специально посылали, чем я очень гордился.

Сейчас в самолётах ракеты снизу, бортовые компьютеры, локаторы. Вначале лётчик локатором видит цель, потом компьютером делает наводку, стреляет без промаха. Сейчас техника - это чудо. 50 лет назад многого не было, а ещё 50 лет назад не было и самолётов.

Самодеятельность и концерты мастеров

Какие были замечательные песни! Мелодии легко запоминались, а слова западали в душу. Многие песни из фильмов посвящены лётчикам:

Дождливым вечером, вечером, вечером,

Когда пилотам, прямо скажем, делать нечего,

Мы приземлимся за столом, поговорим о том, о сём

И нашу песенку любимую споём.

Пора, в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идём.

Над милым порогом махну серебряным тебе крылом.

Х Х Х

Потому, потому что мы пилоты,

Небо наш, небо наш родимый дом.

Первым делом, первым делом самолёты,

Ну, а девушки? А девушки потом.

Конечно, пели о любви:

О любви не говори, о ней всё сказано.

Сердце, верное любви, молчать обязано...

Вчера говорила: навек полюбила,

А нынче не вышла в назначенный срок.

С удовольствием пели песни непревзойдённого Эдди Рознера. Особенно нравилась нам песня английских лётчиков:

Зашёл я в чудный кабачок,

Вино там стоит пятачок.

Сижу с бутылкой на окне.

Не плачь, милашка, обо мне...

Так будь здорова, дорогая,

Я надолго улетаю,

А когда вернусь - не знаю,

А пока прощай.

Прощай и друга не забудь,

Твой друг уходит в дальний путь.

К тебе я постараюсь заглянуть

Как-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь.

О нет, я знаю, дорогой,

Что ты изменишь мне с другой.

Таких пинков в дорогу надаю -

Забудешь песенку свою.

Был у нас и свой театр, где главные роли играли лётчики, а женщины - обслуживающий персонал. Почему-то жёны военных стеснялись играть в театре.

Вечера самодеятельности были любимы, их ждали, на них отдыхали и набирались сил для нелёгких трудовых будней. Бывали у нас и концерты для подготовленных слушателей, для элиты. Приезжал квартет. Уставших солдат и офицеров сгоняли в зал. Музыканты играли превосходно, но публике эта музыка - что корове зонтик. Вначале пытались слушать, потом начинались реплики подвыпивших солдат с откровенными антисемитскими выходками. Однажды концертмейстер квартета вынужден был ответить: "Мы вам не мешаем делать вашу работу, и вы нам не мешайте". Для музыкантов играть в такой "дыре" - это тоже было испытанием. На 77-м разъезде даже гостиницы не было, и они без отдыха обычно ехали в Борзю.

Приезжала к нам на 77-й разъезд Рина Зелёная. Мы знали её детский голос, так как она часто выступала по радио. А тут представилась возможность увидеть её. Вот она - маленькая, худенькая, но, конечно, взрослая. А слушаешь - ребёнок 3-4 лет. Рассказывает тоненьким детским голоском, шепелявит, то скороговоркой, то немного растягивая. Она блестяще владела искусством перевоплощения, и я был горд, что так близко увидел легендарную артистку.

Такие встречи приоткрывали нам завесу в мирную жизнь, по которой мы все

истосковались.

Расскажу несколько эпизодов из армейской жизни. Я был небольшого роста, стройный, черноглазый, с большой копной вьющихся волос. Жёны офицеров говорили: "Какой славный ребёнок!".

Меня называли "Юлий Цезарь" и шутили, что наш Цезарь успевает прочесть 10 страниц, когда пробует мотор. Чтобы понять, какая это шутка, нужно описать процедуру проверки мотора. Она длится всего 5 минут. За это время нужно выполнить около 12 манипуляций, каждую из которых нужно сделать быстро и до конца, иначе будет авария. Стоит гул в 1200-1600 лошадиных сил, целая электростанция. У механика от напряжения глаза на лоб лезут: он должен следить за приборами, проверить температуру воды, давление воздуха,

давление масла. Не всё можно определить по приборам, машину нужно чувствовать. И всё это за 5 минут, какое уж тут чтение. Не зря механику платили половину офицерской ставки. Солдат получал 11 рублей, моторист - 30, а мы - 500. Поэтому я мог помочь отцу и брату.

Однажды я получил посылку от отца, он понимал, что нам не хватает витаминов, прислал целый ящик яблок и груш, но не рассчитал, что посылка долго идёт: всё было чёрное.

Сценки из армейской жизни

А моя страсть к чтению могла кончиться трагедией. В библиотеке гарнизона были замечательные книги, которыми почти никто не пользовался, например "Былое и думы" Герцена без сокращения, почти тысяча страниц. Однажды я зачитался на посту, было что-то смешное, я поставил винтовку рядом, мой смех привлёк внимание, но я вовремя услышал шаги и успел схватить винтовку: "Кто идёт?"...

Мы пошли в баню, оделись налегке, и вдруг тревога. У меня был помощник, оружейник Султанов. Я ему сказал: "Беги в казарму, принеси амуницию, а я побегу готовить самолёт". И вот я на морозе в одном белье всё сделал сам, а он пришёл только

через 40 минут. Я думал, что воспаление лёгких или туберкулёз мне обеспечен. По тревоге самолёт нужно подготовить за полчаса. И вот я на уровне лучших механиков доложил: "Самолёт готов". Начальник эскадрильи пожал мне руку. Соседи-механики все были старше меня, но относились ко мне с уважением, и это помогало мне в трудных ситуациях.

Я был гордый, не давал себя унижать, за что не раз сидел на гауптвахте. Вот сижу и пою: "О дайте, дайте мне свободу...". Я ещё не знал тогда, что это ария князя Игоря из оперы Бородина, но мелодия и слова были на слуху.

Мы часто слушали концерты из Москвы по маленькому самолётному приёмнику. А так как разница во времени с Москвой была 6 часов, то засыпали мы под утро, и были проблемы разбудить нас.

Был у нас старшина, который отвечал за обмундирование и по утрам нас будил. У механиков день был ненормированным, иногда можно было дольше поспать. Старшина, его звали Рубан, был человек добродушный, мы не хотели вставать и подтрунивали над ним: "Рубан - лычки, Рубан - птички". Это то, что должно быть на погонах. "Лычки" - это знаки отличия воинского звания, а "птички" - эмблема самолёта. Он нам не выдал эти атрибуты, так как их не хватало, и виновато уходил, а мы снова засыпали.

Авиация - очень демократичный род войск. Даже в обращении к старшему по званию - "Товарищ командир", а не, к примеру, "...старший лейтенант". Демократичной была и гауптвахта. Вот я пою свою арию о свободе и слышу: "Г., заткнись, нет сил от тебя". - "Тогда отпусти". И дежурный отпускал, чтобы никто не видел, и мы играли в шахматы.

Были у нас и некоторые будничные секреты. Зимой мы обогревались лампой, похожей на примус. Рядом в ведре стоял бензин, и он часто воспламенялся. Тогда мы садились на ведро в своих ватных штанах, и пламя гасло, а штаны были настоль промёрзшие, что даже не успевали нагреться.

Был у нас инженер полка по приборам - холостой, маленький, сморщенный, к тому же еврей. Его прозвали "Квазимодо". (Я тогда ещё не читал "Собор Парижской богоматери" Виктора Гюго.) Мы его жалели, что ему не найти жену, какая баба за него пойдет? Вдруг он привозит из отпуска 18-летнюю красавицу. На неё все заглядывались, но она была

скромна, хотя вряд ли счастлива. Он её оберегал, даже на танцы не пускал.

А мы танцевали друг с другом, думая: "Неужели настанет время, когда обнимешь настоящую девчонку и прижмёшь к себе?". У нас даже не было увольнительных, так как некуда было идти. Но мы были молоды и оптимистичны.

Среди сержантов было много интересных ребят. Один играл на скрипке. Чтобы ему не мешали, он становился в угол, за печку, и "тянул душу". Ему кричали: "Фёдоров, кончай тянуть!", а он с невероятным упорством продолжал совершенствоваться. Многие изучали иностранные языки, любили читать.

Почти три года провёл я на 77-м разъезде. Для меня это была суровая школа, которая закалила меня физически и духовно.

Дальнейшие события - это продолжение моей приключенческой биографии.

Я вспомнил сон про звезду, ту счастливую звезду, которая явилась мне в образе матери, чтобы меня оберегать и направлять.

Ночной вызов

Мы переводили машины на зимнюю эксплуатацию, на это давали только три дня. Работали до 12 часов ночи: погреешься - и снова за работу. Ползёшь под самолётом в скрюченном состоянии, мороз изматывает. Смертельно устав, я повалился на кровать, не сняв сапоги. Слышу сквозь сон: "Юра, тебя вызывает начальник штаба!". Я думал - разыгрывают, хотят, чтобы я сапоги снял. Дневальный, видя, что меня бесполезно будить, пошёл за старшиной эскадрильи. Тот схватил меня крепко, посадил, тут я понял, что дело серьёзное. Три часа ночи, мороз трещит, снег громко хрустит. Я одет легко, это уже не техническая роба, где ватные штаны, валенки, ватная куртка, шапка, меховые рукавицы. Сейчас на мне шинель, хлопчатобумажные штаны, кирзовые сапоги с портянками и перчатки с одним пальцем (варежки). Бежать почти километр, бегу, как балерина, в голове тревожные мысли. Была война между Северной и Южной Кореей. В газетах писали всё наоборот - что Южная Корея напала на Северную, и та героически обороняется. СССР и Китай секретно помогали Северной, Америка - Южной. Начальник штаба ждал меня: "Садись. Завтра сядешь в поезд, он стоит здесь 2 минуты, и поедешь в Борзю, там к командующему дивизией. Фото, деньги с собой брать нельзя".

Я успел утром отправить отцу две тысячи рублей, а вещи - офицерские штаны с лампасами и другие мелочи - оставил парню из Белоруссии, он потом всё отдал отцу. Я с красноармейской книжкой отправился в неизвестность и попал ... в Китай.

КИТАЙ

После 77-го разъезда Китай показался мне чудесной сказкой. В ту пору Китай был нищей страной, но нас принимали царственно. В стране не было ни оружия, ни обмундирования, ни питания. Безработные полулежали на улицах, умирая от голода. Солдат кормили 2 раза в день, а нас 3 раза. Мы сидели за столиками, нас обслуживали официанты, было меню, можно было выбрать. В количестве тоже нас не ограничивали, и некоторые съедали по 2-3 порции, начали толстеть.

Столы были сервированы, салфетки выглядели очень нарядно, и наши "дикари" забирали их в карман. Вскоре пришло разъяснение от старшины: ни салфетки, ни мыло в бане и полотенца с собой не брать, так как это всё разовое.

На столах стояли бутылки пива, если мы их выпивали, тут же приносили ещё.

Китайцы ели моллюски, промывая их в умывальнике. Запах стоял ужасный.

Китайские солдатки с тонкими ножками и с повязкой на лице, как при гриппе, собирали в жестяные банки дерьмо из туалета, закрывали крышкой и отправляли на поля как удобрение.

Первыми декретами революции было закрытие государственных публичных домов (частные остались). Колонны проституток вышли на демонстрацию, требуя работы или хлеба.

Мне нужны были очки. Я отправился в город в сопровождении жандарма и переводчика. Очки тут же сделали.

На улицах полулежали рикши в ожидании работы, их было много, а работы очень мало. У каждого тачка - два колеса, две оглобли, куда вместо осла или лошади впрягался человек, который бежал бегом, чтобы быстро доставить седока или груз к месту назначения.

Проститутки радостно зазывали, показывая на свои ножки. Некоторые офицеры, нарушая запрет, пользовались их услугами, но за ослушание их отправляли в Россию, на Колыму. Магазины ломились от промтоваров. Мы получали 50% от российского денежного довольствия, деньги нужно было потратить. Я решил купить красивые крохотные часики в подарок жене брата. Часики стоили миллион юаней, они были золотые. Я получал миллион двести юаней в месяц. Меня предупредили, что нужно торговаться. Я поторговался и купил за триста, потом мне сказали, что можно было купить за сто.

Офицеры и механики купили большие чемоданы и наполняли их покупками. Я тоже купил большой кожаный чемодан, который потом долго служил нашей семье.

На земле аэродрома, где мы проводили учёбу с китайскими лётчиками и механиками, были неровности, что мешало мягкой посадке. Мы обратились с просьбой выровнять поле и приготовились долго ждать... Вдруг на следующее утро мы увидели бесконечный поток людей с мешочками в руках. Распорядители показывали, куда сыпать землю, тут же ногами её утрамбовывали, а в награду на выходе получали горсть риса. Работа была сделана первоклассно.

В те годы Китай был отсталой страной, но переводчики, которые с нами работали, были очень образованными людьми. Они знали культуру России, наших писателей, композиторов. Один из них рассказывал мне о Рахманинове, о том, как он во время войны помогал России, жертвуя крупные суммы для победы над фашистской Германией.

Сегодняшний феномен Китая, который перегнал многих и стал одной из самых передовых стран в мире, не случаен. Китайцы любят и умеют учиться, проявляя чудеса упорства, дисциплины, неутомимого трудолюбия и горения.

ЯМА

Китайцы нас охраняли, но возле казармы, где нас было всего 30 человек, мы дежурили сами. Офицеры, часто подвыпившие, шли спать, а дежурные заходили в казарму поиграть в карты, скоротать время, так как на улице было скучно.

Я зашёл и присел играть в "дурака". В это время полупьяный Уфимцев крикнул: "Марш на улицу!". Я вышел, немного подежурил и в надежде, что Уфимцев спит, опять зашёл в казарму. Выходит Уфимцев в туалет - опять дежурного нет. "Г., ещё раз увижу, пойдёте на гауптвахту". На улице темно, в казарме можно хоть почитать. И я в третий раз попался. Уфимцев взревел: "Если и дальше так будет, нас всех перережут... 5 суток ареста!".

Мой начальник Саша Мыльников - славный парень, один из немногих умный, порядочный, краснел при виде девушки. Пошли мы с ним, оформили документы, и я сел в яму. Это огромная, очень глубокая яма, куда тебя спускают по лестнице. Внизу постелена солома. Если хочешь в туалет, нужно звонить, тебя поднимают и под конвоем ведут. Китайцы смотрят на тебя как на врага, сидишь под дулом пистолета и сказать ничего не можешь, не поймут. Предупредили - никаких шуток, пристрелят. Сидеть в яме, как скот, очень унизительно, это пострашнее нашей гауптвахты, где можно петь арии из опер.

К счастью, китайцы, когда учились летать, так быстро ломали самолёты, что уже к вечеру Мыльников пришёл и освободил меня со словами: "Работать нужно".

Я оценил, как хорошо в казарме. У нас всегда было убрано, китайцы следили за чистотой, приносили чай. Работал мальчик 12-ти лет. Нам всем выдавали сигареты, я свои отдавал ему, он очень благодарил.

У нас был особый отдел.

Вызывают меня:

-Ты еврей?

- Да.

- Почему скрываешь?

- Я не скрываю, все знают, что я еврей.

- Почему в армейской книжке записано "белорусс"?

- Я из Белоруссии, по ошибке написали. Я решил, что у нас все нации равны, и не придал этому значения.

- Идите.

Тут до меня дошло, что не будь этой ошибки, я вряд ли попал бы в Китай.

Мы были в городе Сюнджев, недалеко от Шанхая. Это субтропики. Летом там жара 40-45 градусов и огромная влажность. Мы мочили простыню холодной водой, отжимали и, завернувшись в неё, шли спать. А утром надо работать.

В Шанхае была большая еврейская община. Евреи издавали свою газету, где было расписание кораблей, плывущих в Израиль. Были 1950-1951 годы. Китайцам разрешали эмигрировать. Многие евреи продавали свои дома, магазины и уезжали в молодое еврейское государство. Интересно, что газета издавалась на русском языке, её присылали нам в гарнизон. В этой общине были русские евреи, бежавшие от большевиков из России во время революции 1917 года и от фашистов во время Второй мировой войны.

Ещё интересно, что в нашей семье есть русскоговорящие китайцы. Они эмигрировали из Китая в Израиль. Это жена Илюши Ш., а Илюша - сын Светланы Г., родной сестры моей жены Клары. Жена Илюши носит русское имя Наташа, у неё тонкий вкус, она прекрасная хозяйка, знает китайскую кухню и медицину.

Наше пребывание в Китае подошло к концу, и мы, нагруженные барахлом, уезжали из этой гостеприимной страны. Куда нас везут, никто не знал. Но мы очень обрадовались, когда проехали Борзю и 77-й разъезд, так как хуже этого места быть не могло. На 111-м разъезде офицеры стали прыгать на ходу, чтобы повидаться с семьёй. После этого на сутки задержали состав.

Ехали мы целый месяц и попали в Мурманскую область.

Мурмаши

Был август. Целый день светило солнце, нельзя было отличить, ночь это или день. Мы в первый же день играли в волейбол, пока старшина не взревел: "Час ночи, почему все на улице?". Трава яркая, зелёная. Прохладно, так как солнце ходит по кругу не поднимаясь, светит, но не греет. С ноября начинается круглая ночь: чуть-чуть рассветёт, и снова ночь. В декабре уже не рассветает. Ночь прекрасна: яркие звёзды горят на тёмном небе, как сказочные фонарики. Мороз небольшой, не более 25 градусов, так как близко море и тёплое течение Гольфстрим. Воздух разрежённый, свет от уличных фонарей идёт вверх, они не освещают дорогу, что тоже выглядит необычно.

Но самая большая фантастика - это северное сияние. Эту красоту нужно видеть: море красок, которые искрятся, переливаются, как волны, создавая на тёмном небе огромную красочную панораму, которая светится, дышит, меняется, наполняясь всё новыми оттенками красок и фантастическими бликами. Описать это, присущее только этому краю, зрелище невозможно, его нужно видеть!

Мы попали в Заполярье, нас хорошо кормили и платили двойное денежное довольствие.

Вскоре я получил отпуск и поехал в гости к отцу и брату, которые жили в Бобруйске.

