Жерон никогда не знал своих родителей: его нашли у двери приюта, он был оставлен, как когда-то Моисей - в корзинке (правда, корзинка Жерона была дырявой и стояла на снегу). Не узнал он и родителей приёмных, вероятно потому, что отличался непривлекательной, а скорее, отталкивающей внешностью. Впрочем, малыш никогда не печалился о своей судьбе, отыскав живительный родник любви в своём единственном сокровище - музыке, когда бы её ни включали воспитатели приюта, будь то занятия в классе или на улице, детский праздник, спортивные состязания, - Жерон замирал. Взгляд невинного создания останавливался там, где его заставали первые ноты мелодии, тело костенело, мысли останавливались, могло показаться, что и сердце малыша переставало биться, но это было не так: оно начинало отстукивать ритм жадно впитываемой им музыки. Окружавших его детишек поначалу очень пугал такой впадающий в спячку малыш: было естественно то, что в некоторых мелодия вызывала желание подпевать и пританцовывать, качать непорочными головками, махать пухленькими ручками; было нормально и то, что кто-то вообще не замечал потоков нот, но чтобы превращаться в статую! Сначала ребятишки избегали Жерона, затем детский страх постепенно перерос в ненависть, а после в насмешки и безразличие. Воспитатели неуёмно ругали и наказывали малыша, запирали в тёмном чулане, но и оттуда Жерон слышал пение инструментов, доносившееся через заметную лишь ему вибрацию стен, а если музыку выключали совсем, то наступало настоящее волшебство. Специальный инструмент - который как верил малыш, был заложен к нему в голову (считая, что именно от этого она такая большая) - начинал, порой продолжать, звучавшую до этого музыку, но чаще, что было более завораживающим, начинал создавать великолепные композиции.
Если бы до Жерона никто не придумал нот, то он заслужил бы почесть первооткрывателя, ведь различая слышимые ноты так, как читатель различает буквы (что впрочем доступно всякому музыканту), четырёхлетний малыш, ещё не умевший читать и писать, занимаясь рисованием, только и выводил выдуманные им ноты. Учителя рисования стыдились его творений, ведь они ждали различимые глазом рисунки, а у него выходили лишь творения различимые слухом:
- Ах, Жерон, Жерон, - в очередной раз негодовал учитель перед всем классом, - все нормальные дети нарисовали дом, где они хотели бы жить (как я и просил). Пусть у некоторых вышло криво, - тут говорящий бросал несколько укоризненных взглядов в разные стороны, - но ведь все мы здесь учимся... учимся рисовать, а у тебя сплошные ноты...
А юный композитор сидел с понурой головой, почитая слово "ноты" за ругательство, и не понимал за что его порицают, ведь он нарисовал прекрасный дом полный света, счастья и любви. Впрочем, вскоре волей судьбы Жерон познакомился с азбукой звуков и скромно отбросил свою собственную, переняв общеизвестные начертания нот. Открыв однажды двери музыкального класса, двери в самый чудесный, хрупкий и неуловимый мир, он стал практически жить в нём. Жерон знакомился с творениями великих композиторов по значкам на пяти полосках, благоговейно и восторженно изучал немногочисленные инструменты, как-то: пианино, несколько барабанов, флейту и старую поломанную скрипку, мечтая когда-нибудь подержать в руках или хотя бы увидеть вживую их братьев и сестёр, которые были доступны ему пока лишь на иллюстрациях книг. Тем не менее, Жерон никогда полноценно не играл сам, он мог подолгу нажимать на боге всех инструментов - фортепиано лишь одну клавишу, затем так же долго нажимал её с той или иной педалью, и лишь вдоволь насытившись звучанием ноты, изучив вариации магических вибраций, он переходил к другой клавише. Ещё больше экспериментов сулила скрипка! Конечно же такая циклическая игра в одном тоне (Жерон максимум доходил до трезвучия), безжалостные своей повторяемостью аккорды выводили из себя даже самых спокойных людей, а потому Жерон всегда занимался в уединении, благо, ему доверили ключ от музыкального класса - почесть, надо сказать, небывалая! Впрочем, иначе управлять ребёнком воспитатели не научились, ключ от заветной двери стал их единственным карающим "кнутом" и возносящим в рай "пряником", лишь такой мотивацией Жероном можно было помыкать, ведь, казалось, он был готов на всё ради заветного кусочка железа.
