Аннотация: Пустая квартира. Маленький мальчик наедине с существом, надевшим личину его матери. Игра, где победит тот, кто лучше притворяется.
Он барахтался в сгустке чистого жара, безуспешно пытаясь выкарабкаться. А вокруг была лишь бездна - всеобъемлющая, вcепроникающая, холодная. Но он не боялся её. Наоборот, он желал прорвать оболочку своей обжигающей тюрьмы, чтобы холод бездны впитался в его изнывающее тело, принеся долгожданное облегчение.
Неосознанно мальчик сбросил с себя одеяло, и блаженная прохлада вновь вернула ему способность мыслить и чувствовать.
- Немедленно накинь одеяло! Ты же болен!
Не торопясь, стараясь не потревожить варево, колыхавшееся у него между висков, мальчик повернул голову.
- Ты ведь должна быть на работе, - шёпотом сказал он.
- Я взяла отгул. Не могу же я оставить тебя одного дома в таком состоянии.
Она врала. Раньше она всегда так делала. Всегда бросала его одного. Ведь мама любила свою работу. Даже, наверное, больше, чем своего сына.
Мама сидела на кресле подле кровати, положив ногу на ногу. В руках у неё была книга. Шрифт был слишком мелким, так что мальчик не мог прочитать её названия. Но это было совершенно бессмысленно и неважно. Важно было иное. Мама не читает. Для чтения нужен покой. Мама же никогда не была спокойна. Она всё время куда-то бежала, что-то делала, чем-то увлекалась, к чему-то стремилась, что-то искала ... Она жила.
Мама была подобна молнии. Такой яркой, что её свет слепил его. Такой быстрой, что, как бы он не старался, он не мог догнать её. И иногда его сердце протыкала острая болезненная мысль, что не мог у такой яркой и жизнелюбивой мамы родиться такой медлительный, слабый и болезненный сын.
Но именно из-за своей медлительности он мог позволить себе такую роскошь, как спокойно думать. И в его голове, поражённой болезнью, зародилась мысль.
Мама не читает книг. Маме некогда попусту сидеть за чтением. Значит, это не мама.
Первое время он противился этой мысли. Считал её сумасбродной. Ведь она выглядит как мама. Говорит как мама. И даже запах от неё такой же, как от мамы.
Может быть, это болезнь нашёптывает ему все эти глупости? Дурит ему голову. А, может быть, он просто сошёл с ума? Свихнулся. Слетел с катушек. Стал ненормальным. Психом.
Он внимательно рассматривал знакомые черты, пытаясь найти подвох, какую-то малейшую неточность, несоответствие. Но всё в облике этого человека выглядело, как в маме. Даже родинки. Даже морщинки.
Всё же что-то не давало ему покоя. И он продолжал смотреть на неё, высматривая в ней что-то не совсем понятное, неясное, мимолётное. Казалось, какой-то маленький штрих, какая-то мелочь отделяет его от ответа.
Мама оторвала взгляд от книги и посмотрела на мальчика. Тот поспешно отвернулся и бездумно уставился в потолок.
- Тебе что-нибудь нужно?
- Воды.
Рядом с мальчиком стоял полный стакан воды. Но мама, будто бы не заметив его, ушла на кухню. Теперь он точно знал, что это не его мать. Он понял это по глазам.
Когда мама говорила с ним, улыбалась ему, её глаза будто бы смотрели куда-то ещё. Куда-то вдаль, точно не замечая мальчика. В них читалось что-то такое, ещё не до конца понятное ему, но такое манящее. В глазах существа, прикинувшегося его матерью, не было ничего. Ни одной эмоции. Лишь огромные, неестественно тёмные зрачки. Будто в них капнули серой краской.
И мальчику стало жутко.
Только бы она не поняла, что он раскрыл её секрет! Иначе...
А что иначе? Он не мог ответить на этот вопрос.
Мама (хоть он и понимал, что это не она, но не мог заставить себя называть это существо иначе) поставила второй стакан рядом с первым.
Мальчик продолжал, упорствуя, смотреть в потолок, но понимал всеми своими органами чувств, что мама стоит у кровати, нависая над ним всем своим телом. Совершенно не желая возвращаться за книгу.
Она поняла. Он знал это. ОНА поняла! И ждала, что же он предпримет. Что сделает с этим новым знанием? Как воспользуется им? Что-то определённо нужно было сделать...
Но он не мог заставить себя двинуть ни одним мускулом. Его сердце превратилось в ошмёток, сшитый из тоненьких льняных лоскутков, готовых в любой момент порваться под напором разогнавшейся крови.
