Андреева Юлия Игоревна : другие произведения.

Когда землю покидают ангелы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
"Когда землю покидают ангелы" является второй частью романа "Трансмиссия".

КОГДА ЗЕМЛЮ ПОКИДАЮТ АНГЕЛЫ

Пардон, мадам, я вас продам. За фунт конфет, - сказал кадет.

(песенка)

   Вероника подсела к заваленному, всякой дрянью туалетному столику с тусклым, давно не мытым зеркалом, медленно достала из ящика пузырек с таблетками, высыпала их на ладонь, и вздохнув, опрокинула всю горсть в рот, быстро запив, остывшим чаем. И только потом, обратившись к слепому зеркалу, начала медленно расчесывать свои, слегка воющиеся каштановые волосы.
   Вскоре взгляд ее затуманился, она потерла глаза, спина, казалось, разом потеряла твердость. Веронике почудилось, что она медленно, медленно растворяется, словно размазывает себя по всей комнате. В голове сами собой сложились слова:
  

А у танцовщицы горело платье.

Она была золотая, как жар-птица.

И такая прекрасная,

Что солнце расплакалось

и взяло ее в небо

прямо с концерта...

  
   ГЛАВА 1
   Агент

Над православным храмом

Языческие облака.

  
   И последняя попытка самоубийства не принесла ожидаемого результата, оставив во рту Вероники противный привкус и глупые перешептывания в прихожей.
   "Ну, всё. Здравствуй жизнь! Здравствуй психушка!" Сокрушенно вздохнула она, собирая в пучок влажные волосы. "И главное - ведь ничего не докажешь! Глупо! Надо было вешаться. Дура! Всегда же знала - не действуют на меня медикаменты, ну ни капельки!" Она откинулась на подушки, с досады укусив себя за руку.
   В комнате было темно, тогда как за дверью горел свет и кипела жизнь.
   "Слетелось воронье на падаль!"
   Почувствовав в прихожей какое-то новое движение, Ника закрыла глаза, притворяясь уснувшей, и тут же дверь отворилась, и кто-то легкою и одновременно крадущейся походкой скользнул в комнату. Ника напряглась, вслушиваясь в какофонию чужого присутствия, и тут только до нее дошло, что перешептывание за дверью прекратилось. Слышалось, как досужим звоном падали капли из крана в ванной, где ее заставляли пить и пить воду, пока она не начинала захлебываться. Меж тем ночной гость молча возвышался над ней, терпеливо выжидая, когда больная соблаговолит выдать себя, открыв глаза.
   "Господи, да кто же это? Артур? Но его не должно быть в городе. Врач? Не похоже - этот бы в жизни не стал терять времени, выстаивая тут по стойке смирно. Но кто?" Ника, чуть-чуть, приоткрыла один глаз. Действительно, перед ней маячил угрюмый, неподвижный силуэт. Тусклый свет луны, проникающий в комнату через не зашторенное окно, не позволял как следует рассмотреть вошедшего, но она явственно видела руку, напряженно сжимающую нечто тонкое и слегка поблескивающее, точно стилет.
   "О боже! Он же псих! Маньяк!" Ника внутренне сжалась, собирая остаток сил. Силуэт оставался неподвижным. Она сглотнула, боясь пошевелиться и выдать себя тем самым с головой. Противненький холодок побежал вдоль по позвоночнику. Ника мысленно прочла "Отче наш" и вновь взглянула из-под опущенных ресниц. "Нет!!!" Она чуть не подскочила на месте. В левой руке маньяка, прямо над ее животом, нависало нечто, имеющее сходство с увесистым кирпичом. Ника напряглась, борясь с желанием завопить что есть силы, позвать на помощь, отпихнуть бандита и броситься к двери.
   - Ну, долго будем комедию ломать? А, Вероника Сергеевна? Я ведь вижу, что вы не спите.
   От неожиданности Ника открыла глаза и рывком села на кровати.
   - Вот и умница. А то мне некогда, - мужчина элегантно сбросил с кресла вещи, валяющиеся там как попало, удостоив внимания, лишь виды видавший черный пояс (не каратистский, а с резиночками для чулок) и сам уселся так, как будто намеревался провести здесь остаток жизни. - Ну-с... приступим.
   - Вы из милиции? - Ника зябко поежилась под влажным одеялом.
   - Зачем же так сразу?! - раздраженно вспылил незнакомец. - Что я вам такого сделал? Смею спросить, что вы так меня обижаете? - выговаривая это, незваный гость противно гнусавил и размахивал в воздухе предполагаемым орудием убийства. - Хотя может это оттого, что вы не видите моего лица? - Он пружинисто встал и, подойдя к стене, щелкнул выключателем. Свет стегнул Нику по глазам, но она силой воли приказала себе не жмуриться, воткнув зрачки в незваного гостя.
   Перед ней, нетерпеливо выстукивая каблуком незнакомый ритм, стоял достаточно элегантный мужчина лет тридцати-тридцати пяти, с тонкими и казалось, даже слегка подкрученными усиками, с роскошной, видимо, только что уложенной шевелюрой а-ля Штраус и карими, удивительно яркими и выразительными глазами. Изящную фигуру незнакомца облегал коричневый костюм чуть-чуть темнее его каштановых волос. Ника отметила, что его рубашка была не по моде сделана из тончайшего крепдешина, с той драгоценной желтизной, которую обычно оставляет проносившееся мимо время. Галстук соединял в себе цвет костюма, глаз, волос и рубашки, поблескивая, в свою очередь, янтарной застежкой.
   - Але гоп! - гость шутовски раскланялся и начал жеманно поворачиваться то одним, то другим боком так, словно выступал перед публикой. В руках его находилась толстая красная книга, которую Ника приняла, поначалу, за кирпич, призванный размозжить ей голову и блестящая длинная ручка, которая еще могла бы, с большой натяжкой, сыграть роль бандитского ножа.
   - Ну что, похож я на регулировщика движения? - томно промурлыкал гость, отчего-то сделавшейся вдруг похожим на оперного Дон Жуана. Он продолжал самозабвенно вертеться и приплясывать на месте. - Похож или не похож?
   - Не очень, - смущено призналась Ника.
   - Но, меж тем, в какой-то мере я им и являюсь. Я обнаруживаю нужных мне людей и перераспределяю их силы и возможности. Но это уже философия. По сути дела я -рекламный агент, - он вдруг перестал пританцовывать и остановившись, выразительно посмотрел ей в глаза. - Надеюсь, вы не дрожите при одном упоминании о рекламе и не прогоните такого очаровательного мужчину как я?
   - Мраморная плита с девизом: "Рекламных агентов просим не беспокоить ни-ког-да!" Работающая, так же, по принципу мухобойки - еще у мастера, - в тон гостю пошутила Вероника. Агент определенно ей нравился, все неприятные мысли как рукой сняло. В присутствии этого вертлявого Дон Жуанчика, как она окрестила его раз и навсегда, Ника чувствовала себя необыкновенно легко. - Так что поторопитесь навязать мне ваше барахло, пока мои слуги не вооружились дубинками и дихлофосом, используемыми ими исключительно против вредных насекомых и не в меру навязчивых продавцов.
   - О, это великолепно сударыня! Тем более что я именно то, что вам надо, - расплылся в улыбке гость.
   - Так вы предлагаете себя?! Ничего себе денек! Вы что же, зашли в первую попавшуюся открытую дверь и не поняли, что открыта она именно потому, что я неудачно пыталась отбиться от всего и рекламных вывертов, в частности? Или вы специализируетесь на умирающих - типа предложения верной, то есть неоднократно используемой веревки, мыла, таблеток от жизни, белых тапочек, осинового кола, для близких и родственников счастливого покойничка, серебреной пули (антиквариат) для него же или еще чего-нибудь столь же нужного? - Ника поежилась в мокрых простынях и, пошарив рукой по полу, с отвращением подняла затоптанный халат, тут же бросив его обратно.
   - Дорогая моя! - на мгновение лицо агента сделалось серьезным. - Поверьте, что я отнюдь не случайный гость, мало того, меня и самого раздражает та фамильярность, с которой работают большинство торговых представителей. Кроме того, должен сразу же сказать, что я, ни в пример многим, уважаю желание клиента, покончить всяческие счеты с жизнью. Смерть, знаете ли, дело святое... М-да... - он помолчал, вновь заняв полюбившееся кресло, - но я считаю, что в некоторых, а тем более в вашем случае, это событие можно слегка отсрочить. Вам ведь, уважаемая Вероника Сергеевна, не в первой приходила в голову эта светлая мысль?
   - Светлая? - Ника с сомнением посмотрела, на этого рассуждающего о жизни и смерти бизнесменчика, с белыми нежными руками и ухоженными ногтями.
   "Что он может знать об этом?"
   - Я считаю себя не в праве судить о нравственной стороне дела... Клиент всегда прав, - он откинулся в кресле и озорно глянул на притихшую слушательницу. - Но вот вопрос - простите, ради чего? Во имя чего? Наконец - кому эта смерть принесет хоть каплю пользы? Я понимаю, человек страхуется на огромную сумму денег, после подстраивает себе несчастный случай. Это ясно - он хотя бы обеспечивает своих близких, благородное, в сущности, дело. А вы знаете, почем сейчас похоронить? У меня тут... - он похлопал по красному переплету, - все цены.
   Ника отрицательно помотала головой и поднявшись с постели, начала одеваться, отмечая про себя, что агенту отнюдь не безразличны эти несложные действия "умирающей".
   - Дорогая моя! Милая! Я спрашиваю - ну неужели вы настолько не цените свою жизнь, чтобы расстаться с нею бесплатно, то есть не получив никакой компенсации от окружающих, за то что они сделали эту самую жизнь невыносимой? Наконец, лишив себя радости остаться в чьей-то памяти, как-то увековечив свое имя. Или...
   - Короче - что вам надо? - Ника начала терять терпение.
   - Мне? Позволю себе заметить - вам! Вы говорите - жизнь тускла и неинтересна. А что если я предложу вам прожить за тридцать дней двадцать-двадцать пять разных жизней от миллионерши до Папы Римского? Снова познать любовь, муки творчества, радость победы, покорение вершин? Получить "Оскара" и медаль "Матери героини"?! А? Хотите спасти человеческую жизнь? Можно несколько! Написать "Войну и мир", "Унесенные ветром"? Хотите быть сегодня Золушкой, а завтра королевой? Перевозить контрабандой зеленых попугаев и наркотики? Хотите умереть от смеха и пережить всех своих врагов? А? Ну, не молчите?! Сейчас или никогда?!
   - Ну, что именно вы предлагаете? - Ника была в замешательстве.
   - Взгляните, - агент, рассчитанным на эффект движением, распахнул книгу. На первой странице крупным округлым шрифтом было выведено объявление: "Фирме требуется шесть человек для испытания медицинских препаратов".
   - О нет! - Ника с отвращением отстранилась. - Чтобы я после ваших лекарств коньки отбросила или стала дауном? Вот радость-то!
   - Но, мадам! - агент взял Нику под локоток и снова заглянул в глаза. - Вы сами решили, что эта жизнь вам не нужна. Никто вас не тянул глотать некачественные таблетки. Я же могу вас заверить, что:
   а) Ваши близкие или тот, кого вы сами назовете наследником, получит кругленькую сумму.
   б) Сразу говорю, скучать вам не придется: Речь идет о наркотических препаратах, на короткий срок изменяющих сознание человека, только и всего.
   Скажем, утром вам вкалывают вакцину с информацией о том, что вы Софи Лорен. И целый день вы ходите, говорите, живете, одеваетесь как знаменитая актриса. Понимаете - люди, тем более богатые люди, как правило, мало изобретательны, мы же даем им возможность пожить денек совершено другим человеком. Закомплексованный отбросит скованность и сделается душой общества, трусливый - смелым, дурак - умным. Лет через десять центры, оказывающие подобные услуги, будут процветать во всех странах мира. Программа подготовки идет полным ходом, и вы вполне могли бы поучаствовать в ней.
   - Звучит заманчиво, но...
   - Все равно мир не меняется и недели через две вы, наверняка, повторите попытку, но только совершено бесплатно. Я же...
   - Хо-ро-шо, - Ника произнесла это слово по слогам, как бы впечатывая его в суетящегося гостя. - Но вы должны дать мне клятву, что если я сойду с ума, вы позаботитесь о том, чтобы я не жила.
   - Ну, разумеется! Как вы могли такое о нас подумать! - агент открыл нужную страницу и протянул новой клиентке, похожую на нож, ручку. - Вы умрете. Фирма гарантирует, через месяц, точнее тридцать календарных дней. Обыкновенная передозировка. Но я обещаю, что это будет незабываемый месяц! А если, несмотря ни на что, вам удастся выжить, - он картинно развел руками, - тогда фирма выплатит вам в десять раз больше, проставленной внизу суммы. А с таким капитальцем, может, и желание жить появится. А нет, то и уйти можно будет со вкусом. Короче подписывайте, такой шанс не всякому выпадает.
   - Кровью?! - Ника потрогала действительно острый наконечник ручки. Вдруг ей захотелось покончить со всем этим разом, припомнился Артур с его вечными жалобами и обидами, суетящиеся рыбки, жадные цветы...
   "Всё едино. Я не собираюсь больше жить, так почему же не уйти так? Пусть даже агент половину наврал, что же с того - конец ведь один". Она подняла на искусителя сухие, словно лишенные самой способности плакать глаза. В этот момент с улицы донесся скрип тормозов и истошный женский вопль: "Не надо!", залаяла собака. Одновременно со странным треском, откупорились сразу же несколько окон, на лестнице застучали, зазвенели неровные чечетки шагов и тут же все стихло.
   Ника тяжело нависала, над нервно покусывающим длинный ноготь, агентом. Словно мотылек, живьем приколотый к листу бумаги, мужчина извивался сейчас под пронзительным взглядом зеленых глаз. В одну секунду, ему вдруг сделалось неудобным находиться здесь, в этой комнате, рядом с этой жуткой женщиной... Кресло покрылось ухабами и вылезшие пружины впились в его холеное тело, ладони вспотели, а по позвоночнику вверх поползли холодные мурашки. Волосы на голове слегка зашевелились, будто сзади кто-то потрогал их мохнатой лапой, и несколько длинных волосков прилипли к вискам и потному лбу. Мужчина попытался снять щекочущий волос, но обкусанный ноготь царапнул веко. Суетным движением, опять и опять он хватал себя за лицо, не в силах оторвать взгляда от горящих глаз. Еще секунда, и к вящему ужасу, агент почувствовал, как что-то холодное и скользкое, подобно стеблю болотной травы, начало оплетать его ноги, ловко скользнув с мокрого пола под брючину. Свет померк и лишь немигающие угли глаз горели в ночи.
  
   Ника вздохнула и, повернувшись к агенту спиной, выпустила его из своих невидимых когтей.
   - Хорошо. Где подписать?
   Мужчина поднялся на негнущихся ногах и, открыв книжку на нужной странице, подал ее с мешковатым поклоном. Ника развернулась к нему и опустив голову, так чтобы длинные неприбранные волосы закрывали верхнюю часть лица, ссутулив плечи, быстро поставила подпись.
   - Вы-ы... - впервые за годы работы голос перестал слушаться своего хозяина, - теперь вы должны составить завещание, чтобы мы знали, как следует распорядиться деньгами, - почти прошептал он, ненавидя себя за неуместную слабость.
   - Когда я смогу получить деньги?
   - Вы желаете наличкой?
   - Да.
   - В профилактории, куда вы приедете, - наконец агент сумел взять себя в руки, - мы должны быть уверены, что вы, извиняюсь, не сбежите со всей суммой. Вы получите деньги и тут же сможете переслать их почтой.
   - Понятно.
   - Как я уже говорил, если через тридцать дней вы не умрете, фирма выплатит вам в десять раз больше. И вы сможете расторгнуть или пролонгировать наш с вами контракт. Наш представитель заедет за вами завтра в двенадцать часов. Этого времени вам будет достаточно, для того, чтобы собраться? Если нужно, он отвезет вас в юридическую консультацию и нотариат для оформления бумаг. Вы же, наверное, пожелаете оставить завещание.
   - Что я должна брать с собой?
   - Все необходимое вы получите на месте, но если хотите... заключенный с вами контракт не возбраняет наличие у пациентов личных вещей, книг, фотографий, одежды... - он примирительно развел руками. - И не переживайте. Ваш выбор не хуже, а может быть даже лучше любого другого. Скоро подобное времяпрепровождение будет доступно лишь очень богатым людям, тогда как вы... - он осекся внезапно, напоровшись на еще один жуткий взгляд.
   - Спасибо. Я вас не задерживаю, - сквозь зубы процедила Ника.
   Новая волна ужаса лишила агента дара речи
   -... Вам еще что-то?!
   - Не-ет!!! - пятясь и мелко кланяясь, мужчина вышел из комнаты, как ему самому показалось, через закрытую дверь. Одним рывком он пересек прихожую и, выскочив на лестничную площадку, где на счастье, успел ухватиться руками за железные перила и осесть на ступеньки. Не успей агент проделать этого, перелетевшее через перила, его тело уже валялось бы внизу в блесках битого стекла. По непонятной причине его бросало поочередно то в жар, то в холод, сердце выбивало дробь.
   "Надо кончать с этой чертовой работой. Нет. Лучше уж просиживать штаны в конторе или попробовать возглавить бывшее Ольгино литературное агентство. Придумал же - романтика, грань смерти, острые ощущения, неудавшиеся самоубийства, женщины способные на все..."
   При мысли о женщинах его передернуло. От оставшейся за спиной квартиры, казалось, несло склепом. Опираясь одной рукой на перила, а другой словно придерживая разогнавшееся было сердце, агент побрел вниз, поздно заметив лежащую на ступеньках красную книгу с автографами самоубийц. Кряхтя, как старик (на самом деле Эрасту Павловичу едва минуло тридцать пять), он наклонился и, подняв увесистый том, поплелся к машине. Внизу ему сделалось совсем плохо и, не рассчитывая уже на собственные силы, агент, выйдя из колодезного двора, поймал тачку и отправился прямиком домой. Красная "девятка" осталась нести караул под Вероникиными окнами.
  
   ГЛАВА 2
   Актер

Художник ругает женщину

За то, что она меняется.

  
   Это был настоящий срыв, если не сказать больше. Эраст Павлович, как его называли уже лет семь, был, что называется, актером от бога. Актером, который мог сыграть кого угодно и что угодно. Когда-то лицедейство было его профессией, каждый день на сцене он играл королей и шутов, ничтожных и великих. Играл, пока не перерос театр, до тех пор, пока театр не сделался для него маленьким. Тогда Эраст Павлович, или как его тогда называли, Константин, решил сделать театром весь мир, продолжая играть роли, предлагаемые ему самой жизнью.
   Когда Костя играл женщину, окружающие видели в нем женщину - мужчины на перебой ухаживали за ним, а женщины поверяли самые свои интимные секреты. Когда он избирал для себя роль старика, он действительно старел! Лицо его еще вчера юное и привлекательное покрывалось морщинами, волосы теряли блеск, спина сгибалась, а ноги начинали трястись в коленках. Когда, он решался выбрать для себя образ человека другой национальности - его кожа изменяла цвет, глаза - разрез, он мог стать выше или ниже, изменить акцент и походку.
   Уйдя из театра, Костя устроил себе настоящее испытание, отправившись в Японию одетый женщиной, и вернувшись, попал в малоприятную историю, о которой, впрочем, он не любил вспоминать.
   С величайшим трудом выбравшись из заточения, Константин купил себе новые документы и сделался Эрастом Павловичем Малиновским. Новое имя требовало новой внешности, так из яркого блондина он сделался шатеном, теперь он предпочитал длинные тщательно уложенные волосы и тонкие щегольские усики. Безупречная фигура Эраста Павловича была неизменно обтянута дорогим костюмом, на пальцах посверкивали сделанные на заказ перстни.
   В таком виде бывший актер театра Фата-Моргана мог уже не покидать Петербург, опасаясь, что его опознают и заставят отвечать за давнишние проступки. Обворожительный Эраст и не думал скрываться, и, бросив квартиру, некогда принадлежавшую Косте, сперва снял, а затем и купил для себя новое жилье.
   По началу Эраст решил попробовать себя в качестве литературного агента в издательстве "Дар", где он быстро свыкся со своей новой ролью и приобрел интересные знакомства. Трудолюбивый и прекрасно умеющий убеждать, новый литературный агент творил чудеса, помогая выдвигаться одним писателям и отправляя в "черные списки" других. - Хотя, разве можно серьезно разжиться на издательском поприще? Разве что, отмывая деньги для бандитов.
   Впрочем, не прошло и трех лет на агентском поприще, и Эраст понял, что дело, которым он занимается, уже не привлекает его с прежней силой. Издательство и литературное агентство работали как хорошо отлаженный механизм, так что Эрасту не оставалось ничего иного, как день за днем играть один и тот же уже, порядком, надоевший ему спектакль.
   Эраст уже совсем загрустил, когда неожиданно на его горизонте появились люди, занимающиеся более чем странным делом. Они набирали группы несостоявшихся самоубийц, с тем, чтобы испытывать на них психотропные препараты. С точки зрения морали, которой, впрочем, у Эраста никогда в жизни не было, все было чисто и гладко: "Суицидники часто повторяют свои попытки. Так почему не дать им возможность покончить с собой, что называется, с честью?" - вещал, отвечающий за эксперимент врач, Альфред Петрович Штокман, - творец дал человеку жизнь, а значит, теперь она находится в его исключительной собственности. - Поэтому грех толкать человека на самоубийство, грех предлагать здоровому и желающему жить человеку наркотики, но отчего не дать их тому, кто уже и сам решил, что жизнь ему не нужна?
   Когда человек хочет убить себя, он делает это грубо и непрофессионально, допуская множество ошибок. Он недостаточно хорошо режет себе вены, выпав из окна дома, вполне может навернуться на дерево, и вместо того, чтобы разбиться, искалечиться и до конца жизни остаться инвалидом. Лекарства, которые вроде бы должны были вызвать неминуемое отравление и остановку сердца, на поверку, нередко, напрочь сжигают желудок и кишечник, так, что оставшийся в живых после этого человек, всю жизнь питается через катетер. - Словом сам по себе человек с трудом может покончить с собой, как правило, доставляя себе больше физических и нравственных страданий. - Нравственные мучения происходят так же оттого, что человек понимает, что давший ему жизнь господь, спросит, за несвоевременное возвращение. И это уже может быть посерьезнее, нежели те неприятности, из-за которых собственно человек и решил покончить с собой. Например, любой священник скажет вам, что самоубийцы не попадают в рай. А буддисты говорят, что в наказание за содеянное, они получат новую жизнь, еще хуже предыдущей. Если же человек убьет себя не сам, а ему в этом помогут - в чем же тут его грех? Но, если даже и допустить, что это тоже грех - остается светлая мысль, что родственники покойного будут обеспечены так как наша фирма платит деньги вперед".
   Информацию о случаях суицида следовало получать в справочной "Скорой помощи", а так же в психиатров, курирующих своих пациентов. И те, и другие давно уже жили на зарплату от клиники, в которой теперь должен был работать бывший актер.
   Новый бизнес очаровал впечатлительного Эраста уже потому, что общаясь с самоубийцами, он не уставал удивляться причинам, подтолкнувшим их к столь опрометчивому шагу. Сам Эраст обожал жизнь, и теперь смотрел широко открытыми глазами на людей, которые часто еще даже не начали жизнь, а уже мечтали с ней покончить.
   "Я хочу забыться", - сказал однажды Эрасту пятнадцатилетний молодой человек, которого перед этим врачи откачали после слишком большой дозы героина. - "От чего забыться - тебе же еще и вспомнить-то нечего!" - Эраст не любил самоубийц, хотя и признавал их интересным для себя материалом. Кто его знает, что в следующий раз придется играть?..
   Впрочем, он не собирался до конца жизни заниматься в этой криминальной клинике. Этого еще не хватало. Поэтому, покрутившись несколько лет среди врачей и их "подопытных кроликов", и увидев, все те диковины, которыми его могли удивить там, Эраст решил завязывать с опасным бизнесом. Поэтому на последок он придумал, как можно вырвать из проекта максимум денег, заранее выбрал себе новую внешность, заготовил необходимые документы, и ждал того часа, когда можно будет осуществить задуманное.
   И тут точно снег на голову, на него обрушилась Вероника Шелест!
  
   ГЛАВА 3
   Где тонко, там и рвется

Когда я кричу, что хочу умереть,

исписанные листки на столе вопиют к жизни,

и я им уступаю.

Но Бог знает, как тяжелеет это согласие раз за разом.

   "Наверное, с самого рождения или даже раньше - в недрах моей матери, я не хотела и боялась жить. - писала в своем дневнике Вероника Шелест, - в год это желание сделалось настолько невыносимым, что я начала задыхаться. Я представляла себе крошечных, голубых рыбок, беззаботно мелькающих в живом аквариуме моего тела, потом их становилось все больше и больше... Я еще не умела считать, но по тому, как отчаянно сопротивлялось мое детское тело этому рыбьему нашествию, понимала, что конец мой близок.
   Иногда я подолгу наблюдала за рыбами внутри себя. Они были похожи на красно-голубых неончиков - неуловимые как искры, вспыхивали рыбки в океане моего тела и тут же исчезали, не дав, как следует, полюбоваться своей красотою. Но период рыб был не долгим, и вскоре его почти полностью сменили прекрасные цветы - белые и красные. Длинные и гибкие стебли которых, властно и печально проникали мне под кожу, чтобы путешествовать затем по кровеносным сосудам. Тогда мне было около пяти и меня, то и дело отвлекали на разные дошкольные занятия.
   Самые незабываемые впечатления начались, когда мои питомцы придумали выпускать звездчатые, сочащиеся ядом иголки. Я то корчилась от боли, то впадала в прекрасное оцепенение, созерцая одной мне видимые ароматные лепестки.
   Узнав о моих опытах, мама пришла в ужас, и наняла команду врачей, призванных отравить всех рыб и выдрать с корнем орхидеи. А папа потом долго сидел в детской около кровати с решеткой, сжимая мою руку, в своей теплой мягкой ладони и умолял, умолял не умирать.
   Потому, как он смотрел на меня, я поняла, что он видит цветы и, скорее всего, страшно гордится такими моими успехами. Во всяком случае, он подарил мне Библию с запахом типографской краски и ладана.
   Потом я узнала, что он тоже пытался покончить с собой, но что-то ему вечно мешало.
  
   Вероника отложила в сторону уже изрядно потрепанный дневник в синей клеенчатой обложке.
   - Итак - всё. Жизнь как на ладони: живи - не хочу. - Правда перелистывала она ее, в данном случае, шиворот навыворот - но так даже более эффектно. Она взяла со стола свежий номер рекламной газеты и принялась заворачивать в нее дневник. С шорохом вылетел и упал на пол желтый листок: "ФИРМЕ ТРЕБУЕТСЯ ШЕСТЬ ЧЕЛОВЕК ДЛЯ..."
   Ника улыбнулась этому нежданному напоминанию. Силы начали оставлять ее, уступая место ленивым воспоминаниям, тысячу первым разом зазвучал в голове давно разученный монолог, нет - выстраданный стон, артиллерийское адажио внутренней войны.
   "Не понимаю, как можно любить мужчину, который не в силах почувствовать и понять твой смертельно-превосходный танец?! Невыносимо - женщина летит по сцене с выпученными от ужаса глазами, еще бы - пронесет, не пронесет - весь пол забросан ржавыми пружинами, заставлен острыми лыжными палками, усыпан битым стеклом и окружен колючей проволокой вперемешку с оголенными проводами. Но она все равно летит...
   На туфельках нет каблучков обратного хода...
  
   Мой любимый работает стриптизером в женском клубе. Он одевается в хвосты и цепочки, и заставляет весьма пожилых дам расстегивать их на себе, разглядывая припудренные уродства из-под полуопущенных век. В этот момент у него комок в горле и гусиная кожа. Я знаю. А ночью он кричит и всегда боится, что в один из дней напутает и явится к вампиршам в чулках и бантиках, да с ярко накрашенными губами, как одевается, когда исполняет программу в гей-клубе.
   Скоро он уйдет от меня, потому что нам ни за что не прожить на наши гонорары. Быт настолько тяжел, что делить его с кем-то недопустимо. И еще потому, что кто-то там у него завелся. Я видела, как он прятал стимуляторы в круглую жестяную коробку из-под печенья. Он глотает их пачками и закапывает капли в глаза, по его же признанию, чтобы не видеть.
   Вероника свернулась калачиком в пустой постели и со всей силой сдавила пальцами правую грудь, словно желая выжать из нее остаток жизненных сил. Боль донеслась откуда-то издалека.
   - Скоро конец, - подумала она, взглянув еще раз на портрет молодого человека с длинными почти белыми волосами. - Но ты этому будешь только рад...
  
   Подписывая проклятый договор, Ника думала, что мысли и недавние переживания уже не дадут ей забыться сном до самого отъезда, но силы внезапно оставили ее, едва только захлопнулась входная дверь и она осталась совсем одна. В этот момент, должно быть как защита от воспоминаний о недавней глупости, ее сознание отключилось от реальности, странным образом перенеся Веронику в предыдущий день:
  
   - Плохо одно - самоубийц у нас не жалуют, - рассуждала Ника сама с собой, вертясь перед полуслепым зеркалом. - Найдется, конечно, пара-тройка романтически настроенных молодых людей, которые сочтут сей акт, по крайней мере, любопытным, но это совсем не то...
   Вдруг подумалось, что возможно куда как лучше было бы, если бы ее кто-то убил. "Можно даже было бы оставить следы отчаянной борьбы. Мол, сопротивлялась до последнего, но... Бедная девочка!"
   Идея казалась соблазнительной - нанять киллера, расписать его действия, как мизансцену - и вперед! Ника задрожала от восторга и, взяв с пианино фотографию Артура, стерла с нее пыль и, поцеловав в засаленные губы, поставила на место.
   - От тебя, красавец мой, следует отказаться в первую очередь и не как-нибудь, а злобно, жестоко, с оскорблениями, чтобы и сунуться больше не смел.
   Обидно. На Западе, когда женщина рожает, рядом с нею должен находиться муж, поддерживая ее, и все такое, а я, я ведь не рожать, а умирать, собралась и совсем одна!
   Но с другой стороны это лучше, чем делать из Артурчика молодого вдовца. Зачем ему?.. Нет, свой последний танец смерти я станцую соло.
   Вероника взяла тряпку и начала чисто автоматически стирать пыль с египетской статуэтки. Поймала какой-то странный ритмик в стиле Тома Уэйтса и, подчиняясь ему, продолжила кружить по квартире, остановившись лишь над постелью - широким матрасом с четырьмя подушками, накрытыми сиреневой шелковой тканью - декорация к танцу "Семи покрывал".
   "А если он не уйдет? Вдруг я буду недостаточно убедительной? - неожиданно подумалось ей, - или он побоится потерять меня? Или решится пожертвовать новой связью? Да мало ли?..
   Воздух в комнате словно загустел, и нависал теперь туманным пологом, конкурируя с тюлевыми занавесками на окнах. С тихим шепотом зашевелились цветы на обоях и, извиваясь гибкими стеблями, потянулись к танцовщице, желая смять ее в своих холодных объятиях.
   - Нет, не сейчас! Не здесь! - Ника резко встала и, накинув на плечи плащ, вылетела из комнаты. Цветы медленно и обиженно поползли на обычные свои места. Ника сунула ноги в туфли, вспоминая об отравленной игле из какого-то другого сна, слишком незначительной, чтобы справиться с ней, когда она в таком состоянии. Пожалуй, сейчас она с успехом выдержала бы целую игольницу или...
   Она нажала кнопку лифта и, не дожидаясь его пришествия, побежала вниз по ступенькам. Проскочив, таким образом, парочку лестничных площадок, Ника вдруг услышала свист разрезаемого воздуха и, заметив где-то над головой мгновенный всполох, инстинктивно отступила к окну. Великолепное, огромное стекло пролетело в метре от нее, со звоном расколовшись о металлические перила. На восьмом этаже запоздало завизжала женщина, словно только теперь заметившая пропажу.
   "Бедные кошки!" - подумала Ника, созерцая стеклянные брызги на ступеньках. В парадняке жили сразу три кисы и один, весьма задрипанный, котик-гастроллер (прозванный так за то, что поочередно обходил все подъезды девятиэтажки). Не желая лишний раз рисковать на этой скользкости, Ника отправилась на площадку дожидаться лифта.
   - Итак, перво-наперво, наезжаю на Артура, ой, покрутится он у меня, повертится, быстренько ноги сделает. И хорошо, - рассуждала она про себя, - ему же есть куда уйти, и славно. Мое дело слегка подтолкнуть пинком под зад, чтобы обратно не потянуло. А то со мной он погибнет совсем. Прошли времена Ромео и Джульетты. И может быть, как раз сейчас мой милый, весь в цветах и блесках, трется об очередное обвислое тело, а сердце его замирает и падает, борясь с действием стимулятора.
   Милый?! Никогда прежде я не называла его так. Что же произошло?
  
