Русавин Андрей Сергеевич : другие произведения.

Сказ Про Иванушку-Дурачка. Кулемесия одиннадцатая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В кулемесии одиннадцатой млад Иванушка-дурачек знакомится с дедулечкой, кой бессмертен, но на память не тверд. Между ними происходит любезнейший разговор, временами даже довольно-таки любопытный, и не только для них самих, но и для читателя. Главная героиня Сказа – мудрость народная, которая несудима, неистощима, безмерна и в гимне воспета, – устами младешенька и древнешенька высказывается о внутри- и внешнеполитическом положении Руси на всем протяжении истории государства и объясняет, отчего у нас всё всегда так, как всегда. Отсутствие несловарных выражений – неоспоримое, но единственное достоинство этого текста. Хотя, быть может, как-нибудь где-нибудь что-нибудь и промелькнет; если так, то это чистая случайность: сказитель, понимаете ли, не редактор, однозначно! Ну, засим в тексте называется причина, по которой будет еще стоять Русь и не сломят ее напасти! Помимо всего прочего, именно в этой кулемесии выясняется, что же такое ищут знающие люди друг у друга в головах. Оказывается, там действительно что-то находится! И, наконец, после того как в башках найдено всё, что следует, озвучиваются условия, на которых Иванушке дедушкой может быть передан огонечек взаймы. Эти условия просто чудовищны. Судите сами...
   СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА
  
   Продолжение (начало – ищи по ссылке «Другие произведения»)
  
   Кулемесия одиннадцатая
  
   КАК МЛАД ИВАНУШКА-ДУРАЧЕК
   У РАЗЛЮБЕЗНОГО ДЕДУЛЕЧКИ ОГОНЕЧКУ ПРОШАЛ
  
   Посвящается Ю.Г. Михайлову
  
   Заходит Ванюшка в избушку, а там сидит добренький дедунюшка блаженной наружности, взгляд ласковый, глазки косоватенькие, головушка с симпатичнейшей лысиночкой над лобиком. И такой этот дедонька хреновенький да старенький, точно ему – бездна веков: всё видел, всё знает, ни хреночка не помнит!
   Ванюха с кудрей шапку скидывает, хозяину в пояс кланяется.
   Посмотрели дедусечка да Ивасечка друзь на друзечку, улыбнулися.
   – Доброго тебе здоровьица, дедулечка!
   – И тебе добренького здравьица, парнишечка! Как бишь кличут-то тебя, странничек? Ско́личко тебе годочков?
   – Кличут меня Иоанном-дурашкой. Я в семье младшенький, а о годишках своих не имею понятия: я, понимаешь, по грамоте осекся, цифирь не далась, в физматшколах не обучался, однозначно! Ну, а тебя, дедушка, аки звать-величать? Каков твой возраст почтенный?
   – Возраст мой, Ваньша, неисчислим, я – бессмертен. А имя я свое попризабыл от непомерной старости. Па́мятимися* только, что оно уж больно ужасное: богатырей в трепет приводит, хрен их знает, с чего бы. Величай меня просто – разлюбезным дедулечкой, будь так раз... раз... разлюбезен!
   – Ха... ха... хорошо, разлюбезный дедулечка!
   – Я, Иоаннушка, триста лет на печи пролежал, проспал, от времени отстал. А сейчас вот сижу у пе́чи да слушаю людские речи. Ну, что у нас творится в нынешнем сумасшедшем, скоростном, ультрасовременном каменном веке?
   – Ох, разлюбезный дедуля! Камни-то вот-вот закончатся!
   – Ах, что будет, Иванушка!
   – Ох, что будет, дедусь!
   – Ах, что же будет, Иваша?
   – Ох, что же будет, дединька?
   – Что будет, что будет! Капец всему, вот что будет!
   – И я так же думаю, дедочка!
   – Думать вредно, Ванюра! А иногда всё-таки потребно.
   – Да, дедунечка!
   – А что, Ванечка, ка... ка... какая нынче година на Руси? Рок якой?
   – Не знаток, дедунь. Про то знают мудрец да Творец.
   – Может быть, тысяча девятьсот шестнадцатый?
   – Нет, не шестнадцатый! Хотя без знатья́ не угадаешь!
   – А который тогды? Может быть, тысяча девятьсот четвертый?
