Их было трое. Мужчины, облачённые в мокрые от проливного дождя рясы, двигались по кладбищу осторожно, поминутно озираясь по сторонам, пытаясь разглядеть в кромешной тьме ночи случайных свидетелей своего будущего преступления. Но всё было тихо. Да и кому придёт в голову разгуливать в сырую промозглую ночь по одинокому жуткому кладбищу - старому, заброшенному и разорённому. Именно здесь, в это позднее время суток, посреди покосившихся ржавых надгробных крестов была назначена встреча.
С первого взгляда эта троица больше походила на вандалов или расхитителей гробниц, если бы не странная ноша за плечами самого высокого и плотного мужчины, которая брыкалась, плакала и пищала, пытаясь выбраться из большого, крепко завязанного шмотника. Мольбы, глухо раздававшиеся из нутра мешка, иногда утомляли громилу, и он скидывал с плеч живую ношу, бросая её прямо в грязь, и без лишних слов и угроз бил по ней ногами раз-другой, пока жертва не затихала, затем вновь закидывал груз обратно и медленно брёл следом за своими подельниками.
Наконец-то они добрались до завалившегося на правый бок склепа и остановились, вновь озираясь по сторонам, убеждаясь в том, что никому сегодня ночью не пришло в голову шастать по кладбищу; но погост как всегда хранил мёртвое, холодное молчание. Всё сегодня было как обычно, лишь только дождь барабанил по треугольным капюшонам троих мужчин, прикрывавшим их лица.
- Следующую овцу, Серёжа, ты на своём горбу потащишь! - раздражённо ухнул здоровяк, скидывая с плеч на землю надоедливый мешок. Он нисколько не устал физически, но тяжело дышал и недовольно сопел.
- Худеть Вам надо Иван Фёдорович, - ответил рядом стоящий Серёжа. Затем добавил: - Вы лучше бы, чем у Землероя новые диссертации и премии просить, о здоровье своём позаботились, возраст у Вас...
- Ты меня ещё поучи! - буркнул Иван Фёдорович, раздражённый советом подельника, который, впрочем, во многом был прав. И это пожилой профессор Древней Истории здешнего захолустного института прекрасно понимал.
Он, и вправду, в последнее время сильно сдал. Сердце, в прошлом служившее профессору исправно, стало давать сбои, иногда пропуская удар-другой в моменты сильного волнения, а одышка, которой никогда не страдал некурящий учитель, появилась сама собой, сдавливая лёгкие до надрывного хрипящего свиста. Причин этим негативным метаморфозам своего организма Иван Фёдорович не находил, и, так как был человеком науки, не понимал, что нынешнее занятие оккультизмом подрывает, ломает его уже немолодое здоровье. Плата потусторонних сил за вмешательство в судьбу человека не всегда только чужая жизнь, принесённая в жертву на алтаре, но и неизбежные откаты злого колдовства, цепляющие всех, кто, так или иначе, причастен к обрядам и ведовству. Именно этот грех - клеймо чернокнижников, творящих заклинание в угоду алчных желаний, глубокой язвой располосовала жизни троих колдунов, двое из которых, в силу своей молодости, этого попросту не замечали, не чувствовали так остро, как пожилой хрипящий профессор.
- Как произошло так, что Иван Фёдорович оказался ночью на кладбище вместе с этими людьми? - спросите Вы. Позвольте Вас просветить.
* * * *
Жизнь уже пожилого побитого судьбой профессора знала множество невзгод и унижений. Когда-то он был обычным учителем, не хватавшим с неба звёзд. Предмет его - Древняя История, изучаемая студентами технического университета, никогда не являлся профильным и основным в программе подготовки будущих кадров высшего заведения. Именно по причине второстепенности его науки в институте, профессору приходилось существовать на мизерную зарплату преподавателя в разгар всепожирающей, не терпящей слабых и ненужных людей Перестройки.
В России 90-х полным ходом, размашистым новомодным рыночным шагом, гремела приватизация, в период которой Иван Фёдорович, как и многие из граждан некогда Великой и гордой Страны, растерял и без того мизерные рублёвые накопления, вложив их в общество, название которого громко и вызывающе венчали три заглавные буквы "М". Профессор потерял машину ВАЗ-2101, купленную в начале 90-х, и гараж, так горячо любимый и дорогой ему как память наследия его родителей, когда всем известная финансовая пирамида развалилась, а акции организации в своём финансовом эквиваленте приравнялись к бумаге, на которой были напечатаны. Чтобы хоть как-то поправить своё денежное положение, он стал брать взятки, немного,- по 100 рублей за зачёт. Для студентов, не появляющихся на его занятиях, эта сумма не была помехой, и они исправно платили, позволив Ивану Фёдоровичу на время позабыть о нищете и никчёмности своего существования. Однако мечты о сытой и безбедной жизни быстро разбились о жестокую реальность тех лет. Более властный (как тогда любили говорить, предприимчивый) ректор их захудалого Университета наложил на взятки и коррупцию жесточайший запрет и нещадно увольнял, сдавал милиции и всевозможно подставлял всех тех, кто не желал делиться с глубокоуважаемым руководителем этого учебного заведения. Доля ректората в новом внутреннем институтском перестроечном бизнесе составляла добрую половину от всей взяточной прибыли, которая, по словам дирекции, уходила на нужды терпящего финансовый кризис университета. Конечно, они врали, но возмущающихся и перечащих руководству преподавателей, уличавших тех во лжи, незамедлительно увольняли, выгоняя с позором, с такой характеристикой, после которой об учительской практике можно было позабыть. Все терпели. И Иван Фёдорович терпел, пытаясь свести концы с концами в годы инфляции и кризисов.
Было время, он даже начал собирать по улицам бутылки,- ночью, прячась, будто вор, в тёмных аллеях и переулках, в надежде, что его, Уважаемого профессора, не увидят, не узнают коллеги или студенты университета. Первой не выдержала супруга. Она ушла из дома, молча собрав вещи, не оставив даже ничтожной записки, объясняющей их разрыв. Да и что объяснять? Иван Фёдорович всё прекрасно понимал: в годы Перестройки и новых возможностей все хотели перемен к лучшему, а он, бесхребетный и трусливый человечек, придавленный к земле новой реальностью, тащил её назад, не позволяя насладиться богатой жизнью, блестящей и сверкающей на всех рекламных плакатах города. Она ушла, а он впервые полез в петлю. Но даже здесь ему не хватило смелости и сноровки. После Иван Фёдорович не единожды предпринимал подобные попытки, но каждый раз либо трусость, либо жалость к самому себе брали над ним верх, оставляя его в живых наедине со своими страхами и разочарованиями. Возможно, в те тяжёлые для него времена, профессор однажды и смог бы перебороть себя, стать на миг безумным и смелым, чтобы совершить задуманное, но и этой (его самой смелой) мечте не суждено было сбыться.
От смерти, на самом краю пропасти безумия, его спасли книги. На пожелтевших от времени страницах Истории и Культуры Древней Руси профессор нашёл долгожданное спасение. Там, в рукописях и старинных фолиантах, которые тогда ещё можно было отыскать в Центральной городской библиотеке, он забывался; становился, на время чтения и изучения почти утерянной родной культуры, вновь молодым и энергичным,- счастливым. Иван Фёдорович полностью отдавал себя работе: переводам, археологическим находкам и научным изысканиям. Он написал несколько книг под названием "Мифы и Реальность Древних славян", но их так и не опубликовали. Зато после, когда профессор получил очередной отказ уже от десятого издательства, ему предложили работу. Небольшую, почти незаметную, но работу. Один из исторических альманахов, выходивший в свет каждую неделю со свежим номером, заметил его труды и отрядил профессору маленький участок страницы для коротких, но интересных статей о жизни и нравах древних язычников. Говоря по чести, редактор альманаха требовал от Ивана Фёдоровича откровенной чернухи: сцен языческих жертвоприношений или узурпаторского отношения мужчины к женщине в славянских семьях, - и профессор не сопротивлялся, писал по заказу то, чего требовал читатель, но не забывал втискивать в крохотные статьи истинные нравы и обряды русских предков. Он был всецело увлечён новой профессией, когда судьба нанесла ему новый удар.
Увольнение из института, с формулировкой о неполном служебном соответствии, прогремело как гром среди ясного неба. Официальной же причиной стала вторая работа профессора, порочащая моральный облик педагога-историка уважаемого и титулованного учреждения. Его статьи признали лженаучными и непотребными. На самом же деле, место Ивана Фёдоровича, с лёгкой руки администрации, было отдано молодой девчонке, только закончившей педагогический истфак (племяннице тогдашнего ректора), измалёванной косметикой "кукле" Олесе, которая разбиралась в истории, дай бог, на уровне начальных классов. Такой обиды историк стерпеть не смог.
Скандал, разразившийся тогда в ректорате, целый месяц обсуждался в коридорах института; и чем больше он предавался огласке, тем больше обрастал слухами, а потом уж и откровенным враньём. Иван Федорович, конечно, поднял шум в кабинете администрации, чего за ним раньше не замечали и не ожидали. Он облаял секретаря, подсовывающего ему шариковую ручку и приказ об увольнении,- затем, словно вихрь, ворвался в кабинет Афанасия Гавриловича - ректора университета; где, без лишних слов, схватил стоящую на тумбочке вазу с цветами и запустил её в своего нового личного врага. Но промахнулся. Ваза пролетела в считанных сантиметрах от головы директора и врезалась в окно, которое звонко гремя осколками, разлетелось вдребезги. И только затем, без единого слова, профессор вышел вон. А в институте заходили, запульсировали слухи о том, как Иван Фёдорович Воронцов разбил о голову секретаря вазу и выкинул ректора в окно. Полная чушь! Но, в тот месяц его увольнения, тихий и невзрачный профессор стал самым обсуждаемым человеком в курилках политеха, - героическим непокорённым символом свободы для всех студентов и педагогов средней руки.
В тот день Иван Фёдорович Воронцов с гордо поднятой головой шёл прочь от стен института, где преподавал историю неблагодарным охламонам два десятка лет. Пожилой профессор впервые за долгие мучительные годы безволия и раболепия почувствовал себя способным на подвиг. Он знал, что теперь его запомнят в родных стенах института не мямлей, не тряпкой, а настоящим мужчиной, способным кричать, угрожать, стучать об стол кулаком; да об чей стол, об стол Самого Афанасия Гавриловича. Но осознание того, что этот день больше никогда не повторится, что наступит ночь, затем настанет утро, и он вновь превратится в бесхребетное существо, которое непременно завтра пойдёт и будет просить прощенье за своё хулиганство, скрутило его, сгибая пополам.
Он свернул с тротуара, где по своим делам бежали прохожие, прильнул к стальному забору института, и его вырвало. Бледный, как сама смерть, профессор сорвался на бег, стараясь быстрее убраться подальше от этих стен, чтобы в приступе трусости не повернуть назад к ректорату. Он добрался до пятиэтажки, где существовал в малюсенькой однокомнатной квартире, резко взбежал по лестнице, и дрожащими руками, с зажатыми в пальцах ключами, не с первого раза, но всё же открыл входную дверь. Иван Фёдорович бросился к холодильнику, где стояла чуть початая бутылка водки, резко открутил крышку с горлышка и присосался к нему, давясь дешёвым спиртным, от которого отдавало ацетоном. Профессор, кашляя, оторвался от пузыря и тут же припал к кухонному крану, пытаясь заглушить привкус дешёвой выпивки ржавой и тухлой водой. Вскоре он обмяк на полу; затих, прислушиваясь к себе, пытаясь что-то распознать, учуять,- и только после этого удовлетворённо улыбнулся. Сегодняшняя храбрость всё ещё была при нём. Теперь, наконец-то, несчастный историк сможет прервать своё убогое существование достойно, как он тогда считал, по-мужски, на прощанье громко хлопнув дверью.
Верёвка для удушения у профессора была заготовлена загодя ещё в те времена страха; даже стальной крючок в потолке на кухне в прошлом опробовался на прочность и получил полное одобрение суицидально настроенного жильца квартиры. И вот теперь настал момент, когда Иван Фёдорович, лишившийся супруги, работы, познавший вкус смелости и отваги, осознал, что сегодняшний день его жизни стал лучшим за последние десятилетия. Профессор улыбнулся, поставил в центр кухни, ровно под крючком в потолке, высокий покосившийся табурет, и ловко, по-молодецки, на него забрался, накидывая и примеряя на шее удавку, - когда рядом раздался чей-то голос.
