Лёшке повезло. Ему крупно повезло. Он мог бы попасть в плен или пропасть без вести. Мог бы загнуться в тифозном бреду или насмерть подорвать печень гепатитом. Он мог бы вернуться тяжело искалеченым, в инвалидной коляске или в смирительной рубашке. Или - вернуться "грузом 200". А мог бы и вовсе не вернуться оттуда. Или - не попасть туда. Судьба распорядилась иначе. Он - попал. И выжил. И вернулся.
Вернулся в круг своего персонального ада, для всех, кроме него самого, закрытого. В котором он сам себе и прокурор, и судья, и палач. В котором есть только вопросы - и нет ответов...
Комфорт.
Наблюдательный пункт был оборудован на славу: яма вырыта ровно на нужную сообразно с Лёшкиным ростом глубину, маскировка стопроцентная, удобное сиденье, полочки и ниши для патронов, гранат, жратвы-питья и прочей разновсячины. Даже на упоре для локтей - не держать же тяжеленный бинокль на весу - имелись специальные мягкие подкладочки. Лёшка с напарником в полной темноте ужами скользили по расселине добрых полчаса, пока добрались до позиции. Расположились с завидным комфортом, глотнули кофе, распределили зоны ответственности и сектора обзора, в общем - стали делать свою рутинную военную работу. Через трое суток вернулись с докладом и получили по благодарности с занесением в личное дело. Только вот чёрные полиэтиленовые пакеты для мусора Лёшка недолюбливает до сих пор - трое суток в тесной яме им приходилось не глазах друг у друга срать в такие пакеты и складывать их в уголку. И несмотря на то, что содержимое пакетов было плотно запаковано, оно просвечивало через полупрозрачный пластик и - казалось - воняло невыносимо...
Мишлик.
Михаила Гусева все без исключения звали уменьшительно-ласкательным именем Мишлик - за его небольшой рост, за патологическую отзывчивость, за перманентную готовность прийти на помощь любому. У него были золотые руки, и трофейная "Тойота Кинг-Кэб" капитана Андреева, чьим персональным водителем был старший сержант Гусев, всегда была в идеальном состоянии. А ещё - у Мишлика был небольшой, но хорошо поставленый голос и гитара, которой он владел просто виртуозно. Умение реанимировать любой механизм и задушевное пение под гитару неоднократно спасали Мишлика от регулярно объявляемых взысканий: за попадание на глаза начальству в состоянии алкогольного опьянения и за неумение спрятаться вовремя от нетрезвых начальников, за неопрятный внешний вид и неуставные отношения, за "рыбную ловлю с применением запрещенных орудий лова" и за самогоноварение, за "преступное сквернословие" и "вызывающую небритость"... Мишлик драил толчки и полы в офицерском модуле, мыл посуду и столы в столовой, и клятвенно обещал исправиться... Только один приказ он нарушал не просто так, а демонстративно: Мишлик наотрез отказывался надевать на себя бронежилет, таскал его за собой к машине, волоча по камням, а в "Тойоте" - перекидывал его через водительскую дверку, предварительно опустив стекло.
- Надень броник, Гусев!
- Ну на хрена он мне сдался, командир! Тяжело и жарко! В ём же треть моего весу!
- И хер с ним! Прикрыт зато!
- Дык ить я и так - на дверцу повесил - и прикрыт, тока репа торчит!
(Справедливости ради следует отметить, что когда Мишлик сидел за рулём, с любого угла действительно была видна только его голова в каске - голову свою Мишлик любил и с каской не расставался).
- Мишлик, а ну как справа прилетит?
- Ха! А справа ж Вы, тарищькаптан! В бронике!
Механика-водителя гвардии старшего сержанта Михаила Николаевича Гусева духи сожгли вместе с "Тойотой", каской и броником, когда он в составе колонны возвращался из полевого госпиталя, куда отвозил раненого и контуженого командира.
Спасибо...
