Аннотация к разделу: В поэтической классике США для меня - два великих имени, женское и мужское. Современники, они прошли мимо друг друга.
Поразительная Эмили Дикинсон. Ей шел седьмой год, когда погиб Пушкин, и было девятнадцать, когда умер Эдгар По, а в год ее смерти уже читал книги мальчик Блок и давно написал все свои знаменитые вещи Уитмен.. Одинокая затворница, вечная 'девушка в белом', написавшая 'в стол' больше 1000 стихов и ставшая известной через сорок лет после смерти, с первым выходом книги, собранной по найденным рукописям. Удивительная стихоречь, нарушавшая все и всяческие 'нормы' и 'законы' тогдашней поэтики - и совершенно современная, даже 'авангардная' сегодня: оригинальнейшие синтаксис, графика и пунктуация, обильное и изощренное использование любимого знака - тире (как потом у нашей Марины Цветаевой!), часто - 'странная' рифмовка (сегодня давно привычная, мы называем ее аллитерирующей, тогда - эти приблизительные 'рифмоиды' были нечто невиданное). И главное - пронзительнейше-нервная душевная нота, открытое и искреннее чувство, печаль и нежность в отношениях с миром… Читать ее непросто, но - захватывает, а переводить - безумно сложно.Опытов переложения стихов Эмили у самого крайне мало - уж очень сложна и ответственна задача, и результаты, наверное, спорны... Но переводить ее - такую странную и трогательную! - так хочется…Гениальный Эдгар Аллан По. Непонятый, затравленный, погубленный своей родиной-мачехой.Он - одно из любимейших мировых имен для русской культуры, для русских поэтов и переводчиков. Того же 'Ворона' Э. А. По переводили несчетное число раз, в том числе и в новейшие времена. И до сих пор не постигнут и в полной мере не передан в переводах главный, бездонный и завораживающий его стержень, слово-заклинание, слово-проклятье, вещий и знаменитый'невермор'. Передавать буквальной'калькой', сугубо 'по смыслу' - 'никогда', как поступали и поступают многие, от Пальмина и Мережковского, Бальмонта и Брюсова до М. Донского (и многие новейшие переводчики), - значит лишать слово По колдовской ауры… Сегодня откровенно 'каркать' ('Приговор!' В. Топорова) или варьировать 'значение' ('Все прошло' Н. Голя) - никак не лучший выход. Недаром самый известный перевод М. Зенкевича (как и многие нынче)оставляет слово вообще без перевода, в англоварианте… Но это означает - и сдаться, расписаться в 'непереводимости', с чем я, бесконечно верующий в неисчерпаемые возможности родного языка, согласиться не могу. Свой опыт перевода завершил я давно - еще в середине 70-х годов прошлого века, до сих пор он так и не был полностью опубликован. Из переводчиков XX века ближе всех подходил к загадке великого рефрена талантливейший В. Бетаки, но, уехав за рубеж и получив в СССР клеймо 'антисоветчика', оказался надолго вычеркнут из нашего культурного поля (потому и мне выпало познакомиться с 'Вороном' Бетаки уже после того, как поставил точку в своем опыте; огорчился, конечно, - не я первый, выходит, набрел и обнародую нужный вектор, - но и порадовался - тому, что найдено, стало быть, верно). В своем 'Не вернуть!' Бетаки почуял оптимальный ориентир для переводчиков, разве что чуть-чуть, некоего полшажка не хватает употребленному им инфинитиву - для еще большего приближения к звуковой (это для передачи поэзии По крайне важно!) и смысловой 'плоти', резкого и одновременно стонуще-сонорного звучания вороновой присказки… Потому смею считать свое давнее 'Не вернём!' все же 'вернее' имитирующим слово автора - и 'по звуку', и 'по смыслу'… Мой перевод "Ворона" можно прочесть в "Самиздате", раздел "Ворон".Все переводы". Здесь же - другие опыты моих переводов Э. А. П.
Кроме давно и пристрастно любимых Шекспира и По, другие обращения к англоязычной (помимо Э. По и Э. Дикинсон - собственно к английской) поэзии были редкими и, по сути, единичными. Зато - к очень разным поэтам, разных эпох, характеров, мыслей и речей. От современника и поэтического соперника Шекспира, основателя "метафизической поэзии", страстного, мятежного и противоречивого Джона Донна; от удивительного сына XVIII века, философа-мистика, нежно-грустного и ироничного лирика (эти стихи меня в первую очередь и привлекали), кстати, еще и странно-оригинального художника, Уильяма Блейка - до великолепного Д. Г. Байрона и знаменитой поэтической четы XIX века: Элизабет Баррет и Роберта Браунингов; от изысканного и печального лирика-"прерафаэлитки" Кристины Джорджины Россетти, сестры не менее знаменитого брата, до глубокого поэта (впрочем, прославившегося главным образом своей прозой) Роберта Льюиса Стивенсона и не нуждающегося в представлениях Редьярда Киплинга (хотя в той паре стихов, которые перевел, для меня возник - совсем не тот, привычный, знакомый нам "железный романтик империи", первый же из этих стихов мне вообще не попадался в наших переводах, может - не повезло, не достало эрудиции). Наконец, оригинальнейшие поэты недавних времен: уникальный "парень из Шропшира", многоученый профессор-латинист - и дерзкий скептик-иронист, замечательно острый, живого человеческого голоса поэт, Альфред Эдвард Хаусмэн, ушедший из жизни в 1936-м, за два года до рождения Дома Мораэса, не менее ясноголосого поэта "повседневной жизни"... Кто-то из них манил и привлекал еще и тем, что обращался к жанру, который для меня самого дорог и интересен по-особому, - сонету. Тем заманчивей была задача - передать эту сложную форму, такую разительно-несхожую у, скажем, мощно-косноязычного Донна и изощренной (даже в личной построчной графике!) виртуозки К. Россетти или "простой" и глубинно-страстной Э. Б. Браунинг... Вообще, это захватывающе-интересно - пробовать дать в русском стихе "личный почерк", стиль, "манеру" и даже "рисунок стиха" таких разных мастеров версификации, как Р. Браунинг (вот у кого редчайшая структура ритма, рифмовки и строковой графики!) и А. Хаусмэн, страдающий Байрон и философствующий Киплинг... Изредка возникали - "непроизвольно", "сами собой"! - даже варианты переложений, где что-то заставляло как бы отступать от формальной "верности" оригиналу, по ритму, по "слову", но - диктовалось ощутившейся интонацией, нервом, "смысловым объемом" автора... Так у меня случалось и с гением-американкой Дикинсон, и с прославленным "Реквиемом" Стивенсона... Смущают эти случаи, неуютно чувствуешь себя, хотя в самооправдание и утешение, конечно, вспоминается (вестимо, всуе) классика: Лермонтов, великие переводы из Гейне и Гете, "поверху" - весьма мало "схожие" с подлинниками ... Впрочем, подобные дерзости у аз грешного все же редки...