(полностью опубликован в изд АСТрель СПб в 2005 году тир 10 тыс в твердом переплете + 7 тыс в мягком покет)
Что ты заводишь песню военну,
Флейте подобно, милый Снегирь?
С кем мы пойдем войной на Гиену,
Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?
Сильный где храбрый и быстрый Суворов?
Северны громы во гробе лежат...
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари,
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе и петь до зари,
Тысячи воинств, стен и затворов
С горстью россИян все побеждать?
Быть везде первым и в мужестве строгом,
Шутками - зависть, злобу - штыком,
Рок низлагать молитвой и Богом...
Скиптры давая, зваться рабом.
Доблестей быв страдалец единых,
Жить для царей, себя изнурять?
Нет теперь мужа в свете столь славна,
Полно петь песню военну, Снегирь!
Бранна музЫка днесь не забавна,
Слышен отвсюду томный вой лир...
Львиного сердца, крыльев орлиных
Нет уже с нами ! - что воевать?
(Гавриил Романович Державин)
Часть первая
Приход
1.
Теодор Эйке - командир 3-ей танковой дивизии СС "Мертвая голова" ужасно страдал. Красноватая пыль, поднимаемая гусеницами, проникала повсюду. Она была и на узком штабном столике, и на оперативной карте, на рации, на шлеме майора Мейски, на рукавах, на коленях, на фуражке самого Эйке, и казалось, что его измученные этой русскою жарою бронхи и легкие изнутри уже тоже покрылись толстым красным налетом. Но в наступлении и на марше он не позволял себе расслабляться, и мягким рессорам парадно - выездного "хорьха" предпочитал тряску в своем штабном бронетранспортере. От уже почти засыпал, надломленный суточным переходом, рассеянно думая о своем, и лишь машинально прислушивался к эфиру, когда внезапно, словно наткнувшись на какое то препятствие, транспортер встал как будто вкопанный, и наступила полная тишина... Почему то перестал рокотать дизель... И в наушниках, надетых поверх по походному мятой фуражки не стало слышно ни потрескивания атмосферных разрядов, ни морзянки русских, ни шутливого переругивания командиров его Теодора Эйке батальонов с дежурным офицером... Группенфюрер сурово посмотрел на сидящего рядом майора Мейски,
- Почему встали, и почему, черт побери, нет связи?
- Момент, группенфюрер!
Мейски раскрыл боковой люк и наполовину высунулся наружу...
- вся колонна стоит, группенфюрер!
Эйке бросил взгляд на безжизненно замершие на нуле стрелки индикаторов радиостанции и кряхтя вслед за Мейски полез наружу.
- Боже мой! Где это мы, - машинально вырвалось у него, как только он спрыгнул...
Не в пыль... А на асфальт...
Насколько было видно вперед и назад, повсюду командиры танков и бронемашин высунувшись из башен в недоумении вертели головами влево и вправо, бестолково тыча пальцами в сложеннные вчетверть трехкилометровые карты... Офицеры и унтера спрыгивали с брони... и не узнавали местности. Еще минуту назад их дивизия была на марше и двигалась по трем параллельно идущим проселочным дорогам в направлении Селище - Кузьминки - Вознесенское... А теперь... Танки с заглушенными моторами стояли на асфальте широкой шоссейной дороги... И откуда то слева и справа взялся густой, окружающий дорогу лес, которого и в помине не было в том пыльном степном пейзаже, что еще минуту назад они наблюдали в бортовые щели и триплексы своих "четверок" и гордости рейха - новеньких "тигров".
Внезапно бронетранспортер ожил, выбросив клубы выхлопа он мелко задрожал и ровным рокотом наполнил непривычную тишину.
- Группенфюрер, рация работает. Вас вызывают на связь командиры батальонов, - высунув из люка белесую голову крикнул командир экипажа шарфюрер Риммер.
- Связь, это уже хорошо...
Влезая в транспортер Эйке заметил, что стоявшие впереди "тигры" тоже окутались облаками выхлопов - моторы завелись... Но пейзаж за бортом не поменялся. Это была не степь. Это была не Россия! Это была какая то другая местность!