Закончив школу, Жерон несколько раз поступал в музыкальное училище в своём маленьком родном городке, но каждый раз его отчисляли за то, что он отказывался играть. С детства отыскав своё призвание, он знал, что рождён для того, чтобы сочинять музыку, чтобы верой и правдой служить Эвтерпе, марая бумагу, но как некоторые рыбаки не едят добытую ими рыбу, так и Жерон полагал, что он не должен играть, он упрямо вбил себе в голову, что мужское начало творит, а женское созидает. Он создавал шедевры в голове и превращал каждое произведение в ноты, изливая их на бумагу, ему, как глухому музыканту, не требовалось, после сочинения садиться за инструмент или созывать оркестр, он прекрасно знал, как великолепно это будет звучать. По простоте душевной юный композитор даже не надеялся, что когда-нибудь забывчивый воздух раскрасят его мелодичной душой и часто бросал очередной исписанный листок на пыльную полку, однако навсегда сохраняя однажды записанное произведение в памяти, помня о нём как отец помнит сына. Часто не находя в себе сил остановиться и перестать внимать Музе, юный композитор денно и нощно только и делал что творил, тем самым неустанно развивая свой талант.
С юности Жерон зарабатывал на жизнь уроками музыки; в ученицы, в силу своих убеждений, он допускал лишь представительниц слабого пола. Часть небольшого дохода уходила на жизнь, часть на нотные листы и прочее, но с каждого заработка Жерон неизменно оставлял треть на исключительные инструменты, постепенно собирая из них скромную, но уникальную коллекцию.
Теперь, покинув приют и оказавшись за дверями училищ, юный композитор отправился в столицу и устроился незначительным работником в самое удивительное заведение - консерваторию. Жерон больше не претендовал на место за партой, ведь известно, - ему бы пришлось оказаться за пюпитром, а небольшая скромная должность уборщика давала великолепные возможности - жизнь среди музыкантов в мире музыки (а не значило ли это жизнь в раю?) и порой бесплатные билеты на многие концерты (в которых он видел бесплатные билеты на небеса). Да и само заведение заслуживало внимания!
В этом храме прекрасной Эвтерпы было не только приятно учиться, в принципе находиться в нём было волнующе. Многочисленные завораживающие лабиринты, прекрасная обстановка, добродушные служители (кроме, разве что, охранников), концертные залы на любой вкус: от помпезных до камерных - были соседями. Здесь вы шли по огромным залам и ощущали себя во дворце Соломона, шли по узенькому коридору и чувствовали себя по меньшей мере в согретой солнцем Италии, здесь, поднимаясь по лестницам, вы как царь из известной сказки, казалось, окунаетесь в чаны, правда, в данном случае, с доносившимися из классов различными нотами, наполнявшими воздух своим дрожанием, наконец, здесь (и это чистая правда!) даже в уборных играла живая музыка. Вы, случайно забредя в эту консерваторию, вдруг чувствовали, как вас охватывало естественное любопытство, и вы жаждали отыскать лекторий, а когда находили его, то приятно удивлялись тому, как он разнится от лекториев технического университета, от тех, где царят монументальные знания; математические формулы пропитали там стены и парты словно вездесущие элементы органической химии, там вам казалось, что вы на солдатской кухне, в которой в нескольких кастрюлях варят жирные щи: запах кислой капусты (тех самых знаний) кулаком боксёра врезается вам в горло, а пары кипящей воды покрывают вас пламенем преисподней! А тут, в консерватории, всё иначе! Вы заходите в небольшой кабинет, и в глаза вам бросается как бы невзначай поставленный здесь орган! Подивившись органу слева, вы ждёте по меньшей мере амфитеатра справа, но там стоят лишь простые стулья, вы ждали хмурых профессоров, а здесь все равны, и нелегко разобрать кто же из сидящих напротив пюпитров людей студент, а кто преподаватель. Вот, вы скромно садитесь в сторонку, и, как полагается, музыканты, горделиво обнимающие и целующие свои инструменты, начинают словно подшучивать над вами, - настраивают их. Звуки из жёлтого дома немного настораживают вас, а вопрос невежды, сидящего рядом, - "неужели это и есть музыка?", - веселит вас (впрочем, невежды здесь редкость). Наконец, инструменты настроены и ловкие пальчики, умелые ножки, неуёмные смычки, весёлые и строгие палочки, - рождают волшебство. Вы расслабляетесь и отпускаете сознание в фантастический полёт; здесь, чтобы быть принятым в круг, вам не нужно быть семи пядей во лбу, не нужно понимать формулы и законы, даже сами ноты знать не нужно, говорящего музыканта понимают всё, его язык интернационален!