   – Нет, не такой! Да и почем знать, чего не знаешь! Наука не пиво, в рот не вольешь.
   – А яке́й же? Тысяча девятьсот сороковой?
   – Нет, не сороковой! Обо всем этом я знать не знаю, много знать – мало спать.
   – Так яковый? Тысяча восемьсот одиннадцатый?
   – Да, дедусечка! Тенчас* тысяча восемьсот одиннадцатый рок!
   – Я так и думал, Ивасенька! Да точно ли чичас тысяча восемьсот одиннадцатый?
   – Точно, точно, дедулечка! Тысяча восемьсот одиннадцатый рок новой эры! Хотя точно не знаю: не знаяй греха не творит!
   – Это какой такой новой эры, Ванюта?
   – Ну, нашенской, новенькой эрочки, дедунька, какой же еще!
   – Ох, стар я очень, Ванёчек, не признаю ни шиша новенького, кроме разве что девушек! Не ведаю аз никакой такой новой, вашей эры! Я ж тебе называл даты-то свои, еще до этой вашенской, новенькой эрочки!
   – Ну, не знаю, ди́дко, а чего не знаю, того и знать не хочется. Чего не знаешь, за то не отвечаешь.
   – Ну-се, оставим вопрос о роках, спросим о временах. А что, Иванка, ка... ка... каковы ноньмо времечки на Руси?
   – Ах, разлюбезный дедулечка! Вот через двести лет, конечно же, времушки настанут прекрасные и жить все россияне станут счастливо! А ныньма, в июне тысяча восемьсот двенадцатого года, на Руси времена переходчивы, а злыдни общие.
   – Ага! Так я и предполагал! Это от поблажки, Иванушка: от поблажки и злыдни плодятся! Что – злыдни? Злыдни – пух: только дунь на них – нет! А что же, Ивашечка, но́ничка силен ли да богат народ русский?
   – Ох, силен, дедулечка, ах, богат, разлюбезный мой! Силен смирением, богат нищетою!
   – Ага! Я так и знал! Это от запустения, Ивасенька: от запустения и нищеты плодятся! Но что – нищеты? Нищеты – пух! А ты дунь на них в четверть глотки – и нет их! А что, на Руси нонче – все караси?
   – Нет, разлюбезнейший дедулечка, на Руси не все караси – есть и ерши.
   – Ага! Именно так я и полагал! Это от поблажки, Иванушка: от поблажки и ерши плодятся! Э-э-э, да что там ерши! Ерши – пух! Дунь на них в полглотки – нет! А что, на Руси нынче – волки готовы?
   – Сделайся овцой – а волки готовы.
   – Ага! Я так и мыслил! Это от поблажки, Ивашечка: от поблажки и волки плодятся! Да что – волки? Волки – пух! Дунь на них во всю глотку – и нет их! А что, на Руси но́нича – есть вор да плут?
   – Да, разлюбезный дедуленька, есть на Руси вор да плут. Вор слезлив, а плут богомолен.
   – Ага! Так я и представлял себе! Это от поблажки, Ивашенька: от поблажки и воры, и плуты плодятся! Что – воры да плуты? Пух! Дунь лишь в полгорла – нет! Ну, а что на Руси ныне – концы да середка?
   – В нынешнем тысяча девятьсот пятом году, дедка, середка сыта, концы бунтуют.
   – Ага! Так я и думал! Я так и знал! Это от запустения, Ивасечка: от запустения бунты и плодятся! Бунты – пух! Дунь в четверть горла – нет как нет! Да, а як на Руси-то теперь – ваш брат?
   – В теперешнем тысяча восемьсот шестьдесят первом роке заставили нашего брата чай без сахара пить!
   – Ага! Я так и подозревал! Это от долготерпения, Ивасенька: от долгого терпения и чай без сахара пьют! Будешь долго терпеть – и кашу без крупы есть заставят! А ты заруби себе на носу: заставляльщики – пух! Ну, ты меня только попроси, я тебе пособлю: сам их живьем съем – и косточек от них не оставлю! Ох и люблю я погрызть косточки-то! А что, Ивасик, есть на Руси но́ньчека грех?
   – Грех по дороге бег да и к нам забег.
