Аннотация: Начало первой главы. Из-за плохого состояния здоровья больше пока чт написать не успел...
Глава 1.
- Что именно случилось с императором?
Кирилл Владимирович ходил из угла в угол кабинета, который ему предоставили союзники как главе русской делегации в Компьене. Предварительные переговоры завершились каких-то полчаса назад, Антанта и Центральные державы сошлись на том, что окончательный мир будет подписан в Берлине. Сизов в очередной раз подумал, что зря согласился проводить переговоры на французской границе. Союзнички взвыли: "Мы кровь лили, мы народное достояние теряли, мы перекопали четверть Франции, мы потратили миллионы...". Да и Кириллу хотелось дать почувствовать "собратьям" по Антанте, что те "на коне", и теперь можно расслабиться, а уж в Берлине бы Сизов ударил, он бы подложил им такую бомбу под эти "Четырнадцать пунктов". Благо Кирилл успел переговорить с австрийцами и немцами: ехал-то он через Германию, в специальном поезде. Кирилл Владимирович, конечно, слегка волновался за свою жизнь (по вражеской земле-то едет!), но бывшим врагам (если, конечно, бывшим...) было выгодней в целости и сохранности доставить регента Российской империи в Компьен. Во-первых, германские и австрийские силы были отведены от линии фронта на пятьдесят вёрст, а некоторые части - на все сто. И в случае чего эти территории были бы быстро заняты союзническими частями: очень и очень неприятные последствия для армий центральных держав. А во-вторых... По пути Сизов получил возможность подготовить свой "Рапалльский договор"...
И ведь всё шло как по маслу...
- Барон фон Коттен не очень подробен в депеше, - по порядку отвечал Милюков. Он вместе с регентом пребывал на предварительных переговорах в Компьене.
Министр иностранных дел если и волновался, то не подавал вида. Похоже, он предполагал такой ход дел, если сам его не подготовил. Обречённый на смерть в юности или, в лучшем случае, в молодости Алексей был не самым лучшим императором. Пусть он по-настоящему даже не царствовал (все бразды правления в свои руки взял Кирилл), но всё-таки мешал многим людям на пути к русскому престолу. В первую очередь - самому регенту. Ведь ближайшим претендентом на корону Российской империи после февральско-мартовских событий стал Кирилл. Вокруг него в глазах многих людей уже сверкал ореол победителя в Великой войне, мало кто стал бы препятствовать коронации Великого князя. Но по законам империи потомство Кирилла не имело прав на престол. Можно изменить эти самые законы, но ведь это дало бы повод к волнениям, интригам и дрязгам, таким опасным для страны. Регент хотел выиграть несколько лет покоя, а не борьбы с "ревнителями древних традиций". В планы Кирилла пока что не входил императорский престол. К тому же Алексея любили в народе и армии, да и потом, ведь по всей России начнут возникать "чудом уцелевшие" императоры, если даже во всех газетах напишут о том, что с сыном Николая что-либо случилось...
- По его словам, императору преподнесли в дар, по случаю победы, набор старинных фигурок тевтонских рыцарей. Алексей поранился, взяв в руки одного из тех тевтонов, но кровь кое-как смогли остановить... Но с каждым днём ему становится всё хуже и хуже. Консилиум пока что не дал заключения о здоровье Его Императорского Величества. Между тем, личность дарителя по какому-то странному стечению обстоятельств назвать не могут, - Милюков провёл пятернёй по усам. Он рассуждал, будто бы ничего серьёзного не происходил. Так историк говорит о делах давно минувших дней: изрядная доля сарказма, ровный голос, пара-тройка картинных вздохов, цоканье языком - и обязательно бокал "Вдовы Клико" или рюмка "Шустовского" в паузах. Хотя, что было взять с приват-доцента, надежды русской историографии, полезшего в политику...
- Интересно, а зонтика со шприцом на конце ему никто не подарил? - процедил сквозь зубы Кирилл Владимирович.
Вряд ли это было простым стечением обстоятельств, это недомогание Алексея. Если врачи не могут понять, что с императором...
Но кому оно выгодно, кроме самого регента? Кому-то же ведь должно быть выгодно...Это могут быть или Романовы, или кто-то из оппозиционеров. Скажем, эсеры или левые кадеты, с широкими связями в окружении императора. Просто так личности дарителей не забываются.
- Кирилл Владимирович, мсье Вильсон хотел бы встретиться с Вами, просьба об этом пришла от американской делегации, - между тем перешёл Павел Николаевич. Интересно, он издевается - или вправду совершенно не волнуется за судьбу Алексея? Ну да, ведь считает, что ничего плохого не случится, наверное. Или, наоборот, знает, ЧТО случится? С него станется...