Сейчас это существо набросится на него, вцепится ему в шею, и мальчик умрёт. Почему-то всё представлялось ему именно так. Но оно... мама... продолжало возвышаться над ним. Как одна из кукол в доме ужасов, которые стоят неподвижно ровно до того момента, как ты подходишь к ним. А затем с уханьем и гоготом кидаются на тебя, заставляя душу прыгать внутри тела пинбольным шариком. Но то был игрушечный, ожидаемый ужас. К тому же тогда он был там с мамой.
Сейчас мальчик был предоставлен самому себе. И ужас был самый настоящий.
Наконец, мальчик быстро, чтобы случайно не встретиться глазами с мамой, повернул голову, схватил стакан, зажмурился и начал пить. Не потому, что его замучила жажда (хоть его язык порядком уже и прилипал к нёбу), а потому, что хотел сделать хоть что-то. Настолько его угнетало бездействие.
Он пил медленно, не торопясь, маленькими глотками. Всей своей душой мальчик надеялся, что маме надоест бессмысленно стоять над его кроватью, и она снова вернётся за чтение.
Последние капли воды проскользнули по дну стакану в горло. Мама продолжала неподвижно стоять около кровати. Тогда он взял второй стакан. Пить ему уже не хотелось, но он не мог заставить себя остановиться. Движение - это жизнь. Если мальчик прекратит двигаться, то умрёт.
В руках мальчика был обычный гранёный стакан среднего размера. Но почему-то, когда он пил, ему казалось, что в его руках целый кувшин, который не кончается, как бы мальчик не старался его осушить. В этот раз он пил быстро, жадно, но жидкость в сосуде не иссякала. И мальчик даже не мог сказать, убывает ли она вообще, ведь его глаза были закрыты.
Вода попала не в то горло, и он закашлялся. Из глаз брызнули слёзы. Мальчик непроизвольно приоткрыл их, но, сохраняя осторожность, уткнул лицо в одеяло.
Мама не сделала ни единого движения. Не произнесла ни звука. Как будто её совершенно не заботило, что сейчас происходит с её сыном. И он был даже рад этому.
Откашлявшись, мальчик поднёс стакан к глазам, чтобы оценить, сколько ему ещё осталось. Воды осталось немного, на самом донышке. И мальчик выпил всё одним глотком.
Секунду он смотрел на опустевший стакан, затем глубоко вздохнул, набирая в лёгкие побольше мужества, и со стуком поставил его на стол. Шум будто бы привёл маму в чувство. Она слегка встрепенулась и спросила:
- Принести ещё воды?
- Нет... мам. Я уже напился.
И мама снова вернулась за чтение. Мальчик перевёл дух. За эти краткие мгновения в нём перекипел такой огромный бурлящий поток эмоций, что он даже на миг испугался, что станет пустым, как выкипевший чайник. Затем он понял, что ещё может бояться и от этого ему стало немного легче.
Жар снова опутал его тело, навязчиво клоня в сон. Но как мог он позволить себе уснуть? Не здесь и не сейчас, когда рядом с ним сидит Оно. Кто знает, что предпримет это существо, пока он будет спать? Он не мог рисковать. Нужно было на что-то отвлечься.
Когда-то давно у них дома стояли огромные часы с маятником, мерно и бесстрастно отбивавшим секунду за секундой. Но их давно выбросили. Заменили электронными беззвучными часами. Как же мальчик сейчас жалел об этом. Ведь их мерный бой обязательно бы уберёг его ото сна.
Комната была полностью лишена звуков. Ни залетевшей в квартиру мухи. Ни постукивающего в окошко дождя. Ни капающего на кухне крана. Только сбивчивое дыхание мальчика, его бешено клокочущее сердце. И шелест перелистываемых страниц.
Чтобы не уснуть, мальчик стал считать их.
Одна. Две. Три. Четыре...
Мама листала страницы очень быстро. Складывалось ощущение, что она уже знала содержание книги и лишь освежала его в памяти. Но это ему было только на руку. Ведь даже меж теми короткими интервалами, когда она начинала читать одну страницу, заканчивала другую и перелистывала на следующую, лежала утомительно большая уйма времени.
Несколько раз он сбивался. Начинал сначала. И когда очередной счёт дошёл до сотни, голова мальчика неожиданно взорвалась жуткой болью. Будто бы маятник, о котором он думал некоторое время назад, вырвался из его воображения, начиная стучать у мальчика внутри головы. Считать дальше стало невыносимой болью, невозможной пыткой. И он прекратил это занятие.
