Это было просто утро. Я проснулась оттого, что над изголовьем моей кровати завис на нитке паутины черный паук. От неожиданности и знакомого всем чувства брезгливого страха я замерла на месте, не в силах отвести глаз от растопыренных мохнатых лапок. Казалось, он меня тщательно изучает прежде, чем...
В приоткрытую форточку рванул прохладный утренний сквозняк. Паутинка качнулась надо мной, повергая в ужас. Паук был почти готов, осталось только прицелиться. Я медленно отодвинулась и вскочила с кровати. Черт! Липкий неприятный страх окутал меня от волос до кончиков мыслей. Меня сильно передернуло, захотелось завыть- заскулить. Прикрыв глаза, я выдохнула, что бы успокоиться, а когда открыла, увидела, что паука нет. И след простыл, только одинокая еле заметная паутинка все еще витала на сквозняке над моей кроватью.
Вот черт! Сегодня точно не смогу ночевать дома.
А утро было все же приятным. Солнце уже давно встало, флиртуя с листьями на деревьях и белыми занавесками окон. Я хмыкнула бы в тот момент, если бы знала, что это мое последнее утро.
Из-за этого паука я проснулась на тридцать минут раньше. И естественно уже никакой речи не могло идти о продолжении сладкой дремы. Ладно, в любом случае, будет больше времени на то, что бы тщательно собраться. Мне его всегда не хватает. Обычно я тяну до последнего с пробуждением, по нескольку раз переключая будильник.
О том, что ждет на работе, я старалась не думать, как если бы собиралась на прогулку, занимая себя музыкой, аффирмациями и прочей ерундой, которой пыталась поднять себе настроение и убедить самое себя, что жизнь моя замечательная, работа приносит удовольствие и деньги, и все, что ни делается - делается к лучшему. Честно, ни фига это не помогало. И с некоторых пор, что бы окончательно не свихнуться, я стала жить на автомате.
Из зеркала в ванной на меня посмотрела моя совесть. Но у меня не было желания выслушивать ее идиотские бредни. Лучше успеть выпить чашку чая с конфетой.
Лето было холодным, несмотря на солнце. Ветер не переставал обдувать наш городок со всех сторон света. Но даже, когда он дул с Юга, он был пронизывающе-холодным для июля. Я накинула плащ, еще раз прочитала аффирмацию, вынырнула в мир и понеслось.
Музыка в ушах звучала, как на заказ. Машины пролетали мимо, люди пробегали в никуда, в витринах магазинов от отчаяния колотили бесплотными руками наши отражения. А мы летели по делам, не обращая внимания ни на что.
Здание офиса, где я работала, находилось всего в нескольких кварталах от моей конуры. Когда утро не проливало на город тонны воды из грозовых туч, я ходила пешком. Ну, во-первых, это полезно, а во-вторых, почему-то мне казалось, что я так оттягиваю неизбежный момент входа в офис и прыжка в омут нудных обязанностей. На бегу я покупала кружку кофе. Даже сегодня, не смотря на то, что уже успела выпить чай, я по привычке купила "три в одном". Дешевый и мутный. А куда деваться?
Я прислушивалась к звукам: удобные туфли цокали по асфальту, разговоры по сотовым и между собой, шелест листвы над головой, чей-то смех вдалеке, скрип тормозов, сигнал светофора для слепых.
Я остановилась на перекрестке. Что-то привлекло мое внимание. Или отвлекло его. Ветер взметнул мои рыжие волосы, где-то взвыла сирена скорой помощи. Я шагнула, оборачиваясь на дорогу, поздно понимая, что зеленый уже не горит, а летящая на меня машина не успеет затормозить, впрочем, как и я отскочить на обочину.
Мне опять померещился паук. Глупо, но где-то там на его черном тельце, которое я могла раздавить одной ногой, я увидела ухмылку. Очень нехорошую ухмылку. Музыка в ушах замолкла. Завизжали пискляво тормоза. Все как замерло, и меня откинуло в сторону.
Удар головой об асфальт вернул к реальности. Тело мгновенно взвыло от боли. Но я уже понимала, что боль эта не смертельна. Я живая. Так, только царапины, да ушибы. А вот тот молодой мальчишка, что прыгнул, что бы спасти меня, лежал, не шевелясь. Его глаза смотрели в небо. Лицо не выражало никаких эмоций. В руке он сжимал клочок бумаги.
До меня стали доходить возгласы прохожих. Из машины вылетел водитель. Кажется, я убила человека. Перед глазами поплыли круги, и я отключилась.