   ГЛАВА 4
   Путь

Жизнь прошла

Пока клацали клавиши.

  
   На следующий день Ника уже сидела в серенькой "Волге" и ела мороженое "трубочку".
   Представителей фирмы приехало двое, и один тут же полез проверять красную тачку, на которой, с утра пораньше, отлеживались сразу три дворовые кошки. Не обнаружив никаких повреждений, он только руками мог разводить, - мистика... Эраст ведь ясно сказал, что колымага у него не завелась, а сейчас все о'кей. Не раздумывая, он отогнал машину в сторону ближайшей мастерской.
   Выйдя из нотариальной конторы, где она написала завещание в пользу Артура Лациса и, все еще внутренне содрогаясь при одной мысли, что в этот-то раз все происходит как нельзя более серьезно, Вероника попросила довести ее до Таврического сада, где ждал Артур.
   Попрощались они, однако, как-то не так, суетно, то и дело, поглядывая на часы. На Суворовском ждала машина с водителем. И хотя договорились они на целый час свидания, она выдержала от силы тридцать пять минут, сорвавшись со скамеечки под раскидистой сиренью так стремительно, словно от этого зависела ее жизнь, а не наоборот.
   Артур почему-то тоже волновался, путаясь и заикаясь, он говорил что-то о московском проекте, о приглашении сняться в пилотном выпуске эротического тележурнала. На фоне сирени он выглядел каким-то болезненно-бледным и хрупким. Ника слушала, думая о своем, невпопад задавая вопросы...
   "Продался, продался, продался!.." гвоздилось у нее в голове. "Вот дурак-то, куда торопиться? Я умру - квартира все ему достанется!" О своих планах Вероника наплела, что будет работать в каком-то шоу. Разговор не клеился. Прощаясь, она заметила, что левое запястье Артура туго перевязано чистеньким бинтиком.
   - Неудачно перекувырнулся, - виновато улыбнулся он. - То есть, - Артур помотал головой, - поцарапался...
   - Береги себя, - попросила Ника. Они поцеловались.
   Когда она садилась в "Волгу", проклиная себя, на чем свет стоит, за нерешительность, трусость и неспособность оказать сопротивление, отказаться, заявить о своих правах, все равно - деньги она пока не получила... мимо них проехала иномарка с открытым верхом, на заднем сидении которой, сидел Артур, его длинные, почти что белые волосы красиво развевались на ветру.
  
   Всю дорогу она напряженно молчала, беспрестанно повторяя про себя, что ничего уже нельзя изменить и что она сама, мол, этого хотела. Но вместо покоя и уверенности, где-то глубоко внутри нее, поднимался отчаянным вихрем крик: "Что я тут делаю?! Не хочу!"
   За окнами мелькали, плавно поворачиваясь, словно демонстрируя каждую свою изящную ветку березки, зеленели пухлые шары ив. Машина давно миновала черту города и ожидание сделалось еще тоскливее. Садики полные цветов и похожих на могилки детей ровных грядок, крохотное озерцо с деревянным мостиком, точно таким, с которого Ника и ее двоюродный брат, будучи детьми, ловили темных блестящих головастиков. Хорошенький оранжевый домик, весь в белых деревянных кружавчиках и с целым панно дикого винограда...
   "Хочу туда, туда... спрятаться, скрыться... в пряничном домике, потеряться совсем, навсегда..."
   Вероника с жалостью проводила глазами, убегающий от нее поселок и посмотрела на водителя. Молодой - лет двадцати пяти, с каштановыми прямыми, зализанными назад волосами. В стареньком, но еще вполне приличном пиджаке в крупную, нестерпимо яркую клетку, с заплатами на локтях, с золотым паркером в нагрудном кармане, и тонированных пляжных очках в белой оправе. На первый взгляд он не отличался богатырским сложением, но выглядел вполне здоровым и где-то даже по-своему привлекательным, как может быть привлекателен какой-то невиданный куст чертополоха, этакий деревенский полудурок, почему-то косящий под мафиози.
   "Нет, с таким я не справлюсь. Будь на его месте тот вчерашний... и то вряд ли". Раздумывала Ника. Перехватив ее взгляд, клетчатый улыбнулся и выразительно посмотрев на девушку поверх очков, положил руку ей на колено. Магнитофон ни с того, ни с сего разразился: "Ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо? Может дам, может дам, чо ты хош". Пассажирка вздрогнула и проворчав что-то сквозь зубы, сбросила руку и уткнулась в окно. Музыка тотчас прекратилась.
   Меж тем, машина поднырнула в зеленую арочку бывшего пионерского лагеря и, минуя аллейку с изуродованными статуями, символизирующими некогда счастливое детство, понеслась вверх по горке, странно напоминающей фонтан "Каскад". И притормозила около небольшого округлого павильончика, точно такого, какие в Таврическом садике используют под кафетерии, но только этот был открыт со всех сторон, как беседка. Машина противно пискнула, Ника подумала, что водитель, видя ее состояние, решил перехватить дорогой чашечку черного кофе и, отстегнув ремень безопасности, достала из сумочки зеркальце.
   Денек был действительно чудесным и если бы не тревожные мысли, Вероника могла бы наслаждаться им с самого утра, рассматривая поездку всего лишь как небольшое приключение. И правда - стрихнин ее не берет, крысиный яд - орешки, снотворное - так вообще - ешь, не хочу. "Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел...". Вряд ли какая-нибудь другая импортная или отечественная отрава возьмет... Разве что курица с сальмонеллезом, но да она года три как мясо не употребляет.
   Ника посмотрела на беседку и только теперь обнаружила в правом углу нечто весьма походившее на небольшой бар.
   "Кто же интересно приезжает в такую даль, да еще и в стороне от дороги?" Она лениво потянулась и хотела было вылезти из машины, как вдруг заметила, что в кафе открылась крохотная боковая дверца, откуда вынырнул шустрый старичок и непрерывно кланяясь, побежал к ним навстречу. Водитель вышел из машины и Ника, ожидая приглашения, принялась разглядывать живописные окрестности.
   Вокруг раскинулось огромное травяное море. Розовые иван-чаи, золотые одуванчики и зверобои, синие люпины располагались цветными потоками, почти что нигде не смешиваясь, точно кто-то специально нарисовал их тут со всей гениальной дикостью и первозданностью.
   "Вот сейчас бы и убежать, - мелькнуло в голове у девушки, - ну же, сейчас или никогда! Спрятаться в лагере, а потом... - Она опустила стекло, впуская в салон машины жаркие ароматы лугов. - Бежать, бежать..." - стучало сердце.
   В это время старичок и водитель пришли, видимо к какому-то соглашению, потому что клетчатый сел на свое место, а старикашка, с проворством козла скользнул к беседке и открыл обе створки двери. Ника еще не поняла, что происходит, когда машина сдвинулась с места и грузно въехала в кафе, заняв его, наверное, полностью. Вероника открыла рот, еще не зная, обругать ли водилу за нахальную выходку или просто рассмеяться шутке, как вдруг машина, нимало не сбавляя скорости, проехала мимо пустого прилавка, и едва не свернув плетеный стул, вонзилась в противоположную стену.
   Ника ахнула, последнее, что она видела, было окно с лугом, иван-чаем и горизонтом, следующее мгновение по глазам рубануло взорвавшееся солнце и тут же все исчезло.
  
   ГЛАВА 5
   Каменный мешок

Осторожно двери закрываются

До станции Рай поезд идет без остановок.

  
   Купол неба превратился в каменный мешок полутемного гаража. Клетчатый вышел из машины и, обежав ее вокруг, открыл дверь перед очумевшей от последних впечатлений пассажиркой.
   Беседка и старик привратник бесследно исчезли. Вокруг Ники и ее сопровождающего сновали мужчины и женщины в зеленых халатах, у раскрытой двери упитанная повариха орала на водителя "Рафика" привезшего ей негодный товар.
   - Ты что, Колян, совсем ополоумел?! - набросился неизвестно откуда, вынырнувший мужичок в телогрейке, на Вероникиного водителя. - Забыл - пациентов через главный вход! Вот я тебя не пущаю и все! Катись, куда знаешь! А катиться то, милок, и не куда, через стойку бара, сам знаешь, обратного хода нет. А ворота давно заперты. Так что сам решай, как с начальством опосля такого косяка разговаривать станешь! - он сверкнул очками в сторону ничего не понимающей Ники и, вопреки ожиданию, скользнул в подвальное окошко, скатившись вниз по конвейеру.
   - Не обращайте внимания Вероника Сергеевна, Михалыч вечно чудит! Но вы действительно будете жить в главном корпусе, как королева и всего этого убожества видеть не должны. Это я так... хотел, чтобы вы отвлеклись немного от мрачных мыслей. А то - красивая женщина, а сидите, ни жива, ни мертва... - Он замялся, - а вообще, что греха таить, люблю, знаете ли через зеркальные врата... Так их у нас прозвали. Я и сторожу сказал, что вы моя сестра, а то бы ни за что не пустил. Мне лично здесь больше нравится - там... - он махнул рукой. - Ну ладно, пошли.
   Около мусорных бачков они повернули налево, и клетчатый открыл перед Никой небольшую дверку с номером пятнадцать.
   - Прошу. Я вот что подумал - не надо тебе, вот так, сразу же и к врачам. Время есть, посидим в подсобке, чайку попьем. А то обидно, право. Я четвертый год здесь работаю, - он покопался в изрядно оттопыренных карманах и, достав оттуда связку ключей, открыл дверь в совсем крохотную комнатку. - Проходи. Ничего, если на "ты"?
   Вероника села на предложенное ей креслице, куда водитель перед этим положил старый свитер. На столе стояли две пепельницы, доверху заполненные окурками, а на стене висело круглое радио, как в довоенное время. Справа возвышалась какая-то машина, больше похожая на мусоропровод, и для усиления сходства выкрашенная в зеленую мерзкую краску. Ника поставила сумку у ног и посмотрела на кастрюлю с водой, куда рачительный хозяин опустил до этого кипятильник.
   - Контракты заключать, говорят - рожей не вышел. А отвезти, привезти.... так народ либо перепуган до смерти, либо нажравшийся, либо вообще не въезжает, на каком он свете после... ну сама понимаешь, чего, - он убрал окурки, смахнув пепел и пыль со стола прямо на пол.
   - А в главный корпус вас что, не пускают? - осмелилась вставить словечко Ника, обиженная за сравнение с мышью.
   - Что? Не пускают?! Да кто меня, скажи на милость, удержит - если приспичит? Но только ты же сама меня не признаешь. Вот как. А ходить, чтоб каждый раз знакомиться с одной и той же бабой, как с новой, это уж!!! - клетчатый выразительно развел руками. - Я ведь романтик - цветы, конфеты, кино, мороженное, а только потом... А тут... какое к черту потом. Я вот, перед тобою тут распинаюсь. А завтра ты уж другая, и меня ни в зуб ногой не узнаешь. Так что же - опять каторга? Снова на "вы", опять извините, позвольте. У-у-у... понаделают принцесс, графинь всяких - не сунешься. Я бы не ходил, да бабы все, как назло, красавицы, вроде тебя. Эраст перед отпуском чисто метет, у начальства выслужиться хочет, у него, что ни привод - то супер модель. И чего это вам - красивейшим, можно сказать, бабам, на свете-то не живется?! А?!
   Вероника молчала, не зная, что ответить, в голове роились тысячи мыслей.
   "Эраст - наверное, вчерашний агент. Ну, да Бог с ним. Главное, вот же шанс, может быть последний, в этой дурацкой, но такой ценной сейчас жизни! Бежать! Сейчас! Никто не знает, что придурок уже привез меня. Ударить по голове, спрятаться, дождаться ночи или забраться в одну из машин, чтобы потом...".
   - Ты, я вижу, не веселая, - заметил клетчатый. - Ну, если подумать, знай я, что.., - он махнул рукой и поспешил выключить кипятильник. - Между прочим, я тоже рискую, приводя тебя сюда, - он насыпал заварку прямо в красные пластмассовые кружки, извлеченные тут же из ящика стола, залив кипятком. - Пей. Или может тебе не чайку, а чего покрепче? Будешь?
   Ника отрицательно помотала головой, хлебнув из чашки. Внутри у нее все оцепенело до такой степени, что она совсем не почувствовала жара, хотя от кружки поднимался пар.
   - Ты зайдешь ко мне? - спросила она каким-то не своим, словно состарившимся в миг голосом.
   - Конечно. А может, меня и самого еще сошлют на опыты, тогда вообще рядышком будем. Меня, между прочим, Николаем зовут, - он протянул руку.
   "Нет, ты не рожей не вышел, а манерами. Болван, - отметила про себя Ника, - Кто же даме первым руку подает?!" - она, нехотя, дотронулась до протянутых пальцев.
   Лампа дневного света то и дело нервно вздрагивала, причиняя боль глазам. Вероника огляделась, выискивая чего-нибудь тяжеленького для Коляновой головы, но как назло ничего не было.
   - Ну, ладно, пора уже, - водитель взглянул на часы. - Пойдем.
   - Не-ет, - Ника вцепилась руками в засаленные подлокотники.
   - Чего нет? Пойдем, говорю. Время уже...
   - Не пойду! - ее трясло, перед глазами поплыли противные круги, в носу защипало, как после стакана газировки.
   - Слушай - не дури! - он взял Веронику за плечи и с силой тряхнул. - Пошли говорю, пошли! - шипел сквозь зубы Николай.
   - Не пойду, - в тон ему процедила Ника, сознавая всю тщетность своего предприятия.
   - Ну, сука! - Колян размахнулся и звонко ударил Веронику по щеке.
   Ополоумев от боли и унижения, она зарычала, и укусила мужика за запястье.
   - У-у-у, дрянь!!! - второй удар еще сильнее первого, пришелся по левой щеке, резко повернув голову, в шее что-то хрустнуло и тут же все исчезло.
  
   ГЛАВА 6
   Нравится - не нравится. Спи моя красавица

Всех нас клинит.

Осиновый кол торчит из гроба.

Ведьма хохочет пол ночи -

У нее сердце справа.

  
   "Сколько возможности погибнуть в театре. Меня всегда привлекали эффектные сцены, массовые казни, картины с описанием пыток и, обязательно, пышные похороны. Мое лицо на черной с золотом бархатной подушке, должно особенно хорошо смотреться в окружении белых лилий. Музыка Генделя и красивые слова... наслоение кадра... компьютерная графика... Я столько раз представляла себе это!"
   Вероника повернулась на другой бок, сон не шел, а вместе с ним запаздывала и сама смерть.
   "Мне хотелось бы облить себя чем-нибудь горючим, и пропылать весь Курехинский... - но название произведения выскочило из памяти, а мысли все долбили и долбили, увлекая за собой, не давая желанного покоя. - Сдерживает как раз то, что похороны с урной смотрятся куда хуже, нежели с прекрасным, как драгоценная статуя, трупом. А это печально...
   Расстраивает также и то, станут ли мои похороны событием или меня, попросту, зароют втихую - я-то, все едино, ничего не увижу".
   Зазвонил телефон. Чуть неуверенным, от непрестанного вранья голосом, Артур говорил о том, что задерживается на какой-то крутой ночной съемке.
   - А разве ты звонишь не для того, чтобы вызвать меня? - вопрос со стороны Вероники совершенно законный - берут-то дуэт именно ради нее. Сегодняшняя халтура на одного - исключение, лишь подтверждающее правило - это ведь она - Ника - прозванная, в танцевальной тусовке, "крылатой" - все подстроила. Договорилась так, что вызвали одного Артура. Но он не знает...
   - Нет, извини, им нужны только мужчины...
   - Хорошо. Когда вернешься? - Вероника тоскливо разглядывала себя в зеркале. Голова уже занята другим, каково это - умереть от ревности? Белое лицо... пронизывающий тишину метроном. Величественный прекрасный спектакль.
   - Завтра утром буду как штык. Не сердись. Я люблю тебя.
   - Я тебя тоже.
   Гудки - короткие и удивительно громкие зазвучали прямо у уха. - Нет меня, нет меня, нет меня...
   - Он изменяет мне, - подумала Ника, - ну что ж... к лучшему... Теперь в этом мире меня уже совсем ничего не держит.
   Она вздохнула и, раскинув руки, как для полета, ушла в долгий черный сон.
  
   ***
   - Вероника Сергеевна очнитесь, проснитесь, прошу вас, вот так, откройте глаза, прошу вас, откройте глаза - вам снится дурной сон. Вероника...
   "Артур, Колян, Эраст?" Ника притворно застонала, пытаясь перевернуться на другой бок и, одновременно, прислушиваясь к малейшему звуку, способному, хоть в какой-то мере, объяснить, где она находится. "Итак: Я подписала контракт, водитель ударил меня, я потеряла сознание. - Что это - сон? И может ли быть, на самом деле такое? Чтобы машина въезжала в прозрачную беседку, через которую запросто просматривался горизонт, поля иван-чая, и оказывалась, на заднем дворе черт знает чего? Чтобы фирма набирала себе сотрудников из числа самоубийц? Да, объявления я видела, но чтобы на дом... Невероятно. И потом, пусть даже я истеричка и самоубийца, но откуда он знал, когда именно нужно приходить? Нет. Такого быть не может.
   Стоп! Я же травилась. А значит, вероятнее всего, что якобы происходящее со мной после, на самом деле, было сном. Тогда все понятно - я в больнице и сейчас рядом со мной врач. Да. Именно так.
   Ника открыла глаза и оглядела большую белую комнату. Наверное, даже, слишком белую и большую, потому что она не сразу сумела разглядеть границу, отделяющую стену от потолка.
   - Ну, слава богу! Как вы себя чувствуете?
   - Спасибо... - Вероника села. Перед нею стоял полный мужчина, блондин с мягкими, слегка женскими чертами лица с прозрачным пенсне на носу.
   - Очнулись. Ну и чудненько. Прелесненько. Головка не кружится?
   - Я в больнице? - Ника запоздало сообразила, что могла бы и не спрашивать, все и так было яснее ясного. Ее внимание привлекли два стеклянных двухэтажных столика с подвесными стеклянными каплями и золотыми колокольчиками. На первый взгляд, оба столика были абсолютно одинаковыми, но, присмотревшись, она увидела, что тот, что слева, чуть-чуть отливал темным, вероятно в стекло, из которого он был сделан, включили какой-то сплав. "Дурная кровь" почему-то подумалось Веронике.
   - Это наши дружочки и дружочки наших пациентов, - перехватил ее взгляд толстяк. - Это, например, "Моцарт", - он катнул правый столик, отчего колокольчики на нем нежно запели. - На процедурах он будет от вас справа - как, ангел хранитель. Хи-хи... Добрый гений. Амрита - роса алхимиков. Вы понимаете меня, моя дорогая? С помощью этой самой росы, мы, скромняги от медицины, превращаем Золушек в принцесс, приносим цветные сны и приоткрываем дверцу невиданным прежде райским наслаждениям, невинным золотым видениям самого Данте...
   - Мне у него больше нравится описание ада.
   - О-о-о, я напал, так сказать, на знатока!.. чудненько... Признаться, "Моцарт" так велик, что ничто не сокроется, не останется незадействованным, не озаренным, так сказать, его гением... Слева же нас ждет...
   - "Сальери", - к своему неудовольствию, Ника уже поняла, что контракт ей не приснился.
   - Вот именно! Я вижу, что мы найдем общий язык, - доктор толкнул второй столик и тот поплыл, оглашая комнату погребальным звоном. Бом-бом... - Не правда ли, великолепное зрелище, - толстячок смахнул слезу, вытекшую из-под пенсне. - Но эти звуки вы слышите в первый и, я надеюсь, в последний раз, моя милая, ибо скорбная песнь его несет смерть, - он постоял какое-то время с величественно поднятой рукой, точно внимая одному ему слышному аккорду Танатоса, в то время как Ника начала подуставать от всей этой помпезности.
   - Итак. Приступим, - неожиданно голос толстяка сделался грубее, он сел за стол и жестом указал на беленький и, как показалось танцовщице, слишком маленький стульчик пациента. - Итак, меня зовут Альфред Петрович, вы - Вероника Сергеевна Шелест. Двадцать восемь лет, место рождения - Петербург, то есть Ленинград.
   Ника послушно слезла с каталки и, не найдя своей правой туфли, подошла к столу босяком.
   - Вы достаточно хорошо чувствуете себя, для того чтобы поехать с нашим представителем на телеграф и отправить причитающиеся вам деньги?
   "Деньги, - запоздалым эхом пронеслось в ее голове. - Все пропало, подписано, скреплено..."
   - Я посоветовал бы вам относиться ко всему проще. Во всяком случае, не следует так волноваться, кстати, подобные обмороки случались с вами и прежде?
   "Ни фига себе обморочек?! Тебе бы такие! - чуть было не вырвалось у Ники, но она вовремя сдержала себя. - Ведь если Колян ничего не сказал, значит, есть хотя бы слабый шанс, при встрече, попытаться шантажировать его на предмет вызволения из этой морилки. Он сам сказал, что приходит в главный корпус! Хотя, он же не знает, выдам я его или нет, и может, специально, целый месяц носа сюда не совать".
   - Ну, так что же? - нетерпеливый вопрос Альфреда вырвал Нику из раздумий.
   - Что? Обмороки? Были, конечно, были! - она отвернулась, боясь выдать нечаянную радость. - Обмороки, по-моему, это здорово! Мы с девчонками еще в школе запирались в туалете, и давили друг дружке на сонные артерии... - она запнулась и затравленно посмотрела на врача, как бы смущаясь нечаянно вылетевшим признаниям.
   - Серьезно?! Ну, это же хорошо, моя дорогая! Вот видите, - по лицу Альфреда растянулась чеширская улыбка. - Я сразу понял, что мы в сами одного поля ягоды. Вот увидите, вам у нас так понравится! - он поднялся и, подойдя к "Моцарту", принялся поигрывать стеклянными слезинками. - Надеюсь, у вас нет аллергических реакций на лекарства? Если есть... - он взял с верхней полочки, не замеченный Никой ранее, шприц.
   - Но вы же сказали... телеграф...
   - Да, да... конечно, - он кивнул на тонкую, почти незаметную иголочку, - снадобье имеет медленное действие.
   - Но, я не хотела бы так сразу, и потом, что если для меня все начнется раньше? - она поднялась, осознавая всю бесполезность попыток избежать экзекуции, и попятилась к двери. - Мне бы хотелось иметь трезвую голову, по крайней мере, на тот момент, когда я буду переводить деньги.
   - О, не волнуйтесь, с головушкой как раз все будет в порядке, - мягко ступая, толстячок продолжал надвигаться. - Так аллергийки, значится, не наблюдали? Чудненько.
   Ника толкнула спиной дверь, еще, еще раз. Безрезультатно. - Слезы застили свет.
   - А если все-таки...
   Она вздрогнула, ощущая на своей руке холодные пальцы врача, и в следующее мгновение что-то больно кольнуло в шею. - Не-е-т! - Ника дернулась, но тяжелое тело плотно прижало ее, в спину впилась круглая дверная ручка...
   - Только шевельнись, моя умница, - как в полусне услышала она мурлыкающий голос. - Я тебе личико порежу от уха до уха.
   Вероника замерла, уставившись в тоненькую полоску, разделяющую стену и потолок.
   - Ну, вот и все, хорошая девочка, - объятия разжались, и Ника, не удержавшись, скользнула на пол. - Водичка в графине справа от вас. В девять ужин, прошу не опаздывать. Ваша комната номер тринадцать, это во втором крыле. Провожатого зовут, Виктор Евгеньевич, он ожидает за дверью и отведет вас в бухгалтерию и затем в поселок. Там есть телеграф, - его тон и манера разговаривать, снова сделались подчеркнуто официальными. - А с завтрашнего дня мы начнем новую жизнь.
   Ника тяжело поднялась, считая аудиенцию завершенной.
   -... Да, чуть не забыл. Если вы вдруг случайно у нас потеряетесь, ну, мало ли, так учтите, что повторное лекарство следует принять в полночь, в противном случае... - он брезгливо поморщился. - Я не хотел бы лично найти вас после этого. Такие мучения, ой... кровь превращается... синяки, язвы... брр... будет обидно видеть изуродованной такую очаровательную леди.
   Вошедший санитар почти, что волоком вытащил Нику из приемной и, кивнув для порядка врачу, мол, - не впервой - управимся, закрыл дверь.
  
   ГЛАВА 7
   День первый

Всех нас клинит.

Осиновый кол торчит из гроба.

Ведьма хохочет пол ночи -

У нее сердце справа.

  
   Утро. Белый храм санатория, как его окрестили богатые приезжие, светится на солнце так, что больно смотреть. В маленьком неподвижном озерце у мраморного крылечка со спящими львами отражается передняя часть фасада. С нее рабочие в серо-серебряных комбинезонах только что убрали охранные прозрачные щиты. Точно лепестки гигантского цветка опускаются они на лебедках до самого газона, где на специальных асфальтированных дорожках ждут их бесшумные и проворные молодые люди. Тихо. Не слышно ни одного звука. Еще бы! Шутка сказать, кто занимает лучшие комнаты над озерцом, и каких это стоит денег...
   Ах, бесценные волшебные источники, целебные мощи, погребки с их непревзойденными винами, теми самыми, по которым Квентин Мирр предлагал в своей "Всемирии", изучать историю, начиная с раннего христианства и заканчивая коллекциями лучших в Каркасоне и Тулузе виноделов. Ванны египетских фараонов, специально выписанные из Испании быки и матадоры, индийские танцовщицы... Словом, все чудеса, описанные на глянцевых страницах каталогов.
   Рабочие опускают последний лист, и он сверкает на солнце изумительными гранями чешского стекла.
   - Великолепное зрелище! Неправда ли, мадамэ? - невольно вырывается у старичка в широкой белой панаме и шортах с двумя рядами пуговиц из слоновой кости. - Каждый день смотрю, и всякий раз изумляюсь, как ловко это у них получается, у шельмецов. Так держать!
   - По мне так было бы эффектнее, если бы эту процедуру проделывали машины. Рраз. И все. В голосе, раздавшемся из соседнего шезлонга, звучала все пожирающая лень. Молодая дама досадовала на своего собеседника из-за того, что старикашка повторял одно и тоже каждое утро, по всей видимости, нисколько не догадываясь о том, что его оппонентом неизменно оказывалась одна, и только одна Лариса, у которой единственной в этом райском месте хватает терпения разговаривать с этим старым козлом. Она отвернулась и начала смотреть, как официанты выставляли на полянке зонтики и стулья.
   - Доброе утро! - подошедший мужчина - загорелый блондин в светлых шортах и совершенно белой, легкой футболке, поклонился старичку, которого все считали то ли генералом, то ли еще кем-то в тот же роде.
   - ... Утреннее солнце - лучшее солнце. Вы уже купались?
   - Нет, - молодая дама окинула мужчину томным взглядом из-под темных очков и опустила лямки купальника. - Отчего бы вам Боррис, не сесть сегодня за наш столик? А? Я слышала, что ваш сосед вчера уехал.
   - Срочная телеграмма. Что-то с фабрикой, - он попытался увильнуть, изящно переведя разговор в другое русло.
   - Так как насчет моего прредложения? А-а-а? - было заметно, что Лариса в жизни не общалась с более красивым и ладным мужчиной. Тонкие черты лица, выразительные глаза, под почти сросшимися у переносицы бровями, говорили о породе. Длинные светлые волосы зажаты по обыкновению в хвост, гибкое, очень загорелое тело, выдавало если ни гимнаста, то, во всяком случае, человека проводившего немало времени в бассейне и спортзале.
   "Как он танцует..." припомнила Лариса Николаевна и, как бы не замечая, запрокинув голову, начала поглаживать свою шею.
   - Простите, но сегодня обещал... ну, в общем, непременно, в другой раз мы посидим вместе, может вечерком за бокальчиком вина?
   - Вечерром? Ладно. Но почему бы вам, все же, не перебраться за наш столик? - настаивала Лариса. - Или правду говорят, что вы ждете, когда место Вальдемара займет новенькая, как там ее?
   - Как же - Генриетта Мюэ, - оживился генерал. Рубашка на нем распахнулась, обнажая цыплячью грудь с рядком выпирающих ребер. Было заметно, что старый вояка безумно любит это одряхлевшее тело, обнажаясь подобным образом при каждом удобном случае.
   - Мюэ? Она что, француженка? - недовольно поежилась Лариса.
   - Ее отец был консулом в Советском Союзе, а мама - дочь моего друга, русская. Я Генриетту вот с такого возраста знаю, - он погладил ладонью, скошенную у шезлонга, травку. - А вот, кстати, и она, - генерал поднялся в сторону главного корпуса, откуда уже летела ему навстречу очаровательная шатенка в легком, сиреневом платье.
   - Как я рада увидеть знакомое лицо! Вы давно здесь? Один? С семьей? - Начала она забрасывать старичка вопросами.
   - Один. Один. Как перст один. Maine familie ist niht schon! Maine familie ist schleht! Черт, весь дойч из головы вылетел. Им все заграницу подавай, а я и тут в ванне золотой покупаюсь, косточки разомну. М-да. Кстати - ты обратила внимание на мою кожу? Ладно, после. Хочу представить тебе моих друзей. Э-э-э... как вас там?
   - Борис Крымов - бизнесмен, - галантно поклонился блондин, приложившись к сиреневому ноготку Генриетты.
   - Лариса, - не вставая, бросила бизнес-леди, окидывая новоприбывшую оценивающим взглядом.
   - Лариса Николаевна, генеральный директор фирмы по изготовлению женского белья. Она модельер и, если я не ошибаюсь, немножко визажист, - дополнил Борис. С видом кота, дорвавшегося до сметаны, он пожирал глазами тоненькую фигурку Генриетты Мюэ.
   "Какой красавчик. Где-то я его определенно встречала", - подумала она, невольно краснея под пылкими взорами Бориса и опуская глаза. Взгляд ее тут же остановился на туго перевязанном запястье Крымова.
   - Забыла спросить, что с вашей клешней Боренька? - перехватила взгляд Генриетты Лариса. - Неужели все-таки потянули на тренажере?
   - Представьте себе, - кивнул головой красавец. - Тот зеленый, ну... у душевой. Взялся я, значит, как обычно, так, потом добавил веса, потом еще... - рассказывая, он быстро проделывал движения руками над головой, словно опуская невидимый рычаг. Его сильные, но отнюдь не бугристые руки напрягались, как от большой нагрузки и, тут же, опускались спокойные и расслабленные. От таких упражнений бинтик чуть слез, и взору Генриетты открылся свежий красноватый шрам, тянувшейся вдоль запястья.
   "О боже! Он же пытался... - женщина посмотрела на Бориса с сочувствием и, одновременно, с нежностью. - Надо быть очень внимательной, внешность так обманчива, а он, может быть, познал горе, разочарование... Что это - неудача в любви? Навряд ли. Бизнес? Но тогда бы он не был здесь, или просто скука? - На какое-то мгновение ей показалось, что она знает Крымова. - Да, знает, давно, быть может, с прошлой жизни. Она никогда не испытывала ничего подобного.
   Над парком пролился мелодичный звон, и Генриетта с трудом заставила себя отвести взгляд от злополучной руки.
   "Знаю, знаю, знаю!!!" Без устали звучало в ней.
   - Ну, вот и завтрак поспел, - генерал благодушно потер ладонью живот, отчего его легкая рубашка каким-то непостижимым образом сорвалась с плеч, выставив на всеобщее обозрение покрытое ровным загаром, без единого волоска тело.
   "Знаю, - еще раз сказала сама себе Генриетта и тут же возразила, - откуда?"
   - Вы случайно не отдыхали в прошлом году в Болгарии? - спросила она, вглядываясь в, казалось, безупречные черты Крымова и заранее зная, что нет. - Или может, мы виделись... - она чуть нахмурила лоб, подбирая слова.
   - Возможно, в одном из питерских ночных клубов? - Борис галантно подал руку, Генриетте, якобы по рассеянности, не замечая призывных взглядов Ларисы.
   - Ах, нет, быть может ресторан?.. - мечтательно произнесла Генриетта, чуть растягивая слова.
   По аллейкам к главному корпусу медленно подтягивались парочки.
   "Быть не может, чтобы я забыла такого красивого мужика!" Мюэ с интересом осматривала аккуратненькие беседки, перед некоторыми из которых поблескивали маленькие фонтанчики.
   Высокие раскидистые деревья, название которых она знала, но давно позабыла, росли в два ряда, хитроумно соединяясь наверху кронами. Эти тенистые аллейки назывались здесь туннелями любви. Они сходились и вновь разбегались в разные стороны живым лабиринтом, то и дело, открывая взорам отдыхающих статую золотого амура, хорошенький гротик, с бегущим по камушкам ручейком, аккуратненькую пещерку с ложем из живых цветов и комплектом свечей, которыми, правда, редко пользовались.
   Всё в этом парке дышало покоем и желанным одиночеством. Китайские беседки и, исписанная самыми фантастическими стихами, скамья юного Вертера, алтарь Изиды и скромная могилка поэтессы, умершей на этом самом месте от любовного перенапряжения (смерть довольно-таки странная для женщины, вызывала неизменные двусмысленные шутки со стороны отдыхающих), и завещавшей организовать на этом самом месте санаторий.
   Украшения парка, со всеми полагающимися к ним легендами и преданиями, постоянно менялись, радуя завсегдатаев, любящих спозаранку отправляться бродить по запутанным туннелям, с целью отыскать, по их же признаниям, "чего-нибудь новенького". Считалось особенно почетным обнаружить только что возникшую достопримечательность, и первым рассказать о ней за завтраком. Потому, многие из отдыхающих неоднократно пытались подкупить персонал. Но те никогда не уступали, блюдя честь и репутацию санатория. Обо всем этом Генриетта читала или слышала от мужа еще дома. - " Может быть, это даже и лучше, что я здесь одна", - подумала она, невольно бросив взгляд на красавца Бориса, идущего рядом.
   После завтрака, генерал и злая на весь мир Лариса пошли играть в бильярд, в то время, как Генриетта с ее новым знакомым отправилась в аквапарк, находящийся западнее главного корпуса.
   - Этой ночью я хотел бы предложить вам погулять с фонарем по лабиринтам, это так романтично, - понизив голос до ощущения бархатистости, предложил Крымов. - Я открыл там такую пещерку... - последние слова он произнес настолько тихо и таинственно, что Генриетте пришлось коснуться щекой его губ.
   - Да? Почему бы и нет...
   Он поцеловал ее, нежно прижимая к себе. Лямки ее купальника были все еще влажными, и крупная капля текла по спине вниз, все больше воспринимая температуру тела, и, наконец, сделалась уже совершенно неощутимой.
   - Итак. Во сколько вам назначил доктор?
   - В семь, - тело ее чуть дрожало, как это бывало всегда на первых свиданиях, и, одновременно, Мюэ была готова поклясться, что знает каждое прикосновение Бориса, все, что он делает, как делает, и что еще только собирается предпринять. Наваждение...
   - В таком случае, я жду вас в восемь у статуи Афродиты. Вы придете? До двенадцати у нас будет четыре часа самых... - он опять тихо заурчал, касаясь губами ее слишком чувствительного ушка.
   "Да. В полночь я должна быть в своей комнате, - подумала Генриетта, - будет звонить муж. Но откуда Борис может это знать?!" Она слегка отстранилась от настойчивого красавца. - Почему вы сказали до двенадцати?
   - Просто так положено, - он пожал плечами. - Я даже не задумывался. Правило, для всех одно правило.
   - А что, в полночь устраивается проверка? Или в парк выпускают собак? Или? - внезапно она почувствовала сильную головную боль и тут же изменила дыхание, концентрируя энергию на кончиках больших пальцев, как учил ее, хорошо разбирающийся в восточной медицине отец. После чего боль утихла, и в голове прояснилось.
   - А черт их знает, что они там делают? - удивленно почесал в затылке Борис, дернув при этом длиннющий хвост. - Я даже не думал выяснять. Хотя, мы взрослые люди и двенадцать часов не время...
   Вдруг его качнуло, черты лица сделались неподвижными как маска, он побледнел, с трудом удерживая себя в вертикальном положении.
   - О боже! Что с вами?! - Генриетта обняла Бориса и помогла ему усесться. - Должно быть вы перекупались? Позвать доктора?
   - Не надо. Благодарю. Уже прошло, - он тяжело дышал, часто хватая ртом воздух.
   - Я думаю, вам следует отдохнуть у себя, - участливо предложила она.
   - Пожалуй, да. Простите Генриетта, мне очень стыдно, но это солнце!.. Вчера... - он махнул рукой. - Но я не уйду, пока вы не пообещаете посетить в восемь часов статую Афродиты.
   - Хорошо. Но в полночь я должна быть в своей комнате.
   - Да. Конечно, - он лукаво подмигнул Мюэ и, щелкнув пальцами, подозвал юношу с подносом полным красных бокалов с зонтиками.
   Распрощавшись до вечера с Борисом, Генриетта отправилась, было к себе, но у крыльца подол ее платья зацепился за ветку розового куста. Оказавшийся поблизости очаровательный молодой человек поспешил на помощь, и вскоре они уж пили прохладное сухое вино в тени маленького гротика. Генриетта любовалась блеском текущего среди фиалок ручейка, и мир казался ей милым и легкомысленным.
  
