Он пребывал в Падмасане долгие дни, и постепенно воспоминание стерлось из памяти.
Крики торговцев, трубный глас слонов, зловоние из сточных ям, калеки, скорчившиеся на ступенях храма, собака над трупом хозяина в невыносимой стойке полного смирения и сморщенный как чернослив полуголый старик, сидящий в лотосе на самом солнцепеке. Причал Наранджаны, нестройный гул рыбаков, узловатые руки, полный невод и скользкие спины сомов - все сделалось картинкой за стеклом, покрылось пылью времени и замутилось.
Осталось только истинное здесь: глубокое синее небо, кроны Бодхи да аскетический покров на выжженной дотла земле.
Далекий солнца диск поцеловал верхушку Париджата, минуя сумерки, скатился в ночь.
Верхний ярус облаков расступился, обнажая веснушчатый лик небосклона, из-за скалы накатилась луна, омыла перламутром, обнажила суть вещей.
Что-то теплое коснулось пальцев ног.
Он приоткрыл глаза.
- А, это ты!
Черничного оттенка кот принюхался, потерся о ступню, пустил искру и выгнул спину.
Уставился на палец... на луну... опять на палец... сделал шаг назад, зажмурился в усы, изображая просветление.
- Ты прав, мой друг! Мой палец - не луна, но, можно посмотреть, на что направлен!
Кот важно кивнул и сделал новый шаг.
Он поднялся на ноги, вдохнул полной грудью аромат далеких звезд и отправился в Путь. Кот пристроился рядом, отираясь о ноги, стараясь не отстать.
Ночной Сирокко шелестел по кронам и разносил по миру весть о том, что Спящий пробудился.
- Все для всего всегда. - Раздалось в тишине, и на секунду показалось, что говорил черничный Кот.