- Извините, дверь была открыта, и я осмелился войти, - обратился к онемевшему в позе самоубийцы профессору, стоящий напротив него молодой человек. - Меня зовут Сергей, и у меня сложилось впечатление, что я как раз вовремя.
* * * *
Предавшись воспоминаниям, Иван Фёдорович сам не заметил, как ослабил на громадном шмотнике верёвки, и начал вытряхивать содержимое из мешка. На землю, скуля и дёргаясь, выпала совсем юная девушка. Она была связана по рукам и ногам, а рот её пересекала тугая тряпка, зажатая промеж челюстей и затянутая на затылке в узел; но несмотря, на этот кляп, пленница всё равно пищала и визжала, пока снова не получила затрещину, после чего вновь стала тихой и удобной.
Профессор, Иван Фёдорович, давно научился бить и унижать людей, его ежемесячные занятия оккультизмом имели свои бесспорные преимущества. Нечеловеческая сила старческих рук стала первым даром от Бога Землероя, подарившего некогда слабому и забитому человечку способность одним лишь сжатием кулаков гнуть подковы и ломать арматуру. Впоследствии их сотрудничество только развивалось. Желания профессора непомерно росли, а аппетиты древнего бога не знали своих пределов, вынуждая Ивана Фёдоровича и его двух подельников, которых он про себя считал бездарями и конченными кретинами, идти на новые похищения молодых и красивых девушек.
Сейчас, спустя пять лет с той самой поры, когда он впервые увидел у себя на кухне Сергея, с неподдельным интересом взирающего на пожилого профессора, собирающегося закончить свой жизненный путь, болтаясь в петле, историк не мог поверить, что когда-то был настолько слаб и ничтожен. Иван Фёдорович ненавидел себя за своё прошлое, презирал и выжигал в памяти то тщедушное, безропотное существо, которым он являлся. Но больше всех на свете профессор ненавидел Сергея - мальчика мажора, сына богатых родителей, баловня судьбы, из прошлого, взирающего на ничтожество в петле, снисходительно улыбающимися глазками. Только он - самый молодой и сейчас самый бесполезный из колдунов в их троице, знал об истинной жалкой натуре профессора. И это знание мальчишки его тайны, не давало историку покоя, душило по ночам, не позволяя новому приобретённому властному характеру смириться с тем, что кто-то знал его беспомощным.
- Ничего-ничего! - рычал профессор про себя. Наступит день и он расправится с парнишкой, найдёт нового компаньона для их обрядов, и гордыня успокоится.
Тем временем, пока Иван Фёдорович предавался злорадным размышлениям об устранении одного из своих напарников, Сергей вытащил из-за пазухи свёрток, развернул его, оголяя маленького идола, похожего на перевёрнутые корни огромного дерева щупальцами растущего вверх, и начал устанавливать статуэтку на сырой земле, бережно утрамбовывая её подставку бурой глиной. Следом за идолом в руках юноши появилась старинная книга, та самая, книга, которая так поразила историка в их первую встречу с этим странным молодым человеком.
* * * *
- Меня зовут Сергей, я ищу профессора Ивана Фёдоровича Воронцова! - вновь всплыли в памяти историка слова гостя, обращённые к дрожащему от ужаса на табурете самоубийце.
Историк не отреагировал на слова юноши, в голове его тогда крутились совершенно глупые мысли: как он сейчас выглядит перед незваным гостем на табурете и с верёвкой на шее; что этот молодой человек забыл у него дома, и какие дела могут связывать профессора исторических наук с этим сопляком мальчишкой. Он ещё долго мог так стоять по стойке смирно на табурете, не обращая на Сергея никакого внимания, если бы тот не достал из сумки, висевшей у него на плече, маленького тёмно-зелёного идола в виде языческого бога и толстую потёртую книгу в кожаном переплёте.
В тот же миг глаза профессора перестали бессмысленно взирать на юношу, и Иван Фёдорович кубарем слетел со своего недавнего постамента, впившись взглядом опытного археолога в вещи, находящиеся в руках незнакомца.
- Позволите? - протягивая дрожащие руки к явно очень древним артефактам, невесть как сохранившимся в целости и сохранности до наших дней, прохрипел историк.
- Конечно-конечно, - одобрительно закивал Сергей и протянул профессору вещи. - Я собственно ради этого сюда и пришёл, хочу, чтобы Вы взглянули...
Но профессор его уже не слушал, он жадно впился глазами в принесенные незнакомцем артефакты, одной рукой гладил идола, другой листал страницы бесценной книги, совершенно позабыв о том, что совсем недавно собирался оттолкнуться ногами от табурета и повиснуть безжизненным грузом в петле.
Сергей, похоже, понимал, даже разделял захватившее историка волнение, и старался тому не мешать, с явным презрением оглядывая жилище уволенного преподавателя. Вся квартира профессора была завалена книгами, журналами, которые высокими нагромождениями занимали не только единственную жилую комнату, но и кухню, огромными стопками погребая под собой маленький стол и даже табуретки. Сергей тогда подумал, что и в туалете и ванной, наверняка, творится подобная картина, но проверять он не стал; вышел в коридор и, нисколько не заботясь о мнении по этому поводу хозяина жилища, закурил. Вскоре, красный от охватившего его возбуждения к нему присоединился и профессор.
- Вы хоть осознаёте!? Вы хоть понимаете, молодой человек?! - вдохновлённый каким-то знанием, почерпнутым со страниц древней книги, бушевал Иван Фёдорович. - Сколько лет этим работам!? Да ведь это... это... не одна тысяча лет!
Он многозначительно тряс книгой, как будто пытаясь заехать ей по голове Сергею, и тот решительно отшатнулся.
- Постойте, - вдруг опешил профессор и замер, уставившись на гостя, похоже, наконец-то приходя в себя от неудавшегося самоубийства и от внезапного визита незнакомца, в руках которого каким-то непостижимым образом оказались бесценные предметы. - А Вы... а Вы, собственно, кто такой?
- Повторяю, - тяжело вздыхая, вновь заговорил юноша. - Меня зовут Сергей. Я на днях на Вашу статью в альманахе наткнулся, и решил зайти, пообщаться о ценности моего наследства, оставленного моей прабабкой. Вот смотрите.
С этими словами юноша протянул профессору Исторический журнал под номером 21, в котором Иван Фёдорович в сжатой и маленькой статейке описывал несколько славянских божеств, способных исполнять самые заветные желания древних язычников.
- Дверь была открыта, и я вошёл, а Вы тут в петле, - продолжал рассуждать Сергей, пока профессор пробегал статью глазами, будто убеждая себя в том, что именно он был автором этого текста. - Так что Вы скажете, профессор? Я в этой книге не понимаю нифига, иероглифы одни сплошные.
Чем был этот визит незнакомца для профессора: божьим знаком или волей других потусторонних сил, Иван Фёдорович не знал, но уже тогда, находясь с незнакомцем в коридоре своей квартиры, он понял, что использует этот шанс.
Мальчишка оказался сынком, какого-то нефтяного бизнесмена, который не ограничивал любимое чадо ни в средствах, ни в развлечениях. Откуда на самом деле у юноши взялась подобная книга, Иван Фёдорович больше не расспрашивал, понимая, что правдивого ответа не получит; да и не хотел он его знать; от этого артефакта и без лишнего любопытства, свойственного всем людям, тянуло древней яростью и злостью. Такое случается, когда берёшь в руки Настоящую Вещь, сразу понимаешь - не подделка, - чувствуешь всю ценность, уникальность этой находки; и остаётся только одно единственное желание: поглядеть, попробовать, привести в действие древний механизм, скрывающийся за тайным знанием. Как ни странно, животрепещущего ужаса человека перед неизведанной силой он не ощущал, вся трусость Ивана Фёдоровича осталась там - на кухне, в петле удавки, и теперь пожилому профессору хотелось действий и экспериментов.
К немалому удивлению историка, его смелый порыв испытать книгу и идола на практике с лёгкой небрежностью поддержал Сергей, пообещавший, что непременно найдёт третьего человека для предстоящего ритуала. Ценность артефактов юноша уловил мгновенно, как только профессор перевёл начертанные на страницах древней книги иероглифы. При помощи идола и заклинаний, на священных для язычников капищах, тогдашними волхвами призывался демон-бог Землерой, который в силу своих способностей и талантов, награждал колдунов богатством и могуществом, даровал смерть и вечную жизнь. Соблазнительная перспектива, не так ли?
Настало время кропотливой работы. Иван Фёдорович, обложившийся словарями и справочниками, пытался в точности воссоздать все процессы древнего ритуала, а Сергей, как и обещал, нашёл третьего будущего колдуна, который обо всём здесь происходящем имел смутное представление.
Звали его Костей. Невзрачный, тощий человечек, с явными пристрастиями к наркотикам, был готов сделать всё, что угодно, за дозу. Сергей, как водится, его подкармливал, не давая тому страдать от ломки, но не перегибал палку, не позволяя Косте уйти в любимое состояние нирваны. За очередной укол наркоша был готов читать вслух любую белиберду, делать это хоть у чёрта на рогах, не вдаваясь в подробности происходящего, и такой вид сотрудничества юношу и профессора вполне устраивал. Ритуал строго требовал троих участников, и поэтому приходилось мириться с присутствием в их коллективе Костика, который за прошедшие недели подготовки к обряду занимался тем, что спал, жрал, нюхал, кололся и справлял естественные надобности, но его приходилось терпеть.
В один прекрасный осенний день мобильный телефон Сергея разразился радостным звонком. Он поднял трубку и из динамика послышался счастливый голос профессора.
- Серёжа?
- Ага.
- Я нашёл; нашёл то самое место!
* * * *
Припомнив тот первый ритуал, профессор невольно поёжился. Пять лет назад всё пошло не так гладко, как они рассчитывали. Словно неумелые школяры-испытатели, они создавали заклинание грубо и топорно, призывая божество на заброшенном кладбище, не осознавая того, что потребует оно взамен своих эксклюзивных услуг.
В ту ночь они потеряли Костю, обменяв свои жизни на жизнь наркомана, когда существо, выбравшееся на поверхность прямо из сырой земли, попросило жертвы. Тогда, в прошлом, Иван Фёдорович ещё не имел свойственной ему сейчас кровожадности, но, перепугавшись до смерти, он всё-таки нашёл в себе силы толкнуть вперёд несчастного наркошу, который ухнул прямо в распахнутую пасть разгневанного бога, не привыкшего отвечать на просьбы смертных без должной оплаты.
По достоинству Землерой этой жертвы не оценил, обозвав тело Кости тухлым мясом, но угрожать смертельной расправой оставшимся в живых Сергею и Ивану Фёдоровичу, перестал, высказав оторопевшим людям свои предпочтения в пище, и посулив великую награду, если все его кулинарные прихоти будут в точности исполнены. Жрать древний бог любил, основным лакомством считая молодых дев, как он изволил выразиться - не достигших тридцатилетнего возраста, но лучше помоложе, так же божество было не против малолеток и грудных младенцев, за которых обещало отдельную благодарность и награду. На этом их первая и, как тогда считал Иван Фёдорович последняя, встреча закончилась.
Они кинулись наутёк с кладбища. Иван Фёдорович находился в шоке от того, что ему пришлось пережить. Бледный с головы до пят и ошалевший от увиденного, он смотрел на Сергея бешеными глазами, пытаясь разглядеть в напарнике наличие того кошмара, который посетил пожилого профессора. Сергей тоже выглядел неважно, казался так же напуганным, но было в этом облике трусливого мальчишки что-то ненатуральное, наигранное. Он вроде, и боялся, а может и притворялся.
В ту ночь они расстались прямо на том месте. Иван Фёдорович вернул книгу и идола юноше, не желая иметь ничего общего с силами, на раз-два жрущими людей; с ужасом, требующими на завтрак девственниц, а на ужин младенцев. Профессор бежал прочь от заброшенного кладбища, надеясь больше никогда не вспоминать погибшего Костю, прожорливого бога и своего преступления, когда он собственными руками обрёк, пусть и никчёмного, на его взгляд, но человека, на верную гибель. Однако всем его стремлениям к новой жизни, всем обещаниям самому себе в том, что он никогда ничего и никому не причинит зла, было не суждено сбыться.