В стенах консерватории Жерон чувствовал себя абсолютно счастливым человеком, его тяга к музыке сначала досаждала профессорам, ведь он врывался на репетиции под предлогом прибрать помещение, почистить мусорные корзины, на что ему говорили, что, мол, метлу следует отложить под сукно до конца репетиции, но Жерон, заслышав прекрасную музыку, как обычно замирал и становился глух к внешнему миру. Смеявшимся над нерадивым уборщиком музыкантам приходилось на время останавливать игру, и тогда, наконец, Жерона выгоняли, но он замирал под дверью. Тогда добросердечные профессора, разглядев в любителе музыки своего, начали приглашать его на репетиции и даже стали давать под рукой контрамарки. Именно тогда у Жерона появилась мечта: после смерти он хотел стать призраком консерватории, чтобы вечно слушать музыку, а значит, пребывать в счастье.
Жерон почти никому не показывал свои произведения, разве что нескольким прекрасным ученицам, которым молодой композитор давал уроки, им он доверял, а то и дарил свои произведения, впрочем всегда без подписи. Некоторые произведения он создавал специально для быстрого и продуктивного обучения юных музыкантш, которые порой спрашивали его: "кто это написал?", на что Жерон обычно, отмахиваясь, отвечал:
- Так, один незначительный сочинитель.
- Композитор? - продолжало любопытствовать дитя, моргая глазками, - ведь музыку пишут композиторы! Я знаю!
- Всё-то вы знаете, сударыня! - смеялся Жерон, но быстро вновь становился серьёзным, заменял ноты и говорил, - продолжим наш урок.
Рассказывать о своём таланте студентам консерватории, он так же почитал за глупость, сначала, правда, в пору первой молодости, он заговаривал об этом с новым знакомым, но такой диалог со стороны напоминал диалог двух начинающих авторов, когда один говорит другому: "я пишу!", а собеседник в ответ, либо бросает высокомерный взгляд, как бы говоря: "сударь, скажите мне, а кто сейчас не пишет? таких как вы - тысячи, то ли дело я!", - либо молчаливо выказывает безразличное: "ну, ну".
Когда в Жероне наконец-то заиграли не только восхитительные мелодии, но и сами неуёмные маленькие музыканты, а именно - гормоны, причём, как это водится, они упорно играли лишь на двух нотах, неведомых музыковедам: "по" и "ра", звуча ими поочерёдно; композитор стал искать даму сердца или, вернее, исполнительницу души. Хотя он был по-прежнему некрасив внешне, Жерон не задумывался над этим и влюблялся лишь в прелестных исполнительниц (впрочем, разве бывают некрасивые музыкантши?).
Вскоре одна пианистка действительно понравилась молодому служителю Эвтерпы (теперь по совместительству и служителю Амура), она бесподобно исполняла великие произведения на концертах, которые так любил посещать Жерон. И вот, предвкушая увидеть её в третий раз, Жерон приобрёл цветы для будущей музы. Но, когда концерт уже дышал в лицо финала, разволновавшаяся пианистка спутала клавиши и сфальшивила - мгновенно перечеркнулся её образ в сердце молодого композитора. Он так негодовал, что в порыве чувств с силой вперил букет в переднее кресло, словно убийца нож, изломав тем самым прекрасные хрупкие цветы, затем он бросил их на пол и вышел из зала, забыв о том, что через несколько минут ему нужно будет переодеться и вымести опавшие лепестки умершей любви.