Машина с урчанием ползла по серпантину вниз, всё дальше и дальше от перевала. Окно слева было опущено до упора, и на дверце висел перекинутый через неё бронежилет. Сбоку видна была только голова Лёшкиного водителя Мишлика да кисть лежащей на баранке руки. Лёшка молча курил сигарету за сигаретой, и задумчиво крутил в пальцах подобранную на перевале причудливо изогнутую веточку какого-то незнакомого ему южного дерева. На перевале ещё лежал снег, а здесь, ближе к долине, было почти по-летнему тепло. Там, наверху, прошлой ночью завывала вьюга, и налетала шквал за шквалом, и трепала брезентовый полог на блокпосту. А здесь было тихо, и слышно было, как чирикает и щебечет в зелёнке мелкая птичья сволочь. Басовито урчал мотор трофейной "Тойоты", тихонько насвистывал что-то Мишлик, угрюмо молчал Лёшка. В кузове "Кинг-Кэба" лежали четверо бойцов из группы смежников, неделю назад ушедшие в рейд. Вчера они вернулись с перевала. Вернее - их вернули. И вот теперь они ехали домой, в лагерь. Вернее - их везли. Они лежали в кузове, и снег с перевала таял на их мёртвых лицах. И капли талой воды стекали из их глазниц, будто слёзы...
Выстрела из "зелёнки" Лёшка не услышал... Успел только увидеть, как на лобовом стекле появилась точка, от которой брызнула паутина трещин, и тут что-то горячее и тяжёлое ударило его по темени. Мишлик за невозможно короткое время доставил контуженого командира в госпиталь, где его классно подлатали. Но Лёшка не смог ему даже "спасибо" сказать: на пути обратно Мишлик погиб...
Работа.
Закиру Шабону было 29 лет. Он был высок, мускулист и чуть грузноват, хотя под традиционной афганской одеждой его полнота была не так заметна. В то утро Закир на окраине своего "марказа" играл с сыновьями в нарды - до лежащего на скале почти в полукилометре от них капитана Андреева ветер доносил звонкие голоса подростков и басовитое гудение самого Закира. Трофейная японская оптика позволяла разглядеть даже точки на гранях кубиков, которые то за отца, то за старшего брата бросала совсем ещё детская ладошка младшего из Шабонов. Андреев ещё раз проверил, правильно ли внесены поправки на барабанчиках прицела, ещё раз вгляделся в по-восточному красивое, мужественное и холёное лицо Закира, и плавно нажал спусковой крючок. Крупнокалиберная снайперская винтовка "Сако" чуть дёрнулась на сошках и мягко толкнула капитана в плечо, но перекрестье прицела осталось на переносице Закира, которая через мгновение расцвела красной точкой, и Андреев привычно-благодарно отметил качество работы финских оружейников. Быстро и аккуратно собрав винтовку, он побежал вниз по склону, и рядом с ним привычно бежали прикрывавшие его бойцы - мимо вырезанного полчаса назад душманского поста, охранявшего "марказ". Они не слышали визгливого плача упавшего на тело отца младшего Шабона и гортанных криков старшего, не видели суматохи, поднявшейся в лагере. Они сделали свою работу и с чувством выполненного долга возвращались домой.
Полгода назад 93-й батальон царандоя под командованием комбата Закира Шабона в полном составе перешёл на сторону мятежников. По приказу командира батальона Закира Шабона трое офицеров и восемь солдат, не пожелавшие дезертировать, были расстреляны перед строем.
Смекалка.
Захваченного в плен муллу допрашивали в штабном модуле второй час. Всё это время с улицы из-за завешенного гимнастёркой окна раздавались почти переходящий в ультразвук визг и душераздирающие стоны, изредка сменяющиеся невнятным бормотанием и молитвами на таджикском. Мулла явно нервничал, но на поставленные вопросы отвечать отказывался, и всё твердил, что ничего не знает о маршруте и времени прибытия каравана. Через час стоны и повизгивания стихли, Лёшка сдёрнул занавеску, выглянул в окно: прямо перед окном на врытом в землю и намазанном солидолом колу сидел мёртвый голый душман с разинутым в немом крике ртом. Кол был вставлен ему в очко и аккуратно вышел слева у шеи, отчего голова свесилась набок, и пустые глаза, казалось, смотрели точно в окошко. Лёшка покачал головой, укоризненно цыкнул зубом, и через переводчика-царандоевца велел "убрать эту падаль". Допрашивемый почему-то принял "убрать" и "падаль" на свой счёт, и начал взахлёб "колоться".