   Рано и, как считалось всеми кроме нее, удачно выйдя замуж, приблизительно раз в год она отправлялась в какое-нибудь турне совсем одна. Муж поощрял стремление супруги к новым впечатлениям, доподлинно зная, что все новое в ее глазах быстро приобретает устойчивую форму обыденного и вскоре настолько надоедает, что она бежит назад к нему, чтобы тешить себя и его кратковременным приливом нежности и семейного счастья.
   Сейчас Генриетта ликовала, мысли о злосчастном Борисе сменились чередой легкомысленных фантазий, Андрей был остроумен и романтичен. Вместе они отправились в небольшой ресторанчик, где ее новый знакомый чувствовал себя как дома, и они протанцевали до полседьмого, пропустив обед.
   Генриетте нравилось в нем все. Его длинные, до плеч, темные волосы, хрупкая юношеская фигурка. Правда, Андрей слегка хромал, но это нисколько, однако, не мешало ему танцевать, делая прикосновения молодого человека трогательными и какими-то двусмысленными... Прекрасно осознавая, что этому новому увлечению не суждено продлиться и до конца недели, красавица Мюэ отдавалась ему полностью, без умолку болтая, и разглядывая редких посетителей.
   В половине седьмого они поднялись из-за столика, и Андрей довел ее до кабинета врача, который (о, неожиданный сюрприз) оказался ее давним знакомым, и, естественно не преминул тут же напроситься на встречу завтра после пяти, и только после этого отпустил ее, к поджидающему у дверей Андрею.
   В этот же день Генриетта посетила презентацию новой летней коллекции одежды известного модельера, где приобрела три платья с вышивками бисером и кружевными шлейфами, одно с меховым манто, и заказала еще по собственному вкусу.
   От свидания с Борисом пришлось отказаться, сообщив ему об этом запиской, так как генерал устраивал нечто вроде праздника, в честь вновь прибывшей Мюэ, уклониться от которого не представлялось возможным.
   Праздник, вопреки ожиданиям, прошел весело и, слегка подвыпивший генерал, превосходно вальсировал, а тощая и плоская как доска бизнес-леди Ирина, как представил ее Андрей, рассказывала никому неизвестные анекдоты.
   Правда, к всеобщему разочарованию, в середине вечера слуга в вишневой униформе принес ей телеграмму, прочитав которую рассказчица побледнела, но, справившись с нахлынувшими чувствами, взяла себя в руки и извинившись, покинула общество.
   Без пятнадцати двенадцать собравшиеся начали расходиться по своим корпусам и комнатам. Симпатичный молодой человек в той же форме, что и посыльный, вызвался проводить Генриетту до апартаментов, так как приезжая еще плохо ориентировалась в планировке санатория.
   Куда-то исчез Андрей, отчего Мюэ чувствовала себя уязвленной и обиженной самовольством молодого человека.
   Оказавшись в своей комнате номер тринадцать, Генриетта услышала бой часов и блаженно повалилась на кровать, даже не скинув туфли. Глаза ее закрылись, как бы сами собой. В воздухе звучала неизвестно откуда прилетевшая музыка, женщина задремала.
  
   ГЛАВА 8
   Двенадцать часов

На белой груди раскрыл бутон черный мак.

Странно это - не страшно.

  
   Она открыла глаза и, тут же, обнаружила сидящего рядом Альфреда Петровича в больничном халате.
   - Нет, нет... не поднимайтесь Вероника Сергеевна. Отдыхайте. Вам будет легче отвечать на мои вопросики, если вы расслабитесь.
   "Вероника? - припомнилось давно забытое имя, - Вероника или Генриетта? Кто же я? Генриетта или Вероника?"
   За каждым из этих имен стояла целая история, целая, пусть сравнительно небольшая, но, прожитая ею жизнь. Ника помнила отца и мужа Генриетты, любимую куклу Светлану, которую она укачивала, напевая ей колыбельную из "Гусарской баллады": "Спи моя Светлана, спи, как я спала...", помнила, когда спустя шесть месяцев после свадьбы почувствовала в себе присутствие иной, новой жизни. Помнила, как потеряла еще не рожденное и такое дорогое ей существо... Помнила...
   Но и Генриетта знала Нику, и могла без труда описать заваленную пыльными книгами, увешенную веерами, шляпками и сухими букетами комнату. Она помнила последнюю встречу с Артуром, его бледность и бинтик на левом запястье. Две жизни существовали в ее памяти как бы параллельно, хотя одной из них, на поверку, было всего несколько часов, а вторая...
   Но были и различия - Генриетта, например, познакомилась с Борисом Крымовым только что и заметила шрам на руке, лишь догадываясь о его происхождении, в то время, как Ника знала своего Артура несколько лет, и теперь с легкостью сопоставив две, пока враждебные друг другу памяти, поняла, что произошло с ее любимым в действительности, и как он тут оказался!
   Доктор сидел на краешке кровати, взволнованно обтирая сопревший лоб. Из его ушей болтались проводки наушников. Другие проводки присосались к голове Ники, два по вискам, один в центре лба и еще один где-то на темечке, под волосами.
   - Я доволен вами Вероника Сергеевна. Вы необыкновенно сильная женщина! Это... это чудесно! Вы просто феномен! Вы даже сами не понимаете, как много уже делаете для нас... - Альфред Петрович щелкнул выключателем, свисающим с его белого одеяния, как безвременно увядший бутончик, после чего освободил Веронику от проводков. - Мои молодые коллеги, наблюдающие за вами в течение дня, уверяют, что вы самостоятельно дошли до болевого барьера и, даже, чуть было, не вспомнили!.. Ну, ладно. Я, наверное, сумбурен, но все же, как ваши впечатления, дорогая? С этого момента все ваши тончайшие духовные проявления будут фиксироваться и перерабатываться с той тщательностью, с какой не делалось у нас никогда прежде, и если все пойдет как надо, уже через неделю, я сумею ходатайствовать перед начальством об увеличении вашего гонорара.
   При упоминании о деньгах Ника усмехнулась и Альфред Петрович, приняв это за добрый знак, расплылся в широчайшей из возможных кошачьих улыбок.
   - Первым делом, я хотела бы сама задать вам ряд вопросов, - быстро выбросила Вероника, воспользовавшись паузой в речи врача. Всё существо ее было поделено на две части, с той лишь разницей, что теперь первая половина Вероники - Вера - была капризна и чрезвычайно обижена на то, что лекарства заставили ее позабыть самою себя и быть кем-то другим, тогда как вторая - Ника - готова была взорваться от распирающего ее любопытства. Схватка длилась несколько секунд и, вскоре, любознательная часть Вероники одержала победу со счетом один: ноль.
   - Итак. Я хотела бы понять, что вы такое со мной делали? Для чего? И кто те люди? Они все, что, тоже в качестве подопытных кроликов или нет?
   От такого обилия вопросов Альфред Петрович подскочил на месте и, снова, усевшись, задрал ногу на ногу. Так что из под брючины выглянул полосатый и, как показалось Нике, несколько застенчивый носок.
   - Хорошо! Здорово! Эта реакция мне нравится! Вы умная, очень умная женщина, - он подумал, покручивая длинный проводок. - Чудненько. Чудесненько. С чего же начать? В это раз мы дали вам совсем простенькую "масочку". Так сказать, для ознакомления... приобретения опыта.
   - Понятно, - остановила разглагольствования Ника, только сейчас заметив, что ее туфли, в которых она завалилась спать, теперь аккуратно жмутся друг к дружке под кроватью, а на сгибе руки появился след от укола. - Скажите, а почему я все помню? Или это тоже часть эксперимента? А те люди - они тоже помнят меня? И как же тогда завтра... или?...
   - Вариантов много, - отмахнулся врач и, отойдя к окну, налил два стакана воды из прозрачного, такого же пузатого, как и он сам, графинчика на столике, и почти что вальсируя, подошел к постели пациентки. - Дело в том кто наш заказчик. Сегодня вы были нежной, ах, очень нежной соблазнительной леди, богатой, почти что свободной и в меру беззаботной - неплохое сочетание. Мы добавили почти стертые переживания, но только для того, чтобы вам было легче поверить в реальность происходящего, муж - с моей точки зрения, не нужный, но традиционный элемент - джентльменский, то есть набора леди. Потому что, в противном случае, пришлось бы городить поклонников, любовников... - он махнул рукой, словно отгоняя вертящийся перед глазами легион, похожих на надоедливую мошкару альфонсиков-вампирчиков. А не дать понятия о мужчинах, и это с вашей-то красотой... мадам...Тогда придется признать, что вы любите... хи-хи... женщин... - он прикрыл рот двумя пальцами и поиграл белесыми ресницами. Такой тип личности, так сказать - тип Генриетты Мюэ может быть интересен для деловых женщин, живущих в диком напряжении и, между нами девочками, просто не способных расслабиться, не то что...
   - Понятно. Но там я знакомилась с людьми, они что же...
   - Некоторые из них примеряют "маску" подобно вам, мы подбираем группки, все персонажи которых подходят друг дружке по историческим эпохам, в которых они себя ощущают, по социальному статусу и так далее. Потом, знакомства в "Садах Амура" нужны для...
   - Сводничества, шантажа... - Ника поднялась и, оправив платье, прошлась по комнате. Под ногами растекался темно-зеленый ковер с ворсом, подобным шкуре какого-то северного монстрика, ступни в нем так и тонули. Мебель в номере была выдержана в одном стиле - полированный платяной шкаф у дверей - напротив кровати, трельяж с зеркалами и очаровательными маленькими шкатулочками, коробочками с кремами и прочей косметикой. На сервировочном столике, у окна, находилась ваза с фруктами и графинчик, который Ника увидела еще лежа на кровати. Тумбочка, по-видимому, заменяла письменный стол, находясь слева от кровати в изголовье, ящичек в ней был приоткрыт, и из него торчала синенькая тетрадка сорок восемь листов.
   "Дневник!" Пронеслось у нее в голове. Правда, ни один нормальный человек его в жизни бы так не назвал... скорее уж литературными опытами...
   - Что же вы приуныли Вероника Сергеевна? - участливо загнусавил доктор. - Выдумываете право - шантаж... Знаете, сколько к нему готовиться?! Хотя... в планах, конечно... врать не буду... Вы, живой останетесь - идите к нам работать. Ладно? А идея проста, предположим, две очень богатые семьи желают породниться детьми. Ну вот, соглашение подписано, пока малютки еще улюлюкаются в кроватках, потом, до восемнадцати, они друг о друге слыхом не слыхивали. И вот пришло оно...
   - Что оно?
   - Свадьбо! - Альфред Петрович сделал круглые глаза. - И не в том дело, что они, что делать друг с другом не знают. Это сейчас даже в школах проходят, а только тяжко так без любви, без дружбы.
   А вы делаете им по укольчику, и молодые грезят, что они влюблены друг в друга?!
   - Ну да. К тому времени в их сознании уже романтическая история произошла. Ну и все такое...
   - Класс!
   - А вы думали! - он подбоченился. - Препараты бывают одноразовые и на много дней - на случай, если наши друзья собираются куда-нибудь надолго. Но вы пока будете пробовать всего и понемножку.
   - Хорошо. А как же... вот там все люди, то есть "маски", были обеспеченными сильными, а психологи говорят, что скажем, женщины, занимающие руководящие должности, якобы предпочитают подчиняться в постели, вплоть до мазохизма и наоборот. Словом, подобное к противоположному.
   - Да, да. Кто-то попробует себя в роли нищего, кто-то... да скоро вы и сами все увидите.
   Закрыв за доктором дверь, Ника не сразу легла спать. Прежде всего, она осмотрела все предложенные ей платья в шкафу, найдя половину из них безвкусными и, выбросив их прямо на пол, мол, прислуга уберет.
   - Что-то еще завтра будет? Что-то случится? - хотелось найти Артура и поговорить с ним, но Ника понятия не имела, где именно его поселили, и не хотела раньше времени вызвать неудовольствие персонала. По большому счету, идея пожить чужими жизнями была ей любопытна, опасность смертельного исхода тоже не пугала, но вот сам факт, что твое тело отдано, как бы напрокат, и кто-то, но только не ты может заставить его чувствовать, хотеть не того, что ей - Веронике нужно самой, а что кому-то там будет угодно... Эта мысль ела ее, как ржа.
   За окном висела растущая луна. Ап... И ее место заняла Большая Медведица, в то время как луну, наверное, выключили.
   "Любопытно было бы засечь переход от одного "я" к другому", подумала Ника и, тут же, ее потянуло прилечь. Она тяжело качнулась от окна, пятясь, пятясь, пятясь...
   Как вдруг, вместо звездного неба напротив нее оказалась она сама, все в том же длинном платье. Свое лицо казалось чужим. Незнакомка уходила, уходила, уходила по черно-бархатным небесам. Вероника коснулась спинки кровати, как вдруг, женщина за окном сбросила легкий наряд, сверкнув белизной тела. Почти, что падая от усталости и пережитых чудес, Ника повторила движения своего двойника, но та уже скрылась в глубинах неба, девушка измождено упала на кровать и тут же уснула.
   ГЛАВА 9
   День второй

Под черным плащом

Нету права на песню.

Я годовщину свою отмечу.

  
   Будильник не прозвонил, но Алла Александровна услышала, звон похожий на трубный глас, как выразился однажды ее десятилетний племянник, гостивший в Москве по случаю зимних каникул и внесший жуткий кавардак в деловое расписание любимой тети.
   - Да заткнись ты! Проклятый! - застонала Алла и хлопнула ладонью по пустой тумбочке. - Вот те раз. Промазала! - от такой нежданной неудачи она приподнялась на локтях и распахнула пошире глаза, вероятно для того, чтобы они уже не закрылись за это утро.
   В углу на тумбочке будильника действительно не оказалось, мало этого - тумбочка была другой - не стеклянной, сквозь прозрачные дверца которой так легко было обычно находить сигареты, а деревянной, полированной. Напротив кровати возвышался такого же цвета шкаф, дальше поблескивал трельяж со всякой парфюмерной дрянью. Алла Александровна чувствовала себя потрепанной и разбитой, а именно в такие дни она не выносила чужеродные косметические запахи, предпочитая один раз избранные средства.
   Она поднялась и, открыв входную дверь, обнаружила крошечную прихожую и дверцу в ванную. Вздохнув с облегчением, она включила душ и, убедившись в его непогрешимости (Алла Александровна ненавидела, когда техника начинала проявлять своевольство), влезла в ванну. Десять минут под контрастным душем хватило для того, чтобы снова почувствовать себя в форме. Конечно на полочках в виде розово-голубых ракушек, хватало импортных пенящихся и ароматических добавок, для любителей понежиться в водичке. Но тридцатипятилетняя бизнес-вумэн всем лоханям на свете, включая, сделавшуюся вновь модной золотую ванну, предпочитала жесткий поток душа, направленного сверху или снизу, в зависимости от настроения.
   В комнате зазвенел телефон, и Алла, не вытираясь, выскочила и на ходу сняла трубку. Голос звонившей медсестры показался ей поначалу знакомым, пока она не сообразила, что все эти барышни, говорящие так, словно во рту у них веками копился неизжеванный до нужной кондиции пластилин, были похожи друг на дружку.
   Сверив записи в своем ежедневнике с расписанием врача, Алла Александровна назначила время и тут же повесила трубку. Конференция, ради которой она приехала, должна была состояться только завтра, а до этого времени следовало перезнакомиться или возобновить отношения с уже приехавшими промышленниками, банкирами и, главное, с их женами. Надо признаться, что женщин Алла Александровна терпеть не могла, предпочитая вести дела с мужчинами и управляя целым заводом, который она, заручившись поддержкой свыше, а так же западными инвестициями, подняла три года назад из состояния полного упадка.
   Но женщины, женщины играли в судьбах ее партнеров далеко не последние роли, поэтому, наша бизнес-леди, преодолевая годами копившееся отвращение, посещала собрания феминисток, а так же платила гипнотизеру и психоаналитику, последний лечил ее от синдрома "конфликта с матерью". С матерью - этой развеселой рыжей бестией, которой, по слухам, было пятнадцать лет отроду, когда она принесла в подоле будущего директора завода и, тут же, скрылась в неизвестном направлении. Так что Аллу растил дед - ветеран всего на свете, не допускавший к воспитанию внучки ни одной бабы и ничего не рассказывающий о своей беспутной дочери.
   Бизнес-леди не верила в умные речи психа, имеющего неистребимую склонность к анализу, но аккуратно переводила на его счет деньги, раз и навсегда поставив себе за правило доводить до конца любое начатое дело, тем более, напрямую, как выяснилось, относящееся к ее бизнесу.
   Первая половина дня прошла довольно скучно. Алла Александровна позавтракала и минут десять посидела у врача, получив добро на все интересующие ее процедуры. Выходя из главного корпуса, она заметила за деревьями, ветки которых переплетались, создавая нечто вроде зеленого коридора, сына своей соседки по даче. Стройный и не лишенный привлекательности юноша работал то ли режиссером телевидения, толи тележурналистом. Эдик казался ей излишне женоподобным, хотя походку его и портила врожденная хромота, на всякий случай она укрылась от неприятной встречи в уютной беседке.
   - Добрый день! - раздался за спиной звонкий женский голос и Алла Александровна, вздрогнув от неожиданности, обернулась, ругая себя при этом за проявленную несдержанность.
   - Здравствуйте, - машинально отозвалась она. Сидящая в глубине беседки, коротко подстриженная женщина не была ей знакома.
   - Меня зовут Малышева Лариса Николаевна - фабрика дамского белья в Минске, - представилась она, жестом приглашая Аллу Александровну присесть рядом на скамейку. - Прошу прощения, что я так сразу, но списки приглашенных, находятся на центральном компьютере в главном корпусе, там же можно найти краткое досье с фотографией. Кстати, в жизни вы куда привлекательнее. Как вы считаете, Алла Александровна, могли бы мы с вами обговорить кое-какие идеи? Скажем, вот в том очаровательном ресторанчике, за стаканчиком "Каберне" или еще чего-нибудь в этом же роде?
   В ресторане "Парадиз" играл оркестр, состоящий из пары скрипачек, виолончелиста и пианиста. Алла Александровна поминутно изумлялась мягкости и неспешности в манере новой знакомой вести дела. За какие-нибудь тридцать минут они полакомились устрицами с авокадо и пришли к ряду соглашений в обычные дни, достававшиеся директору завода немалой кровью. Выпив за успех, Лариса Николаевна потащила ее на просмотр летней коллекции платья, демонстрирующейся в павильоне правее главного корпуса.
   Но едва обе дамы оказались перед стеклянными дверьми выставочного зала, как за их спинами раздалась траурная музыка, и, вскоре, по аллейке со статуями Венеры и Сатурна потекли похороны. Впереди процессии, чудом разместившейся в зеленом коридоре, ехал катафалк, запряженный небольшой черной лошадкой с серебряным султаном на голове, в открытом гробу лежала женщина.
   - О боже! Ирина! - вырвалось у Ларисы Николаевны, и она, тут же, прикрыв ладонью рот, шагнула по направлению к процессии. - Да, она возглавляла какую-то фирму, в спешке я не разобрала, что там такое... Вчера пришло сообщение, что предприятие лопнуло, и она, будто бы, сама находится под судом.
   - Да, была телеграмма, - не понимая, откуда у нее могла появиться подобная информация, глухо подтвердила Алла Александровна. - Она что... сама?!
   - А то кто же?! Дура - двое детей! - досадливо сплюнула Лариса, тут только заметив, что ее собеседница сидит на земле, судорожно обхватив колени руками.
   Гостиничные слуги немедленно отнесли, внезапно потерявшую сознание даму к ней в комнату. Вскоре явился и доктор. Приведя в чувство больную, он принялся, было, расспрашивать ее о случившемся, но после двух-трех вопросов все спокойствие его, как рукой сняло. Альфред Петрович несколько раз пробежался по комнате, то и дело, бросая на пациентку тревожные взгляды и, наконец, взяв на пробу немного крови из пальца больной, скрылся за дверью.
   - Странный он у вас какой-то, - пожаловалась Алла Александровна, не отходившей от нее ни на шаг, фабрикантше. - Я понимаю, что ничего страшного, но хоть бы успокоительного дал...
   - Да что он такое себе позволяет! - взорвалась Лариса Николаевна. - Ему деньги платят, пусть делает свое дело, а с пробирочками и сестрички справятся, - с этими словами она фурией вылетела на коридор и, вскоре, вернулась с сильно упирающимся эскулапом. - Послушайте, милейший, - произнесла бизнес-леди своим хорошо поставленным, металлическим голосом. - Либо бери деньги и лечи мою подругу, либо, - она покрутила перед носом изумленного и ни на шутку напуганного врача увесистым и совсем не дамским пистолетом, - либо я скажу, что ты пытался меня изнасиловать. Понял!?
   - Я... да... я... не по этой части, - оправдывался доктор, глаза которого сделались круглее стекол в его пенсне.
   - Еще минута и ты будешь вообще не при делах! - еле сдерживая смех, прошипела Лариса Николаевна.
   - Но откуда? Откуда у вас оружие? - неумело переводя разговор, на другую тему, лепетал Альфред Петрович.
   - Я вот тебя сейчас пристрелю, а мой телохранитель в саду этом говеном закопает, - пообещала дама. - А ну, быстро гони успокоительное!
   - Ну, ей нельзя! - не унимался доктор. - Лицо его сделалось совсем красным и пенсне запотело.
   - Это еще почему?! - Алла Александровна аж села, на кровати.
   - Быстрро, - Лариса Николаевна толкнула его к телефону, и сама набрала номер. - Живо. Башку снесу!
   Все еще удивляясь, и продолжая коситься, на направленное на него черное дуло, Альфред Петрович попросил в трубку прислать все необходимое в тринадцатую комнату. Через минуту шприц с лекарством уже оказался в умелых руках фабрикантши.
   - Ну, вот и все. А ты боялся, - дружелюбно, но тяжело похлопывая заложника по пухлым щекам, Лариса Николаевна профессионально сделала инъекцию, и посмотрела на Аллу Александровну с нескрываемой приязнью. - Спасибо подружка, а то я тут совсем закисла - всё "извините", да "что угодно" - ни какой жизни. Дома. Дома на фотомоделях душу отведешь - и то ладно, а тут, - она брезгливо повела плечами, - болото! Опереться можно на что? Физику-то помнишь? Опереться можно на то... что... - она развернулась, сделав подножку, ничего не подозревающему врачу, и села на него. - Опереться можно только на то, что оказывает сопротивление! Ну что, родной мой, пошли-ка пить шампанское! А?! Я сегодня добрая.
   - Но больная... доза... переливание... - попытался протестовать толстяк.
   - Ну что ты там бормочешь, придурок? Больную твою нужно в покое оставить. Или не знаешь? Пойдем милый, выпьем, да возляжем, - она обхватила жирную докторскую шею рукой, слегка придавив при этом кадык.
   - Да вы... да вы взбесились, - пробулькал он, покрываясь потом.
   - А ну не квакай, а то я тебя прямо тут.
   Алле надоело наблюдать за перебранкой, и она закрыла глаза.
   Сначала ей снились, разбегающиеся во все стороны, зеленые аллейки со страшно изуродованными пионерскими скульптурами, потом по всем зеленым коридорчикам, как из всех щелей заструились похороны.... Впереди каждой процессии несли по гробу, где среди блестящего белого атласа и цветов возлежали покойники.
   Алла поднялась на цыпочки и увидела в первом из них длинноволосого блондина, с перерезанными на руках венами, лицо мужчины показалось ей знакомым. Во втором гробу лежала, связанная по рукам и ногам лямками купальника, Лариса, казалось, что она еще жива, и от этого делалось страшно. В третьем покоилась сама Алла, только в каком-то удивительном сиреневом платье и с открытыми, точно от удивления глазами. В четвертом, Алла Александровна поднялась еще выше и полетела... В четвертом, по-турецки сидела Ира - бизнес-леди. И веселила, не в меру разгулявшуюся процессию, анекдотами.
   Стоп! Я уже видела это! - сказала себе Алла и немедленно проснулась. В комнате на этот раз не было ни души. - Черт возьми, во сне мне это приснилось что ли? Да, Ира такая ж приглашенная, как и я, и Лариса, значит, ее данные можно получить в том же компьютере, но я же еще не ходила и не выясняла. Откуда? - она мысленно припомнила всю информацию, собранную ей о конференции. Кот наплакал. И уж точно, что никаких портретов. - Наваждение... И платье. Странное сиреневое, совершенно немыслимое платье, которое казалось почему-то знакомым. Может действительно, справиться на компьютере или у врача, как-никак он мой одноклассник и должен... должен сделать что-нибудь для своей Генриетты, - как-то само собой вырвалось у нее. - Черт! Черт! Черт! - это еще что за бред! - она поднялась и села у зеркала. Перед глазами поплыли несвязанные между собой картинки. Блондин в гробу - он же в аквапарке - красивый, очень загорелый, по виду спортсмен. Интересно, есть тут такой мужик или нет? Вообще, как тут насчет мужского пола? Возможно, я уже видела его мельком - в ресторанчике или в парке, быть может он музыкант или, скорее, танцор... да танцовщик в эротическом шоу. Вот где я его видела! Потому и помню, как он выглядит в плавках - таких серебряных, куда дамы из зала суют мятые доллары. Женщины спереди, мужики сзади. Ему плохо. Поэтому он покупает капли для глаз - чтобы не видеть, а недавно порезал вены на левой руке... Бедный Артур... Артур?!
   В ту же секунду она ощутила бесшумный взрыв. Перед глазами пронеслась белая молния. Женщина закричала, в мгновение ока, потеряв опору, одновременно в комнату ворвались белые безликие существа.
   Ника чувствовала, что внутри нее разорвалась граната, и теперь три зеркала отражали три ее чуть измененных лица, она хотела закричать об этом своем открытии, но тут же все пожрала пустота.
  
   ГЛАВА 10
   Когда улетают женщины

Человек умер в бесконечном тоннеле,

Смерть с душой за пазухой

Не находит двери.