Жерону не пришлось долго горевать по поводу несостоявшейся вдохновительницы, ведь исполнительницы на концертах менялись так часто, как ночь сменяет день, и через некоторое время он встретил идеальную музу - Анабель. Если бы только Жерон был рыцарем, он обязательно выгравировал бы на доспехах рядом с сердцем это прекрасное имя, имя, которое он был не в силах забыть с тех пор, как впервые услышал его прекрасное звучание на первом концерте девушки, имя, которому он в короткое время посвятил более ста новых произведений, названия которых было непременно "к Анабель" (после чего значился номер). Чем больше он посещал её концертов, тем больше влюблялся в прекрасную Весну, игравшую на скрипке или рояле, тем больше отваги и желания познакомиться с ней зарождалось в нём.
(О, прекрасные исполнительницы! Выходя в следующий раз под свет рампы, лишь на мгновение задумайтесь о том, что исполняя арии или чувственно играя на чём бы то ни было, вы непременно играете на сердцах зрителей и, может быть, на сердце какого-нибудь Жерона.)
Наконец, Жерон вдоволь пресытившись черновиками написал итоговое произведение "к Анабель", посреди пяти линий, на фоне восторженного восхищения, непомерного приятного удивления и радости, непоколебимой веры в идеал возлюбленной, ускользающей и терзающей надежды, - гармонично жили и тоска влюблённого, и обожание ревнивца, и доблесть рыцаря, и бесконечные клятвы верного пса, одним словом, синонимом гениального произведения вполне могло стать название "утончённая любовь".
После очередного концерта раскрасневшийся Жерон вручил великолепной исполнительнице стопку листов исписанных нотами, он впервые подписал своё произведение (скромно, мелкими буквами), Анабель поблагодарила композитора и приняла подарок, затем они расстались. Жерон надеялся и мечтал, но конечно же не мог ни представить, ни поверить в то, что принцесса роялей и скрипок когда-либо снизойдёт до него, он лишь хотел поблагодарить её и выразить ей своё почтение.
Юная исполнительница, любопытная, как и все дочери Евы, в тот же вечер познакомилась с листками Жерона, произведение восхитило её, и она с трудом дождалась утра - ей не терпелось сыграть его для того, чтобы услышать. На следующий день в классе Анабель села за фортепиано и во всеуслышание осуществила задуманное. Студенты вокруг неё замерли: они пытались отгадать автора, но никак не могли этого сделать. Музыка, рождаемая пианисткой, согревала сердца, она расцветала на них вязью любви, но в то же время была неуловима как всякий звук, как всякая девушка. После финала, а значит, по выходу на сцену эфира Надежды, все ринулись к листкам исполнительницы отбирая их друг у друга, пытаясь отыскать имя автора, но, жадно впиваясь глазами, они ничего не нашли и, негодуя, вернули ноты хозяйке. Анабель знала имя композитора, ведь она внимательно прочла ноты, и хотя "жерон" ничего ей не говорило (девушка едва начинала первый курс и ничего не знала о местной достопримечательности), она мудро решила даровать автору инкогнито.
Через несколько дней Анабель и Жерон встретились в коридоре консерватории, композитор, улыбнувшись девушке, хотел было пройти мимо, не надеясь быть узнанным, но исполнительница окликнула его:
- Это же вы! - восторженно начала она, обрадовавшись встрече, - что же вы здесь делаете?
- Как? Вы помните меня? - поднял влюблённые глаза Жерон, - Я... я здесь работаю. - затем, мгновение подумав, он, улыбаясь, добавил, - уборщиком.
Удивлённая собеседница молчала, а потому Ромео продолжил:
- Вас правда зовут Анабель?
- Да, - открыто улыбалась девушка.
- Звучит так, как будто ваши родители решили сказать всему миру: "вот она, Белль!", - пытался шутить Жерон, - ну, знаете, Белль из известного мультфильма!
- Да, - засмеявшись, лаконично ответила девушка, словно соблюдая заповедь, впрочем через время добавила, - а ведь и вправду, я никогда не думала об этом!
- Отчего же? Вы так же очень красивы!.. А я, кажется, похож на чудовище! - засмеялся он.