А заодно Милюков оценивал реакцию Кирилла. Похоже, министр иностранных дел ждал от регента решения: продолжать участие в переговорах или отбыть в Россию, чтобы разобраться с тем, что происходит с Алексеем. Ведь если регент уедет, все лавры заключившего мир достанутся Милюкову, и будут чепчики бросать и розы ему вслед...
- Передайте, дорогой мой Павел Николаевич, что встречу с Вильсоном я планирую провести в Берлине. Мы же, насколько я помню, завтра утром туда выезжаем? Замечательно. Как раз на месте и обсудим все волнующие американскую сторону вопросы...
Кирилл Владимирович с утра выехал на позиции французской армии. Войска всё ещё располагались здесь: военное командование всё ещё не могло поверить в наступление мира. А вот солдаты и офицеры...Регент видел на их лицах радость - и вместе с тем огромную усталость. Этим французы с англичанами совсем не отличались от русских: через мгновенье после объявления перемирия над окопами взлетали тучи шапок, воздух полнился возгласами радости и песнями. Люди пускались в пляс, прямо там, в траншеях...
Правда, здесь, на Западном фронте, те самые траншеи заметно отличались от русских. Сухие, чистые, земли не видно, скрыта досками, а в командных пунктах - подчас и коврами. Русские же дрались по колено в грязи, страдая от проклятых вшей и трижды проклятых интендантов. В существование последних в натуре многие (особенно в пятнадцатом году) подчас начинали сомневаться: ведь не могли же снабженцы заниматься ничем? Ведь если бы они хоть что-то, хоть как-то делали для осуществления поставок в армию, многое было бы иначе...
- Нам бы их порядок, мы бы...- Кирилл горестно вздохнул и пошёл вдоль окопов. За ним, сбившись в любопытную кучу, шествовали члены русской делегации на переговорах и несколько офицеров-союзников.
- Да какая же Россия - и с порядком, Ваше Высокопревосходительство? - удивлённо вопросил ординарец. Ему снова намекнули на то, что пулемёт с собою лучше не брать. Бедный парень совсем сник. - Тогда не Россия, а Эстляндия какая-нибудь выйдет, не иначе. Или, авось, Германия. Только чем хороша та Германия? Разбили ведь? Разбили! Ещё как разбили! Вместе с их хвалёным порядком - победили! Как есть победили!
Свита зашушукалась, представители союзников требовали перевода диалоги между тем "so strange officer" и регентом. Вообще Кирилл хотел осмотреть "окрестности" без свитских, но отделаться от них он никак не смог. Этикет-с, батенька, архиважно и архинужно в таких делах, как выразился бы один очень интересный человек. Да уж, сейчас надо было быть предельно вежливым и внимательным, делать вид, будто ничего и не происходит. Подумаешь, какие-то проблемы со здоровьем у Его Императорского Величества, всё образуется. Союзники и, как ни странно, представители Центральных держав начали изъявлять надежды на выздоровление Алексея Николаевича пару-тройку часов назад. Узнали...Да ещё и отрёкшийся Николай мог начать докучать этим, он как раз вот-вот должен был вернуться с Туманного Альбиона. Спор о возращении полутора сотен чемоданов с драгоценностями Дома Романовых зашёл в тупик, Георг ни в какую не хотел отдавать золото, камни и прочее, под сотней благовидных предлогов. А ведь оно было так необходимо сейчас...
- Ладно, сейчас наведаемся в какой-нибудь штаб - должен же быть здесь поблизости штаб? - Кирилл старался говорить как можно громче, намекая свитским, что пора бы и сделать что-нибудь полезное. - А потом - собираться - и в Берлин!
Регенту показалось, или со стороны свиты раздались вздохи отчаяния?
К Кириллу подбежало несколько французских офицеров, закидавших Великого князя вопросами о том, понравилось ли увиденное, какого он мнения о великой французской армии, не угодно ли осмотреть некую замечательную церквушку, чудом сохранившуюся в относительной целости посередине между окопами воевавших сторон.
- Уж лучше снова на петроградские баррикады, - пожаловался Василий Аксёнов, теперь уже капитан Лейб-гвардии Кирилловского полка.