  
   "Боль. Какая она сейчас сильная?.. Какая она вообще бывает: ноющая, резкая, колющая, давящая, изнуряющая, сильная, мелкая, нетерпимая, приятная...
   Пожалуй, за исключением последней, я обречена переживать их все сразу. Иногда, весь мир видится мне одной сплошной раной. Боль, как суть жизни, боль, как мироощущение и ощущение себя. Мне больно - значит, я еще жива.
   Здоровый человек не знает, где у него печень и селезенка, без анатомического атласа он заблудится в лабиринте кровеносных сосудов, костей и сухожилий, но так и не сможет самостоятельно, пользуясь исключительно собственными нервными клетками, определить местоположение почек и надпочечников, тем более постичь их функциональное различие. Всё это доступно лишь ориентирующемуся в городе собственного тела, следующему за маяком боли. Боль бывает еще..."
   Вероника чувствовала, как, где-то там, незнакомые ей люди пытались вернуть к жизни ее беззащитное тело.
   "Ну и пусть, - решила она в очередной раз, проваливаясь в нечто, - не надо было покупать - теперь это их проблема. Пускай помучаются".
   Ника летела себе, подгоняемая горячим ветром, так, что дух захватывало. "Вперед! Только вперед! Ради бога еще выше... туда, где не властны расчетливые и жестокие люди, где хрупкие женщины не казнят себя, оплакивая руины воздушных замков..."
   Мир закружился, подобный гигантскому, праздничному волчку, он летел и летел, сверкая разноцветными огнями, изгибаясь горами, поблескивая чистыми озерами и оперением райских птиц. Пока все эти чудеса не вытянулись, сначала в длинные-предлинные полосы, а потом и вовсе исчезли, оставив один лишь белый цвет.
   - Свободна! - простонала Ника и, тут же, вновь стала самой собой. - Белый цвет. Да. Один только белый цвет, - вздохнув, констатировала она. - Хотя нет. Вот тут, прямо над головой, побелочка явно не была бы лишней, и тут, и тут. Свиньи! На что только они деньги тратят?! В парке от чудес деваться некуда - просто черт ногу сломит, а у себя потолок побелить руки не доходят. Эх, зря я умерла! - с этими словами душа Вероники оттолкнулась от потолка, и плавно полетела над операционным столом, вокруг которого стояли и сидели четверо мужчин в белых халатах. Поначалу, Ника не могла заставить себя посмотреть на стол, но любопытство оказалось сильнее страха, тем более что никаких жутких хирургических ламп в пределах досягаемости не наблюдалось, а значит, ничего страшного там и не происходило.
   Однако смотреть на себя, мирно лежащую на жестком, высоком столе, оказалось занятием сверх меры скучным, и бывшая танцовщица переключила внимание на оживленно беседующих между собой мужчин. Двое, из которых, были рыжими, коротко остриженными близнецами с лошадиными мордами. Жирдяй, похожий на "крестного отца" из какого-то дешевого гангстерского фильма и кабана одновременно, с такими же рыжими, редкими волосиками на голове, как и у его молодых сотрудников, что выдавало их родственную связь, последним был пресловутый Альфред Петрович.
   - Не понимаю, - гремел рыжий толстяк в точно таком же пенсне, в каком эскулап принимал Нику первый раз. - Не понимаю, как Эраст мог законтрактить в один день людей, близко знакомых друг с другом, мало того - любовников?! Бред какой-то!
   - Не обижайте Эрастика. Как-никак он лучший из наших поставщиков. А промахи, ну, с кем не бывает? Вы лучше посмотрите на это дело с другой стороны, - вступился за агента пританцовывающий на месте Альфред. Его красное лицо блестело каплями пота, отчего душа Ники ощущала великий соблазн выпорхнуть в ближайшую форточку, что она не преминула бы немедленно исполнить, не затрагивай разговор еще живого Артура.
   - Как вы собираетесь, интересно знать, это использовать? - Жирдяй кивнул в сторону операционного стола, и Веронику аж передернуло от возмущения и обиды за свое маленькое, и такое беззащитное сейчас тельце. В одно мгновение она прильнула к похолодевшему личику и была уже готова вернуться в себя, и задать всем жару, когда Альфред Петрович, откашлявшись, и как следует навытиравшись, и насморкавшись, вкрадчиво залепетал.
   - Должен довести до вашего сведения, уважаемый Валерий Павлович, все чудненько, славненько и великолепненько, - он присел на кончик стола, с видом человека готового вскочить в любую минуту. - Поставщики привозили товар, мы испытывали на нем свои снадобья. И вот появляется она! - доктор поднял палец, подчеркивая значимость момента, но двое его собеседников, расценив знак по-своему, ткнули большими пальцами в сторону пола.
   - Нет. Нет. Не то... по крайней мере, позвольте... хи-хи, мне кончить, - осмелился пошутить Альфред.
   - Кончай. Дело святое - мы подождем, - брякнул один из близнецов, злобно зыркнув, на нетерпеливо юлящего, на стуле врача.
   - С вашего позволения, - продолжил раздосадованный невниманием сотрудников оратор. - Вероника Шелест, в первый же день, обнаружила болевой барьер и, даже, подвела к нему Артура Лациса. Такое на моей практике случается впервые - я имею в виду скорость. Результаты наблюдения за подопытными показали, что если человек не начал думать и, как следствие этого, задавать вопросы в течение первых десяти дней от начала курса, он не пробудится уже никогда. Самое раннее обращение зафиксировано на четвертый день: Молодой ученый-астроном задался вопросом, отчего солнце выключилось на четыре часа раньше положенного захода. Но как выяснилось, это интересовало его чисто теоретически. Паники не было и соответственно пробуждения не последовало.
   - Короче, - "Крестный отец" нетерпеливо раскачивался вперед-назад на железном стуле, к которому Ника мысленно подсоединяла парочку проводков. Один из "Крестных сыновей" вскочил с места и припадая на левую ногу, лихо катнул к операционному столу звенящего от возмущения "Сальери".
   - Ну, подождите. С этим мы же всегда успеем! - Альфред вновь достал скомканный платочек и принялся утираться, одновременно расстёгивая ворот рубашки. - Перед нами феномен, который должно и нужно изучать, а не терять. Убить?! Видали... убить... Между прочим, в лице прекраснейшей Вероники Сергеевны Шелест мы имеем врага, способного завалить нам все дело. Ведь мы не знаем, что именно делает ее плохо восприимчивой к нашим препаратам. Я думаю, что когда мы ответим на этот вопрос, в наших силах будет, до такой степени усовершенствовать снадобье, что против него просто не отыщется лекарства, - доктор победно оглядел собрание. - Ведь это здесь все кроткие как овечки, а там, в мире, которому мы вскоре преподнесем нашу панацею, несомненно, там найдутся такие же, как она или, даже, еще сильнее и тогда...
   - Ясно, - кивнул головой "Крестный отец". - Мне понятен ход ваших мыслей, Альфред Петрович, но обещаю, что если только ваши исследования не принесут никаких результатов и вы не найдете в себе силы ликвидировать это, - он снова ткнул в сторону стола - тогда пеняйте на себя. Я заставлю Эраста вербовать тринадцатилетних соплячек, а вы, любезнейший, будете переделывать их в проституток, для пополнения зарубежных публичных домов. Поняли?! Надеюсь, на это ваших талантов хватит?
   - Зачем же так сразу?! Валерий Пад... Павлович? Вы не можете карать меня столь сурово, - заскулил доктор, повалившись перед боссом на колени и, тычась взмокшим от волнения лбом, ему в ладони. - Вы же обещали, что в случае неудачи меня опустят на ступеньку ниже, ну две... Позвольте мне, наконец, формировать общественное мнение о нашем кандидате в президенты? Сделайте божескую милость - испытайте меня. Позвольте Эрасту завербовать хотя бы один бомжатник, и я надену на них маски миллионеров, да так, что их помойки представятся им золотыми, а те отбросы, что они потребляют - отборнейшими яствами. Позвольте мне сделать этих людей счастливыми, позвольте...
   - Если ты завалишь мне это дело, - очень тихо, но внятно произнес "Крестный отец", - я сделаю так, что любая помойка или выгребная яма, без всяких, заметь, паразит, препаратов, тебе раем покажется. Понятненько? - он ласково потрепал Альфреда по плечу и, поднявшись, направился к дверям.
   -Кстати, а-а она не т-только сама п-пробуждается, - заметил второй близнец, так же покидая насиженную табуреточку, и направляясь за боссом, хромал он при этом на правую ногу, - она еще и н-народ б-баламутит. В-возьмите хоть вчер-рашнюю д-дамочку. Что - хорошо сделала она т-тебе вчера?..
   - Склонность к садизму была привита этой пациентке три дня назад. Об этом есть отчет! - густо краснея, выкрикнул Альфред, немедленно пожалев о своей несдержанности. Он втянул шею и робко поднялся, ссутулившись и чувствуя себя явно не в своей тарелке. - Мое дело снадобье вкалывать, а ваше, обеспечение безопасности персонала!
   - Вот вам сам Бог и велит, вместо того чтобы воплями своими народ пугать, да охрану без толку нервировать, лучше бы, ко всему прочему, вложили в их пустые головушки запрет покушения на жизнь персонала.
   - Да там же не на жизнь! - оживился хромающий на левую ногу близнец и зашептал что-то на ухо боссу.
   - Советую, как следует подумать, - изрек на прощание Валерий Павлович и поменяв местами пристроившихся было к нему близнецов, (по неосторожности или ради озорства, те встали рядом с боссом таким образом, чтобы толкать его при ходьбе с обеих сторон). После чего все трое вышли за дверь.
   Альфред Петрович, словно по инерции, сделал несколько шагов за уходящими, и остановился набычившись, и шумно втягивая в себя воздух. Когда в коридоре отзвенели неровные шаги бандитской троицы, и внизу хлопнула входная дверь, он взвыл и, снова, упал на пол. От неожиданности душа Ники подлетела к потолку и, осторожности ради, зависла там, плохо представляя, может ли эскулап как-либо повредить ей в ее нынешнем состоянии.
   - Сволочи! - Альфред Петрович катался по полу, бессильно барабаня руками и ногами. - Я парься, работай как проклятый, и вот - благодарность! Скоты! Паразиты! И все ты! - он вскочил и, подлетев к мирно лежащей на столе Веронике, влепил ей звонкую пощечину. Наверху Ника подскочила еще раз и что было силы, бросилась на обидчика, но куда там, бессильные ручки не могли пошевелить и одной волосинки на голове врача, не то, что как-то помешать ему.
   -... Сука, - выл Альфред Петрович, тряся не сопротивляющуюся жертву за плечи, - все ты... а я еще боялся тебе снотворное давать, передозировку, мать твою, устроить, это из-за тебя Лариса взбесилась, была тише воды, ниже травы, а с тобой повелась. У-у-у опозорили, ославили на весь свет, шлюхи продажные. Всех в бордель! Вот вам! Вот! Вот!..
   Обезумившая от ужаса Ника металась по комнате, не в силах сосредоточиться и войти в себя, для того, конечно, чтобы, образно говоря, немедленно "выйти из себя" и показать зарвавшейся скотине, где раки зимуют.
   Забыв о своей беспомощности, она бросилась к "Моцарту", надеясь его мелодичным перезвоном вернуть Альфреда в нормальное состояние, но ни один колокольчик на прозрачном двухэтажном столике даже не дрогнул. Оставалось одно, Ника вобрала в грудь побольше воздуха и, пронзая пространство, выстрелила собой в небо.
   - Вот так! Выше... выше... выше! Нет сил... - она знала, что сил достичь последнего предела не хватит, но рваться туда было необходимо. Едва успевая фиксировать, проскальзываемые мимо облака, Ника, с визгом падающего Икара, полетела вниз, даже подскочив на месте, натолкнувшись на операционный стол.
  
   ГЛАВА 11
   Лунное рэггей

Летя по веленью стихии,

Постоянно теряю себя.

  
   - С возвращением, красота ненаглядна, - над Никой нависала рыхлая фигура Альфреда Петровича. Его лицо было багровым, доктор едва сдерживал, притихшую на время, истерику.
   Щеки горели. Ника мысленно обследовала себя, предполагая, что маньяк мог поломать ей что-нибудь и, одновременно, косясь из-под полу прикрытых век, на все еще вздрагивающую над ней тушу.
   - Что-то бледненькая вы, Вероника Сергеевна, - Альфред ущипнул ее за щеку, жестом фокусника убирая свой смятый, замызганный платок с груди пациентки. - А аллергийки у вас, смею заверить, и правда не наблюдается.
   - Сколько времени? - Ника приподнялась, удивляясь, как быстро возвращались утраченные силы.
   - Двенадцать пробило, ваша карета обернулась тыквой, кони мышами, кучер, с позволения сказать, крысой, а принцесса - принцесса - увы, вы стали золушкой.
   - И что дальше? - Ника безразлично огляделась по сторонам, с этого обзорного пункта приемная виделась огромной, в воздухе нависала угроза. "Сальери" оказался сдвинутым, как его и бросил "Крестный сын", хрустальные капельки на нем неслышно покачивались, так, словно вестник смерти крался или готовился к прыжку. - Почему вы не вколите мне сразу, ну чтоб до конца месяца, как в едином сне?
   - Всему свое времечко, - Альфред Петрович подошел к пациентке, утирая маленькие, потные ручонки о белоснежный, чуть расходящийся на пузе халатик. - Сначала, мы практикуем быструю смену масок, а потом, когда мозг начнет адаптироваться к лекарству, исчезает острота восприятия, вот тогда придется перейти на более длительные курсы.
   - Вы мне еще ничего не вмазали?
   - Нет, сначала разговорчики поразговариваем, - Альфред Петрович погрозил толстым как сарделька пальчиком с перстеньком в виде мертвой головы.
   - Та, что называла себя Ларисой, уже на длительном? - Нике хотелось уйти, хлопнув дверью или, хотя бы, отвернуться. Но, вместо этого она продолжала начатый разговор.
   "Черт возьми! И этот слизняк меня только что по щекам хлестал! Бред!" - подумалось ей.
   - Да-а.. - доктор посмотрел, на лежащую перед ним женщину, с деланным удивлением. - Но откуда вы...
   Ника прекрасно понимала, что Айболит будет врать, и досадовала на то, что делает он это бесталанно и грубо.
   - Она вас не очень потрепала тогда? - Пошла она в бессмысленную атаку.
   - Когда? - Альфред вытаращил глаза, от чего сделался еще противнее.
   - Когда вы сделали мне передозировку. Вот когда. Не держите меня за дуру! - Ника села, свесив ноги. Капли и колокольчики "Сальери" зашевелились, как живые.
   - Какую такую передозировочку? - доктор дружелюбно попятился к смертоносному столику. - Никакой передозировочки не было... не было дорогая моя, это сон - обыкновенный сон, вызванный... - лицо его вдруг сделалось необыкновенно серьезным...
   - У меня на левой руке две дырки от иглы и, еще одна - первая, на шее. Хотите посчитать? - не дрогнув и не отрывая взгляда, предложила пациентка.
   - Согласен. Вы правы. Но, черт возьми, вы неплохо с этим справляетесь!
   - Толи еще будет! - Ника спрыгнула со стола и пружинистым шагом прошлась по комнате. Однако по мере того, как она оглядывала стены и вслушивалась в доносящиеся со двора звуки, уверенность начала покидать ее. "И правда - хорошо - сила-то есть, худо-бедно организм учится справляться со всей той дрянью, что пускают в вены. А дальше-то что? Сбежать, не зная ни входов, ни выходов, ни правил, ни систем - в лучшем случае до первого поста, а то и раньше - в одной из крысиных нор, сработает предательская сигнализация, и тогда уже все. "Сальери" на выход. И долгоиграющая галлюцинация, плавно переходящая в вечный сон. Да и не одной же, в самом деле, драпать, как минимум Артура нужно вытащить, а для этого хоть найти его, пока он в нормальном состоянии, что опять-таки нужно делать в междозовом пространстве - около полуночи, когда меняют "маски" и только когда будет детально выработан план бегства". Идею захватить заложника прямо сейчас, Ника отмела сразу. Сбежал же этот колобок как-то от темпераментной Ларисы, значит и от нее сбежит. "Вот дрянь-то". Утомленно она опустилась на один из стульев и подставила, все это время наблюдавшему за ней Альфреду, правую руку.
   "Нужно затихориться и ждать". Подумала она, и убийственно улыбнувшись, кивнула на нетронутую кожу, - приступайте. Вам, наверное, еще обход делать.
   - Позвольте узнать причину столь быстрой смены настроений, еще недавно... - Альфред обошел стол, на котором до этого лежала беззащитная Вероника и, не глядя, пошарив по верхней полочке "Моцарта", поднял над головой, поблескивающий на свету шприц.
   - А что делать-то? Все едино вы меня от этого не избавите, - с деланным равнодушием пояснила пациентка, изучая заусенец на среднем пальце, - не хватало еще, чтобы меня уговаривали какие-нибудь жлобы. Ладно - колите. Надеюсь сдохнуть, на самом, для вас, интересном месте, испортив этим весь эксперимент.
   - Ну, этого мы вам не позволим, - Альфред любовно протер, неизвестно откуда появившейся у него, прохладной ваткой, изгиб руки и урча что-то себе под нос, ввел иголку.
   Сначала Ника безрезультатно пыталась понять, никак не доходивший до неё смысл слов. Это звучало либо: "О Бафомет, Бафомет, Бафомет..." или "Счастья нет, но и горюшка нет".
   Углубляясь в изучение данной темы, она не заметила, как доктор аккуратно вынул иголочку, прижав ранку все той же ваткой и согнул ей руку.
   До комнаты Веронику довел очень красивый молодой человек, с длинными светлыми, завязанными хвостом волосами, которого она уже видела в костюме официанта в ресторанчике, куда привез ее... кто?.. Этого она ни как не могла припомнить. В этой жизни или в прошлой?
   "Да, правда, это было тогда, когда я познакомилась с Крымовым - Артуром. Можно сказать, что я почти, почти узнала его... Почти... Сегодня-то я его не видела весь день. Даже мельком".
   Мысли путались, молодой человек открыл дверь в комнату номер тринадцать, своим, заранее приготовленным ключом и, почти что, перенеся ее через порог, усадил на кровать.
   - Не возражаете, если я помогу вам раздеться? - осведомился он, шаря по ее груди, должно быть в поисках несуществующих пуговиц. Из-под левого манжета фирменной рубашки торчал кусочек бинта, так, что могло показаться, что красавчик зачем-то резал себе вены. Хотя, это навряд ли - позволили бы ему после таких закидонов обслуживать постояльцев в номерах?..
   - Так мне раздеть вас? Или, пардон, вы сами...
   - Отчего же, помогите, - Ника откинулась на спину, наблюдая, как расторопный служащий стягивает с нее юбку, расстегивает резинки, пояс, освобождает ноги от чулок, больше сейчас напоминающих змеиную кожу. Завладев очередным сокровищем, молодой человек рассматривал его и, затем, относил на сервировочный столик. Благодаря его танцующей походке, создавалось впечатление, что этот прекрасный Адонис не шел, а парил в лунных лучах, кружась по комнате. Его светлые, длинные, к тому времени распущенные и легкие, волосы нет-нет, да и касались ее груди, живота, бедер...
   - Спокойной ночи, - красавчик, поцеловал Нику в губы долгим, страстным поцелуем и исчез в просвете двери, как легкий и изящный танцовщик лунных рэггей.
  
   ГЛАВА 12
   День третий

Куда не иди -

Все ты.

  
   Она проснулась, как обычно в таких случаях, в восемь ноль-ноль, и, по давнишней привычке, лежала еще какое-то время с закрытыми глазами, мысленно пробегаясь по составленному накануне плану сегодняшнего дня. Еще и еще раз, тщательно разжевывая его пункт за пунктом. Наконец, мозг дал сигнал "наступать". Перед мысленным взором багровым цветом засияла мишень. Глубоко вздохнув, Ольга Дан вонзила в самую сердцевину ее воображаемый меч, вошедший в податливую плоть сна по самую рукоятку. Одновременно с этим, по распластанным по постели рукам ее пробежал ток. Руки дернулись и выбросили перед собой пару заранее приготовленных, и аккуратно припрятанных в простыне и на обоях, дротиков. Ольга открыла глаза и испустила вопль, достойный вождей команчей. Оба ее снаряда впились в глаза светловолосого мужчины с фотографии на стене.
   - Вот это удача! Ничего себе!
   Довольная, она выпрыгнула из постели и, вытащив из развороченного с вечера чемодана, красные трусики, приплясывая, натянула их на себя. Следуя советам японских психологов, она носила исключительно красное нижнее белье, поддерживая, таким образом, свою энергетику и активность. Во всяком случае, так говорилось в одном модном журнале. Совет понравился и был немедленно принят за аксиому. Вся остальная одежда Дан не представляла ровно никакого интереса и была настолько "как у всех", что случайные очевидцы и свидетели ее работы, которых, правда, было обычно кот наплакал, но и те никак не могли описать, во что такое была одета подозреваемая.
   Дело в том, что человеческий глаз устроен таким образом, что легче всего фиксирует что-то необычное - особая красота или уродство всегда приковывают к себе внимание куда сильнее, чем миловидное, но лишенное оригинальности личико. В облике же Дан и, как было уже сказано, в манере одеваться, не было ровным счетом ничего такого, на чем можно было останавливаться взгляду.
   Действительно, яркой отличительной чертой таинственной дамы оставались дикие крики, раздававшиеся из занимаемых ею комнат (в данном случае номер тринадцать), причем в самые неурочные для этого часы. Второй опознавательной чертой было дикое количество осколков посуды и всякая прочая дрянь, чаще оставляемая катастрофами и любыми другими разрушающими все вокруг явлениями природы. Но с этим уже заказчикам приходилось мириться, ведь "Стихийное бедствие", как прозвали ее в особых кругах, не могла относиться к своим новым поручениям, всего лишь как к служебным командировкам. (Обычное поведение киллера, работающего, для отвода глаз, торговым или литературным агентом, кстати, к последним, относилась и она сама).
   В каждой новой жертве, а Ольга работала исключительно с мужчинами, она видела только его - подонка бросившего ее семь лет назад, с, не родившимся еще Алешкой и без копейки денег. Поэтому, когда Дан удавалось укокошить очередную жертву, она чувствовала личное удовлетворение. Нередко, вопя и мастурбируя при этом.
   Отца же своего ребенка, этого пустоголового тренера по физкультуре, несмотря на связи, ей так и не удавалось вычислить, но она не оставляла надежды посчитаться с ним за давнее зло.
   Быстро одевшись, Дан заколола на макушке косичку и подхватив легкую сумочку, хотела уже отправиться в кафе - на поиск пропитания, а именно - килограмма горячих сосисок с горошком, как вдруг, в дверь постучали, и одетый в вишневую униформу молодой человек подал ей только что прибывшую почту. Ольга бегло окинула взглядом конверты (здесь она должна выглядеть как деловая женщина) и, сунув их в сумку, выскочила из комнаты. То, что кто-то может прочесть предназначенную только ей информацию, примостившись для этого за соседним столиком, было бы самым невероятным событием, из всего, что только могло с нею приключиться, как считала Дан. Потому что сообщение, содержащее имя жертвы и прочие необходимые сведения, тщательно зашифровывалось сразу же в четырех пакетах, тогда как остальные конверты были напичканы мутными литературными текстами с таким количеством убийств и сцен насилия, что даже самый старый и заслуженный черт сломал бы в них себе обе ноги, а жена его, навеки, лишилась бы возможности щеголять с хорошенькими рожками.
   Агентская работа, в чистом виде, ни за что не получилась бы у слишком импульсивной Дан, ввиду ее же буйного темперамента, а, скорее всего, вызвала бы аллергию на литературу вообще и, как следствие, регулярное и повальное избиение авторов, работающих в детективном жанре. Если бы Ольга не набрала себе шустрый, и не особо капризный коллективчик агентов, с которых, при случае, сгоняла семь потов, строго следя за тем, чтобы поступление той или иной шедеврятины хранилось в строжайшей тайне, без зазрения совести, присваивая себе затем всю славу. Денег ей и на основной работе хватало, но, будучи, в определенных случаях, вполне законопослушной дамой, она регулярно сдирала свои нетрудовые проценты.
   Обладая невиданным темпераментом, Дан уже через год отъявленного садизма, учиняемого ею над, изначально лишенным всякой воли к сопротивлению, коллективом, наработала себе репутацию специалиста очень высокого класса. Так она процветала, исключительно не давая жить другим. Потому, как едва только ее подчиненные начинали, по ее же хлесткому выражению, "изображать из себя недвижимость", она немедленно проводила операцию под кодовым названием "Двигай телом!", которую, плохо приспосабливающиеся к грубости начальницы агенты, перефразировали в: "Почему не вижу судорог?!"
   Первый год Дан посвятила исключительно муштровке вялых тел, и ориентированных исключительно на виртуальные игрушки, голов. Второй начался с ознакомления с раскладушечной литературой и прошел под знаменем крестового похода на графоманов, которых, попустительством Ольги, ее сотруднички вывели в свет превеликое множество.
   При первом же, причем достаточно беглом, знакомстве с уже вышедшими книгами, и только что предъявленными рукописями, новоявленная редакторша пришла к выводу, что все это время способствовала пропаганде жестокости и насилия. Это обстоятельство лишило ее покоя, и наполнило сны многосерийными кошмарами, где людей вешали, за все, за что только можно подвесить, пилили новенькими бензопилами и заржавленными ножовками, как нечего делать, разрубали головы лопатами, жарили, парили, привинчивали к выхлопным трубам, резали и зашивали, потом снова резали... Словом: "шей да пори - не будет праздной поры".
   Как-то намучившись за ночь со всем этим кошмаром, на утро, Ольга преподнесла в подвластное ей, к тому времени, издательство, свой собственный оригинальный сюжетный ход.
   Итак: "Двое дерутся ни на жизнь, а на смерть. Маньяк, только что зарубивший великолепно наточенной лопатой свою жертву, преследует теперь главного героя. Драка. Маньяк бросает это жуткое "орудие труда" в героя, тот уворачивается, но острие все же, слегка, ранит его в руку. После чего сюжет начинает раскручиваться уже в другую сторону и, вскоре, молодой человек узнает, что болен СПИДом.
   Дело в том, что прежде чем ранить героя, лопата побывала в мозгах ВИЧ-переносчика и, естественно, как обычно случается в таких историях, не была продезинфицирована!.."
   После этого, коллеги рекомендовали Ольге писать самой. Дан, и вправду, могла бы рассказывать массу занимательного, если бы не ее крайняя неусидчивость и, почти что, полное отсутствие терпения. Поэтому, она продолжила работу в привычном качестве, время от времени, теряя от одной особенно непонравившейся главы, до целого романа и, обещая как-нибудь на досуге поубивать самых надоедливых и гнусных детективщиков. Никто из которых, так и не узнал о том, что, то и дело наступал на мозоль одной из самых хорошо оплачиваемых киллеров. До последнего не узнал...
   Сейчас Дан, оставив на время борьбу с книжной жутью и устроившись за столиком в маленьком кафе, готовилась кого-то убить. Кого - она еще не знала. Заказав себе к традиционным сосискам чашечку кофе с лимоном и три бутерброда с черной и красной икрой. На последнем она лежала на манер домино. В сумочке покоилась шоколадка с ксилитом, которую она предусмотрительно освободила от обертки, оставив одну фольгу.
   Поедая все это, Ольга осматривала окружающую ее обстановку, то и дело, встречаясь глазами с молодым человеком в аляповатом клетчатом пиджаке, попивающим свое пиво за стойкой и, нагло, почти в упор, разглядывающего ее саму.
   "Что ему надо? - Дан брезгливо поежилась, и отвернувшись, уткнулась в свой завтрак. Заниматься письмами в такой ситуации не хотелось, но и просто убраться, не выяснив мотивов такого нахальства, было не в ее правилах. - Для мента он действует слишком уж прямолинейно. Может быть, кто-то из авторов? Их ведь всех не упомнишь. Ишь, как вылупился!" - злилась про себя Ольга. В это время у бармена зазвонил телефон, он что-то тихо сказал в трубку и, приветливо посмотрев на единственную в кафе даму, спросил, не она ли Ольга Дан?
   Та кивнула, и получив на свой столик телефон, вскоре уже приказно кричала в трубку: "Двигай телом!" и "Не изображай из себя недвижимость!"
   Что заставило молодого человека, все это время наблюдавшего за Ольгой, подсесть за ее столик, прихватив с собой недопитое пиво. По инерции, Ольга продолжала слушать рыдавшего в трубку мужчину, на самом деле, внимание ее, целиком и полностью, сосредоточилось на незваном госте, вся наружность которого вопияла о его дурном вкусе.
   Он был шатеном с прилизанными блестящими волосами - такая прическа, обычно, идет только очень красивым молодым людям или престарелым гангстерам, этот же, не был ни тем, ни другим. В его внешности чувствовалось что-то скобарское. Дан, как-то сама собой, перестала слушать излияние подчиненного, придумывая вместо этого, чем бы, так аккуратненько, расшибить эту, по всей видимости, пустую черепушку. Желтый клетчатый пиджак с заплатами на локтях был уже сильно вытерт около пуговиц, и вызывал не меньше отвращения, чем его хозяин.
   "Урод проклятый, - подумала она и повесила трубку. - Надо от него поскорее отделаться".
   - Здравствуйте! - вежливо поклонился клетчатый.
   - Здравствуйте, - Ольга недовольно отхлебнула из своей чашки и поморщилась - кофе уже остыл, а ведь всем известно, что холодный кофе следует пить с мороженным, и уж никак не с сосисками!
   - Вы на отдыхе или по работе? - не отставал прилипала. Не спрашивая разрешения, он закурил, придвинув к себе прозрачную пепельницу. Его руки - грубые лапы с въевшейся грязью характеризовали своего хозяина, как работягу или водителя, только что вылезшего из-под своей ненаглядной четырехколесной мучительницы.
   "Скорее уж второе" - размышляла про себя Дан, хотя она, с таким олухом, в жизни ни куда бы не поехала...
   - Нет, - на всякий случай, вполне сдержанно, ответила киллерша, искусно орудуя при этом ножом.
   "Неужели это один из моих авторов? Стрелять их не перестрелять!" Она взяла со стола бутылочку кетчупа и обильно окровавила им только что зарезанную сосиску.
   - А говорили, что никогда не забудете... А?...Вероника Сергеевна?
   "Бред какой-то!"
   - Вы ошиблись и принимаете меня за кого-то другого, - уже довольно миролюбиво произнесла Ольга, жестом прося бармена принести свежего пива.
   - Нет... - он покачал головой. - Я не ошибаюсь, а вот вы, действительно, все забыли от этих лекарств.
   - Черт знает что! - Дан начинала терять терпение. - Что я, по-вашему, забыла?! Свое имя?
   Незнакомец, наверное, мог бы взять приз за невозмутимость.
   - ... Меня зовут - Ольга Дан! - почти что выкрикнула она, в последний момент соображая, что, должно быть, именно это и было нужно клетчатому чудовищу.
   - Не-е... Не так вас зовут, красавица. Я лично Ольгу Дан видел раза три, и она, верьте мне, совсем другое дело.
   - Бред какой-то. Я что, по-вашему, не знаю?..
   - Нет, дорогая моя, не знаете. И вы - не Ольга Дан, а Вероника Сергеевна Шелест. Вспомните, вы часом никаких лекарств не принимаете? Укольчики вам не делают? Но, если не делают, от всей души советую обследовать ваше распрекрасное тело, и посчитать число дырок на руках. Что скажете? А? Нечем крыть? - он оперся локтями о стол, водрузив на поднятые вверх ладони свой подбородок.
   - Какие еще лекарства? Вы что - предлагаете мне что-то?! Так говорите и проваливайте, пока я не попросила бармена выставить вас вон!
   - Не при-ни-ма-ете... понятно... и все-таки, как там, на счет укольчиков?
   - Что вам надо?! - при слове "укольчиков", Дан испытала, почти что леденящий ужас. Подошедший бармен, поставил перед Ольгой бокал пива, не зная, пора ли вмешаться.
   - Поднимите рукав, посмотрите на сгибе, - зашептал приставала, придвинувшись к Дан, почти что вплотную, так что резкие запахи его одеколона и пива пахнули ей прямо в лицо. - Посмотрите, и если ничего нет, я сразу уйду.
   Ольга инстинктивно отстранилась и бармен, вытирающий в этот момент соседний столик, одним прыжком оказался за стулом грубияна.
   -... Сделайте это. Посмотрите, - шепнул клетчатый, и тут же бармен с подоспевшим официантом с силой подняли его на ноги и потащили к выходу. По дороге, правда, прилипала свернул несколько стульев, и даже перепугал красивую молодую даму, как раз входившую в дверь кафе, заорав ни с того, ни с сего пьяным голосом "Ой, рябина кудрявая..."
   "Мерзкий мужик, - заключила про себя Дан. - Как я только сразу не поняла, что он просто нажрался? Болван пьяный, как сюда только таких пускают? Но вот, откуда он про инъекции инсулина узнал? - она посмотрела на свои белые манжеты. - Странно... до сих пор ни один человек не заподозрил, что у меня диабет...
   Она посидела еще какое-то время, допивая пиво и размышляя о пустяках. Потом отодвинула в сторону тарелку, и свернув из салфетки хорошенькую розочку, Ольга вывалила на стол полученную корреспонденцию, и углубилась в расшифровку.
   Несколько минут она сидела совершенно неподвижно, так замирает в лесу хищник, навострив уши, он пригибается на мягких лапах к самой земле, заставляя уняться зовущее, неугомонное, алчущее горячей крови сердце. Сжимается, чтобы выстрелить сразу всем телом на хребет жертвы.
   Через несколько минут щеки ее слегка порозовели, а правая нога, с наполовину снятой туфлей, начала отстукивать фламенко. Когда она подняла голову, на лице ее читался какой-то ошеломляющий восторг. Несмотря на выпитое пиво, глотка грела огнем, а сердце стучало, так, будто она перед этим долго и мучительно бежала за невидимым и юрким противником, и тот вдруг оказался прямо напротив нее.
   "Все сходится! Это Семен! Мне заказали моего собственного врага - отца моего Алешки!" Она вскочила, и одним прыжком оказавшись у стойки бара, схватила, подвернувшуюся под руку банку Фанты и, сорвав крышку, как чеку гранаты, залпом ополовинила ее оранжевое содержимое.
   Мысли, ах, как много мыслей, наверное, ровно столько, чтобы не понимать их ни одной, теснилось в голове. Ольга отхлебнула еще немного...
   Мысли яркими стайками веселых, шустрых рыбок заполонили ее, и вырвавшись на свет божий, поплыли вокруг, любопытно снуя по кафе.
   "Еще миг и будет нечем дышать... - пронеслось в ее сознании. - Так нельзя, нехорошо уйти прямо сейчас - папа будет плакать. Я же обещала, и Артур... Ведь, пока мы оба здесь, ничто не имеет смысла, и никто из нас не может рассчитывать на причитающиеся нам деньги за смерть, за безумие. Хотя бы один должен вырваться на свободу. И потом..."
   - Это еще что такое? - Дан приложила холодную банку к пылающему лбу. - Я что совсем ку-ку? - она схватилась за спинку первого попавшегося стула, и не удержав равновесия, поплыла вперед вместе с ним.
   - Вам плохо? Что случилось? Сердце? - раздалось где-то за пределами живого аквариума тела, но эти слова не произвели ровно никакого впечатления, на сверкающих в пустоте рыбок-мыслей.
   "Артур попал сюда случайно. Скорее всего, он по слабости душевной пытался покончить с собой и потом позволил себя завербовать, написав завещание на меня. А значит теперь, когда мы оба подохнем здесь - деньги вернутся в фирму или их заберет агент. Удобно - нечего сказать".
   Эта явившаяся непонятно откуда мысль, хотя и не имела ровно никаких отношений непосредственно к Ольге, но заинтересовала ее с чисто коммерческой стороны.
   - Как же - отдадут вам деньги?! - вступила она в призрачный диалог. - Держите карман шире. Не для того они огород городили, чтобы с кем попало делиться. Еще чего! Да и потом, какой дурак согласится выпустить отсюда свидетелей? Это же самоубийство.
   - Вам лучше?! - кто-то тряс ее за плечи. Ольга открыла глаза. Прямо перед ней возвышалась рослая фигура бармена. Она заметила, что потолок был обтянут белой сеткой, по которой, цепляясь, ползла гибкая лоза дикого винограда, скорее всего искусственного. По дурацкой, не закрывающей ничего кроме тупика, решетке, с упорством и отчаянием пыталась передвигаться серебристая стрекоза. Живая в лабиринте мертвой листвы. От этой мысли она почувствовала дурноту, но пересилила себя и села.
   -... Может вызвать сюда врача или... - бармен растерянно заглядывал ей в глаза. Казалось, что этот колосс впервые в жизни не знает, что следует делать, стесняясь своих, нахально выпирающих, мышц.
   - Спасибо. Не надо... - голова явно не спешила заняться своими прямыми обязанностями. - Если можно, принесите мне очень сладкий чай. "Да, сахар у меня сейчас явно не в норме, и все из-за... Теперь главное уже не упустить Семена, и... и завязывать надо с чтением на ночь".
   Она не без удивления восстановила в памяти весь произнесенный минутами ранее, в ее голове, диалог.
   "Скорее всего, это что-то из..."
   Она отхлебнула немного чая, из заботливо поставленной перед ней чашки, и раздраженно скривилась - с недавнего времени сахар перестал восприниматься ею как сладкое, и это обстоятельство раздражало сверх меры.
   Приступ, однако, уже прошел, и даже мелкие, юркие рыбки, стайкой вертящиеся до этого перед самым носом, куда-то делись.
   - Встать! - приказала себе Дан, но ноги еще не слушались. - Встать! Кому говорю - нечего корчить из себя недвижимость! Развалина ты старая. Он здесь - Семен здесь! Так что двигай телом! Двигай!!!
   Она поднялась, опираясь руками о столик.
   - Двигай! Двигай телом! Ну! Вперед!
   Но о заветной мести в этот день, не могло быть и речи. Поэтому Ольга поплелась к себе в номер и вызвала врача.
   Сразу после приступа ей было нужно получить свеженькое медицинское освидетельствование, на случай если ликвидация давнего обидчика пойдет наперекосяк, и возникнут какие-нибудь подозрения.
  