Душман был убит выстрелом в шею ещё во вчерашней перестрелке. А прапорщик Джафаров, высокохудожественно пристроивший труп на кол, а потом визжавший и стонавший за него под окном, получил в благодарность за смекалку полдюжины холодного пива...
Родинка.
У Лёшки на шее была небольшая родинка - тёмно-тёмно коричневая, чуть выпуклая, бархатистая на ощупь. У Лёшки постоянно были проблемы с бритьём - нет-нет, да и зацепит бритвой, и тогда родинка долго-долго кровила. И воротничок форменный её натирал - из-за чего приходилось ходить "шея нараспашку"... Зато знакомые девушки её почему-то любили до безумия! Им очень нравилось целовать Лёшкину мускулистую шею - именно сбоку от кадыка, где была родинка. И Лёшке отнюдь не были неприятны осторожные касания нежных девичьих губ - ни до, ни после близости. И он особенно любил лежать на спине, поставив пепельницу себе на грудь, и курить - лениво-расслабленно, и позволять себя целовать...
Душманская пуля угодила Лёшке по касательной точно в родинку, вырвав крошечный клочок кожи. Теперь под поцелуи он подставляет небольшой кругло-звёздчатый шрамик...
Мальчик.
За редким исключением все дети - вне зависимости от расовой принадлежности и типа лица - удивительно симпатичны. Этот мальчишка был не просто симпатичным - он был красив той особой красотой, присущей представителям южных национальностей: тонкие черты лица, нос с горбинкой, изящный вырез ноздрей, огромные чёрные глазищи под сросшимися на переносье бровями, по-мужски сжатые чётко очерченные губы... Длинные ноги взлетали на бегу, как бы отталкивая от земли лёгкое тело. Тонкие руки прижимали к груди буханку хлеба. Всё это Лёшка разглядел за те несколько секунд, когда мальчишка выскочил из-за угла дома, и его лёгкая фигурка метнулась к машине. В последнее мгновение подсознание зафиксировало, что в руках у мальчишки был не хлеб, а итальянская противопехотная мина, и автомат дёрнулся раньше, чем Лёшка успел подумать. Душманёнок забился в дорожной грязи у самой машины, и только один из осколков рванувшей через секунду мины достал-таки Лёшку, и аккуратно вынес коленную чашечку. Но задание - доставить бригаду врачей в целости и сохранности - было выполнено.
А надколенник Лёшке потом вставили из лавсана. Крепче родного!
Психологический фактор.
Вы когда-нибудь слышали, как звонко визжит дисковая пила, вгрызаясь в сухой сосновый кряж? Вначале она крутится на холостых оборотах, и визг её напоминает тысячекратно усиленный комариный писк. Потом рабочие зубья бешено вращающегося диска касаются древесины, и тональность вначале плавно понижается, будто бы воет огромный осиный рой, а потом - когда дерево почти перепилено - стремительно идёт вверх, чтобы потом, закончив рабочую фазу, снова вернуться к высокой - на грани ультразвука - ноте. А теперь представьте, что пила не останавливаясь перепиливает десять, сто, тысячу таких кряжей, что визг и вой, повышая и понижая свою тональность, то тише, то громче продолжается несколько часов, до звона в ушах, до оскомины. Представили?... Примерно так визжал и выл раненый в живот душман, когда группа капитана Андреева, возвращаясь из рейда, наткнулась на караван. Гранатомётчики сожгли головную и замыкающую машины на узкой горной дороге, и понимавшие свою обречённость духи, которым было не уйти ни по отвесной стене, ни по крутому обрыву, остервенело отстреливались. Визг раненого сотоварища деморализует даже мусульманских фанатиков, и только когда через несколько часов боя душман ослабел от потери крови и охрип, капитан приказал снайперу добить его - психологический фактор больше не действовал на врагов. А в несгоревших машинах группа нашла замечательные натовские спальники на гагачьем пуху - тёплые и лёгкие.
