Так получилось, что в последние месяцы мне довелось перелопатить множество жизнеописаний известных и самобытных писателей. Это навело на ряд обобщений и подтолкнуло написать историю об одном из них, а точнее о ком-то выдуманном, но обладающем всеми типичными чертами "выдающегося писателя, занимающего особое место в литературе", и охватить этой историей не только жизнь мастера, но ее отражения в последующих жизнеописаниях. Сначала я замахнулся, было, на роман, но, будучи убежденным последователем Антона Павловича, все же отложил эту сулящую немереные барыши затею на потом, а пока ограничился малой формой.
Итак, представим, что в далекой-далекой, а возможно и близкой-близкой, стране жил да был Александр Пискин, или точнее Alexandre Piskin. Он мог быть и русским, и англичанином, и даже французом. В последнем случае его фамилия писалась бы Pisquin , и читалась Пискен с ударением на последний слог. Но это не суть важно. Мог он жить и в Латинской Америке. Точно, пусть Александр Пискин родился и вырос в "одной латиноамериканской стране". Очень удобная штука - эта "одна латиноамериканская страна". Поселили бы нашего героя в России, пришлось бы привязывать его биографию уже не просто к России, а к какой-то конкретной исторической эпохе. С Англией и Францией - то же самое. Дело в том, что для писателя, а тем более для хорошего писателя (а мы условимся, что Александр Пискин как раз таковым и был), так вот, для хорошего писателя всяческие войны, смуты и революции, и прочие достаточно сомнительные для счастья рядовых граждан события как раз являются самым, что ни на есть, первостепенным стимулом. А так уж получилось, что все такого рода явления в таких странах, как Россия, Англия или Франция, нормальному грамотному читателю известны. Поэтому, если мы будем придумывать, что-то абстрактное, то образ выйдет ненатуральным, а конкретизируем - нас обязательно обвинят в поклепах на реальных исторических деятелей, что нам сейчас совершенно не нужно. Иначе мы бы не стали выдумывать какого-то Пискина, а взяли кого-то настоящего.
Можно, конечно, было поселить Александра Пискина в "одну европейскую страну". Но тут опять могут возникнуть недоразумения. Почему, собственно, Пискин. Ни Пискич, ни Пискински, ни Пискеску? А поменяешь суффикс - уже привязка. Да и каждая европейская страна играла в истории Европы достаточно определенную роль. И хотя, на первый взгляд замаскировать "одну страну" в Европе легче, все же Латинская Америка подойдет для этих целей лучше. Ведь как бы не была неповторима история любой латиноамериканской страны, ее влияние на европейскую и общемировую историю все же существенно меньше, чем наоборот.
Итак, давным-давно (не будем уточнять, когда именно) в одной латиноамериканской стране жил да был молодой человек, и звали его Александр Пискин. Жил он не в столице, но в достаточно крупном и известном в пределах своей страны центре. Примерно, как Манчестер или Ливерпуль для Великобритании.
Родился и вырос он в хорошей профессорской семье, окончил школу, потом биологический факультет... Почему биологический? А почему бы и нет? Мы же говорим о конкретном человеке, который вполне мог окончить именно биологический факультет. Точнее назывался он немножко по-другому (все-таки другая страна и другое время), но суть от этого не менялась. Потом аспирантура (тоже, называемая по-другому, но тоже без изменения сути), докторская (или кандидатская) степень и к двадцати восьми годам должность ассистента профессора или даже приват-доцента в том же университете.
Нет, это мы немножко разбежались. Расскажем о мальчике чуть больше. Рос он смышленым, шаловливым и непоседливым. Учился хорошо, но отличником не был. Вместо того чтобы делать уроки, играл с друзьями в футбол и сочинял рассказы. Так. Вот это уже могло предопределить его историю. Но нет. Те рассказы он обычно не записывал, а лишь веселил ими несколько самых близких друзей, а особенно девочку, жившую в доме через дорогу. Хотя одно его школьное сочинение было как-то опубликовано в местной газете.
