Ночь обещала быть долгой. Генрих Крамер устало откинулся на спинку кресла и закрыл глаза - сегодня Он обязательно придёт, и разговор будет тяжёлым. Как обычно, сядет напротив, сверкая угольками глаз из-под капюшона, и станет убеждать. Словно за сотни лет одни и те же слова должны налиться свинцом и бить наповал. Он так и не понял, что невозможно уверовать в то, что давно покрылось пеплом презрения! Тот, кто прошёл все ступени посвящения, способен отличить откровение от пустого звука.
В комнате заметно похолодало. Крамер шумно вздохнул, выпустив облачко пара, и всмотрелся в заиндевевшее зеркало напротив. Очень скоро именно там вспыхнут Его глаза. Но сначала должно остановиться время. Казалось, загустел даже воздух, и теперь его приходилось пить, чувствуя, как он маслом растекается в лёгких. Ещё один глоток...
Сухо щёлкнул и остановился маятник часов. Треснула ледяная корка на поверхности зеркала, с шелестом осыпались кристаллики, но до пола так и не долетели - замерли на полдороге. И тут же ало вспыхнуло серебряное покрытие, исторгнув ленты багряного пламени. Они быстро остывали, темнели и скручивались клубком, пока перед Крамером не возникла знакомая фигура в длинном шерстяном плаще. Однако, вопреки ожиданиям Генриха, человек даже не попытался присесть - стоял и обжигал взглядом. Но больше всего Крамера раздражал запах воздуха, словно где-то рядом ударила молния.
- Что на этот раз? - закашлявшись, спросил он.
- Ты преступил все границы, - пророкотал в ответ человек. - И божеские, и людские.
- Неужели?
- Книга... Пока она жила лишь в твоей голове, можно было считать это слабостью смертного. Но теперь с её помощью убивают невинных.
- Невинных?! - зло усмехнулся Крамер. - Их вина доказана. Я вижу изнутри, а не сверху, как вы. Понадобились сотни лет и несколько жизней, чтобы понять - это тупиковая ветвь эволюции. Гнойник, который надо безжалостно вырезать. И тогда, быть может, мы получим здоровые плоды. Пока не поздно.
- Что с тобой стало, Орфей? Ты всегда побеждал словом, а не оружием.
- Тот Орфей умер! - выкрикнул Крамер. - И ты лучше других знаешь, любимый ученик, что его погубило. Он говорил языком Эроса, его силой пел и побеждал. Его силой проник в глаголы Гермеса и Зороастра, его силой заставил жрецов Изиды и Осириса раскрыть свои тайны. И что же случилось потом, любимый ученик? Величие Эроса пало перед хитростью и мороком Гекаты - слово Орфея не спасло Эвридику, не остановило мечи военачальников Аглаонисы.
- И ты решил мстить...
- Не ради мести я отказался вернуться к богам. Орфей построил храм и воспитал десятки жрецов, но забыл о тысячах обычных людей, жаждущих понимания. И я решил принести им не только веру, но и знание. Вы же считаете, что богам достаточно лишь поклонение. Поэтому Орфей умер, и родился Пифагор.
- И тоже не справился. Так что твоя жертва оказалась напрасной.
Крамер хмуро взглянул на ученика. Легко судить, если сам палец о палец не ударил. Даже тогда, когда на его глазах убивали Орфея. Не хотелось сейчас спорить, но придётся - может, хоть тогда почти забытые боги перестанут болтать и начнут, наконец, действовать.
- Пифагор был близок к цели, как никто другой, и тебе это хорошо известно. К его мнению прислушивались даже тираны! Знаешь, о чём постоянно твердили мудрецы Эллады? "Земля говорит: слепой рок. Небо говорит: провиденье. Человечество, брошенное между ними, кричит: страдание, безумие, рабство!" А Пифагор видел между небом и землёй свободу. И учил этому.
- Однако проиграл. Нельзя победить, предав богов.
- Он допустил ту же ошибку, что и Орфей. Верил только в слово и ненавидел насилие. Даже когда отвергнутый Килон поджёг дом, Пифагор предпочёл смерть сражению. Вы отравили его разум покорностью! Величайший адепт вновь оказался бессилен, но уже не перед магией Гекаты, а всего лишь перед злобой и завистью человеческой. А вы по-прежнему молча взирали с небес.
- Вот тогда ты решил...
- Ничего я не решил! - перебил Крамер. - Люди вынесли себе приговор сами. Священный огонь дельфийского храма, разожжённый Пифагором, был безжалостно затоптан. В предсказаниях пифий волею жрецов правда вновь смешалась с корыстью. Но страшно не это. Бездейственное слово породило сонм тварей. Землю наводнили колдуны и ведьмы, целители-шарлатаны, язычники и шаманы тёмных культов. Им верили, поскольку сам Пифагор укрепил веру в пророческое слово. И сейчас эта язва способна уничтожить последние искры божественного откровения. Если её не выжечь дотла - до последней ведьмы, до самого глупого ученика колдуна. Тупиковая ветвь эволюции должна исчезнуть.
- Даже если пострадают невинные? Для этого ты написал книгу?
- Среди них нет невинных. Человек, хоть раз пустивший в мысли тьму, уже несёт в себе мрак. И обязательно прольёт его порчей, мором или убийством. Именно поэтому я здесь - ошибку надо исправить. Даже ты, любимый ученик, так этого и не понял.
- Ты сошёл с ума, Орфей. Долгая жизнь среди смертных помутила твой разум. Тебе нужен отдых. Мне жаль, что именно я должен объявить решение. Мы не можем допустить насилия.
- Зовите меня Инститорисом, слепцы...
Ученик сложил руки на груди. Его плащ побагровел, расплёлся языками пламени и медленно втянулся в зеркало. Снова ритмично застучал маятник, и лишь запах грозового воздуха всё ещё напоминал о визите.
Крамер подошёл к окну и задумчиво посмотрел на мокрые от утренней росы камни булыжной мостовой. Нет, всё правильно. И первое дело в Триенте, когда он осудил на смерть девятерых евреев за ритуальное убийство двухлетнего мальчика, казалось теперь важным шагом, с которым пришло понимание. И последующие процессы, укрепившие веру в справедливость цели. Всё правильно - сомнений нет. Пока боги уверены, что затылки и задранные к небу задницы делают мир лучше, они будут постоянно ошибаться. Но он заставит их начать делать хоть что-нибудь. И опять ценой собственной жизни.
Генрих Крамер подошёл к столу, провёл ладонью по обложке книги и улыбнулся. "Malleus Maleficarum" - скандальный труд - останется и после его исчезновения. Пусть книга примитивна и жестока, но зато понятна всем, кто послужит великой цели. Только реальное дело придаёт слову смысл.
- Я ещё вернусь, - прошептал Генрих...
Место и дата смерти Генриха Крамера до сих пор неизвестны...