Случилось всё спустя месяц, когда в жизни профессора появился такой персонаж как Пономарь (по паспорту - Григорий Алексеевич Пономарёв), мелкий главарь банды местных городских трущоб. Встреча их была давно предопределена. Единственной странностью казалось то, что они ещё не встречались на районе, когда нищий безработный Иван Фёдорович по ночам выбирался из квартиры для сбора стеклотары. Нет-нет, конечно, Пономарь со своей кодлой не грабил побирушек, так часто попадавшихся на улице в те времена, но любил и практиковал использование опущенных судьбой людишек в виде боксёрских груш, чтобы его пацаны не теряли спортивной формы и шакальей злости.
Сгорбленную тщедушную фигуру профессора ночные хозяева района приметили издалека и решительно пошли ему наперерез.
- Дядь, а дядь, - обратился к нему самый мелкий и от того самый задиристый шпанёнок. - Есть сигаретка? Есть выпить? Может доллары есть?
От подобного обращения Иван Фёдорович опешил. Он понимал, точнее говоря, ему рассказывали, чем заканчиваются подобные разговоры. Преградившему дорогу пареньку ничего из перечисленного списка не было нужно, он просто искал причину, чтобы признать отказ в той или иной просьбе для себя оскорбительным, обидеться и стребовать с жертвы уплаты морального долга здоровьем.
- Забирайте всё что есть... - тихим почти мёртвым голосом просипел Иван Фёдорович, позвякивая бутылкам в авоське. Он не осознанно вытянул руки вперёд и предложил самому мелкому из хулиганов всю свою сегодняшнюю ночную добычу - пивные чебурашки и пустые водочные бутылки.
- Да ты Нас - правильных пацанов, смотрю, совсем не уважаешь, - вполне натурально возмутившись, взвизгнул мелкий пакостник. - Сам напросился, папаша!
После этих его слов Иван Фёдорович почувствовал слабый тычок в спину, потом такой же легкий совсем безболезненный шлепок в челюсть справа, затем слева; он пошатнулся, но не упал и даже не почувствовал боли, хоть и понял, что били его всерьёз и крепко. Профессор неумело отмахнулся. Рука его неуловимым для человеческого глаза движением отправила ближайшего нападающего бандита в полёт на пять-семь метров, тело которого упало на скамейку, стоящую у подъезда, ломая её пополам. В следующий миг на него накинулись со всех сторон, кто-то повис на шее, другие молотили в грудь, в лицо и в лоб, но профессор продолжал стоять, как вкопанный, чувствуя, что от земли, прямо через асфальт, старческое тело наполняет энергетический заряд. Он развернулся. Подонки, висящие у него на плечах, словно дети, не соблюдающие технику безопасности на каруселях, полетели в разные стороны, ломая хребты о стены рядом стоящего кирпичного дома и о деревья, растущие в этом дворе. Злодеев было немного - с десяток, и спустя минуту после начала драки из всей этой кодлы на ногах остался всего лишь один.
Пономарь, широко раскрыв рот и выпучив глаза, любовался тем, как всех его храбрых спортсменов и отморозков ломает, калечит и буквально уродует худой сгорбленный мужичок. Он не стал вмешиваться. Григорий Алексеевич Пономарёв не просто так командовал двумя десятками бойцов; надо было быть полным идиотом, чтобы кидаться на нереального по меркам даже любого шаолиня (популярного персонажа рукопашных боевиков тех лет) врага, дабы проверить крепость своих кулаков; он понял это бесполезно. Пономарь развёл руки в стороны, показывая свои мирные намерения, и ушел, оставив волшебного невзрачного мужика посреди разразившейся во дворе бойни.
Иван Фёдорович бледный и позеленевший от неожиданной и нереальной сцены, разыгравшейся на улице, дрожащими руками начал собирать бутылки, выкатившиеся из авоськи во время скоротечного сражения. Профессор двинул домой на негнущихся ногах, не веря в то, что он способен на подобный поступок. Историк часто останавливался, крепко жмурил глаза, вновь открывал их, но, как и прежде оставался в той самой реальности, в которой произошло чудо. Иван Фёдорович несколько раз ущипнул себя больно, до синяка за ногу, но и тогда события, казавшиеся сном, не рассеялись, и он не проснулся у себя на кушетке посреди единственной комнаты, заваленной книгами и журналами. Всё произошедшее с ним было новой его действительностью.
Он не помнил как добрался домой, как бродил по квартире до утра, беспрерывно бормоча под нос полную околесицу, как сломал чугунную ванну, пробуя на ней свои новые способности, с грохотом перебудив всех соседей, и как настало утро, когда Иван Фёдорович успокоился и принял себя нового, перерождённого, сильного и непобедимого. Этот дар, как тогда он мечтательно любил рассуждать, был дарован ему свыше за все его страдания и лишения, именно он, а не кто-то другой заслуживал подобной благодарности небес более остальных и обязан принять его и применить по достоинству.
В то утро Иван Фёдорович лихорадочно придумывал способ применения своей новой силы. В голову лезли глупые мысли о героях иностранных боевиков, которые при помощи нечеловеческих способностей на экране телевизора сеяли по миру добро, освобождая страны третьего мира. Теперь и он может так.
Вскоре его мысли вернулись к более обыденным вещам, вполне нормальному человеческому желанию - на этом деле заработать, даже, возможно, разбогатеть. Однако, тут все его представления себя в форме спортсмена тяжелоатлета, выигрывающего все соревнования в мире, получающего призы и медали, разом рухнули.
Он представил: как будет выглядеть пожилой хрупкий мужичок, поднимающий трёхсоткилограммовую штангу, как округлятся глаза уважаемого жури и многочисленной публики при виде подобной картины, как будут пожирать его завистливыми взглядами другие конкуренты, как вызовут, а они уж точно вызовут, врачей, учёных для исследования паранормальных способностей Ивана Фёдоровича; как наступит череда экспериментов и опытов над его уже не молодым телом; как признают его новым феноменом науки - жертвой мутации; как запрут его в какой-нибудь секретной (и от того совсем некомфортной) камере для уродов; и от этих мыслей профессор побледнел.
Он поёжился. В голове всплыли воспоминания о тех падонках, встреченных ночью на улице, с позиции сильного промышлявших разбоем и грабежом, но он заниматься этим не мог. Конечно, теперь Иван Фёдорович был способен переломить пополам любого бандита, вставшего у историка на пути; взыскать славу смертельно-опасного костолома в криминальных кругах; но что его сила против пуль и заточек? Карьера нового авторитета под кличкой Профессор, если ему таким суждено было стать, во времена вооружённых банд лихих 90-х, попахивала, мягко говоря, кретинизмом, так как Иван Фёдорович догадывался, что такой образ жизни, заполненный разборками и дележом разнообразной добычи, самый верный путь на то кладбище, с которого он недавно бежал. Короток век у работников пера и владельцев Мерседесов нынче, именно поэтому учёный оставил рассуждения о собственном месте в иерархии бандитских группировок и вспомнил об институте.
За последние недели безделья, так он называл поиски капища кровожадных язычников, Иван Фёдорович с удивлением обнаружил, что тоскует по своему маленькому рабочему кабинету, по своим приятелям преподавателям, даже по бездырям студентам, и от этого вновь загрустил. Теперь, несомненно, историк был способен изувечить ректора, чего страстно желал; да и врезать хорошенького пинка той козочке Олесе, занявшей его место - профессорское место, для него казалось совсем не лишним, но пожилой учёный понимал, что подобными действиями работу не вернёт. А может...
Иван Фёдорович вскочил из-за кухонного стола и ринулся прямиком в коридор, затем так же резко вернулся, чтобы вновь и вновь повторить свой маршрут. Он любил думать на ходу, передвигая ногами, приводить мысли в порядок. Страшная по своей жестокости идея пульсировала в его голове, пожирая остатки человечности в измученном несчастьями рассудке. Будет ли ему жалко эту Олесю, если что-то нехорошее, непоправимое произойдёт с племянницей ректора? Станет ли его совесть непреодолимой преградой перед запланированным убийством родственницы презираемого Иваном Фёдоровичем бывшего начальника? Ответ профессор отыскал в себе моментально, жуткий, кровожадный и злой он не напугал его, а даже неожиданно удивил. Историк не испытал ничего, ни одной эмоции, связанной с возможным убийством. С возможным?
Он спокойно присел на единственный не заваленный книгами и макулатурой табурет и затих. Профессору стала интересна такая возможность вернуть старую работу - его работу так им горячо любимую и желанную. Сможет ли Землерой, языческий бог тёмных волхвов, помочь и в этом? Если верить писаниям, начертанным в древней, как сама Матушка Русь, книге, у могущества божества не имелось границ, тот, кто способен даровать бессмертие, уж точно, в силах вернуть маленькому человечку его рабочее место.
Размышления Ивана Фёдоровича прервал пронзительный, коробящий дверной звонок, от которого он даже подпрыгнул на месте. Уже несколько лет к историку не приходили гости, если не брать в расчёт юношу Сергея, который нарушил обыденный ход вещей в жизни учёного. У профессора не было друзей или даже хороших знакомых, соседи его сторонились, считая чудаковатым и странным, именно по этой причине непривычный, режущий слух дверной звонок, так взволновал и напугал одновременно. Какое-то время Иван Фёдорович продолжал сидеть на месте, каждый раз вздрагивая от пронзительной трели, и почему-то надеясь, что сейчас, еще чуть-чуть, и она закончится, а незваный утренний гость, стоящий за дверью, не дождавшись ответа, развернётся и уйдёт, оставит в покое профессора. Однако звонки продолжались.
Иван Фёдорович тяжело вздохнул и, когда понял, что его сегодня не оставят в покое, медленно, шаркая ногами, двинулся к двери. Он отпер замок и едва не отпрянул вглубь коридора, узнав назойливого гостя. На пороге квартиры профессора стоял Пономарь - уличный бандит, в руках которого вороненой сталью блестел пистолет.
* * * *
На улице усиливался моросящий дождь, вгрызаясь в землю кладбища холодными осенними каплями. Небо прочертила молния, освещая надгробия и распятья, окружавшие со всех сторон чернокнижников.
Пономарь рыкнул. Он не любил такой погоды. Депутату государственной Думы больше нравилось солнце и золотые тёплые песчаные пляжи Майами. Конечно, в свою прошлую жизнь бандита, ему приходилось грабить, убивать и насиловать в любых погодных условиях, но теперь он обленился. Григорий Алексеевич Пономарём, резко взлетевший на политическую арену России, давно отвык делать что-либо своими руками, предпочитая использовать для грязных дел своих гловорезов, охранников или на худой конец наёмников. Исключением являлся один день каждого месяца, когда депутат отсылал прочь охрану, отключал телефон и пропадал на сутки, чтобы вновь и вновь проводить тайные обряды. Он уделял ритуалам и жертвоприношениям особую, скрытную, часть своей жизни, с той самой поры, когда выследил местожительства пожилого мужичка, изуродовавшего его молодую шайку.
С той встречи прошло уже пять счастливых лет. Тогда, стоя на пороге квартиры профессора, он не знал, как круто поменяется его жизнь. В то утро будущий депутат решил отомстить дерзкому карателю уличных бандитов, нашпиговать его свинцом из своего пистолета, но судьба распорядилась иначе.
* * * *
Он помнил, словно это было вчера, как целится в слегка опешившего профессора из своего газового, расточенного под боевые патроны Макарова, как отступает назад его обидчик и как резко меркнет сознание, после не сильного, но точного удара прилетевшего откуда-то сзади. Удар был умелым.
Прежде чем отключиться Пономарь упел рассмотреть нападающего, невысокого, ехидно ухмыляющегося юношу, стоящего на лестничной площадке. В тот день он познакомился с Серёжей - будущим руководителем и идейным вдохновителем их кровожадной группы.