   ГЛАВА 13
   Ольга Дан

Горящую птицу над темным лесом

Кто-то видит кометой

Предвестницей горя.

Кто-то, пользуясь светом,

Тропинку находит.

  
   Днем в центральной гостиной установили огромные, деревянные часы в виде семиэтажного замка, за резными дверцами и окнами которого, гениальный мастер припрятал множество маленьких куколок. И когда стрелки часов на башне показали полночь, и под резной крышей забил колокол, обитатели замка вдруг разом выскочили на хрупкие балкончики и высунулись из распахнутых окон.
   Кого тут только не было: принцесса, головной убор которой, повторял конусообразный купол, являла собой образец изящества и грации. Рядом, поблескивая серебряными доспехами, потрясал копьем благородный рыцарь. Священник с четками отпускал благословения и тут же грозил отлучением. А рядом целый цветник придворных дам, шушукаясь между собой, поигрывал вверенными им сердцами, количество которых у всех было различным. Стражники салютовали и менялись местами, сообразно им одним понятным правилам.
   С последним ударом часов вся эта веселая компания сорвала с себя маски, на краткое мгновение, представ перед ошарашенной публикой в истинном виде.
   В то же время в комнате номер тринадцать, на втором этаже проснулась Ника. Первое, что, открыв глаза, почувствовала она, было странное ощущение, что происходит нечто недозволенное, и она напрямую в этом участвует.
   Да, она помнила Ольгу, то есть не просто констатировала смену "маски" нет... в этот раз она продолжала ощущать Ольгу в себе, так, словно опыт тридцатипятилетней Дан был вмонтирован отдельным блоком в ее собственную память. Ника мысленно ощупывала свое тело, ощущая в нем силу, упругость и какую-то неизведанную доселе надежность, так что в середине осмотра она и чуть было даже не заорала от переполняющего ее восторга.
   - Здорово! Ну, наконец-то, что-то существенное!!!
   Она села, не в силах охватить сразу же так много информации. Никогда еще Ника не чувствовала себя так хорошо. Избыток адреналина пьянил мозг и толкал на подвиги. Она с трудом удерживала себя от сумасшедшей идеи выскочить в парк и нагишом покататься по траве.
   Да, в этот раз все было по-другому, и если раньше после пробуждения воспоминания сохранялись в голове, как остаются там герои прочитанных книг, или просмотренного фильма, то теперь... теперь Ника с восторгом ощущала в себе нет, не раздвоение личности, а именно удвоение и усиление ее. Как если бы какой-то добрый волшебник вдруг добавил недостающие качества, новые способности, знания, опыт... Все то, чего еще вчера и в помине не было.
   - Что же это - запланированные восторги, о которых предупреждал Эраст или... или, произошло что-то из ряда вон выходящее? - последняя мысль лихорадила, пьянила, и возможно, именно поэтому, казалась истинной. Это подтверждалось еще и тем, что в отличие от прошлых ночей, рядом не было вездесущего Альфредика.
   "Может это ловушка?" Подумала Ника, машинально накручивая на палец локон.
   - Какая еще к дьяволу ловушка - просто тебе дико повезло красавица. - Грубо вмешался в поток ее мыслей знакомый голос Ольги, - сама посуди - они и раньше не знали, что с тобою делать - мол, всему вопреки и все такое... А теперь и вовсе свихнутся, надо полагать, - Ника вздрогнула и невольно схватилась за голову оглушаемая дьявольским хохотом.
   Пока Вероника приходила в себя, засевшее в ее голове существо, явно, не теряло времени даром. С обычной для себя горячностью, Дан завладевала и осваивала незнакомые ей образы и воспоминания.
   - Они же думают, что очень умные, а на самом деле больше чем на шаг вперед ситуацию вообще просмотреть не умеют. - Им бы только опыты ставить, анализы делать, наблюдать да степ бай степ учиться. Все же белыми нитками сшито! Потянешь за хвостик, развалится!..
   - Что ты имеешь в виду?! - Ника неожиданно быстро свыклась с мыслью говорить сама с собой, причем сразу же на повышенных тонах.
   - Как что, мать твою?! Вероника! Ну что ты такая отмороженная, в самом деле? Двигай телом! Я же говорю - все сшито белыми нитками! Вчера, когда этот садист, кстати, напомни потом, чтобы я ему почки поотбивала, попробовал юлить - мол - я не я, корова не моя, и никакой, к черту, передозировки не было и в помине... так?..
   Ника рассеянно кивнула, изумляясь новому для себя лексикону.
   -... Тогда ты ему сунула в нос свою руку со следами инъекции, жаль не ногу, ой, интеллигентная ты, мать, ну, ничего я тебя быстро отучу недвижимость-то из себя изображать.
   - Короче, - Ника почти что жалела, что решила выслушать мнение каких-то там остаточных, после прошлой дозы, явлений.
   - А ты сама что ли, не видишь в чем тут связь? Ты ему тычешь - мол, две дырки на руке и одна на шее. Так? Он тебе вместе со следующей "маской" мой диабет, мол, чтобы неповадно было в другой раз считать. Инсулин, правда, внутримышечно колют, в задницу, в ляжку или в плечо. Но, для того, чтобы ты поверила в реальность происходящего и на сгибе руки можно. Потом, ты спрашиваешь об... как его... долгоиграющих вариантах - он дает тебе и такую возможность. Почему его промеж нас и нету? Двенадцать часиков - время нечистой силы, то есть его это время, Альфреда нашего? Потому что каждый день колют тех, кому часто приходится "маски" менять. Понятно? А тебе, как и просила, долгоиграющую маску всучили. Смекаешь?
   - Значит, у меня теперь диабет?! - Ника ошарашено опустилась на пуфик перед зеркалом. Из-за темной рамы на нее глянуло лицо Ольги Дан, и тут же сделалось ее собственным.
   - Ну-у... как тебе это объяснить - не совсем... словом это зависит от того, кто из нас будет доминировать. И потом - лично я уже привыкла, у моей мамы был диабет, и у папы...
   Уйдя в чужие воспоминания, Вероника вытащила из ящика трельяжа дротики и размеренно начала бросать их в цель.
   - Вот здорово! - не верила она своим глазам. - У меня бы так в жизни не получилось!
   - Толи еще будет! А диабет, ну, у каждого есть сильные и слабые стороны. Если разобраться, у тебя самой их немеренно.
   Ника почувствовала, как ловкие пальцы наемной убийцы впиваются в ее душу, шарят как забравшиеся в чужое жилище воры, и безжалостно уничтожающие все не имеющее с их точки зрения ценности.
   -... вот, например... откуда... или точнее сказать, зачем тебе столько сантиментов? А это?..
   Вероника закрыла глаза, мысленно пытаясь придушить, негодяйку.
   -... Но-но, полегче! - запротестовала Дан, сразу же различив нехитрый маневр. - Что это на тебя нашло? Сама чуть не угробила меня сегодня своими рыбами, а туда же... Я спрашиваю - для чего в тебе столько мути - ты что, не дай бог, писательница? - последнее слово она произнесла с таким отвращением, что Ника пожалела, о том, что серьезно никогда не думала о возможности заниматься литературой.
   - Делать мне больше нечего, как только перед каждой пиявкой, вроде тебя, расшаркиваться, - наконец выдавила из себя Вероника.
   - Пи-яв-кой?! Это кто пиявка?! Я что ли, - взорвалась Дан. - Я? Одна растившая сына, поднявшая собственное литературное агентство и издательство?!
   Ника не успела даже пискнуть, как ее тело рвануло вверх.
   -... Кто пиявка? В глаза!
   Ника поймала себя на том, что стоит перед зеркалом, неотрывно смотря в глаза своему двойнику.
   -... Это ты - паразитка, лентяйка! Сколько тебе лет? Ну же, прикинь, чего за все это время ты добилась? А? Молчишь? Что ты вообще можешь кроме как себя жалеть, да разные страсти-мордасти придумывать? Что?
   - Ну, ударь меня - если так не терпится, - побеждая в себе чужой гнев, с хохотком предложила хозяйка тела. - Ударь, если хочется, или если получится. Только не думай потом, что тебе самой больно не будет.
   - Извини. Просто обидно, как подумаешь, что меня на самом деле и на свете-то, наверное, нет. И это, находясь в трезвом уме и, блин, светлой памяти. Каково?.. А диабет - это еще не страшно - бывает и хуже. И потом у тебя-то самой его нет, а значит, во время моего приступа, если конечно такой случится, бери управления в свои руки, и все.
   - Ага. А в остальное время, значит, ты командовать подрядилась? - для замкнутой и достаточно нелюдимой Ники такое самоуправство было хуже некуда.
   - Так, это смотря, что ты собираешься дальше делать. Если скажем, у нас в планах дать деру - тогда это по моей части. Ты ведь по крышам поди, лазить не умеешь...
   В этот момент ручка двери медленно повернулась, и тело Вероники вдруг взмыло вверх, перевернувшись в воздухе, и упало ровненько на кровать. Вошедший постоял какое-то время на пороге, слушая тишину и потом ничего не говоря, вышел.
   - Фу... пронесло, - вздохнула Ольга. - Узнала? Один из близнецов... поганое место, - заключила она, умело используя чужую память. Ника чувствовала легкую досаду оттого, что не сама опознала мерзкого типа. Зато факты были на лицо - для войны, с необходимостью которой приходилось согласиться, Дан, со своим криминальным прошлым была незаменима.
   - Хорошо, - одними губами прошептала она. - Будь по-твоему, только нужно еще одного человека сначала прихватить, - глаза ее начали слипаться.
   - Да сколько хочешь. Только быстрее - а то пока неизвестно, как так получилось, что мы вообще встретились, а значит, нет никакой уверенности, что завтра я, скажем, еще буду с тобой. Так что дорогуша, двигай телом, и айда отсюда.
   ГЛАВА 14
   Труба

Я думала - ветер посланник свободы.

А он только жрец в храме закона.

  
   Ника с трудом оторвала голову от подушки, по телу разливалось приятное тепло, а в голове творилось что-то своеобразное клейкое как компот из сухофруктов... да такой сладкий, сладкий, сладкий, какой обычно готовила мама, подавая его на стол вместе с манной кашей... кашей...
   - Эй! Каша у тебя в голове! Не спи - замерзнешь, козленочком станешь! Ну! В темпе! - орала для большей убедительности Дан. - Вперед. Шагом марш! Раз, два, раз, два... Веселее! Урра!..
   - Заткнись, а, - попросила Ника, которую громкие звуки по ночам заставляли сначала подскакивать, а потом забиваться в свою скорлупу.
   - Ты что, дрыхнешь?! - наконец поинтересовалась Ольга. - Какого черта... мы же кого-то еще вытаскивать должны... ты же...
   - Ага. Может, я силы набираюсь. Неужели не чувствуешь, что я совсем никакая. Сейчас с полчасика... - она зевнула, закрывая голову подушкой.
   - Да ты что?! Это же форменная ловушка! - взорвалась Дан.
   - Докажи, - Ника закрыла глаза, подложив под голову руку. Меньше всего в этот момент она хотела вступать в дискуссию.
   - Легко. Дома ты во сколько ложишься?
   - В два, иногда в три.
   - А здесь, полпервого!
   Ника села, и нащупав на стуле вещи, начала спешно одеваться. - Думаешь, они нам сонников дают, чтобы мы ночью по санаторию не шлялись? Гады...
   - Я же говорю, у них умишко дебильный, с одной функцией, даже неинтересно. Кстати, что у нас за окном?.. Ну, там, балкончик или труба какая, водосточная?
   - Не смей! - выкрикнула Вероника, безвольно рванувшись к подоконнику, даже не заметив, когда Ольга успела перехватить инициативу.
   - Спокуха, - она ловко разобралась со шпингалетом и рывком открыла окно. В комнату ворвался свежий ночной ветерок. - Красота, прямо под нами карнизик, довольно широконький, по нему мы проползем до... вот до... а это еще что? - она заставила упирающуюся Нику лечь животом на подоконник и, протянув руку, коснуться металлических пластов, как лепестки гигантской лилии, закрывающих здание. - Шизо... с этой дрянью будем гулять как по Невскому, не дрейфь, подруга.
   - Я не смогу, - Веронике потребовалось усилие, для того, чтобы оттащить себя от окна. - С детства высоты боялась. Честное слово!
   - Тебе ничего и не потребуется делать. Принимаю огонь на себя. Расслабься, думай о приятном. Мне лазить по стенам не впервой, ну... кому это, в конце концов, надо - тебе или мне?
   - Мне, - Ника чувствовала себя мокрой курицей.
   - Славно. Цветы оставьте на лестнице, благодарность принимаю в денежных знаках. Поехали!
   Вероника очнулась уже на карнизе, и сразу же велела себе заткнуться, уступая власть над телом более приспособленной к подобным прогулкам сопернице. Дан, крадучись, ступала по каменному, узкому выступу, почти что, прижимаясь левым плечом к шершавой стене и для верности страхуя себя, держа правую руку на металлической шторе.
   - Красота! - немного освоившись, прокомментировала она, - похожие ощущения у меня были с одним парнем еще до Семена, такой красавчик, хоть противоугонное устройство ставь. Но ненадежен до жути, бесхарактерен и на колесах...
   - Что колеса? В смысле, машину имел? - попыталась разобраться Вероника, но тут же почувствовала головокружение и спряталась.
   - Не-е. Колеса он глотал, отсюда и слабохарактерность. Сечешь? Пока стимуляторы жрет - он герой. А нет, так на нет и героя нет - мокрая курица.
   Ника, начала было расшифровывать, полученную от Дан информацию. Лексикон новой знакомой давался ей с трудом.
   "Стоп! Какого черта я с ней вообще разговариваю? Это же глюк, а не человек. Мое второе "я"! - Изумлялась про себя Ника.
   - От глюка слышу, - огрызнулась Ольга, смахивая с парапета белесый голубиный помет. - Это еще надо разобраться, кто тут первое, а кто второе "я" - продвигалась она вперед уже легко и свободно - точно всю жизнь ходила по канату. Ника попыталась представить себя идущую вот так, почти без рук... и невольно усомнилась в своем превосходстве.
   - Стоп! Холера! - выругалась вдруг Дан, оглядываясь по сторонам. - Карниз-то тю-тю, а у нас из веревок, кроме шнурков, ничего нет, - она поскребла ногтями по стене. - Труба дело, начальник. Только прыгать.
   - Не-ет! - Ника живо представила свое окровавленное, распростертое на земле тело.
   - Я тоже, пожалуй, не рискну, - Ольга присвистнула, - ну разве что...
   - Что?
   - Труба.
   - Ты уже сказала, что "Труба дело", - напомнила Вероника, не любившая повторений.
   - Да нет - труба оставшаяся позади... По ней можно спуститься вниз, и вся недолга.
   Ольга лихо развернулась, и почти что побежала обратно. У Ники даже отлегло от сердца. На самом деле было очень даже интересно сторонне наблюдать за происходящим...
   Неожиданно Дан остановилась, словно прислушиваясь к чему-то и потом, грузно привалившись к светлой стене, начала сползать вниз.
   - Что случилось?! - Ника и не пыталась скрывать, охватившую ее панику.
   - Приплыли, - лицо покрыла противная клейкая испарина, она потерлась носом о рукав. - Диабет. Чтоб его! Должно быть опять сахар скаканул. У меня это бы...
   - Что же делать? - Вероника чувствовала себя связанной по рукам и ногам, причем над бездонной пропастью.
   - Давай меняться, - выдавила из себя Дан, уже теряя сознание, руки тряслись и сделались влажными, перед глазами маячили черные пятна, во рту пересохло...
   - Меняться? Как?
   - Обыкновенно, - Ольга села на карниз, на всякий случай, вжимаясь в стену. - У тебя же нет... диабета, - выдохнула она, с трудом удерживаясь оттого, чтобы не провалиться в омут комы.
   - Да! Но я боюсь высоты!
   - Давай скорее, - Дан теряла сознание, только титаническим усилием воли удерживаясь на самом краю обморока. - Ты сумеешь. У тебя получится... я знаю... ты танцовщица - значит сильная. Ну же...
   Ника вздохнула и, мысленно перекрестившись, ощутила себя на высоте второго этажа (старого, а значит куда более высокого, чем современные постройки, здания) на тоненьком белом карнизе, сжавшуюся и мокрую от пота.
   - Надо собраться, - Ника приказала себе встать на ноги.
   - Только не спиной. К стене можешь прижаться плечом, или грудью, но только не спиной, - поддерживала ее Дан. - Вот так, и смотри вперед. Возвращаемся. Левой рукой можешь страховать себя о металлические шторы. Умница.
   - Как ты там? - Вероника предпочитала думать о чем-нибудь постороннем, только не о том, что происходит сейчас. И уж не о том, что из всего этого напрямую следует, не приметь она плохо различимый в темноте камушек и...
   - Как ты, Оля?
   - Отхожу вроде. Ты не дрейфь, главное, подруга. Думаешь, я дохлая - да? А я ничего подобного - просто... помнишь, в первый же день ты напоролась на болевой барьер, когда попыталась нарушить раз установленную границу? Так вот, диабет - это мой личный барьер. Меня же какой-то ерундовой болью не проймешь. На меня как минимум раз в день кувалда должна шлепаться. Если бы не диабет, я бы тогда...
   - Понятно. А почему ты думаешь, что для остальных лазанье по стенам не запрет? Тоже... вдруг у кого-нибудь хобби, или там утренняя гимнастика, - заговорившись, Ника сама не заметила, как сделала несколько неровных шагов по направлению к своему окну, беготня по парку на сегодня отменялась. Ольгин приступ мог возобновиться, а сама Вероника и думать не могла о ночных разведках.
   - Хобби? Ну, насмешила, подружка. Ты думать-то когда-нибудь будешь или всю жизнь намерена на подсказках выезжать? Они же сами кодируют все хобби. Дошло?! Ты бы, например, по собственному почину полезла на стену?
   - Надо было бы - полезла, - окрысилась Ника, перешагнув, наконец, через раму окна и приседая на подоконнике.
   - Ну, извини.
   Закрывая окно, Вероника еще раз вспомнила само ощущение зависания над пропастью, и в голове как-то сам собой сложился образ Артура.
   Тот день был ее днем рождения, и Ника получила в подарок огромный букет белых пионов и книгу о древнегреческих богах, на обложке красовалась богиня победы Ника.
   - Ты у меня не как все, - ласково прошептал Артур, склонившись к самому уху Вероники, и целуя ее в шею, - у всех нормальных людей женщины как женщины, а ты - ты Ника - ни рук, ни головы - одни крылья!
   Одни крылья, - повторила про себя Вероника и едва раздевшись, повалилась на кровать.
   "Ладно. Не последний же день живем, - вяло подумала она, увязая в теплом мареве сна. - Ну, надо же - одни крылья!.."
  
   ГЛАВА 15
   Предсказание апостола

Небо отражается в озерах земли,

Солнце в луне,

А Бог в людях.

Все отражается во всем

И сны видит.

  
   В эту ночь Веронике приснился удивительный сон, она вдруг увидела себя маленькой - по виду лет десяти. Ника и ее подруга по даче Ирка, гуляли за домом у небольшого лесочка. В руках Ники была огромная ходячая кукла, которую она выпросила у родителей в подарок на день рождения и которая оказалась ей совершенно не нужна, но девочка боялась расстроить папу и честно продолжала откармливать нелюбимую Тасю кашами, укладывать спать. Другие куклы были принцессами и принцами, они жили в замках, попадали в плен к разбойникам и пиратам, частенько бывали выставлены на рынках рабов или несправедливо посажены в тюрьмы. Их спасали, предавали, казнили... они выходили замуж, совершали подвиги или вели себя как последние обормоты, но... Великолепная же Тася была просто куклой и оттого оставалась вечно не у дел.
   Но в тот раз во сне, с Никой была именно Тася.
   Мирно беседуя, подруги завернули за угол желтого восьми квартирного дома в Воейково, где обе жили летом, и вдруг оказались...
   Странно, но вместо детской площадки с деревянными игрушками мишками и кенгурятами, прибитыми к земле, с которыми невозможно было играть, из-за чего дети их попросту игнорировали, а взрослые первые три месяца восхищались, а потом начали вешать на игрушки стираное белье. Так вот. Вместо всей этой привычной ерунды за домом простиралось поле. Нет. Скорее всего, не поле, а целый полигон, в центре которого возвышался небольшой, одноэтажный белый коттедж, с заасфальтированными клумбами и газонами вокруг.
   Прямо перед домом огромная, сразу видно тупая, бабенция с отрешенным видом стирала что-то в тазу. Рядом копошились двенадцать мальчиков. Ника могла поклясться, что они были наполовину детьми и наполовину трупами. Щуплый мужчина перепиливал досочки на самодельном станке.
   "Что-то мне это все напоминает, - подумала Ника, покусывая ноготь на безымянном пальце. - О боже! Только не это! Двенадцать детей, мужчина и баба это... это же - Иисус, Мария и двенадцать апостолов. Но почему же в таком виде?!" - от неожиданности, она чуть не откусила себе верхнюю фалангу пальца. На коже остался след от верхних зубов.
   - Хочешь, научу тебя предсказывать судьбу? - дернул ее за платье младший из жутких крошек. - Вот смотри, - не дожидаясь ответа, важно продолжал он. - Нужно совпасть сердцем. Ну... - ему не хватало слов, но руками он объяснял очень даже здорово, и неожиданно для своего состояния живо. - Надо, - апостол взял руку куклы, вероятно принимая ее за третью гостью, - найти пульс и совпасть сердцем, - с этими словами мальчишка вдруг страшно побледнел и закатив глаза, начал падать.
   - Нет! Нет! Возьми мое сердце! - заорала Ника отпихнув бессердечную Тасю, схватила ребенка за руку.
   - Ты... ты скоро умрешь, - мягко прокомментировал мальчик.
   - Я?.. Да... в сорок два... - Нике почему-то нравилось, это число - умереть в сорок два, в самый рассвет творческих сил! "Ах! Великие люди умирают, и мне что-то нездоровится!"
   - Нет. Ты умрешь через три дня, - простовато пояснил апостол.
   - Три дня - это значит, я не успею ровным счетом ничего! Что можно сделать за три дня?!
   Реальность зашаталась и потекла. Ника брела наугад, не видя и не слыша ничего вокруг.
   "Можно ли верить апостолу, похожему сразу на ребенка и на мертвеца? Конечно, можно. Должно. Как бы он не выглядел. Но боже! Три дня - как несправедливо мало!.."
   Ника проснулась. В комнате кроме нее никого не было.
   "Три дня". Пронеслось в мозгу. "Надо что-то делать - хотя бы выбраться отсюда и вытащить Артура". Минуту она прислушивалась к себе. Ольги как будто не было. Но, даже если та еще не успела проснуться, Ника все равно не знала, как ее разбудить. Она вылезла из постели, и не зажигая света, начала одеваться. Лезть через окно без помощи Дан было чистым безумием, и Вероника тихо выбралась, в освещенный дежурным светом коридор. О том, где следует искать Артура, она не имела никакого понятия. Решила, что сведения о местонахождении подопытных, должны храниться в кабинете Альфреда.
   Дойдя до лестницы, она вспомнила, что не взяла с собой ничего для защиты, но возвращаться не стала, решив, что найдет что-нибудь на месте.
   Было слышно, как в туалете капает из крана вода, где-то внизу зычно мяукала кошка. Ника пригладила пятерней волосы, и тихо пошла вниз. Неожиданный стук хлопающей двери и голоса заставили ее метнуться к каткам с растениями на площадке между вторым и первым этажами. И вовремя. Послышались шаги, двое мужчин в полголоса сыпали проклятиями, толкая перед собой упирающегося третьего.
   "Ни дать, ни взять - готовится жертвоприношение". Ника сжалась, боясь дышать, но компании было не для нее.
   Перед первой ступенькой жертве удалось на секунду высвободить правую руку, и ловко хлестнув зазевавшегося бугая по горлу, он рванулся вверх, но только и сумел, что ухватиться за перила.
   "Интересно - надолго ли это?" Подумала Вероника, в этот момент побитый хмырь с остервенением схватил смутьяна за волосы и рванул его голову на себя. Ника с интересом, и уже почти не скрывая, уставилась в лицо жертве. Нечто, похожее на платок и носок одновременно, торчало изо рта мужчины, на какое-то мгновение их глаза встретились.
   - О боже - Эраст!
   Верзила справа со всего размаха двинул агенту коленом по почкам и когда тот от боли прогнулся назад, второй садист залепил кулаком в поддых. Эраст осел на ступеньки. Его лицо было пунцово-красным и блестело от пота.
   "Какого черта им от него надо?! - недоумевала Ника, - они же вроде играют на одни ворота". Несмотря на то, что именно Эраст втянул ее в эту историю, она была далека от мысли желать ему зла. Сам факт, что, совсем рядом, тупые отродья избивают красивого, интеллигентного мерзавца, казался отвратительным. Ника закрыла глаза, когда Эраст повалился на пол, а два амбала начали попеременно пинать его то в живот, то по пояснице, отчего он то скручивался в эмбрион то разворачивался сразу всем телом, точно лук. Наверное, это обстоятельство нравилось садистам, потому что они окончательно озверели.
   До Вероникиного укрытия доносились звуки ударов, слабые стоны, и тихий матерок, перемешанный с каким-то утробным хрюканьем.
   - Что здесь происходит? - услышала Ника где-то в глубине себя бодрый голос Ольги. Эраст уже окончательно напоминал поверженный манекен для тренировки каратистов.
   -... Ого! Что в мире-то творится! Не слабо! Двое на одного?! Да? А он еще и с кляпом?!
   Ника не успела ничего ответить, как вдруг ее тело, подчиняясь сумасшедшей воле опытной угонщицы, взмыло вверх, и со всего размаху ударило, одновременно обоих, образин каблуками в потные хари.
   "У... какие они, оказались, вонючие!" - только и успели подумать они обе. В ту же секунду Ника обнаружила сначала в своих руках две колючие кактусовые детки, и тут же воля Ольги заставила метнуть их в глаза негодяям. Правда, не менее быстро соображавшая Ника, успела-таки слегка дернуть левой рукой, и один из кактусят угодил прямиком в открытый рот противника.
   - Ничего себе бросочек! - радостно прокомментировала Ольга. - У меня с этой рукой беда, вечно мимо цели. А с тобой мы команда!
   Оставленный, на какое-то время вниманием Эраст, поднялся на нетвердых ногах и, держась за живот, поплелся кое-как с места побоища. Не глядя на Нику, он махнул рукой, призывая ее следовать за ним, после чего нырнул в коридорчик под лестницей.
   Какое-то время они двигались по узким черным лесенкам, петляя, точно, путая следы, минут пять. После чего, выбравшись в небольшую и совершенно пустую комнатку, Эраст утомленно присел у стены.
   - Все. Вероника Сергеевна - ушли.
   - Спаслись, - в тон ему ответила, все еще не верящая в подобный исход дела Ника.
   - Ради бога простите, что втянул вас в это, - криво улыбнулся Эраст. Губы его были разбиты, и кровь еще не запеклась. - Вот уж не ожидал от вас такого, - он неловко попытался промакнуть кровь рукавом.
   - Ничего. Я уже забыла, - попыталась успокоить агента Ника, все еще чураясь, этой временами настигающей ее силы. Она отвернулась, но уже в следующее мгновение не подозревавший подвоха Эраст, получил от своей, вполне до этого мирной, собеседницы кулаком в челюсть, и тут же вскочив, она принялась охаживать его быстрыми пинками.
   - Подлец, скотина, дрянь такая! - вопила разъяренная фурия. - Я его мерзавца, можно сказать, из грязи подняла! А он? Тварь поганая, на свою непосредственную начальницу руку поднял, скотина! - с точностью дающейся лишь длительным изучением анатомического атласа она вмазывала удар за ударом, шипя сквозь зубы проклятия.
   - Не надо... не надо Вероника Сергеевна! - Эраст слабо заслонялся, не пытаясь, однако, переходить к более активным действиям. Кровь теперь уже просто хлестала из расквашенного носа и разбитой губы.
   Услышав свое имя, Вероника опомнилась и заорала на обезумевшую от собственной безнаказанности Ольгу. Но ничего не помогло, окончательно спятив, киллерша продолжала дубасить и дубасить...
   - Вероника Сергеевна! Послушайте... Вер...
   - Какая я тебе Вероника, подлец, я Дан! Ольга Дан! Та, - которую ты продал! Дрянь!
   Воспользовавшись заморочкой, Ника вновь приняла лидерство, отскочив от ползающего по полу Эраста, и для верности скрестив руки на груди и вцепившись пальцами в собственные, еще подрагивающие от ярости мышцы предплечий, как бы заключая их в замок.
   - Не бейте меня, Вер... Ольга? - словно забыв о собственных неприятностях, Эраст с любопытством заглянул в глаза возвышающейся над ним мучительницы. - Ольга Дан? Но этого же не может быть... тело...
   - Еще как может, скотина! - попыталась вырваться Ольга.
   - А ну заткнись, сволочь! - не выдержала грубостей Ника. Обычно она почти не ругалась, ну, "черт", "дурак"... а тут по милости Дан второй день из ее уст изливалось такое, от чего нежная природа Ники диву давалась. - Хочешь прибить его - валяй, только, чур, не моими руками! Правое запястье и так болит.
   - Это об тех, - попыталась оправдаться Ольга.
   - Как об тех, если ты била ногами?! - не выдержала такой наглости Ника.
   Эраст тревожно наблюдал за странными переговорами, ведущимися всего одной особой, причем застывшей перед ним с видом Наполеона и, разговаривающая при этом на разные голоса, то и дело, вздрагивая или строя гримасы. Наконец дама, видимо, достигла некоторого соглашения с собой. Та часть ее, которая считала себя Вероникой Шелест и была, поэтому менее агрессивной, повторив, для пущей убедительности свое имя три раза, присела перед ничего не понимающим агентом и, вынув из кармана платочек, начала промакивать им кровь, ласково приговаривая при этом:
   - Вот садистка, а? Кто бы мог подумать, мегера старая, так мужика отделать, амбалов этих не надо. Фу, блин, и ноготь мне сломала, - она облизала поврежденный пальчик перед лицом Эраста, точно намереваясь вонзить обломок ему в глаз.
   "Психонулась! Кошмар, пора делать ноги!" - подумал он, все еще не сводя испуганных глаз с сумасшедшей, как вдруг та полностью оправдала поставленный Эрастом диагноз, отвесив ему звонкую пощечину.
   - Помнишь Ольгу Дан?!
   - Да помню, но вы не... - будучи прекрасно осведомленным, о порядках проведения опытов, он не знал, как объяснить Веронике, что Дан - всего лишь ее "маска". "Не ждать же полночи следующего дня. Да и как мог Альфред поместить в тело Вероники Шелест душу или память другой - реально существующей женщины".
   Меж тем в Нике явно происходила какая-то борьба. Подергавшись вволю ,она вдруг вздохнула и уселась рядом с агентом.
   - Нам надо поговорить, Эраст.
   - Обязательно? - он отодвинулся на несколько сантиметров, инстинктивно прикрывая щеку рукой.
   - Да что с ним разговаривать - с предателем! В расход его и точка! - пыталась вырваться Ольга.
   - Заткнись, - сказала сама себе Ника, и как ни в чем небывало, продолжила, - вы ведь в курсе того, что делают тут с нами?
   Эраст кивнул, продолжая ожидать самого худшего.
   -... Так вот - я уже была Генриеттой Мюэ и Аллой Александровной, на третий день, мне довелось сделаться Ольгой Дан, признаться это самое худшее. А теперь я ощущаю себя попеременно то ею, то собой. Понятно? Так что не обижайтесь, потому что этот "наворот" почему-то испытывает к вам явно не самые добрый чувства.
   - Недобрые, это мягко сказано! Я его кастрирую, вот что! А кто из нас больший "наворот" - это еще разобраться нужно. Ну-ка Эраст-педераст, расскажи этой, кто я.
   После слова "кастрирую" Ника залилась краской. - Вот видите, - тихо прошептала она, прикрывая рот, словно опасаясь, как бы из него не вылетели новые непристойности.
   - Я одного не понимаю, если Ольга Дан - глюк, наваждение, другая программа, не знаю, как правильно сказать, как же тогда вы можете быть с нею знакомым?
   - Ольга Дан... она была...
   - Вот-вот, Эрастик, расскажи, как ты меня продал! - взорвалась Дан.
   - Ну, продал! Продал! Не отпираюсь! А ты думаешь сладко по сорок раз на дню слышать "Двигай телом!", "Не изображай недвижимость!" Осатанело! Вот что! Продал! Да у меня, дорогая, такой агентский уровень, что я, что хочешь, продать могу.
   - А откуда у тебя такой уровень, как не от меня! Подлец, скажи еще, не знал, что у меня сын! Ты его кормить теперь будешь? - Ольга попыталась было снова заняться Эрастом, но наученная горьким опытом Ника сдержала ее натиск.
   - Значит Ольга Дан реальна?
   - Моя бывшая начальница, - простонал Эраст.
   - А как тогда она во мне оказалась? И... и что этим свиньям лично от вас надо? - Вероника изо всех сил держала себя за руки.
   - Как - я не знаю. Никогда не слышал о подобных опытах, я набирал народ, обычно из числа самоубийц, ну вы знаете, на так называемую "настроенческую" программу. Сегодня вы принцесса, завтра...
   - Я помню.
   - Мне доложили, что вы ведете себя неординарно, потом говорили, что вроде почти невосприимчивы к наркотикам, но такое... кабы знал, я бы с них втрое от обычного потребовал, - он сокрушенно всплеснул руками.
   - Я же говорю - кончать его надо, - невозмутимо предложила Дан.
   - А я напоминаю - только не моими руками.
   Перед глазами Ники поплыли голубоватые с красными брюшками рыбки, воздух сделался тяжелым и вязким, точно превращался в воду, зрачки расширились, умножая ужас.
   - Пусть меня лучше Ольга изобьет до полусмерти, - залепетал Эраст, первым распознавший, приведшее его уже раз в состояние полной негодности, наваждение. - Все лучше чем... - видение исчезло. Ника тяжело дышала.
   -... Я прошу прощения, - взял себя в руки агент. - Ольга Николаевна, все хочу спросить, а где это?
   - Что это?
   - Тело... ваши бесподобные формы. Вы знаете?
   - Подлец! - зарычала Дан.
   - Ага - не знаете, а вот я может быть в курсе, ну самую малость. Позавчера точно видел. И вы Вероника Сергеевна без меня никак не справитесь - я ведь все ходы и выходы здесь облазил, замки, коды, телефоны...
   - Одним словом, что за все эти блага плюс санузел хочешь? - буркнула Ольга.
   - Возьмите меня с собой. Что греха таить - вы без меня не справитесь, а мне тоже ни какого резона здесь болтаться, пока уроды эти до меня доберутся.
   ГЛАВА 16
   Маленькая ночная серенада

Зачем эти слезы?