-Свинка, докладывает первый, - в наушниках послышался спокойный голос командира головного отряда оберштурмбанфюрера Курта Майера по прозвищу "танк" или как его еще звали в дивизии "молниеносного Майера".
- Я не могу выдвинуться на рубеж Кузьминки - Селище, потому что мы не на той местности и вообще, черт побери, мы где то совсем не там, где должны быть.
- Что ты там видишь. Курт? - пренебрегая секретными позывными, нетерпеливо спросил Эйке.
- Свинка, танкисты первого батальона вошли в город. Судя по дорожным указателям это город Тапа... Здесь откуда то взялась железнодорожная станция, и войной здесь даже не пахнет... и вообще - это не Россия... Это Эстония...
- Курт, оставайся на месте, я двигаюсь к тебе. Рассредоточься, займи оборону и замаскируй машины от удара с воздуха... А то я что то не вижу обещанной Мильхом поддержки сверху...
Эйке сдернул наушники и вывалил свое грузное тело наружу.
Мейски, мотоцикл! - заорал он на дежурного офицера так, что даже ко всему привыкший штурмбаннфюрер и майор танковых войск СС подпрыгнул и побежал вперед по движению колонны искать транспорт для своего командира дивизии...
- Да, Курт, дружище, ты прав, это Эстония, пробормотал Эйке, когда через пять минут тряски в коляске штабного БМВ белобрысый ротенфюрер Хофнер домчал своего командира до позиции, занятой разведотрядом "молниеносного Майера".
Не скрывая любопытства, танкистов окружила детвора. Мальчишки одетые совсем по - цивильному, как одеваются наверное только американцы которых Эйке видел в трофейных фильмах, лопотали что то на своем, напоминающем финский, языке.
Мигая красным и синим проблесковыми маячками к головному танку внезапно подъехал легковой автомобиль невиданной доселе марки... Наверное, американский... По борту у него была надпись - "полиция" - по фински или по эстонски. Из машины вышли двое полицейских в странной черной униформе с пистолетами на ремнях...
- Терве, - сказал старший, подойдя к Эйке и Майеру.
- Шпрахен зи дойч? - спросил Эйке.
- Йа! Яволь, почемуто широко улыбаясь, ответил старший полицейский.
- В городе есть немецкие войска? - вежливо спросил Эйке.
- Ха-ха-ха, - почему то засмеялся глупый полицейский - немецкие войска. Ха-ха-ха - немецкие войска! Это кино? Немецкие войска!
Истерику прервала только зуботычина, которую Курт Майер не снимая перчаток врезал глупому полицейскому так, что тот навзничь упал прямо на асфальт и при том громко ударился затылком о поребрик... Второй полицейский схватился было за кобуру, но белобрысый Хофнер дал короткую очередь из автомата и уже второе тело в черной униформе распласталось на городском асфальте. Дети вдруг разом завыли - они увидели кровь...
- Я не знаю, черт побери, в чем тут дело, но по - моему, здесь американцы... пробормотал Эйке. Надо найти комендатуру, штаб и казармы гарнизона... Я меняю дивизии задачу - мы занимаем Тапу, а дальше посмотрим...
Обрадованный Майер вскочил на броню и схватив наушники с микрофоном стал вызывать командиров батальонов.
- Панцир, Марш!
- Танки вперед!
2.
