Пять дней в неделю, два раза в день я притворяюсь манекеном, чтобы перемещать свое тело в этом расползающемся мегаполисе. Я ненавижу метро. Эскалатор - конвейер в преисподнюю. Ступая на металлическую ребристую ленту я мутирую в бесчувственного манекена. Душа не соглашается спуститься в подземное царство Аида, я машу ей рукой сразу же за турникетом. Пока-пока. Встретимся на станции около дома. Мы все здесь чужие друг-другу в этом каменном мешке. Мне мало воздуха и мало пространства. Я не могу держать дистанцию, чтобы чувствовать себя в безопасности. Когда в тесном вагоне, я поневоле обнимаюсь с другими твердыми и мягкими телами, единственное как я могу пережить эти тридцать восемь минут - это, как и все, стать манекеном с обмертвевшим лицом. Я боюсь случайно заглянуть в чьи-то равнодушные стекляные глаза. Боюсь улыбаться, чтобы не упереться радостным ртом в чье-то безучастное лицо. Боюсь показать что я живая, потому что это вне подземного кодекcа манекенов. Мы все в одном строю. Мертвые, пока не глотнем свежего воздуха сверху. И только он, среди этой мертвечины, был живой и теплый с ласковыми смеющимися глазами. Он не манекен, - подумала я.
Каждый день я видела его на станции метрополитена. Ровно в шесть пятнадцать на платформе. Всего на пару минут. Драповое пальто и спортивный рюкзак сегодня, а вчера я заметила палевый галстук и бледное потерянное лицо. Оторвать большего, глазами за один день, мне не удавалось, не хватало времени, нас разносили бешенные электрички в разные стороны города. Его на север, а меня на юго-запад. Каждые день, наши жизни скрещивались на две минуты и тут же расхлестывались электрическими кабелями по разнополюсным мирам.
Первый раз я выхватила его из толпы, когда он в строю манекенов сошел с эскалатора и побежал к поезду. Красивое бледное лицо, стремительные легкие шаги. Втиснулся в двери последним. Я увидела нежный улыбающийся профиль в окне вагона. Мне показалось он извиняется. Электричка ухнула и ее ветром всосало в туннель. Мне почему-то стало грустно.
С тех пор наши двухминутные встречи стали необходимостью. Мне было бы трудно подобрать слова, чтобы оправдать эту необходимость. Каждый вечер я, с отчаянной надеждой, я всматривалась в толпу, потому что была одна неделя в мае, когда он пропал и я чуть не сошла с ума. С ним каждый день мне дарил что-то новое. Я видела его на эскалаторе тарабанящим пальцами по крепким резиновым перилам. Бегущим к электричке и осторожно прижимающим к груди рюкзак. Читающим газету, которую всегда приходилось комкать перед разъезжающимися дверями вагона. Однажды он ел на ходу бутерброд, стряхивая крошки с костюма. Был день когда он осторожно нес букет оранжевых лилий и пропустил электричку, чтобы не измять их. Я видела его с другом, которого он на прощание хлопнул по плечу, передавая ему какой-то черный пакет. С изящной девушкой в зеленом. Он бережно пропустил ее вперед, а в вагоне указательным пальцем погладил по носу. И я долго не могла это забыть . Я практически знала весь его гардероб. Два костюма - серый и синий в полоску. Десяток нежных галстуков. Палаточного цвета плащ . Драповое пальто. А поздней весной он закатывал рукава розовой рубашки и я любовалась его сильными, с голубыми венами руками. Я уже не мучилась метрофобией. Но была я и был он.
В третий вторник октября, я встала на эскалаторе прямо за ним, на ступеньку выше. За воротником его пальто - сегодня без шарфа, темнеет родимое пятно. Вношу что-то новенькое в свой фолдер для сбора информации. На нем еще нет имени, ну чтоже...Не все сразу. Приятный, очень приятный афтершейв. Хочется ткнуться носом за драповый ворот, губами в теплое и замереть вдыхая его воздух. В этот вечер я сошла с ума. До утра слушала Роуз Ройс и вместе с ней загадывала желание на падающих звездах. Небо в Москве было завалено тучами, но мне было все равно. Триллионы звезд сыпались мне прямо на кухонный стол, в мою конфетницу с отколотой ручкой. И что же теперь делать? - спрашивала себя я. Это был тупой, риторический вопрос. Ответа на него не было.