Григорий Алексеевич вспоминал, как очнулся в маленькой, тускло освещённой квартирке профессора, которого хотел пристрелить, как доносились до него голоса людей, разговаривающих на кухне, и как болела, раскалываясь на части, голова от увесистого удара.
- Ну, право, Иван Фёдорович, Вы как малое дитя, - доносился молодой осуждающий голос. - Вас одного невозможно оставить! Я отлучился, чтобы подумать спокойно о нашей с вами ситуации, а Вы!? Каких-то бандитов на улице калечите, потом они же в Вас пистолетиком тыкают!
- Не они, а он! - раздался голос профессора, тихий и усталый.
- Ой, простите, - прыснул обладатель молодого голоса. - Нам то с Вами теперь какая разница сколько их под дверью с ноги на ногу переминается!? При должном подходе я бы тут и с десяток местных быков положил! Суть дела это не меняет - надо быть осторожнее!
- Понимаю, - тяжело вздыхая, ответил профессор. - Откуда я мог знать, что это божество мне, да смотрю и Вам, Серёжа, такую силищу отгрузит; вот и не рассчитал.
- Догадались всё-таки?
- А что тут гадать? За Костика и его жизнь, мною загубленную, нам Землерой силушки и добавил, да так добавил, что я чугунную ванну дома на две части расколол, экспериментируя!
- А вот с подобными фокусами завязывайте, - осуждающим тоном посоветовал обладатель молодого голоса. - Нам с Вами теперь конспирация нужна, нам с Вами ещё столько сделать предстоит, мы ещё таких дел наворотить сможем; или Вы против?
В квартире повисла тишина. Мужчина (Иван Фёдорович) не спешил с ответом, похоже, что-то для себя сейчас окончательно решая, как будто от этого выбора зависит вся его будущая судьба. Пауза в разговоре затягивалась, но молодой человек, Сергей, своего собеседника не торопил, понимая, что для хозяина квартиры сейчас очень важно самостоятельно принять сложное решение. И тот не разочаровал.
- Я не против, более того, у меня на примете и жертва имеется, - стальным голосом дал свой ответ Иван Фёдорович. - Но, об этом позже; что с пленным делать станем?
- А судьба нашего пленника, мой дорогой профессор, сейчас только в его руках! - ответил Серёжа, мерзко хихикнув своей новой задумке.
* * * *
Григорий Алексеевич Пономарёв воспринял предложение двух новоиспечённых чернокнижников с нескрываемой иронией. Перспектива стать третьим колдуном в группе сатанистов, так он тогда их про себя называл, казалась бредовой и сумасшедшей, но, несмотря на это, чтобы получить свободу и сохранить жизнь, бандит согласился, и его отпустили.
Даже демонстрация нечеловеческой силы юноши и пожилого мужчины, не возымела на него должного впечатления. Мало ли в России ненормальных богатырей, ушибленных на голову, способных крошить кулаками камень и гнуть руками арматуры? Пономарь слышал о таких умельцах, а о мастерах разнообразных боевых искусств и не такое слышал и уважал, именно поэтому решил не ссориться с ними и поглядеть, что будет дальше. Он ушёл из странной квартиры целый и невредимый, но спустя две недели ему позвонили.
Все прошедшие дни до того рокового звонка, Пономарь не мог выбросить из головы странную парочку, представившуюся колдунами, способными, по их собственным словам воплотить в жизнь все самые смелые человеческие желания. С первого взгляда, это представлялось полным бредом. Однако, шло время. Мысли о том, что стоит только прирезать и кому-то там скормить совершенно не знакомую бандиту девчонку, а взамен получить всё, что душа пожелает, постепенно овладевали им.
Он не был таким успешным рэкетиром, как хотел всем казаться. Банда его, сплошь набранная из отмороженной наголову местной шпаны, явно не дотягивала до серьёзной группировки, а в силу возраста, с Пономарём, которому на тот момент исполнилось всего двадцать лет, не желали иметь никаких дел криминальные авторитеты города, общаясь с зелёным главарёнком на уровне шестёрки. Пономарь знал, что такое отношение к себе не изменить. Возможно, имелись и другие варианты, позволяющие добиться авторитета в определённых кругах, но на их реализацию у паренька не было ни денег, ни сил.
Постепенно Гришка Пономарёв, как его звали старшие товарищи - настоящие, реальные правильные пацаны из серьёзных группировок, держащих город, поймал себя на мысли, что ждёт обещанного звонка. Он считал дни, каждый час проверяя наличие вызова на мобильном телефоне, опасаясь случайно пропустить звонок и не узнать правду о странном предложении новых знакомых. Пономарь дождался. Встреча была назначена на вечер у Городского Политехнического Университета.
* * * *
Свою первую жертву, не избитого, не зарезанного в драке соперника, а именно жертву, Григорий Алексеевич запомнил на всю жизнь. Это была стройная, длинноногая блондинка, на которую указали ему Иван Фёдорович и Серёжа, назвав её идеальным для общих целей экземпляром. После, когда она брыкалась и рыдала у него в ногах, подвывая, словно выпь, на кладбище, он узнал её имя, звали девушку Олесей. Она была из хорошей интеллигентной семьи. Эта красивая, а Олеся была красивая, девчонка где-то, кому-то из его подельников перешла дорогу, тем самым подписав себе смертельный приговор. Было ли Пономарю жалко её? Возможно тогда, в самом начале кровавого пути, ответ был положительным, но теперь, он совершенно об этом забыл. Сейчас спустя пять лет, Григорий Алексеевич Пономарёв помнил лишь тот ужас, сковавший все члены его тела, когда наружу, сквозь пласты земли выползло божество; помнил вопль, наполненный отчаянием и страхом девчонки, которую профессор дрожащими руками толкал в пасть монстра. Только эту первую ночь, первую жертву он не мог выкинуть из головы. Остальные девочки и дети, которых теперешний депутат похищал и заманивал на погост, размазались безымянным, безголосым ежемесячным конвейером в памяти его преступлений.
После той первой жертвы всю ночь Пономаря одолевал недуг, его то бросало в жар, то сковывал озноб, а потом на утро он проснулся богатым человеком. Маленькая кладовка в его квартире, доставшейся ему по завещанию от умершей бабки, ломилась от пола до потолка зелёными стодолларовыми банкнотами, которые сыпались в коридор через распахнутую дверь. Так началась новая жизнь Григория Алексеевича Пономаря - бизнесмена, мецената и будущего депутата Государственной Думы. Успех был фееричным, да и само слово - успех, теперь ассоциировалось лишь только с его знаменитой уже на всю Россию фамилией. С каждым годом он становился богаче и популярнее, замахиваясь на министерские должности и на общегосударственные всероссийские тендеры, добывая по всей стране то нефть, то газ, то драгоценные металлы. Все конкуренты предпринимателя чудесным образом устранялись где при помощи несчастных случаев, где по причинам неизвестных болезней, и бизнес двигался вперёд. Однако и этого уже стало мало. Григорий Алексеевич Пономарёв - самый молодой и перспективный олигарх в стране всё больше и больше задумывался о должности президента России - вершине, которой ему так хотелось достичь. Как ни странно, этой его цели препятствовал партнёр по жертвоприношениям Серёжа, утверждавший, что подобные задачи ставить нельзя и опасно, не аргументируя свой запрет на подобные желания никакими фактами и доводами.
После очередного отказа Пономарь его возненавидел. Юноша, который внешне не изменился за пять лет и на год, отказывался заканчивать читать заклинания, пока не произнесены вслух все желания, и только потом завершал обряд, не позволяя ни Григорию, ни профессору сильно разгуляться, и здесь, по мнению депутата, был не прав.
К своему приятному удивлению, Пономарь нашёл неожиданного союзника в Иване Фёдоровиче Воронцове, считавшим Сергея чуть ли не своим кровным врагом, питая к юноше лютую ненависть, за какую-то обиду прошлых лет. На фоне общей ненависти они быстро спелись, решив устранить назойливого компаньона, ограничивавшего других чернокнижников в предоставляемых божеством возможностях. Оно и понятно: тому, кто познал богатство и почёт, всегда будет не доставать истинной, безграничной власти.
* * * *
Старался не отставать от компаньона и профессор. Иван Фёдорович сразу после убийства Олеси, некогда отобравшей его работу, быстро пошёл в гору. Сначала его позвали обратно в институт на прежнюю должность, затем случилось совсем странное событие: сошёл с ума ректор учреждения, вышибив себе мозги при помощи пистолета прямо в рабочем кабинете. Освободившуюся должность главы Политеха предложили в прошлом опальному профессору и тот, не раздумывая, согласился. События в жизни Историка закрутились с невероятной скоростью.
В день его назначения на должность ректора института, позвонили из издательства с предложением публикации его книги, которая прогремела в научных кругах как новый, идеальный и достоверный образец исторических изысканий. Успех был ошеломляющий. Вскоре в институт пришёл официальный запрос Министерства Образования о присвоении книге Ивана Фёдоровича нового статуса учебного пособия для профильных школ и высших учебных заведений. Однако, настоящий успех пришёл тогда, когда его работу добавили в обязательный курс изучения Истории России. Теперь книга "Мифы и Реальность Древних Славян" лежала на партах и в рюкзаках каждого школьника, а с именем Ивана Фёдоровича Воронцова связывали все новые, прогрессивные взгляды на отечественную древнюю культуру. Ну, а следом случилась награда "Педагог года" и внушительная государственная премия.
Наконец-то, к нищему, униженному профессору пришло общественное признание, и он этим не преминул воспользоваться. Железная дисциплина воцарилась в его Университете, неугодных ему людей он устранял любыми способами, какие были ему доступны и приятны. Ситуация со взяточничеством и поборами студентов возросла до невиданных масштабов и, как ранее водилось, львиная доля этих миллионных сумм оседала в кармане нового ректора. В эти годы ему никто не смел перечить, никто не имел храбрости писать жалоб, даже не случалось анонимок на всеми Уважаемого Известного профессора, которому многие из высших эшелонов власти сулили, в будущем, кресло Министра Образования.
Личная жизнь Ивана Фёдоровича тоже наладилась: к нему вернулись уверенность в общении с женщинами и утраченная мужская сила. Он стал популярен среди молоденьких студенток, предпочитающих учёбе статус любовницы самого влиятельного человека в институте; и Иван Фёдорович их вниманием не брезговал, меняя хорошеньких учениц как перчатки. Некоторые из пассий профессора задерживались в его объятиях чуть дольше - на недели, о других новый ректор мигом забывал, как только они выползали из постели, третьих, требующих от него серьёзных обязательств, бросающих угрозы об огласке их отношений, ждала мучительная смерть на заброшенном кладбище. Жизнь стала прекрасна и занимательна.
За пять лет плотного сотрудничества с богом Землероем наш профессор раздобрел, откормил широкое туловище с увесистым круглым животом. Теперь он не выглядел сгорбленным и тщедушным, сейчас Иван Фёдорович Воронцов шествовал гордо, чинно, выпятив вперёд третий подбородок и разросшийся за сытное время пупок.
Конечно, постоянные утехи желудка и похоти рано или поздно должны были надоесть ректору, так и случилось. Он замахнулся на кресло Министра Образования России, собираясь призвать на помощь монстра с погоста, но тут наткнулся на яростное сопротивление всем известного компаньона. После чего ещё больше возненавидел Сергея, который на их обрядах вообще молчал, как будто даже ничего не просил, лишь только вечную молодость. Юноша не старел и не взрослел, не богател и не предавался развлечениям, вроде как, даже, ничего не желал. Однако его разборчивость, скромность и скрытность в ритуалах настораживала, а когда он начал жестко пресекать все попытки его соратников выйти на ведущие руководящие должности в стране, бывший бандит и ожиревший учёный со всей решительностью стали готовиться к его убийству.
* * * *
В жизни Сергея эта ночь должна была стать последней. Заговорщики загодя определили его участь. И Григорий Пономарёв и Иван Фёдорович Воронцов прятали под рясами оружие, намереваясь пустить его в ход, когда закончится последний ритуал с участием всех троих чернокнижников.