Колька Жаробин за себя был спокоен. Пусть другие беспокоятся, а у него у Кольки все в порядке - и с пролетарским происхождением, вот спасибо бате, что не буржуй какой, а простой деповской токаришка, и с политграмотой все тоже - полный ажур! Колька сержант - командир отделения, кандидат в члены ВКПб... И вообще, Кольке повезло - служит в таких распрекрасных войсках, что и на фронт то не посылают, а и медали иногда все же дают. Потому то в эти войска и не берут всяких там с сомнительным происхождением, из подкулачников, или из тех у кого родственники были под следствием... Колька служит в войсках НКВД. А это - сила. Вот вчера к примеру их дивизию перевооружили... Четыре года Колька с Мосинской винтовкой да с наганом прослужил, а тут - вот компот! Винторезы да наганы посдавали, а взамен получили новенькие ППШ и пистолеты Токарева. Раньше то пистолеты такие только у командиров были, начиная с лейтенанта. А теперь и ему - Кольке выдали... Правда не в кожаной кобуре, как у их комроты - товарища старшего лейтенанта Коломийца, а в брезентовой... Но все равно - ничего! Пистолет - это тебе не наган! Перезарядить - секундное дело. Новую обойму в рукоятку - щелк! Затворную раму передернул - и айда пошел - пали себе во врагов народа, мама не горюй! А автомат! Это ж песня, а не оружие. На фронте то поди их и не хватает - а вот им все равно выдали - значит здесь в тылу они нужней! Значит не спит враг! Значит надо ему - Кольке Жаробину повышать свою бдительность и требовать с подчиненных. А автомат - это то что надо. Вот фронтовики говорят, будто немецкий автомат хорош, будто удобный, разбирается хорошо, обоймы запасные в подсумочке - шесть штук - по тридцать патрончиков, прикладик откидной... Но вот товарищ старший лейтенант Коломиец на занятиях по огневой подготовке сказал, что лучше нашего ППШ никто еще автомата не придумал. Магазин более емкий чем у немецкого, приклад деревянный, а значит и на морозе не так руки холодит, а скорострельность - в три раза выше чем у немецкого. Товарищ Коломиец на стрельбище не целясь от пуза из нашего ППШ все мишени с одной очереди резал - как траву косой!
Нравится Кольке старший лейтенант Коломиец. Колька бы тоже в училище командирское пошел, но батальонный особист - СМЕРШевец одно условие ему - Кольке поставил - найти в роте шпиона или врага народа... А иначе не видать ему Кольке командирского училища, как своих ушей.
В три утра роту подняли по тревоге... Если бы была учебная - он бы Колька знал, а то боевая! Сержант Жаробин как раз дежурным по роте заступил. Все в ажуре - дневальный у тумбочки стоит, самовольщиков нет и быть не может, полы вымыты до блеска, сто архаровцев сопят под одеялами на коечках в два этажа... Уж Колька собирался выскочить до медсанчасти, там сегодня ночью Любочка - старший военфельдшер дежурит, так поболтать - покуражиться - с ней все равно ничего серьезного не получится - все знают она в капитана Одинцова по самые уши... И только собрался, как бац! По телефону из штаба полка - рота подъем, тревога, оповестить всех офицеров! И сразу товарищ старший лейтенант Коломиец прибежал, Колька к нему строевым, с докладом: товарищ старший лейтенант, за время моего дежурства... А товарищ Коломиец что - то сильно расстроен чем то или озабочен, давай, говорит, строй роту перед казармой с оружием и в шинелях... Если в шинелях, значит назад в казармы не скоро...
Роту погрузили в три ЗИСа - по тридцать пять человек в каждый. Старший лейтенант Коломиец сел в кабину в первую машину, а он - Колька с пистолетом на боку и с автоматом за спиной полез со своим отделением в кузов... Эх, когда ж он - Колька станет лейтенантом и станет тоже ездить не в кузове, как эта деревенщина ефрейтор Кандыба, а в кабине! И на танцах в полковом клубе в гимнастерочке с двумя малиновыми кубиками в петличках, да с новенькой кожаной кобурой, подкатит к старшей военфельдшерице и скажет, а не пойти ли нам, Любочка в буфет - выпить апельсинового ситра! Но для этого надо еще сперва изловить в роте шпиона - или врага народа на худой конец!
Машины приехали на грузовой двор станции Москва Киевская товарная. Колька уже здесь бывал раза три - стоял в оцеплении. Думал что опять в оцепление поставят, но только поспрыгивали было на асфальт - да собрались перекурить, как почему то снова дали команду "к машинам"... Рота осталась сидеть под брезентом видавших виды ЗИСов, а командиры... А командиры - хрен их знает, чего они там... А на дворе уже вовсю рассвело. Колька то глядь из под брезента - а там мама родная! А это ж не Сортировочная - этож Красная Площадь!!!!