В чувство меня привел резкий запах нашатыря. Уставшая врач скорой помощи обратилась не ко мне: "Так, эта в порядке, но все же надо отвести к нам, осмотреть на всякий случай". Я хотела спросить, как себя чувствует мальчик, но язык заплетался. Врач на этот раз уже посмотрела на меня: "Девочка, он в тяжелом состоянии. Говорят, что благодаря тебе".
От ее взгляда мне стало плохо. Не было в нем ни сожаления, не скакали в нем слова из клятвы Гиппократа, даже осуждения не было, не смотря на эти слова. Ее обесцвеченные волосы соломой торчали из-под белого колпака, морщинки вокруг губ скорбно дрожали, когда она говорила. Уставшие глаза выражали только одно: "Какого черта вы мне на пересменку попались! До конца работы оставалось каких-нибудь пол часа!"
Музыка тяжелыми аккордами продолжала звучать, хотя я знала, что наушников в ушах уже нет. Ритмичные, резкие они как смычок прыгали в голове, отбивая доли секунд. Голова гудела. Ну вот, я теперь точно опоздаю на работу и мне вывешают такой выговор, что не отмахаешься.
В больницу нас провезли по отдающимся болью в теле кочкам. Я думала про того мальчика. Я видела его всего на какой-то миг, но лицо его четко отпечаталось в моей памяти. Молодое и одухотворенное, в глазах явно горела цель. Он напомнил мне мальчишек из советских фильмов. Герои мальчишек были сильными, интеллект отражен на лице, участие, доброта.
Врач сказала, что ему очень плохо. Он принял весь удар от машины, оттолкнув меня на обочину.
По коридору больницы меня прокатили на носилках мимо этого мальчишки. Он смотрел на меня. Опять всего лишь краткий миг, но зеленые глаза проникли в самое сердце: "Не вини себя!" Или мне просто так хотелось, что бы он так думал. Чтобы снять с себя этот груз вины, чтобы я могла сказать людям, что он меня простил, глупую дуру, так легкомысленно относящуюся к своей жизни.
Он смотрел на меня. Санитар подкатил меня ближе к мальчику. Он слабо улыбнулся и сунул мне клочок бумаги, что был у него в руке. "Господи, прости меня!" - пронеслось в голове. Мальчишка еще раз улыбнулся и, наверное, потерял сознание.
Меня осмотрели, сняли флюорографию черепа. Я пожаловалась на зрение, которое мне тут же проверили. Сказали, что восстановится. И отправили домой на больничный, сказали, что бы из дома пару дней не выходила. Я спросила врача про мальчика, но мне ничего не ответили. Даже имени не сказали, только рявкнули: "Иди уж, без тебя разберемся!".
Я вышла из здания больницы. Порванные чулки на кровавых коленках, забинтованная голова, я натянула очки, чтобы не видно был огромного синяка. Но какое это, собственно говоря, уже имеет значение.
В руке клочок бумаги. Тот клочок, что он мне отдал. Я его развернула. Обыкновенный лист, в клеточку, мятый, исписанный неровным корявым почерком.
Сашенька, дорогой,
Я все же уезжаю. Ты прости, я наговорила тебе черте что тогда. Все это неправда. Мне сначала казалось, что если я тебе совру, скажу, что люблю другого, то так нам легче будет расстаться, что ты разозлишься на меня, найдешь себе какую-нибудь красотку, и забудешь. А забыть ты просто обязан. Я болею. Давно болею и меня уже нельзя вылечить. Я умираю. Поэтому родители решили отправить меня в пансионат, где за мной будет соответствующий уход. Ты только не переживай. Это ведь со всеми рано или поздно случается.
Прости меня еще раз. Я просто не хотела, что бы ты видел, как я становлюсь все страшнее с каждым днем. Запомни меня, пожалуйста, молодой и красивой. Все у тебя будет хорошо!
Твоя Аленка.
2
У меня ком стал в горле. Я вбежала назад в холл больницы.
- Девушка, со мной привезли молодого человека около часа назад, - обратилась я в справочную. - Как я могу узнать, что с ним, как он себя чувствует?
Жуя жевательную резинку, та самая медсестра в справочной ответила.
- А вы кем ему приходитесь? Какая у вас степень родства?
- Никакая. - Растерялась я.
- Так вот, девушка, - продолжала жевать она, - Посторонним людям мы о пациентах информацию не выдаем.
Я опешила.
- Ну, скажите хотя бы, как его фамилия. Я имя знаю, а вот фамилию...
- Девушка, - перебила она меня так громко, что все в холле это слышали. - Я, что непонятно объясняю? Мы посторонним не выдаем информацию о пациентах.
- Да он жизнь мне спас! - повысила я голос в ответ, от чего голова закружилась.
- Вот тогда и берегите ее в следующий раз, а не зазевывайтесь перед движущимся транспортом. - Ответила она и отвернулась.