Мальчик лежал в полном бездействии и постепенно приходил к мысли, что всё происходящее взаимосвязано. Что болезнь и это существо действуют заодно. Возможно, то, что хотело казаться его мамой и наслало на него эту болезнь, а может быть, это болезнь позволила не-маме проникнуть в его мир. Но всё это были лишь домыслы.
Он не мог так больше. Он должен был видеть её. Знать её точное расположение. Видеть, что она всё ещё сидит в кресле. Одного шума от перелистываемой книги ему было недостаточно. Нужно было более веское доказательство.
Но он был не в силах заставить себя взглянуть прямо на неё. Он боялся. Страх неприятно щекотал его сердце. И он не мог победить его или же просто запрятать в дальний уголок своего сердца. Ведь он был всего лишь мальчиком. Не более того.
Медленно-медленно он заскользил взглядом. По стене перед собой. Затем немного влево. Вдоль извилистых обойных узоров. И остановился взглядом на картине. Мама, сидящая в кресле, оказалась на самом уголке его зрения, но этого было достаточно, чтобы мальчик успокоился. А ещё понял, что её взгляд направлен не в книгу, а прямо на него.
Это не стало откровением для мальчика. Ведь он уже знал, что так будет. В свою очередь он старался не обращать на это внимания и делал вид, что с интересом рассматривает висящую на стене картину.
На картине были изображены два джентльмена во фраках. Они шли по узкой улочке навстречу друг другу. Джентльмен в белом и джентльмен в чёрном. Половину улицы освещал свет фонаря. Другая плескалась во тьме. Джентльмен в белом шёл по затемнённой части дороги спиной к мальчику и приветливо махал рукой джентльмену в чёрном. Тот же продолжал идти в свете фонаря, будто бы не замечая этого жеста.
Эту картину подарил маме её друг. И первое время они с мальчиком подолгу рассматривали её вместе. Мама шутливо говорила, что джентльмен в чёрном - настоящий грубиян и нисколько ей не нравится.
Мальчику же был противен человек в белом. Он не доверял ему. Боялся его. Джентльмен в чёрном не таился. Он смотрел мальчику прямо в глаза. И вся его фигура легко просматривалась в свете фонаря.
Лица джентльмена в белом мальчик не видел. Но его видел джентльмен в чёрном и, наверное, как раз поэтому не отвечал на приветственный жест незнакомца. А его мнению мальчик доверял. К тому же джентльмен в белом шагал во тьме, скрывая свои истинные цвета. Ведь во тьме быть белым очень просто. Гораздо сложнее, чем под светом фонаря.
Картина хоть и была занимательной, но не обладала большим количеством мелких деталей. Так что мальчику очень скоро наскучило рассматривать её. И он снова стал предаваться безделью.
А время дотошно отмеряло секунду за секундой, не желая забежать хоть немножечко вперёд.
Так он и лежал, снедаемый недугом и бессмысленным ожиданием. При этом он сам не знал, чего точно ждёт. А мама всё сидела, листала книгу и не отводила от него взгляда. Он не мог сказать об этом наверняка, но предполагал, что так оно и было.
Время превратилось в череду перелистываемых листов. Сколько длилось их безмолвное противостояние? Шестьсот страниц? Тысячу? Казалось, этой книге нет конца. Но мальчика это устраивало. Ведь он знал, что когда мама закончит с книгой, она примется за него. И лишь ровные ряды букв были его защитниками. Сколько их ещё осталось впереди? Он не знал.
Раздался звон. Сначала мальчик подумал, что звенела тишина, но шелест страниц сказал о том, что он не прав. Не было это и проклятым звоном, приходящим вместе с глухотой. Но что ещё могло звонить в этой полумёртвой квартире?
Будильник? Вряд ли. Телефон? Не похоже.
Дверь? Точно! Кто-то звонил в дверь!
Мальчик возликовал. Кто-то пришёл. Пришёл к нему на помощь!
И было совершенно неважно, кто это. Главное, что теперь у него была причина, чтобы вырваться из этой комнаты, из-под чуткого надзора существа, которое было похоже на его мать. Вот оно... спасение!
- Мама, сиди, я открою!
Этого можно было и не говорить. Мама продолжала сидеть в кресле, листая книгу, будто бы никакого звонка и не было. Но ведь он и вправду был! Не могло же мальчику это привидеться. Или могло? Ведь буквально совсем недавно он всерьёз решил, что стал психом. Возможно, всё так и было. Но, пусть даже это и была иллюзия, он всё равно поспешил прочь из комнаты, чтобы проверить это. Ведь, останься он наедине с не-мамой, слушая шелест перелистываемых страниц ещё хоть минуту дольше, и остатки разума непременно бы покинули его больную голову.