3.
Когда Олег раздвинул шторы, шар уже висел напротив его окна. Он был настолько черен, что ни уличная реклама, ни фары проезжающих внизу машин, не отражались в его поверхности. Он даже не выглядел выпуклым, а смотрелся как совершенно плоское круглое пятно. Не обращая внимания на двадцатиградусный мороз, Олег с треском, безжалостно отодрал балконную дверь и шагнул к перилам.
- Откройся и прими меня, - мысленно приказал шару Олег. И в тот же миг, чернота поглотила его.
Готовясь к встрече, он тысячу тысяч раз прокручивал в своей голове этот момент единения... Но тут чувства вышли из под контроля.
Свобода! Полная свобода! И власть. И власть.
Грудь уже не теснилась привычными уколами в левом боку где сердце... Он уже не имел и самого сердца. И нечему там уже было болеть. Ведь не может же болеть то - чего нет! Он - Олег уже несколько секунд был лишь цифровым выражением своего некогда материального состояния. Он был информацией - но не материальной субстанцией - не человеком, но "кодом" человека, которого зовут Олегом Снегиревым. И информация эта теперь была заключена в самом совершенном компьютере Творца - в шаре...
Шар поднял его над городом и повис недвижим. Стоило Олегу только задаться вопросом, на какой высоте они парят, как в поле его мысленного зрения возникли цифры: 1100 метров...
Еще до встречи с шаром он был готов к тому, что управление им не составит большого труда. Но то, что это будет так просто! Словно летать во сне...
Был понедельник. Двадцать первое. На листке желтой бумаги для заметок, прилепленной прямо к экрану компьютера его Олеговой рукой было написано: позвонить Курочкину.
Звонить Курочкину не хотелось. И никому звонить не хотелось. Олегу казалось, что за участливыми интонациями приятелей скрывается лишь их злорадное любопытство. Что своими охами и ахами и Курочкин, и Филонов, и все кто был в курсе его дел, стараются только выведать побольше подробностей его боли и позора, что бы потом после очередного разговора с ним с Олегом - тут же броситься звонить друг дружке, захлебываясь от счастья обладанием сногсшибательными новостями, подсасывая слюну восторга, говорить, - а ты слышал, а ты знаешь? Олег даже со всеми нюансами интонаций представлял себе голос Курочкина, как тот будет изображать благородство, и названивая Филонову примется пересыпать свою речь словами: "только ты никому", "только между нами", "я не сплетник какой", "мне только за Олежку обидно"... И Филонов тоже, начнет крякать в трубку свои заверения: "да ты че", "да я могила", "да за кого ты меня принимаешь", "да я ж Олежке только добра хочу"... И начнут целый час трепать его имя, как только телефон не треснет надвое! А ты знаешь, что от него Верка ушла и детей забрала? Знаешь? Так это еще не все! Его и Маринка бросила. И знаешь теперь с кем она? С его бывшим начальником - с Бастрюковым... Он теперь у нее и живет. Кстати и с работы его - Олежку тоже поперли!
Позор. Стыд и позор.
Но звонить было надо. Жена - женой, любовница - любовницей, а жизнь продолжается. Надо работу теперь какую-то искать, и без Курочкина тут обойтись - трудно.
Курочкин конечно обрадовался, - Приезжай ко мне, я тут один, Галка с детьми на даче, так что бери по дороге пару пива - поговорим за жизнь - никто мешать не будет...
Пару пива - пару пива! Кстати сам - никогда и бублика к чаю не принесет! Такой вот он этот Курочкин... Олег положил трубку и вновь ощутил пугающую боль под левой лопаткой. Вот еще! Не хватало только...