Я села на расшатанную лавку на улице. Ветер развивал плащ, растрепывал запутавшиеся волосы. Солнце светило задорно и весело. И все это никак не клеилось у меня в голове с мальчишкой, который спешил, наверняка, увидеться со своей девушкой пока она не уехала, не ушла навсегда.
Боже, что же я наторила. Слезы капнули на царапины на ладонях. От чего те еще больше защипали. Из-за меня эта пара становится, как Ромео и Джульетта. Надо что-то делать!
Я встала и опять направилась в больницу. Если надо будет, я прорвусь в операционную. Я должна найти эту Алену. Они друг для друга сейчас будут лучшим лекарством.
На этот раз я прошла не мимо справочной, а по коридору, где меня осматривали. Грязно-зеленая краска нисколько не успокаивала, как на то надеялись психологи, изуродовав всю больницу этой гадостью. Деревянные двери, ручки производства СССР, обшарпанные кресла в коридорах, на которых ожидали пациенты. Все это проносилось мимо меня.
Я бы, наверное, и не узнала врача с обесцвеченными волосами, если бы она сама ко мне не обратилась. Она уже окончательно сдала свою смену, переоделась, и устало брела к выходу.
- Вы что тут до сих пор делаете?
Если ты считаешь свою жизнь бессмысленной, это не значит еще, что у других она так же безнадежна! То ли я ей это сказала, то ли она мне это выкрикнула. Мы смотрели друг другу в глаза, и объединяло нас до жути и тошноты одно - тоска.
В ушах опять заиграла мелодия. Что-то из Земфиры, кажется.
- Скажите, пожалуйста, как там этот мальчик, Саша?
Это, что, мой голос? Такой осипший и жалкий?
- Ему плохо. - Ответила врач.
Неожиданно, она показалась мне сочувствующей. Мелодия окутала нас, отрезая от остального мира.
- Пошли, я провожу тебя. - Предложила она.
Я молча проследовала. Обшарпанные стены, пропитанные болезнями, а местами кричащие о диком отчаянии.
Врач с кем-то разговаривала, что-то спрашивала. Кажется, я даже заходила за ней в какой-то кабинет. Но мелодия отключила меня от реальности. Потом я осталась одна в коридоре, оперевшись об стену. Мимо люди.
- Пошли. - Услышала я ее голос.
Мы вошли в палату. Он лежал на койке. Такой бледный и худой. Но все же сильный и смелый.
- Только недолго! - предупредила врач. - Не стоит его вообще беспокоить.
Я медленно протопала к койке. Куча проводов, издающих самые печальные звуки, аппаратов забивали мальчишку в угол. Я аккуратно взяла его руку. Пальцы холодные цепко уцепились за мои. Он открыл глаза. От неожиданности мое сердце едва не выпрыгнуло.
- Найди ее. - Слабый голос в голове. И парень опять закрыл глаза.
Но я же не знаю ее адреса, вообще ничего не знаю о ней. А ответом мне была моя совесть: "Он тоже не знал твоего адреса, и ничего не знал о тебе". Слезы не вовремя хлынули из глаз. Надо спросить врача, может, при нем паспорт был... или какие-нибудь другие документы...
- Да. Паспорт был. - Ответила она мне. - Но зачем тебе это? Мы уже сообщили его родителям.
Я понеслась по улицам. Все, что у меня было - это маленький клочок бумажки с адресом девушки Алены и ее письмо к Саше.
Коленки, разодранные, опять кровоточили. Но я уже не чувствовала. Ветер так и не прекратился. Начался дождь.
Я поймала такси, когда поняла, что мир-то еще живет. В машине я просто отключилась. Глаза мальчишки отражались в окне такси, витринах, в просветах туч.
Алена уже выходила из подъезда, когда я ее нашла. Просто голос в голове подсказал, что именно эта девушка и есть та Алена, что я должна найти. Я поймала ее за худой локоть. Родители ее начали меня отталкивать. В принципе, я их понимаю, оборванная девушка, с перебинтованной головой, в крови - это не фея с хорошими новостями.
Но я успела передать ей записку, со словами: "Саша в больнице. Адрес на обратной стороне".
Ее отец оттолкнул меня. Я не удержалась на своих устойчивых каблуках и упала. Кажется, я так долго падала, что в падении и смысла не осталось. Но прошел только вдох. Асфальт больно оцарапал ладони. Слезы опять навернулись.
Опять скрип колес...
Я даже не успела повернуть голову, но знала, что и водитель затормозить не успеет...
Это было мое последнее утро...
Но я переродилась. Я переродилась в новом теле для новой жизни в новом рассвете.