Депутат схватил за волосы девчонку, которую подобрал на трассе, выбираясь из Москвы в Область, и поволок её к покосившемуся склепу. Жертва в его стальной хватке извивалась, стучала ногами о сырую землю, поднимая брызги из луж, но все усилия были тщетны, мучитель даже не замечал сопротивления. Пономарь легко волочил по земле девчонку к покосившейся плите, которая виднелась сквозь проломленную стенку склепа, именно там, отрывая часть за частью от тела жертвы, будет сегодня ужинать божество.
Вдруг он остановился. Взгляд его, словно змеиный язык, лизнул помещение склепа, почувствовав чужое присутствие. Пономарь вновь осмотрелся, инстинктивно положив левую руку на пояс, где висел Стечкин, но никого не обнаружил: всё так же мрачно и одиноко в этом месте. Депутат двинулся дальше, прямиком к плите, на поверхности которой виднелись старинные, истерзанные временем иероглифы. В склепе всё было заранее подготовлено.
Пономарь схватил девчонку за горло, приподнял и с силой прижал одной рукой к плите, по краям которой свисали настоящие тюремные кандалы. Случайная его попутчица что-то нечленораздельное хрипела, пока депутат ловко приковывал жертву к алтарю, ему не впервой приходилось это делать. Наконец он закончил и двинулся назад, прочь из склепа, где от запаха смерти и ужаса погибших здесь людей передёргивало даже такого душегуба как Григорий Пономарёв, который в своей новой жизни не боялся ни чёрта, ни дьявола. Депутат давно понял, что страшнее его самого в этом мире хищника нет.
Когда он вернулся на пустырь, все приготовления для продолжения обряда были закончены, а его соратники дожидались только его самого. Пономарь украдкой взглянул на Воронцова, и тот ответил ему еле заметным кивком головы, подтверждая, что все договорённости по устранению их компаньона остаются в силе. План двух чернокнижников был прост. После того, как Серёжа отдаст последние указания тьме по вызову бога, вооружённые мачете и пистолетом, они нападут на юношу с двух сторон, не давая ему времени опомниться. Конечно, оба чернокнижника обладали недюжинной силой, но они так же не понимали, не знали на что способен ненавистный компаньон, поэтому был выбран именно такой подлый и коварный удар в спину.
Сергей взял в руки книгу, привычными движениями перелистывая страницы, и на распев, словно молитву, забормотал древние слова, несущие в себе первобытную силу. Земля дрогнула, как и прежде вовремя ритуалов, но затем произошло то, чего никогда не случалось, книга в руках чернокнижника вспыхнула ярким пламенем, а из глубины кладбища донёсся тоскливый и голодный волчий вой.
Григорий Пономарь впервые в жизни заметил на лице Сергея нескрываемое удивление, которое стёрло с губ колдуна вечную противную усмешку, и решительным движением рванул из-за пояса Стечкин, намереваясь изрешетить компаньона пока тот не пришёл в себя. Следом за движением депутата лязгнули ножны на поясе Ивана Фёдоровича, освобождая из своих недр широкую и острую мачете. Они напали вместе. С грохотом ударили выстрелы. Пули пробили Сергею грудь, а удар лезвия мачете, зажатым в кулаках могучего Ивана Фёдоровича, лишил юношу левой руки, которая бесформенным куском мяса рухнула на землю. Чернокнижник издал тихий стон и упал, завалившись спиной на чьё-то надгробие.
Он был ещё жив, а его вечная кривая ухмылка вновь вернулась на прежнее место.
- Дураки, с какими же дураками приходится работать, - сплёвывая кровь, прошипел Сергей, буравя бывших компаньонов чёрными нечеловеческими глазами.
Пономарь и профессор отшатнулись от, как казалось, смертельно раненого чернокнижника. Черты лица Сергея заострились, кожа побелела, а ровные аккуратные белые зубы изогнулись в клыкастой улыбке
* * * *
Подручный самого Пифона - князя духов лжи, одного из высших Бессмертных, Джек Френсис, долго жил на земле. Он скитался от капища к капищу, из страны в страну, пытаясь преумножить свои силы, пока окончательно не осел на территории нынешней России. Столетиями Джек Френсис избегал лишнего к себе внимания, не желая встреч с охотниками на нелюдей и с Инквизиторами Ватикана, которые, нет-нет, да наведывались на землю славян, чтобы при помощи меча и святого креста разгонять тьму языческих божеств и запрещённых религий. Как ни странно, но Россия с её необъятными полями, дремучими, непроходимыми лесами и суеверным, но не до безумия одержимым святостью народом, стала убежищем для кучи нечисти, беспощадно истребляемой в других частях света.
Джек Френсис - специалист по эзотерике и жертвоприношениям, позволявшим ему не стареть уже несколько столетий, давным-давно понял, что в одержимой охотой на ведьм и колдунов Европе ему не суждено закончить возложенную на его плечи самим Князем лжи миссию. Ватикан - оплот святости, меч и щит истинных католиков, долгие века вёл кровопролитный бой со слугами тьмы, вынуждая нечисть и нелюдей бежать в страны, куда ещё не дотянулась длань инквизиции. Джек Френсис не стал исключением. Он перебрался в Россию во времена революции, когда границы рухнувшей Империи стали настолько слабы, что даже мелкие бесы умудрялись проникнуть вглубь государства незамеченными. Разрозненные силы охотников за нежитью, крах русской церкви позволили бегущей из Европы нечисти комфортно обосноваться здесь. И это было неслыханным безобразием для страны с Великой историей.
Сам Джек был родом из Британии, точнее говоря, из самого центра Лондона, где когда-то учился на врача, а затем слыл на островах одним из лучших хирургов, но всё изменилось. В руки уже поседевшему и стареющему Френсису попала загадочная книга с отрубленной бараньей головой на обложке - "Таинства магии Владыки Пифона", там он и узнал о секретах вечной молодости, постиг вложенные самим князем лжи знания могущества чужой крови. Джек поверил прочитанному, потому что хотел верить в бессмертие, хотел жить и ненавидел себя старика. Он начал отсчёт своих жертв с уличных проституток, кромсая их кожу на лоскуты любимым орудием труда - медицинским скальпелем. Когда число убитых им женщин перевалило за десяток, он помолодел на двадцать лет и получил у жителей Лондона своё знаменитое одноимённое прозвище. Однако, вскоре после ещё нескольких убийств, ему пришлось бежать из города, а затем из самой Британии, когда за поиски неуловимого маньяка крепко взялась святая инквизиция. Паладины и ищейки Ватикана чётко шли по его следам и наверняка настигли бы Джека в одном из многочисленных укрытий, если бы не помощь извне.
В те времена он прятался в Париже, схоронившись в маленькой комнатке на цокольном этаже внутри пропахшей сыростью и болезнями ночлежке. Джек Френсис - талантливый хирург и помешанный на юности душегуб, опустился до голодной нищеты, стоя с протянутой рукой во время воскресных месс у французских соборов. Загнанный и уставший, он готов был лично сдаться, первому попавшемуся на пути, священнику, признаться ему во всёх злодеяниях, попросить убежища и прощения. Так оно и вышло. Джек кинулся в ноги идущему навстречу человеку, облачённому в рясу, и прямо на улице, стоя на коленях, во всём покаялся. Он думал, святоша рухнет замертво от услышанных во всех подробностях изуверств, совершённых дитём божьим, но вместо этого тот звонко рассмеялся.
- Привет тебе, отступник, от Владыки твоего Пифона - князя ада, повелителя лжи! - продолжая скалиться после заливистого хохота, прохрипел священник. - Он знал, что ты не выдержишь этой гонки, поэтому прислал тебе помощь!
- Ты! Ты! Кто такой!? - поднимаясь с колен, возопил Джек Френсис, невольно отшатываясь от странного служителя господа.
- Я!? - явно обидевшись подобному вопросу, удивился собеседник. - Я - Алистор - глашатай ада, ну а ты, Джек Френсис - ничтожество, захотевшее предать своего повелителя?
- Но...
- Джек, действительно, больно смотреть, как ты - самый разыскиваемый святошами в Европе человек, настолько глуп, чтобы полагать, что Мы оставим тебя одного в такой сложной ситуации, - замурлыкал Алистор, снисходительно улыбаясь. - Демоны не Ваш бог, нам не доставляют радости мучения и невзгоды людей, вставших на службу ада и безгранично верующих в демонический ход событий; мы уважаем силу. Только силу. И мы можем, нет, мы мечтаем, сделать своих подданных ещё могущественнее, чем они есть.
- Но, я как загнанный зверь!
- Я научу тебя не выделяться из толпы. Покажу, как творить зло чужими руками. Расскажу и укажу места скопления силы. Объясню, как пробуждать забытых богов, как заставить их делиться силой! С моей помощью ты станешь самым могущественным, хитрым и неуловимым чернокнижником во всём мире.
Джек Френсис глядел на демона широко раскрытыми глазами. Сбылись его самые смелые мечты, сам Пифон принц лжи, послал ему на помощь глашатая ада, способного поделиться со смертным тайным знанием.
- А что взамен? - вспоминая рассказы о поспешных сделках с демонами, задал вопрос Джек.
- Сущий пустяк, - хихикнул Алистор и протянул Лондонскому Потрошителю руку, в которой был зажат ржавый ключик, украшенный на рукояти шокирующими узорами истязаний кнутом смертных радостными демонами. - Мы покажем, мы расскажем, где стать сильнее, как заставить старых языческих богов переработать жизни людей в энергию. Малую часть человеческих жизней от ритуалов возьмёшь себе, она тебе понадобится как стражу артефакта, остальную вольёшь в ключ и будешь заполнять его вместилище сотню лет, пока не откроешь им нужную дверь.
- Какую дверь?
- Да любую дверь, на какую укажу или какую сам выберешь, - вновь развеселился Алистор. - Главное, чтобы в здании за этой дверью в прошлом произошло что-то непоправимо ужасное.
- Этим ключом можно отрыть врата ада? - вдруг испугавшись, выдавил из себя Джек и побледнел.
- Ну, не сами врата ада, - многозначительно расставив руки в стороны, ответил Алистор. - Скорее всего, правильней было бы сравнение с форточкой в закрытом окне.
Демон, вселившийся в обычного священника, продолжал веселиться, вращая на указательном пальце зловещий артефакт в виде старого ржавого ключа.
Джеку, как порядочному чернокнижнику, приходилось изучать книги, описывающие иерархию демонов домны, он помнил почти всё из прочитанного, помнил и описание Алистора - глашатая ада.
"И закрыли единственный проход в мир живых архангелы - несгибаемыми цепями и крепкими замками запечатали ворота Бессмертных, обрекая демонов на вечную жизнь в адском пламени. Шли века, и не случалось на землю вторжения, пока не родился в домне огненной хитрый, пронырливый демон Алистор. Был он молод и немощен, всеми Гадами презираемый, но лишь только один он из демонов смог в живой мир попасть по желаниям. Стал с тех пор Алистор Уважаемым, принцы ада признали его и талант и умения, пользы много он смог принести, отыскать для ворот все ключи!"
Вспомнив почти дословно прочитанное в книге, Джек чуть успокоился, понимая, что знания его, как человека для того века образованного, не противоречат сделанному демоном предложению, которое можно было понимать так - ты мне заряженный людской кровью и силой ключ, а я из тебя, недотёпа, настоящего чернокнижника буду делать. И он согласился. Да и выбора у Джека другого не могло быть: либо костёр еретика, либо сделка с посредником князя лжи. Лондонский Потрошитель выбрал жизнь.
Джек начал своё новое путешествие. Он переезжал из страны в страну, разоряя древние места языческих жертвоприношений, по максимуму выкачивая из забытых богов энергию. Инквизиторы быстро потеряли след, не имея возможностей распознать на месте преступлений его присутствия, так как чернокнижник предпочитал совершать злодеяния чужими руками. Алистор безошибочно помогал находить в окрестностях будущих ритуалов новых отчаявшихся людей, которые в силу своей ничтожности, были способны на любые преступления. Именно к ним, в час великой нужды приходил Джек, имея в руках артефакты, подкинутые демонами, чтобы сделать своё предложение об исполнении всех желаний. Люди соглашались, помогали, своими же руками приводя в действие древние механизмы кровавых ритуалов. Джек Френсис лишь только наблюдал, стараясь ограничить своё участие в жертвоприношениях чтением заклинаний. И это помогало, он стал незаметен настолько, что спустя десятилетие его имя было вычеркнуто из горячих списков возмездия Ватикана, где полагали, что британский маньяк окончательно пропал, сгинул где-то в Европе, погибнув при неизвестных обстоятельствах. Ничем другим исчезновение опального чернокнижника Инквизиторы объяснить не смогли.