Пока трясся в маршрутке по колдобинам некогда родного спального района боль из под лопатки перекочевала в левое плечо. Невралгия? Или предынфарктное состояние? Кто ж его знает? Вот помру прям тут на улице... Маринка и не заплачет даже. Какое там! Небось когда ей скажут, они с Бастрюковым пойдут, купят шампанского и улягутся на ее двухспальную тахту. На ту самую тахту, на которой она когда то словно раненая медведица ревела в его Олега объятьях. А интересно - с Бастрюковым она тоже ревет? И тоже царапается?
Странно. Доковылял до Курочкинова подъезда и боль как то забылась - ушла.
- А-а! Ну проходи - проходи...
- Что в комнату не приглашаешь? Не велика персона?
- А нам на кухне будет и дешево, и практично, и гигиенично.
- Циник ты - Курочкин!
По стенкам жалкой шестиметровой кухонки обычной инженерской двухкомнатной квартиры в блочном доме - этой мечты обывателя конца семидесятых - висели самодельные инкрустации и чеканки по латунному листу. Сюжеты самые банальные - Есенин с трубкой, выходящая из воды толстозадая грудастая девица с длинной до пояса косой и в прилипшей к мокрому телу облегающей комбинации... Срамота!
- Когда в новую то хату переедете? - соблюдая подобие политеса, дабы не сразу переходить к существу своей просьбы, спросил Олег.
- Ремонт, брат, все деньги сожрал уже. Работяги никак ванную плиткой не отделают. Я каждый день им на своей машине то это - то это из магазина - конца и края нет.
- Зато будете как буржуи с Галкой - в четырех то комнатах да с видом на Таврический!
- Да уж Галка вся изнервничалась.
- А здесь кого оставите?
- Здесь? А никого. Потом. Когда Вадик женится - ему отдадим.
- А может Людочка вперед его замуж выскочит?
- Брось трепаться - она еще в пятый класс только пойдет.
Олег почему то вдруг вспомнил, как Маринка рассказывала про секс с учителем физкультуры, которым они занимались после вечернего факультативного волейбола в тренерской раздевалке. Сколько ей тогда было? Четырнадцать? Под лопаткой снова кольнуло. И переехало в плечо.
- Ну, рассказывай, что там у тебя с Бастрюковым получилось?
- А что - уволил он меня и весь рассказ.
- А за что уволил?
- А так - вызвал и предложил написать "по собственному".
- Так если лаборатория закрылась - какое же тут "по собственному"? Тут надо "по сокращению"!
- Это мне НАДО. А ему - как начальнику - этого как раз совсем и НЕ НАДО! Зачем ему вся эта головная боль с выходными пособиями? Он же на полном хозрасчете и самоокупаемости!
- А я слышал - он тебя не из-за Маринки, а из-за того, что ты левыми работами там занимался...
- Я? Левыми? Это он левыми работами там начал заниматься! Лаборатория альтернативного топлива - светильник и купель, понимаешь, прогресса в теории двигателей, а он там какое то банальное производство газовой арматуры для иномарок затеял!
- Так он - батенька ты мой - хозяин!
- Лабораторию государство еще при Горбачеве купило и оснастило. Бастрюков этой лаборатории не покупал!
- Так чего же вы когда приватизация завода была - варежками хлопали и клювами щелкали, когда Бастрюков вашу лабораторию в частное предприятие обратил?
- Мы наукой занимались, а не шахер - махер!
- Ну вот теперь и не вякай! - Курочкин налил себе пива и не дожидаясь, пока высокая пена уляжется, жадно глотнул, да так, что в бокале осталась едва половина, - Бастрюков рыночной экономикой занимается. Ему выгодно газовую арматуру на "опеля" да "форды" ставить - он и ставит! Ему с каждой машины - двести долларов - а там таких с утра - целая очередь! А за твои исследования по альтернативным видам топлива - ни завод, ни государство - уже сто лет как ни копейки не дает.
- Да обидно, Вова, уже идея выкристаллизовалась! Год - два - и был бы результат. А это Нобелевская! Это не двести баксов с ржавого "опеля"!