Пересадка была в Ленинграде, и я решил осуществить свою мечту - посмотреть этот легендарный город. Я вёз с собой два китайских чемодана, наполненных до краёв дорогими китайскими вещами, которые в России были дефицитом и стоили дорого. Свои чемоданы я решил сдать в камеру хранения. Один из чемоданов не закрывался, и дежурная попросила его оценить. Я назвал 20 тысяч. Она с недоверием взглянула на бедного сержанта и возмутилась: "А ну, открой!". Сверху лежало кожаное пальто на меху: "Закрывай!". И написала: 20 тысяч.

Я погулял по городу, который ещё не оправился от войны, как завороженный, смотрел на его прямые проспекты, златоглавые купола церквей, Исаакиевский и Казанский соборы, Смольный, "Медный всадник" - памятник Петру 1 и многое другое, что таксист мне показывал и рассказывал увлечённо о своём любимом городе, - всё это произвело на меня, провинциала и солдата, кое-что повидавшего, неизгладимое впечатление и желание во что бы то ни стало жить в этом царственном городе. В тот момент это была только мечта, и нужно было иметь большую фантазию, чтобы знать, что мечта станет былью.

Осмотрев город, я забрал свои чемоданы и поехал на вокзал, где нужно было ещё больше часа ждать поезда. Я был голоден и, легкомысленно оставив свои чемоданы на попечение пожилой дамы, пошёл в ресторан. Там обслуживали не спеша, и когда я вернулся, чемоданов и дамы не было. Ноги мои стали ватными, и от сознания, что всё украдено, я чуть не упал в обморок. Но мысль лихорадочно работала, я внимательно осмотрелся и увидел всю публику, даму и чемоданы в соседнем зале, куда всех переместили, пока я спокойно обедал.

Я воспрял духом, оптимизм вернулся ко мне, и я ощутил себя богачом, который вскоре осчастливит своих родственников.

В Бобруйск я приехал утром, таксист быстро привёз меня к дому брата, и я дал ему 25 рублей. Это были в то время большие деньги, город небольшой, все знали друг друга. Вечером таксист вернул брату 20 рублей, рассказав о моей "щедрости". Меня отчитали, как мальчишку. У брата были большие материальные затруднения. Он начал строить дом, поставил стены, а на крышу денег нет. Мои китайские сбережения почти все ушли "на крышу".

Кожаное пальто я подарил отцу, и он гордо носил его, рассказывая всем, что это подарок сына. Жене отца Маше, с которой он, в конце концов, обрёл семью и покой, подарил рулон китайского шёлка. Жене брата подарил маленькие золотые часики.

Было ещё тепло, и я щеголял по Социалке (главной улице) в своём светлом китайском костюме, имея у девочек большой успех. Бобруйск славился своими красавицами, но я не влюбился и вскоре уехал в Мурмаши продолжать воинскую службу.

Жили мы в палатках, казармы не было, самолётов тоже не было, и я стал проситься в вечернюю школу. Начальником политотдела был Юмашев, который ко мне хорошо относился за заслуги в политучёбе.

Это было ещё в Китае. Мне поручили выступить на конференции, где я блеснул. В истории партии есть глава, которую мало кто понимает, поэтому её вызубривают, повторяя фразы учебника. Я нашёл словарь, разобрался, и когда задали вопрос: "В чём разница между историческим и диалектическим материализмом?", я рассказал о философах Гегеле и Фейербахе, отвечал без бумажки, смело и артистично, вспомнив своего любимого учителя истории в школе. Кое-что я добавлял, например: "Мы эту тему изучали, был живой интерес, полемика, в которой участвовали офицеры и сержанты, и доказали, что идеология Коммунистической партии зиждется на историческом и диалектическом материализме". На самом деле солдаты шутили, что никто не знает, что такое материализм, зато все знают, что такое мат.

Юмашев запомнил моё выступление в Китае, и когда я заговорил о школе, он ответил: "Не положено по уставу, дома будешь учиться". Тут я проявил свою политическую неустойчивость и сказал: "И так 5 лет пропало". Юмашев улыбнулся и сказал: "А у меня 25 лет пропало". Но всё же разрешил мне пойти в 9-й класс. В школе я познакомился и подружился с Линой Подлубной - дочерью генерального директора Тулонской ГЭС. С большой косой, черноглазая еврейская девочка, она училась в дневной школе, а я - в вечерней. Историю мы сдавали вместе. Я вытащил билет и без подготовки пошёл отвечать. Этот материал я хорошо знал, многое почерпнул из книг, так как много читал, а кое-что помнил из рассказов своего школьного учителя. Рассказывая о Французской революции, я не преминул упомянуть, что впервые в истории евреи получили равные права с другими народами, а в наших учебниках было сказано, что впервые это произошло в 1917 году. Учительнице мои "лишние" знания не понравились, и она попросила меня перейти ко второму вопросу.

Интересный эпизод был связан с физикой. Я пришёл, как всегда, вечером на урок, смотрю, в классе много "не наших", слишком юные. Я решил, что ошибся и попал не в свой класс. Оказалось, что учительница специально собрала всех вместе, чтобы провести эксперимент. Она вызвала меня к доске решать задачу, я вскоре её решил, и вдруг раздались аплодисменты. Оказывается, в дневной школе эту задачу никто не мог решить, и учительница сказала: "Приходите вечером, я попробую предложить эту задачу сержанту из вечерней школы". Эксперимент удался, учительница была довольна, а Лима сияла так, как будто она сама эту задачу решила. Позднее, когда я уже закончил службу, Лима пригласила меня с друзьями у неё погостить. У них была большая квартира на Невском проспекте в Ленинграде, это был её родной город.

Я успешно закончил учёбу в 9-м классе, сдал все экзамены, а осенью нас должны были демобилизовать. Но мне очень хотелось учиться, и я без разрешения в начале учебного года пошёл в 10-й класс. Мой непосредственный начальник Сёмушкин с тремя классами школы заявил: "Нечего учиться, ты и так много знаешь". Политическая атмосфера накалялась ("Дело врачей"), вокруг евреев всё время поднимали шум, Сталин готовил приказ об их высылке.

Занятия в школе были с 7 до 11 вечера. Сёмушкин решил выслужиться, он знал, что отсутствие в "самоволке" более трёх часов считалось дезертирством, и виновного отдают под суд военного трибунала. Сёмушкин мог бы меня раньше вызвать из школы, но он специально ждал до 11 вечера... Меня отдали под следствие, сняли ремень, в туалет вели под ружьём и дверь нельзя закрывать. Пришёл следователь, всё записал, узнал, что Юмашев разрешил учиться. Следствие тянулось 1,5 месяца, Юмашев медлил, не отдавал под суд, а тут началась демобилизация. Ребята моего призыва уезжали домой, а я прощался с жизнью...

Вдруг мне присылают ремень и под ружьём ведут ... к Юмашеву: "Срочно забирай вещи, и чтобы через два часа духу твоего не было". Он фактически спас мне жизнь. В казарме собрали офицеров и сержантов. Все за руку прощались, желали стать великим учёным, только Сёмушкин стоял как неприкаянный, ему я руки не подал. Так закончилась моя срочная служба, которая длилась 6 лет.

Бобруйск

Осенью 1952 года я демобилизовался и вернулся в Бобруйск. Это был чисто еврейский городок, где при Екатерине II проходила "черта оседлости". Здесь процветали ремёсла: портные, сапожники, часовых дел мастера, а в советское время - врачи, юристы, артисты. Марк Шагал тоже родился в Бобруйске... Марк Заха?рович (Хацкелевич) Шага?л (фр. Marc Chagall, идиш ????? ????????; 6 июля 1887, Витебск,Витебская губерния, Российская империя (нынешняя Витебская область, Республика Беларусь) -- 28 марта 1985, Сен-Поль-де-Ванс, Прованс, Франция)

Х Х Х

Я прерву на мгновение нехитрое повествование о моей жизни и дам слово великому художнику наших дней Марку Шагалу.

Мне бы хотелось, чтобы мои внуки поняли и полюбили картины Шагала, чтобы они прочли его книгу "Моя жизнь". Живопись Шагала - это дух, этим она притягивает всех нас. И книга его написана в той же манере, что и его полотна. Марк Шагал и его герои - выходцы из местечек. И город Бобруйск, как и Витебск, и другие города Белоруссии, был населён Шагаловскими персонажами. Мудрость в сочетании с детской непосредственностью делают их обаятельными. Вот некоторые афоризмы из книги Шагала:

"Мой грустный и весёлый город! Я смотрел на тебя с порога и с крыши!.."

х х х

"Дорогие мои, родные мои звёзды! Они провожали меня в школу и ждали на улице, пока я пойду обратно. Простите меня, мои бедные. Я оставил вас одних на такой страшной высоте".

х х х

"Друзья, вспоминая вас, я уношусь в блаженные края. Вас окружает ослепительное сияние. Будто поднимается ввысь стая белых чаек, или вереница снежных хлопьев".

х х х

О маме: "Смогу ли дотянуться до тебя словами, обласкать тебя их тихой нежностью?".

х х х

"...Огромный живот он носил, как полное собрание сочинений".

х х х

"Ленин перевернул Россию вверх тормашками, как я всё переворачиваю на своих картинах".

х х х

"Я слышал, что Луначарский марксист, но я знал о Марксе только то, что он еврей и носил длинную седую бороду. Я сразу понял, что моё искусство не подходит ему ни с какого боку.

- Только не спрашивайте,- предупредил я Луначарского,- почему у меня всё синее или зелёное, почему у коровы в животе просвечивается телёнок и т.д. Пусть ваш Маркс, если он такой умный, воскреснет и всё вам объяснит".

х х х

О жене: "Я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты - моё творение. Сколько раз спасала ты мои картины от гибели! Я ничего не понимаю ни в людях, ни в собственных картинах. А ты всегда во всём права. Так направляй же мою руку. Взмахни кистью, словно дирижёрской палочкой, и унеси меня в неведомые дали".

х х х

"Немцы наступали, и еврейское население уходило, оставляя города и местечки. Как бы я хотел перенести их на свои полотна и укрыть их там!"

х х х

"Познать Бога дано только взволнованной душе.

Хасидская легенда: Бог создал мир в виде сосуда, наполненного благодатью, не выдержав которой сосуд разбился, но все разлетевшиеся в стороны осколки продолжают нести в себе частицы божественного света".

х х х

"Бог скрыт в облаках или прячется за домом сапожника".

х х х

Шагал просит научить его видеть мир по-новому. " В ответ город разрывается, как струна скрипки, его обитатели поднимаются в воздух, а краски на холсте смешиваются, превращаясь в вино".

Многие мысли Шагала и его книги могли бы служить эпиграфом к моей жизни. Поэтому здесь появилось это лирическое отступление.

Х Х Х

В 1952 году был самый пик антисемитизма, который разожгли благодаря сфабрикованному "Делу врачей". Мы тайком собирались у Гриши Х., который в одной из комнат своего дома (это была тёмная комната без окон) включал приёмник, мы слушали "Голос Америки", за что могли получить 25 лет тюрьмы. Все рисковали, но комната набивалась битком.

Весь мир был потрясён тем, что делал Сталин. Демонстранты несли портреты Гитлера и Сталина рядом, карикатуры, где они обнимались, и подпись: "Он доделает то, что не сделал Гитлер". В Израиле юноша бросил бомбу в Советское посольство, за что получил пожизненное заключение. Это дало повод СССР порвать дипломатические отношения с Израилем, которые были восстановлены лишь при Горбачёве в 1991-м году.

СССР снабжал оружием Сирию, Египет, Ирак, Иорданию, Алжир, Ливан, Ливию. И все эти семь стран в 1967-м году напали на Израиль. Это была Шестидневная война, во время которой войска всех этих стран были разбиты.

В 1952-м году врачей объявили шпионами "Джойнта", что было глупостью, чушью: "Джойнт" - это благотворительная организация, члены которой собирали пожертвования, чтобы помочь пострадавшим от войны.

В центре Бобруйска, на улице Карла Маркса, огромными буквами было написано: "Жиды, убирайтесь в Израиль!".

5 марта 1953 года умер Сталин. Врачей реабилитировали. Впервые осудили палачей - "за недозволенные способы ведения следствия". Врачей зверски пытали, под пытками они умирали.

Илья Эренбург в своей публицистической повести "Люди, годы, жизнь" пишет, как люди подходили к стенду, где висела газета со статьёй "Врачей реабилитировали". "Давно бы так", - говорили простые русские рабочие.

Мы и наши учителя не скрывали своей радости и при встрече спрашивали: "Вы читали?!".

У нас были замечательные учителя. Когда я сдавал экзамен по литературе, поступая в Горный институт, меня спросили, какую ленинградскую школу я кончил, и были очень удивлены, узнав, что школа была в Бобруйске.

По литературе у нас была Софья Ильинична, которая не только высоко оценила моё сочинение, но и отнесла его в редакцию местной газеты "Коммунист", и его поместили почти без сокращений.

Школьные экзамены позади. Я и два товарища готовимся поступать в ВУЗ. В сарае, где пахло сеном и дровами, мы на больших листах фанеры доказывали теоремы.

Мои два друга готовились в медицинский, а я - в Горный, так как там была самая большая стипендия, на которую можно было прожить.

И вот мы втроём в Ленинграде. Лима встретила нас, родители накрыли на стол, все были в восторге. Красивая девочка, радушные родители - нам, голодранцам из провинции, это было лестно.

Ленинград поразил нас не только красотой, но и обилием продуктов: красная и чёрная икра, охотничьи колбаски, сливочное масло, сахарный песок - в других городах всё это было дефицитом.

Начались экзамены. Я сдал всё на 4 и 5, последний экзамен - физика. Мне нужна "пятёрка", иначе я не пройду по конкурсу. Я всё ответил, а педагог ставит 4. Я набрался нахальства и сказал: "Извините, но мне нужна "пятёрка". Педагог возмутился, но дал мне 20 вопросов, если хоть на один не отвечу, поставит "двойку". Я сел их обдумывать. Мои друзья за дверью недоумевали: "Неужели Юлька физику завалил?". Их уже зачислили, и они пришли за меня "болеть".

Я ответил на все вопросы, а один - никак! Оказалось, что в условии была неточность. Педагог ставит мне "пять", и я становлюсь студентом. Я хотел его поблагодарить, но не нашёл, видимо, он был из приглашённых.

Лима в институт не попала, родители увезли её в Одессу, там она училась и вышла замуж.

Горный институт

Горное дело - это не наука, это искусство.

Учиться в Горном было трудно, даже с тройками давали стипендию - 8 экзаменов в семестр.

Первый экзамен на первом курсе был 2-го января. Мы встречали довольно бурно Новый год, и я пришёл неподготовленным. Предмет - Общая геология - это как сказка. Земля состоит из кремния, слюды и полезных ископаемых: угля, золота, драгоценных камней, самоцветов. Горы образуются в результате землетрясений, извержения вулканов. Горы разрушаются за счёт морских прибоев, оползней и т.д. Мне попался вопрос: "Влияние морских волн на разрушение прибрежных скал". И я начал фантазировать: "Волны обрушиваются на берег силой в десятки килограммов". Педагог поднял глаза... Очень добродушный пожилой профессор собирал анекдоты из студенческих ответов, он что-то записывал. Я решил увеличить: "Сотни килограммов на 1 квадратный метр". Он опять посмотрел на меня, тогда я решил перейти на тонны... Он рассмеялся и спросил: "Вы не охотник? Все охотники сочиняют небылицы. За находчивость ставлю вам "удовлетворительно". Больше так безответственно я не поступал.

Один раз завалил математику, но не стал напиваться с горя, как это делали многие, а пришёл домой и, не вставая, сидел до глубокой ночи, просматривая две объёмистые тетради с формулами. Утром пришел сдавать с другой группой. Профессор, увидев меня в коридоре, сразу пригласил: "Заходите, Голод, готовьтесь и не волнуйтесь". Профессора наши были эрудитами, относились к нам с уважением. Я успешно сдал экзамен. Больше у меня таких "проколов" не было, я серьёзно готовился и сдавал с первого раза.

У меня был друг Сенька Лопатин - красавец, весельчак, талантливый, но очень легкомысленный. Его отчислили за неуспеваемость с первого курса. Приезжал его отец, полковник, хлопотал, но ничего не помогло, и Сенька пошёл в военное училище.

А на первом курсе мы с ним ходили в Филармонию. Когда я пришёл из армии, не знал, чем отличается опера от оперетты. А тут такое заманчивое слово - "Филармония". Я увидел афишу "Леонид Коган", мы взяли билеты в долг у уполномоченной* и пошли. В

СНОСКА N 10

зале тишина, вдруг Сенька на весь зал, громогласно, да ещё с крепким словцом: "Здорово играет!". На нас сразу обратили возмущённые взгляды. Постепенно мы окультурились. Слушали Эмиля Гилельса. На концерт Рихтера Сенька не хотел идти, но уполномоченная объяснила нам, что Рихтер - один из лучших пианистов, но он невыездной, так как немец. Гилельс к этому времени был уже лауреатом и не раз возвращался с триумфом из заграницы.

Для меня Сенька** был единственной отдушиной в области музыки; многие были очень

СНОСКА N 11

далеки от театров и Филармонии.

Был ещё юноша, который увлекался классической музыкой, сын генерала, Васильев. У них был в Невском районе свой дом с бассейном, во дворе - машина "Победа". В то время это была неслыханная роскошь. Васильев был скромен, не участвовал в попойках и драках. Но учёба давалась ему нелегко, я помогал ему, и он приглашал меня на бокал пива. Позднее он помог мне с работой.

Ещё один студент из глухой деревни под Архангельском, не получивший ранее крепких знаний, приходил ко мне домой за помощью в учёбе. Как-то он пришёл в сильный дождь, слышу - у него в ботинках вода чавкает. Носки были рваные. Я ему подарил новые носки, угощал чаем, кормил. Звали его Эдик Дуркин. Потом он взлетел по служебной лестнице и оказывал мне всегда уважение и поддержку. Через 15 лет мы встретились в Чупе. И он вспомнил эпизод с носками.

Студенты были очень разные: совсем юные - со школьной скамьи, фронтовики, сверхсрочники (сейчас их называют контрактниками). Ко всем профессора обращались на "Вы". Был у нас самый маленький студент, на вид лет 13-15, ростом 150 сантиметров и очень худой. Когда мы знакомились, все назвали имя и фамилию, а он представился Виктор Помпеевич Дмитриевский. Его так и звали все годы - Виктор Помпеевич. Были у нас двое Громовых - большой и маленький. После третьего курса "маленький" вымахал почти в два метра.