Казалось, вместо довольно-таки привлекательного лица - возникла серая, свинцовая туча. Ныла левая рука - к дождю. Василий Михайлович после ранения умел угадывать изменения погоды не хуже барометра. Проклятый осколок турецкого фугаса, раздробив безымянный и средний пальцы, подарил это относительно полезное умение вместе с отпуском домой и награждением внеочередным званием. Аксёнов порывался сбежать из крымских лечебниц, рвался в бой, хотел увидеть штурм Будапешта, мечтал переплыть через Шпрею на лодке под немецкими пулями... Не повезло. Вместо этого незадолго до прибытия парламентёров в Ставку Василий Михайлович был переведён в распоряжение Николая Степановича Скоробогатова.
Он был именно тем человеком, который командовал Особым полком в февральско-мартовские дни...Мороз, холод, волнения, выстрелы вдалеке - и спокойные "румынцы", солдаты с Румынского фронта, сходящие на платформы вокзала. Бои на баррикадах, борьба за Симбирскую улицу, оборона Нового Арсенала...Кровь, обагрившая столичные улицы, кровь русских, пролитая русскими. А после - штурм Петроградского Совета. Да, вот это было дело! Но Босфорская операция...Она затмила всё! Лёгкая высадка - и несколько недель боёв за Чаталджин. А в тылу у тебя - ошалевший от неожиданности Стамбул, занятый русскими частями. Говорят, ветераны Русско-турецкой кампании плакали от счастья, узнав об этом. Тогда же по всей стране прошли молебны за здравие командования и регента. Ведь это была не просто победа - это была сбывшаяся мечта, это был символ православия, в который через тысячу лет после Олега вновь вошли победителями русские.
А что досталось Аксёнову, которого ранило в первый же день боя за Чаталджин? Лишь кусать локти - и сторожить покой Его Императорского Величества в Лавре. Почётно? Более чем. Но как же, проклятье, скучно!
Рана вновь дала о себе знать: острая боль пронзила всю руку до самого плеча. В карих глазах мелькнул призрак этих страданий, но - только призрак. Аксёнов никому не говорил о том, что его мучают боли. Никому даже врачам. Точнее, особенно врачам. Ведь Василий Михайлович очень хотел жить, а значит, эскулапы были бессильны. Недоверие к лекарям у свежеиспечённого капитана не пропало даже после того, как ему спасли от гангрены руку, избавив всего лишь от двух пальцев.
- Извольте исполнять приказы начальства, Василий Михайлович, - Скоробогатов был твёрд и непреклонен.
Он вообще всегда и везде вёл себя одинаково, что в качестве почётного караульного при императоре, что на улицах мятежного Петрограда. Кое-кто из кирилловцев успел прозвать его за глаза "Его Субординаторским Величеством". До Аксёнова, правда, доходили слухи, что Скоробогатов был наслышан о новоприобретённом прозвище, и, как ни странно, немало им гордился. Этот грузный человек, будто былинный богатырь, становившийся с каждым днём всё величественней и величественней (то есть всё шире и шире в талии), вообще любил подобные штуки и прозвания. Полковник не любил только одного - несоблюдения приказов. А сейчас Аксёнов был близок к этому...
- Помилуйте, Вы ведь прекрасно понимаете, что я не перечу приказам. Просто надо же когда-нибудь начинать брюзжать. К старости хотелось бы приобрести некоторую квалификацию в этом деле...
А ещё Аксёнов после ранения приобрёл вкус к сарказму. Человеку, видевшему столько смертей и едва не ставшую красной от крови Неву, было трудно смотреть на жизнь без хоть малой толики юмора. Ну, или чего-нибудь ещё такого. Иначе недалеко было до сумасшествия.
- Думается, повышением квалификации в брюзжании стоит заниматься в кругу семьи, а не при исполнении. Хотя...как хотите. Меня совершенно не прельщала перспектива сидеть здесь, в Лавре, пока шла война, когда мы прорывали Юзфронт, пока мы высаживались на берегах Босфора. Но - такова служба, - пожал плечами Скоробогатов.
Аксёнов, судя по напрягшемуся лицу, хотел что-то возразить, но вдруг в коридор, где до того разговаривали полковник с капитаном, выбежал один из кирилловцев.
- Беда, господа, беда! Его Императорскому Величеству плохо! Врача! Нет, целый консилиум! - у гвардейца глаза так яростно вращались глаза, а капельки пота так обильно покрыли лицо, что офицеры поняли: происходит что-то невероятно важное. И только через два-три мгновения до Скоробогатова и Аксёнова дошло, ЧТО происходит.
- Договорился, - прорычал Василий Михайлович и рванулся дальше по коридору, каким-то шестым чувством определяя дорогу к комнате придворного врача Боткина...