- Эх, мечтатель ты фигов! Поэтому с тобой и бабы не живут! Бабы они практически мыслят - и к практическим мужикам уходят. Они понимают, что мечты о Нобелевской - это хорошо, но реальные двести баксов в час с одной машины, когда очередь стоит на неделю вперед - лучше!
В другой раз, может, показавшиеся бы и обидными, эти слова Курочкина теперь не ранили. Вернее рана была настолько страшна и обнажена, что ей уже все было нипочем. И горькая правда о бросивших его женщинах, вернее о той причине почему они это с ним - с хорошим парнем Олежкой так поступили - не отозвалась под лопаткой и в плече, а вызвали только легкую усмешку.
- Ну, расскажи, хоть мне - я ведь с тобой когда то в одном институте - расскажи мне - в чем эта твоя идея, ради которой ты отказался от твердой оплаты в твердой валюте? Может я и оценю?
- Да ни хрена ты не оценишь!
- Ну, не обижайся, я ж тебе...
- Да, ты же мне ведь добра...
- Ну!
Олег тоже налил себе пол-бокала, но только пригубил, так что горькая пена лишь смочила рано начавшие седеть усики.
- Вобщем, занялся я разработкой цифрового топлива.
- Чего-чего?
- Ну, я так и думал, что твоя реакция будет такой, как и у всех.
- То что "как у всех" это только подтверждает твое сумасшествие.
- А - идите вы все!
- Ну ладно - ладно! - Курочкин пододвинулся ближе и обнял Олега за плечи, - ну?
- Ну, вобщем...
- Ты мне давай с самого начала.
- Ну что с самого начала? Смысл моего открытия... - Олег замялся, смутился выговаривая слово "открытие", но совладал собой и продолжил, - в том, что можно не заливать бензин в бак, а закачивать в бортовой компьютер автомобиля информацию об этом бензине.
- Фью-фью, - Курочкин выразительно покрутил пальцем у виска.
- Хорошо. Помнишь, как в Библии было сказано, "в начале было слово"... И что это значит?
- Ну, это ж извечный спор материалистов с идеалистами - мы это еще в школе по обществоведению проходили, что первично - материя или религия...
- Не религия! Не религия, а информация.
- Я про то и имел в виду. Что сперва - чертеж и проект мироздания, или само мироздание.
- Слава, слава Богу, - дошло.
- Давай дальше.
- А дальше - безусловно приняв первичность информации, я принял идею последовательного в шесть дней сотворения мира.
- И что дальше?
- А дальше... как бы тебе еще проще объяснить? Вобщем, ни у кого теперь не вызывает удивления, отсутствие необходимости везти любовное письмо или открытку, или фотографию, или даже грампластинку - везти реально физически и материально от отправителя к получателю, тогда как можно отсканировать изображение или звук, перевести эти физически ощущаемые нами свойства предметов в цифровой вид и перекачав по эфиру или оптике -расшифровать на другом конце через выводное устройство... Не удивляет ведь?
- Ну это элементарно, дальше!
- А дальше, май фрэнд, не должен вас удивлять и перевод в цифровой вид физических объектов, таких например, как бензин, или даже сам человек.
- То есть?
- А есть то, что можно сканировать топливо... или любое другое физически существующее в нашей объективной реальности тело - и переведя его в информацию - отправлять куда угодно по эфиру - а на другом конце расшифровывать и материализовать.
- И?
- И упирается это, сам понимаешь, только в две ерундовые вещи - увеличение производительности компьютера в сотни тысяч раз - но это еще ерунда и решаемое дело. Но во-вторых все упирается в концепцию сканнера и аут-плоттера.
Подняв шар еще выше, на две тысячи метров, Олег смог визуально сориентироваться. Город отчетливо вырисовывался в привычном очертании изгибов Невы с ее мостами и омываемыми ею островами. Огни улиц и потоки машин с неизбежно красными фонарями сзади и белыми спереди - светящимся курсивом прочертили направления питерских проспектов... Туда! Решил Олег, обратив свой не мигающий отныне взгляд в сторону метро "Черная речка". И шар уже несся, обгоняя мысли и желания, несся к дому, где на шестом этаже светилось ее окно.