После каждого курса мы ездили на практику, где нас знакомили с угольными, железорудными и другими шахтами. После второго курса мы уже работали и получали зарплату. Мы с Борей Алексеевым попали в Ленинград - Сланцы. Он, чтобы заработать, взял самое трудное - работал навалоотбойщиком, приходил смертельно уставший, сразу ложился спать. Я работал электрослесарем. Высота лавы 140 см, поэтому работать приходилось согнувшись. Хорошо, что на голове каска, так как постоянно ударяешься о кровлю. Иногда кровля начинала опускаться, тогда участок уже не эксплуатировался, и нужно было эвакуировать оборудование, чтобы оно не пропало. Это очень тяжёлая работа: оборудование из толстого металла, 120 см длины, 60 см ширины, вес 90 кг. Мы как-то с Борей взялись за эту работу, трудились целые сутки, нам хорошо заплатили, и я послал отцу немного денег.

Профессор Васильев рассказывал нам, как живут шахтёры в США. Мы слушали с восхищением и завистью. Это стало возможно только тогда, когда умер Сталин, так как до этого такие рассказы могли закончиться печально.

Итак: сначала строится посёлок, где каждому семейному рабочему предоставляется дом с удобствами - ванной, душем и туалетом. У нас - бараки, душ общий для всех, туалет на улице. У них строятся дороги. У нас - грязь, ноги вязнут и разъезжаются. В шахтёрском поселке в США есть всё - магазины, школы, больницы, кино, рестораны. Шахтёры получают большие деньги и знают, куда их потратить (у нас - на водку). Машину могли купить после двух-трёх месяцев работы. Работали 3 дня в неделю по 10 часов. Горное оборудование в подземных условиях не ремонтировали (мы же чинили: лампочкой посветишь и ставишь заплаты). Если испортился комбайн, фирма немедленно поставит новый. Удивительно, как у нас в СССР всё было дефицитом - продукты, промтовары, оборудование.

В счастливые годы учёбы мы не очень задумывались над тем, что нас ждёт, куда забросит нас судьба. На практике мы видели грязные, неблагоустроенные посёлки, работа тяжёлая, опасная, неблагодарная. Обидно сознавать, что за рубежом всё иначе, что рабочие живут намного лучше, что условия жизни совсем другие. Но мы гордились тем, что довелось учиться в таком ВУЗе.

Санкт-Петербургский горный институт - старейший в мире. Первой была Фрейбургская горная Академия в Германии в 1765 году, затем Горная школа в Чехии в 1770 году. В 1773 году, в 70-й год существования Санкт-Петербурга Екатерина П 21-го октября повелела: "Быть по сему. Сие училище именовать горным кадетским корпусом". Из устава Горного училища: "Усердие к услуге отечества и к пользе оного любовь".

Старинное здание на берегу Невы. Массивные колонны. У входа скульптуры: Плутон похищает Прозерпину, Геркулес побеждает сына Земли Антея. Гигантские каменные изваяния напоминают, что Земля - единственный источник силы и богатства, что овладевший сокровищницей недр получит и плоды земного изобилия.

Не меньшую гордость и восхищение вызывал в нас город, в котором мы учились. Это - живая история. Здесь правили основатели города царь Пётр 1 и императрица Екатерина Великая, здесь гуляли Пушкин и Достоевский, Римский-Корсаков и Бородин, Чайковский и Петипа, наши современники Дмитрий Шостакович и Курт Зандерлинг, Евгений Мравинский - всех великих не перечесть.

В зале Дворянского собрания - ныне Малый зал Филармонии - играли Клара Шуман и Ференц Лист, здесь ошеломлял публику основатель С.-Петербургской консерватории Антон Рубинштейн.

В наши дни студенты пробирались по водосточной трубе в зал, где играл американский пианист Ван Клайберн - первый лауреат первого конкурса имени П. Чайковского. Здесь студенты приветствовали стоя Альфреда Шнитке, музыку которого запрещали. Здесь проходили сенсационные выступления Глена Гульда и первое потрясающее знакомство с худеньким 12-летним подростком Женей Кисиным.

Я немного забежал вперёд. А пока я ещё студент, мечтающий получить общежитие, за неимением последнего снимаю угол.

Угол - это кровать и стол в комнате, где живёт хозяин. Это была огромная коммунальная квартира на Васильевском острове. В квартире жили очень разные люди. Две шикарные комнаты занимал работник КГБ; в одной из комнат жила профессиональная проститутка, которая каждый вечер "охотилась" за мужчинами на Невском проспекте. Один мужчина жил в ванной комнате, спал прямо в ванне. Мой хозяин считал себя аристократом, но стакан после чая он не мыл, чтобы не смыть остатки сахара. Я платил за угол 150 рублей - одну треть своей стипендии.

Место в общежитии я получил в конце второго курса. Нас было пятеро, и мы остались друзьями на всю жизнь. Толя Касаткин - чемпион Ленинграда по бегу на дистанцию 3 км, человек редких душевных качеств. Перед сном он занимался физкультурой (с двухпудовой гирей, гантелями, штангой), ждал, пока все уснут, погасят свет. Но он так пыхтел, что спать было невозможно, его просили прекратить, и в него летели ботинки.

Лёня Рубинский с братом, оба высокие, стройные, красавцы, и Аркадий Юшкевич, который после танцев тщательно мыл руки, чтобы "смыть сифилис".

Мы подтрунивали друг над другом, ходили вместе в театр, слушали бесплатно концерты в конференц-зале Горного института, где выступали Соловьёв-Седой, театр оперетты и многие другие. В зале стоял прекрасный рояль фирмы "Steinwaj", хотя концерты пианистов были довольно редко, это для элиты.

Старейшая библиотека по геологии и горному делу, один из богатейших в мире Минералогический музей, хранящий бесценное собрание минералов и руд, - всё это способствовало становлению нашей личности, формировало любознательность и любовь к профессии. Редкостные минералы были подарены музею бывшими студентами Горного института, о чём напоминали таблички с именами.

Можно назвать целый ряд незаурядных имён тех, кто учился в Горном институте: декабрист Бестужев - Марлинский, Плеханов, известный геолог и литератор П.М. Языков (брат поэта Н.М. Языкова), основоположник геологии Азин, писатель-фантаст академик В.А. Обручев, известный палеонтолог и писатель И.А. Ефремов и др.

Были в Горном и легенды: Врангель дрался на дуэли с профессором Бокий из-за девушки. Она была пианистка, студентка консерватории.

Профессор Бокий был незаурядной личностью. Он основал целую династию в области минералогии. Обладая большими музыкальными способностями, он получил домашнее музыкальное образование и был меломаном в самом лучшем понимании этого слова. После истории с дуэлью он поступил на фортепианное отделение Ленинградской консерватории и закончил её за два года.

Наш Горный институт славился богатейшими традициями, в нём работали известные всему миру академики, которые много сделали для России.

И я надеялся внести свою скромную лепту в горное дело, что потом подтвердилось*.

СНОСКА N 12

После окончания института мы встречались каждые 10 лет в течение 50 лет. Организатором и душой встреч был Юра Громов-маленький, который потом стал 1,80 м. Наша комната прибывала на встречи в полном составе, и мы вспоминали, как спорили о любви, литературе, спектаклях.

Мы с чистой душой вышли в сложный, противоречивый мир нашей самостоятельной жизни.

Последний раз мы встречались в 2008 году, это были уже пожилые люди с палочками, но дух юности вселял в нас бодрость и оптимизм.

История любви

Бобруйск - город невест. Именно там я нашёл себе жену, но это было не быстро и не просто. Мне помогли интуиция и опыт, который я приобрёл, ухаживая за бобруйскими девочками. Они все были на виду, все хорошенькие, хозяйственные, но моя романтическая душа искала чего-то особенного.

Мои мысли не сразу остановились на будущей избраннице, так как она не была на виду, её нельзя было встретить на главной улице, так называемой Социалке, она там не гуляла, В Березине она не купалась, да к тому же злые языки судачили, что она уже живёт с морским офицером.

Ещё чуть-чуть, и я бы женился на Манечке, которая любила целоваться, вкусно готовила и ловко орудовала чугунками в печке с помощью ухвата.

Помог случай. Я уже был знаком с А.С. Грунт, она работала вместе с женой моего брата.

Как-то раз по её просьбе я привёз в Ленинград теплый свитер для её младшей дочери. Маленькая, худенькая девочка с двумя огромными лучистыми косами смотрела на меня с удивлением и страхом. Потом мы с ней подружились. Однажды я вынужден был залезть на второй этаж по водосточной трубе и через форточку попасть в комнату, так как она нечаянно захлопнула дверь, а ключи были внутри.

Как-то я зашёл в очередной раз, дома была Анна Соломоновна, она встретила меня восторженной улыбкой и пригласила в гости в Бобруйск, в каникулы, познакомиться со старшей дочерью.

Такой случай представился летом 1954 года. Мы с моим другом Борей Гайстером, будущим врачом (2 метра ростом), шли по Пушкинской улице и услышали что-то классическое - кто-то хорошо играл на фортепиано. В этот момент А.С. вышла на крылечко и пригласила нас зайти. Тут я впервые увидел Клару, и что-то ёкнуло у меня в груди.

Вечер удался на славу, все были в ударе. Мы рассказывали о своей студенческой жизни, А.С. была мастерица рассказывать о своих учениках. Потом был концерт. Клара играла отрывки из Концерта Грига, рассказывая интересный сюжет. Стоит прекрасный замок, в нём живёт принцесса, а кругом вода, волны бьются о стены замка, Принц борется со стихией и т.д. Всё это слышно в музыке: торжественные аккорды - замок, прекрасные мелодии - любовь, а борьба со стихией - это бурные пассажи, которые, как волны, обрушиваются на стены замка. Мне было очень интересно, а юная исполнительница сама была похожа на принцессу, и я, кажется, сразу забыл всех моих знакомых девочек.

Вечер продолжался. Боря с высоты своего роста станцевал "Танец маленьких лебедей" из балета Чайковского "Лебединое озеро", все хохотали.

А.С. испекла свой фирменный торт, получив заслуженные комплименты, и, наконец, мы покинули эту гостеприимную талантливую семью, обещав "заходить", а я твёрдо решил завоевать Клару.

Долгих два года я ждал, надеялся, терял надежду, потом обретал её вновь. Мы переписывались, я писал своей любимой нежные письма, а она подсчитывала грамматические ошибки. Но говорить я умел, и это было моим главным "оружием". Я шутил, она смеялась своим звонким колоратурным смехом. Я удивлял её своими знаниями в музыке. Я мог почти безошибочно узнать стили Баха, Моцарта, Шопена и других классиков.

"Мы удивительная пара из-под самовара, - говорил я, - но вместе мы сильны, так как моя профессия - это "соль" жизни, а твоя - украшение жизни".

Мы гуляли по широким проспектам прекрасного города, по набережным Невы. Мы бывали вместе в Филармонии, покупая входные билеты на "хоры"*, где слушали

СНОСКА N 13

шедевры фортепианной музыки в исполнении лучших пианистов.

Мы духовно обогащались, жадно впитывая культурное богатство любимого города, накопленное ещё со времён царской России. Ведь Петербург был столицей, здесь была резиденция царей, и всё это великолепие было для нас доступно - музеи, театры, пригороды.

Главный оперный театр имени С.М. Кирова (бывший Мариинский) поражал росписью потолка, красотой лож, огромными люстрами, ярко освещавшими золотое убранство всего зала.

Мы слушали оперы Глинки "Иван Сусанин" ("Жизнь за царя") и "Руслан и Людмила", исторические оперы Мусоргского "Хованщина" и "Борис Годунов" с богатыми декорациями, захватывающими массовыми сценами, с их первоклассными хорами, где пели воспитанники прославленной Ленинградской капеллы и Хорового училища.

Мы, конечно, бывали и в Малом оперном театре, где билеты стоили дешевле, а качество

спектаклей не хуже, чем в Большом оперном. Всё не перечесть, но "Травиата" и "Риголетто" Верди, "Евгений Онегин" и "Иоланта" Чайковского остались любимыми на всю жизнь.

Мы ездили в пригороды: город Пушкин с его роскошным Екатерининским дворцом и лицеем, где учился великий Пушкин, город Павловск - резиденция царя Павла, где он охотился, а мы гуляли по огромному парку; здесь же на вокзале сам Иоганн Штраус дирижировал своим оркестром и в конце своих гастролей сочинил вальс "Прощание с Петербургом".

Самым сказочным по красоте пригородом является Петергоф, где фонтаны и скульптуры создают фантастическое зрелище. Особенно впечатляет огромный фонтан со скульптурой Самсона, который разрывает пасть льву. Работники местного музея героически боролись за сохранение этих бесценных реликвий во время войны.

Мы были бедными студентами, очень скромно одевались, экономили на питании, но это нас не огорчало, мы были счастливы, приобщаясь к прекрасному.

Я уже почти не сомневался в своей победе над Кларой, как тут случилось ЧП. Мы, как всегда, встречались после её урока по специальности, она вышла с нотами, которые взяла в библиотеке, и я как джентльмен взял ноты и положил их во внутренний карман, свернув в трубочку. Ноты выпали и потерялись, Клара была вне себя от досады, она на месяц лишилась права пользоваться библиотекой, а ей во время сессии библиотека была особенно нужна. Я был "разжалован" и никак не мог себе представить, что из-за каких-то нот можно разрушить наш союз. Через некоторое время я всё же пришёл к ней с виноватым видом, но был изгнан... Прошло ещё некоторое время, я решился ещё раз прийти и неожиданно был "помилован".

Особенно сложно было мне встречать свою избранницу зимой. Полуботинки, лёгкое пальтишко, а мороз в ту зиму был сильный, пробирал до костей... Я простаивал часами, так как не было точного времени окончания урока, два выхода с разных сторон, я боялся её прозевать и не заходил вовнутрь.

Увидев, как я мёрзну, Клара сказала: "Хватит, давай поженимся". Легко сказать, а где жить и на что? Но молодость легкомысленна. 16 октября 1956 года мы собрались в ЗАГС, Клара ревёт и не хочет идти, а такси ждёт и все мои друзья ждут. Наконец, я сказал, что придётся платить за простой такси, тогда она опомнилась, и мы поехали.

Мои друзья сочинили замечательные стихи, хотя мой выбор они не одобряли. "Что ты будешь делать в шахте со своей "канарейкой"? - говорили они.

Клара снимала угол в шикарной квартире с роялем. Там мы и сыграли студенческую свадьбу. Было весело, непринуждённо, много самых фантастических пожеланий, из которых особенно запомнилось: "Желаем вам состариться на одной подушке".

После свадьбы ещё целый месяц я приходил ночевать в общежитие под хохот и насмешки моих друзей. Наконец, нам освободили комнату в этой же квартире: старшая дочь вышла замуж за моего друга Борю Гайстера, а хозяин помог нам остаться в Ленинграде.

Прежде чем перейти к этой истории, скажу, что мама Клары устроила нам пышную свадьбу в Бобруйске, где было много друзей семьи, их подарки сохранились на всю жизнь. Это изделия из цветного стекла под хрусталь - графины с рюмочками на подносах, фужеры и многое другое. Мама Клары существенно помогала нам в ответственные моменты нашей жизни. А ведь она была всего лишь учительницей, вдова с двумя детьми, но она много работала, экономно вела хозяйство и бережно собирала по крупицам средства для нас.

Х Х Х

К концу нашей учёбы профессор Консерватории Татьяна Петровна Кравченко, у которой училась Клара, пригласила нас на прощальный вечер к себе домой. Она жила на Кузнецовской улице рядом с будущим Парком Победы*. Вечер был замечательный. Все

СНОСКА N 14

ученики Татьяны Петровны получили очаровательных маленьких птичек - символ "птенцов, вылетающих из гнезда". Были танцы, и я танцевал с профессором, а потом

была игра. Каждый получил два слова, из них нужно было сделать четверостишие.

Мне досталось "рожки - ножки". И вот мой стишок, за который я удостоился звания "лучшего рифмоплёта":

Очаровательные ножки!

Мы из-за вас грешили...

И нашим жёнам рожки

Наставить тем спешили.

Опасные приключения в профессии

Каждый человек - дитя космоса, и сколько бы земная грязь нему ни липла, его, человека, задача стряхнуться и воспарить над судьбой.

(Григорий Горин. Планета "Рязан

Сытов

Наш шеф, отец трёх дочек, хозяин квартиры, где жила Клара, согласился нам помочь. Он познакомил меня с персоной высокого ранга, меня отправили на переговоры с начальниками карьеров, однако никто не хотел меня брать, всё было укомплектовано.

Но в нашей коррумпированной системе было возможно всё. Анна Соломоновна помогла деньгами, звонок высокой персоны, и я попал в распоряжение 19-го Стройтреста, оттуда на бетонный завод, где директором был Сытов Всеволод Михайлович.

Моя эпопея на бетонном заводе продолжалась 3 года и была продолжением моих детских и юношеских приключений.

Изматывающий режим с 6 часов утра до 11 ночи, недовольство снизу и сверху, постоянные выговора и как "дамоклов меч" увольнение или - страшно подумать - тюрьма. Директор Сытов был неплохой человек, но мы все были заложниками системы. Старое оборудование, бесхозяйственность, отсутствие необходимых материалов и сырья, напор со стороны партийных бездельников, уничтожающих всякую инициативу, сплошные лозунги, показуха и демагогия... Все работали за гроши, а начальство зорко следило, чтобы никто "не разбогател".

За эти годы я не только постиг производственный процесс и все сложные человеческие отношения снизу и сверху, но и "закалился, как сталь". Мне помогли мои местечковые корни, шестилетняя служба в армии и... жена, которая меня терпела, растила детей и зарабатывала больше меня.

Иду на работу, как на битву. Почти не было спокойных трудовых будней, бесконечные ЧП. Хороший начальник вынужден был идти на риск, чтобы поддержать рабочий ритм, не остановить производственный процесс.

Железобетонный завод N 4 - это огромный "организм" и по масштабам занимаемой площади, и по различным входящим в него компонентам. Здесь размещаются материалы, необходимые для получения бетона: гравий, щебёнка, песок, цемент, бетономешалка, пропарочные камеры, арматурный цех, башенный кран и др. Начальник цеха за всё в ответе.

