И был его гнев. И была моя боль. И был мой день рождения. Казалось, будет взрыв - я исчезну, разлечусь в разные стороны, и маленькие брызги меня затеряются в разных уголках нашей квартиры, испугавшись его крика.
- Ты не слушаешь меня!
Зато чувствовала... Чувствовала как Костин гнев взмывает к потолку, а затем лавиной падает на меня, нанося удар за ударом, залп за залпом, заставляя мои мысли прятаться за разноцветными полосками на стене. Одна.. Две.. Три.. Красная, желтая, серая, снова красная. Кто выбирал эти жуткие обои? Я или Костя? Четыре, Пять. Нет, все-таки не я, у меня не так плохо со вкусом. Шесть, Семь. И снова извержение его жгучей ярости. Ярости заразной как чума, неизлечимой как чума, смертельной как чума.
Смертельной... как чума? Неизлечимой... как чума?...Бред.
Что-то знакомое теперь было в Косте, я отвлеклась от бесполезных полосок и посмотрела на него. Да, что-то знакомое, что-то из прошлого, что-то очень плохое. Теперь Костя выплевывал свою ярость маленькими прицельными порциями мне в лицо. Он был как безумный, был как... Как мои родители! Он не услышал, что жалобно заскулил телефон. Я потянулась к трубке.
- Не смей сейчас никому звонить.
- Это нам звонят, - это мой голос? Спокойный, уравновешенный и нездешний. Я повернулась к Косте спиной и сняла трубку. А он, кажется, выбежал из комнаты? Да, я совершенно точно слышала, что так и было, ведь хлопнула дверь, и потом в прихожей звякнули ключи. Я точно это слышала. Слышала, как он уходил. Кажется, слышала? А в телефонной трубке меня ждал тревожно- детский голосок:
- Привет. С днем рождения.
- ...Ли?- в памяти прорисовался давно забытый образ десятилетней девочки. Две тоненькие белокурые косички, летящие вслед качелям вверх-вниз худые, обшкрябанные коленки. Тревожный шепот среди ночи - "Вета, мне страшно. Энгрики вернулись". И дальше провал - никаких воспоминаний. Плотный белый смог. И теперь сквозь него старался пробиться ее голос в телефонной трубке. Голос, все повторяющий и повторяющий:
- Ты забыла меня, оставила меня, уехала без меня. Забыла родителей и меня, оставила родителей и меня. Почему? Ты забыла меня, оставила меня, уехала без меня. Ты забыла родителей и меня, оставила родителей и меня. Почему? Ты забыла меня... - казалось, этому не будет конца. А я просто молчала. Молчала и слушала, отчаянно пытаясь вспомнить. Растворяясь в ее словах, знакомом и родном голосе, я ничего не могла ответить. А потом Ли сказала:
- Тебе нельзя было забывать. С днем рождения, Вета.
И в трубке раздались короткие гудки.
В коридоре щелкнул замок, открылась и закрылась дверь, а через пару минут в комнату зашел Костя. Он больше не был вулканом гнева, он даже не искрил злостью.
- Ты в порядке? - спросил он меня, усаживаясь рядом на диван.
- Вполне, - ответила я.
- Просто ты вся зеленая, - констатировал он.
- Уху, - пробормотала я. Костя слегка потрепал меня по волосам. Предложил сделать мне чай. Или кофе. Или сгонять за соком.
- Не, не надо ничего, - помотала головой я и посмотрела на него. Мне показалось или что-то небольшое... размером с мой кулак, небольшое и лохматое вылезло из-за Костиного плеча и побежало по нему вниз, к ногам? Промелькнуло и исчезло. Что это? Существо было вполне себе ясно видно. И хуже всего, что оно мне было откуда-то знакомо. Также хорошо как собака и кошка. Как домашнее животное. Или голос Ли.
- Ты не розовеешь, - заметил Костя, - ты продолжаешь зеленеть. Ну, чего глаза на меня вытаращила?
- Извини, - я встала, подошла компьютеру... А потом с удивлением уставилась на оживающий монитор. И зачем я включила компьютер?
