Мы с Билли росли в одном доме. Дом был почти приличный, хотя и на краю трущоб. Где стоял наш с Билли дом, на южном Манхэттене, в Бронксе или Куинсе, не скажу я вам. Не столь это важно. Важно то, что Билли был гений.
Когда пацаны из трущоб подваливали потусоваться и навалить нам пару "синих печатей", то всегда выбирали Билли, настолько он был безответный. Но мы всей кодлой Билли любили и наваливались на ненаших и метелили их сильнее обычного. А Билли сидел в сторонке и смеялся сквозь слёзы, настолько он был отходчивый. Вообще-то нам с пацанами из "домиков" по серьёзному делить было нечего, девки ихние к нам шастали как и наши к ним, были даже несколько женатиков друг на друге. Так что драки тоже были несерьёзные, так, игры пацанские. Разве что за Билли наша кодла порвать могла.
Я, как довольно близкий к Билли чувак, старался его без себя никуда не пускать. Хотя хотелось очень куда-нибудь рвануть потусоваться, пивка глотнуть или девок повеселить-пощупать, но вместе с Билли это выходило как-то неказисто, а без него я бывал редко. Собственно Билли и притащил меня в Филармонию на концерт какого-то русского (язык поломаешь, пока произнесёшь). Штука вся в том, что у Билли билет был, за выступление на математической олимпиаде школьный совет презентовал, а у меня билета не было. Но я чувак ушлый, прикинулся рабочим сцены, туда-сюда лазы проверил, короче, прошёл. И пропал.
Этот русский на виолончеоли такую махину развернул, что она у меня в душе даже и не поместилась вся. Я только понял, что есть вещи помимо хип-хопа. И в маленькую душу они не помещаются. А в антракте подходит ко мне Билли и говорит: Тебе очередь в зале сидеть, а я уж домой поканаю. Я говорю, ты что, чувак, музыка не в жилу? Я, говорит, музыку люблю, особенно русскую, а только этот **** (он сказал, а я не помню) так хорошо играет, что у меня идей появилась куча, побегу запишу. Отдал мне Билли билет, чтобы за уши не выволокли, если что, и дальше я концерт уже из партера слушал. И после этого концерта неделю как ударенный ходил. Хип-хоп слушать не мог, настолько стало невыносимо.
2.
Когда за Билли приехал тот автобус, я тоже во дворе был. Вижу - Билли с вещами стоит, я подхожу, куда собрался, спрашиваю. В Пентагон, отвечает. Очень им его формулы понравились. Э, говорю, куда ты один, пропадёшь ведь. Давай вместе, говорит Билли, я тебе всегда рад и привык. Тут из автобуса военный вылез, говорит, ничего не знаю, одного забрать велели. Я в позу встал, отвечаю по форме, автобус большой, на всех хватит, а сколько забирать, не ты решаешь. А я щас уеду, говорит. А я весь тут, говорю, усы-лапы-хвост, голому одеться - только подпоясаться. И лезу в автобус вместе с Билли. А в автобусе ещё один пацан сидит. Весь из себя, барчук, видимо. Криво так усмехнулся нехорошо и поздоровкался эксклюзивно вежливо.
Здравствуйте, сэр, говорю, что-то Вы так усмехаетесь не по-детски? А кроме нас в автобусе никого нет, сержант за рулём, вперёд глядит. И барчук мне так гаденько говорит, чтож твоя подружка, на Билли кивает, за тобой так плохо смотрит, к таким штанам туфли полагаются. Ну, ерунду сказал. И про Билли, и про штаны, а я завёлся. Глянул на себя вниз, а на мне точно, брюки чёрные со стрелками (бабка-дура стрелки даже на джинсах выглаживает) и кроссовки тоже чёрные. Всё путём, говорю, чёрное с чёрным, ты ещё мой свитер не видел с дырками на пузе. Говнюк тут совсем смехом зашёлся. Я тут легонько его в губы кулаком заехал, юшку пустил, он и увял. И дальше всю дорогу на сиденье лежал и молча плакал. Не люблю я людей бить, а говнюков приходится.
3.
Поселили нас в коттеджике. Даже не знаю где. Ни улицы, ни городка не знаю. Названия все - сплошная цифирь, а у меня на цифры отродясь память слабая. Билли всё время формулы пишет, а я при нём, как денщик при генерале. Изредка ему встряску даю, чтоб не закис, в бар тащу. Походы эти я у полковника Сандерса отвоевал, говорю, что мы, голубые? Мы с Билли нормальные пацаны, нам девок изредка видеть надо, ха-ха словить, пивка глотнуть. Насчёт пива Сандерс мне пальчиком погрозил, а в бар этот сам привёл. Девки тут разные, от приличных до не очень приличных. Нас с Билли всячески обхаживают, Кока-Колой потчуют, а если зазеваются, то я пивка баночку-другую стисну, мне радость. Одну малолетку как-то потискал напротив сортира, ничего, не обиделась. Но и дальше развития не было. Наверстаем, говорит Билли, на меня щурясь за столиком, никуда не денутся.