   – Ага! Я догадывался! Это от поблажки, Ивашечка: от поблажки и грехи плодятся! Грехи – пух! Дунь на них – их и нет! А что, Ванята, идет сейчас на Русь настоящая-то беда?
   – Да! И не идет, а едет! На танках едет! В настоящем тысяча девятьсот сорок первом году едет беда, запрягает беда, погоняет бедой, а добедки скороходами, а победки колобродами!
   – Ага! Так я и знал! Я так и думал! Это от головотяпства, Ивашенька: от головотяпства и беды плодятся! Беды – что? Беды – пух! Дунь на них – нет! Только посильнее дунь! А что, Ишута, на Руси ны́неча беда каково приходит да уходит?
   – Беда приходит пудами, а уходит золотниками.
   – Ага! Я так и считал! Это от запустения, Ивасечка: от запустения и беды приходят, не уходят! Хотя они – пух! А что, Иван, есть на Руси ны́ньчека куды утечь?
   – Ах, в текущем тысяча девятьсот тридцать седьмом лете в земле черви, в воде черти, в лесу сучки, в суде крючки – куда утечь!
   – Ага! Этого-то я и опасался! Всё это от долготерпения, Ивасенька: от долготерпения и утечь-то некуды! Послушай, чудак: черви, черти, сучки да крючки – пух! Ты только дунь на них в одну сотую силы – вот уже их и нет! Ну-с, ты-то сам ноне аки живешь-можешь, Ванёк?
   – Ах, разлюбезненький дедулечка! В нонешнем тысяча девятьсот семнадцатом роке небо в тумане, земля в обмане, пусто в кармане.
   – Ага! Так я и мнил! Ничего, Иванушка, ничевохонько, душа голубиная! Знай, Ваня, деньги – не голова, наживное дело! Деньги – пух! Вот только дунь на них, скажи: «Х-х-х!» – нет их! А превыше их – правда бессмертная. Люби, Иваня, правду бессмертную-то: всё минется, одна правда останется!
   – Хорошо, дедушка!
   – Вот и хорошо! Я всевды́* говорил, что правда бессмертна, всевды! А ведь я пожил и на том, и на энтом свете, всего повидал! Я ведь, знаешь, какой?
   – Не знаю, дедонька!
   – Я этот... как его? Ах, черт, запамятовал, не вспомню! Может быть, ты помнишь, Ивашечка?
   – Не помню, дедочка! Вечно я должен помнить что-то!
   – А-а-а, вспомнил! Спасибо, Иванечка, что ты напомнил! Я – вечный! Всё видел, всё знаю, ни черта не помню!
   – На здоровье, дедулечка!
   – Да, кстати! О самом-то главном я тебя и забыл допросить, Ванюрочка! Сейчас только вспомнил!
   – О чем же, дедуль?
   – А скажи-ка ты мне, Иваню́шечка, вот что: есть ли еще на Руси девушки?
   – Есть, есть, дедулюшка!
   – Ах, как здорово! Каковы же они? Очень, поди, застенчивые?
   – Каковы, каковы! А вот каковы: девушки наши, дедунечка, страх какие застенчивые! Коня на скаку остановят, на спину ему взлезут, а «Но!» не скажут, постесняются!
   – Приробели, значит, красавицы! Это от застенчивости, Ваняшечка! От застенчивости и воробьи от ястреба робеют! Ахти, а я, Ивасенька, именно таких вот застенчивых-то и люблю! Ну, а еще какова на Руси дева кака-нибудь? Горяча ль? Выбивается, поди, из сил сгоряча-то?
   – Какова, какова! А еще наша дева вот какова: чуть что – сразу в зубы кочергой! Так и лупит, так и хлещет без остановки! Сама из сил выбилась – а зубы любезному выбила!
   – Коли кочергой зубы выбила, так в солдаты не возьмут. Ах, как хорошо, Иванушка! Это она от горячности, болезный мой, от горячности. Немножко погорячилась, сгоряча ударила. Охти, а я как раз горячих таких ох и горячо люблю!
   – А у нас на Руси, дедусечка, обычай вот каков: без горячности и за деву не почтут.
   – Ах, ей бы, горячей такой, и самой в солдаты!
   – А у нас, дедусь, и дева зауряд в рекруты идет!
   – Ну, стало быть, Иван, будет еще стоять Русь святая, православная, богатырская, мать святорусская земля! И не сломят ее напасти!