- Ты работать опять хочешь? - взвился Костя, - Работают на работе! Не зря однокоренные слова. Я думал - ты поняла. И вообще, - он подошел ко мне и легонько сжал плечи, - надо же сходить-отметить. Подарок тебе подарить.
- Нужно.
- А работа твоя. Хочешь, чтобы как в детстве... - Костя деланно рассмеялся, - снился тебе концлагерь с углубленным английским?
Из детства вернулась картинка-воспоминание - Ли, сжавшись в нервный комок, сидит на моей кровати. Руками она обнимает тоненькие ножки. Кровать расстелена, на ней лежит сине-красное клетчатое одеяло. Очень яркое. Оно и сейчас такое же, я храню его для моей будущей дочери.
- Я больше ни за что туда не пойду. Никогда, - Ли раскачивается взад и вперед, так сильно, что косички бьют ее по щекам, - Никогда не пойду. Никогда не пойду. Никогда, никогда, никогда, - она взвизгивает как кутенок.
- Прекрати, перестань сейчас же. Успокойся, - мама пытается разъединить ее переплетенные на коленях руки, - Я сказала - прекрати. Сейчас же в кровать. Нам вставать рано, тебе в сад.
- Нет. Не пойду. Они... они злые. А злых съедят. Я боюсь.
- Милая моя, - мама берет сопротивляющуюся Ли на руки и насильно укладывает ее в постель, - Все хорошо. Все будет хорошо. Кошмары - просто сказки. Никто никого не съест. Спать!
Она выключает свет и выходит из комнаты.
- Вета, есть такие.. такие...страшные... они, - но я не слушаю, затыкаю уши руками и засыпаю.
О них и о ней. Я забыла. Но был один человек, который конечно помнил. Я взглянула на Костю, он опять начинал злиться.
- Мне надо тете Ире позвонить, - сказала я.
- Мась, ты звони, а я пойду машину греть. На все про все у тебя пятнадцать минут. А то разведешь опять со своей тетей Ирой... - Костя мимоходом чмокнул меня в висок и удалился. Все-таки он иногда чувствует, что мне нужно?
А тетя Ира была мне рада, поздравляла с днем рождения, звала в гости, но едва я упомянула о Ли, как насторожилась.
- О Ли? Ты о Ли поговорить хочешь? - обеспокоено переспросила она. - И о родителях? Боль незачем помнить, забыла и прекрасно, - вот-вот, начинался обычный ее разговор, обычные отмазки. Раньше они бы подействовали. Не теперь.
- Мне Ли звонила. Спрашивала, как я могла ее оставить, - неожиданно я почувствовала, как дрожит каждая клеточка моего тела.
- Оставить? - в голосе тетки послышался явный испуг.
- Мне было десять. Ей десять. Ты меня забрала. А она? Где она? ...Можно я приеду сегодня?
- Нет, - неожиданно резко ответила тетя. - Нет и нет. Я сегодня к врачу, у меня давление. Ты же не хочешь, чтобы я опять слегла? Потерпит твоя Ли до завтра, - отрезала она и повесила трубку.
Моя Ли...
Мы идем домой из школы, ее обидели. Ли плетется позади меня, не хочет разговаривать, губы сжаты, а лицо такое скорбно тоскливое, что хочется ее тепло-тепло обнять и не отпускать никогда. Я все время оборачиваюсь и смотрю на нее. Она отводит взгляд. Так и идем. И вдруг я оборачиваюсь, а ее нет. Нигде. Мы как раз проходили через детскую площадку. Там была ее любимая горка. Я подбегаю к ней, но Ли там нет. И вообще, она только что была рядом, а теперь ее нет. Я, как обезумевшая ношусь, по площадке и кричу. Мамы с маленькими детишками в песочнице удивленно смотрят на меня. А я бегаю, как ненормальная от одной лавочки к другой, заглядываю за деревья.
- Ли. Ли, пожалуйста. Где ты, Ли?
