День был особенный.
Солнце жарило, и спастись от его безжалостных лучей можно было только в тени деревьев. Этот лес был выбран не случайно. Здесь практически нет гуляющих и всегда можно провести несколько незабываемых спокойных часов наедине с природой.
Слишком свежий воздух слегка пьянил, и мне захотелось прилечь прямо на траву возле могучего дуба, гордо возникшего между юными березами. Я тогда еще не знал, как необыкновенно обернется для меня этот день - последний день моей жизни. Задремав, я вспоминал вчерашние события. Другой бы на моем месте давно уже повесился на суку этого дуба. Так нет же, лежу себе, преспокойно пожевывая травинку, мечтательно прикрыв окружающий мир густыми ресницами. Может чувство страха мне чуждо? Не знаю. Но мне почему-то не страшно.
Хруст сухих веток насторожил. Кого это ещё принесла нелегкая на мою голову. Почему меня не оставят в покое хотя бы теперь? Как же всё надоело... Холодная сталь метательного ножа послушно скользнула в ладонь. Всё тело напряглось перед прыжком. Кто бы это ни был, ему не повезло.
Моё неожиданное появление перед незнакомцем отбросило его на землю. Тонкие пальцы лихорадочно нащупывали автомат, отлетевший в сторону. Молодой - на пару лет младше меня. Что он здесь делает? Дезертир, по всей видимости. Красивые русые волосы, нежные черты лица, огромные голубые глаза. Известно, как нелегко приходится симпатичным новобранцам на этой войне. В бой их никто не берет, а вот в казармах... В казармах на них большой спрос. Кто же откажется от того, чтобы погладить нежную кожу юноши, испытать упругость его невинных губ и воспользоваться беззащитностью юного тела... Не удивительно, что они бегут при первой возможности. Однако я зря дал ему возможность подойти так близко. Притягательная сила его красоты блекнет перед предсказуемостью автомата, который уже вернулся к своему хозяину. Теперь ему ничего не стоит меня шлепнуть. И никакой нож не спасет. Пристально вглядываясь в глаза, я пытался разморозить сковавший его страх. Стоило больших усилий сделать шаг навстречу, придавая своему лицу видимость беспечности и безразличия.
- Привет, - ноги не слушались, - ты же не собираешься стрелять в безоружного. Знаю, что тебе терять нечего, но ведь я не причиню тебе вреда...
- Стой, где стоишь! - В его дрожащем голосе была слышна мольба. Он явно не хотел меня убивать. - Кто ты?
- Да студент я, студент. Слышал про закрытую лабораторию? Ну вот... Решил "прогуляться" - надоело всё!.. Теперь меня ищут, наверное. Пускай ищут, сволочи... Я очень устал, давай сразу договоримся: я тебя не видел, ты в меня не стрелял.
- А я и не стрелял.
- Ну, вот и прекрасно. А теперь, когда мы нашли с тобой общий язык, могу предложить глоток виски, - я встряхнул флягу, чтобы показать, что она не пустая, и протянул ему, - если не брезгуешь, конечно...
Мой новый знакомый был явно не прочь расслабиться.
Снова присев на траву, я стал ждать его, повернувшись лицом к светлой поляне - единственному открытому месту в этом лесу. Он подошёл, снял с плеча автомат и прислонил его к дереву. Расположившись рядом со мной, солдатик растянулся на траве, по-детски радуясь такой возможности. Крякнув, он резко повернулся ко мне лицом. Его взгляд изменился. Казалось, что сейчас, вот-вот, буквально теперь, он скажет что-то, чего никому не говорил уже очень давно. В такие мгновения хочется всем своим видом дать понять, что готов, что с радостью и пониманием выслушаешь всё, что хоть как-то сможет облегчить душу собеседника. Но он опустил свои глаза и промямлил обыденное "угости сигареткой, уже сто лет не курил".
Мы молча передавали друг другу флягу и затягивались сигаретами "Gauloises". Почувствовав на себе его пристальный взгляд, я мельком взглянул в его сторону. Смутившись, мой собеседник потупил взгляд. Его щеки покрылись румянцем. От виски? Или... Эх, солдатик, славно можно было бы зажечь, кабы не эта сраная война. Встретились бы в каком-нибудь модном клубе. Слово за слово, водка, музыка, видик, разговоры о девках с плавным переходом в ванную комнату под душ, где у тебя вдруг встает. Тогда я беру в рот. Ты не сильно сопротивляешься, держишь мою голову дрожащими руками, ускоряя темп, и вскоре горячая сперма брызгает мне на лицо под сладостные стоны... Бр-р-р... Что-то я размечтался.
Сделав последний глоток из фляги, он лег на спину и потянулся, теперь несколько скованно и напряженно.
- Знаешь, а ведь я дезертировал. - Тоже мне новость. - Надоело. Всё надоело. Ебут во все дыры потные солдаты. В принципе-то, я не против секса, но только когда это по любви. А так... Больно и обидно. Это же насилие не только над телом, но и, кстати сказать, над моей душой. Ведь у меня был парень до войны. Такой же молодой, как я и безумно красивый. Все девчонки нашего класса завидовали мне... и ему тоже. Мы с ним мечтали о том, как купим домик на берегу озера вдали от всех, где-нибудь в глуши. А потом началась война, и его убили. Теперь мне уже всё равно. Делай со мной, что хочешь. Но зачем же так!? С таким цинизмом. Будто компенсируя этим все свои детские комплексы, неуверенность в себе.
Вдруг он заплакал. Не скупой слезой солдата, а во всю силу, не таясь. Так, как плачут обманутые дети. По сути, он и был обманутым ребенком. Его лишили мечты, лишили надежды и, вдобавок, надсмеялись над ним. Мне сильно захотелось его обнять. Он стал вдруг таким податливым и доступным, что я не удержался и прижал его лицо к своей груди. Утешая, я гладил волосы. Говорил какие-то теплые слова, подбадривал и глупо уверял, что все хорошее еще впереди. Немного успокоившись, он посмотрел мне в глаза. Шмыгнув носом, стер слезы с лица и прислонился, обняв меня, как своего. Так мы лежали долго, пока не почувствовали холод влажной земли.
- Куда ты теперь? - Спросил я его тихим шепотом, боясь спугнуть то, что неотвратимо назревало между нами. Пока это можно было назвать взаимной симпатией. Но где граница между любовью и симпатией? Сколько времени занимает этот переход? Никто не сможет сказать точно. Мы хотели друг друга - это было ясно. Но как сказать об этом? И нужны ли вообще слова, когда ты и так всё уже знаешь...