Вскоре, древние капища, находившиеся на территории Европы, были истощены. Джеку пришлось направить свою поступь на Восток, пока он не перебрался через границу России, где, в силу исторических событий, о древних богах, населяющих огромное государство, было мало кому известно. Здесь, на Руси, по словам Алистора, находились главные скопления потусторонней энергии всей земли, сюда - на родину странного загадочного славянского народа - стекалась вся нечисть, мечтающая о безопасной жизни. Именно тут Джек Френсис должен был закончить свою миссию, накопив достаточно энергии для заколдованного ключа.
Так как к иностранцам в Коммунистической России относились, мягко говоря, с подозрением, Джеку пришлось измениться, стать ещё младше, завестись новым именем. Он стал Сергеем - юношей, который при коммунистах радел за комсомол, а затем, когда рухнул железный занавес, превратиться в сына несуществующего олигарха. В общем, он умел и любил приспосабливаться.
Все его прошлые партнёры - чернокнижники, которых Сергей лично схоронил за этот век в России бесчисленное множество, рано или поздно зарывались, пытаясь стать могущественными чиновниками или публичными экстравагантными богатеями, приковывавшими к себе излишнее общественное внимание. Когда такое происходило, Потрошитель избавлялся от партнёров, а Алистор начинал поиск новых смертных, способных на безграничные злодеяния. И всё начиналось сначала, только накопленная десятилетиями в ключе энергия человеческих жизней с каждым годом росла и росла, приближаясь к заложенному в артефакте пределу.
Последними и самыми успешными компаньонами бессмертного чернокнижника оказались Иван Фёдорович Воронцов и Григорий Пономарёв - их он терпел дольше остальных, считая депутата и профессора крайними колдунами, при помощи которых удастся завершить больше сотни лет назад начатую миссию. Владыка Пифон мог быть спокоен. В ту ночь, когда на Сергея напали его подельники, Лондонский Потрошитель должен был завершить последний ритуал, принести в жертву богу Землерою одну единственную девушку, привезённую депутатом на кладбище; но всё пошло не так.
* * * *
Сергей резко поднялся на ноги, оттолкнувшись от надгробья, на которое недавно упал, одной лишь рукой. Он окинул взглядом своих убийц и нехорошо, по-звериному, ухмыльнулся, оголяя нечеловеческие клыки своих челюстей.
Иван Фёдорович и Пономарь отшатнулись. Депутат пытался перезарядить Стечкин, чтобы повторно открыть огонь, а профессор стоял, как вкопанный, с широко выпученными глазами, наблюдая за отрубленной рукой Сергея, которая словно отдельный организм, похожий на змею, ползла по мокрой, окровавленной земле.
- Ай-яй-яй, мои дорогие, - пригрозил заговорщикам указательным пальцем целой руки Серёжа. - И как Вам не стыдно?
Что ж, будем учить!
Чернокнижник Серёжа нисколько не сомневался в своём превосходстве над этими людьми. Потрошитель знал, что если понадобится, он в бараний рог согнёт с десяток подобных колдунов, какой бы силой они не обладали. Будь всё иначе, Серёжа даже поиграл бы с ними, позволив поверить в победу, но сегодня на кладбище они были не одни. И в это Лондонский маньяк точно верил.
Отсечённая рука, тем временем, подползла к ботинкам Потрошителя, извернулась, издала шипящий звук и, извиваясь, поползла по ноге вверх, затем выше, пока не свернулась в клубок на плечевом суставе колдуна, вновь превращаясь в нормальную человеческую конечность. Серёжа проверил всё ли в порядке с мышцами и довольно причмокнул, когда на ладони зашевелились пальцы.
Пономарь перезарядил-таки свой Стечкин, наплавляя дуло в сторону живучего, похожего на маленькое вредное чудовище, напарника. Однако выстрелов не последовало.
- Не люблю, когда в меня целятся, - раздался голос Сергея.
- Лучше стреляй в него.
Потрошитель, в обличии юноши, указал Пономарю новую цель, которой являлся всё ещё прибывающий в полном замешательстве Иван Фёдорович. Раздались выстрелы. Серёже не стоило даже напрягаться, чтобы завладеть разумом, депутата тот легко поддался и исполнил приказание. Позади чернокнижника кто-то тяжёлый и большой рухнул на землю, продолжая после падения кряхтеть и визжать, будто свинья. Очередь свинца прожгла дыры в теле Ивана Фёдоровича от живота до лица, но профессор был ещё жив, пуская кровавые слюни и пузыри на мокрую землю кладбища.
- Про себя не забудь! - лениво добавил к первому приказу второй Серёжа, направляясь ко вкопанному в глину идолу, рядом с которым лежала обугленная до черноты колдовская книга. Он удивлённо поднял её, пытаясь понять, что могло причинить защищённому древним заклятьем артефакту такой вред, когда позади, раздались новые хлопки выстрелов. Пономарь, следуя за профессором, разрядил всю оставшуюся в пистолете обойму себе в голову. Вновь раздался глухой звук падающего на землю тела, и всё вокруг стало тихо, лишь только девчонка, прикованная к плите, о чём-то слабо скулила.
Земля ощутимо дрогнула. Обряд по вызову Землероя был завершён, и древний бог не торопясь выползал на поверхность, но Сергея его появление пока мало чем занимало. Потрошитель стоял на пустыре и пытался вслушаться, почуять звериным чутьём хищника чужое присутствие. Здесь за покосившимися надгробиями и крестами, скрываясь в темноте ночи, кто-то наблюдал за чернокнижником: кто-то осторожный и хитрый, способный отвести глаза, даже таком могущественному колдуну, как он, и этот факт заставлял Лондонского маньяка нервничать.
Над кладбищем вновь прозвучал голодный волчий вой, заставивший Потрошителя всего собраться. Он смачно сплюнул на ладони и старательно растёр их друг об друга, затем воздел руки к небу, и из рукавов его куртки в воздух, словно ураган, брызнули потоки перьев, которые спустя мгновение превращались в угольно-чёрных птиц. Вороны, каркая и проклиная весь белый свет, закружились прямо над Потрошителем, ожидая приказов, и он не заставил себя ждать.
- Найдите мне соглядатая, невидимого! Притащите Святошу наглую! Выклюйте ему глаза, чтобы не смел наблюдать за мной - Вашим Повелителем!
Вороны взвились в воздух, растворяясь во тьме ночи, полностью сливаясь с мраком, пожирая заброшенное кладбище. Сергей стоял широко расставив руки в ожидании немедленного эффекта заклинания, но ничего не происходило, только карканье тёмных слуг с каждой минутой усиливалось. Вороны чувствовали настроение своего хозяина, но никого для него не могли разыскать, кладбище казалось пустынным и одиноким.
- Что за чёрт! - теряя над собой последнее самообладание, прорычал Сергей. Он был уверен, что за ним может следить только какой-нибудь священник или охотник, к розыску которых идеально подходили его вороны, но на деле всё выходило иначе. Если птицы мрака не нашли таинственного наблюдателя, значит, он не из святых отцов и не связан с ватиканской Инквизицией, а это уже кое-что. Конечно, судя по защитным заклинаниям, за ним следил опытный колдун, и это не могло его радовать, но не стоило сильно огорчаться - два ведуна всегда найдут способы договориться и разойтись миром. Ну, а если невидимый гость решит помериться силами, что ж, чернокнижник накопил достаточно энергии, чтобы противостоять любому сопернику, живущему на этой земле.
- Выходи, кто бы ты ни был! - стараясь перекричать карканье птиц, заорал Сергей. - Я знаю, что ты здесь!
Ответом чернокнижнику стал грохот выстрелов. Начальная пелена смерча воронов надломилась, сквозь тьму крыльев начал пробиваться настоящий свет ночи - свет звёзд и луны, а затем даже дождевые капли стали проникать сквозь покрывало птиц, вопящих о том, что кто-то пытается пробиться через купол мрака. Потрошитель заворожено смотрел, как на самой границе стены тьмы распускается цветок пламени, который растёт, поднимает свои стебли в чёрное небо, а затем разлетается сонмом огненных искр, падающих на его живую каркающую преграду, прожигая дыры в смерче адского вальса.
- Пиромант!? - возопил Сергей, ненавидящий колдунов этой профессии, и отлетел в сторону от ударившей прямо в него охотничьей дроби, выпущенной почти в упор из обычного человеческого оружия. Потрошителя отбросило назад на пару метров и, прежде чем упасть, он собственной спиной ощутил, как сломал несколько старых надгробий.
- Что за удивительная ночь сегодня?! - медленно поднимаясь с земли, отплёвываясь от грязи, прошипел Сергей, уже понимая, что в очередной раз ошибся с выводами насчёт ночного гостя: пироманты не пользовались огнестрельным оружием. Однако это лишь ещё добавляло вопросов.
Наконец-то, поднявшись на ноги, он впервые за всё время разглядел своего противника, который стоял напротив Потрошителя и, не обращая на того никакого внимания, медленно перезаряжал свой обрез. Выглядел и вёл себя этот мужик очень странно. Судя по одежде: по кожаной куртке, одетой на спортивный балахон, по военным штанам, заправленным в увесистые берца, со стальными набойками на мысах, по перчаткам с обрезанными пальцами и металлическими клёпками для кулаков - он был типичным охотником на ведьм. Однако на него не подействовало заклинание "чёрных ворон" - верный способ, когда необходимо избавиться от охотника или священника. А это значило, что официального контракта с церковью у парня, перезаряжающего свой обрез, точно нет, и это хорошо. Самым неприятным стала бы встреча с Инквизиторами, особенно с Высшими Паладинами, имена которых Лондонский Потрошитель знал наизусть. Однако все эти размышления о странном госте не давали чернокнижнику конкретных ответов о том, к какому клану или сообществу принадлежит незнакомец.
В вооружённом стрелке, использующем магию стихий, явно чувствовалась славянская кровь. Черты его лица, правильные и естественные, не имели чёткого возраста. Человек, стоящий напротив Джека Френсиса, был ещё молод, но взгляд его выдавал в нём старика, повидавшего в жизни всякого, прошедшего кровопролитные войны, потерявшего родных, близких и друзей. Чернокнижник умел читать подобные глаза, потому что сам, часто любуясь молодостью в зеркале, видел их на своём собственном лице. Противнику Лондонского Потрошителя была не одна сотня лет, и этот вывод, сделанный за последние секунды, поразил тёмного адепта, потому что он не помнил славянских охотников или колдунов, живущих на земле так долго.
Настораживал и выбор оружия незнакомца: два обреза, зажатых в правой и в левой руках, длинный нож, прикреплённый к поясу, два кожаных ремня, стягивающих грудь крест на крест, пара ножен для меча и какой-то деревянной чушки, висящих за спиной - весь этот арсенал был одет на одном человеке. И Джек Френсис верил, что любой из этих смертельных игрушек стоящий напротив него незнакомец умеет ловко пользоваться.
Наблюдение за странностями своего противника, пришлось прекратить, так как человек перезарядил своё оружие и направил его на поднявшегося на ноги чернокнижника.
- Тише-тише, - выставив вперёд ладонь в знак примирения, запротестовал Сергей, решивший всё-таки выяснить поподробнее о противнике, прежде чем его убивать. - Может, представишься? Разве пристало Нам - Людям Веков - без официальной части морду друг дружке бить?
- Людям ли? - хитро прищурившись, ответил вопросом на вопрос человек. Лицо незнакомца приобрело странное выражение удивления, как будто он ставит под сомнение человечность Лондонского маньяка.
- Ну, конечно, - возмутился Сергей. - Позвольте представиться, Джек Френсис, так сказать, собственной персоной.
- Тот самый?
- Ага!
Джек даже распрямился после того, как его узнали. Долгие годы ему приходилось прикрываться личинами других людей. Сейчас, когда он гордо назвал своё истинное имя, забытое и скрытое, чернокнижник даже почувствовал на губах сладкий привкус воспоминаний, когда вся Европа трепетала только от одного его прозвища.