- Че разоралась? - на меня замахивается клюкой скрюченная бабка. Всего какую-то секунду назад она резво выскочила из подъезда - не иначе как следила из окна. Повод искала, - А ну пшла отсюдо. Ща как огрею.
- Энгрики, - слышится шепот Ли мне в ухо, - Энгрики. Вета, бежим, бежим скорее, Нужно спасаться.
Я отпрыгиваю от старухи и мы с Ли бежим, не оглядываясь до дома. Ли плачет. Ли продолжает нести чушь про своих энгриков. А около дома мы видим крысу. Она роется в мусорном баке. Папа их не любит. Однажды он швырнул в такую кирпич - сказал - они чуму разносили когда-то, люди из-за них умирали. Чума...
Интересно как сходят с ума? Замерзая-замирая, без волнения? Когда начинаешь думать не так как раньше? Я шла по улице, мороз проникал под холодный пуховик и дотрагивался до моей кожи шершавым языком. Дотрагивался в самых неожиданных местах. С каждым его касанием зима проникала в меня все глубже, заполняла каждую клеточку тела, отупляя и лишая эмоций. Я не хотела идти домой, не хотела идти к тетке, мне нравилось брести по снегу и впитывать холод. Все вокруг было белым... Чисто-белым. Интересно так ли сходят с ума. Как я вчера, как я сегодня.
- К завтрашнему дню. Это. Нужно, - кричит Валентина Анатольевна, швыряя на мой стол флэшку с Лесиными договорами. Я понимаю. Леся заболела, Лесина работа на мне. Сроки горят, и остальное - неважно, - Про время твое знать не желаю. Работа есть. Она не обсуждается.
- Но письменные переводы...ведь... это не наш отдел, - пытаюсь возразить я, - пусть у себя сами ...
- Сегодня наш! Я так сказала, - Валентина нависает над моим столом. Ждет ответа. В меня летят раскаленные плевки ее кипящей злобы. Я знаю - начальство на нее давит. И Лесин грипп никого не интересует. Я не злюсь. Рассматриваю ее высокий начес на голове. Сколько нужно времени, чтобы соорудить такой "Вошкин домик"? И тут. Вижу как что-то стремительно спускается с потолка как будто... На паутинке? Ну да, у него все как у паука.. пушистые лапки, круглое тельце, которое опускается прямо на ужасный начес из Валентининых волос... и исчезает в нем. Я вчера видела такого же. Дома. Он полз по Косте. Я хочу вскрикнуть, но вовремя сдерживаюсь. А моя начальница - словно ничего не чувствует. Значит, паучка нет? Я осматриваю потолок, откуда только что он спустился. Смотрю на прическу Валентины. Постепенно я перестаю слышать, что она говорит. Меня выключает.
Да, наверное, так и сходят с ума. Ведь я настолько явственно их и вчера, и сегодня... и... завтра увижу? И чувство, что раньше знала о них, слышала о них. Видела их, слышала о них. Так видела? Или слышала? Подсказка моей памяти:
"Энгрики". Слова Ли, четырехлетней малышки.
- Энгрики, потому что angry. Они маленькие. Два моих кулачка, - она сдвигает сжатые ручки вместе, - как паучки. И волосатые. В углу комнат их дом. Они спускаются на паутинках. Если кто-то кричит и будет злой. Залезают на человека, а потом к нему внутрь и едят. А человек злится сильнее. Это они уже приказывают. А потом человек умирает. Потому что в нем остается только злое.
В десять лет Ли по-другому говорит о них.
- Не знаю кто они и откуда. Живут в углах комнат. И питаются злобой. Когда человек злиться - они чувствуют, вылезают из своих гнезд. Залезают к нему внутрь и запускают ядовитые хоботочки. Яд заставляет злиться еще больше. И потом, когда у человека внутри остается только злость - он умирает. У нас дома они тоже живут, и в школе, везде, а на улице они прячутся за деревьями.