Эра плача еще не настала.

Безвременный плод.

  
   - Говори, куда вы дели мое тело? - не отставала Ольга.
   - Я могу показать лишь, где оно было недавно, - Эраст утер кровь рукавом и тут же спохватился, брезгливо сморщившись при виде красной полосы на новеньком сером пиджаке.
   - Пошли немедленно! - от волнения килерша запустила в рот указательный палец и нетерпеливо начала покусывать ноготь. Ника злобно отдернула руку, столь любимые ею моменты самоуглубления, с появлением Дан, дорогого стоили.
   - Заткнитесь оба! И подумайте маленько, куда мы пойдем? Эраст красив как... даже если те бегемоты "крестному отцу" с его рыжими поганцами не наябедничали про меня, то при одном взгляде на его рожу нас просто обязаны повязать для продолжения эксперимента, - Ника присела рядом с агентом, прижавшись спиной к стене. - А ты стервоза, еще раз тронешь мои ногти - я тебя... - но любая кара казалась ей в данном случае смехотворно минимальной. Поэтому она замолчала. - Куда же нам деться? Может... - но решение, промелькнувшее у нее в голове, показалось абсолютно чокнутым. Однако ни в пример лучше соображающая, Ольга так не считала, более того, оно привело ее в совершеннейшую эйфорию, что и подкрепилось радостным воплем.
   - Обратно в комнату, скорее!
  
   Ника позволила Ольге вернуть себя в несчастливый тринадцатый номер, утешаясь мыслью, что несчастливым он может быть не столько по отношению к ней, сколько к держащим ее здесь эскулапам. Эраст знал все ходы и выходы, включая, совсем тайные лазы, поэтому они без приключений и очень даже быстро вернулись на исходные позиции. Ольга деловито шарила в чужой памяти, сверяя и сопоставляя необходимые ей данные, агент самозабвенно плескался в ванне.
   - Слушай, а почему ты считаешь, что эти раненые кактусами слонята не настучали уже своему начальнику про меня? - решилась, наконец, утолить свое любопытство Вероника.
   - В том-то и дело, что кактусом! - обрадовано начала пояснения Ольга, для верности облизав средний палец и приноравливаясь теперь к мизинцу. - Ты хоть обратила внимание, что это за кактус? Ну, голова! все эти кастанедовские колючки, по сравнению с моим, просто игрушки. Чистый маньяк убийца.
   В ванной перестала литься вода, и высунувшийся из дверей Эраст внимательно вслушивался в комментарии бывшей начальницы. Надо признаться, что рожа у него была еще та, левый глаз совсем заплыл, щека распухла, губы отливали противной синевой. Обе женщины выжидающе замолчали.
   - И откуда только вы, Ольга Николаевна, такие подробности о флоре знаете? - нараспев проговорил он и скорчился, попытавшись подмигнуть подбитым глазом.
   - И, в флоре, и в фауне, - огрызнулась Дан. - Одно могу сказать - быки эти теперь тихи, не навязчивы и не опасны. Ясно?
   - Ясно, ясно, - Эраст промокнул полотенцем лицо, оставив на ткани парочку красных пятен. - Мне надо как-то внешность изменить, - немного подумав, протянул он. У вас Вероника Сергеевна, краска все равно какая для волос есть? А бритвы в хозяйстве не имеется? - он потрогал свои усы и сокрушенно махнул рукой.
   - Есть рейсфедр, для выщипывания бровей, - прорычала Ольга, попытавшись завладеть руками Ники и нанести очередной удар, но та уже была готова, и каждый остался при своем... - Есть апеллятр для ног, и... и... кажется станок в ящике стола, - Ника боялась подходить к Эрасту, так как близость "жертвы" делало Ольгу неуправляемой, а Нике, по-человечески, было даже жаль потерпевшего фиаско агента.
   Через сорок минут Эраст выполз из ванной, в совершенно довольном расположении духа и с полотенцем на голове. С удовольствием Ника отметила про себя, что в сравнении с большинством мужиков, с которыми ей приходилось иметь дело, агент видимо не имел досадной склонности к нытью. Правда, теперь, побитый и без усов он уже совсем не напоминал Дон Жуанчика.
   - Итак. Предлагаю разработать совместный план действий, - с места в карьер рванула Дан. - Для начала хорошо бы представить себе здешний уклад и все такое, - она заставила-таки Нику сверкнуть на Эраста глазами, хотя та и пыталась контролировать каждое свое движение.
   - Да, конечно, - агент потрогал больную губу. - Значит так. Территориально мы находимся в нескольких километрах от Питера - Всеволожское направление...
   - Да. Я помню дорогу, - остановила его Ника. - Я же не во сне сюда попала, - она виновато улыбнулась, конечно, перебивать на полуслове, и так еле ворочающего языком человека, было не в ее манере, но уж больно не хотелось мучить его еще больше, да и повторение пройденного никак не входило в ее планы, - мы проехали сквозь брошенный пионерский лагерь, поднялись на пригорок и прошли сквозь зеркальные врата - то есть через такую беседку вроде кафешки. И оказались в задней части этого концлагеря. Там такая система зеркал, что со стороны видится иван-чаевый беспредел, а на самом деле можно наткнуться на стену, да? А проход только через беседку? Правильно?
   - Он... Николай, что вообще с дуба рухнул?! Что себе позволяет! - неожиданно Эраст перешел на крик. Ника бросилась на него и, зажимая рот, повалила на стоящую рядом кровать.
   - Черт тебя дери, всех решил сдать что ли?! - прошипела она, упираясь локтями в грудь агента. - Открой окно, да посмотри туда, а то тебя еще не все слышали.
   Эраст тяжело дышал, однако не делал попыток освободиться.
   Уверившись, что припадок более не повторится, она медленно убрала ладонь с его лица, и потом села рядом.
   Ольга стремилась ничего не видеть и не чувствовать - сама мысль прикоснуться к мужчине иначе, чем хорошеньким тумаком внушала ей отвращение.
   - У этого Николая, - уже очень тихо, так что Нике пришлось пригнуться чуть ли не к самому лицу Эраста, - у него точно в голове чего-то не хватает. Знал бы я о его самовольстве раньше, - он глянул на Нику своим, пока единственным глазом, так, что ей в момент сделалось не по себе. - Я бы его...
   - К делу, - не выдержала Дан, и Эраст тут же съежился и поник, видимо узнав командные нотки, и вовсе не желая снова быть избитым, но, продолжая при этом занимать почти что всю кровать.
   - Что вас собственно интересует? Я набирал кадры на проект "Карнавал". Это вы и сами знаете, то, что они научились как-то душу из одного человека рвать, да пересаживать ее в другого, - он развел руками, слегка при этом задев ягодицы Ники, и сделавшись от этого вновь похожим на Дон Жуана.
   - Ты главное говори милый, - медленно и сквозь зубы процедила Ольга. - Что будет неинтересно, вырежем.
   - Из пациентов формируют группу или группы по шесть человек. Обычно трое мужчин и три женщины. Но это не обязательно - то есть я хочу сказать, что если нужно поработать с ситуацией в римском легионе, монастыре или гей клубе используют однополый вариант.
   - Ясно. Сколько пациентов сейчас в ваших руках, сколько из них на территории санатория, есть ли еще филиалы?
   - Моих? - Эраст с деланным удивлением поднес к глазам свои тонкие кисти, осматривая их то с одной, то с другой стороны. - Уже, к сожалению, мало, - он вздохнул и дружелюбно посмотрел на Нику. - Других филиалов нет, а люди периодически умирают. Кайф не каша - его каждый день нельзя кушать. Но, поставлял я им, и правда, немало. Система простая - первая шестерка основная, к ним еще три вспомогательные, как обслуга. Правда люди частенько меняются местами, но численность их остается прежней.
   - Как же так - если они умирают?
   - А агенты вербовщики на что? А если лишних притащишь, их помещают в бокс, - ну комната, где все спят, спят, пока место не освободится, - он потянулся, по всей видимости, нежиться в одиночестве на пропахшей духами кровати, ему очень даже нравилось.
   - Хорошо. А не может ли быть, что часть тех, кто в боксе, на самом деле потеряли свою душу, как Ольга? - ломала кайф Ника.
   - Я же говорю, не в курсе, - Эраст пожал плечами и посмотрел на Веронику. Ее огромные зеленые глаза, казались сейчас драгоценными.
   "Одному богу, наверное, известно, что скрывается на дне этих глаз", - подумал он, - Ника изменилась - ее длинные, до плеч каштановые волосы, несмотря на недавнее сражение и беготню, блестели, как у девушек с рекламы шампуней, а кожа была матовой, без малейшего прыщика или морщинки, небольшой, но очень красивый рот словно взывал к поцелуям. Эраст облизал свои горячие, припухшие губы. Правда постоянные перебранки, с черт знает как, вселившейся в нее Ольгой Дан, делали ее совершенно сумасшедшей, но все же это было многим лучше, чем ночная ведьма, чуть было не погубившая его в тот злополучный вечер, когда он заключил с нею контракт. "Что же это было? - Мужчина отвернулся от света, света который, в принципе не следовало зажигать. Тонкая кость, делавшая Веронику удивительно хрупкой и уязвимой, длинная шея... Что же... что же давало ей такую силищу? Где секрет?.. Быть может, имеет смысл пораскинуть мозгами и, выяснив это, снова войти в дело, но уже на правах пайщика и совладельца. Или, или..."
   - А за что они на вас-то накинулись? - еле слышно, чтобы не потревожить занятую своими мыслями Ольгу, спросила Ника.
   - Меня... как же... из-за вас и... того...
   - А откуда вы могли знать, что я почти, что невосприимчива к химии? - ее глаза, казалось, сделались еще больше, и лицо, измененное вмиг праведным гневом, излучало силу, приписываемую некогда Нике - богине победы.
   Боясь выдать нахлынувшие на него чувства, Эраст попросил погасить свет. Ее силуэт маячил теперь между ним и не зашторенным окном и казался воплощением женственности.
   - Конечно, я не мог знать такие подробности, вы правы, Вероника, - он прокатил на языке ее имя, просто имя без всякого отчества, и оно понравилось ему на вкус. - Альфред даже продвинулся благодаря вашему сопротивлению, это дало возможность продолжать эксперимент, выискивая его слабые места, находя новые возможности... Моя ошибка состояла в том... - он замялся. Почему-то очень хотелось поцеловать ее руку, или хотя бы, чтобы она дотронулась до него, ну чуть-чуть...
   - Так в чем же? - Ника наклонилась, ее волосы коснулись лица Эраста. - В чем вы допустили ошибку?
   - В том, что заключил контракт и с вами, и с вашим... вашим... - слово "любовником" упрямо не желало соскальзывать с его языка. - С Артуром Лацисом. Это против правил.
   - Вам пришлось много поработать перед отпуском? - участливо подытожила Ника.
   - Ну да. А откуда... как опять Николай? - он попытался отвернуться, как вдруг прохладная ладонь коснулась его лба. Эраст застыл, впитывая каждой клеточкой тела столь желанное ему сейчас прикосновение, чуть уловимый запах незнакомых духов...
   - Как вы думаете, что нам теперь первым делом следует предпринять?
   - Первым... Бежать можно через подземный ход, или вторые зеркальные врата... Но у Альфреда останется на руках ваш договор. Значит, его следует забрать.
   - Нам придется прихватить с собой Артура, и потом остается еще Ольга, то есть ее тело.
   - Тело... скажите тоже... тело... доска доской... - он отвернулся на минутку к тумбочке в поисках сигарет, когда кулак Ольги очнувшейся при первом воспоминании о столь вожделенном ею предмете, пролетел в сантиметре от его лица.
   - Что ты сказал? Мразь, недоносок?! - послышалась возня, Ника изо всех сил пыталась держать себя в руках.
   - На вашем месте, мадам, я бы так не возникал. Было бы из-за чего, в самом деле?
   Второй удар обещал быть более точным, но наученный горьким опытом Эраст, успел увернуться и сползти с кровати.
   - Я видел его в местном морге. И если уж у Альфреда хватило ума всадить вашу душонку в столь очаровательное тело, то думаю, никакого криминала уже с вашими телесами не произойдет.
   - Так пошли в морг.
   - Утром, когда сторож уляжется спать, он лунатик. А ковер тут что надо. Я не прочь устроиться здесь до утра. А вы девочки на кровати, думаю, это послужит упрочению, так сказать, дружбы и понимания, что-то типа - гей, гей - герлы всех стран соединяйтесь.
   - Заткнись скотина, и нечего отлеживаться. Пошли в морг. Ника! Скажи ему!
   Со стороны действия Вероники, наверное, могли бы рассматриваться не иначе как театр одного актера.
   - Не пойду. Устала. Эраст прав, поспим до утра... а там...
   - Нет! Мало ли что еще сочинят с моим телом эти извращенцы - крематорий или пересадку органов.
   - Хватит! Надоела! - устало огрызнулась Ника. - Нашла себе, понимаешь ли, Ольгоноситель! Когда надо будет - тогда и пойду.
   Эраст на полу беззвучно смеялся, придерживая рукой ушибленные губы и щеку.
   Ника встала и на ощупь открыв шкаф, вытащила оттуда ворох платьев и, избавив их от вешалок, набросила на агента.
   - Спи. Другого одеяла для тебя нет, - и только после этого сама отправилась в постель.
  
   Платья длинные и вызывающе короткие, узкие и широкие... убедившись, что женщины на кровати утихли Эраст поднялся и, приложив к себе сиреневое платье, подошел к зеркалу. Включив ночник, он прошелся туда-сюда, все еще прижимая к себе платье. При этом походка его сделалась плавной и грациозной, в теле появилась кошачья гибкость. Он подвинул пуфик к зеркалу и, намазав лицо Вероникиным кремом, снял с головы полотенце. Теперь его волосы сделались светлыми. Эраст встряхнул шевелюрой и не долго думая, зачесал волосы назад, после чего извлек из здорового глаза красящую линзу, отчего тот вернул себе изначальную голубизну. Второй глаз совсем заплыл, так что агенту пришлось повозиться с линзой, прежде чем он извлек ее на свет божий.
   Бывший актер театра "Фата Моргана" снова уставился на себя в зеркало, прикидывая, что еще можно сделать. Но, увы. Переодеться женщиной, он конечно же мог. Но вот только на эту женщину не смотрел бы разве что слепой. Еще бы - откуда взяться избитой женщине в обществе, считающем себя избранным. Не чадрой же такую "красоту" прикрывать, в самом деле?!
   Другое дело, одеть свой обычный костюм, но с темными очками. Так по крайней мере можно попытаться добраться до подземного хода, и, если там не выставили охраны, если не поменяли код на дверях, если...
   Было неприятно признавать, что до такой степени не владеешь ситуацией. Когда он ездил в Японию по документам сестры, можно было поругаться с дирекцией клуба, и они выслали бы непокорную "деваху", можно было позвонить в русское консульство, можно было, наконец, развести на деньги богатого мужика и он купил бы билет на самолет. Можно было...
   Здесь он не мог ничего! Ну подойдет он к пожилому генералу и нажалуется на свою судьбу - и что же? На самом деле это ведь не генерал вовсе, а старый искусствовед сотрудничавший длительное время с Пушкинским домом. И ни чем он при всем своем желании помочь не может, равно как и остальные "бизнесмены" и "бизнеследи" - все они бывшие самоубийцы, завербованные им самим и другими агентами для проведения опытов. Остались бывшие сослуживцы - но все они должны быть уже осведомлены об его отступничестве, и ждут только возможности, как можно быстрее сдать самого удачливого и работоспособного агента охране. Что будет дальше, он знал, лучше, чем кто-нибудь другой.
   Нет - агенты в таком деле не помощники, медперсонал тоже отпадает. В случае шухера они по полной огребут, остается...
   Эраст кинул молниеносный взгляд на Веронику. А, была, ни была, и, бросив платье, скользнул к двери.
  
   ГЛАВА 17
   Утро

В мягкой воде чудского озера

Любят спать рыцари в латах

И сны видеть.

  
   Вопреки ожиданию обитателей комнаты 13, и в пику всем законам природы, утро следующего дня началось после нажатия желтой кнопки на пульте управления местной вселенной, как, шутя, окрестили ее рыжие близнецы. Солнце просто катапультировали на небо в район одиннадцати часов, в один миг, перебудив все, всё, и вся.
   - О боже! Проспала! - Ольга рывком соскочила с постели, увлекая за собой все еще дремавшую Нику. - Эраст! Быстренько продирай глаза, ну же... шевели телом, - с горяча она чуть было не пнула причудливо развалившуюся груду тряпок.
   В дверь осторожно постучали, и тут же она бесшумно открылась. На пороге стоял приятный, темноволосый молодой человек в малиновой санаторской униформе, с подносом в руках. Ольга застыла, с поднятой для пинка ногой, не зная, что сделать дальше - наподдать Эрасту, или придушить вошедшего.
   - Госпожа Дан, - противно прогнусавил мальчик, покручивая одной рукой длинную блестящую прядь. - Ваша почта.
   - Спасибо, - выдавила из себя ничего непонимающая Ольга, и тут же почувствовала пробуждение Ники. - Что-нибудь еще? "Так он продолжает вчерашнюю игру, значит, кактусы сделали свое дело, и громилы еще не раскололись. Альфред соединил меня с Вероникой на несколько дней, и они убеждены, что все проходит без сбоев. А значит, я на легальном положении и... и..."
   - Привет! - неожиданно вмешалась в разговор молчавшая до этого Ника. - Ты не узнаешь меня, Андрюша?
   - Простите, но возможно вы меня с кем-то путаете, госпожа Дан, - молодой человек отступил на шаг, вероятнее всего предупрежденный о крайней вспыльчивости дамы.
   - Ну, как же, помнишь, мы пили вино в таком небольшом ресторанчике... Генриетта Мюэ... помнишь?
   - Я никогда не работал в ресторанах, это вообще моя первая работа, - его руки заерзали по тонкому, в тон костюму галстуку, глаза неотрывно смотрели в зеленые глазищи Ники, казалось, что еще секунда, и он полетит на звездный зов этих глаз, чтобы исчезнуть в них навсегда.
   - Ген-ри-ет-та... - по слогам произнес он, и отер лоб. - Как вы узнали о моем сне? Я... Я, кажется, никому... до этого...
   - Вспомни, - Ника взяла юношу за руку. - На мне было сиреневое, длинное платье, оно зацепилось и...
   - Сиреневое... да, и я нагнулся, и... - какое-то время он удивленно смотрел на Веронику, потом лицо его исказила резкая боль, юноша схватился за голову и, закрыв глаза, оперся о косяк. - Простите, - выдавил он из себя через минуту. - Это должно быть солнце, - теперь он прятал глаза, так, словно солнцем была она сама. - Я забыл сказать, что Альфред Петрович, ну, ваш доктор, просил напомнить, что если вам потребуется инсулин, манинил или диабетон, то вы можете получить его, до начала приема, у сестры, - шатаясь и держась одной рукой за стену, юноша побрел восвояси.
   - Блеск! - взорвалась, замолкшая ненадолго Ольга. - Кой черт тебя за язык тянул с этими воспоминаниями? А если бы он обнаружил Эраста? - она кивнула в сторону вороха платьев. - Одно хорошо - с диабетом не шутят, а лекарства у меня нет. Но теперь они сами и решат проблему. Кстати, для тех, кто не знает - питаться мне нужно по часам, и не чем попало, - она с ненавистью пнула тряпичную кучу, только теперь обнаружив, что под ней никого нет.
  
   ГЛАВА 18
   Ольгообразие и начало классификации

Я сама тот демон,

Которого должна остановить.

  
   - Успокойся Оля. Еще не все потеряно, - Ника еле сдерживала разрывающие ее душу вопли Дан. Глаза мучительно жгли чужие слезы.
   "Да уж, лучше б сама поплакала, а так и умереть можно". Она налила себе воды, из, казалось, вечно полнехонького графинчика.
   - Вот что - пойдем-ка за инсулином, потом поищем этот самый морг. Господи. Не люблю я жмуриков - страсть, - Вероника расхаживала по комнате, укачивая, в размеренном ритме караульного, расстроенную Дан. - Успокойся, ладно. Пойдем, пока медики тревогу не забили. Ведь для всех здесь, я - Ольга Дан. И эксперимент идет своим чередом, а... ну, что ты молчишь-то? Успокойся. Не рви мне сердце, - последнюю фразу она почти прошептала. Не потому, что боялась привлечь чье-нибудь внимание - эмоциональная натура Ольги была, по всей видимости, хорошо всем известной, просто неожиданно Ника поняла, что не может уже по-другому. Странно, что еще неделю назад она и понятия не имела о таком чувстве, как сострадание. Сейчас мощные волны чужого отчаяния утюжили ее, как несколько катков, к которым для прочих садистических эффектов была привита максимальная скорость и великолепные маневренные способности, так что несчастная Ника оказалась в состоянии "ни охнуть, ни вздохнуть".
   Они пообедали в кафе "Интим", чтобы не привлекать внимания, забравшись в самую дальнюю клетушку с огромной и абсолютно нефункциональной свечой. Такие места обычно облюбовывали парочки, но в данном случае женщины единогласно решили, что это как раз, что надо. Сейчас главенствовала Ольга, разучить ее жесты и походку Нике бы конечно, удалось без проблем, потрать она на это хоть четверть часа, но рисковать не хотелось. Больше всего обе боялись визита к Альфреду, но других вариантов добычи, необходимых Ольге лекарств не было.
   - Слушай, а какой ты была... То есть мы ведь, наверное, встречались здесь раньше, - чтобы что-то говорить вполголоса спросила Ника.
   - Какая... такая. Тебе что - интимные подробности пересказать? - Ольга агрессивно орудовала вилкой. Вероникино вегетарианство и ее болезнь совершенно сократили и без того скудный рацион. - Скорее, скорее, - подгоняла она сама себя. - Я не могу, не могу так долго без этих уколов. Перед едой нужно было съесть "Диабетон". Зараза! - сердце ее заходилось в противном предчувствии, что инсулина можно и не достать, и как подтверждение этому, отовсюду на Дан наползала чернота. - Только не кома! Только не кома, - простонала Ольга. - Вероника, я пас.
   Они поменялись местами. С практикой походы туда-сюда сделались совершенно неощутимыми.
   - Ага, креветочки с манго. Славно, - Ника облизала губы и принялась за излюбленное блюдо. - Не понимаю, - проговорила она минут через пять, утирая рот бумажной салфеткой. - Твое тело возможно и требует "Инсулинчика". Это вполне понятно. Но, мое? Абсурд. Я вообще этих иголок побаиваюсь, мало ли какую гадость занесут... Что же тогда с тобой происходит?
   - Самой противно. Только у меня, наверное, душа так устроена, я в любом обличии привычек не меняю, и каждое подвернувшееся тело готова наделить диабетом. Чтоб его!
   - Но это же не правильно, - Ника вздохнула, - тебе необходимы лекарства, потому, что ты считаешь себя больной диабетом. Но это твое тело больно, а сейчас ты в моем теле. А у меня нет никакого диабета. Значит - прибывая в моем теле - ты здорова!
   - Твоими устами да мед пить. А у меня все одно - темнота перед глазами и то в жар, то в холод кидает. Так что, спасибо конечно на добром слове, но кажется, со мной это не пройдет.
   - Пройдет! Еще как пройдет! - Ника чуть не задохнулась от возбуждения. - Твоя душа не больна! Это всего лишь память. Память, и ничего больше. Ну расслабься ты хотя бы немного. Забавно. - Ника встала из-за стола. - Я только сейчас подумала - ношусь с тобой, как с писаной торбой, или нет, лучше как курица с яйцом... Нет, еще лучше - как беременная баба. Вот, такая же озабоченная. Хожу, разговариваю... думаю, кто же у меня родится? - она вышла из кафе, за рассуждениями даже не удостоив взглядом таращившегося на нее молодого человека с прилизанными каштановыми волосами, и золотыми часами на цепочке, перехваченной в месте разрыва канцелярской скрепкой.
   - ... Ну, вот - предположим, что я уже знаю твой пол, придумала имя... скажем Оленька, и... Чего, например, хочет моя деточка? Мороженого или классической музыки? Говорят беременным и коровам это прописывают. Или... или отправимся на природу, на залив? Походим босиком по бережку с ракушками, а? Что сегодня желает моя умница? а?
   - Мама, умница хочет в морг! Сейчас же!!!
   От неожиданности Ника застыла на месте.
   Пожилой, одетый в одни плавки с якорьком, мужчина, со знанием дела, гарпунивший кого-то в фонтан, повернулся и с интересом посмотрел на Веронику. Ноги его были широко расставлены, как будто он обнаружил в этой части санатория жуткую качку и теперь мужественно борется с ней.
   - Мама! Пошли в морг! - ясно и звонко произнесла Ольга. - Ты что, не слышишь?
   - Слышу, слышу, - Ника перевела дыхание и на всякий случай свернула в аллейку, подальше от старика с гарпуном. Раздавшиеся, сразу же после ее ухода звуки, подтвердили ее догадку о морской болезни, последнего.
   - Интересно, если бы у меня и Артура и вправду была бы дочка - неужели она...
   - Здравствуйте Вероника Сергеевна! - догнавший ее мужчина больно и очень радостно ударил ее по плечу. После чего заткнул Ники рот ладонью и, обхватив другой рукой за талию, рванул ее на себя и волоком затащив в ближайшие кусты, зашипел, все еще держа противно пропахшую бензином руку на ее лице. - Тише, Вероника Сергеевна! Ради бога, тише. Я Коля - водитель. Я знаю, что вы помните себя. Не понимаю, как, но вам это удалось. Я давно уже за вами наблюдаю. Пообещайте, что будете вести себя тихо, и я отпущу вас, - Ника утвердительно моргнула, после чего похититель разжал объятия.
   - Фу. Ты бы хоть одеколоном побрызгался. Ужас какой! - набросилась она, на ничего не подозревавшего Коляна. - Ну, говори, быстро - что тебе надо? А то мне некогда.
   - Ух, ты, значит правда, помните - класс, - расплылся в улыбке водила. - Не зря они так вас боятся, даже агента прищучили. Но они не догадываются, я тоже ни почем не понял бы... если бы не Эраст.
   - Стоп. Давай по порядку. Он-то тут причем?
   - Кто - Эраст? - Николай почесал затылок, отчего зализанная прядь встала дыбом. - Так он, Эраст же, меня к вам и послал. Велел показать морг и если получится стянуть у Альфреда это... как его... в общем, он сказал, вы сами знаете, для этой, как ее? Подруги... А вы выходит, мне не поверили? Да? А я-то с чистым сердцем, - он похлопал себя по груди, отчего дорогущий паркер и гаечный ключ, по странной прихоти владельца, обитавшие в одном кармане, жалобно зазвенели, а из жилетного кармана вывалились золотые часы, повиснув на цепочке со скрепкой.
   - Ты видел Эраста? Как он? - осторожно спросила Ника, все время прислушиваясь к указаниям более продвинутой по части интриг Ольги.
   - Вот те раз! Я же русским языком говорю - он у меня отлеживается... ждет вас. Ну?.. И зачем вы ему про задний двор-то сказали, не понимаю?
   Они выбрались из укрытия и мелкими перебежками добрались до главного корпуса. Идти как все люди - спокойно, любуясь окружающими красотами не представлялось возможным, так как Колян упорно отказывался изображать из себя нормального человека, всю дорогу играя Джеймс Бонда. А Ольга зудела, что Ника все делает не так, неправильно ее изображает, и ежели она хочет не вызывать подозрений, то должна для порядка наорать на кого-нибудь, а то и дать в морду. А так как Вероника не имела привычки без особой надобности повышать голос, Дан пришлось несколько раз брать управление в свои руки, накидываясь на ничего не подозревающих официантов и обслугу, вываливая на них давно рвущиеся наружу потоки брани. После чего Ника, всякий раз ловила себя на мысли принести извинения. Кроме того, она опасалась, что справедливое негодование не минует тихо повизгивающего от удовольствия и явно мотающего на ус новые, наиболее вычурные Ольгины словечки, Коляна.
   Но справедливая кара, как ни странно, обошла его стороной. Казалось, что Дан вполне устраивает это клетчатое чучело вместо попутчика.
   Оставив их куковать на скамеечке в тени векового, и сегодня неизвестно откуда появившегося здесь, дуба, Колян поспешил в кабинет Альфреда Петровича, перескакивая через две ступеньки, и для пущей осторожности оглядывающегося на каждом шагу и громко бормоча себе под нос волшебные слова "Инсулин" и "Диабетон".
   - Во, дурак... - процедила сквозь зубы Ника, в который раз за сегодняшний денек, становясь самой собой.
   - Скорей бы уж. Я вот что думаю, вдруг мы не справимся за сегодняшний день, а у них рассчитано, мое пребывание в твоем теле, до полуночи. Что тогда?
   - Ну, ладно тебе, о грустном. Потом - может тебя попросту кому-нибудь другому подсунут - старику или мальчику, что сегодня утром почту приносил. Они ведь, по всей видимости, тоже в нашей "Основной шестерке". Ты хоть что-нибудь помнишь, о своих прошлый "масках"? - Ника взяла валяющийся рядом прутик, и начала рисовать им на песке.
   - Вспоминала, когда ты этого молокососа в униформе пытала, я как раз сама и начала вспоминать. У тебя какой-то особый талант пробуждать. Ты знаешь, об этом?
   - Да. Когда бы к знакомым не зашла - приходится вытаскивать их из постели - мрак. Чувствуешь себя при этом полной идиоткой.
   - Я прошлый раз была бизнесменкой. Кем раньше не знаю, но это точно запомнила. Ирина Вульф. Вот. Приехала в санаторий отдохнуть от дел, и будто бы всю жизнь я прожила в Москве, о чем не спроси из жизни этой самой Иры - все рассказать могу, даже о самом интимном - все знаю. Ну вот, а потом присылают мне телеграмму, мол, все - кранты, фабрика тю-тю, счет в банке арестован, и мне, если не хочу сесть крепко и надолго, нужно ноги делать.
   - Вот сволочи! - вырвалось у Ники. - Ира - как же - помню. Я тогда была Генриеттой Мюэ.
   - В сиреневом? Еще этот... как его...генерал тебе здравицы пел. Ну, седой, у которого вечно все нараспашку, он еще сейчас морского волка из себя в песочнице изображает.
   - В фонтане, - поправила приятельницу Вероника, ругая себя за то, что не узнала его первой.
   - Ну да. Конечно... - рассеянно согласилась Дан. - А вот я, что удивительно, в тот же день хлопнула крысиного яда и привет. Представь - чтобы я... и вдруг такая ранимость... - Она замолчала.
   - Да, я видела твои похороны, на следующий день. Красиво. Только я тогда была Аллой Александровной и тебя не узнала. Ой, как все запутано... Слушай, надо хоть список составить, кто есть кто. А то потом уже не разберемся.
   Сложности начались сразу же, как только они вместе начали вспоминать, потому что имена фигурантов постоянно менялись и приходилось вспоминать множество мелких подробностей внешности, походки, поведения, чтобы, наконец, из них составить целую личность. У Ольги оказалась великолепная зрительная память, чего у Ники явно недоставало, в то время как внутренние ощущения ее почти, что никогда не подводили. Так, общими усилиями, среди карнавала наброшенных как попало "масок", они сумели, наконец, выделить троих мужчин:
   Генерал - он же гарпунщик из фонтана;
   Темноволосый юноша - Андрей, как он представился Генриетте, он же Эдик - режиссер телевидения и сын соседки по даче Аллы Александровны, он же утренний слуга.
   Далее Артур - естественно, Крымов, из истории Генриетты, он же ночной танцовщик и Семен (предполагаемая жертва Дан).
   А так же женщины:
   Ольга - она же Ирина (покончившая жизнь самоубийством), она же труп, она же засевшая в голове паразитка.
   Второй шла Лариса Николаевна, (что дала жару Альфреду).
   Замыкала список сама Вероника Шелест, успевшая побыть Генриеттой, директором завода Аллой Александровной, наемной убийцей Ольгой Дан, и носящаяся теперь с ней же, как с готовой разорваться в любой момент гранатой.
   - Неплохо, - выдохнула Ника. - Только теперь, когда мы почти что вычислили других подопытных кроликов, мне кажется, что у нас нету морального права бросить их здесь без помощи.
   - Еще чего! - Ольга была готова растерзать свой Ольгоноситель на куски. - Самим бы вылезти, и то считай - повезло! Ну, любовника твоего вытащить. Это еще, куда ни шло. Хотя ради мужика... Задницу, кой кому надрать, тоже дело. Но в спасение мира играть - уволь.
   - Твое дело. - Ника посмотрела на крыльцо, с которого уже летел по козлиному перепрыгивая через несколько ступенек, Колян.
   - Все о'кей! Получилось, - крякнул он в полете, споткнувшись и чудом не хлопнувшись на дорожку.
   - Во, дурак... - прошипела про себя, на этот раз, Ольга... - Ну ты как хочешь, а я так беру себя в руки, то есть тело из морга и сваливаю. Спасение мира - штука, нечего сказать масштабная, но что хочешь со мной делай - не с такими же идиотами... И потом на мне своя, можно сказать, миссия возложена.
   - Это какая? - Вероника поднялась со скамеечки, и делая Николаю знак следовать за ней, пошла вдоль зеленой изгороди.
   - Какая? Великая! Литературу нашу от скверны избавлять - вот какая. Я уже давно на это дело завелась, но вот до истинного класса не дошла. Я обычно рукописи через одну жгла, а теперь...
   - Что теперь?! - Ника даже остановилась. Все темное прошлое Дан, о котором она была бы раза позабыть, всплыло теперь, и лежало как тина на воде.
   - Теперь я дам им прикурить! Представляешь, чего они понаделали там без меня?! - в запале она перешла на крик. - Распустились?! А у наших редакторов ни стыда, ни совести - растиражируют бесовство всякое! Хоть святых выноси! Не хочу! Не позволю! Пропаганда насилия! Я их научу кровавые сопли утирать! Я их, паразитов, сживу со света, ох, сживу! - она воодушевленно замахала, вновь сделавшимися подвластными ей, Вероникиными руками. Из соседних кустов вылетела, спешно отряхиваясь и озираясь, любопытная парочка - юноша в вишневой ливрее и молодая женщина в платье с огромными ромашками.
   -... Я ведь раньше как думала, - вопила в голос Ольга, - я думала, что пока за них, за писак этих, не заплачено, то и убивать их заздорово живешь - какой резон! А теперь я так не думаю. Потому, как мою работу за меня, все одно, никто не сделает, и пока я здесь в бирюльки играю, там все плохое уже может быть и произошло!
   Двое рослых молодых человека в униформе бесцеремонно расталкивая, начавший собираться было народ, подошли, наконец, к беснующейся Дан. Слишком поздно заметившая их Вероника, закричала на Ольгу, но было уже действительно поздно. В одну секунду хрупкое тело танцовщицы оказалось в живых тисках. Она увидела, как побледневший Колян, отступает в тень зеленого тоннеля. Прохожие, кто ошарашено, кто со смешками переглядывались, смотря сквозь Нику, как через стекло. Конвоиры бесцеремонно толкали перед собой, и не думавшую сопротивляться, женщину.
   У фонтана парочка голубых, в одном из которых Ника тут же признала своего Артура, мирно болтали о чем-то.
   Увидев его, она сделала последний, жалкий выпад, дернулась, но было уже поздно. Огромная ладонь легла ей на лицо, закрыв его, при этом, полностью, и одновременно лишив жертву возможности дышать.
   Она безвольно повисла на руках своих мучителей уносивших ее навстречу мертворожденным аккордам "Сальери".
   ГЛАВА 19
   Исчезновение