В четырнадцать лет родители отправили юного отрока (1) доучиваться в элитный столичный интернат, где он ко всему прочему получил неплохие навыки верховой езды, фехтования и даже хождения под парусом. Нет, не из ряда вон выходящие, но вполне сносные. Зачем эти подробности? Да чтобы Вы, дорогой читатель, представили не супермена и не книжного червя, а нормального живого человека, такого же, как мы с вами, но из "одной латиноамериканской страны". Что, в Вашей жизни не было элитного колледжа и яхт-клуба? Бывает. Но, согласитесь, разве из этого следует, что Александр Пискин не имел права это все иметь? Тем более, что если посчитать, чего не было в его жизни, набрался бы большой список. Не ходил он на байдарках по Карелии, не карабкался по горам Кавказа и не покорял никаких восьмитысячников, не посещал аэроклуб и не снимался в кино... Продолжать можно долго, но стоит ли?
Зато помимо верховой езды, фехтования и хождения под парусом Александр продвинулся в эпистолярном жанре (догадайтесь сами относительно адресата), и, в конце концов, получил аттестат зрелости. Вернувшись в родной город, и застав девочку, жившую в доме через дорогу, помолвленной с каким-то лейтенантом, с досады поступил на естественнонаучное отделение университета и с головой отдался ботанике, пока на третьем году обучения не начал посещать один неформальный студенческий кружок. Тут забытая было муза пробудилась с новыми силами. И, несмотря на то, что все друзья по кружку вскоре разочаровались и в искусстве, и в политике, и вообще во всех этих глупостях, у Александра Пискина это приобрело затяжной характер. Ни аспирантура, ни работа на кафедре, ни даже женитьба с последующим рождением сына остановить сию деятельность уже не могли.
Революционером Александр Пискин, положа руку на сердце, не был. Много вы знаете писателей, которые в действительности были революционерами? Были, не спорю. Но мало. И Александр Пискин к ним не относился. Хотя и сочувствовал. Вы знаете хороших (подчеркиваю, хороших) писателей, которые никогда не сочувствовали бы никаким революционерам? Александр Пискин таких не знал. И искренне симпатизировал местным революционерам, особенно христианско-революционному движению "Благая весть". Вы ни разу не слышали об этом движении? Теперь слышали. А на родине Александра Пискина о нем слышали все.
Но вернемся к литературной деятельности нашего героя. Поначалу (да и много позже) Александра Пискина не публиковали, что искренне его удивляло. Немногочисленные друзья и многочисленные знакомые читали произведения Пискина с удовольствием и всегда просили дать почитать что-то новое, но письма в редакции обычно оставались без ответа. Тем же результатом заканчивались и собственноличные походы в издательства. По каким-то странным стеченьям обстоятельств всегда находились причины для отказа.
Если бы наш герой окончил литературный институт или хотя бы филологический факультет, возможно, он догадался бы, что его, вне всякого сомнения, интересные истории были оформлены, мягко говоря, непрофессионально. Но Александр ни литературного института, ни даже филологического факультета не оканчивал, и искренне этого не понимал. А потому все больше мрачнел. К счастью в одной из местных газет ему удалось на протяжении десяти лет пристроить десяток рассказов. Возможно, без этой подпитки муза Пискина приказала бы всем нам, и в первую очередь самому Александру и его любящей и любимой супруге, долго жить. Но, так или иначе, подпитка сия была, и Пискин продолжал творить, всерьез мечтая когда-нибудь оставить ботанику, и жить только литературой.
Первый большой роман Александра Пискина "Алмаз среди эфира" увидел свет, когда маэстро исполнилось тридцать восемь лет, и увидел он этот свет в виде издания за свой счет тиражом аж в двести экземпляров. Сказать, что роман не имел успеха, значило бы погрешить против истины. Тираж разлетелся в мгновение ока. Не принеся, правда, автору ни пенни ни то что прибыли, но и какого-либо возмещения затрат на издание. И не один редактор, получив книгу сию в подарок, не возгорелся желанием осчастливить новым романом свое издательство.
Трудно сказать, что было тут главным: политические ли взгляды Александра, или его особый, несколько нетрадиционный стиль. К величайшему сожалению (впоследствии и к своему собственному) все знакомые редактора в то время не ведали, что роман принадлежал перу живого классика, изумительно владевшего литературным словом и посему имевшего полное право нарушать всевозможные каноны, включая правила орфографии, синтаксиса и пунктуации. А без этого априорного знания, как это не прискорбно, роман прямиком шел в корзину.