- Позвольте узнать Ваше имя, милостивый государь? - сгорая от любопытства, вновь поинтересовался чернокнижник. - Должен я знать, кого сегодня ночью похороню на этом кладбище, когда с этикетом будет покончено!
Незнакомец медлил, явно размышляя о том, стоит ли открываться приспешнику тьмы, но всё-таки ответил:
- Имя моё - Вольга!
С этими словами он спустил курок. Раздался грохот выстрелов, дробь, разодрала одежду на плече чернокнижника, который отшатнулся назад, безумными глазами пожирая своего противника.
* * * *
Джек Френсис был шокирован услышанным именем своего врага. Лондонский Потрошитель сам отчасти являлся легендой для многих ныне живущих на свете людей, но о Вольге - последнем витязе из славянских десниц, он сам человек в сверхъестественном мире опытный, слышал лишь вскользь, полагая существование данного персонажа редких сказок наглым враньём и бредовым вымыслом. С этим витязем-волхвом, связывалась целая череда легенд. И жил этот человек на свете куда как дольше чернокнижника.
Лондонский Потрошитель всегда с педантичной тщательностью изучал всю нечисть и нелюдей тех стран, в которые перебирался жить. Он был осторожен и знал, что главным оружием успешного чернокнижника, орудующего на чужой территории, является предвидение всех опасностей, связанных с местным потусторонним фольклором. Никогда не угадаешь с кем или с чем придётся столкнуться в незнакомой стране, особенно, если этой страной стала Россия - убежище добрых двух третей мистических существ современного мира. Джек прекрасно изучил всех местных субъектов, которые, так или иначе, могли вмешаться в его миссию, и количество их не впечатляло. Была одна старая бабка, живущая в сумасшедшей избе, ещё пара-другая колдунов, умерших или сгинувших в прошлом, и на этом список опасных личностей заканчивался. Беженцев, скрывающихся в России от костров и кольев, он не брал в расчёт, ибо, те больше заботились о спасении собственной шкуры, чем о вмешательстве в дела могущественного чернокнижника. Именно с этим было связано удивление Джека, когда он услышал почти забытое даже славянами имя.
Чернокнижник вспоминал: легенда о Вольге звучала совсем неправдоподобно. На западе самые дотошные и скрупулезные мистики, изучающие монстров, колдунов и ведьм различных стран мира, дружно считали этот персонаж выдуманным, лишь только потому, что факт в его существования, открывал путь к ещё одной более древней легенде.
Так называемые Скифские духи или, как многие их называли, божества: Воля, Гордость и Свобода, обитающие на просторах нынешней Руси, нашли для себя новые вместилища.
"Ни камень, ни дерево больше не интересовали богов. Камень можно расколоть, дерево сжечь, только человек всегда возрождается из пепла как Птица Феникс, продолжая жить и дышать через своих потомков!"
Вот тогда-то и решили Гордость, Свобода и Воля - Скифские боги - поселиться в недрах душ одного древнего рода, который за что-то в глухую старину перед ними провинился. Вселялись эти странные божества почему-то лишь только в девушек этого рода, да и рождались в этой семье только девчонки, становившиеся с совершеннолетием предсказательницами, целительницами и колдуньями.
Было в легенде что-то непонятное. Говорилось, что насильственная гибель одной из этих ведьм сулила всей Руси, а теперь России, бунты, войны и различные стихийные бедствия. Почему? Джек этого не знал, но помнил и о том, что в роду, выбранном скифскими богами в качестве вместилища, каждую сотню лет рождались мальчики, из которых готовили охранителей семьи и тайны, связанной с её проклятым прошлым.
Мальчики эти были лишь на половину людьми. Как только им исполнялось семь лет, в мальчуганах просыпалась древняя богатырская сила - скифская сила. Росли сыновья загадочного рода не по дням, а по часам, выбирая свой будущий путь, тесно связанный с защитой древнего семейства. Кто-то из первых стал могущественным колдуном, кто-то воителем, был, вроде, в рядах охранителей и хитрый купец, родился среди всех десятерых и Вольга - самый слабый и загадочный витязь этой истории. Он вроде как родился совсем бесталанным, но бессмертным. Бистрюк по рождению, Вольга скрывал имя своего отца, кровь которого позволяла ему не стареть столетиями.
"Старости Вольга не знал. Годы шли, а если и появлялась лишняя морщинка на его лице, так лишь спустя целое столетие!"
Джек вспомнил строчки из книги, мимолётно рассказывающей о загадочной легенде, и завистливо скривился. Кому-то с рождения - нате, другим в навозе по горло всю жизнь ковыряться.
- Был Вольга самым слабым из десяти охранителей! - начал снова вспоминать легенду Джек, стараясь за секунду прокрутить её полностью в памяти. Он вспомнил, что родился Вольга чуть ли не обычным человеком, который все прошедшие столетия существовал лишь для того, чтобы становиться сильнее, но, всё равно, по изощренности в колдовстве, по виртуозности владения сталью он не нагнал своих братьев.
Если Джеку не изменяла память, если легенда всё же правдива, девять остальных древних витязей упокоились давно в сырой русской земле, погибнув кто как в кровопролитной славянской истории. А это значит, выжил и теперь стоит перед чернокнижником одинокий в своей неравной борьбе воин-колдун, но, всё же, смертный человек, которого можно убить, как и остальных хранителей.
Мысли о том, что он - Джек Френсис - прервёт столь древний славянский род, представителем которого являлся Вольга, пробудили в Потрошителе кровожадные инстинкты охотника-браконьера, вооружённого пулемётом, наткнувшегося в лесу на считавшееся вымершим сказочное животное. Он зло оскалился, представляя какие секреты выпытает у трупа витязя. Джек умел разговорить любого мертвеца, а мертвецы - это вам не живые люди, они никогда не врут и не увиливают от ответов.
Потрошитель был уверен в своём превосходстве над противником, прекрасно знал, что только дурак рассчитывает на победу в схватке с чернокнижником на территории кладбища. Земля мёртвых давала силы многим адептам чёрной магии: будь-то некромант или тёмный колдун, именно здесь, на месте скорби и печалей людей, хоронивших близких - все они становились в разы сильнее и могущественнее.
Джек сделал пару шагов назад и вцепился руками в стоящие рядом надгробия, сжал пальцы на мраморных плитах с такой силой, что камень не выдержал, раскололся, раскрошившись в мелкую крошку. Земля вновь вздрогнула, а из десятка могил наружу, сквозь землю, начали выкарабкиваться мертвецы, разбуженные чернокнижником. Они выползали медленно, выплёвывая из распахнутых ртов, усеянных гнилыми зубами, мокрую землю, издавая утробные злобные завывания. Ближайшим к Витязю мертвецам не суждено было выбраться из могил, громыхнули новые выстрелы, и тяжёлая дробь мигом раскрошила головы неупокоенных, оставляя их тела в земле, из которой они выползли наполовину. Другим повезло больше. Мёртвые выбрались из могил на поверхность и двинулись в сторону человека, вновь перезаряжающего своё оружие.
Конечно, Лондонский Потрошитель не надеялся на то, что его зомби смогут причинить хоть какой-то вред врагу, ему просто нужно было отвлечь того, чтобы получить лишнее время для основного заклинания, способного закончить этот бой одним страшным ударом. И пока мёртвые наседали на Вольгу, он быстро принялся за дело.
Для заклинания "Змеиный клубок" была необходима кровь колдуна, творящего тёмную ворожбу. В другой ситуации Потрошитель непременно пустил бы в ход ритуальный нож, чтобы порезать ладонь, но сейчас услужливый выстрел витязя разодрал чернокнижнику плечо, из раны которого тонкими струйками сочилась кровь. Он до боли сжал плечо, выдавливая из почти уже зажившей раны необходимые капли крови, и одним размашистым движением ладони плеснул её на кладбищенскую землю под своими ногами. Миг ничего не происходило. Затем почва вздулась в нескольких местах, набухая на глазах волнующимися буграми, а под землёй по всему пустырю что-то зашевелилось, заползало. Нет, это не были щупальца древнего бога, который в это время выползал на поверхность кладбища, то начинало действовать самое грозное и сильное заклятье известное чернокнижнику. Бугры, шевелящиеся на земле, потрескались, словно скорлупа яиц, затем, разом лопнули, и наружу брызнули сотни змей разных размеров и разновидностей. Здесь были и гадюки, и кобры, и огромные удавы с анакондами - все они шипели и извивались, требуя у хозяина указать жертву, ради которой он их вызвал.
- Вольга! Мне нужна смерть Вольги! - совершенно по-змеиному зашипел Джек Френсис, указывая пальцем на витязя, отстреливающегося от мертвецов. Море гадов под ногами чернокнижника дрогнуло и ринулось в сторону человека, осмелившегося бросить вызов их господину. Змеи, порожденные чёрной магией, двигались куда проворней своих обычных собратьев, да и размеры их внушали искреннее уважение, ибо каждая из ползучих бестий превышала в разы нормальную привычную длину тел шипящего племени.
Пока человек, перешедший их господину дорогу, приближения новой опасности не замечал, медленно пятясь от пустыря; он отстреливался от мертвецов, которые падали один за другим на землю с проломленными крупной дробью головами. Когда же пал последний зомби, и Вольга вновь обратил своё внимание на чернокнижника, змеиное море обступило его со всех сторон, отсекая витязю пути для манёвра и отступления. Он попал в кольцо скользких шипящих тел, ловушка для врага захлопнулась.
Но Вольга не спасовал, выхватив из-за спины, длинный сверкающий в свете луны меч, закружился в танце, отражая броски змей, пытающихся вонзить свои клыки в ноги воина. Клинок в его руке напоминал вертолетные лопасти, так часто он вращал им, что сперва ни одна из гадин не смогла прорваться через такую защиту, змеи лишались своих голов ещё на подлёте к намеченной цели. Казалось, витязь способен вечно рубить гадов своим мечом, но всё изменилось, когда к эпицентру сражения подобралась огромная десятиметровая анаконда, которая ринулась на Вольгу всей своей тушей, сбила его с ног, вминая в мягкую землю, позволяя сородичам беспрепятственно наброситься на поверженного воина. Змеиное море навалилось на опрокинутого человека, облепляя его полностью, с ног до головы, и торжествующе зашипело.
- Ха-ха-ха-ха! - во всю глотку смеялся Джек, торжествуя над поверженным соперником. Он всегда верил в свои феноменальные способности, но не подозревал, что схватка с бессмертным врагом станет настолько лёгкой, даже разочаровывающей. Конечно, Джек Френсис собирал силу не только для ключа к вратам ада, после каждого ритуала он брал толику себе, и теперь видел в действии, насколько стала неотвратимой и беспощадной его магия, и это зрелище сонма змей, пожирающих врага, завораживало и восторгало. Чернокнижник чувствовал себя всесильным и непобедимым.
Тем временем клубок змей, заваливший полностью человека, продолжал извиваться и шипеть, пытаясь исполнить волю своего повелителя. Такое бесчисленное количество укусов не выдержал бы ни один человек, казалось, что схватка закончена, но вдруг всё затихло. Комок скользких тел подался вверх и рассыпался, выпуская из своих пут витязя-волхва, который поднялся на ноги посреди извивающегося холма тварей и сделал шаг вперёд, направляясь к опешившему чернокнижнику.
Вольга крепко стоял на своих ногах, не смотря на сотни укусов терзавших его тело, несмотря на то, что яд из клыков змей теперь пульсировал в его жилах, последний из славянских хранителей тайного клана шёл прямо на Потрошителя, крепко сжимая в руке меч. Ползучее море, словно загипнотизированное, следовало за ним, уже шипя и скалясь в сторону чернокнижника, тем самым предав своего создателя, признавая в нём нового врага.
- Что!? Как!? - только и смог выдавить из себя Джек Френсис. Он больше не чувствовал контроля над армией тварей: невидимый поводок управляющий волей змей лопнул, они отринули его, посчитав недостойным звания своего повелителя. Каким-то образом Вольга настроил их против Джека, и простота, с которой он всё это проделал, пугала и восхищала. Потрошитель не почувствовал и лёгкого отголоска заклятия, заставившего развернуться армию тварей на своего создателя, более того, он не понимал, как может человек пережить такое количество укусов, и человек ли пред ним?