Сейчас мне страшно представить, как я мог с этим справляться. Я был молод, энергия била через край, и в условиях постоянной нехватки каких-либо компонентов, когда нужно было находить выход и решать проблему, мне было интересно, несмотря на огромные трудности и риск.

Приведу несколько эпизодов из моей практики.

Нужна фанера, снабженец бьёт себя в грудь: "Фанеры в городе нет". Уже две недели завод не поставляет вентиляционные блоки для строительства. Посыпались жалобы, давят на директора, а директор Сытов на Голода: "Ищи выход, иначе уволю, будешь под забором ходить, никто тебя не возьмёт". Я прихожу в цех, мучительно думаю, чем заменить фанеру... И вдруг мой взгляд упал на многочисленные лозунги Хрущёва, главы нашего государства: "Наше поколение будет жить при коммунизме", "Догоним Америку по производству молока и мяса!", "Внедрить кукурузу!" и т.д. Все лозунги на фанере, краска немного оплыла, так как в цеху много пара. Я прошу крановщика снять все лозунги, "чтобы их обновить", и даю плотникам задание нарезать из этой фанеры закладные части для вентиляционных блоков.

Работа закипела, и я, довольный, часов в 11 вечера ушёл домой. Утром, как всегда, прихожу рано, смотрю - стоит директорская машина, а он обычно приходит позднее. Захожу, спрашиваю, что случилось? "Как что? Мне уже ночью позвонили, сейчас придёт комиссия, готовь сухари".*

СНОСКА N 15

Захожу в цех - работа идёт полным ходом.

В 12 часов явились из райкома, из Треста, из Главленинградстроя: "Исключить Голода из партии (Сытов молчит, зная, что я беспартийный), строгий выговор ему!". Сытов кивает. Ушли! Сытов зовёт в кабинет: "Ну что, Пётр 1?** Давай выпьем за твою находчивость...".

СНОСКА N 16

Второй эпизод. Мне нужен штукатур. Я пошёл в училище, нашёл симпатичную девчонку, она работала с огоньком, перевыполнила норму. Тут же явилась дама из отдела нормирования, и норму увеличили за ту же плату. Девочка уволилась, а рабочие ещё раз убедились, что хорошо работать вредно. Система не позволяла увеличивать производительность труда и объём выпуска продукции, в которой так нуждалась страна. Ведь людям негде было жить.

Третий эпизод. Нет цемента, не завезли, что делать? (Вечный вопрос!). Заглянул в силосно-цементную башню, цемента полно, но он весь на стенках уплотнён, поэтому не ссыпается вниз, в бункер. Высота башни 12 метров, опустить туда человека с ломом запрещено техникой безопасности. А если всё же рискнуть? "Есть добровольцы?"... Нашлись за особую плату. Хорошо обвязали смельчака верёвками, дали маску, четверо снаружи, как часовые, чтобы по первому сигналу вытащить его. За 20 минут (он работал с перерывами) он нарубил столько цемента, что три смены успешно работали.

Такие вещи начальник не имеет права делать, это превышает его полномочия и связано с уголовной ответственностью - "за умышленный риск, связанный с безопасностью рабочего". Потом рабочие сказали: "Если бы с ним что случилось, мы бы тебя бросили в эту башню"... Всё зло от начальника, да ещё и еврея в придачу. А от директора выговор мне обеспечен. Кстати, директор объявил выговор за нарушение техники безопасности, но сказал: "Молодец!".

Каждый день с семи утра начинается нервотрёпка: приходит платформа то с одной щебёнкой, то с одним песком, а для бетона нужно и то, и другое плюс цемент, а для железобетона ещё и арматура. Если чего-то нет, процесс останавливается, план не выполняется, рабочие теряют в зарплате.

Каждый месяц я получал стопку чертежей, так как изделия часто были несерийные, нестандартные. Разобравшись в чертежах, я объяснял рабочим, как сделать ту или иную работу. Иногда приходилось что-то менять, тогда нужно было согласовывать с проектировщиками, но они никогда не соглашались ни на какие замены.

И вот ЧП. Мы делали колонны для Некрасовского рынка. Я дал прочность с запасом, но изменил рекомендации проектировщиков. Для колонн нужна была арматура диаметром 32 мм, а такого железа нет, приходится делать замену. Я сделал 3 арматуры по 16 мм и кольцо сверху для прочности...

Вдруг мы получаем сообщение: "Рухнул рынок"... Сытов берёт меня в свою машину, и мы, бледные, приезжаем. Навстречу бежит знакомый прораб: "Твои колонны стоят"- бросил он на ходу. У меня отлегло от сердца. Оказывается, рухнула кровля.

...Через три года этой нервной работы я уволился, но с Сытовым мы встречались. Его уволили с работы, и я готов был ему помочь, уже договорился и документы привёз в Иркутск, но он нашёл что-то под Ленинградом, немного поработал и умер, не дожив до пенсии.

Трудности и опасности в нашей совместной работе сблизили нас и, несмотря на бесчисленные вынужденные выговора, я сохранил к Сытову симпатию, мне было искренне жаль, что так рано оборвалась его жизнь.

Дробление алмазов и лаборатория Юткина

С именем Юткина связана моя интересная и небезопасная деятельность по дроблению алмазов. Лев Юткин слыл чудаком и был для властей непредсказуемой, неудобной личностью. Талантливый изобретатель-самородок, человек незаурядный, творческий, он приносил обществу несомненную пользу. Он не терпел пустой болтовни, мог разогнать партийное собрание: "Хватит заниматься демагогией!" - и все расходились.

На его счету было более двухсот авторских свидетельств. Характер у него был крутой, и не все могли с ним работать. Но для меня его личность была привлекательна, в чём-то мы были схожи. Я всегда чувствовал себя независимым, как и он, а наличие творческой жилки повышало интерес к работе. Я искренне защищал его от нападок, и оба мы бесстрашно боролись с бюрократией.

Однажды он собрал весь коллектив и, указывая на меня, сказал: "Посмотрите на него, это ведь Моше Даян". Он всем давал клички, а мне никак не мог найти. И вот, наконец, нашёл.

Моше Даян был главнокомандующим израильской армией во время Шестидневной войны, которую навязали Израилю соседние арабские страны - Египет, Сирия, Иордания и др. Повсюду были слышны хвастливые речи, что за несколько дней Израиль будет уничтожен.

СССР поставлял арабским странам оружие и танки. У Египта было 3 тысячи танков, у Израиля - 700 старых танков.

На главном египетском фронте командовал Моше Даян. Он участвовал во Второй мировой войне и дослужился до полковника английской армии. Был ранен, потерял один глаз.

Военное руководство Израиля решило предупредить удар. Накануне назначенного наступления на страну поднялась израильская авиация и прямо на аэродроме уничтожила египетские самолёты.

3 тысячи танков двинулись на страну, они были уже на Синайском полуострове. Моше Даян сделал клин с фланга, дошёл до Суэцкого канала, повернул на Каир и перерезал все возможности снабжения. Без бензина танки встали, без воды в пустыне танкисты умирали от жажды, они попали в собственную ловушку и начали сдаваться в плен.

Война закончилась через шесть дней. Весь Восточный Иерусалим и территория до реки Иордан были освобождены. Король Иордании (он был лётчиком) облетел линию фронта и, увидев, как бегут его войска, попросил перемирия.

На сирийском фронте бои шли на Голанских высотах, там было мало солдат, и молодой (30-летний) генерал в поношенных сапогах и прожжённой солнцем гимнастёрке приказал закопать танки в капонир и стоять насмерть.

Героизм израильских солдат и офицеров поразил мир, а Моше Даян - герой, стал всеобщим любимцем. Возникла мода закрыть один глаз, чтобы быть похожим на него.

В египетской армии были советники из России, они получали большие деньги. После такого позора их выгнали из Египта в 24 часа. Президент Египта заключил мир с Израилем, были установлены дипломатические отношения. Его примеру последовал король Иордании.

Я смотрел в Ленинграде парад победы в Израиле. По площади шли девушки-военнослужащие - одна краше другой. Потом тысяча захваченных танков - все советского производства.

Мы работали в СССР, получая нищенскую зарплату, а деньги шли на вооружение, которым бесплатно снабжались арабские страны.

Но вернёмся к Юткину. Он носил маленькую шапочку, как академик, но некоторые считали его евреем и шапочку принимали за кипу. Сам он говорил: "Я антисемит, но Юльян Голод - это исключение".

В своей работе Юткин использовал электрогидравлический эффект. Когда я пришёл к нему работать, он был автором нескольких интересных книг, в одной из которых он описывал свой опыт дробления алмазов. Юткин сделал вывод, что алмаз дробить невозможно, так как при высокой температуре и большом давлении, которое образуется при высоковольтном разряде, он превращается в графит и теряет свою ценность.

Я решил проверить и начал с небольших параметров обработки, и вдруг ... получаю блестящий результат. Оказывается, способом электрогидравлического эффекта алмаз можно дробить без большого процента потерь, как было при механическом дроблении.

Я получил авторское свидетельство и какие-то гроши, так как вынужден был ввести в авторский коллектив 12 человек - вышестоящих руководителей, которые никакого отношения к этой работе не имели, но такова была советская система.

Моим изобретением заинтересовалось Министерство финансов СССР. Начальником отдела обработки алмазов был полковник КГБ, контролёры - офицеры КГБ не ниже майора. Отдел назывался "Касса ценностей" Министерства финансов СССР.

В гостиницу подавали "Волгу", занавески закрывали шофёра и улицы Москвы, чтобы я не узнал, куда меня везут. Гостиница была лучшей в Москве, и жил я там целый месяц, хотя больше десяти дней быть в командировке не разрешалось, а тут запросто Министр финансов продлил командировку.

Через некоторое время мы с моим другом Месеняшиным сделали новую установку по дроблению алмазов, более усовершенствованную, и вместе работали в Москве.

Опишу "забавно-смертельный" случай. Месеняшин простыл, для его лечения прошу у полковника спирт. "Я дам, но если попадётесь, меня не выдавать". Спирт в кармане, мы идём, вдруг окрик: "Стой!". Мы остановились и стали бледные от страха... "Вытрите ноги!". Оказывается, к ногам могли прилипнуть алмазные крошки, а каждая крошка алмаза - это ценность.

Ещё случай, когда в шланге после промывки остались частицы алмазов, ко мне с претензиями, как будто я хотел утаить, но разобрались, пронесло. Ведь я до алмаза не дотрагивался, это делали операторы, я только включал и выключал установку, нажимая кнопки.

Интересно, что на Абразивном* заводе имени Ильича, где я дробил алмаз, не было этих

СНОСКА N 17

церемоний, я брал алмаз в карман и шёл к своей дробилке. Они были очень довольны результатами эксперимента, так как раньше теряли 30 %, а электрогидравлический эффект давал только 1 % потерь - колоссальный успех!

Начальник цеха Юрий Ковальчук благодаря такому успеху сделал себе головокружительную карьеру - стал директором завода, потом начальником Главка.

А Юльян Голод оставался скромным неостепенённым инженером с окладом 130 рублей, из которых на руки оставалось 90 рублей на всю семью, в которой было уже трое детей.

Через некоторое время Юткина сняли с директоров, трехэтажное здание, построенное по его инициативе, занял п/я (почтовый ящик), всех сотрудников еврейской национальности уволили, а были талантливые ребята, которые занимались обнаружением подводных лодок с помощью электрогидравлического эффекта, они почти все уехали в США.

Юткин прозябал в бывшем польском костёле и работал в Министерстве сельского хозяйства. По его рекомендации поле вспахивали электроразрядом, освобождая связанный азот, и получали высокий урожай.

Директором МЛЭГЕ** стал Пряхин, человек не интересный и не творческий. Меня он "ценил", я

СНОСКА N 18

привозил ему из Москвы коньяк (в Ленинграде не было). Благодаря нашей "дружбе" я получал два месяца отпуска (без содержания), и мы всей семьёй несколько лет подряд отдыхали в Крыму, рядом с известным детским интернациональным лагерем "Артек". В те годы черноморское побережье ещё не было застроено огромными гостиницами, мы снимали небольшой сарайчик в двух шагах от моря. Клара сама готовила, мы наслаждались прекрасными овощами и ароматным подсолнечным маслом, это было нам доступно по цене. Загорелые и отдохнувшие, мы возвращались к трудовым будням.

Немного раньше мне пришлось отказаться от заманчивого предложения. Директор завода в городе Приморске под Выборгом предложил мне должность главного инженера с хорошим окладом и трёхкомнатной квартирой. Он и даже его жена долго меня уговаривали, но Клара отказалась, так как ей нужна была Филармония. Не зря мои друзья удивлялись, что я женился на "канарейке".

Вскоре произошла детективная история с моим устройством на работу в ГИПРОнинеметаллоруд. Там был секретарём парторганизации мой друг и хороший человек Толя Касаткин, с которым мы жили в одной комнате в общежитии Горного института. Толя меня порекомендовал, я пришёл, понравился и показал паспорт.

Директор сразу изменил тон и сказал: "Знаете, у нас такие специфические условия работы, вы не справитесь". Толя был весь красный от стыда, хотя я его предупредил, что меня не возьмут только

потому, что я еврей.

Вскоре директор ушёл в отпуск, и Толя "протащил" меня. Он позвонил мне и сказал: "Юлька, приезжай, директор в отпуске, мы попробуем тебя оформить". И ... получилось. Я ездил в самые дальние уголки, командировки продолжались по 3 месяца, опасность подстерегала на каждом шагу: один наш сотрудник погиб, его "проиграли в карты" уголовники, которых ссылали в эти места.

А места были удивительные, первозданные, никакой цивилизации. Летишь от Иркутска до "Мамы" 3 часа, и внизу океан тайги. Ни дорог, ни огней города, ни машин, кругом сопки, сопки... и гольцы (название образное - голые верхушки сопок). Вода с гольцов стекает в реки, реки горные, вода холодная (+4 градуса).

Почему назвали посёлок и реку "Мама"? Есть разные версии. Увидел человек эту красоту и воскликнул: "Мама, какая красота!". По другой версии, сплавщики леса иногда попадали в излучину реки, их несло прямо на скалы, и они кричали: "Ой, мама!".

Душа моя требовала романтики, и я её получал в разных вариантах и в достаточном количестве.

Зима, раннее утро, занимается заря, солнца не видно, но снежные вершины становятся розовыми, от ветра они полыхают, разрастаются, как пожар. Огромные просторы бело-розовых вершин - фантастика. Если бы я был художником, мог бы создать шедевр.

А ночью так темно, что звёзды светят, они сверкают, как алмазы, на чёрном небе. В большом городе нет такой глубокой черноты, ведь огни большого города не гаснут даже ночью, а здесь - ни одного огонька. И видно, как летят спутники, они похожи на звёздочки, но движутся и этим отличаются.

Снег в тех местах тоже особенный. Он настолько чистый и такой белый, что глаза устают. Смотришь на эту красоту, на этот сверкающий белизной снег, и в глазах слёзы, люди одевают тёмные очки. Снега очень много, оступишься на шаг от тропинки - утонешь в снегу, провалишься по макушку.

Красота этих мест, их величие, просторы, удивительные краски - это незабываемо.

Здесь летом бывают и белые ночи, когда "...одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса", как замечательно сказал А.С. Пушкин о белых ночах Санкт-Петербурга.

А зимой в полнолуние светло, как днём, хоть читай; сверху луна, снизу белый снег и огромные просторы, как море, где вместо волн сопки и гольцы.

Рано утром выйдешь из гостиницы - мороз, аж дух захватывает! Пар изо рта замерзает на волосах капельками льдинок.

Воздух обжигает и бодрит, бежишь умываться, вода в бочке покрыта льдом, разбиваешь лёд кайлом* и ледяной водой быстро умываешься до пояса, ух, как хорошо!

СНОСКА 19

А сосульки растут наоборот: снизу утолщение, вверх остриём.

Однажды летом на "Маме" я узнал, что такое смерч. Он накатывается неожиданно и молниеносно, вихрем захватывает всё с земли, поднимает и бросает, может поранить камнями, спрячешься за огромный валун, но всё равно колотит тебя камешками и песком. Провода повреждены, нет электричества, столовая не работает, бритва не работает, я отпустил бороду и выглядел старше своих лет.

Х Х Х

На слюдяных месторождениях в нашей стране всё делалось вручную, мы отставали лет на 100. Моя задача была механизировать процесс, и тема называлась "Механизация разработки пологих жил".

Посёлок "Мама" - это столица Мамско-Чуйского района с населением 30 тысяч человек и протяженностью 300 км. На этой территории 5 рудников, и на всех я проводил свои эксперименты.

Моё первое путешествие по посёлку было довольно опасным приключением.

Я поехал выбирать объект для работы. Пешком идти долго и трудно в гору по узкой тропинке. И я решил поехать на лошади, вспомнив своё военное детство. Вверх мы ехали с начальником производственного отдела, потом наши пути разошлись, и я спускался один.

Неподалёку проводились взрывные работы, о которых положено предупреждать специальным звуковым рожком, чтобы было слышно. Я спокойно спускался, как вдруг раздался взрыв! Лошадь встала на дыбы, потом резко рванула вниз, и я стремглав полетел через голову лошади в сугроб. На моё счастье, снег был глубокий, а бывает, что под снегом сучья, ветки и даже целые деревья, это же тайга. Каким-то образом мне удалось удержать поводок, иначе перепуганная лошадь могла убежать в тайгу, а мне пришлось бы за это отвечать.

Я отряхнулся, успокоил лошадь и... не могу найти тропинку вниз, все тропинки ведут вверх. Зимой темнеет рано, а тут ещё рассказы о том, что медведь-шатун загрыз человека. Я решил подняться, и ...о счастье, дальше шёл спуск.

Наконец, я прибыл в контору и увидел за стеклом окон любопытные лица: "Каков новичок!".

Они знали, что приезжие из столиц "работники" не выдерживают необычной и довольно трудной специфики работы и, как гастролёры, получив "боевое крещение", больше не появляются. Но со мной этот номер не вышел, я был спокоен, хотя походка после поездки в седле была комичная, и зрители, прильнувшие к стеклу, позабавились.

Чтобы стать на "Маме" своим человеком, нужно было пройти через разные "круги ада". Я не думал о том, что нужно завоевать авторитет, это получилось само собой. Помог мне в этом мой отчаянный нрав. Как в детстве, я не испытывал страха.