О чем был роман? А есть ли разница? Впрочем, могу рассказать. Роман был о молодом соотечественнике Пискина, его первой любви, его учебе в закрытом колледже, фантастических приключениях героя и его подруги на унесенной в океан яхте... В общем, будет время, прочитаете сами.
Следующий раз Пискин обрадовал литературный мир через год. Новый роман "Воля чистой доски" (2), вышедший тиражом в тысячу экземпляров, не только "съел" значительную часть сбережений Пискина, но и основательно углубил трещину, уже давно наметившуюся в его семейной жизни. Последующие биографы Пискина часто возлагали всю вину на его половину, но не стоит быть столь суровым к бедной женщине, ибо и ее тоже можно понять. И еще как.
Успех второго романа был несколько иным. Дело было даже не в том, что Александр, наконец, почувствовал, что значит держать в руках деньги от нескольких проданных экземпляров. Дело в том, что один из них попал в местную тайную канцелярию. Службы сии в Латинской Америке во времена Александра Пискина часто отличались своеобразным пониманием тонкой писательской души. Так что за прославление террористов из "Благой вести" и грязные инсинуации в отношении к законной власти, последующие три года наш герой имел возможность не заботиться о хлебе насущном, и почти избавился от уз Гименея.
Так. Чувствую, что последняя фраза нуждается в разъяснении. Читатель, конечно же, понимает, что в старой доброй Англии избавиться от уз Гименея в данном положении и при сохранении жизни супруги было абсолютно невозможно. В не менее старой и не менее доброй России это было уже не абсолютно, но все-таки невозможно, ибо ни один епископ разрешения на развод не дал бы, даже при наличии принципиального права. Ведь когда-то молодые поклялись любить друг друга во здравии и болезни, в богатстве и бедности, в радости и печали, и сокровенная фраза "соединенных Богом, да не разлучат люди" не была пустым сотрясанием воздуха. Между тем в России Советской, что от "старой доброй России" была отделена считанными годами, процесс бракосочетания-развода ускорились до физических и физиологических пределов. В принципе, и то и другое стало возможно успеть за один день, и если не считать небольших взяток гражданским чиновником, никаких препятствий при желании сторон (а в случае развода и одной стороны) не возникало. Позже в Советском Союзе, как, впрочем, и в большинстве остальных цивилизованных стран к оному времени, гражданский развод стал процедурой вполне осуществимой, но достаточно муторной, и при среднем разгильдяйстве сторон (а особенно при наличии неджентльменских побуждений хотя бы с одной из них) могущей затянуться на долгие годы.
Но вернемся с нашему Пискину. Его любимая и некогда любящая супруга, помахав маэстро ручкой, и оставив сына на попечение своих родителей (3), укатила с каким-то не то сербским, не то болгарским коммерсантом, не то в Сербию, ни то в Болгарию, и больше ее никто в "одной латиноамериканской стране" не видел. Родители благоверной не переставали получать из Европы какие-то письма и посылки, но, будучи людьми благородными, все внутренние семейные вопросы хранили в тайне, и в последующие жизнеописания они не попали. Таким образом, маэстро остался почти свободным, но формально женатым. Старший (и пока единственный) сын Пискина вскоре также уехал в Европу, где следы его затерялись.
Революцию наш друг встретил в тюрьме, из которой был немедленно выпущен с убедительной просьбой, как можно быстрее покинуть страну. Дело в том, что новая революционная власть питала к "Благой вести" примерно те же чувства, что и старая, а посему писатель, бывшим согласно слухам одним из активнейших членов сей организации, воспринимался несколько лишним в стране победившей народной демократии и религиозной свободы. К слову сказать, добрейшей души попались люди. Могли и расстрелять. Но как бы то ни было, перебрался наш герой на Таити. Или Борнео. В общем, перебрался наш герой в "другую южную страну". Новая революционная власть без особых проблем могла бы тогда выдать маэстро и свидетельство о разводе. Но, к последующему сожалению нашего друга, в тот момент сей вопрос просто поднят не был.
Кстати, читатель уже, быть может, меня ругает. Говорю, говорю о каком-то Пискине, а лица его никто не видел. Как же. Никакая это не схема, и не "картонка". Александр Пискин - это живой человек. К тому времени, к которому мы ненавязчиво подошли, сорока двух лет от роду, ученый ботаник, еще не слишком состоявшийся, но уже успевший отсидеть писатель, примерно шести футов (чуть выше ста восьмидесяти сантиметров) роста, кареглазый шатен, белый, даже несколько бледноватый после тюремного заключения, стройного атлетического телосложения. Что еще? Нос римский, один глаз чуть выше другого, усы и бороду бреет, на левом плече татуировка в виде якоря. Отметин оспы не имеет. Представили? Вот и прекрасно.