Уничтожая в себе зло, рискую жизнью.

На дне души цветок добра полураскрытый

Всего один.

  
   Вероника подумала, что идея санатория по сути дела не так уж и дурна, если пораскинуть мозгами. Наверное, мог бы даже затесаться среди пациентов человечек все понимающий не хуже самой Ники, а только делающий вид.
   "Как не крутись, а конец для всех один. Правда этот просветленный знает, что тридцать дней ему здесь отпущено без вариантов, но на то он и просветленный, чтобы воспринимать все как должное и пользоваться дармовыми иллюзиями свое удовольствие.
   Ведь если разобраться, это же здорово, когда четко знаешь, когда умрешь. Можно книжку написать. За тридцать дней можно. Борис Виан "Пену дней" за два дня написал. Но так то Виан!!!
   Там за зеркальными вратами в другом, большом и чужом мире, что не убивают? Еще как - только большей частью совершенно бесплатно".
   Однажды, еще до знакомства с Артуром, Ника работала в одном небольшом ночном клубе в Детском селе. Кроме нее в программе были еще три стриптизерки. С одной из них - со светловолосой красавицей Светланой, Веронике приходилось уже сталкиваться.
   После третьего, последнего отделения, в кабинет директора, специально по такому случаю, отведенного под переодевалку, заявился высокий кавказец, и неестественно тонким для его роста и сложения, голосом, предложил девочкам поработать сверх программы.
   Нику тогда уже три часа ждала машина с ее школьным приятелем, динамить которого не хотелось, а стриптизерши заломили, как им показалось неподъемную цену по сто баков каждой.
   Переодеваясь и смывая яркий грим, Вероника видела, что деньги были уплачены без разговоров, и позавидовала девицам.
   За стеной заухала музыка, две стриптизерши выскочили в зал, третья, накрутив на шею меховое манто, лениво поджидала своего выхода, прогуливаясь между выходом в зал и кухней.
   Ника еще не успела запихнуть в сумку огромные и вечно топорщившиеся крылья с костюма ангела, когда красная и сердитая в комнату влетела одна из девочек.
   - На хер мне это надо! Скоты! - с порога заорала она, на торчащего у нее за спиной верзилу. - Не буду я на столе среди пивных кружек танцевать. Это вам не "Хали-гали", там хоть место специальное есть. А тут... Поставили шест, я около него и работаю. А чтобы на столе да без всего, такой договоренности у нас не было! Забирайте свои деньги! - она вытащила несколько скомканных бумажек из косметички и протянула их молча стоящему мужику. - Вот!!!
   - Это уже не мои деньги, - убийственно спокойно произнес он. - Это твои деньги. Ты должна их отработать. Все.
   Никогда больше Вероника не видела этих девочек и не слышала о них. Стриптизерши пропали, исчезли как пузыри на воде как...
   Потом Ника написала рассказ, который хоть сколько-то сумел заполнить гнетущую ее пустоту и ощущение полной свей беспомощности и страха. Страха за себя, а потом и за Артура, неотъемлемой частью характера, которого было опасное умение влипать в ситуации.
  
   ГЛАВА 20
   Имя твое

Время, время песчинками сыплется

В темной комнате.

Сколько мне выпало.

Я в пустынях тону засыпанной

С головою днями прошедшими...

  
   Она не знала, как долго длился обморок и закончился ли он вообще. В какой-то момент перед глазами проплыл, точно в облаке, в больничном халате Альфред Петрович.
   - Вы расстраиваете меня, любезная Вероника Сергеевна. Ой, как расстраиваете. Не хотите слушаться, придется вас наказать, озорница. Все у меня, признаюсь честно, было. Но, чтобы пациенты лекарства без спросу таскали. Фи, - он нагнулся к самому лицу Ники, сверкая прозрачным пенсне. - Зачем вам инсулин? Или вы, что другое искали?
   - Потому что у меня диабет, - невозмутимо отчеканила она затверженный со вчерашнего дня урок. - И вообще, почему вы меня называете Вероникой? Я Ольга Дан, и вам это хорошо известно. На каком основании меня задержали? Что вам вообще нужно?!
   - Оль-га?.. - Альфред отошел на шаг, разглядывая пациентку так, словно решился, наконец, разделать ее на кусочки, но еще не выбрал с чего же начать.
   - Мои данные есть в медкарте. И вы меня сами вызывали сегодня зайти за ампулами, - она оттараторила весь этот бред без запинки, не обнаруживая в себе, однако, даже намека на присутствие Дан. "Вот стерва-то - наскандалила, подвела под монастырь и в кусты..."
   - Хорошо, хорошо, - Альфред выглядел озадаченным, шприц в его руках чуть дрожал.
   - Развяжите меня, - Ника напрягла руки пристегнутые ремнями к каталке. - В чем дело? Я не сумасшедшая! Я соображаю, что делаю.
   - Боюсь, не всегда, - доктор уже взял себя в руки, и теперь возился на столике рядом с собой. Ника чуть не вывихнула себе шею, силясь разглядеть "Моцарт" это или "Сальери". Наконец, он поднял новый шприц, пустив из него в воздух тонкую, как леска струйку.
   Вероника напряглась, закрыв глаза. В следующий момент холодные пальцы эскулапа задрали рукав блузки, и Ника ощутила змеиный укус. Когда она открыла глаза, взору ее предстала массивная спина удаляющегося врача, белый отстегнувшийся пояс халата болтался по полу как хвост.
   - Я не-мо-гу. Не могу. Не могу так больше! - Сказала она и заплакала.
  
   За окнами молчаливые служащие меняли лето на позднюю осень. Наверное, кому-то из начальства взбрело в голову, завернувшись в мягкий клетчатый плед греться у камина и пить грог, слушая неспешные рассказы миссис Марпл, или попросту смотреть телевизор. Хорошо бывает пышно отметить день Святого Михаила в последний вечер Скорпиона. И думать о повсеместной перемене участи под божественным Змееносцем. Женские журналы уже начинают просвещать все двенадцать знаков зодиака о цветах и длине юбок в следующем году, пришло время начать откладывать деньги на подарки к Новому году и Рождеству...
   Усиленная до невыносимости фонограмма озвучивала неспешное падение желтых листьев, еще влажных и славно пахнущих непросохшей краской. С крыши болтающаяся на канате уборщица щедро поливала светящиеся в темноте окна из пожарного шланга.
   Запоздало и потому крадучись, как нерадивая секретарша, за траурно кружевными тучками ползла на свое рабочее место луна, часы в гостиной отметили полночь и все, все игрушки поменяли маски. Все... все... все...
  
   ГЛАВА 21
   Реквием "Сальери"

Реки ретиво спешат к океану,

Не замечая утонувших в них звезд.

  
   - Я больше не могу. Больше не могу... Не могу... Этот дом - саркофаг. В переводе с греческого - питающийся мертвыми... Не могу! Всё!
   Мой муж - богатый, красивый, весь чистенький такой, даже лысина лоснится, только что не светится. Поначалу все было здорово. Девчонки завидовали, еще бы, каждый день на машине с шофером, с утра в костюме... цветы - розы на таких длинных лапах... Я же все время говорила, что люблю белые цветы - все равно какие - только белые, а он... багровые, точно кровью налитые.
   Предложение сделал... все радовались. - Аня встала и зябко кутаясь в халатик, подошла к столику у окна, где стоял прозрачный графинчик с кипяченой водой, и налила себе пол стаканчика. Мне тогда казалось, что стерпится, слюбится, а подруги рассказывали, что все проблемы в семье из-за этой самой проклятой бедности. - Она глотнула немного, незаметно оглядывая комнату, не появилось ли чего новенького за то время, что она спала. За последний год она здорово навострилась в деле обнаружения жучков или подсматривающих устройств. Но сейчас, как кажется, все было в норме, и она поспешно вернулась со своим стаканом обратно в постель.
   - У меня тогда был мальчик - художник, - продолжала размышлять про себя Аня, ну тут же такая, как ей показалась, излишняя скромность, выраженная в том, что она не говорила еще об этом во всеуслышание, смутила и даже где-то пристыдила девушку. Поэтому она тут же выпрямилась, так, словно позировала перед камерой и почти что закричала. - Да, у меня действительно был художник! Был! Там на Пушкинской. Мы пили кофе, ходили на концерты к знакомым музыкантам и гуляли по крышам. Я обычно придумывала разные истории, а иногда они приходили ко мне неизвестно откуда в яви и снах... Интересно, что было бы - если бы у нас с ним были дети? Девочка и мальчик, светленькие, самые лучшие. Нет, детей у нас не было, это я сейчас иногда думаю, фантазирую разное. Да вообще, это несерьезно все. Я подумала, но что мне в нем? И вышла замуж. Мой муж - он замечательный человек и большой умница... - она поскребла ногтями по стене с висячим цветком, пока в руке ее не оказались несколько упаковок таблеток, мирно дожидающихся среди листвы своего часа.
   - У моего мужа совсем не было друзей. Только партнеры по бизнесу и их глупые жены, которые ненавидели меня и которым я должна была улыбаться. Однажды я не выдержала, весь этот сброд, что собирался у нас дома беседовать о модных курортах, пластических операциях, и каких-то особо навороченных аудио, видео системах... не знаю. Хотелось просто с кем-то поговорить о картинах и пробуждающемся солнце!..
   На другое утро он отвез меня сюда. Теперь я живу одна. Только стены, телек, DVD и глупые каменные морды охранников. Искать меня никто не станет. Все знают, что я замужем и счастлива, быть может, он наплёл, что я за границей, или сказал, что попросту сошла с ума... да мало ли?
   Вот тут-то мне и пригодилась способность придумывать, играть, воображать. Потому что, когда я творю, никто уже не может меня удержать, я совершенно свободна! - зажав подушкой стакан, Аня быстро высвободила таблетки и, собрав их в трясущейся горсти, без лишних сомнений отправила себе в рот, залпом опрокинув за ними в догон всю оставшуюся в стакане воду.
   Так прошел год. Муж заезжал ко мне раз шесть - в костюме и с конфетами. Я живу хорошо! Богато! И я задыхаюсь! И я не могу так больше! Теперь пропал и он. Исчезли церберы, забыв при этом открыть мне дверь. Я не знаю, как долго продлится это мое одиночество, но мне надоело... смертельно надоело зависеть от чьей-то прихоти. - Она замолчала, прислушиваясь к тому, как яд начинает осваивать ее тело. На самом деле это было сильнодействующее снотворное, в котором ей тут не было отказа, и которое потому она копила в своем тайнике
   Копаться в нем Аня обычно позволяла себе лишь ночью, когда гасила свет и предательские видеокамеры, ведущие свое неусыпное наблюдение за юной пленницей, не могли бы уличить ее в коварных приготовлениях. Яд медленно начинал кружиться в голове, становящейся с каждым дыханием все тяжелее и тяжелее.
   - Если они не поубивали там друг дружку - должны придти и вытащить меня, - сонно соображала Аня, - возможно, подождут, пока я не вырублюсь, суки поганые, и потом... - Мучительно хотелось спать.
   Анечка свернулась клубочком и умерла.
   ГЛАВА 22
   Песенка "Моцарта"

А вы думаете мне просто?

А вы думаете мне покойно?

Между мышцами чувствовать ветер

Становясь сразу болью.

  
   В комнате было темно. Вероника, поеживаясь от холода, натягивая на себя одеяло.
   "Дура. Надо было вешаться, - подумала она, проклиная себя, при этом, на чем свет стоит. - И главное - ведь знала же, что никакие лекарства на меня не действуют, ну ни капельки!" Она откинулась на подушки, соображая, как будет теперь доказывать перед "спасшими" ее врачами свою невиновность. Всем же ясно - жизнь она, конечно, твоя, пока дело не дошло до главного, и тут уже все общество готово встать на защиту тебя от тебя же самой. Так что, самое милое теперь делать большие глаза, убеждая всех, что в борьбе с бессонницей, мол, все средства хороши. То есть изображать из себя полную дуру, и может, произойдет чудо и они отстанут.
   Во рту сохранялся противный привкус, но вставать и ползти на кухню за стаканом воды и встретить там черт знает кого, не было ни сил, ни желания. В комнате кто-то вздохнул, Ника закрыла глаза, ожидая, что визитер сочтет ее спящей.
   "Слетелось воронье на падаль!"
   За окнами бушевала самая настоящая буря. Причем капли не падали одна за другой, звеня прелестной какофонией, и не лились шуршащим ливнем. Как не странно - больше всего это напоминало душ Шарко. От такого открытия Ника даже разлепила одно веко, обнаружив над собой черный силуэт.
   "Приплыли. Кто же это - Артур? Пожалуй, нет. Но тогда, - фигура показалась ей знакомой. - Эраст?!"
   В мгновение ока она припомнила агента, договор, санаторий, и все что после этого произошло, до момента, когда она благополучно отравилась, будучи Анечкой Зайцевой - восемнадцатилетней супругой нового русского, держащего ее взаперти в загородном доме.
   "Ничего себе! Мне что, все это приснилось, все что еще только произойдет и именно сейчас, Эраст предложит по новой, начать всю эту котовасию?! Не-хо-чу!!!"
   - Эраст?! - Она села на кровати, вперив взгляд в бестолково возвышающуюся над нею фигуру агента.
   - Вероника Сергеевна! Какое счастье! Вы живы! - Эраст торопливо опустился на колени и порывисто обнял ее, кольнув при этом небритой щекой. - Это счастье, что Альфред не сам убил вас, а просто заложил такую программу, при которой вам только и оставалось, что свести счеты с жизнью. Мы с Николаем вытащили вас, но боюсь, что та дрянь, что вы приняли, не нейтрализована пока полностью.
   - Ничего, я живуча. А где Ольга? То есть... то есть ее тело?..
   - Пока ничего утешительного, - Эраст встал и, повозясь какое-то время на полу, зажег свечу. В воздухе потянуло серой. - Конспирация чтоб ее, - извиняющимся тоном пояснил он. - Меня спрятал Николай, он же видел, как вас поймали. Тело Ольги он тоже искал, ничего...
   - С удивлением для себя Ника обнаружила, что агент полностью сменил имидж. Теперь он был ярким блондином, без усов, но с легкой небритостью на щеках. Синяки под глазами начали желтеть, а губы уже не казались разбитыми. Должно быть Эраст прикладывал к ним лед. Вместо изящного костюма на нем была белая футболка и голубые джинсы.
   - Потеряли... как же, - Ника припомнила бойкую на язык Дан. - Скорее всего, попросту сменила Ольгоноситель. Здесь есть какая-нибудь одежда?
   - Да, да, конечно... - засуетился Эраст, - только сначала тебе не мешает подкрепиться. И потом мы еще не договорились, что будем делать?
   - Делать? - Ника встала и, завернувшись в одеяло, качаясь, прошлась по комнате. - Надо уходить, людей выводить, Ольга говорила, что у меня дар пробуждать. Вот и попробуем. А вообще, не знаю как тебе, а мне так неприятно, когда подобная свора начинает в затылок дышать, - Вероника сейчас сама не понимала, откуда у нее появилась вдруг такая отчаянная смелость. - Ненавижу! - она сжала кулаки и посмотрела на притихшего в углу со свечой в руках, как у осужденного на смерть Эраста. - Это с обычными бандитами понятно. Внешний враг - это внешний враг и ничего больше. Они тебя бьют, убивают, но хоть в душу те лезут. А эти! Им ведь мало того, что ты весь в их власти, они глубже норовят. Ты понимаешь, это значит производство зомби, которые годами будут жить, как все люди, а в один прекрасный день - бах! и сотворят какие-нибудь непотребства.
   - Да, да - "Роковая звезда", как же я раньше не подумал, семи конечная звезда, - прошептал Эраст, но его слова не донеслись до пылающей праведным гневом Ники.
   - Это система, через которую можно пройти один единственный раз, под самым невиннейшим предлогом, вроде прививки или бесплатного гипноза, да что там, а потом только кнопки нажимай. Хочешь массовые убийства, пожалуйста, либо активизируй заранее заложенные в подопечных садистические наклонности, либо заставь их заниматься самоубийствами. Тут даже платить никому не надо, за исключением изначальных вложений.
   - Шантажировать еще... - неохотно подержал разговор бывший агент. С недавних пор с образом Вероники Шелест, в голове его возникали мысли о возможном спасении из этой опасной истории, но сейчас Ника никак не напоминала послушное орудие освобождения или даже предполагаемой мести, какой хотел видеть ее Эраст. Взвинченная, растрепанная, со сверкающими в блеске свечи глазами она олицетворяла собой неуправляемую, дикую стихию.
   - Эраст весь сжался, боясь выдать захватившее его отчаяние. О проводимых опытах он знал не в пример больше Ники, и конечно понимал, что если уже такой специалист, как Альфред, не сумел укротить или хотя бы рассмотреть темные глубины этого удивительного создания, то ему самому тут ничего не светит. Он уже не слушал льющуюся через край полную гнева и какой-то пьянящей силы тираду, а лишь безучастно наблюдал за дикой пляской теней, внутреннее содрогаясь, предчувствием своей участи.
  
   Колян забежал всего на несколько минут, оставил еду в полиэтиленовом мешке, и без единого слова скрылся, точно и сам обернулся вдруг живой тенью, он скользнул вдоль стены, прошуршал по черной лестнице и исчез в ночи, соединившись с бесконечным множеством таких же, как и он теней, легионом теней...
  
   В центральной гостиной куклы поменяли маски и Никины сотоварищи по процедурам проделали то же самое. Во всех отведенных для пациентов комнатах ровно в полночь произошли индивидуальные мистерии, и только в тринадцатой не чувствовалось жизни.
   Когда стрелки часов показали пятнадцать минут первого, дверь этого, в данной ситуации, действительно несчастного номера, отворилась и двое тощих, хромающих на разные ноги, и оттого страшно друг другу мешающих, рыжика, втолкнули в темноту нагруженную каталку, и торопливо расстегнув ремни, перекинули бесчувственного мужчину на пустующую кровать и перешептываясь, хихикая и задевая каталкой за ножки шкафа и косяки дверей, выбрались, наконец, в освещенный коридор. Откуда и поковыляли дальше по своим делам.
   За ними по пятам крался, то и дело прижимаясь к стене, или припадая к полу светловолосый и совершенно голый мужчина. Время от времени он застывал на месте, нюхая воздух и возбужденно порыкивая, предвкушая скорую пирушку.
   Каким-то внутренним, доступным только ему - вожаку, зрением, он знал, он предвидел весь дальнейший, только предстоящим близнецам путь, и ждал только одного - когда эти два лакомых кусочка избавятся, наконец, от своей каталки и останутся совсем одни.
   Выбравшись на лестницу, и обнаружив, что близнецы уже в кладовке на первом этаже, об этом говорили производимые ими шум и звон, Артур-лев отдал молниеносный приказ своему сильному, стосковавшемуся по настоящей охоте телу и одним прыжком покорил первый пролет и скользнув за разлапистые кактусы, притих, ожидая появления своих жертв.
  
  
   ГЛАВА 23
   В поисках утраченного

Луна долго блажит,

Но тропку укажет.

Рано или поздно

В омут или к звездам.

  
   Луна вспыхнула ярче обычного и перегорела, что было только на руку Нике и Эрасту, пробирающимся в этот самый момент к маленькому домику морга. О том, что сторож лунатик, бывший агент, конечно, наврал с три короба, в чем теперь и признался. Дан, пока не подавала признаков жизни, но искателей ее драгоценного трупа это ни в коей мере не могло остановить или сбить с пути. Хотя ни он, ни она не имели ни малейшего понятия, о том, что будут делать, когда тело все-таки обнаружится.
   На всякий случай Ника не стала рассказывать Эрасту, о своем опыте отделения души от тела. Поразмыслив над тем, куда могла деться Ольга, она пришла к единственному, как казалось, разумному выводу, а именно, что Дан наткнувшись на вышеупомянутый опыт полетов не преминула воспользоваться им.
   Оставалось надеяться, что легкая и свободная душа Ольги, кружится невидимой у самого ее, Вероникиного носа, и только и ждет случая, вновь завладеть своим собственным телом.
   В темноте Эраст коснулся рукой плеча Ники и, приблизившись к ней почти что вплотную, прошептал, - дальше одна, - он пошарил где-то внизу и весьма довольный собой, достал, наконец, небольшой ключик. - Мы у черного входа. Сторож в другой половине дома - здесь холодильник, а у него радикулит. Иди смелее, а я тут тебя подожду.
   - Неет, - Ника вцепилась в его рукав, чувствуя как проклятая дрожь завладевает ее телом. - Не уходи, Эрастик. Я не могу туда одна. Ну, пожалуйста, - она прижалась к его груди.
   - Не бойся. Ничего тут нет страшного, - нарошно веселым тоном подбодрил ее спутник, чувствуя, что ни за какие сокровища мира не согласится войти в проклятый морг.
   - Ну, пожалуйста. Ты же мужчина. Я знаешь, как боюсь, - Ника чувствовала себя в этот момент полной дурой, но ничего не могла поделать, и только еще крепче прижалась к Эрасту, ища в нем защиты.
   - Не бойся, - механически твердил он. - Кто там тебя тронет - они же мертвые. Вот еще глупости, - он с силой разжал цепляющиеся за него холодные пальцы и вложил в них ключ.
   - Ну, ладно я... - Ника вздохнула и, пошатываясь, поднялась на крылечко. Слепо тыкаясь в дверь она нащупала, наконец, скважину. Ключ, однако, никак не хотел лезть куда следует, и Вероника изрядно повозилась, пока замок, наконец, не лязгнул. После чего она набрала в легкие как можно больше воздуха, убеждая себя, что благодаря этому там ей не придется дышать, вошла в морг.
   Эраст судорожно курил, как вдруг за его спиной в кустах раздалось хорошо различимое рычание и треск сухой ветки. В ту же секунду бывший агент влетел в плохо прикрытую дверь, чуть было, не сбив с ног Нику.
   - Неужели ты думала, что я тебя здесь оставлю одну?! - раздосадовано воскликнул он и быстро заперев за собой дверь, подтолкнул ее в плохо освещенный зальчик. - Где вы, зомби! Вылезайте! Это мы - некрофилы, пришли с вами в бутылочку сыграть, - тихо пропел он, быстро перекрестившись за спиной у Ники.
   По-правде сказать, мертвые не наводили бы на него такого страха, будь они обыкновенными, чужими мертвецами, но эти... Эраст был почти что уверен, что здесь поджидают его вчерашние клиенты - неизменно люди творческих профессий - журналисты, актеры, писатели - все те, кто после неудачной попытки самоубийства могли бы жить да жить, могли писать картины и романы, сочинять музыку и танцевать... Но он - он - Эраст питавший вечную и неистребимую страсть к людям с тонкой душевной организацией, просто не мог, не находил в себе сил и возможностей переключиться на торговок и проституток.
   И вот здесь в этом самом маленьком холодном домике, они лежали теперь неподвижные и пустые. Люди, которые не сделают уже ни одной ошибки, но и которые не создадут ничего прекрасного или дивного. Сколько их?.. По правде сказать, он давно уже запретил себе думать, какая судьба ждала его клиентов. Но если он и понимал на том свете его и ожидали заслуженные наказания - то в свою неуязвимость на этом свете, Эраст верил свято, так как никто прежде еще не покидал стены гостеприимного санатория живым. А значит, не мог и выдать тайны.
   Правда, один раз бывший актер по-настоящему всполошился, узнав в очередной клиентке свою прежнюю пламенную поклонницу, еще по театру "Фата-Моргана". Первый момент он здорово струхнул, решив, что докучливая дамочка непременно опознает своего кумира, как-никак она не пропускала ни одного его спектакля, засыпая цветами и подарками. Но, потом, собрав волю в кулак, он предстал перед бывшей знакомой в новом амплуа агента. Вопреки мрачным предчувствиям, и здесь все прошло сравнительно гладко, и дама хоть и признала, что, как будто бы знает Эраста, но все равно не могла вспомнить, где именно его видела, и вскоре удовлетворенный произведенным опытом, он уже оформлял документы на отправку.
   Другой раз ситуация выдалась еще более опасная, чем с поклонницей, с перерезанными венами на узкой смятой кровати перед ним лежала актриса из "Фата-Морганы", с которой он проработал вместе без малого шесть лет, и которая видела его в разных гримах и амплуа. И снова успех: занятая своими мыслями молодая женщина, даже не подумала разглядеть в вертлявом агенте бывшего знакомого и коллегу.
   Сколько же их было знакомых и приятелей из его прошлой жизни, которых он отправил на опыты к Альфреду? Сколько их вообще было безвинно замученных в этом проклятущем месте. Сколько их ждет теперь его на каменных и деревянных полках холодильника.
  
   Эраст зажмурился, уже ощущая на себе мстительные пальцы легиона трупов, как вдруг Ника, толкнув его локтем прошептала.
   - Никого же нет... Где они все? Эраст?
   Он открыл один глаз и тотчас вновь сделался самим собой.
   - Нет трупов - нет проблем, - через силу рассмеялся он, и тут же скривился, заметив в темном углу единственное распростертое по столу тело старика.
   Вероника обняла Эраста за талию и вывела на улицу. Всю дорогу они двигались молча, всего раз Ника засомневалась в правильности избранного ею направления, и бывший агент показал рукой направление.
   Ошеломленный, убитый, в этот момент он не заботился о производимым им впечатлении, и лишь молча переставлял ноги, позволяя Веронике, чудом не сделавшейся его следующей жертвой, тащить его в спасительную коморку.
   Из кустов за ними следили пара светящихся в темноте глаз.
   Где-то на небе, изрядно выпившие электрики, привинчивали новую луну.
   ГЛАВА 24
   Друзья и враги

Не слишком-то ждала.

Не очень-то пришел.