4.
Это было на третий месяц после того, как они расстались. На дворе стоял дождливо-холодный конец октября. Ее окно светилось оттенком розового - цветом торшера, что стоял возле двуспальной тахты. Снизу, ни самой тахты, ни торшера видно не было. Но Олег знал каждый квадратный метр ее жилища. Знал, и любил.
В груди защемило. В куче припаркованных к дому "волг" и "жигулей", он узнал бастрюковский "нисан". Они там вдвоем! Пьют чай? Смотрят телевизор? Обнимаются и целуются, сидя на диване? А может, ссорятся из-за какого нибудь пустяка? Олег стоял, задрав голову кверху, стоял и жалел, что уже десять лет как бросил курить. Я должен! Я должен это понять и суметь... Надо ехать к старцу Паисию. Мне уже много-много понятно из того, чего и не снилось нынешним мудрецам в Гарварде и Массачусетсе... Мне осталось еще совсем немного сойти с ума! НЕ СПЯТИТЬ, а наоборот - ПРАВИЛЬНО СОЙТИ С УМА - то есть - обрести истину. Маринка! Маринка! Спасибо, что ты даешь мне столько силы!
Нанятый паломниками автобус отходил от храма в семь утра. Пассажирами были, в основном, женщины. У них у всех было какое то общее устало - доброе выражение лиц. Некоторые были с детьми. Женщины молчали и тихо улыбались надежде на счастливое избавление от недугов и хворей и от всех прочих проблем, что заставляет их ехать не ведомо куда. И иногда на последние в семье деньги.
Олег сел возле окна на самом заднем сиденье и почти сразу задремал. Сказалась усталость бессонной ночи. Он задремал и ему приснилась жена. Та, которая теперь замужем и живет в Москве. Замужем за тем немцем из Дойче Зоммеркрафт банка, что увез ее с детьми в большую квартиру на Пречистинке... Он слышал, такая квартира обходится банку в пять тысяч долларов за месяц. Жена приснилась Олегу совсем иной, нежели он привык ее видеть - веселой и озорной. Даже игривой. Она почему то легла к нему в постель, не смотря на то что и во сне они оба знали, что уже разошлись и что у нее нынче другая семья, она легла к нему под одеяло, как была в одежде, но только не головой к подушке, а ногами - как бы "валетом". Легла и стала показывать ему язык.
Автобус тряхнуло, и Олег проснулся. А? Где едем? И что это она мне приснилась? И зачем это она мне приснилась? Ничего не бывает случайного... Она говорит мне, она мне передает... Ничего она мне не может говорить, потому как она полная дура. Но она мне может передавать. Не сама - а через себя... Фу! Что за ерунда в голову лезет!
В монастыре их встретил брат Афанасий. Он сказал, что старец хворает, и принимать не будет.
С дороги всех провели в монастырскую гостиницу.
Он чувствовал что не попадет к старцу, предвидел это еще в автобусе.
- Сперва больные и дети... И вообще, какое право у меня лезть с такой мелочью, как моя личная жизнь? Люди с горем едут, а у меня - подумаешь - жена бросила, да любовница с другим сошлась - эко делов!
Теперь Олег имел шанс либо застрять в монастырской гостинице на две недели до следующего автобуса, либо уехать так старца и не увидав... Он слонялся по монастырю из церкви в трапезную, из трапезной в гостиницу, покуда вдруг неожиданно не разговорился с братом Афанасием. Тот стоял посреди двора и глядел на радугу, что замкнутым коромыслом перекинулась из дальнего темного лесочка в белую застройку безымянного поселка на веселеньком пригорке... Радуга была сочная, как запах озона после грозы, со всем набором цветов от каждого охотника и до сидящего фазана...
- Такие вещи решаются на небесах, вырвалось у Олега.
Он был уже настолько пропитан своим знанием, что нисколько не нервничал, что кто - то может его не понять. Еще когда он стоял на вечернем молебне в монастырской церкви и смотрел на тех женщин, что тоже приехали к старцу, спокойствие вдруг переполнило его. --
- Сегодня я либо узнаю - либо нет. Скорее всего нет. Но это необходимый этап процесса приближения... решил он тогда...