Ли! Ты тоже видела их. Да! Так и сходят с ума. Вот значит, где ты пропадала столько лет? В этот момент я обнаружила, что стою около теткиного дома. Шла пешком от самой работы. Часа полтора шла. Я позвонила, тетя Ира открыла мне дверь: на ее голове был шарф - в последнее время ее мигрени все чаще и чаще, худенькие костлявые ручки торчат из старого бархатного халата на два размера больше. Странно. Я думала, что она его давно уже выкинула. Кажется, я его не видела много лет. Мне стало стыдно. Я-то забыла, а она все помнила.
- Привет, Лизонька, - тетка обняла меня и поцеловала. - Давай на кухню скорее. Холодная вся. Сейчас чаю.
Я еле успела раздеться, как сразу оказалась на разноцветной кухне. Передо мной стояла чашка мятного чая, от которой к потолку поднимался исчезающий пар.
- Что-то забыла, - продолжала суетиться вокруг меня тетка. Она открывала один за другим ящики кухонного комода. - Ах да. Вот, вот возьми, - она сунула мне в руки отрез материи - клочок синего бархата, - С днем рождения. Юбку себе сошьешь.
- Спасибо, - я привстала со стула и чмокнула тетю в морщинистую щеку. А она нервно говорила без умолку, не давая мне вставить слово:
- Что Костик дарил? Кстати, распишетесь когда? Надо, надо расписываться, 26 уже пора. Детей уже. А то, как я будешь. А как я... В этом ничего хорошего. Потом, вдруг забеременеешь? И что? Нехорошо так жить, Разве я так тебя... Не пойму, какая у вас причина...
- Тетя...
- Нет, подожди. По какой такой причине он на тебе не женится? Или это ты за него не идешь? Не понимаю современную вашу жизнь.
- Тетя. Тетя! - мне пришлось повысить голос, чтобы она меня услышала. Получилось чересчур резко. Раньше я с ней никогда так не говорила. Она замолчала и села напротив меня, уставившись испуганно. Ну что я делаю? Кричу на старую больную женщину. Когда умерли мои родители, ей было 55 лет. Сейчас ей 71. И она забрала меня, вырастила. Меня. А Ли? Ли...
- Ли в психушке? - спросила я.
- Ли? В психушке? - медленно переспросила тетя,
- В сумасшедшем доме. Она там? Я начинаю вспоминать. Ли в детстве рассказывала. Странные вещи. Видела всякое, - тетка молча смотрела на меня и, наконец, выдавила:
- Я уже старая, мне нельзя волноваться, - она нервно вздохнула несколько раз.
Я посмотрела на нее - мучаю, заставляю вспоминать. ... Она ждет от меня внуков, свадьбы, радости. Что дала ей я? Что могу дать сейчас?
- Я расскажу тебе, - пообещала тетка, поджав губы, - Все, как я это вижу. Не перебивай меня и ни о чем не спрашивай. Потом уходи. Не возвращайся, пока не успокоишься. Я! Уже достаточно сделала для тебя. Так вот. Я нашла вас в квартире. Твоих родителей и тебя. Ты молчала. И не разговаривала потом еще целый месяц, - тетка смотрела сквозь меня. Абсолютно холодный и отрешенный взгляд. Я почувствовала, что с этого момента наши отношения сильно изменятся, - Ты просидела с ними, мертвыми, несколько часов. У матери и отца был сердечный приступ. У обоих. Когда ты заговорила - не помнила ничего. Соседи замучили советами показать тебя психиатру. Говорили, пусть положат в больницу и тебе будет хорошо. Удивительно, как люди бывают несказанно добры и назойливы. Такое трудно вытерпеть. Я продала свою квартиру, продала квартиру твоей матери. Мы переехали с тобой сюда... Ты перешла в другую школу. Я не отвела тебя к психиатру. Не хотела, чтобы тебя пичкали всяким. Да и ты... через месяц снова заговорила, хотя и не помнила ничего о том... О том, что случилось. И так лучше. И было бы лучше. Я ведь хочу, чтоб ты счастлива была. А о Ли забудь. Ради своей больной тетки.