Знал бы Джек Френсис все подробности, связанные с рождением Вольги, то не стал бы сильно удивляться, и воспринял бы всё случившееся, как нечаянное везение противника, против которого было выбрано неверное заклинание. Но Потрошитель не знал, кто в своё время породил Вольгу, не знал, что змеиные укусы не причинят врагу и капли неудобства, не знал, что любая уважающая себя змея на Земле Русской не станет убивать потомка Велеса и поэтому испугался.
Чернокнижник отпрянул в сторону, мысленно перечёркивая в голове своё последнее заклинание, лишая чары "клубка змей" подпитывающих сил, и, к его нескрываемому облегчению, море тварей громко зашипело и прямо на глазах издохло.
Они вновь остались одни. Теперь Вольга был вооружён мечом, смотревшим наконечником в грудь чернокнижнику, а Джек Френсис, нервно кусая губы, придумывал новое заклинание, способное покончить с не желавшим умирать врагом. Потрошитель понимал, что на кладбищенской земле он непобедим, но на деле всё выходило не так гладко и однозначно. Джек мог поднять армию зомби, но судя по тому, как этот парень владеет клинком, пользы будет чуть. Он мог устроить соревнования в стихийной магии, но вспомнив, как витязь преодолел чёрный покров воронов, сжигая тех сотнями, затея и ломаного гроша не стоила. Наконец-то, он сделал свой выбор, решившись противопоставить прямолинейной силе врага свою неуловимость и ловкость - качества яркие и неординарные, особенно когда они подкреплены чёрной магией.
Вольга атаковал первым. Клинок витязя молнией преодолел расстояние, разделявшее врагов, но пронзил лишь пустоту в том месте, где недавно находился чернокнижник. Плечо Вольги обожгла резкая боль, лезвие ритуального ножа Потрошителя ужалило его справа, а кулак адепта тьмы с грохотом врезался в висок воина, опрокидывая того на землю. Витязь не упал мешком только благодаря многовековой выучке. Он перекувыркнулся, поднялся на ноги и вновь встал в боевую стойку, выставив перед собой серебряный меч. Вольга встряхнул головой, израненной укусами змей, и огляделся, пытаясь нащупать глазами своего противника, но сразу получил новый удар, уже сзади. В этот раз удачно сгруппироваться не получилось. Он кубарем полетел вперёд, распластался на земле, хорошенько окунувшись в грязную лужу.
Лондонский Потрошитель забавлялся, нарезая рядом с витязем круг за кругом, взвинчивая темп своих движений до такого предела, когда перемещения перестают быть видимы человеческому глазу. Он ещё несколько раз полоснул врага ножом, пока тот вставал из грязи, и ещё пару раз двинул витязя кулаком, но Вольга держался, какая-то невидимая сила заставляла этого человека раз за разом подниматься на ноги. Сей факт удивлял Джека Френсиса. Земля, на которой шла смертельная схватка, придавала ему сил, да таких, что этот древний, невесть как доживший до этих лет, богатырь должен был валяться и не подниматься, пропустив всего один удар чернокнижника, но витязь стоял на своих двоих, шатался, ругался, но держался.
В конце концов, избиение врага наскучило Джеку, и он начал примеряться ножом к горлу витязя. Отсечение головы - всегда самый действенный способ умерщвления любого живучего противника, каким бы он непобедимым не выглядел. Лондонский Потрошитель зашёл на новый вираж вокруг остолбеневшего противника и ринулся в последнюю атаку, намереваясь распороть глотку Вольге одним точным профессиональным ударом. Рука с ритуальным ножом уже почти добралась до цели, когда перед глазами чернокнижника блеснул серебром клинок. Будь Джек Френсис чуть-чуть медленнее, лезвие клинка витязя отделило бы его голову от туловища, но ему повезло - он уклонился, чтобы спустя миг заверещать от боли. Меч Вольги с надрывным воем описал над головой воина дугу и ухнул вниз, отсекая чернокнижнику руку с зажатым в ней кинжалом. Впервые с начала драки витязь достал чернокнижника, который после ранения чудом увернулся от следующего удара клинка.
Ход поединка перевернулся с ног на голову. Теперь меч Вольги ускорился до такой степени, что чернокнижнику пришлось призвать на помощь все свои оставшиеся силы, чтобы спастись от явно зачарованного лезвия.
Отрубленная рука не была для него огромной потерей, отращивать новые конечности Джек Френсис умел и делал это легко, настораживала зудящая боль в раненом месте, как будто рубили его не обычной сталью, а металлом, раскалённым в кузне докрасна. Меч был явно волшебным и этот факт не предвещал ничего хорошего.
Лондонский Потрошитель вновь и вновь метался из стороны в сторону, уклоняясь от зачарованного оружия, мелькающего у него перед глазами, пока хоровод стали, окруживший чернокнижника со всех сторон, не обратился в один точный разящий удар. Джек Френсис с удивлением успел во всех подробностях разглядеть лезвие клинка, пробивающего его грудь. Древние буквы, тянущиеся от острия до эфеса меча, содержали в себе название артефакта, зажатого в руках витязя.
- Ф-и-н-и-с-т! - выдохнул Джек Френсис прочитанное слово на лезвии, когда грудь его пронзила дикая боль. Сегодняшний соперник удивлял Потрошителя не в первый раз, и он опасался, что сюрпризы на этом ещё не закончились.
Они на мгновенье замерли друг напротив друга. Вольга стоял с зажатым в руке клинком, а Джек удивлённо взирал на лезвие меча, насквозь пронзившее его грудную клетку. Чернокнижник злобно скривился, выставил вперёд ладонь уцелевшей руки и прошептал слова силы. Между ними прогремел взрыв, который отбросил в разные стороны их тела. Удар был настолько мощный, что Вольга выпустил из рук эфес меча и, пролетев с десяток метров, упал, не поднимаясь. Джека тоже отбросило, но в другую сторону. Он не рухнул на землю, только опустился на одно колено, стараясь прийти в себя от полученных ран. Необходимо было восстановиться, и чернокнижник принялся за работу.
Вечер выдался отвратительный. За один час Джеку умудрились отрубить сначала левую, затем правую руку. Складывалось впечатление, что противникам этот процесс доставлял истинное и неподдельное удовольствие. Очередным сюрпризом стало то, что отсечённая зачарованным клинком рука не желала ползти к хозяину, продолжая валяться на земле обычным куском мяса, а рана в груди, откуда до сих пор торчал меч, раскалялась оглушающей болью.
Он попытался вытащить "Финист" за рукоять, но зашипел от ожога, оставшегося на пальцах от одного прикосновения к эфесу. Славянский клинок не терпел рук адептов тьмы.
Джек Френсис выругался, поднимаясь на ноги. Он проклинал всё на свете, ненавидел эту ночь, которая должна была стать моментом его триумфа, презирал своего соперника, который явно следил за ним и готовился к схватке. Ну как ещё можно было объяснить то, что он встретился с мистическим витязем Вольгой, вооружённым единственным стоящим славянским клинком в русской истории, именно тогда, когда ему осталось отдать в жертву языческому богу последнюю девчонку?
Тем временем, со стороны места падения Вольги, раздались громкие ругательства, похоже, он тоже был изрядно изранен и пребывал не в лучшем расположении духа.
- Эй, Упрямец! - прокричал, поднимающемуся с земли врагу, Джек Френсис. - Есть силёнки продолжать? Может, скажешь, что тебе от меня нужно? Чего пристал? Если девка из твоего клана, который ты охраняешь, забирай её, чёрт бы с ней, я Землерою два трупа своих подельников скормлю!
- Не, мразь, я эту девицу впервые вижу, - послышался ответ. Воин тоже решил взять паузу, чтобы прийти в себя. - Мне бы ключик, который на груди у тебя висит... забрать, отдай, и я тебя не больно зашибу!
- Ключик не мой, не имею права им распоряжаться! - заскрежетал зубами Джек Френсис, когда узнал истинную причину появления на погосте Вольги.
- Так зачем ты чужую вещь на себе таскаешь? - с нескрываемой издёвкой в голосе, продолжил говорить витязь. - Всегда знал, что вы, чернокнижники, ворьё, каких поискать. Цыгане перед вами детишки несмышлёные, добрые и честные!
- Ты хоть знаешь, деревенщина, кому этот ключ принадлежит?
- Насчёт деревенщины, ты, маньяк убийца, точно погорячился, я в отличие от тебя княжеских кровей! - прозвучал ответ. - А вот насчёт владельцев того артефакта, что на твоей шее, мне и без твоих разъяснений всё ясно. Наверняка они такое же ворьё и поскудное племя, как и ты сам!
Джек Френсис весь задрожал от возмущенья. С пальцев его уцелевшей руки сорвался огонь чёрный, как сама ночь, и устремился в сторону витязя. Весь гнев, всю силу вложил в это заклинание чернокнижник и был удивлён, когда увидел, что удар тьмы Вольга решил встречать в полный рост.
Витязь достал из-за спины последнее своё оружие, незадействованное ещё в сегодняшней схватке. В руках его оказалась, на первый взгляд, обычная бейсбольная бита. Вольга схватился обеими руками её за рукоять, как будто готовясь ударом отразить снаряд тьмы. Клокочущий комок чёрного пламени стремительно приближался, а на поверхности биты начали загораться ярким светом древние руны, символы, которыми зачаровывали в древности волхвы свои посохи.
Раздался грохот, и кладбище заметно тряхнуло. Чёрное пламя пронзил электрический разряд, и оно распалось; Вольга отразил страшное заклинание встречным ударом биты, словно отбил пущенный питчером мяч. Лондонский Потрошитель глядел на диковинное оружие с широко раскрытым ртом.
Нет, конечно, он и до этого момента видел спортивные биты. Все российские автомобилисты, как известно, профессиональные бейсболисты. Джек даже знал многих колдунов, создающих волшебные посохи под имитацию современных вещей, чтобы окружающие люди не задавали лишних вопросов, но с такой маскировкой столкнулся впервые. Он даже успел по достоинству восхититься изобретательностью своего противника, так хитро объединившего идею проводника силы и спортивного инвентаря, когда Вольга двинулся в наступление. Это была страшная атака. Все изрыгаемые чернокнижником заклятья Вольга отражал ударами биты, которая, то горела огнём, то сверкала молниями. Редко когда колдуну по силам заточить в посох несколько стихий сразу, на беду Лондонского Потрошителя это был именно такой случай.
Разделявшее их расстояние стремительно сокращалось. И когда Вольга добрался до чернокнижника, тот уже трясся от бессилия и ужаса за свою бессмертную жизнь.
- На! Подавись! - взвыл чернокнижник, срывая с шеи заветный ключ и, бросая его под ноги витязя. - Забирай! Только не губи!
Вольга переступил артефакт и занёс зачарованную биту над головой, не обращая внимания на вопли Потрошителя, который вдруг понял - пощады не будет.
- Будь ты проклят! - завопил Джек Френсис, наблюдая, будто в замедленной съёмке, как сверкающая молниями бита опускается на его голову.
Следующий миг подарил яркую вспышку света и боли, после чего сознание знаменитого Лондонского Потрошителя поглотила тьма. Удар новомодного посоха расколол черепушку чернокнижника надвое, щедро забрызгав землю кладбища серыми гнилыми мозгами.
Джек Френсис так и не понял, почему земля кладбища не сделала его неуязвимым и всесильным, почему законы тьмы и злого колдовства не сработали в полной мере. Да, никогда и не смог он этого понять. То, что с рождения знают все славяне, то, что чувствуют всем сердцем и душой, не способен осознать иностранец, приехавший сюда для изуверств и злодеяний. Как не могли постичь многочисленные захватчики, приходившие на Русь в прошлом, не способны были уразуметь, что, пока Русский Воин стоит на Родной Земле, не будет от неё врагам никакой поддержки и помощи. Подставы жди непременно, но не более.
- Это тебе не девок кромсать, - устало промолвил Вольга, после того как расколол череп чернокнижнику, и рухнул на землю, не имея сил держаться на ногах, а затем добавил. - И, да, я уже давно проклят.