В "другой южной стране" после ряда интересных, но несущественных для настоящего повествования мытарств, наш друг осел в небольшом забытом Богом, но вместе с тем, райском уголке. Наконец, Пискину относительно повезло. Некий русский граф Н., даже в изгнании страдающий болезнью меценатства, сразу проникся большой симпатией к маэстро, практически бесплатно сдал ему небольшой домик на побережье и одновременно принял его на работу присматривать за сим имением, пока сам граф занимался урегулированием кое-каких дел в Европе.
Как в жизни Пискина появилась Марианна, об этом разные биографы дают совершенно различные и противоречивые сведения. На самом деле все было просто. Девушка жила в деревне неподалеку, была великолепной пловчихой и однажды без всякого злого умысла заплыла на подконтрольный Пискину пляж. Увидев выходящую из воды стройную мулатку (4), несмотря на все свои расистские предрассудки Александр не устоял.
Так. Кажется, я взболтнул лишнее, и практически ни в одной энциклопедии этого качества Пискина вы не найдете. Но если вы внимательно прочитаете его романы, то там все ясно и даже не завуалировано сказано. Да, Александр Пискин был расистом, и даже этого не скрывал. Возможно, сегодняшнему читателю это трудно понять, но совсем еще недавно (по историческим меркам) белый мужчина без явных физических недостатков, традиционной сексуальной ориентации, добрых христианских убеждений и из хорошей благородной семьи, как это не парадоксально, всего этого не стыдился, а даже совсем наоборот, всем этим гордился. Гордился и нес "бремя белых", а не комплекс вины пред бедными потомками рабов, которым работать совершенно не обязательно, потому что все белые им по гроб жизни обязаны. Да что тут говорить, само движение "Благая весть" весьма щепетильно и традиционно трактовало двадцать седьмой стих девятой главы Книги Бытия.
Но как бы то ни было, теории теориями, а практика вносит свои коррективы. Так что зеленоглазая пятнадцатилетняя мулатка ураганом вошла в жизнь маэстро, вытеснив из нее все, кроме, конечно, литературы. И тогда Пискин начал свой знаменитый бракоразводный процесс, затянувшийся почти до конца его жизни. Вместе с тем это не помешало Марианне порадовать маэстро пятью очаровательными малышами.
В свободное от утех с молодой почти супругой время наш маэстро взахлеб читал, обширную библиотеку графа Н., изредка принимал его русских гостей, ну и, конечно же, писал.
Тем временем на родине А. Пискина вновь прогремела революция, в результате которой к власти пришла, да, именно "Благая весть". Роман "Воля чистой доски" под новым названием просто "Чистая доска" (5) был издан стотысячным тиражом и имел небывалый успех. И, как это часто бывают, к писателю потянулись эмиссары с предложениями написать что-то еще, прославляющее "Благую весть". Писатель принимал эмиссаров радушно, но писать что-то по заказу отказывался. Вместо этого он предлагал им свои новые романы о Джералде Десмонде и Иване Крузенштерне, людях, хотя в "Благой вести" и не состоявших, но жизнью своей претворявших ее идеалы. Аллегоричная связь сих, безусловно, уважаемых господ с "Благой вестью" казалась эмиссарам несколько надуманной, однако, поняв, что от маэстро добиться уже все равно ничего не получится, взяли на рассмотрение и их. С одной редакцией был даже заключен контракт на написание романа о Джералде Десмонде с выплатой аванса.
Тем не менее, роман "Джералд Десмонд" принят не был в виду категорического отказа Пискина принять редакторскую правку. И, дабы не возвращать выданного аванса, редакция, скрипя сердцем, согласилась издать "Ивана Крузенштерна". Паче чаяния этот роман имел оглушительный успех, сразу перешагнувший за границы "одной латиноамериканской страны". Вскоре его перевели на английский, французский, немецкий, русский и другие языки, а об авторе заговорили, как о величине мирового уровня.