- Ради своей больной тетки, - мысленно повторила я, - ради своей больной тетки.
- Ради своей больной матери, Ли. Прекрати себя так вести, - лицо мамы перекашивает от злобы. А она, Ли. складывает в центре комнаты книги. Учебники по английскому.
- Я уже четыре года с English-ем мучаюсь. Мне концлагерь снится. С углубленным английским. Мам, пожалуйста, - глаза у Ли красные и маленькие. Как у поросенка. Нос красный. По щекам, не переставая, катятся слезы. - Пожалуйста.
- Это гарантированный хлеб. Понимаешь. Английский - это хлеб, - мать берет учебники и швыряет их в сторону Ли. - Пока не подготовишься. Из комнаты не выйдешь.
Мать хлопает дверью, в замке щелкает ключ.
- Ради своей больной тетки, - повторяет Ира, - приходи, когда придешь в себя. Выходи за Костю. Роди ребенка. Тебе надо жить настоящим. Лиза, в нем спасение. От памяти. От прошлого. От всего, того... - звонок сотового прервал ее. Звонила Аня. Моя близкая подруга. Еще мы вместе работали. Ее голос был взволнован и несколько удивлен.
- Наша Валентина. Она. Кони двинула.
- Как?
- А так. Под машину попала. Возвращалась с работы и поперла на красный. Спешила.
- Ужасно, - прошептала я. Спешила. Я вспомнила ее "Вошкин домик". Интересно сколько нужно времени, чтобы соорудить такое... Спешила. Жить настоящим.
А потом был его гнев. И была моя боль. Казалось, будет взрыв - я исчезну, разлечусь в разные стороны, и маленькие брызги меня затеряются в разных уголках нашей квартиры, испугавшись его крика.
- Ты не слушаешь меня!
Зато чувствовала... Чувствовала как Костин гнев взмывает к потолку, а затем лавиной падает на меня, нанося удар за ударом, залп за залпом, заставляя мои мысли прятаться за разноцветными полосками на стене. Одна.. Две.. Три.. Красная, желтая, серая, снова красная...
Ли стоит в комнате родителей и плачет.
- Мама...папа...Энгрики, - задыхаясь произносит она. - Они... Она показывает мне рукой на родителей. Те словно не видят нас. Их ссора, словно ураган, сметает все на своем пути - посуду, мебель, Ли. Я уже не слышу, о чем они говорят, и, кажется, не различаю их лиц. В какой-то момент все перекрывает крик Ли:
- Прекратите, перестаньте!
Кто выбирал эти жуткие обои? Я или Костя? Четыре, Пять. Нет, все-таки не я, у меня не так плохо со вкусом. Шесть, Семь. И снова извержение его жгучей ярости.
- Костя, прекрати, перестань, - я смотрю на него и вижу их. Голодные тельца спускаются на паутинках с потолка, дотрагиваются до Кости своими пушистыми лапками. Я отворачиваюсь. Отворачиваюсь, чтобы не видеть их. Закрываю уши руками, чтобы не слышать его. Но он, кажется, выбежал из комнаты? Да, я совершенно точно слышала, что так и было, ведь хлопнула дверь, и потом в прихожей звякнули ключи. Я точно это слышала. Слышала, как он уходил. Кажется, слышала? Я оборачиваюсь. Он лежит на полу. Такой худой, словно высох... Я понимаю, что он не дышит, что все бесполезно. Что все пусто. Давно...
Ли сидит на могиле родителей, около их общего памятника. Между пальцами ее босых ног - кусочки черной рыхлой земли. А мы с теткой уходим, удаляемся от нее. Я оборачиваюсь. Она продолжает сидеть. В своей любимой позе, обняв руками колени, а я ухожу...
"Тебе надо жить настоящим. Лиза, в нем спасение. От памяти. От прошлого. От всего" - костлявая рука тетки запахивает старый халат. Спасение. От памяти, прошлого и всего. Я смотрю на Костю. Он исчез. Кости не стало. И уже давно. Спасение от прошлого?
Ни убежать, ни спрятаться, ни изменить...