Невский проспект спал, спал беспробудным сном - и это за час до полудня! Но это было лишь затишье перед бурей: все ждали новостей с Западного фронта, из Компьена, из маленького вагона, в котором подписывали предварительное перемирие. Вот-вот на телеграфных станциях города должна была застучать морзянка, должны были полезть тоненькие бумажные ленточки со словами: "Мир и победа"...
А из бойниц одного из равелинов Петропавловской крепости на затихший город смотрел Александр Павлович Кутепов. Он не расставался с мундиром лейб-гвардии Преображенского полка. Тень сомнений лежала на его широком, открытом лице. Пальцы теребили щёточку усов, гладили короткую бородку. А глаза...глаза были устремлены вдаль, а ещё - в глубину, в глубину раздумий. Только что командующий Петроградским военным округом прочёл телеграмму из Москвы и доклад сибовцев о возможности волнений в городе. Снова! Когда же этот город успокоится? Кутепов всеми силами пытался поддержать порядок в столице, которую за прошедший год уже дважды сотрясали кровавые мятежи и бунты. Правда, если в прошлые разы мутили воду "левые", то в этот раз предвещали волнения со стороны черносотенцев, которые откуда-то получали немалые средства для поддержания жизни "партии". Судя по всему, стоило искать источники денег среди членов правящего дома и некоторых магнатов... Александр Павлович прогнал мысли о проклятой политике и вспомнил своё детство...
Захотелось снова пройтись по лицам Архангельска, ещё раз одолеть семьдесят две версты пути вместе с солдатами! Как это было красиво, как замечательно, как упоительно - в тринадцать лет шагать вместе с солдатами, в шинельке, а потом "воевать" за город. Или с криком "Не дадим в обиду" накинуться на двух пьяниц, надумавших было отметелить одноклассника. И ещё было немножко жаль, что сейчас не подойти к преподавателю юнкерского училища, Головину, не попросить, прямо в глаза, перенести на другой день экзамен. Ведь - в кои-то веки смог в театр...
Эти проклятые волнения не были экзаменом. Это было нечто похуже и посложней. И главное, никто же ведь не знал точно, чего от них ждать. В докладе говорилось, что в связи с намечающимися выборами в Думу, которые должны были пройти сразу после подписания мира, черносотенцы хотели устроить шествие с иконами, с молебнами (ну и с погромами, конечно), требовать урезания избирательных прав для "черни, голытьбы и кровавого прольтарьята". Кому-то ведь это было выгодно, это шествие. "Левых" не поддержали бы, закатилась их звезда после первых побед армии в этом году. За требования мира без аннексий и контрибуций теперь могли и в Неву бросить. Да и пусть только сунулись бы! Кутепов успел доказать, что несколько боеспособных полков могут усмирить волнующийся Петроград. Пусть и свинцом, и кровью, и огнём - но усмирить. Правда, Александру Павловичу пришлось дважды это доказывать.
- Неужели спокойно жить не могут, - вздохнул Кутепов.
Теперь ещё известия о недомогании Алексея! К этому успели привыкнуть, но на этот раз было нечто серьёзное и таинственное. Пока что широкой огласке информацию не придали. "Императору плохо, может и Богу душу отдать" - было бы не самым лучшим кличем в сложившейся обстановке. Всё-таки усталость от войны, чехарда с наследниками престола, временное отсутствие регента не просто Ставке, а в стране, ожидающиеся выборы в Государственную Думу. А ведь кто-то этим мог и воспользоваться.
Кутепов вспомнил последние дни февраля. Считанные полки - против Петрограда. Пальба на баррикадах, пулемётные трели на Выборгской стороне, красные флаги, во имя которых проливали кровь, русские против русских. И снова - кровь, кровь, кровь...Сошедшие с ума запасные батальоны, окружённый бронеавтомобилями и "максимами" Таврический, горящие суды и околотки, конные атаки на почуявшую свою силу голытьбу. Это было страшно, на самом деле страшно, куда уж боям Великой войны до сражений за Петроград! И ведь снова могло начаться: столько противоречий, столько отложенных до лучших времён решений, столько людей, которые вернутся с фронта, подчас - в никуда, на улицу...
Александр Петрович направился прочь от бойницы, в помещение штаба военного округа. Предстояло много, очень много работы. И лишь бы снова кровь не пролилась!
Глава Службы Имперской Безопасности, в которую был преобразован Корпус жандармов, некоторые полицейские службы, Охранное отделение и т.д.
Так иногда звали сотрудников Службы Имперской Безопасности.