Англичане выясняли, что корни его семьи исходят из Манчестера, где даже нашелся троюродный кузен Александра - Джордж Уильям Пискин, эсквайр. Русские только качали головами и понимающе улыбались. Они-то знали, что кроме как из России Пискиным появиться было неоткуда. В Одессе уточняли, что еще прадеда Александра, проживавшего на Деребасовской, знал весь город. Ирландцы же не сомневались, что Пискин - это всего лишь литературный псевдоним, который добрый ирландец был вынужден взять, дабы обойти предвзятость по отношению к ирландцам. К сожалению, не располагаю точными сведениями относительно других стран, но это уже не важно.
У писателя появились горячие поклонники и поклонницы. Одна из них даже самолично перевела романы "Джералд Десмонд" и "Алмаз среди эфира" на ирландский язык, и за свой счет тайно издала в Дублине тиражами двадцать пять экземпляров - первый и двадцать три - второй. Почему тайно? А посмотрите историю Ирландии.
Но успех "Ивана Крузенштерна" уже растворил для Александра и реальные издательские шлюзы. Очень быстро суммарные тиражи "Чистой доски" и, особенно, "Ивана Крузенштерна", перешагнули за миллион. А после столь же блестящего выхода "Христофора Колумба" и "Васко да Гамы" Александру Пискину предложили вернуться на родину, где окружили всеобщим почетом и признанием. Немолодой уже организм Александра отреагировал на столь бурное изменение несколько неадекватно: через год писатель приказал всем нам долго жить. Злые языки говаривали, что он был отравлен властью на всякий случай, как потенциальный революционер, но никаких вещественных подтверждений оные слухи не получили. После смерти Пискина, при содействии его вдовы миллионными суммарными тиражами были опубликованы все произведения маэстро, включая самый первый роман "Алмаз среди эфира", вышедший на этот раз под названием "Вдвоем по волнам".
Вот такая история вышла об Александре Пискине. История, которая вполне могла произойти в "одной латиноамериканской" (да и европейской) стране.
И вот прошло сто лет. Теперь вы понимаете, почему я ни разу не упомянул о компьютере? Итак, прошло сто лет. Имя Александра Пискина превратилось в легенду и занесено во все мало-мальски солидные энциклопедии, по нему написаны горы жизнеописаний и все такое.
Давайте теперь посмотрим, как эти жизнеописания разнятся. Рассмотрим сначала официальные представления Пискина в ряде уважаемых энциклопедических изданий.
(1) Александр Пискин - выдающийся писатель ("одной латиноамериканской страны"), революционер, борец за права трудового народа. Три года провел в застенках военного режима ("одной латиноамериканской страны") Выйдя из тюрьмы, вынужден был эмигрировать в ("другую южную страну"), где продолжил революционную работу.
Подвергался гонениям со стороны реакционной буржуазной литературы. Многие его произведения, включая романы "Вдвоем по волнам" и "Джералд Десмонд" при жизни изданы не были, но впоследствии получили широкую известность. К наиболее известным работам П. относятся исторические романы "Иван Крузенштерн", "Васко да Гама" и "Христофор Колумб", а также сборник рассказов "Паренек на вороной кобыле", где реальность причудливо переплетается с фантастикой. Роман "Чистая доска" явился в свое время первой ласточкой революционной литературы ("одной латиноамериканской страны"). Несмотря на немного наивные и утопические взгляды, П. много сделал для пропаганды социалистических идей.
(2) Александр Пискин - известный латиноамериканский писатель. Ранние произведения успеха не имели. До (...) года практически не издавался. До революции (...) года в локальной газете "Путеводная звезда" вышло несколько рассказов. В это же время за свой счет микроскопическим тиражом были изданы романы "Алмаз среди эфира" (впоследствии "Вдвоем по волнам") и "Воля чистой доски" (впоследствии "Чистая доска"), которые успеха не имели. За пропаганду антигосударственных идей ("Воля чистой доски") был заключен в тюрьму. Спустя три года, после переворота (...) года, был освобожден из под стражи, и выдворен из страны. После переворота (...) года большим тиражом вышел сильно переработанный роман "Чистая доска", принесший автору известность, а впоследствии - его исторические романы и сборники рассказов. Критика того времени довольно прохладно отнеслась к творчеству П. Тем не менее сегодня П. является признанным классиком мировой литературы. По непроверенным данным, отравлен по заказу изменившего идеалам революции режима.