Мальчик вылетел из комнаты. В два прыжка подбежал к двери. Крутанул замок. Открыл. И...
Если это и была иллюзия, то очень натуральная.
На пороге стояла мама. Настоящая мама. И глаза у неё были такие же, какими он их помнил всегда.
- Ух, я дома. Ну что, как ты себя чувствуешь? Температура ещё есть? Дай потрогаю лоб. Горячий. Я купила лекарства. Выпьешь после. Ты, наверное, голоден? Сейчас сварю что-нибудь покушать.
То, что перед ним сейчас стоит ещё одна мама, не пугало мальчика. Ведь он почти сразу понял: то, что сидело сейчас в его комнате, мамой не было. А, значит, мама должна была быть где-то ещё. Это логично. Его пугало другое. Мама говорила слишком громко. Каждое её слово взрывалось грохотом, отголоски которого эхом отдавались по всей квартире.
Отчаянно мальчик кинул взгляд на дверь своей комнаты. Ничего. Ни движения. Ни звука.
Кресла, в котором сидела другая мама, отсюда не было видно, но он знал, что она там. Вслушивается. И слышит всё, что происходит в коридоре.
Мама прошествовала на кухню, и мальчик безвольно последовал за ней. В её присутствии он чувствовал хоть какую-то защищенность. И всё же знал, что даже мама не в силах уберечь его от существа, затаившегося в комнате.
- Мама, здесь очень душно. У меня весь день кружится голова. Я хочу подышать свежим воздухом. Давай выйдём на улицу. Хоть ненадолго!
- Глупый, ты же болеешь. Давай я лучше проветрю твою комнату.
- Нет, мама, не надо комнату! Давай лучше на улицу. Ненадолго. Хоть на минутку. Я не могу здесь больше!
- Я сказала - нет! И вообще - иди в кровать, а то ещё сильней застудишься. Нечего разгуливать по квартире в одной пижаме. А еду я тебе принесу в постель.
Он чуть не плакал. Мама его не понимала. Не понимала, что ему нельзя возвращаться в комнату. Не понимала, что им нужно бежать, спасаться. Ведь это так близко. Рядом. Оно слышит, оно знает, оно поймает их и убьёт. Почему она этого не понимает?! И он бессильно заплакал.
- Мамочка, милая, давай уйдём отсюда, - в полубреду повторял он.- Я хочу уйти. Давай уйдём. Давай уйдём. Давай...
- Хватит! - суровый тон мамы мгновенно заставил его замолчать. - Я сказала, что мы никуда не пойдём. И ты будешь меня слушаться. Разве ты не понимаешь, что ради тебя я пораньше отпросилась с работы! Ты хоть знаешь, чего мне это стоило? Господи, кто бы знал, как мне сейчас стыдно за тебя! Хорошо, что этого никто не видит...
И тут она резко замолчала. Широко раскрыла рот и посмотрела куда-то за спину мальчику. И ещё не успев обернуться, мальчик уже знал, что она там увидела.
Другая мама возвышалась над ним суровой каменной фигурой. Сейчас она смотрела не на мальчика, так что он мог безнаказанно разглядывать её лицо. Оно было в точности такое же, как у мамы. И совершенно иное. Как будто кожа и черты лица были мамины, а под ними, скрытое под самой поверхностью, извивалось и пыталось вырваться из кожаной тюрьмы другое лицо. Бесформенное, нечеловеческое лицо.
- Иди в свою комнату, - сказала фигура.
И мальчик подчинился. Не мог не подчиниться. Хоть ему и не хотелось бросать маму, но сейчас он не мог ничего поделать. Он уже итак сделал всё, что можно. Это вина мамы, что она не послушалась. Да, это не его вина, а мамы!
Перед тем, как нырнуть в свою комнату, мальчик обернулся ещё раз. Фигура существа загораживала почти весь проход, но краешком глаза мальчик увидел свою маму. Её рот был широко открыт, но из него не выходило ни звука. Это было похоже на безмолвный крик.
Где-то в районе сердца легонько кольнуло, и мальчик попытался отвернуться, пока боль не стала сильней, но не смог. И тут дверь в кухню закрылась...
Вырвавшись из оцепенения, мальчик забежал в свою комнату, плотно затворил дверь и с головой забрался под одеяло и обхватил голову.