Последняя реплика не понравилась Анабель, и она сменила русло разговора:
- Жерон, вы написали великолепное произведение! - согрела она собеседника горячими от искренней благодарности словами.
- Правда? - не верил услышанному композитор, - в смысле, вам действительно понравилось?
В ответ Анабель промолчала, продолжая удивительно красиво улыбаться.
Постепенно двое, исполнительница и композитор, стали встречаться, найдя друг в друге первую любовь. Жерон открыл в возлюбленной несметные богатства вдохновения, Анабель же было лестно стать музой гения. Казалось девушка не замечала внешней непривлекательности избранника, может быть, оправдывая суждение о том, что девушки любят ушками. В свою очередь композитор стал оправдывать суждение "совершенству нет предела" незаметно для себя осветив свои произведения самым ярким светом - светом любви, даруемым образом любимой. Теперь они всё больше времени проводили вместе...
Любовь настоящей музыкантши - любовь наполовину, скажите ей эгоистично: "любимая, брось ради меня музыку!", и она (может быть, разрыдавшись) неминуемо покажет вам на дверь. Однако совершенно по-другому обстоит дело, когда оба в паре самоотверженно служат Эвтерпе, тогда любовь не кажется эгоистичной, тогда буквально происходит чудо переполнения! между любящими царит согласие и взаимопонимание, ведь они не делят мир любви с миром музыки, для них эти два мира едины. Так же было у Жерона и Анабель. Отныне девушка, играя на свободные темы, всем другим произведениям предпочитала произведения любимого, а у него никак не укладывался в голове тот недосягаемый сознанием предел безупречности исполнительницы: она понимала произведения созданные его сердцем так, словно сама была их автором. Если Анабель играла только для Жерона, то где бы они не находились, он непременно сидел у её ног и, если, вдруг, скрипке она предпочитала фортепиано, он словно верный пёс, клал свою большую голову к ней на колени. Сначала девушка кокетливо бранила возлюбленного, ведь ей было неудобно нажимать на педали, но жалостливый взгляд Жерона очень веселил её и распылял напущенную строгость.
Наконец, влюблённые стали жить вместе, Анабель перебралась в съёмную квартирку Жерона. Девушка была поражена до глубины души, впервые увидев, наверное целые миллионы исписанных полосатых листков, которые валялись повсюду! Причём гениальные произведения, не только лениво отдыхали тут и там, они также верно служили хозяину - ими затыкали окна, ими растапливали камин, их сворачивали в абажур, их толкали в несезонную обувь! Хотя, вся музыка посвящённая самой Анабель, была аккуратно прибрана и сложена в ровные стопки, девушка негодовала на такое невнимание к остальным творениям:
- Жерон, разве так можно? Это же музыка! Ты живодёр! - искренне надулась и заплакала Анабель, пряча свои каштановые глаза в ладошки.
- Ну что ты, глупышка? - испуганно удивился её слезам Жерон, - ведь я помню каждое произведение и даже очерёдность их создания. Ну же, успокойся, моя умница, - он обнял любимую, - лучше сыграй нам что-нибудь весёлое, - но девушка не унималась, и он добавил, - если хочешь я потом всё приберу...
- Нет, мы начнём прибираться сейчас же! - заявила она тоном хозяйки не терпящей возражений, и не смотря на то, что Жерон лишённый музыки погрустнел, добавила, - и обещай мне, что ты начисто перепишешь изуродованные произведения!
После чего они долго прибирались, Жерон лениво и неохотно, Анабель с воодушевлением ребёнка делающего волнующие открытия. То и дело приборка прерывалась: исполнительница бралась за тот или иной инструмент из коллекции Жерона и наполняла комнату счастьем музыканта.
Наконец, влюблённые поддались неумолимому влечению не вкушённых, а потому особенно сладких плодов с полей Амура, и Жерон, впервые увидев Анабель в костюме Евы, поражённый вскрикнул: "любимая! ты прекрасна, словно ожившая виолончель!", не самый ли это желанный комплимент для музыкантши?
Прошло несколько месяцев и Анабель, познакомившись со всеми произведениями возлюбленного, заявила Жерону: "ты великий композитор! Мы прославим тебя на весь мир!"