(3) Александр Пискин - всемирно известный писатель из ("одной латиноамериканской страны"), блестящий стилист, один из основоположников современной литературы ("одной латиноамериканской страны"). Внес ощутимый вклад в мировую литературу в целом. Публиковаться начал с четырнадцати лет.
В (...) году из-за недоразумения и общей сложной обстановки в стране был заключен в тюрьму. Особым гонениям подвергся со стороны пришедшего к власти в (...) году революционного правительства, в результате чего вынужден был эмигрировать из страны. После прихода к власти христианско-революционного движения "Благая весть" смог вернуться на родину и продолжить литературную деятельность. Умер в (...) году в городе (...). Основные романы "Вдвоем по волнам", "Джералд Десмонд", "Иван Крузенштерн", и др.
Если бы не одни и те же названия романов, можно подумать, что речь идет о разных людях. Тем не менее, все эти представление несут нечто общее, а именно некоторую традицию старых добрых солидных изданий. Эта традиция заключалась в том, чтобы не врать прямо, но немного утаивать и тенденциозно представлять реальные факты. Многие сейчас утверждают, что второе еще хуже. Позволю себе с этим не согласиться. Дело в том, что запрет на прямую ложь все-таки давал пытливому уму возможность ориентироваться в представляемой информации.
Случались, правда, и казусы, когда автор статьи сам был введен в заблуждение, и искренне верил в достоверность представляемой информации, или (реже) в невозможность перепроверить.
Вот возьмем, например, выдержку из (2): " Многие его произведения, включая романы "Вдвоем по волнам" и "Джералд Десмонд" при жизни изданы не были, но впоследствии получили широкую известность."
В одном из поздних жизнеописаний Пискина мне довелось столкнуться с гневным опровержением этой фразы и не менее гневными и решительными обобщениями относительно всей информации, представленной в оной энциклопедии. Позволю себе процитировать и сей опус:
"... К сожалению, со школьных лет об Александре Пискине у нас сложилось совершенно необъективное и предвзятое мнение. Что нам говорила официальная пропаганда? "Многие его произведения, включая романы "Вдвоем по волнам" и "Джералд Десмонд" при жизни изданы не были, но впоследствии получили широкую известность". Но ведь общеизвестно, что роман "Вдвоем по волнам" был издан сразу после написания еще в (...) году (тогда он назывался "Алмаз среди эфира"). Более того, оба цитируемых романа еще при жизни автора были переведены на ирландский язык и изданы в Дублине. Как после такой грубой лжи можно вообще доверять этому источнику? ..."
Как видим, автор возмущен, и возмущен в какой-то степени справедливо. Он сумел найти в авторитетном издании момент, который оно ни при каких условиях не должно было допустить. Дело в том, что предоставленная в (1) информация в самом деле нарушает основное правило авторитетных изданий старых добрых времен: не врать. Умышленно это в старые добрые времена допустить не мог никто, потому что разоблачение ударило бы сначала по главному редактору, потом по всем прочим задействованным лицам, и на кое-ком обязательно был бы поставлен практически пожизненный крест для участия в любом авторитетном издании. Это было серьезно. Так что такая ложная информация могла быть размещена только по неведению, или уж при полной уверенности, что перепроверить никак нельзя. А возможно ли утаить шило в мешке? Нет. То есть, если человек, считающийся специалистом (а других в авторы авторитетных энциклопедий в старые добрые времена не приглашали) о каких-то публикациях Пискина не знал, это значит, что если они и были, то маленькими-маленькими. Примерно, как ирландские издания Александра Пискина (напомню, двадцать пять экземпляров один роман и двадцать три - другой).
Тем не менее, автор приведенного выше "разоблачения" поступает много хуже, забывая уточнить тиражи. По незнанию или, что более вероятно, по умыслу, но он пытается создать у читателя мнение популярности и востребованности Пискина, в то время когда их на самом деле еще не было и в помине. (6)
В этой связи рассмотрим теперь подробнее и представление (3). Чем оно интересно? Автор пытается полностью уйти, как от реальных недостатков работ Пискина, так и от авторских мытарств, с ними связанных. Делается это в самых, что ни на есть старых добрых традициях. Возьмем хотя бы "публиковаться начал с четырнадцати лет". Имеется в виду то самое школьное сочинение, что было опубликовано в районной газете, первая и единственная в течение последующих четырнадцати лет публикация.