Он с силой затыкал уши, так сильно, что начинала болеть голова, но всё равно слышал. Грохот, звон посуды и какие-то хлюпающие звуки, доносившиеся с кухни. Затем всё потонуло в резком крике. Но кричала не его мама. И даже не человек. Кричало это существо. А затем откуда-то сверху на голову мальчика резко обрушилась тишина.
Мальчик лежал под одеялом и продолжал рефлекторно затыкать себе уши, хотя надобности в этом уже не было. А ещё он плакал. От страха и от постыдного осознания, что ничего не может сделать.
Время потеряло свою значимость, так что он не мог сказать, сколько так просидел: минуту или час. Наконец, он скинул с себя одеяло и встал с кровати.
Первым делом он подошёл к креслу. Книга, которую читало существо, нацепившее на себя личину его матери, всё ещё лежала здесь. Он прочитал её название. "Английский сад" Т. Вейкфорда. В мальчике взыграло любопытство и он, взяв книгу в руки, открыл её на последней странице. Он всегда открывал последнюю страницу перед тем, как приступить к чтению.
"Я пишу эти строчки, когда оно продолжает безмолвно стоять у моей постели. Дома больше никого нет и бежать мне тоже некуда. А ещё я бесконечно устал. Пора, наконец, спросить, что ему от меня нужно..."
Мальчик захлопнул книгу.
Следующая его мысль была проста: бежать. И как он не подумал об этом раньше? Видимо, страх настолько сильно сковал его сознание, что просто не позволил проникнуть в него этой простой мысли. Но сейчас тиски страха слегка разжались, и его голова заработала в полную силу.
- Прости, мам, - сказал он.
И не став собираться, чтобы не терять время, в одной пижаме мальчик подбежал к входной двери. Конечно же, она была закрыта. Глупо было ожидать иного.
Но более того на ней не было даже дверного замка. Ключ был у него в руках, но им было совершенно нечего открыть. И с каким бы остервенением он не дёргал за ручку, дверь не поддавалась.
Ловушка захлопнулась. И мальчик не успел из неё вырваться. Хотя у него и была возможность.
Чтобы до конца удостовериться в безвыходности своего положения, он вернулся в свою комнату и проверил окно. Оно тоже было плотно закрыто. За окном виднелся привычный скучный дворик, но сейчас он был так далёк от мальчика, что, сколько не протягивай к нему руки, никогда не дотянешься.
Остался лишь один путь. На кухню. Навстречу своему кошмару. И будь, что будет.
В горле сразу же пересохло. Он с шумом сглотнул, но это не принесло облегчения. Жар разыгрался ещё сильнее. Так сильно, что, когда мальчик вышел из комнаты, всё вокруг превратилось в быстро вращавшуюся карусель. Мальчик прижался к стенке, чтобы не упасть, и начал медленно шаг за шагом идти навстречу закрытой кухонной двери. Удивительно, но шаги давались ему с какой-то лёгкой воздушностью. Гораздо сложнее было удержаться на ногах. Жар же играл с его сознанием злую шутку, то приближая, то отдаляя дверь.
Но морок исчез, когда его рука упёрлась в деревянную поверхность. Мальчик затаил дыхание и...
Кухня была такой же, как и тогда, когда он её покинул. Будто бы шум и крики были всего лишь порождением его фантазии, а не явью. Мама стояла за плитой, держа в одной руке сковородку, а в другой - книгу. И мальчик мог поклясться всем, чем угодно, что это была именно та книга, которая осталась в его комнате.
Он стоял здесь, напротив матери и не знал, что делать, что думать. Была ли женщина перед ним действительно его матерью или же тем созданием, терроризировавшим его в своей комнате? Сейчас он не мог сказать точно. Нехорошие мысли зудели в его голове, но он пытался верить в лучшее. Вот бы получить хоть одну подсказку, хоть одно мановение руки, наклон головы, выдавшие, кто сейчас стоит пред ним. Но он не знал, что сделать, что спросить. И поэтому просто стоял.
Тем временем, мама не обращала внимания на его появление, погружённая в готовку и в чтение. Надо было что-то сделать. Сейчас. Но что? Что-то! Хоть что-то! Нельзя просто так стоять. Нужно... Нужно... Нужно...
- Мам, а что у нас на обед? - спросил мальчик, наконец, и замер в ожидании.
- Макароны по-флотски, - ответила мама и улыбнулась.
Мальчик внимательно посмотрел на неё и вздохнул.
"Хорошо, давай поиграем, если это то, что тебе действительно нужно. Боюсь только, что тебе очень скоро наскучит эта игра", - подумал мальчик, а вслух спросил:
- А можно мне поесть в своей комнате? - и, не получив ответа, покорно сел за стол.