- Я счастлив слышать это от тебя, любимая, - отвечал он, - но зачем мне слава, Анабель? Раньше я писал для себя, теперь пишу для тебя...
- Не будь таким эгоистом, Жерон! Позволь другим быть счастливыми!
И влюблённые сбросили инкогнито автора, как сбрасывают покрывало со статуи. Анабель показала произведения Жерона профессорам, и те с радостью включили их в репертуар концертов, Жерон пошёл на это лишь с тем условием, что исполнительницей произведений останется Анабель. Так и было первое время, но несмотря на то, что музыка это в принципе что-то неуловимое, словно мечта, ноты на бумаге вполне уловимы и перенимаемы, а потому вскоре произведения гения заблистали со всех сцен города, слава настигла скромного композитора так же внезапно, как смерть настигает жизнь.
Вскоре ему стали присылать многочисленные приглашения на работу за рубежом, но Жерон, не задумываясь, топил ими камин, однажды Анабель застала его за сим занятием и была крайне удивлена такой манере отвечать на письма, в свою защиту композитор промолвил:
- Я не хочу уезжать от тебя, Анабель, не хочу, чтобы ты бросала учёбу, пусть у меня маленькая должность, но ведь, кажется, мы счастливы? Ведь главное то, какую должность я занимаю в твоём сердце! На хлеб нам с тобой хватает, правда, милая?
- Жерон! Пойми же, твоё призвание не подметать серые полы, а творить удивительную разноцветную музыку!
- Отчего же так думают лишь ты и эти... всякие, - он поднял письмо, которое собирался сжечь, но не в силах прочесть имя отправителя, сделал вывод по его городу, - одним словом, Шиллеры и Цвейги!
- Я не знаю, Жерон, наши, вероятно, страдают дальнозоркостью! Как, впрочем, и эти самые Шиллеры, - засмеялась она, - но почему бы тебе не попробовать им ответить, узнать про условия, может быть, съездить, немного поработать... - композитор поник головой, - ну что ты? Я ведь никуда от тебя не денусь! Пойми же! Меня просто убивает то, что ты вместо того, чтобы творить что-то стоящее, расхаживаешь по коридорам с метлой!
Но Жерон был непреклонен:
- Анабель, если ты разлюбила меня, скажи просто...
- Что ты такое говоришь, Жерон?
- Позволь мне договорить, Анабель... Если, по-твоему, я недостаточно зарабатываю, что ж, начну продавать произведения, либо права на них, все равно их расхватывают за даром.
Девушка заплакала. Жерон обнял её и сказал:
- Я люблю тебя, Анабель, и никуда от тебя не уеду, подождём пока ты закончишь учёбу, и если меня по-прежнему здесь не заметят, уедем вместе.
Прошло несколько месяцев, Анабель ужасно претила мысль о том, что по её вине Жерон теряет прекрасную возможность устроиться в жизни, она пробовала стать нерадивой студенткой для того, чтобы отчислиться и уехать с ним, но возлюбленный, зорко следивший за её успехами, не позволял ей этого, ведь он мог при необходимости подтянуть её. Разрываясь между двух желаний: быть горячо любимой и видеть возлюбленного, реализовавшим свой талант, покорившим мир, - она, наконец, у алтаря Гения предала закланью свою любовь, ради, как ей казалось, счастья любимого. Многих мучений стоило ей выкорчёвывание и выжигание сада любви, цветущего в её сердце, но Анабель прилежно старалась изо всех сил, и сначала внешне охладела к возлюбленному, а затем однажды сухо заявила ему: "я больше не люблю тебя, Жерон, и больше не хочу тебя видеть".
Любящие друг друга расстались. Сражённый горем Жерон расстроился не так сильно как это обычно бывает, во-первых, главное для него было счастье Анабель, а, во-вторых, он всегда был готов к такому исходу, как и прежде, почитая себя недостойным общества красавицы. Следуя желанию возлюбленной, Жерон вскоре нашёл работу за границей, заключил контракт на несколько лет и уехал.