- На небесах? - Афанасий радостно и доверчиво улыбнулся, - да, батюшка мой, на небесах... Ну и как тут не радоваться!
- А можно ли познать всемирную истину? Брякнул вдруг Олег, сам не понимая, к месту ли его вопрос.
Афанасий очень дружелюбно посмотрел на Олега и сказал, -
- Гордыня - грех. Знаешь молитву Василия Великого от осквернения?
А ведь до пострига я тоже был научным сотрудником. Вроде тебя. И вот по существу твоего вопроса: Святые Апостолы - необразованные люди, не умевшие читать и писать, так как были простыми рыбаками, исполнившись Святаго Духа в один час не только научились читать и писать, но говорить на всех языках и диалектах...
- А как исполниться Святого Духа?
- Святому Серафиму Саровскому для этого потребовалось много лет, стоя на коленях молиться Богу. Молиться днем и ночью. В дождь и в снег.
- Значит не все? А только единицы могут? Единицы из миллионов?
- Когда я был совсем еще молодым, еще до пострига в монахи, меня поразило житие одного святого... Он жил в пустыне, молился и постился, питался лишь кореньями и диким медом... И вот, на десятый год отшельничества, явился ему Ангел и сказал, - ступай в такую то землю, там построй себе обитель и там спасешься. И вот я сильно опечалился, прочитав эти строки жития. Подумалось мне - как же так? Ведь уже десять лет этот старец пустынник постился и молился, а Ангел ему говорит, иди туда - и там спасешься... Значит за десять лет он еще не спасся? А как же мы? Какой ничтожный шанс на спасение имеем мы, молясь и постясь всего три месяца в году? Значит ли это, что вероятность нашего спасения практически никакая - нулевая? Пошел я с этим вопросом к моему духовнику - отцу Александру. Пожилой такой священник - суровый! Бабушки его ужас как боялись - далеко не всех к причастию то допускал - бывало такую епитимью наложит - месяц без причастия! Подошел я к батюшке, так мол и так, опечален я прочитав житие, боюсь, не спастись мне никогда. Очень рассердился на меня отец Александр. Нахмурил брови и резко так отчеканил: я, говорит, сорок лет уже священником служу - и не знаю, спасусь или нет... Умом думаю, что нет. Но милость Божия настолько огромна, что уповая на нее мы только и живем. И ты, иди и живи по Закону Божию, иди и не думай о том, что мне рассказал. Молись и веруй в бесконечную милость Божию, что нас не оставит. А иначе бы прекратился бы род человеческий, так как все мы умерли б от тоски.
- Так почему нет чудес?
- Как же нет, когда есть - каждый день во время литургии вино и хлеб в каждом храме превращаются в Тело и Кровь Господни. Господь накормил пятью хлебами две тысячи человек, а теперь ежедневно Его Телом и Кровью окармляются сотни миллионов Его Телом и Кровью.
- А как мне самому стать чудотворцем?
- А ты стань Божьим человеком!
- А как?
- Полюби Бога больше чем любишь себя и свои болячки - ты же любишь трогать свои болячки? Афанасий вдруг хитро улыбнулся.
- Больше чем жену, детей, Маринку?
- Все ведь просто написано - для неграмотных и полу-грамотных: оставьте все - и родителей своих и детей... а ты - ученый. И не можешь понять простого необходимого условия... Эх ты! Ты еще раз задумайся - тебе описывают необходимые условия закипания воды - температура сто по цельсию и давление окружающей атмосферы семьсот шестьдесят миллиметров ртутного столба. И ты - как ученый - понимаешь, что не соблюди ты эти условия, не вкипятишь своей воды - хоть ты тресни! А вот читаешь необходимое условие спасения - и не понимаешь! Ай-яй-яй! И стыд и грех - ранние христиане неграмотные понимали - а ты без пяти минут доктор наук - ни в зуб ногой.