На Чуйском руднике "села" кровля. Это самый дальний рудник. Я сажусь в вертолёт, чтобы быстрей туда попасть и проверить, годен ли участок для работы. Рабочие увидели опасность и оставили участок. А мне было жаль его бросать, я взял фонарь и полез в камеру*, да ещё через щель во вторую, думая, что там кровля сидит ещё крепко, но и там

СНОСКА N 20

вся кровля была в заколах, и это было смертельно опасно. А я в своём порыве не чувствовал этой опасности. Под землёй в шахте всегда существует опасность, поэтому в критические моменты она как бы приглушена. Пошли слухи: "Г. входит в любую камеру". Один из наших сотрудников как-то был со мной и, вернувшись, заявил: "Г. самоубийца, я больше с ним не поеду".

Х Х Х

В мою задачу входило облегчить труд и повысить продуктивность работы. Я забираюсь в шахту, наблюдаю, изучаю, думаю. И если осенит идея, тебя, как током, ударит радость. Опишу один из многих случаев. Производят взрыв, который разрыхляет породу, затем из этой рыхлой массы выбирают кристаллы слюды. Всё это в шахте, где работают согнувшись, в плохо освещённой камере, где небезопасно и трудно дышать. Я придумал аккумулирующий скрепер, который захватывает руду и погружает её в вагонетки. Те вывозят руду на поверхность в обогатительный узел, где работать можно в нормальных условиях. Эта работа доступна женщинам. Слюда была очень дорогая, и процент полученной слюды прибавляется. Я получил авторское свидетельство и премию по новой технике.

За работу на Мамских рудниках я получил пять авторских свидетельств, все они носят экзотические названия: пневматическая пушка, метательная закладочная машина,

вибролюки и др.

Премии по новой технике я получал регулярно, но только одна десятая её часть попадала мне, остальное раздавалось начальству.

В конце года нужно было написать отчёт о проделанной работе, напечатать его, оформить, переплести, подписать у всех начальников, потом вынести на техсовет. В вопросах печатания и оформления наши девочки мне никогда не отказывали, а я о них не забывал, получая премии. Сам отчёт я писал довольно быстро и частенько "заливал", чтобы немного приукрасить трудовые будни. Ведь кроме меня в шахте на Мамских рудниках никто не бывал. Мой непосредственный начальник Виктор Петрович Балясов восклицал "Ну ты даёшь!", а после того как отчёт принимали "на ура", мы шли в ресторан отмечать. Вообще, мне с начальником повезло, он не был занудой и бюрократом, терпел мой вспыльчивый нрав и всегда предлагал верное лекарство от головной боли и прочего недомогания: "Идём, выпьем".

На "Маме" я вскоре стал "своим" человеком, меня встречали по первой категории, присылая директорскую "Волгу". Номер в гостинице "Люкс" состоял из двух комнат, правда, без удобств, а туалеты на улице и на проезжей части, чтобы можно было подъехать для очистки. Мой приезд отмечали застольем, где было "море" выпивки. Иногда я пытался увильнуть, но разыскать меня было несложно, тогда я научился пить один раз большую кружку и запивать сладким чаем, что помогало оставаться трезвым.

О моих способностях к выпивке ходили легенды, и однажды в гостях у Бурлуцкого*, когда

СНОСКА N 21

его жена поставила рюмочки, хозяин воскликнул: "Ты что гостя обижаешь, ему кружку подай!".

Поездки на "Маму" сопровождались целым рядом трудностей. Необходимо было иметь специальное обмундирование: ватные штаны, тёплые технические куртки, валенки - зимой на "Маме" сильные морозы, а в Ленинграде - мокрый снег, дождь, слякоть. Трудности начинались уже по приезде в Иркутск, так как на "Маму" летали небольшие самолёты, и все желающие не могли улететь. Иркутский аэропорт не справлялся с потоком пассажиров, и однажды произошло ЧП. Мой сотрудник, славный малый Ваня Архипенко, должен был помочь мне с отправкой на "Маму" оборудования по новой технике. Он вылетел на неделю раньше меня, и я не сомневался, что он уже на "Маме". Каково же было моё удивление, когда я увидел своего красавца Ваню похожим на бомжа. Он был смертельно уставшим от недосыпания, небрит, немыт, нервный, в состоянии отчаяния. Условия ожидания в Иркутском аэропорту ужасные. Негде не только спать, сесть негде. Гостиницу получить невозможно, кругом грязь, туалет загажен.

Я немедленно позвонил Васёвой*, она тут же дала нам гостиницу, где Ваня принял

СНОСКАN 22

божеский вид, и через два дня мы улетели на "Маму". Васёва работала в отделе по обслуживанию депутатов Верховного Совета СССР.

А Ваня Архипенко по приезде в наш институт подал заявление об увольнении, написав, что на такой работе могут быть или фанатики, или идиоты. У меня эта характеристика вызвала горькую усмешку. И всё же годы работы на "Маме" были для меня хотя и трудными, но творческими. Я чувствовал свою востребованность, люди относились ко мне с уважением, помогали в трудных ситуациях.

Я был на "Маме" гостем с Большой земли. Однажды управлящий комбинатом "Мамслюда" Елистратов спросил, не нуждаюсь ли я в чём? Я попросил красной рыбы, чтобы порадовать жену и детей, а то в семье уже начались "волнения" из-за моих длительных командировок. "Отоварить его так, чтобы деньги остались только на трамвай!" - приказал Елистратов начальнику ОРСа**. Я получил массу дефицитных вещей

СНОСКА N 23

и огромную рыбину, которую едва смог упаковать. В Иркутске в камере хранения дежурная пошутила: "Так ты рыбку везёшь, ну я головку-то отрежу".

х х х

Голод на Маме,

Голод в Чупе,

Голод в Иркутске,

Голод везде*.

СНОСКА N 24

На "Маму" продукты завозили регулярно, но были и перебои. Осенью обычно речные перевозки приостанавливаются. Река покрывается льдом, пускают бульдозер, он очищает от снега, лёд посыпают песком, и машины идут как по асфальту.

На "Маме" были продукты - красная рыба, чаи, мясо, крупы (рис, гречка) и др. Чиновники устраивали себе командировку на "Маму", чтобы закупить продукты. Вдруг началась паника, переполох, стали скупать соль и спички. А всё из-за телеграммы: "Голод на "Маме" будет 24 октября". Паника с телеграммой продолжалась, пока управляющего Гока-Мам-слюда Кузакова не вызвали в райком. "Как с продуктами?" - спрашивают. "Хватит на 5 лет". - "Что это за телеграмма?" - "Это наш сотрудник по фамилии Голод сообщает о своём приезде".

А виной всему дефициты. Ведь даже позвонить по междугороднему телефону так просто было нельзя, лимит, нужно было разрешение директора. А я занимался испытанием нового оборудования на полигоне под Ленинградом и попросил своего начальника дать телеграмму. Если бы я сам дал телеграмму, она бы звучала иначе: "Приеду 24 октября - Голод". Вот такая "опасная" фамилия. Но у нас в армии были три "опасные" фамилии, иногда на перекличке они шли подряд: Голод, Беда, Хуже.

Был ещё один смешной до неприличия случай в нашей семье. Я был в командировке на "Маме". Позвонил знакомый, подошёл кто-то из сыновей, и произошёл такой диалог:

- Попроси маму к телефону*.

СНОСКА N 25

- Она не может подойти, она в ванной.

- А папа?

- Папа на "Маме".

Наш знакомый не был в курсе, что такое "Мама", и онемел от удивления и недоумения. А мы потом долго смеялись.

Х Х Х

Еврейского характера загадочность

Не гений совместила со злодейством,

А жертвенно хрустальную порядочность

С таким же неуёмным прохиндейством.

(Игорь Губерман "Иерусалимский дневник")

На "Маме" не хватало запасных частей к перфораторам, которые бурят породу (место, где находится слюда, - это скала). Эти запасные части выпускал единственный на весь Союз завод "Пневматик" в Ленинграде. Послали лучшего снабженца с рыбой, водкой... Директор отказал, отправил к заместителю по сбыту Карасику: "Ничем помочь не могу...". А все рудники должны остановить работу, нечем бурить породу. Вдруг Аюш Павлович Еринчеев** воскликнул: "Так у нас же есть Голод в Ленинграде!". "Скорей звони!" -

СНОСКА N 26

сказал Кузаков.

Позвонили, я написал письмо, начальство подписало. Отправляясь к Карасику, я не был уверен в успехе, хотя это был мой друг по институту. Я рассказал, как тяжела работа на рудниках, что институт помогает механизировать труд, что периодически бывают премии по новой технике и он, конечно, не будет забыт. Вспомнили годы учёбы и как жизнь далека от идеалов. "Хорошо, сделаю, чтобы помочь науке",- сказал Карасик. На "Маме" была сенсация! Такие "львы" поехали с дарами, а Голод без "даров" всё сделал. Рудники заработали... Мамчане получили целый контейнер запасных частей, а мне присвоили имя "Голод Мамский".

Половину своей жизни я проводил в командировках. Интересные слюдяные месторождения были в Карелии, я частенько бывал в поселке Чупа.

Карелия - это красавица с голубыми озёрами, которую нельзя забыть. Приезжаешь домой, а эти сказочные картины так и стоят перед глазами, и снятся тебе "остроконечных сосен вершины над голубыми глазами озёр"***.

СНОСКА N 27

В то время (70-е годы) озёра ещё были полны рыбы, а лес - ягод и грибов. Я привозил вёдра брусники, грибов, рыбу - всё это было большое подспорье для семьи, было вкусно и экономно. Иногда такое изобилие продуктов нам было не одолеть, тогда мы с удовольствием делились с друзьями, коллегами, соседями.

В Чупе работали мои друзья-однокашники. Дуркин был директором комбината "Карелслюда". Однажды мы отправились рыбачить, лёд ещё был не совсем крепкий, а Дуркин решил с шиком проехать на своей машине. Вдруг лёд начал прогибаться, и мы

могли утонуть, такие случаи были нередки. Но, к счастью, озеро было небольшое, Дуркин нажал на газ, и мы выехали к берегу. Зимой рыбачить интересно. Делаешь поглубже лунку во льду и только успевай вытаскивать рыбу. Я был новичок, а новичкам везёт, и ведро рыбы идёт на "скоросол". Рыба живая, прямо с чешуёй - нужно только выпотрошить и нарезать на куски, опустить всего на 5-7 минут в крепкий соляной раствор (вода из озера) и подавать на стол. Когда ешь рыбу, она ещё "дышит", вкус у неё особенный, она просто тает во рту. Этот чистейший витамин, очень полезный для здоровья, является первоклассной закуской, и мы сдабривали его немалой дозой спиртного.

Однажды была конференция работников слюдяной промышленности. Всех гостей разместили на базе отдыха под Чупой, на берегу озера. Все ринулись на рыбалку с сетями, усыпали всё озеро. Тут появляемся мы с Касаткиным на лодочке, и все подзуживают, желая нам поймать хотя бы лягушонка. У них ничего не ловится. А я эти места знал и говорю: "Поворачивай направо!". "А почему, ведь все прямо едут?" - спрашивает Толя. "Ну, Юлька, смотри!". Мы поехали, это было неблизко, а там рыбачья артель. Рыбы полно. Я достал бутылку, мы получили 2 ведра рыбы, ещё немного погуляли и плывём обратно часа через 2, а те за день ничего не поймали. К счастью, местных не было, а то бы они нас быстро разоблачили, а гости и не догадывались, так и поверили, что мы наловили столько рыбы.

По дороге домой в поезде рыболовная эпопея продолжала обсуждаться. Один из влиятельных чиновников, восторгаясь "мастерством" в ловле рыбы, пообещал содействовать моим научным опытам, хотя раньше он всегда говорил, что мои научные эксперименты мешают производственному процессу.

В Чупе активно внедрялись вибролюки, это меня очень радовало, и рабочие были в восторге. Но премии по новой технике все охотно получали, а внедрять новое не хотели, так как система не давала в этом заинтересованности (волокиты много, а зарплата та же).

С вибролюками произошла забавная история. Вибраторы для вибролюков мы взяли на бетонном заводе. Купить их было невозможно. Всё по лимиту, по плану. Наше плановое хозяйство было на самом деле ужасно бесхозяйственным. Дали разнарядку на такое-то количество вибраторов, вот их и получают, хотя спроса на них нет. Я приезжаю на бетонный завод, а там мой друг Боря Алексеев. Он говорит: "Бери побольше, нам их некуда девать, только вызови специализированную машину". Я приехал на автокране, поставил вибраторы аккуратно на площадку слева и справа от крана и еду медленно, вахтёр не обращает внимания, он следит, чтобы не вывезли бетонные изделия для дачи, а мои вибраторы стоят так, как будто это часть крана.

И тут я вспомнил юмореску Аркадия Райкина. Конец года, нужно истратить деньги, иначе на будущий год уменьшат сумму. А это овощная база, где уже всё есть, и купили ... рояль. Для чего? Будем в нём хранить картошку.

И ещё один случай, связанный с вывозом литья. Для моей метательной машины нужны были литые диски. На заводе их охотно сделали за пару бутылок спирта, а спирт - это валюта. Но предупредили, что вывезти трудно. Я начал думать и вспомнил фильм "Каховка". Жаров отправил машины вперёд, а сам на последней машине размахивает бумагой, как будто это разрешение на вывоз. Я сделал то же самое. Стою на подножке, размахиваю листом, шофёр проехал, а я спрыгнул с подножки и с этим пустым листом спрашиваю, где тут остановка автобуса. Вахтёр разразился трехэтажным матом, но дело сделано... Приехал на опытный завод к своему другу Володе Веселову: "Так ты вывез! Ну, Юлька, я не сомневался, что ты сможешь". А я подумал, что все эти неимоверные усилия, фантазия, риск не для себя - для науки, а законно ничего не сделаешь. Ведь то, что я сделал, это "хищение социалистического имущества", за это я мог получить 7-10 лет тюрьмы.

Друзья постоянно помогали, и дружба приносила много радости. Был интересный эпизод. Я приехал в Москву, мне нужно подписать бумаги у Дуркина. Он занимал в это время высокий пост. Шло совещание, оно могло затянуться надолго, я заглянул. Увидев меня, Дуркин прервал совещание, заявив: "Ко мне друг приехал, перерыв". На совещании была верхушка нашего института, и они с любопытством поглядывали, что это за друг приехал?

Как-то Дуркин приехал к нам в институт с проверкой. С ним ходила свита - директор, парторг и др. Заходили в разные отделы, а горный пропустили. Дуркин спросил: "А где Голод работает?". Зашли к нам в отдел, и он сразу ко мне подошёл поздороваться. Пошутили, и свита пошла дальше, а молву разнесли: "У Голода есть "рука" в Москве".

Мои "приключения" продолжались. Мне нужен был транспортёр. После некоторого раздумья я пошёл на железобетонный завод, где когда-то работал. Мастер меня узнал, вспомнил, как на каждой оперативке мне объявляли выговор с последним предупреждением, он мне сочувствовал. Я попросил транспортёр на время, обещал вернуть, как только закончу испытания. Он мне поверил. Люди на заводе меня запомнили. Как-то я встретил работницу, она говорит: "А вы всё такой же кудрявый". В Свердловске в командировке слышу: "Юльян Борисович!" - тоже два парня с завода.

Но с женщинами-бетонщицами работать было трудно, они ревновали: "Вот Маше дали отгул, она смазливая, она вам нравится, а мне не дали". - "И ты мне нравишься, но Маше нужно к врачу, а ты не указала причину".

Однажды с женщинами произошло ЧП. Целая делегация женщин, которым снизили расценки, явилась в кабинет. Они спустили штаны и, повернувшись ко мне задом, заявили: "На-ка, начальник, выкуси. Мы за такие расценки работать не будем!". Я рассвирепел, хотя всегда был вежлив с ними и не отвечал на их отборную брань. Но в этот раз я крикнул: "Вон!" и так стукнул кулаком по столу, что сломал стекло, которым он был покрыт.

Потом я уже положил на стол оргстекло, но, к счастью, такой случай больше не повторился. Ведь в снижении расценок я был совершенно не виноват, но они этого не понимали.

Как бы ни была сложна ситуация, всё же в моей работе было много творчества, было стремление победить бюрократию, а приключенческие методы решения проблемы превращали меня в озорного мальчишку из моего детства, который не испытывал страха. Бестрашно сражался я с начальством, отстаивая своё право на премию по новой технике, которую они старались мне урезать, чтобы побольше взять себе.

Всё же однажды нам удалось съездить в Италию, что было для меня праздником, а для жены потрясением. Она сказала, что всех работников творческих профессий нужно отправлять в эту удивительную страну-музей за государственный счёт, а вначале не хотела ехать, сказав: "Мне только Италии не хватает".

Жили мы трудно, хотя два человека с высшим образованием, оба работали много, никаких излишеств не позволяли. Машину мы смогли купить самую дешёвую - ушастый "Запорожец". К этому времени жена с детьми не ездила на лето к маме в Белоруссию, и мы сняли дачу под Ленинградом. Туда мы и ездили на этой машине по выходным и привозили дары леса - ягоды и грибы.

Для меня сбор грибов поначалу был экзотикой. Первый раз, не имея никакого представления о съедобных грибах, я решил собрать самые красивые. Увидев их целую поляну, я притих, чтобы никто не перехватил, быстро срезал и бросал в корзину. Когда я вернулся с "победой", раздался хохот, и всю эту красоту безжалостно выбросили - это были мухоморы.

Потом я достиг больших успехов в искусстве сбора грибов, особенно белых груздей, которые прячутся под прелыми листьями. Я научился нащупывать их в глубине, между корнями с помощью палки, и жена была в восторге.

Солёные белые грузди как мясо, они в соусе как заливное в желе. Обычно мы засаливали ведро грибов, сами ели и угощали друзей. Но всё же главное - это не еда, а процесс сбора. Когда ищешь, радуешься, как ребёнок, каждому красивому грибу.

Невольно возникает восторг перед природой и её дарами, которые украшают жизнь человека.

Наши названные внучки

Сыновья выросли и разлетелись. Без детей дом осиротел. Слюда, которой занимался наш институт ГИПРОНИНЕнеметаллоруд, оказалась никому не нужна.