Сопли.
У подавляющего большинства мужчин есть хобби - коллекционирование марок или монет, резьба по дереву или выпиливание лобзиком, охота или футбол. Лёшкин папа увлекался огородничеством. На немаленьком садовом участке под Ленинградом не только росли все мыслимые и немыслимые в "зоне неблагоприятного земледелия" (именно так официально именовались эти глинисто-болотистые чахлые земли) садово-огородные растения, но даже кудахтали куры, давали молоко козы, в бешеном темпе плодились кролики. Вот только резать эту живность интеллигентный и деликатный Лёшкин папа не мог. И посему, когда наставала пора, с особым нетерпением ждал Лёшкиного приезда на дачу, наивно полагая, что раз его сын является охотником - для него одинаково несложно убить прицельным выстрелом лося или зарезать козочку. Лёшка пытался пару раз объяснить разницу между опосредованностью использования ружья, внутренним психологическим псевдодистанцированием от причинно-следственной связи "выстрел - попадание - смерть" и разящей откровенностью ножевого удара, но папа категорически отказывался (или просто не желал) понимать. И он устал объяснять, и стал относиться к козье-кролико-куриному смертоубийству как к досадной, но не слишком утомительной дачной работе. И даже как-то смирился с этим, и привык к горячему запаху свежей крови, и приобрёл специальный разделочный нож "для левшей", и наловчился бить им козу точно в шею, в точку слева под изгибом челюсти, и одним быстрым плавным движением резко рассекать горло.
И когда настал правильный момент, острое лезвие легко вошло под ухо расслабившемуся на посту душману. Обкуренный дух шмыгал носом и шумно вздыхал, и Лёшка подкрался к нему со спины, и правой ладонью крепко зажал ему нос и рот, и одним движением "вправо-вперёд" рассёк ему шею почти от самого позвоночника. В точности как и козочки на папиной даче, бородач пытался визжать, но воздух выходил из лёгких через перерезанную гортань, минуя голосовые связки. И точно так же несколькими тугими струйками била кровь. И точно так же воняло свежей мочой и дерьмом: сфинктеры при таком ударе расслабляются почти мгновенно.
Вот только потом Лёшке долго-долго казалось, что его правая ладонь - вся в духовских соплях и слюнях, и он никак не может их отмыть... И до сих пор он не любит, когда девушки в минуты нежности целуют его руку...
Фотография.
Бой был скоротечен и быстр. И - без потерь. Не ожидавшие нападения духи не сумели даже занять выгодные позиции, и были отщёлканы поодиночке за деревьями и углами строений. Несколько бандитов, укрывшихся в одном из саманных домов, попали под раздачу подствольников, да так и остались отдыхать в развалинах. А дальше началась рутинная работа группы. Убедились, что не осталось ни одного боеспособного. Как следует убедились. Подтащили двух легкораненых, кого ещё можно было допросить. Собрали документы. Осмотрели трофеи. В документах командира нашли фотографию: бородатый душман скалился в объектив. Поодаль стояла группа афганских подростков, с восхищением глядевших на бородача. За спиной духа не воткнутых в землю шестах торчали четыре головы в советских солдатских панамах. Лёшка передал фотографию Джафарову и отошёл отлить.
Когда через несколько минут он вернулся к группе, допрашивать было некого: пленные "скончались от полученных при боестолкновении ранений". Они не сумели стать "гази". Прапорщик Джафаров не стал делать из них "шахидов". Они стали просто "кошта". А Джафаров сидел в тени, прислонившись спиной к стене, и молча курил...