Посмотрим, что говорится дальше. Заключение в тюрьму называется недоразумением. Каких только недоразумений в жизни не бывает. Не расстреляли, и то ладно. Но это еще не все. Освобождение из тюрьмы и добро на выезд из страны, оказывается, были особыми гонениями. Мы так и видим известного всей стране мастера, с четырнадцати лет издававшегося миллионными тиражами, пусть имеющего некоторые "недоразумения" со старой властью, но не до такой степени, чтобы покинуть страну. А тут звери-революционеры, можно сказать, лишили его связи с народом. Нет, я не спорю, революционеры могли быть теми еще зверьми, но вот то, что лично Александр Пискин получил от них больше, чем потерял, сомнений вызывать не может.
Зачем это делается? Дело в том, что Александр Пискин, таким как мы его сейчас придумали, являет собой образец самобытного и интересного писателя, пишущего душой и сердцем, идущего против литературных шаблонов, но все же сумевшего пробиться. Подобную фигуру пытаются использовать в качестве иконы разные силы. Есть среди них и Ответственные за Современную Литературу Господа.(7) Вот Пискин известен и популярен. (8) Читают его все. Есть среди читателей и писатели. Более того, есть среди них и весьма вдумчивые господа. Они знают, как писать надо, и как не надо. И резонно спрашивают: "Но ведь у Пискина как раз все не так?! А людям нравится!"
"Так, может быть, те шаблонные мерки, что дают нам Ответственные За Современную Литературу Господа, не совсем верны?" - заключают они. А это уже крамола, и еще какая. Хуже, чем политическая. Это крамола против профессионального цеха. Обычно у Ответственных За Современную Литературу Господ заготовлено два ответа.
1) Классиков нельзя судить той же меркой, как нас с Вами. Они блестяще владели языком, и могли себе позволить иногда нарушать правила.
2) В то время, когда они творили, правила были не столь жесткими, как сейчас. А все потому, что тогда люди еще не умели писать хорошо.
Так как второй тезис часто входит в столь очевидное противоречие с действительностью, что действует разве что на полных идиотов и законченных профессионалов, то на первом делается особый упор.
"Вот ты сравниваешь себя с Пискиным, - говорит Большой Редактор начинающему автору. - А ведь тебе до него, как до Китая пешком. Вот посмотри, Пискина издавали с четырнадцати лет. Тебя издавали? Нет. А почему не издавали? Потому что не достоин. То, что у Пискина кажется неграмотностью, на самом деле - это мастерская стилистика. Мы, профессионалы, это понимаем, и сразу видим. "
Конечно, спорить с этим Большим Редактором бесполезно. Если такой разговор начался, то сего автора уже точно в этом издательстве в ближайшее время не опубликуют. Но самое страшное - это искренне поверить сему Большому Редактору. Вот для того чтобы, помочь кому-то еще более талантливому, чем рассмотренный нами Александр Пискин, остаться на ногах, я и написал этот рассказ. Вы думаете, я не вижу, сколько в нем сложных предложений? Вижу. И позволю спросить: "А разве они неграмотны? Или возникают затруднения в понимании?" Нет. (9) А меньше всего я поверю заявлению, что это все было неинтересно. Почему? Потому что в противном случае Вы, дорогой читатель, не дошли бы до этих строк. А значит, рассказ имеет право на жизнь.
Рим, июнь 2005
Сноски
1. Один из друзей, редкостный зануда, читая раннюю редакцию рассказа, сделал мне замечание, что отрочество кончается в двенадцать-тринадцать лет. Я поблагодарил его, но, будучи не меньшим занудой, перепроверил по словарям. Так вот, это неправда. Отрочество в современном значении тождественно понятию "подростковый возраст", и до пятнадцати лет его можно использовать смело. Англичане, те вообще по этому поводу говорят "teenager", характеризуя оный возраст от десяти до двадцати лет. Мы не будем брать с них пример, но, тем не менее, это так. А если вспомнить, что существовали и боярские великовозрастные отроки, то и словосочетание "юный отрок" также не должно коробить излишней информативностью (масло-масленностью).
2. Позже название, действительно, на редкость идиотское, было изменено.