   – Совершенно с тобою согласен, дедусенька! Ах, велика русская земля, и везде солнышко, а под солнышком девушки!
   – Земля русская вся под Богом, Ваня, а не токмо под солнышком! Русский Бог велик! Знаю, встречались. Яйцо мне раздавил, всемирный потоп вызвал! Аз еле уполз и едва не захлебнулся! Обидно – зато есть, о чем вспомнить! Ну, будь любезен, Ивашенька, тешь мой обычай, садись в головах!
   Иоаннушка-дурачек сел.
   – Ну, теперь ищи, Ванюша, будь так любезен!
   – Ищу, разлюбезнейший дедулечка! Да что ищать-то?
   – Ах ты, дурачишка! Ищи, ищи, старайся, Ишуточка, будь столь разлюбезен! Сыщи то, не имею сведений что, – о́хти мне! – не ведаю, яко титулуется! Хорошо ищай: кто шо-нибудь ищает, тот завсевды́ шо-нибудь да обрящет!
   Стал Ивасечка-дурандасечка ищать у старца в башках, да башкишка-то у дедочки – с плешечкой!
   – Ну-с, наткнулся на шо-нибудь? – спрошает дед.
   – На пылиночку!
   – Шукай, шукай, напряги еще силы, Иша, будь столь разлюбезен! Сшукай то, непонятно что, – э́хти мне! – без понятия, аки прозывается! Шу... шу... шукай лучше! Хорошенько шукай: кто где-нибудь шух... шух... шукает, тот всегды когда-нибудь обретет!
   – Шуй... уй... шукаю, разлюбезненький дедусечка!
   Стал Ивашечка-дурашечка искать у старичка в шебала́х* гораздо лучше прежнего.
   – Ну-с, откопал еще что-нибудь? – спрохает дедка.
   – Сориночку!
   – Искай, искай еще лучше, Иваша! Употреби, баско́й*, все усилия, будь так любезен! Сыскай то, не известно что, – у́хти мне! – нет известий, як называется! Хорошенько-хорошенько ик... ик... искай: кто зачем-либо и... и... искает, тот завсёгды для чего-либо раздобудет!
   Стал Иванушка-дурачек ишь... ишь... искать у старикашечки в шебалишечках еще лучше.
   – Ну-с, теперь-то нашел что-нибудь? – вопрошает отчаявшийся дедок.
   – Да! Нашел вошку-с!
   – Да-с! Да-с! Вас... вас... вспамятовал! Ну ни фига себе! Именно так сия тварь именуется! Всю лысинку мне искусала, противная! Прижми препротивную вошку к ногтю, Иванушка, будь так разлюбезен! Это тебе в добрые дела зачтется!
   – Сию секундочку, раз... раз... разлюбезный дедульчик!
   Прижал Ва́нюшка-дуранюшка вошку к ногтю, надавил трожды – тут и отошла душа ее вечная в дивный и ослепительный вшиный рай!
   – Вот спасибо тебе, Ивася! – возликовал дедко́. – А за то, что ты меня уважил, отнесусь-ка и я к твоим нуждам благосклонно – по возможности, разумеется! Да, кстати, хочешь косточку? Вку-у-усная! Русская! Девичья! Кого дедушка любит, тому и косточку в руки!
   – Ну, ты, дедунечка, ващще разлюбезен! Премного благодарствую, отменно сыт!
   – Ну, как знаешь! Да-с! Вспомнил! Ващще! Се – мое имя! Ващще-то я – бессмертный да премудрый. Ващще Премудрый – так меня величают! Всё видел, всё знаю, ни аза не помню! От старости страшной, непомерной – в памяти ни шпента* не держится! Вот, помню, схватил я однажды за шкирку царя Никиту, да и внушаю ему... Ах, а чего внушаю – проуми́л*! Ан припоминаю! Я оного Никиту проконсультировал, к коёй ведьме обратиться насчет сорока его дочерей. А что было дальше – упустил из памяти. Ах, нет, нет, припамятовал! Я ему посоветовал еще кукурузу сеять да кукурузники строить! А что с тем Никитой да с его очаровательными дочечками дальше сталось, после советов-то моих дельных – затя́милось*. Вот видишь, память опять подвела! А ты случайно не помнишь?
   – Нет, дедунюшка!