  
   Остаток ночи Эраст ни как не мог уснуть. С вечера, сняв подушки с дивана и уложив их на полу в виде достаточно удобного ложа, он лежал теперь в темноте, куря сигарету за сигаретой и все еще держа Нику за руку. Тревожные мысли не давали покоя, а образ мертвого старичка искусствоведа, заманенного его - Эраста щедрыми посулами, стоял перед глазами как приклеенный. Да, он виноват в его смерти, и заодно и в других смертях. Сколько их было за четыре года работы?.. Эти мысли пугали его, заставляя сжиматься под одеялом. Чего бы он только не отдал, чтобы не думать... но мысли сами собой все лезли и лезли в голову.
   Бросив быстрый взгляд на спящую Нику, он приложился губами к ее теплой, безвольной руке. Как вдруг, до этого, казалось бы, абсолютно безучастная, кисть вздрогнула и с силой сжала его пальцы.
   - Вероника... вы не спите?! - Эраст притушил о пол сигарету.
   - Тише ты, оглашенный, - она резко повернулась, приподнявшись при этом на локтях. - Это я.
   - Что? - Эраст тщетно пытался высвободить руку, из ставших вдруг железными женских пальцев.
   - Не что, а кто. Шевели мозгами. Это я - Ольга!
   - Ольга?! А мы думали...
   - Думали, - глумливо передразнила Дан. - Много они надумали - философы. Но я не сержусь. Я так поняла, тело мое тю-тю. Так что, сам понимаешь, придется воспользоваться тем, что есть.
   - Что ты имеешь ввиду? - Эраст сел, на своем импровизированном ложе, стараясь разглядеть лицо говорившей.
   - Что-что... на войне как на войне, а я жить хочу!
   - Ты не сделаешь этого! - внезапная догадка так поразила Эраста, что он не смог подобрать нужных слов.
   - Еще как сделаю, - зашипела Ольга, на всякий случай, зажав ладонью рот бывшему подчиненному и второй рукой ловко сдавив ему кадык. - Молчи и слушай. Я ведь с тобой мозгляк голыми руками справлюсь, если только пикнешь, - ее руки сделались влажными, но их смертельная хватка, казалось, стала еще невыносимей. - Молчи и слушай, - назидательно повторила она, склонившись к самому уху Эраста. - Ты, разумеется, прав, считая, что Вероника обладает какой-то особой силой. Вот так, и Альфредик тут не даст соврать. Но я тебя спрашиваю, что с такой силищей делать? А? - очень довольная тем, что Эраст притих, так что только жилка на его шее выдавала еще присутствие жизни, Ольга чуть-чуть ослабила хватку. - То-то и оно, что Нику нельзя просчитать, а значит, не получится и использовать. Далее - что ты, что я хотим просто и со вкусом сбежать. Идея всемирного господства меня, нет слов, конечно, интересует, но при минимуме вложений, а когда эта идиотка начнет из себя строить спасителя человечества, и пойдет одна против всего этого... - Дан резко убрала руки, отчего мужчина качнулся, но все же удержал равновесие. - Она сдохнет, Эраст и нас за собой утянет, а перенаправить ее... - Ольга огорченно сплюнула. - Короче, это тело я забираю себе. И баста.
   - А сын, а знакомые? - слабо возражал бывший агент, чувствуя, однако, что уже не может ей сопротивляться. - Они же вас ни за что не узнают.
   - А так как я есть, у них много шансов меня узнать? Я все обдумала, почерк свой я как-нибудь восстановлю, поднимем связи твои, мои. Да мы в полгода все себе вернем. Слышишь, Эраст? Ты же давно догадывался, что я не только книжечками промышляю. Отомри. Я беру тебя в долю. Главное теперь с концами удрать, чтобы и следов не осталось. Они ведь все равно будут думать, что сбежала Вероника, а я и не сунусь в ее халупу. И с друзьями ее отношения поддерживать не стану. Где тогда меня искать? Про Ольгу Дан все тут уже давно забыли. А ты, тебе мы другие документы состряпаем. Ты, я вижу, внешность попробовал изменить. Хочешь - пластическую операцию сделаем?
   - Нет!!!
   От его крика Ольга сжалась, точно получила в поддых. И потом медленно начала раскачиваться, убаюкивая чуть было не проснувшуюся Нику. Со стороны могло показаться, что она клала поклоны, прося своего темного бога о помощи и защите перед предстоящим делом.
   - Потом с Вероникой, дорогой мой, все и так кончено, - зашептала она в такт качанию. - Она: а) самоубийца; б) на ней наш Айболитик уже столько всего разного испытывал, что она по сути уже может быть опасной. В то время как я, можно сказать, претерпела всего лишь парочку перетрубаций - то есть...
   - Хорошо, - у Эраста от всех этих слов голова шла кругом. - Хорошо, что я должен делать? Про то, что нужно выкрасть все наши документы, и вытащить информацию из компьютеров, это я понял, а вот как ты расправишься с Никой?
   - Это мое дело, - отрезала Дан. - Говорю, есть способ, значит, есть способ. Баста. Ты, главное, делай свое дело, а там...
   Неожиданно где-то в темноте скрипнуло, и в ту же секунду до слуха заговорщиков донесся чуть приглушенный рык.
   - Гос-по-ди , - Ольга поднялась во весь рост, одеяло под ее ногами, казалось предательски скользким, а довольно узкая ночная рубашка, в случае, необходимости драться ногами, никак не соответствовала этой цели. Она замерла, прижимаясь спиной к стене и слушая тишину.
   Эраст стоял на коленях, упираясь руками в мягкую поверхность самодельного лежака, ожидая немедленного нападения, и лихорадочно соображая, успеет ли дотянуться до
   Рычание вдруг повторилось неожиданно близко, Эрасту показалось, что он уловил горячее дыхание хищника.
   В следующее мгновение они с Ольгой одновременно различили в темноте неясную фигуру и Эраст, с быстротой человека, оказавшегося в отчаяннейшем положении, метнулся к столу и схватил... О ужас! Пластмассовую бутылку из-под минералки. (Колян воспользовавшись переполохом, по поводу похищения и оживления Ники, сдал всю имеющуюся в подсобке посуду). Тут же зверь ринулся на агента и, свалив его на пол, сдавил зубами шею.
   Воспользовавшись сварой, Ольга ловко перепрыгнула через барахтающиеся на полу тела и поспешила к выходу. В этот момент Эраст напряг мышцы, и саданул нападавшего ногой в пах. Обиженный хищник взвизгнув развернулся, упав на все четыре лапы и сочтя Ольгу то ли еще одним противником, то ли более лакомым кусочком, бросился на нее. Дан, схватилась было за ручку двери, но та сломалась у нее в руках. Мощный толчок в спину припечатал ее к двери. Она ловко вывернулась, прыгнув в сторону и больно ободрав себе руку о стоящий тут же ящик.
   Зверь сделал новый бросок, и снова Дан ушла, проскочив под самым его брюхом и чуть не поломав себе ноги о стоящий тут же стул. Великолепный боец - она прекрасно осознавала, что ни разу не видела эту комнату при нормальном освещении и теперь была вынуждена проверять наличие твердых предметов и углов своими боками.
   Воспользовавшись передышкой, Эраст в панике шарил по стене, стремясь добраться до выключателя, по дороге чуть было, не поломав себе обе ноги о брошенный Ольгой стул.
   Сделав неловкий выпад, женщина застряла, наконец, в тупике между ящиками и стеной, хищник издал громоподобный рык, глаза его сверкали. В следующее мгновение лицо Ольги обожгло его горячее дыхание.
   - Нет! Только не это! Не хочу! - взвыла она и собрав силы оставила тело Вероники, растворившись в чернилах ночи.
   Освобожденная из-под чужой воли Ника быстро захлопала глазами, недоумевая со сна, как получилось, что она не в постели, мало того - босая и загнанная в узкое гробообразное пространство, как вдруг, хищник, отнесенный было в сторону волной, вызванной стремительным бегством Дан, снова кинулся на свою жертву. Но тут вспыхнул свет.
   - Артур! - вскрикнула Вероника, и чуть было не бросилась в объятья человеко-зверя. Эраст застыл у стены со стулом в руках, готовый в любой момент принять последний бой. Артур вздрогнул, его ноздри торопливо задергались, он с шумом втягивал воздух, не предпринимая попыток нападения, и в тоже время, продолжая буравить Нику напряженным, но уже не злобным взглядом.
   - ... Артур, милый, что с тобой? Ты болен? Как ты изменился, дорогой мой, - нежно зашептала Ника. Сама мысль о том, что этот такой красивый, такой любимый, замечательный мужчина, способен убить ее, казалась верхом абсурда. - Артур...
   Тело его вдруг словно обмякло, глаза чуть потеплели, и Артур Лацис опустил голову, все еще тяжело дыша, он стоял так еле заметно вздрагивая, как будто прислушиваясь к далекому рокоту волн.
   -... Артур, - Ника дотронулась до лица любимого, по комнате разлилось довольное урчание. Она отвела со лба налипшую светлую прядь и, приглаживая волосы возлюбленного, нежно продолжала нашептывать разные сладкие словечки, называя его то котиком, то лапочкой, то мурлыкой, Барсиком, пушечкой, кисонькой...
   От всех этих сюсюканий, у Эраста (которого давно никто не гладил), разболелась голова почище, чем от Ольгиных заговоров, и от вторжения хищника.
   "Странное дело - зачем только Альфреду понадобилось создавать этого кота-людоеда?" - недоумевал он, на всякий случай, открывая, не замеченной в темноте стамеской, дверь, на случай вынужденного отступления, и все еще не расставаясь со стулом.
   - Слушай Ника, нечего обниматься по углам, выбирайся, если можешь, и волоки своего Тарзана, - Эраст предусмотрительно отошел вглубь комнаты, похожей на кишку и изрядно заставленной, так что бывший агент диву давался, как это он не сломал тут себе что-нибудь.
   Не понимая, известно ли Нике о его предательстве, и сговоре с Дан, он не знал, куда глаза девать.
  
   ГЛАВА 25
   Озверельцы

Мир мой грешный

Нежный, нежный

Снежный, лепестково-вешний

- белый мир моих стихов...

  
   В эту ночь в санатории никто не спал. Разбуженные непривычным рыком, завыванием и шорохами, персонал, большей частью сосредоточился на заднем дворе и у подземного хода, стремясь покинуть проклятое место. Некоторые спешили закрыться на ключ в подсобках и кабинетах. Паника увеличилась с появлением одного из "Крестных сыновей", хромавшим теперь поочередно то на правую, то, за брата, на левую ноги, постоянно скулящего и стучащего зубами, да так громко, что его даже хотели выбросить на съедение разъяренным хищникам.
   Естественно, что подобная инъекция не была прописана ни одному из наблюдаемых экземпляров, и ни в каких журналах не значилась. Оставалось единственное, разумное объяснение, что зоопарк из санатория сделал именно провинившийся ранее и прилично наказанный за это, главный врач Альфред Петрович. Разумеется, выходом из положения было бы попросить Альфреда ввести, хотя бы части отловленных бестий, противоядие, но сам он, по приказу начальства, уже несколько часов как валялся в комнате номер тринадцать, в состоянии полугодовалого младенца, отчего был естественно нетрудоспособен. А единственный химик-фармацевт, то есть внезапно и вероятнее всего трагически исчезнувший близнец, не подавал пока признаков жизни. Его брат мог теперь только плакать и хромать.
   Создания Альфреда Петровича весело развлекались на лужайке у дома, прыгали по лестницам главного корпуса санатория или мирно охотились в зарослях парка.
   Аварийно включенный рассвет застал идиллическую картинку из жизни стаи. Повсюду рыхлыми, белым хлопьями лежали пух и вата из санаторских подушек. Разбросанные то тут, то там кости говорили о недавнем пиршинстве. Тихо урчала в полусне, совсем юная девушка, прибывшая по контракту только вчера. Около нее, со свежими боевыми отметинами на смуглом теле, возлежал молодой человек - смелый и сильный лев, король стаи, и нежный новобрачный, только что отстоявший у посягнувшего на его территорию соперника, свой высокий титул и юную соблазнительную львицу.
   Неожиданно то один, то другой член стаи начали прислушиваться, то и дело, дергая головой и нервно порыкивая.
   "Чужак, чужак..." Неслось в легком утреннем воздухе. Пух из разорванных подушек летал, как безвременный снег. Наконец, тело юной львицы напряглось, ее тонкие ноздри нервно задвигались.
   - Чужак, чужаки... - говорила ее поза. Только молодой царь не видел никого и ничего, кроме своей обожаемой возлюбленной. Но вот отдаленный и почти неразличимый шорох как далекий гром, как рыцарский вызов всколыхнул царственный его покой. Подчиняясь повелению не менее верному, чем собственная смерть, молодой лев, встал, устремив взор на зеленую переплетенную белым вьюнком арку, откуда в тоже мгновение показались трое.
   Ника вздрогнула, но отступать было поздно, поэтому она только сильнее сцепила пальцы на шарфе намотанном на шее Артура, как ошейник. Эраст попятился, сжимая в руках ножку табуретки. Озверельцы опасливо и одновременно с тем задиристо посматривали в сторону Артура, явно признавая силу вновь объявившегося самца. Молодая львица, в этот момент совершенно забыв своего юного супруга, смотрела, не мигая в светлые глаза вновь прибывшего. Блестящие фенечки на ее руках вздрагивали, как змейки в утреннем солнце.
   - Я попробую пробудить их всех сразу, - сквозь зубы прошипела Ника, когда стая в каком-то немыслимом порыве вдруг подалась вперед.
   Эраст закрыл собой Нику, когда первая озверелица подойдя к Артуру и, обнюхав его, с урчанием повалилась у его ног, вскоре те же движения повторили и остальные хищники, неожиданно для Ники и Эраста отказавшись от священного права на бой.
   ГЛАВА 26
   Звезда магов

Полно.

Ничто мне не нужно на свете.

Все я имела.

Неси меня ветер!

   - Спасены, - выдохнул Эраст, оседая на траву. - Ты понимаешь, ты понимаешь, что это значит? Они... ну, фармацевты хреновы, что-то там такое напутали и теперь сидят по щелям, зато нам полная свобода, только неясно насколько этот зоосад у них рассчитан, - он с симпатией оглядел порыкивающее собрание. - Только ты Артурчика своего, при себе держи. Прорвемся.
   Ника с нежностью и одновременно с гнетущей ее тревогой посмотрела на Артура и поправила сползший на бок самодельный ошейник.
   - Жаль, не знаем, как их расколдовать.
   Рядом двое озверельцев тянули в разные стороны копченую баранью ногу.
   - Расколдовать?! - не поверил Эраст. - Это, чтоб налетели жлобы в белых халатах и всех повязали? Да в этом же наше спасение! Я думаю надо, пока не поздно, забраться в архив и вытащить оттуда документы. А то день быстро пройдет, - он оценивающе посмотрел на Нику, нежно обнимающую блаженно мурлыкающего Артура. - Может, в полночь они снова станут сами собой, и лафа окончится.
   "И не только лафа", - вспомнила Вероника предсказание апостола, если верить которому, закончиться должна была ее собственная жизнь!..
   - Пошли, - она неохотно разлепила руки и встала, почувствовав перемену в ее настроении, Артур тоже поднялся, на всякий случай, злобно поглядывая на эксагента.
   Втроем они миновали полянку и вошли в словно специально по такому случаю распахнутые двери главного корпуса. Молчаливый эскорт озверельцев остался караулить у крыльца.
   - Кабинет Альфреда, - шепнул Эраст и подтолкнул спутницу в давно ей изученном направлении. Ника молчала, прислушиваясь к новым звукам санатория.
   - Думаю, что большинство обслуги сбежало через запасные выходы, - нервно комментировал Эраст.
   - Дай-то бог, - постояв с пол минуты перед знакомой дверью, Вероника повернула ручку. В этот же момент из образовавшейся щелки, с чуть различимым свистом вылетела игла и, блеснув около ее бедра, ужалила стоящего в шаге Артура. Раздался короткий взвизг, и тут же человеко-зверь, с внезапно остекленевшими глазами, рухнул на пол.
   На какое-то время настала мертвая тишина, словно кто-то невидимый накрыл санаторий меховым мешком. Потом Ника различила тяжелые толчки собственного сердца и, наконец, раздирающий душу крик. Слезы текли и текли по ее щекам. Она затыкала уши, не осознавая, что кричала она сама. Эраст обнял ее, до хруста сжал в объятиях, и держал так до тех пор, пока тело танцовщицы не обмякло. Лишь изредка всхлипывая, она зависла так, готовая в любой момент распахнуть, обретенные недавно крылья и воспарить за тихой душой Артура в рай, где есть место и для бедного танцора, и для звериного царя.
   - Он жив! - раздалось над головой Ники, и в тот же момент агент разжал руки и склонившись над Артуром, потрогал пульс, - снотворное, - безошибочно определил он. - Люди здесь дорого стоят, чтобы ими вот так кидаться.
   Вероника вздохнула и осела на пол рядом с Артуром. Крылатая душа ее уже почуяла свободу, и теперь стучала и билась, как пойманная птица.
   - Вставай, - торопил ее окончательно освоившийся с ролью командира Эраст. - Нам еще надо разобрать архив. Где он хранится, я знаю, - как безвольную куклу, он поднял Нику и все еще изображая из себя старшего, оправил ее платье.
   - Зачем разбирать? В огонь его и баста, - она чувствовала слабость, а в голове неизвестно откуда начали появляться стихи:

Танцевало лето в желтом хитоне

Белорукое, легкое, как память о боге.

Танцевало лето на исходе года

в глазах кошки, в камине пылающем.

   -... Зачем разбирать архив? - повторила она в лицо, вдруг словно застывшему, Эрасту.
   - Ну... всякое может быть... - он торопливо отвернулся и бегло осмотрев дверной проем, вошел в кабинет. - Скажем кто-то, ну над кем больше всего трудились, получил "Звезду магов". Это метка такая. То есть, все идет честь по чести, как у людей, потом его выпускают либо с деньгами, как бы премия, либо и вовсе все пребывание в санатории из памяти стирают. Месяц, два, может несколько лет, им вроде как не интересуются, а потом, бац! Условный знак. И он уже не он, а террорист, маньяк-убийца, или вот - лев...
   Шепча ласковые, нежные слова и обещая в самом скором времени добраться до дома, Ника волоком перетащила Артура через порог, уложив его прямо у стены, подняла, наконец, глаза на притихшего Эраста.
   - А ты что не знаешь, у кого эта звезда? - выдохнула она, расчесывая пальцами взлохмаченные волосы Артура, все еще не в силах оторваться от него и невольно прислушиваясь к ровному дыханию спящего.
   - Не знаю, но хочу узнать, - Эраст подошел к "Моцарту" и жестом профессионального фокусника извлек, как показалось Нике из пустоты целую стопку обыкновенных медицинских карточек. - Это старый трюк, но безотказный, - пояснил он, вертя в руках первую. - Я подумал, что если уж отпускать народ, то неплохо бы знать, кого мы отпускаем и чем это нам в случае чего грозит. Ты думаешь, почему бы я так сопротивлялся - не забирайся они настолько глубоко?
   - Значит, у любого может оказаться... - Ника прижалась губами к загорелому лицу Артура и застыла так, на несколько секунд, надломленная, усталая, состарившаяся. - У любого... и тогда придется... - мысли были тяжелы, почти не переносимы в своей остроте и пронзительности. Да, когда-то Ника спокойно сосуществовала с мыслью о смерти, теперь она не могла думать об этом иначе, чем о чем-то неизмеримо далеком, существующем где-то параллельно ей самой, когда-то она желала прихода гостьи, но смерти только для себя, а не для кого-то другого, тем более не для Артура! Возможно, были секунды, когда она теоретически могла пожелать неприятностей заславшему ее сюда агенту, но только не теперь, когда Эраст из рядового Дон Жуанчика превратился в сильного и готового на все мужчину. Мужчину, который нравился ей. Перед ее глазами поплыла вереница образов - пациенты санатория, такие же, как она загнанные сюда и вот теперь ничего не ведавшие о, быть может, заложенных в них смертельных зарядах. Когда тебе вдруг приходится вновь и вновь отстаивать свою жизнь, невольно начинаешь сознавать ей цену...
   "Кого-то придется убить". Холодно призналась себе Ника и подошла к Эрасту.
   Все еще внутренне содрогаясь, но, стараясь держать себя в руках, она следила какое-то время за тем, как бывший агент перелистывал исписанные закорючками страницы, пытаясь угадать, как именно должна выглядеть злополучная звезда.
   - Чисто, - наконец вздохнул с облегчением он. - Слава богу. А то я уже подумал...
   - Кто это? - Ника напряженно вглядывалась в лицо Эраста, силясь разгадать в нем имя счастливца.
   - Новенькая девушка. Только вчера прибыла. Помнишь на лужайке среди озверельцев? Очень хороший экземпляр, - ляпнул Эраст тут же ни к селу, ни к городу, сконфуженно затих.
   - Ладно, - махнула рукой Ника, - проехали, - ей хотелось только одного - покончить со всей этой неизвестностью и выбраться отсюда. - Знаешь, как искать эти самые звезды? Раз уж придется кого-нибудь засальерить - пусть уж он или она все еще будут находиться в чудесном сне, - Эраст утвердительно кивнул и сунул Нике карточку, на обложке вместо имени и фамилии красовались несколько шестизначных цифр. Ника вопросительно посмотрела на Эраста.
   - Шифр, - авторитетно пояснил тот. И поспешно добавил. - Я его не знаю. То есть одна строчка стоимость объекта, другая энергетическая ценность и все в таком духе. Впрочем, в тексте все есть, только искать долго. Один Альфред и мог в этом разобраться, да где он теперь?
   Вероника с сомнением поглядела на сравнительно толстенькие карточки.
   -... Я думаю, Альфредик того... либо коньки отбросил, либо "маску" напялил, - продолжал делиться своими догадками Эраст, - а то с чего бы нормальному человеку такой зоосад, себе на голову, устраивать? Не иначе, начальство за жабры схватило.
   - Но без системы, без ключа мы просто не успеем все это перелопатить, - Ника с отчаянием вцепилась в уже расшифрованную карточку. - Ну, посмотри хотя бы, если одна цифра цена - то может, ты запомнил, сколько за кого? а?
   - Вообще-то я работал за определенный процент, - неохотно процедил Эраст, - но можно попробовать. - Вот это цена! - бегло пробежавшись по строчкам, воскликнул он.
   - А остальные? - Не унималась Ника.
   - Остальные?.. - бывший агент задумался, пощипывая себя за щеку. - Помню единица, это либо мужчина...
   - Либо женщина, - съехидничала Ника, - умнее ничего придумать не мог?!
   - Ну, как хочешь! Я же стараюсь, - он сгреб половину карточек и расположил их на столе Альфреда. Ника пожала плечами, и устроившись на полу возле "Моцарта", принялась за чтение. Вообще-то цифры были только на обложке и на полях, весь же остальной текст был писан корявейшим почерком медсестры. Или если говорить точнее, Альфреда, завитушки которого Веронике уже посчастливилось как-то лицезреть, в этом самом кабинете. Первые же строки повергшие ее в недоумение были выдержкой из поваренной книги, причем дореволюционного издания, потому содержали в себе множество ять и твердых знаков, что в сочетании с безобразнейшим начертанием строк расшифровывалось, как китайская головоломка. Неожиданно на помощь пришел Эраст, бесшумно склонившийся над покрасневшей от натуги Никой. С видом мэтра, он перевернул несколько страниц Альфредовой галиматьи и ткнул пальцем туда, где чуть-чуть менялся почерк и отсутствовали твердые знаки, что сразу значительно облегчило чтение, однако содержание по-прежнему никаким образом не относилось к делу. Через четверть часа Ника уже могла читать лекции о приготовлении бараньей ноги с хреном. Эраст за столом Альфреда то и дело поеживался и делал движение горлом. Оторвавшись от своих деликатесов и подойдя к углубившемуся в чтение агенту, Ника обнаружила главу из де Сада "100 дней содома" и пожав плечами, да шепнув несколько добрых слов спящему Артуру, вновь уселась за чтение.
   "Звезды, звезды... да где же они, наконец? - лихорадочно соображала она. - Чтоб им пусто было этим звездам". Она перевернула страницу, и только тут обнаружила тонкую строчку, написанную не шариковой ручкой, а черными чернилами, как раз такими, какими заполнялась ее собственная карточка. Не смея до конца поверить в свою удачу, она взяла следующий довольно-таки толстый фолиант, и вскоре обнаружила черные строчки. Сомнения не было - нужные тексты в карточках располагались произвольно, для этой цели Альфред мог перевернуть несколько страниц, заполнив затем пустое место любой абракадаброй, способ же нахождения более свежей информации заключался лишь в запоминании каким цветом пользовался доктор на этой неделе. Мало этого, почерк, рассчитанный на галиматью был более размашистым и тут Альфред работал, чуть ли не маркером. Поделившись догадкой с насилу оторвавшимся от своего чтива, Эрастом, Ника вдруг обнаружила на полях написанное столбиком, точно кто-то хотел пересчитать между собой буквы имени.
   - "Андрей Юрьевич Усов", - прочла она вслух:
   - Темноволосый юноша, - пояснил Эраст. - Так себе - ничего особенного - флейтист из перехода на Невский проспект. Вот уж никто бы не заплакал, окажись у него звезда...
   - Заткнись - накличешь, - прошипела Ника, ей вовсе не хотелось, чтобы этот мальчик получил смертельное клеймо. Ниже, исписанный фломастером, разливался текст о море. Ника чуть не закричала, когда внезапно жирная синяя линия сменилась тонкой черной:
   "Во внутреннем море, названным так же водами невинных, ввиду усиленной концентрации морских солей не водятся, и ни когда даже случайно не заплывут, осторожные морские звезды. Время тишины".
   -... Слава богу, спасен! - она стерла, выступивший при слове звезда, пот и посмотрев на неподвижного Артура, подумала, - вот дура-то и чему это я радуюсь. Какое мне, в сущности, дело, до этого...
   - Ида Яковлевна Годштейн. Она же Лариса Николаевна. Чиста, как стеклышко, - устало потянулся Эраст. - Сейчас бы кофе. - Кстати - звезда может быть только в одной карточке. Это правило. Так что... - он встал, разминая затекшие члены.
   - Так или иначе - тебе-то все едино подобные звезды не светят.
   - Ты права, - Эраст подошел к окну, любуясь играми озверельцев. - Но чертовски не хочется, чтобы кто-то из этих красавцев спустя пять, шесть лет ни с того ни с сего схватил меня за задницу.
   Ника погрузилась в чтение, где во всей красе описывалось собрание рыцарей Круглого стола, во главе с доблестным королем Артуром.
   - Артур! - при этом волшебном имени у бедной танцовщицы зашло дыхание, строчки предательски заскакали перед ее глазами, и в воздухе засияли огоньки.
   "Только не он! Только не он". Билось в мозгу. Ника закрыла и тут же широко открыла глаза, как бы опасаясь, что чудом выплывший текст исчезнет, блеснув напоследок золотом доспехов древних воинов.
   Непослушными пальцами она перевернула страницу, и закричала от ужаса заметив в правом верхнем углу перечеркнутую двойным крестом пятиконечную звезду.
   - Все хорошо! Все очень даже хорошо, - зашептал у самого уха Эраст, обнимая плачущую Нику за плечи и порывисто целуя в виски и шею. - Звезда не семи, а пятиконечная - это обманка - причем она еще и перечеркнута. Значит, все путем, он свободен, не плач!
   Ника повернулась к Эрасту и разрыдалась как маленькая.
   -... Ладно, ладно. Дальше я сам. Посиди чуть-чуть, - он бережно поднял, ставшую почти невесомой от переживаний танцовщицу с пола и, уложив рядом с Артуром, вновь принялся за работу.
   Ника гладила длинные, и сейчас больше напоминающие нечесаную гриву, волосы милого. В голове ее роились десятки картинок, она припоминала одно за другим постигшие ее и Артура превращения, смакуя, как она увяжет их в один мощный спектакль, миссию финансировать, который можно будет поручить хоронящимся теперь по углам хозяевам всего этого безобразия. Она с нежностью посмотрела на листавшего очередную карточку Эраста, и подумала, что он будет рад выколотить эти деньги. Когда тот неожиданно оторвался от чтения и посмотрел прямо ей в глаза.
   - Звезда? - одними губами произнесла она и похолодела, словно все снующие по дому сквозняки, вдруг одолели ее в одночасье.
   - Не совсем... То есть не звезда, а... Альфред. Представляешь?! А я то думаю, почему его-то не видно. И почерк не тот. Черт знает что! - Эраст презрительно отбросил в сторону тоненькую карточку. Я бы на его месте повесился!.. - бывший агент положил ноги на стол.
   - Ищи, ищи. За окном уже темнеет, - торопила его Вероника. - Кстати, ты не допускаешь мысли, что тоже мог быть уколотым - ну хоть разик, и забыл об этом?
   - Я?! - от таких слов Эраст, вдруг весь скукожился, и снова уткнулся в тексты. - А ты и вправду думаешь... - спросил он через какое-то время... убить?..
   - Не знаю. - Нике вдруг стало жалко Эраста, но ничего уже нельзя было изменить - вылетевшее слово, оно и есть вылетевшее слово. С чувством вины она вернулась к "Моцарту" и взяла следующую карточку и погрузилась в чтение:
   Откуда-то с улицы доносился шум мотора и звуки поспешно удаляющихся шагов.
   - Крысы бегут...Бегут крысы... - Безучастно произнесла внутри себя Вероника, откинув назад волосы и вдруг вновь встретившись глазами с Эрастом. Какое-то время они оба молчали.
   - Я все хотел спросить тебя - почему ты тогда... ну, пыталась покончить с собой?
   Ника не ответила, продолжая спокойно смотреть на агента.
   -... Я тебе не говорил - ты меня тогда здорово напугала, хотя я с этой работой чего только не навидался... И Альфред сказал, что ничего на тебя не действует... Никакое зло к тебе не прилипает... Ты такая сильная. Такая сильная - как луч чистая. Такая... Ты самая лучшая здесь. Правда. Я тебя очень...
   - Что там? - Ника кивнула в сторону карточки. - Что там написано?
   - "Величием и гордо-спокойным сознанием власти и могущества дышит мужественное лицо Зевса. У трона его богиня мира Эйрена и постоянная спутница Зевса, крылатая богиня победы Ника".
   "Ни головы, ни рук - одни крылья. Одни крылья!.." Припомнила она.
   - А звезда? - Ника встала, тело ее в этот момент вдруг показалось ей самой совершенно невесомым, а за спиной словно распустился тяготивший ее до этой минуты бутон прекрасных крыльев.
   - Вот... - Эраст перевернул страницу, и перед глазами избранницы засияла золотыми и серебряными огнями волшебная семиконечная звезда.
   - Красиво!.. - Ника вырвала из тетради страницу, все еще продолжая любоваться звездой магов.
   - Может, все еще обойдется?.. - Эраст встал у нее за спиной, почему-то не решаясь дотронуться до ставшими вдруг такими хрупкими, плеч, этого, уже не принадлежавшего земле создания.
   - Обещай, что ты вывезешь отсюда Артура и остальных? - почти безразлично шепнула Ника, подойдя к каталке и сорвав покрывающую ее простынь, она побросала в нее, как в мешок, ставшие вдруг не нужными карточки.
   Наблюдая из окна, Эраст видел, как Ника запалила костерок. Голодные и уже начавшие вечернюю охоту озверельцы, провожали ее на расстоянии, не смея навязывать свое общество. Кое-кто из одичалых пациентов начал уже подниматься на ноги, постепенно в их, не смолкающий с самого утра рык, начали добавляться слова и целые фразы. Чары теряли свою силу, освобождая место другой, более сильной магии. Ее чувствовали уже все.
   Так и не проснувшийся Артур, был заботливо уложен в брошенный улепетывающим персоналом автобус, туда же едва-едва, сбросив звериные личины, были отправлены и остальные пациенты.
   За все это время Ника и Эраст не сказали друг другу ни одного слова. На прощание она лишь слегка коснулась губами щеки Эраста и не оборачиваясь, вернулась в санаторий.
   Вероника вздохнула, набирая в легкие как можно больше воздуха, радуясь ее приближению колокольчики "Моцарта" заиграли чудесную музыку.
   - Господи! Прости меня! Возьми меня такой, как я есть! Прошу тебя... - прошептала Ника. С этими словами она поднялась в воздух, и легко полетела по белой комнате, привыкая к свободе и лету. Ее крылья быстро набирали силу.
   Наконец она подлетела, к молчавшему до сей минуты "Сальери" и, щелкнув потайной пружиной, выпустила из зеркального ящика поток карточек. - Бом! Бом!... - запел свой фальшивый реквием по ушедшим в безвременье "Сальери". Бумажный поток заполнил собой комнату и вырвавшись на свободу, затоплял теперь коридоры и комнаты санатория. За дверью номер тринадцать сдавленно пискнул младенец, и все стихло.
   Ника, расправив крылья летела и летела по черному небу, влекомая манящим ее и радостным светом звезд.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"