3. Да, да, именно своих родителей, а не родителей нашего героя, которым чадо сие вполне могло быть с таким же успехом передано. Спешу объяснить достопочтенному читателю, зачем я сделал эту сноску. Дело в том, что в последнее время в русскоязычной среде сложилась довольно пагубная традиция избегания ряда слов и словесных конструкций. В их число попало и слово "свой". Началось все с благих целей: сделать язык лучше. Действительно, бывают случаи, когда оное слово и вправду лишнее. Например, трудно представить, чтобы кто-нибудь при рукопожатии подал чужую руку. Но дело в том, что среди редакторов появились не слишком радивые работники, которые уже не хотят утруждать себя анализом, на месте ли сие слово или нет. Слово "свой" для такого господина часто означает автоматический вердикт - это "работа начинающего графомана, и место ее в корзине". Авторы это знают, и, дабы не искушать судьбу, убирают сии слова даже там, где они нужны. Причем, что особенно забавно, вчерашний начинающий графоман, будучи назначенным редактором, очень скоро превращается в самого ревностного блюстителя оных правил. Прямо, как в корейской (или японской) сказке о мальчике и драконе. Но что мы имеем в сухом осадке? Продвинулся ли язык столпов современной словесности относительно языка И. Бунина, А. Аверченко, или, скажем, Льва Николаевича Толстого? Да того же Александра Сергеевича? Кое-кто говорит: "да", но верится в это почему-то с большим трудом. Англоязычному (как и любому романо-германскому) читателю сие не понять, но узнать, возможно, будет не безынтересно.
Интерес так же представляют русскоязычные "глагольные" и "банальные" рифмы, но об этом в другой раз.
4. Выходящей, естественно, в костюме нашей прародительницы Евы, ибо иные костюмы в другой южной стране местные жительницы для плавания не использовали. Это жительницы. Жители же использовали другой костюм, который мог бы быть назван костюмом нашего прародителя Адама.
5. А точнее "Tabula rasa".
6. Вы можете меня спросить: "Вот, дескать, говорил, что прямая ложь хуже тенденциозно сфабрикованной правды, а сам привел противоположный пример". Вовсе нет! Дело в том, что запрет на ложь так или иначе не давал возможности "разогнаться" никому. И из сопоставления разных версий, мы могли вытащить однозначные факты. Более того, зная методы "фабрикаторов" мы могли, даже располагая только одним вариантом, точно указать моменты возможной подтасовки. Те, кто читал книгу "Физики шутят", знают, что следует понимать под отдельными стандартными фразами научных статей. Так, например, "для детального исследования мы выбрали три образца" почти всегда означает, что результаты, полученные на остальных двадцати образцах, не лезли ни в какие ворота. А фраза "имеется удовлетворительное согласие с теорией, если принять во внимание приближения, сделанные при анализе ..." означает, что согласие отсутствует полностью. Это понимают все профессионалы, но таковы правила игры. Гораздо хуже, когда игра идет без правил. Скажем, в желтой прессе вполне может появиться гнусная статейка о противоестественной связи Александра Пискина с графом Н., выдуманная от начала и до конца. Могут появиться и сообщения о сотрудничестве Пискина со Святой Инквизицией и ку-клукс-кланом. А если сию "информацию" перепишет солидное издание, это будет много хуже. В потоке, состоящем из смеси полной (и гнусной) лжи и правды, выделить последнюю уже невозможно. Что-то, конечно, мы все же сможем отсеять ввиду принципиальной пространственно-временной несостыковки или нарушения иных физических законов, но, к сожалению, далеко не всё.
7. Опция: Товарищи.
8. Кто-то может спросить, а разве известен и популярен не синонимы? В данном контексте под "известен" следует понимать "известно имя", а под "популярен" - "популярно творчество". Нормальный человек так и понимает, но бывают люди, которых хлебом не корми - дай на ляп указать. Специально для них объясняю: это не ляп, по-русски (то есть, на языке А.С. Пушкина, И. С. Тургенева, А.П. Чехова, А.Т. Аверченко, etc.) это так и должно быть сказано.
9. А если все же затруднения с пониманием возникают, почитайте Мартина Хайдеггера о вопросах, собственно, понимания и прислушивания к языку. Может быть, что-нибудь поймете. Хотя, если проблемы таки возникли, то едва ли Вам поможет и М. Хайдеггер.