В это время наш младший сын Ростислав работал по контракту в Южной Корее и пользовался большим уважением как музыкант и педагог. По его совету семья пастора господина Канг и его жены-скрипачки отправляют своих двух дочерей учиться в Санкт-Петербург. Это было со стороны родителей очень смелое решение. И вот мама и две девочки - Дебора 9 лет (скрипка) и Мисса 11 лет (виолончель) прилетают из далёкого Сеула без знания русского языка прямо к нам домой. Мама вскоре уехала, и вся ответственность легла на мои в то время крепкие плечи.

К счастью, девочки оказались послушными, чуткими к добру и ласке, общение с ними доставляло мне удовольствие. Помимо бытовых обязанностей, я ежедневно возил девочек в школу для одарённых детей, которая была неблизко. Сначала мы ехали 30 минут на метро от станции "Звёздная" до "Площади Мира" (теперь она снова "Сенная площадь"), потом шли пешком до Театральной площади, где находилась их школа. Вагоны метро утром переполнены, я грудью вставал на "защиту" детей и их инструментов. Но однажды от духоты в вагоне Мисса упала в обморок, я подхватил её и виолончель, люди расступились, и мы вышли из вагона. Там, к счастью, Мисса пришла в себя.

Девочки быстро осваивали русский язык, замечательная учительница приходила к нам домой, и учились дети прекрасно.

Мисса очень боялась своего педагога по виолончели, так как та кричала на ленивых мальчишек. Услышав этот крик, Мисса вся задрожала, я её успокоил, сказав, что учительница её любит, ведь она так хорошо готовится к уроку.

После занятий мы шли в пирожковую, и дети выбирали всё, что хотели, показывая пальчиками. Они ещё не знали названий многих лакомств на русском языке. Это были отдых и удовольствие.

Жена тоже старалась принести для них что-нибудь вкусное, они не ложились спать, ждали её с работы.

Вечером мы иногда смотрели телевизор, и все втроём удобно устраивались на широкой тахте.

По воскресеньям я ходил с девочками в церковь, мы вместе пели, там были тексты и на русском языке. Но самым интересным для детей было корейское блюдо с обилием острого перца, Это им нравилось, но у Миссы частенько болел живот. Однажды мы получили от Миссы записку: "Всё хорошо, только немного плохо, живот болит".

Госпожа Канг помимо скрипки играет на экзотическом инструменте. Это обыкновенная пила, которой пилят дрова. Трудно себе представить, что пила может петь, но волшебница Канг с такой нежностью и вибрацией играла популярные мелодии, что мы невольно зауважали нашу дачную пилу.

В музыкальной школе мы устроили концерт "Дружба", где участвовали наши воспитанницы, госпожа Канг и ученики школы. "Пила" была в центре внимания!

В каникулы я отвёз девочек в Сеул. Меня встретили по-царски. Я получил ценные подарки, которыми наша семья пользуется до сих пор.

Мисса и Дебора получили прекрасное образование, с ними можно общаться на четырёх языках.

Когда мне исполнилось 80 лет, они приехали, чтобы меня поздравить, и дали в нашей общине незабываемый концерт.

Недавно Мисса заехала к нам на один день и, уезжая, написала маленькое письмо, где вспомнила тот год жизни в России как самый чудесный год своей жизни. Она собирается замуж, но ждёт разрешения родителей. Подписала письмо так: "Ваша милая внучка Мисса". Ещё она спрашивала, как сделать так, чтобы семья не распалась. Мы заверили её, что у неё всё будет хорошо, ей подскажет интуиция и её чуткая душа. А для нас эти две девочки так же дороги, как наши кровные 12 внуков.

Х Х Х

В 1990 году началась "перестройка". Все рудники закрыли, наш институт тоже. Я остался без работы.

Для жителей "Мамы" и всего огромного района это стало трагедией. Связь с Большой землёй стала редкой. Если раньше самолёты летали два раза в день, то теперь один раз в неделю, а то и реже. Продукты не завозили.

Рыбаки не имели права ловить рыбу, охотники - охотиться за пушниной. Всё это делали незаконно, и было трудно продать. А если удавалось продать, то на вырученные деньги было трудно купить продукты. Все сбережения обесценились.

Пустые шахты, пустые магазины, заколоченные дома. Никакой социальной защиты.

Красавица Карелия тоже стала чахнуть. Химические заводы выбрасывали отходы в озёра. Рыба погибла. Остались только белые ночи.

Театральная академия

В период, когда в стране всё рушилось, царили безработица, хаос и криминал, меня ждал очередной сюрприз. Моя приключенческая биография не была секретом, и когда освободилась вакансия главного энергетика в Театральной академии, меня туда рекомендовали.

Это была очень сложная и ответственная должность, хотя внешне всё выглядело импозантно. У меня был свой кабинет с вывеской: "Главный энергетик Санкт-Петербургской театральной академии Голод Юльян Борисович". В кабинете были письменный стол и телефон. В мои обязанности входило обеспечение электроэнергией работы прожекторов в учебных классах, освещение и отопление четырёх зданий, работа санузлов.

Дом Академии был старый, всё хозяйство находилось в катастрофическом состоянии, и требовался капитальный ремонт, а денег не было.

Когда я появился, в отделе кадров сказали: "Пришёл ещё один чиновник, а мы всё равно будем сидеть в темноте". В чём-то они были правы. Полная разруха. Провода были изношены, в любой момент могли быть короткое замыкание и пожар. Провода висели, они не были прикреплены.

Работников не было - два электрика работали здесь по совместительству. Их основная работа была в жилищной конторе, а в Академии они почти всегда отсутствовали, а если приходили - редко были трезвыми. Пришлось их уволить, и я пригласил инженера Комарова, который согласился работать электриком. Это было вовремя, так как вскоре произошла авария, и я бы один не справился. Конец рабочего дня, прорвало трубу, горячая вода хлещет и заливает подвал, где находится подстанция. Хорошо, она была на фундаменте, и вода находилась ниже. Мы с Комаровым перекрыли батареи, я побежал в магазин и ещё до его закрытия успел купить электронасос, чтобы выкачать воду. Бухгалтерия отказалась оплатить насос, который я купил за свой счет.

Дальше началась эпопея с лампочками. В магазинах лампочек нет, на рынке - очень дорого. Академия во мраке. Одна лампочка горит возле вахтёра, чтобы он мог проверять пропуска, одна лампочка на весь отдел кадров и т.д.

Я обращаюсь к Занесу, заместителю директора по хозяйственной части. Ответ в духе Сытова (помните железобетонный завод?): "Выкручивайся, как можешь". Я понял, что нужно искать людей, которые могут без денег дать лампочки под честное слово до лучших времён. Зная, что хорошо снабжают военных, я стал думать... Выручил Архипенко, он в это время работал в военной Академии и был хорошо знаком с подполковником, который ведал снабжением. Нас познакомили. "Выручай, Дима, нужно помочь культуре", - обратился я к нему по-простому. Дима подумал... "Машина есть?". Я тут же звоню Занесу с просьбой прислать "Волгу" - старая машина была в Академии.

Огромный ящик, где было 5 тысяч лампочек, затащили в мой кабинет. Я вызвал Комарова и ещё двух студентов. Осветили внизу большой зал, где висели портреты знаменитых артистов.

Мой авторитет сразу вырос. Директор позвонил: "Юльян Борисович, если вы свободны, зайдите, пожалуйста, ко мне". Я понял, что Театральная академия - это не цементный завод.

И тут начали заходить ко мне великие артисты. Постучали, вошёл ... Я онемел и встал. "Да, да, Лавров, Кирилл Лавров. У меня к вам просьба: можно ли осветить прожектор в студии?". Я, конечно, пошёл на риск, прожектор - это опасно. Я спрашивал, на какое время нужен прожектор, присутствовал электрик, а после окончания занятий снимали предохранитель и забирали кабель. Кабель тоже был дефицитным, и одновременно включать прожектор можно было только в двух студиях.

Почти все ведущие актёры Санкт-Петербурга имели в Театральной академии свои студии - Алиса Фрейндлих, Михаил Дудин и многие другие. Вот куда я попал к концу моей трудовой деятельности!

Нужно ещё сказать кое-что о студентах. Жизнь у них была трудная. Мизерная стипендия, да и ту задерживали, а жить как-то нужно. Вот они и выкручивали лампочки и безобразничали в туалетах. Всё, что можно было продать, снимали и несли на рынок. Проще всего было снять поплавок в туалете, а без него вода не поступает, отсюда грязь, антисанитария.

Сантехником работал очень ответственный и дисциплинированный товарищ. Он был уже пенсионер, но подрабатывал. Прошёл через японскую и Великую Отечественную войны, как-то пришёл весь в орденах, я встал навытяжку перед ним. И вот мы решаем проблему, как предотвратить безобразие в туалете. Тут мне как бывшему механику самолёта пришла идея заклепать поплавки. Теперь их снять невозможно, а свою функцию они выполняют. Эта идея пришлась по вкусу сантехнику, он меня даже похвалил. Так мы решили ещё одну проблему.

А я всё никак не мог себе представить, что будущие актёры, любимцы публики, "звёзды" могут так себя вести. Мне хотелось им помочь, чтобы их "альма-матер", их родная Академия выглядела достойно.

В этот момент я был рад помочь семье врачей. Это мои старые друзья Ирина и Толя Озерец. Они не раз оказывали нашей семье неоценимые врачебные услуги.

Узнав, что я электрик, Ирина сказала: "Построила дачу, дом стоит, а света нет - нет патронов, лампочек, проводов и всего, что может осветить новый дом". Я собрал ей всё необходимое, помог донести, она воспряла духом. А на меня вскоре обрушился страшный удар, и совет Ирины был, как всегда, прост и полезен. Расскажу подробнее.

Я не понимал, что тяжело болен, продолжал работать, но очень сильно потел ночью, приходилось менять всё вплоть до матраца. На шее появились утолщения. Мы с женой не понимали, что это злокачественное заболевание лимфы. Летом я обратился к врачу, и меня стали гонять по жаре (а солнце при этом заболевании опасно) от одного врача к другому. Я был в районном онкологическом центре, оттуда меня послали в туберкулёзный диспансер - диагноз не ставили. Наконец, я простудился и пошёл к терапевту. Когда я поднял руки, он увидел на подмышках увеличенные лимфоузлы. Он сразу понял, в чём дело, но направил всё-таки не туда. Я уже терял силы и не получал никакой помощи. Тогда жена начала обзванивать знакомых, а летом многих нет в городе.

К счастью, через Элеонору Давидовну (она гомеопат), сын которой учился у жены, мы, наконец, попали на Песочную, в самый главный онкологический центр, к самому лучшему врачу, который меня спас. Его имя Михаил Бланк. "Если бы вы пришли вовремя, то отделались бы лёгким испугом, а теперь нужна химия". Химией меня травили, состояние после инъекций было жутким. Я получил три укола и массу лекарств, в том числе дефицитных и дорогих. Болезнь медленно отступала, но побочные явления изматывали, повышалась температура, началось заболевание полости рта, в котором врачи далеко не сразу разобрались. Случайно после очередного вызова неотложки два юных врача догадались, что это кандиды, а до этого и зубной, и терапевт, разводя руками, смотрели беспомощно. Два года я, продолжая работать (мне ставили рабочие дни, когда я не мог прийти, не увольняли), мужественно сражался с болезнью. Врач всегда с юмором меня поддерживал. В это время я твёрдо решил эмигрировать, мы подали заявление, и я, обливаясь потом, ходил в ОВИР. Жена не хотела ехать, а я хотел её вывезти, так как пенсия была мала и речь шла о выживании. "Куда ты меня везёшь, твоя жизнь под вопросом, а что я буду одна делать в чужой стране?" - говорила Клара, а я, одержимый идеей отъезда, продолжал бороться с болезнью, и она отступила. Мой замечательный доктор Миша Бланк поддерживал меня шутками, в конце на каком-то приборе определил мой жизненный потенциал. Оказалось, что в свои 69 лет я израсходовал только 45 %. Я тогда не поверил и принял это за шутку, а теперь в свои 82 я начинаю верить ...

Х Х Х

На моём жизненном пути встретился ещё один замечательный врач, который спас меня от слепоты.

Мои болезни, как и вся моя жизнь, сопровождались приключениями.

P.S. Совет Ирины: Чтобы от химиотерапии было меньше вреда, нужно каждый час съедать какой-нибудь фрукт: яблоко, грушу, персик, сливу, банан, виноград и т.д. Этот совет мне очень помог, у меня почти не было интоксикации.

Падения и взлёты медицины

Туберкулёз глаз, или "Огородное пугало"

Жена с детьми уехала на лето к маме в Белоруссию, а я остался работать и решил сделать шикарный ремонт. Возможно, что-то из химикатов попало в глаза, до сих пор причина неизвестна, но я стал слепнуть.

Врач на Моховой улице, где находится крупный глазной центр, ставит диагноз "Туберкулёз глаз". Доктор Васильева - кандидат наук - прописала мне много очень вредных лекарств и дала на долгий срок больничный.

А мой врач Авербах считал, что диагноз неверный, просил меня выбрасывать все вредные лекарства. Он меня лечил очень интенсивно, и вдруг я почувствовал боль в горле и тяжесть в ногах. С большим трудом, еле передвигая ноги, я добрался до Авербаха, он сразу всё понял. Это была передозировка лекарств. Я медленно приходил в себя, но пока ещё слабо верил в выздоровление и горько шутил, что гожусь только на "Пугало огородное".

Я болел 8 месяцев, и на работе готовились меня увольнять.

Это "приключение" тоже удачно завершилось, и я могу благодарить судьбу, что на моём пути встретился такой гениальный врач и замечательный человек, как Авербах*.

СНОСКА N 28

Но, к сожалению, были случаи, когда по вине врачей я мог отправиться преждевременно в мир иной. У меня была паховая грыжа, жена сказала, что нужно найти хорошего врача. Но я считал, что это пустяковая операция, и смело пошёл искушать судьбу. Практикант из Военно-медицинской Академии кромсал мои внутренности два часа. Дальше были выходные дни, у меня поднимается температура, рана загноилась, лежу без помощи, так как никто не может вмешиваться в работу "мастера".

Мой могучий организм справился и на этот раз, но через год пришлось операцию повторить. На сей раз мы договорились с заведующим отделением, это был лучший хирург больницы на улице Гастелло. Увидев работу своего предшественника, он так бранился, что ему могли позавидовать бетонщицы железобетонного завода. Мне жаль, что я забыл фамилию этого замечательного врача.

Был ещё случай врачебного брака. Много лет я лечил желудок, ездил на курорты, но боли продолжались. Жена делала мне паровые котлетки и другие диетические лакомства, но болезнь не отступала. Тогда мы решили сделать зондирование с лампочкой. На следующий день у меня началось желудочное кровотечение. Врачи-халтурщики сначала не поверили. Жена с утра побежала в больницу сказать, что чёрный стул, они заявили: "Он свёклу ел?".

Меня отвезли в больницу на "Скорой". Я отправился в туалет, упал и потерял сознание, никто не сказал, что я должен лежать. Меня спасли в очередной раз. Но самое интересное, что, по всей вероятности, таким "диким" способом исследователи моего желудка избавили меня от того, что многие годы причиняло мне боль. Возможно, это был полип. Врач пытался ещё раз сделать зондирование, но я резко его отстранил, не желая, чтобы рану травмировали. Вот такие горе - врачи часто нарушают клятву Гиппократа "Не навреди".

1998 год, август. Мы в Германии, живём на свежем воздухе в домике, нам отвели комнату, кухню делим ещё с одной семьёй. Жили мы дружно, эта коммуналка не была нам в тягость. Соседи помогали нам адаптироваться. Наташа и Саша Лир (такая музыкальная фамилия) и их двое детей соблюдали чистоту, и в кухне было красиво. С помощью Наташи мы купили электропианино, и дети семьи Лир стали первыми учениками жены в Германии.

Мы по возрасту уже не могли работать, но государство нас обеспечивало, и мы хорошо питались. На рыбном рынке (Fischmarkt) в воскресенье можно было дёшево купить фрукты. Мы ели много винограда и других витаминов, и это укрепило наше здоровье.

Вскоре мы нашли квартиру из 2,5 комнат, которая напоминает нам нашу петербургскую. Мы скучали по России и каждое лето ездили духовно обогащаться. Мы снимали на берегу Финского залива дачу, купались, собирали грибы, как прежде.

Но Гамбург всё больше становился нашим домом. Благодаря обществу "Лира", которое создала энергичная и увлечённая Римма Самойленко, у нас появился круг знакомых из числа интеллигентных, близким нам по духу русскоговорящих иммигрантов.

Много радости приносит нам участие в хоре "Klezmerlech", который создали и успешно творчески развивают замечательные энтузиасты Галина и Жанна Жарковы.

Важным событием в нашей жизни стала дача, которую мы приобрели в результате настойчивого желания жены. Летом мы проводим на даче полтора месяца, нам помогают внуки, которые приезжают погостить на лето из Иерусалима и с удовольствием работают. Здешние внуки, к сожалению, дачу не признают.

Мы уже так освоились в Гамбурге, что редко бываем в России. Но зато мы побывали в Париже, Лондоне, Брюсселе, в фантастически-прекрасных замках Баварии. Два раза мы были в Израиле. Особенно интересной была поездка с хором, наше выступление в Иерусалиме имело большой резонанс, были публикации. Второй раз мы ездили с группой от нашей Либеральной общины вместе с Феликсом Эпштейном - её основателем и руководителем. Это была поездка по всей стране с замечательными экскурсоводами, мы узнали очень много интересного ...

Вдруг, как гром среди ясного неба, опять обрушилась на меня болезнь лимфы. Её обнаружили случайно. Я пошёл проверить сердце, и замечательный врач Borelbach нашёл, что у меня снова увеличились лимфоузлы. Я попадаю к онкологу, это большой специалист в своей области доктор Витковский. Мне назначают курс химиотерапии. Хотя (по рассказам) химия здесь более чистая, чем та, что мне делали в России, всё же я утратил иммунитет, и болезни обрушились на меня. Врачи советовали делать операцию на сердце, но я был очень слаб, и в этот период мы даже не могли себе представить, что это возможно. В феврале 2011 года я перенёс тяжелейшую пневмонию, в больнице предупредили, что нужно срочно обследовать сердце, иначе я могу умереть от инфаркта. Сердце не справлялось с работой, в лёгких скапливалась вода, и они воспалялись.

Мы решили, что нужно пройти обследование. Оказалось, что мои сосуды на 90-95 % забиты, клапан изношен, жизнь моя под угрозой.