На новом месте композитору подарили просторную квартиру с шикарной обстановкой и умелыми слугами, назначили щедрое жалование, наделили правом бесплатно посещать любые концерты. Жадные до его произведений работодатели были рады даже творениям полным скорби, которые теперь только и получались у Жерона, но если по переезду из-под его пера музыка выходила целым выводком, то после, по прошествии нескольких месяцев, он почти перестал творить, и редко, раз в месяц (в силу контракта) создавал что-нибудь новое.
Через несколько лет Жерон добился мировой славы, был удостоен множества премий и наград, его великолепная музыка теперь звучала в концертных залах множества стран, на каждой копии его произведений стояло неизменное "К.А", что значило "к Анабель". Но своё счастье за эти годы он окончательно потерял, если раньше создавая нечто новое, он, казалось, лишь молодел, то теперь каждое творение старило его, добавляя на голову снега. Раньше, когда Жерон работал простым уборщиком в своей любимой консерватории, когда жил с любимой Анабель, - он скромно питался, но был богатырского телосложения, сейчас же, каждый день его стол ломился от разнообразных яств, но композитор весь исхудал и ссохся как срубленное дерево.
Наконец, осознав тщету такой жизни, разорвав все контракты, связывающие его душу, Жерон вернулся на родину, желая повидать Анабель, которую он до сих пор неустанно любил. Композитор пришёл на её концерт намного раньше начала. Разглядывая великолепные изваяния, люстры и убранство ослепительного фойе, старик вспомнил годы своей счастливой молодости, и в нём снова проснулся мальчик, с лёгкостью ветра он вбежал по лестницам учебного корпуса и зашёл в уборную, там как и прежде играла живая музыка, - "ничего не изменилось!", - подумал старик, роняя счастливую слезу.
Анабель как всегда блистательно исполняла произведения Жерона, и призраки прошлого начали летать вокруг замершего композитора, навевая воспоминания. Когда же великая пианистка, заканчивая концерт, стала бесподобно играть "к Анабель", то самое произведение, которое ей подарил влюблённый Жерон, старик не удержался от ремарки: "лучше её нет!", - произнёс он и услышал рядом восторженное "это моя мама!"
Жерон перевёл удивлённый взгляд на улыбающегося мальчика, сидевшего рядом с ним, и они открыто посмотрели друг на друга, - "нет, это не мой ребёнок", - подумал старик, - "он слишком красив", - но, желая увериться, композитор спросил дитя: "а у тебя есть и отец, малыш?", - на что мальчик ответил смеясь, но отводя взгляд: "конечно есть!"
Решив, что Анабель хорошо устроена: у неё был прекрасный сын, она как садовник срывает великолепные и многочисленные цветы оваций, Жерон вышел на улицу. Отыскав почтовый ящик, он достал из кармана нотные листы, которые по привычке носил с собой наряду с карандашом и, отгоняя падавшие снежинки, написал короткое письмо к Анабель. Он рассказал ей, что счастлив тому, что она, как ему рассказали, вышла замуж, что и сам он счастлив и рад своему переезду. Набросав ниже строк радостный ноктюрн, словно в доказательство того, что у него всё хорошо, он отпустил листы в ящик, приложив к ним все деньги из карманов на почтовые услуги.
Композитор вернулся к зданию консерватории, в вечернее время оно великолепно подсвечивалось. Концерт давно закончился, храм Эвтерпы опустел и закрыл свои двери, но Жерон до сих пор помнил многочисленные потайные входы и выходы и с лёгкостью кошки пробрался внутрь, не попадаясь на глаза охране. Он медленно поднялся по лестнице на чердак и осуществил мечту юности, навсегда оставшись призраком консерватории.
--
Анабель, получив письмо, несказанно обрадовалась тому, что у Жерона всё хорошо, но тут же ответила ему, что она по-прежнему не замужем. Долгие годы, великолепная музыкантша ждала ответа от любимого композитора, а, однажды, после очередного вопроса, так волнующего маленького Жерона, Анабель ответила сыну, как-то случайно догадавшись своим женским сердечком: "твой папа, композитор, но сейчас он... призрак", - невольно вырвалось у неё, на что простодушное святое дитя сказало:
- Тогда давай покупать билет и для него! Я буду сидеть с ним рядом, и мы вместе будем слушать тебя, мама!