Старик.
Позиции батальона расположены были рядом с большим по афганским меркам селением. Батальон стоял здесь уже более полугода, и местные жители, поначалу сторонившиеся "шурави", постепенно привыкли к их постоянному присутствию. Да и у наших солдат и офицеров - а уж тем более у вольнонаёмных - установились особые отношения с афганцами.
Никто не знал, как звали мальчика лет пяти-шести на вид, которыйя каждый вечер приходил к модулю, в котором жили вольнонаёмные шофёры. Он подходил, и молча стоял под платаном, испугано стреляя по сторонам голодными глазёнками, и кто-нибудь из водителей выносил ему хлеб, и он убегал, цепко прижимая его к груди тоненькими ручонками. Несколько раз ребята наблюдали в бинокль, как он выбегал из расположения части, и у поворота дороги отдавал буханку высоченному и худющему, согнутому в вопросительный знак старику. И старик бережно опускал хлеб в перекинутую через плечо холщовую сумку, и мальчик что-то говорил ему, размахивая руками и подпрыгивая от нетерпения. А потом старик шёл прочь, опираясь на вытертую до блеска суковатую палку, а мальчик семенил чуть позади, уцепившись за его одежду, и продолжал рассказывать что-то старику...
Духовскую базу не могли обнаружить полгода. Полгода они с завидным упорством одним им известными тропами выходили к нашим позициям, обстреливали их штатовскими ракетами, ставили шведские и итальянские мины, вели прицельную стрельбу из китайских АКМ-ов... Гибли наши ребята - и ничего нельзя было сделать. Духи обходили наши посты - убивали, и растворялись, словно в тумане. И после каждого налёта сутками работал медсанбат, вытаскивая с того света и наших, и попавших под раздачу афганцев. И отправлялись на Родину "двухсотые"...
Тот обстрел был особенно жестоким... Ракеты накрыли казарму, и работы врачам было невпроворот. Да ещё замполит послал две машины в кишлак - за ранеными... В полдень к шофёрскому модулю подошёл тот самый старик, и сгорбившись, встал под платаном. Когда к нему вышли ребята, старик коротко бормотнул что-то, приложив ладони к впалой груди, и засеменил в сторону санбата, то и дело оглядываясь и мотая головой, приглашая шофёров следовать за ним. А рядом с операционным модулем на земле лежало тело мальчика. Осколок духовского "Стингера" распорол ему живот. И спасти мальчонку врачам не удалось... Через несколько дней ребятам рассказали, что мальчишка был внуком старика, и они жили вдвоём: родители мальчика погибли два года назад... А ещё через полтора месяца умер и старик - просто угас от того, что ему незачем и не для кого было жить...
Бурухтайка.
Бурухтайка - это совершенно особенное транспортное средство. Полуантикварный автобус или грузовичок, приспособленный для перевозки пассажиров, по-восточному цветисто размалёванный, украшенный кистями, плюшевыми подвесами с помпончиками, тюлевыми занавесками, и ещё шайтан его знает чем... По категорическому заявлению профессиональных автомехаников, из-за своего аварийного состояния самостоятельно передвигаться бурухтайка не может в принципе, но местные водители об этом, вероятно, не знают - и потому гоняют на них почём зря.
Лёшкиной группе было поручено обеспечение безопасности бригады киношников, неделю снимавших ура-патриотическое документальное кино. Каждое утро бойцы демонстративно грузили в бурухтайку аксакалов, и пускали её головной машиной: на дорогах шла активная минная война. И вот ведь что интересно: за неделю не было ни одной попытки нападения или подрыва! А взорвалась бурухтайка на обратном пути в кишлак, когда киношники уже летели домой... Случайно, наверное...
Крот.
Боевые действия полка были паталогически неудачными. Блокированные душманские базы оказывались безлюдными, обстрелянные позици - покинутыми, караваны шли в обход засад, бандиты выбирали для нападений имменно те направления, где прикрытие было минимальным. Было понятно, что кто-то из царандоевцев сливает духам информацию. Задача Лёшкиной группы была предельно конкретна - в трёхдневный срок вычислить "крота" и любой ценой получить у него сведения для уничтожения бандитов.