И мы решились. Я был спокоен, не первый раз приходилось рисковать в жизни и жизнью.

19-го мая 2011 года сделали операцию, и с этого момента идёт новый отсчёт, как новая эра. Было очень сложно восстановить здоровье. Жена рассказывала, что когда на следующий день разрешили меня навестить, она горько пожалела, что мы согласились на эту "экзекуцию". Я бредил (после наркоза), у меня были галлюцинации. Операция длилась 5 часов. Поменяли клапан и три сосуда. Вышли из строя печень, почки, началась длительная аритмия сердца. Даже не верится, что это всё позади. Три недели в больнице, затем три недели в санатории, где я вначале без коляски не мог ходить, но уже через несколько дней окреп под воздействием многих оздоровительных процедур. Моя походка стала более уверенной, мне доставляет удовольствие активная ходьба (раньше я останавливался, чтобы перевести дух).

Но, к сожалению, болезни меня преследуют. Три месяца после операции я принимал Маркумар - это яд, которым травят крыс, ещё ежедневно аспирин и др. Мои почки не выдержали, я попал в больницу с сильнейшим воспалением, и снова меня спасли.

Теперь регулярно проверяюсь у онколога, боюсь, что он снова назначит химию.

Врачи борются за жизнь старого человека, касса всё оплачивает, и за это низкий поклон Германии от всей нашей семьи. Медицина здесь на высоком уровне. Условия пребывания в больнице, обслуживание, чистота - всё помогает выздоровлению. Навещать больного можно в любое время, никаких халатов и тапочек. Фрукты, соки, чаи разные - всё доступно не только больным, но и гостям. Это удивительно, это замечательно!

Я жив! И это великое чудо! Я оптимист, в критических ситуациях мне помогает песня. Так было в больнице после операции. Я пел негромко: "Так соберёмся же, евреи, и грянем песню веселее...". Эту песню мы недавно выучили в хоре, она бодрит и радует. Несмотря на все мои жизненные перипетии, я счастливый человек. Самое дорогое - это моя семья, которая растёт и крепнет, продолжая традиции.

Старшая внучка Светочка - магистр физико-математических наук, она закончила университет и работает по специальности в Иерусалиме. Это дочь старшего сына Эмиля.

В семье среднего сына - Владимира царит музыкальный уклон. Его старший - Даниэль-Борух в свои 14 лет определился с профессией, он будет продолжателем нашей фортепианной династии. Он очень любит конкурсы и побеждает на них! На конкурсе "Steinwаj" в Гамбурге он получил второе место и приз зрительских симпатий. На конкурсе в Израиле "Рояль навсегда" он получил первое место, право играть с оркестром и денежный приз.

А теперь некоторые эпизоды из нашей семейной жизни.

У нас, как в Древней Греции, главными были спорт и музыка. "Чтобы тело и душа были молоды"*,

СНОСКА N 29

летом лес и море, зимой лыжи и коньки. Я, правда, поздний дебютант и встал на коньки в 40 лет. В 50 лет я сел за руль, машину пригнал с юга, чтобы было дешевле, там люди зажиточные, иметь "Запорожец" не престижно. А мы пользовались этой машиной довольно долго. Заводился "Запорожец" с шумом и треском, пугая соседей. В процессе езды мотор нагревался и глох, и нужно было терпеливо ждать, пока он остынет. Переключение скоростей требовало больших физических усилий. Когда мы, наконец, купили нормальную машину "Жигули", я не сразу привык к тому, что там так легко переключаются скорости. В Германии прекрасные дороги, я завидую автомобилистам, но из-за возраста я уже не рискнул заводить машину.

Интервью на разные темы

Любовь!

Семья, жена, дети, внуки

"Есть любовь у меня...

Жизнь, ты знаешь, что это такое"*

СНОСКА N 30

"Ой, папа, не люби меня", - сказал однажды мой младший сын, который был очень непосредственный и хотел оградить себя от крепких объятий.

Любовь к жене - это особая тема. Мы нашли друг друга, как говорится в сказке, "и жили они долго, и было у них много детей".

Чтобы обрисовать нашу семейную жизнь, кратко и не скучно, мы провели интервью.

1. За что вы любите свою жену?

- Трудно сказать, но попробую: за искренность, непосредственность, за смех, которым сопровождаются мои шутки.

2. Что вас с женой объединяет?

- Общие заботы, любовь к детям, терпение в деле их воспитания.

Мне были близки начинания жены, я всегда был её единомышленником. Я знал её учеников, я делал снимки и видео на концертах.

В свои рискованные авантюры я жену не посвящал, и она узнала о них, когда начала писать книжку. Очень хотела побывать со мной на "Маме", но так и не пришлось взять её с собой в командировку.

3. Как вы справлялись с житейскими домашними обязанностями?

- Здесь действовал девиз Суворова "Разделяй и властвуй". Каждый отвечает за свою область. Я отвечал за детей вечером, когда жена убегала на работу. Их нужно было накормить, помыть, всем постелить чистую постель и спать уложить. Дети ели плохо, и требовалось искусство, чтобы их накормить.

Я научился варить очень вкусную кашу с желтком, как пирожное. Это было моё фирменное блюдо, и я этим гордился. Сейчас я варю вкусный борщ для себя и жены, и это тоже фирменное блюдо, которое любит мой младший сын.

4. За вашу 55-летнюю совместную жизнь вам жена не надоела?

- Я открывал в ней всё новые черты. И эта новизна необходима для сохранения семьи.

5. Что помогало вам делать эти открытия?

- Мои длительные командировки. Я приезжал и снова влюблялся в свою жену. А Бог подарил мне особенную девочку!

6. Как вы преодолевали трудности?

- С оптимизмом и верой в успех.

7. При сложностях на работе находили вы время для воспитания детей?

- Воспитывает сам пример родителей. Нам с женой помогал интерес к театру, опере, Филармонии, любовь к чтению, музеи, выставки. Выходные дни - это были дни культуры.

8. Что для вас ваша профессия?

- Это искусство, творчество, риск. Как поведёт себя земля, когда её "оперируют"? Есть правила, но ещё больше исключений. Эта непредсказуемость интересна.

9. У вас с женой такие разные профессии, это мешает в семейной жизни?

- Наоборот, помогает. Нас объединяет творческое начало в каждой из этих профессий. Мы всегда не только уважали работу друг друга, но и восхищались ею. Мне нравились книжки, которые сочиняла жена для начинающих пианистов, я видел, какой интерес проявляют педагоги к этим маленьким книжечкам, где всё в стихах. И я помогал жене их издавать.

Когда жена затеяла провести конкурс имени Софьи Ляховицкой, чтобы почтить память о ней к столетию со дня рождения, я обеспечил приезжих участников конкурса недорогим жильём, питанием и автобусом.

10. Вы оба много работали, а дети занимались музыкой. Это ведь нагрузка не только для детей, но и для родителей. Как вы справлялись?

- Я всегда радовался успехам детей и понимал, что это большой труд. Когда они играли на фортепиано или на скрипке, я мог спокойно спать, но если музыка прекращалась, я просыпался.

11. Были ли у вас размолвки?

- Конечно, были, но почти всё стёрлось в памяти, так как это было несущественно. Но одну я помню. Жена приходила поздно с работы, в 22.30, а младший сын не ложился спать, чтобы "музычкой позаниматься". Ему было только два года, но жена его "заразила" уже этой музыкальной бациллой. Они довольно весело играли вдвоём, где малышу отводилась роль тапёра на главном звуке (тонике). Это не требовало с его стороны никаких усилий, ритм у него превосходный, и он "барабанил" в такт, получая большое удовольствие. Это мне не нравилось, так как нарушался режим. Правда, утром он мог спать, так как в детский сад не ходил.

12. Дети выросли, у них свои семьи, как они к вам относятся?

- Дети у нас очень хорошие, это тоже способствует моему долголетию. Особенно радуют успехи внуков. У старшего сына дети прекрасно владеют русским языком, они читают стихи, поют песни, ставят спектакли - это заслуга жены Эмиля Марины. Они были недавно в Санкт-Петербурге, и никто не "заподозрил" в них иностранцев, но вели они себя более раскованно, чем русские дети. Это были два младших внука Яша и Миша. Деньги на поездку собрали старшие дети - Светочка (она уже работает) и Олег, который отслужил армию и учится.

Средний сын, Владимир, очень часто звонит и знает о нашей жизни все подробности. Он склонен к медицине и недавно сказал нам, что аспирин бывает не такой вредный, и теперь я принимаю щадящий аспирин.

Дети младшего сына - Ростислава учатся в престижной гимназии и немного музицируют: Лёня - на гитаре, Саша - на скрипке. Ростислав - наша правая рука. Он помогает нам переводить письма, сопровождает меня к врачам и приглашает нас в Филармонию, где он в оркестре концертмейстер вторых скрипок.

13. Вы обращаетесь к своим любимым со словами "Солнышко"?

- Мои любимые светят мне, они наполняют мою жизнь теплом и радостью, как солнышко, которое в Гамбурге бывает не так часто.

В моей комнате за стеклом в книжном шкафу стоят фотографии всех моих любимых. Я начинаю день с общения с ними, это наполняет мою жизнь смыслом.

Жизнь продолжается!

Интервью записала Клара Грин.

P.S. Сегодня, 29.12.2011, получили сообщение из Иерусалима, что Даниэль прошёл на третий тур очень трудного и престижного конкурса "Молодой мастер". Всего три человека прошли на третий тур, и они будут играть с Большим Симфоническим оркестром в Большом зале Иерусалима. Даниэль играет Второй концерт Листа 4-го января 2012 года.

14.01.2012. Даниэль снова победил, получил 15 тысяч шекелей и приглашение на гастроли в Гонконг, где он даст сольный концерт из двух отделений.

08.03.2012. Даниэль сделал нам подарок к Международному женскому дню. Он получил первое место на Международном конкурсе дуэтов. Конкурс проходил в Иерусалиме, участники приехали из разных стран, в том числе из России.

Интервью на еврейские темы

-- Что для вас значит быть евреем?

Я всю жизнь ощущал себя евреем и никогда не пытался как-то скрыть свою принадлежность к этому великому народу. Я всегда этим гордился и давал отпор антисемитам.

-- Расскажите подробнее об антисемитизме на бытовом уровне, на государственном уровне.

В быту проблему антисемитизма чаще всего поднимают люди ограниченные, не знающие элементарных вещей. Как только они узнавали, что Христос был евреем, что ему сделали обрезание (при этом присутствовала его мать - святая Мария), они теряли дар речи.

В армии я часто слышал: "Как ты, еврей, попал в авиацию? Ведь все "они" ищут "теплое местечко". Я быстро ставил их на место примерно так: "Вот мы вместе на 77-м разъезде едим гнилую картошку, а что, мне, может быть, курочку приносят?".

Однажды, уже будучи (я бы убрал это слово) в Германии, в реабилитационном центре после операции на сердце работница кухни, с которой жена подружилась, спросила: "Кто из вас немец, вы или ваш муж?" - "Мы оба евреи",- ответила жена... После паузы растерявшаяся женщина сказала: "Евреи тоже люди". Жаль, что я при этом не был, я бы "выпалил" что-нибудь вроде: "Да, евреи не просто люди, они избранники бога, а некоторые думают, что евреи - рогатые животные".

На государственной службе я испытывал неоднократные унижения. Читая книгу, вы узнаете, как цинично и беззастенчиво чиновники проявляли "рвение" по этому вопросу. В России всегда был государственный антисемитизм, способствующий погромам и разжигающий ненависть к евреям среди простых людей.

Когда было "дело врачей", всем абитуриентам еврейского происхождения ставили неудовлетворительные оценки, самым талантливым наносили неожиданную травму. Были ВУЗы, которые никогда не брали евреев.

-- Ваше отношение к религии.

В СССР религия была запрещена. "Это опиум для народа", - сказал В.И. Ленин.

Синагоги превратили в склады, еврейские школы закрыли. Раввинов, как и попов, преследовали, сажали в тюрьмы. Говорить на идише было неприлично в присутствии других людей, но дома между собой мои родители говорили по-еврейски. В Гомеле с соседями говорили по-еврейски, а были и русские, которые дружили с евреями, знали идиш и охотно поддерживали разговор.

Я с детства знал идиш, что мне в Германии пригодилось. Я могу объясниться, немцы меня понимают, принимая мой идиш за диалект.

Что касается праздников, традиций, еврейских блюд - это всё мы начали постигать в Германии, в нашей Либеральной общине вместе с хором "Клезмерлех".

-- Говорят, что тот еврей, у кого внуки евреи.

Да, это самое трудное для сохранения в потомках подлинного еврейства.

Наши три сына по-разному преломили эту идею.

У старшего, Эмиля, - самый высокий процент в этом плане, думаю, что наши правнуки будут евреями.

У среднего сына, Владимира, сложнее, так как жена приняла гиюр. Дети учатся в школах Израиля по всем правилам еврейской традиции. Недавно к нам приезжала вся семья, чтобы повидаться с Даниэлем, который учится в Гамбурге в Musik-Hoch-Schule. Была Ханука, вечером Феликс (брат Даниэля) прочёл молитву и зажёг свечу. Мы с женой многозначительно переглянулись.

У младшего нашего сына, Ростислава, который живёт с нами в Гамбурге, дети учатся в католической гимназии и очень далеки от еврейства, к сожалению.

-- Что для вас кошерное питание?

Честно говоря, я не знаю, что это такое. Я ем то, что вкусно. Конечно, нужны разумные привычки в еде, чтобы не вредить здоровью. Ведь разумное питание способствует долголетию.

В нашем меню - овощи и фрукты в большом количестве, сами делаем очень вкусную квашеную капусту, покупаем в русском магазине солёные грузди, делаем форшмак - селедка, рубленная с яблоком и луком. Из еврейских блюд по праздникам фаршированная рыба, ещё трифлах, цимес. Часто варим борщ, щи и супы с перловкой, фасолью.

Я очень люблю сало, особенно вареное, начиненное чесноком. Это вкуснее любой колбасы. Однажды мы с хором поехали на гастроли и в поезде угощали друг друга, я бросил клич: "Кому кошерное сало?". Выстроилась очередь.

Часто перед обедом пью вино, редко крепкие напитки, но в умеренном количестве.

В молодости на работе мне приходилось выпивать с коллегами, с начальством, без этого дело не шло. Я придумал способ, который меня не раз выручал и вызывал уважение. "Я пью один раз" - это мой девиз. Я наливаю себе большую кружку водки, примерно пол-литра, выпиваю сразу и запиваю горячим сладким чаем. После этого не свалишься под стол и можешь поддерживать беседу.

Сейчас пить у меня нет производственной необходимости. Я пью, как сказал Игорь Губерман:

Какое счастье - рознь календарей

И диапазон души не узкий:

Я в пятницу пью водку как еврей,

В субботу после бани пью как русский.

-- Расскажите об Израиле.

Начну с того, что большая часть нашей семьи живёт в Иерусалиме: два сына, 10 внуков, сестра жены с мужем, их сын Илья с женой и дочкой - очаровательной Джесикой, которую мы считаем внучкой. У них, кстати, с еврейством всё в порядке. Илюша женился на китаянке еврейского происхождения, она замечательная хозяйка с тонким вкусом.

Когда наш старший сын прислал нам первое письмо из Израиля, в нём были крылатые строки: "Нам предстоит эту страну узнать, понять и полюбить". Так всё и произошло. Я этой страной восхищаюсь, горжусь и тревожусь, как и большинство евреев всего мира.

Когда задумываешься о достижениях этой маленькой страны, дух захватывает. Всё перечислить невозможно, но я попробую: осушили болота, научились возделывать каменистые участки почвы, придумали капельное орошение, превратили пустыню в цветущий сад, выращивают все культуры, которые можно вырастить в субтропиках, получают высокие урожаи; новейшие достижения в нанотехнологии: электроника, компьютеры, дистанционное управление. Мы видели по телевизору, как на месте, где погиб солдат Армии обороны Израиля, теперь охраняют границу машины, которыми управляет солдат, находящийся в безопасности. Воины грамотные, высокообразованные, приученные думать, а не слепо выполнять приказы. К солдатам относятся с уважением и берегут их жизнь.*

CНОСКА N 31 (стр. 4 интервью еврейские темы)

В военной технике сделали много открытий, важных для обороны страны: противоракетный комплекс, который "ловит" ракеты террористов, а совсем недавно к этому добавили новинку (она ещё засекречена), благодаря чему с воздуха будет 100%-ная защита. Это дорогое устройство, и такие страны, как США, Южная Корея, готовы купить новинку за 400 миллионов долларов.

Огромны достижения в области медицины, новейшее медицинское оборудование.

Люди со всего света едут в Израиль лечиться.

Сегодня (24.01.2014) показали по телевизору последнее слово техники: очки с экраном, о которых подробно говорят, что скоро новейшие модели наших телефончиков уйдут в область предания, их заменят эти изящные очки. Для меня Израиль - это Wunderland, как бывает Wunderkind.

-- Расскажите о ваших поездках в Израиль.

Мы с женой были в Израиле несколько раз, но первый раз я поехал один. Это было вскоре после того, как началась алия нашей семьи.

В России уже была перестройка, мы стали нищими, и я почти без денег ринулся в страну обетованную: из Санкт-Петербурга в Москву, из Москвы на Кипр, с Кипра на пароходе в Хайфу, из Хайфы в Иерусалим.

В каютах жили негры, китайцы, японцы, европейцы, а мы, советские, - на полу на палубе, подложив под голову вещевой мешок. К счастью, было тепло, и приятный ветер с моря смягчал наше положение.

Так как я не могу без приключений, то тут оно меня и подстерегло. Я решил искупаться в море, но не учёл, что это не наш Финский залив, а здесь (это было на Кипре) вода с большой концентрацией соли, а возможно, и других примесей. Нужно было смыть всё это после купания, а где? Каюты нет, негде даже умыться. Тело стало липким. Я был голоден, но в буфете берут только шекели, а у меня их нет.

И так, голодный и вонючий, я сел в такси, ждём попутчиков. Зашла молодая пара, принюхалась и вышла. Шофёр понял, в чём дело, и решил меня удалить из машины. К счастью, пока мы "объяснялись" (каждый говорил на своём языке - он на иврите, я на русском), зашла пара бухарских евреев, они не успели принюхаться, и мы поехали.