Миссис Бок, экономка, что живёт с нами в коттедже, неплохая старушка, мы ей как сыновья родные, но служба всё равно важнее. Как только у нас с Билли какие разговоры пацанские между собой, секретные, так слышно, как за окном вода шумит, это миссис Бок из шланга газон поливает (в три часа ночи!).
Вещиц в коттеджике забавнючих немеряно. С одной стороны, низачем не нужные, а со стороны другой - красивые. Я так понял, коттеджик этот воякам достался от какого-то коллекционера. То ли провинился, и дом отобрали, то ли сам отдал.
4.
Когда я в город выбирался, казалось мне, что без Билли я никому не интересен, и охране нашей в том числе. Повадился я туда в один клуб ходить, джаз слушать. А дома вместе с Билли мы те пластинки вертели, из подвала. Чайковски там, Стравински. Особенно Рахманинов мне полюбился. Тоже наш, Нью-Йоркский пацан.
Билли обычно до конца никогда не дослушивал. Как вскочит, - и в кабинет, формулы писать. А я дальше кайф ловлю.
В общем, как-то в том клубе меня чувак подцепил. Хочешь, говорит, сыграть? Я смеюсь - никогда в руках музыки не держал. Да ерунда, говорит, жмёшь на кнопочки, слушаешь, что получилось. Взял я инструмент в руки да в сторонку отошёл, чтобы не осрамиться. Нажал кнопочку - слышу тон. Нажал другую. Ага. Теперь две сразу. Теперь почерёдно. И тут нашло на меня. Перебираю я пальцами кнопочки, и мелодия звучит. Медленная и грустная. И совершенно без рисунка и ритма, а как вода - сплошным потоком. Чувак тот, как услыхал, меня сразу за рукав зацепил и на сцену тащит. А я в трансе, даже не понял, где я. Ну и сыграл им концерт, тут клубные музыканты подхватили, сымпровизировали, в общем. А когда заполночь клуб разошёлся, я на пустой сцене очнулся, меня все трясут, хлопают, поздравляют. Я засмущался, за кулисы слинял по заднему ходу. И домой к Билли.
5.
Припёрся я, все спят, даже сержант. И никак не уснуть мне. Хожу впотьмах по кухне, чай горячий глотаю. Непонятно мне. И сладко. И слышится мне издалёка, будто моя музыка тихо играет. Слух до того обострился. Пошёл я на звук. У сержанта в каморке будто. Отворяю, а тот спит, плеер в уши ему мои звуки издаёт. Отнял у него плеер, покрутил запись - точно, в клубе кто-то писал. Поднялся я наверх, подцепил плеер к стерео, да сделал погромче. Билли проснулся. Что за вещь, спрашивает. Моя, говорю, сегодня в клубе играл. Ты ж не музыкант вообще. Ты слушай. А потом скажешь, кто я.
Послушал Билли и спать расхотел. Интересная мелодия, говорит. Нетрадиционная. И - в кабинет. А тут и сержант выспался, услышал, всё понял, я его спрашиваю, нет ли чего из музыки? Он на полке порылся, губную гармошку достал. О, это ж старый Новый Орлеан! Уцепился я губами за неё и давай блюзы наяривать и старые, и новые, и свои, как сложились. А Билли через дверь говорит, поди сюда. Сияет весь, как медяха начищеная. Ты, говорит, гений. Да брось, отвечаю, это ты гений. Он смеётся, мордой в меня уткнулся и говорит, значит мы оба гении. Ты - музыкант, я - математик. Я, говорит, только что эту сволочную проблему решил. А всё из-за тебя. Теперь я знаю, как все такие проблемы решать. И как, спрашиваю. Под музыку, говорит. Играй, а я щас всё запишу набело. Только не останавливайся. И не повторяйся.
6.
А Бенедикт умер. После того, как я ему врезал, он так удивился, что свихнулся. Его психолог лечил, да криво. Бенедикт в город сбежал, да по привычке своей говнючей задрал пару парней. Ограбили его, да побили, а напоследок изнасиловали. Бенедикт доковылял на крышу билдинга, да вниз. Хоть он и тоже гений был, и жалко его, и виноватым я себя чувствую, да только говнюкам - самая говнючья смерть.