Около расположения полка постоянно крутились мальчишки из ближайшего кишлака. Делали свой маленький бизнес, снабжая "шурави" водой и бегая в дукан сигаретами, вынося помои и делая нехитрую работу, выполняли пустячные поручения, кормились у кухни. Когда духи напали на отдалённый блокпост, двое из пацанов были там. Духи добили раненых, а братишек - прежде чем убить - жестоко изнасиловали.
Опергруппа прибыла в полк под видом агитбригады в день похорон. В приватной беседе было несложно объяснить замкнувшемуся в своём горе отцу мальчишек, что к животным нельзя подходить с человеческими мерками, что предатель ещё хуже насильников и убийц, найти и уничтожить которых можно только вычислив их информатора. Через два дня он пришёл к Лёшке и рассказал, что его племянники выследили связника - старика-дуканщика, и когда повесили его второго внука, дуканщик назвал имя царандоевца, чьи записки от оставлял в тайнике для моджахедов. Не будучи уверенными в том, что не произошло утечки информации, "крота" пришлось брать сразу же, немедленно, без разработки, и допрашивать тёпленького. Остальное было делом техники - трудно хранить молчание, когда между мочкой уха и гениталиями радостно пробегают 220 вольт... После допроса бывшего царандоевца подарили отцу погибших мальчиков, хотя он и плакал очень сильно, и умолял застрелить его...
А бандитов на следующий день уничтожили.
Атака.
Духи шли на выносные позиции полка четвёртый раз за день. С фанатичным упорством они штурмовали отрезанных от основных сил бойцов - и снова откатывались назад, оставляя убитых и унося раненых. В этот раз они гнали перед собой группу женщин из ближнего кишлака...
Приказ открыть огонь был отдан, когда духи подползли практически вплотную. Убегавших клали снайперы. Тела погибших женщин передали родственникам, раненым оказали медицинскую помощь.
А вот духи погибли все до одного - по странному стечению обстоятельств их ранения оказались смертельными. Лёшка сам потом проверил каждого, лично...
Жив!
Лёшка сидел на берегу арыка и курил вот уже четвёртую сигарету подряд. Берега арыка заросли кустарником, ветки смыкались наверху, образуя изящно затенённый туннель. Где-то там, высоко в белёсом небе нещадно палило солнце, а у арыка было прохладно и тихо... Шелестели узкие листья, да чуть слышно бормотала кристально-чистая прохладная вода...
Тремя метрами ниже по течению небыстрый поток разбивался маленькими бурунчиками о голову и вытянутые руки лежащего ничком духа. Четверть часа назад отошедший по нужде от лагеря Лёшка наткнулся на него, притаившегося в крошечной пещерке на берегу арыка. Лёшка уже начал спускать штаны, когда разглядел за кустом уставившиеся на него горящие ненавистью глаза, в которых страх мешался со злорадством. С изощрённой мусульманской издёвкой дух, оскалив зубы, медленно поднимал карабин, и Лёшка вдруг отчётливо понял, что пошли последние секунды отмеренной ему жизни, потому как даже дотянуться до своего автомата он не успеет. Лёшке даже показалось, что он услышал, как щёлкнул боёк, и увидел, как дёрнулся ствол, вот только выстрела за этим не последовало - патрон дал осечку. Искажённое злобой лицо духа вмиг превратилось в маску, а Лёшкино отчаяние сменилось на ликующее "Жив!". Он вцепился в висящий на шее автомат, и не смог убрать палец со спускового крючка до тех пор, пока не опустел весь рожок...
И вот теперь дух лежал себе тихо и спокойненько, и струйки крови смешивались с прозрачной водой арыка, и переливчато расползались красивыми мутно-розовыми облачками, чтобы ниже по течению снова стать абсолютно незаметными в прозрачной воде...