Приехал в Иерусалим, нашёл дом, а там три подъезда, не зная точно, ринулся наугад. Я небритый, с большим баулом, и жильцы первых двух подъездов перед моим носом с криком захлопывали двери, как перед разбойником. Наконец, в третьем подъезде я услышал знакомый голос тёщи: "Илюша, открой, кто-то стучит!" (Илюша - сын Светланы, сестры жены).

Наконец, я могу помыться... И тут началось: "Юлик, вода дорогая, много не лей"*.

СНОСКа N 32 стр. 6 оригинала

В туалете тоже экономия - по мелочам не спускать! Так начиналась жизнь в Израиле для наших первопроходцев, и для меня она было малопривлекательной.

Когда я вернулся в Питер, то вздохнул с облегчением и больше часа полоскался в ванной, к счастью, была горячая вода**.

СНОСКА N 33

Наша эмиграция была отложена на целых восемь лет. А последующие поездки в Израиль к оперившимся родственникам были уже настоящим праздником.

В год нашей "золотой свадьбы" (2006) мы были в Израиле вместе с родным хором "Клезмерлех". Наш хор имел большой успех, особенно пение на идише. В конце нашего выступления подошёл к микрофону пожилой мужчина и держал речь. Он очень нас благодарил и расстрогал всех ностальгией по песням своего детства, которые он хорошо знал, так как жил в местечке, где идиш был для всех родным языком*. Он выглядел загорелым, бодрым в свои 90 лет, думаю, что он доживёт до 120.

Сноска N 34 на стр. 7 Интервью

Концерт проходил в Матнасе - это клуб, где работает наш старший сын Эмиль, он устроил нам этот зал с роялем бесплатно. С нами вместе успешно выступил и местный хор, в котором поёт бабушка наших внуков со стороны жены Эмиля. Она по профессии инженер, у неё хороший голос, и она так же, как мы, получает удовольствие от пения и выступлений.

Нашу свадьбу по всем правилам, с хупой, тоже помогли сделать весело и памятно Эмиль с семьёй - ему помогали жена Марина и наши внуки Яша, Миша, Светочка и Олег. А Даниэль, которому было 9 лет (это наш внук от среднего сына, Володи), устроил "джаз-банду" из своих сестёр и брата, они "шумели" кто на чём, а Даня по прозвищу Барабунчик играл на рояле. Было очень весело и вкусно, так как всё происходило в ресторане.

В 2010 году, в честь юбилея Светланы Гринштейн, мы снова были в Израиле. Это был незабываемый вечер. Все многочисленные родственники встретились в её квартире в центре Иерусалима. На стенах - фотографии ушедших родственников (отец Клары и Светы), профессора Ленинградской консерватории Натан Перельман, Фелиция Фондаминская, Н.А. Крючков и др. Привезённый из прежней жизни замечательный рояль "Циммерман" звучал весь вечер. Все музицировали, а Даниэль сыграл трудную программу. Ему исполнилось 13, он был принят в музыкальную школу для одарённых детей при Академии им. Рубина и готовился под руководством Светланы стать профессионалом.

В своих рассказах об Израиле я не затронул наши поездки по стране в качестве туристов с замечательными экскурсоводами, это было фантастикой. Очень хорошо описала многие достопримечательности страны журналистка Вера Венедиктова в книге "Улыбаюсь, чтобы не плакать". Трижды была она в Израиле (2 раза как волонтёр), и результатом каждой поездки была книжка о её впечатлениях от этой прекрасной страны, о людях, исторических и культурных памятниках и т.д. Затем эти книжки были объединены в одну, и теперь её можно взять в библиотеке Гамбургской еврейской общины, прочитать в Интернете.

Но если бы мне предложили назвать какой-то один из исторических памятников Израиля, я бы назвал "Яд Вашем". Это грандиозный комплекс-памятник жертвам фашизма - ещё одно чудо, которое сделали удивительные люди, живущие в этой необыкновенной стране. Памятник - это память, прежде всего о погибших, но это ещё и память, и поклонение тем, кто спасал людей ценой своей жизни, кто боролся, кто создал это государство, кто его охраняет, кто создаёт такие монументы. Это Храм, куда нужно приходить не только плакать, но и молиться.

Поэтому из всех памятников, уходящих в толщу тысячелетий, я бы выбрал этот - современный, достойно включившийся в вековую историю народа, жизнь которого продолжается.

-- Ваш любимый поэт?

Евтушенко. Меня, как и весь мир, потрясла его поэма "Бабий Яр" (1961 год):

Еврейской крови нет в крови моей,

Но ненавистен злобой заскорузлой

Я всем антисемитам как еврей,

И потому я настоящий русский.

Я, вообще-то, интернационалист. Но если уж мы подняли еврейскую тему, то я скажу: мой любимый писатель - Илья Эренбург; любимый художник - Марк Шагал; любимый артист - Аркадий Райкин; любимый юморист - Михаил Жванецкий; пианист - Эмиль Гилельс; скрипач - Леонид Коган. Вот такая картина! А почему? Потому что "евреи - народ духа", как сказал Игорь Губерман ("Иерусалимский дневник").

Ещё хочу добавить.

Я прочёл полное собрание сочинений Фейхтвангера. Его "Иудейская война" - это как "Война и мир" Толстого, даже более глубоко и трагично. Иудея была завоёвана римлянами, был разрушен Второй Храм. Евреи потеряли независимость и государственность почти на 2 тысячи лет. Всё это трагичное время блестяще в художественной форме описано Фейхтвангером, но его, к сожалению, начинают забывать.

Еврейская тема настолько интересна и обширна, что я уже не могу остановиться, своими вопросами вы меня раззадорили.

В наше время тоже бывают чудеса, не только во времена Моисея. Когда фашисты оккупировали Данию и приказали всем евреям нашить шестиконечные звёзды, король Дании Христиан и королева, а вслед за ними весь датский народ надели повязки с шестиконечной звездой. Воспользовавшись замешательством оккупантов, датчане переправили своих евреев в Швецию и тем самым спасли их. Эта история - настоящая сказка, и символично, что произошла она на родине Ганса Христиана Андерсена, создавшего лучшие сказки мира. "Слово светит", - говорил Андерсен, и люди из этой сказки светились ореолом праведника.

-- Назовите несколько великих евреев.

О, это я сделаю с удовольствием, но мне придётся очень себя ограничить. Итак:

-- Моисей Мендельсон (1729-1786) - сын бедного синагогального служки поражал современников силой своего ума, его называли немецким Сократом.

-- Альберт Эйнштейн любил фильмы Чарли Чаплина. Однажды он написал ему письмо: "Ваш фильм "Золотая лихорадка" понятен всем в мире, и вы непременно станет е великим человеком".

-- Чарли Чаплин ответил: "Я вами восхищаюсь. Вашу теорию относительности никто в мире не понимает, а вы всё-таки стали великим человеком".

-- Моисей учил, что всё оттуда (показывал на небо).

-- Соломон учил, что всё отсюда (показывал на лоб).

-- Христос учил, что всё отсюда (показывал на сердце).

-- Маркс учил, что всё отсюда (показывал на желудок).

-- Фрейд учил, что всё отсюда (показывал ниже пояса).

А Эйнштейн сказал, что всё относительно.

А теперь несколько смешных историй.

Когда немцы оккупировали Прагу, поступило распоряжение убрать бюст Мендельсона, который наряду с бюстами других выдающихся композиторов стоял на фасаде Оперного театра.

- Какой из них Мендельсон? - спросил представитель комендатуры у директора театра.

- У кого еврейский нос, тот и Мендельсон, - ответил директор.

Проверили носы и сняли ... Вагнера, который был близким другом Гитлера.

Два анекдота. После Шестидневной войны лозунг "Бей жидов" в России заменили на "Бей по-жидовски". В это же время Насер дал телеграмму : "Москва. Кремль. Бьют жиды, спасай, Россия".

И в заключение афоризм Ильи Эренбурга: "Нельзя говорить, что всякий еврей гениален, но зато в каждом гении есть что-то еврейское"*.

СНОСКА N со стр. 10 Интервью

-- Читаете ли вы по-немецки или предпочитаете русские периодические издания, которых в Германии множество?

К сожалению, я читаю только русские газеты и журналы. Из них самая содержательная - это "Еврейская газета", которой я зачитываюсь как увлекательным романом. В этой газете работают замечательные журналисты из России, они пишут смело, газету хотели закрыть, но, к счастью, её отстояли.

-- Что такое счастье, как вы думаете?

Греческий классик Перикл сказал: "Секрет счастья - свобода, а секрет свободы - мужество". Для меня это - что-то неуловимое. По-моему, секрет счастья в постоянстве. Я не менял жену, не изменил своей профессии, не менял религию, и даже приехав в Германию, я остался самим собой, не меняя своих идеалов в культуре, привычек в быту и в еде, а моя любовь к внукам стала еще сильнее. Я счастливый человек.

Интервью записала Клара Грин.

Р.S. Летом 2013 года мы были в Санкт-Петербурге. В честь моего приезда коллеги по работе устроили встречу, главной идеей которой было восстановление в стране слюдяной промышленности. Один из старейших членов встречи сказал, что не может умереть, пока эта идея не станет реальностью. Он пишет письма Путину, написал книгу и хочет перевести её на немецкий язык. Он скоро отметит свой 90-летний юбилей.

Х Х Х

Наша поездка была подарком Даниэлю к его 16-летию. Он родился в Израиле и ещё не успел побывать в этом прекрасном городе, а ведь его родители - Владимир Голод и Рита Симонова - родились в Ленинграде. Город, его музеи, пригороды, замечательные экскурсоводы и сама атмосфера бывшей царской резиденции произвели на него сильное впечатление.

Эта поездка дала толчок к чтению русской классики, а несколько уроков, взятых у знаменитого и старейшего педагога И.В. Шамаевой, способствовали становлению его профессионализма.

А я, гуляя по улицам родного города, вспомнил, как тепло поздравляли меня коллеги*,

СНОСКА N 12 , стр. 12 Интервью

какие меткие эпиграммы сочиняли они к праздникам и по случаю удачного возвращения из командировки. Вот некоторые из них:

И в дождь, и в снег, в жару и стужу

В командировку едет он:

Бодр, свеж и никогда не пьян

Наш славный Голод Юлиан.

Х Х Х

Он в танце лебедем плывёт.

В застолье громче всех поёт.

Он коршун в профиль, лев в анфас.

Ю.Б., мы очень любим вас.

Женская группа отдела - Татьяна Клюквина и Тамара Мартынова

Х Х Х

Чертовски обаятельный,

Смертельно привлекательный,

Галантный и внимательный

Наш Голод замечательный.

1987 г. (58 лет)

Х Х Х

Живи во здравьи, Юльян Голод,

Тебе не страшен сибирский холод.

И заполярная пурга

Не сломит духа никогда.

Лев Шевелёв (коллега)

После очередной премии по новой технике:

Он выбьет под любой объект

Экономический эффект.

Вы посмотрите, как он молод,

Наш Юльян Борисыч Голод!

Книга готовится к юбилею (85 лет)

СНОСКИ

Сноска N 1

"Смех над самим собой возвышает человека. Он обнаруживает силу человеческой личности при всех своих слабостях. Умение смеясь осознать свои недостатки и тем утверждать свои действительные достоинства - одна из важных причин жизнестойкости еврейского народа". (Леонид Столович "Евреи шутят". Таллинн, 1996).

Сноска N 2

Отец всегда называл меня Sunele, когда я был мал и когда я стал отцом троих сыновей. Ведь пока родители живы, мы - дети ...

Сноска N 3

Здесь и далее эпиграфы со знаком * взяты из книги А. Трофимова "Сын башмачника" (о Гансе Христиане Андерсене). М., "Армада", 1993.

Сноска N 4

Спи, моя птичка, закрывай глазки.

Сноска N 5

С. Бойко "Шарль Перро", "Молодая гвардия", 2005.

Сноска N 6

Гузопая - ветки, на которых растёт хлопок.

Сноска N 7

Балаголы перевозили на лошадях людей и грузы, всегда на свежем воздухе, весельчаки и балагуры.

Сноска N 8

Капонир - углубление, куда закатывали самолёт, закрывали его зелёной сеткой, чтобы враг не мог его сверху обнаружить.

Сноска N 9

День материальное части - это когда полётов нет, механик должен тщательно осмотреть самолёт и, заметив неполадки, устранить их.

Сноска N 10

Уполномоченная от Филармонии распространяла билеты, способствовала приобщению к культуре.

Сноска N 11

Сенька получил музыкальное образование, прекрасно играл на фортепиано. Родители сняли ему комнату с инструментом. Я любил слушать его игру.

Сноска N 12

За работу "Дробление алмазов высоковольтным разрядом в воде" получил авторское свидетельство и внедрил этот метод в Министерстве финансов СССР в Москве.

Сноска N 13

Хоры - это второй этаж Большого зала Филармонии, где один ряд стульев, а входные билеты без места, можно слушать музыку стоя, в молодости это без проблем.

Сноска N 14

В то время Парк Победы только зарождался, а теперь - это большой прекрасный парк, любимое место отдыха жителей Московского района Санкт-Петербурга, где мы жили до эмиграции в Германию.

Сноска N 15

"Готовь сухари" - в тюрьму посадят.

Сноска N 16

Пётр 1 переплавил колокола на пушки.

Сноска N 17

Абразив - это камень на техническом языке. (АБРАЗИВ - Твёрдое мелкозернистое или порошкообразное вещество (кремень, наждак, корунд, карборунд, пемза, гранат), применяемое для шлифовки, полировки, заточки.)

Сноска N 18

МЛЭГЕ - межотраслевая лаборатория электрогидравлического эффекта.

Сноска N 19

Кайло - металлический заострённый брусок. (Кайло? или кирка? -- ручной ударный инструмент, предназначенный для работы по камню, каменистому грунту, очень плотному грунту)

Сноска N 20

Камера - это подземная выработка.

Сноска N 21

Доктор технических наук Бурлуцкий жил и работал в Иркутске, в филиале нашего института, старшим научным сотрудником.

Сноска N 22

Васёва была сестрой директора Чуйского рудника, с которым я сотрудничал, приезжая на "Маму". Он мне и составил эту протекцию. В то время в России всё было по "блату" и всё дефицит.

Сноска N 23

ОРС - организация рабочего снабжения.

Сноска N 24

Этот стишок преподнесли мне коллеги Горного отдела, когда я приехал из очередной командировки.

Сноска N 25

Переносных телефонов тогда не было.

Сноска N 26

Аюш Павлович Еринчеев - якут, большой души человек. Когда я приезжал, он без меня за стол не садился, жена устраивала праздничный ужин.

Сноска N 27

Слова из песни "Карелия". Музыка А. Колкера, слова К. Рыжова

Сноска N 28

Григорий Иосифович Авербах живёт в Германии (в Дюссельдорфе) и даёт по телефону бесплатные консультации.

Сноска N 29

Из песни.

Сноска N 30

Из песни.

Сноска N 31

Я вспомнил свою службу в армии, где солдата постоянно унижали.

Сноска N 32

Мы в России воду экономить не привыкли, я и теперь лью воду, забывая вовремя закрывать кран, ведь они здесь так легко открываются и закрываются.

Сноска N 33

Горячую воду часто отключали, а когда включали, она долго шла ржавая.

Сноска N 34

В Израиле одно время идиш не употребляли, так как это был язык угнетённого народа. И страна совершила ещё одно чудо: все разноплеменные евреи мира, приехавшие на историческую родину, получили единый, древний, прекрасный язык - иврит.

Сноска N 35

Еврейские афоризмы. Составитель и переводчик Нодар Джин. - М., Ассоциация "Ротация", 1991, стр. 18.

Сноска N 36

Когда разрешили выбирать руководителей, меня в моё отсутствие избрали начальником Горного отдела.

Подписи под фото

Фото 1 - портрет

Фото 2 - Наша семья в день моего рождения 11июля 1933 года (мне 4 года)

Фото 3 - С братом Григорием (справа)

Фото 4 - Шуточный шарж на совсем не шуточную работу

Фото 5 - Экипаж машины боевой (Юльян - крайний справа)

Фото 6 - Здание Ленинградского Горного института

Фото 7 - Друзья по комнате общежития Горного института. Юльян - слева в нижнем ряду, за ним в верхнем ряду - Анатолий Касаткин

Фото 8 - Студент Горного института

Фото 9 - Бравый сержант (лагерные сборы 1957 г.)

Фото 10 а - На геологической практике в Крыму. Скала в разрезе

Фото 10 б - На практике в Донбассе

Фото 11 - Молодожёны

Фото 12 - Влюблённая парочка у Оперного театра имени С.М. Кирова

Фото 13 (веером) - Авторские свидетельства Юльяна Голода

Фото 14 - Ледоход на Маме

БЛОК 15 - Посёлок Луговка

14-17 16 - Избушка для заблудших

17 - Благодарственное письмо

Фото 18 - Рыбина с Мамы (Клара со средним сыном Вовой)

Фото 19 - Юльян Голод с "голодятами" (слева направо: Вова, Слава, Эмиль)

Фото 20 - На даче у озера Зеркальное под Ленинградом

Фото 21 - Наши названные внучки а) Дебора б) Мисса

Фото 22 а - На свадьбе у старшего сына Эмиля Юльян танцует с невестой Мариной

б - А это уже семья Эмиля в день "серебряной" свадьбы с женой Мариной и детьми Светой, Олегом, Мишей и Яшей

Фото 23 - Даниэль, сын Владимира, на конкурсе "Steinwaj" (2013 г.)

Фото 24 - После бани я пью как русский

Фото 25 - Семья:

1 - После концерта в честь 80-летия жены Клары

2 - Мы поём в хоре "Клезмерлех" Гамбургской Либеральной общины

3 - Трио - отец с сыновьями

4 - На концерте в Musikhalle (Юльян с сыном Владимиром)

5 (три фото) - Люблю природу

6 - Мне 80 лет (сидят: Дебора, Юльян, Мисса; стоят: Клара, Ростислав, Светлана)

Фото - ВНУКИ и их родители

Оставить комментарий © Copyright Анаки Гном Мисхакович (mishak.anak@gmail.com) Размещен: 25/10/2015, изменен: 25/10/2015. 297k. Статистика. Статья: Мемуары Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Воспоминания Юльяна Голода, записанные его женой, Кларой

Анаки Гном Мисхакович : другие произведения.

Я люблю тебя, жизнь