   – Ин ладно! Ну-с, глаголь теперь смело, Ванюра, чего тебе надотка! Будь так разлюбезен!
   – Я, разлюбезный дедулечка, говорить бы сумел, да не смел.
   – Ой ли? Говори, чего надось, либо ступай вон! Будь так любезен!
   – У-у-у! Мало ли в жизни чего человеку живому надобится! Ну, перво-наперво, дай-ка ты мне, разлюбезненький дедусенька, огонечку заимообразно!
   – Да на что же тебе? – насупился вдруг дедуга. – Неужто – закурить?
   – Нет, костерок разводить, кашку варить!
   – А-а-а! Доброе дело! А прежде спой ты мне песенку, Ванюсечка! Будь так любезен!
   – Я, разлюбезненький дедусечка, не способный! В доме моих батюшки и матушки не поют песенок, только делом занимаются!
   – Худо! Ох, худо, Иваха! Что ж за жизнь без русского народного хора?! Ну, тогда попляши! Будь так любезен!
   – Я, разлюбезненький дедунечка, не умею. В доме моих батюшки и матушки плясок не пляшут, только делом занимаются!
   Нахмурился хозяин, молвил грозно:
   – Худо, ох худо! Скучно, ох, скучно живут в доме твоих батюшки и матушки, Ванюшка, без художественной-то самодеятельности! Как же они без ансамбля-то песни и пляски обходятся?! В особенности холодными зимними днями и ночами, в пургу? Что они там все, дурачки?
   – Нет, они там все умные, дурачек я один! – вздохнул Ванюха.
   – Ну, так слюхай же мое последнее задание тебе, Иван! Расскажи мне тогда сказку-небылицу! Но уж такую, чтобы подлинно была небыль! А отколешь быль – скидывай портки, будь так любезен! В неопалимый сундук их швырну!
   – Ой! Вот это по мне дело! – обрадовался Ивасик, смело присаживаясь на печь. – Мал бывал – сказки слушал; вырос велик – сам стал сказывать, да не прислушиваются. А ты, разлюбезнейший дедулюшка, садись-ка насупроти́в меня да не перебивай! А коли перебьешь, коли выпалишь ты мне: «Врешь!» – скидывай с себя портки! И в придачу неопалимый сундук с портками – мне отдай! Ну, и, само собой, огниво – взаймы!
   – Эх, ладно! – балаболит дед. – Ве́жества* не купи, умелось бы говорить; часом и глуп молвит слово в лад! Порою так складно из дурака прет – стало быть, Бог слова дает!
   Вот ударили они по рукам. Сел старик насупроти́вку Ванюрки – к Ванюрочке лобною излы́синочкой, а излысиночка была пребольшущая!
   Иванушка откашлялся и начал было сказочку сказова́ти:
   – Ну, послушай же, дедочка!
   – Ин послюхаю, деточка!
   – Ой, деда!
   – Шо?
   – Я вот подумал, дедонька...
   – Думать вредно, Ивашечка!
   – А иногда всё ж таки потребно! А тебе не кажется, дедушка, что если ты дунешь да слопаешь всех тех, кто остальным жить мешает, то от русских и нерусских людей на земле даже косточек не останется?
   – Нет, не кажется, Иваська!
   – А почему?
   – Потому, что я в этом совершенно уверен!
   – Совершенно?
   – Совершенно!
   – Уверен?
   – Уверен!
   – А убежден?
   – Убежден!
   – Ты точно знаешь?
   – Точно знаю! Точно знать – сладко спать!
   – Точно?
   – Точно, точно! Совершенно точно знаю: точно знаяй греха не творит! Я в этом безусловно уверен и абсолютно убежден!
   – А-а-а! Ну, заслушай же наконец мою сказыньку, деди́нушка!
   – Ин заслюхаю наконец-то твою сказушку, детинушка!
  
   Высокоумные примечания
  
  * Па́мятимися – мне помнится.
  * Тенчас – сейчас.
  * Всевды́* – всегда.
  * Шебала́ – баклуша; шуточно, бранно – голова.
  * Баско́й – расторопный.
  * Шпент – шиш.
  * Проуми́ть – забыть, выпустить из ума.
  * Затя́милось – позабылось.
  * Ве́жество – ученость.
   Продолжение следует.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"