ты платишь за грехи отца,
на тебе грехи матери!
Унести ли твой груз человеку?..
Женщина в темно-бардовом платье обняла мужчину средних лет, приклонила голову к его груди, мечтательно вздохнула. Он, в свою очередь обнял ее за талию, убрал непослушную прядку с лица, улыбнулся. Так они стояли перед высоким напольным зеркалом в массивной раме, наблюдая за той единственной, что объединяла их. Женщина еще раз вздохнула:
- Как это напоминает нас с тобой... небо освещал пламень, сжирающий Великий Град, а мы наблюдали за бегущими толпами...
- ...а ты уснула... и пропустила такое зрелище...
- ...главное, что я уснула в твоих объятьях, а ты не спал...
- ... я никогда не сплю...
- ...знаю...
Женщина зажмурилась, прижалась сильнее. Как плющ обвивает каменный столб, так она обняла его руками, ее пышные огненно-рыжие волосы волнами падали на спину. Платье струилось, ниспадало широкими складками, обозначив полную, высокую грудь, осиную талию, линию живота...
- ...ты совсем не изменилась...
- ...ты тоже...
- ...знаю...
И это было правдой.
В глазах мужчины появился веселый блеск:
- Как ты находишь этого юношу? - лениво поинтересовался он.
- Очень мил... чем-то тебя напоминает, правда, - спокойно, как бы не замечая подвоха, ответила она.
- Это хорошо, - рассеяно ответил мужчина.
Женщина отодвинулась, поправила прическу, платье и единственное украшение - платиновый обруч с небольшим рубином. Она надела его в первый раз с момента их последней встречи. Это было много лет назад - почти сразу же после рождения дочери.
Мужчина указал на украшение и промолвил:
- Теперь она носит такое же.
Перемена произошла мгновенно. Глаза женщины загорелись огнем, волосы встали дыбом и вспыхнули. Платье обратилось в пепел у ее ног. Она стояла, обнята пурпурным пламенем, рисунки на руках зажили собственной жизнью. Вспыхнули пожары, обвивающие контуры громадных городов, бились в агонии охваченные огнем люди... мужчина сделал шаг назад, стряхнул искры, попавшие на одежду и сказал, довольно буднично:
- Успокойся. Остынь. Расслабься. Все будет хорошо.
- КАК ТЫ МОГ?! - голос этот уже не принадлежал человеку, - КАК ТЫ МОГ?!..
Мужчина устало вздохнул. Молчаливый слуга принес кресла и поставил их так, чтобы лак не потрескался от неимоверного жара, источаемого... гм, женщиной. Мужчина последовал собственному совету, расположился с комфортом и расслабился.
- Спокойней, я могу все объяснить.
- ОБЪЯСНИТЬ ЧТО!?..
- Все.
- Хорошо, объясняй.
На месте бушевавшего пожара вновь появилась рыжеволосая женщина в темно-бардовом платье. Она стояла, уперев руки в бока, и нетерпеливо постукивала туфелькой по почерневшему и потрескавшемуся мрамору.
Мужчина опять вздохнул. Жестом пригласил разгневанную женщину присесть.
Она села. Спина прямая. Руки на коленях. Взгляд - оружие массового поражения. Он молчал, перекатывая кубок с вином в ладонях.
Минута, другая...
Женщина уже открыла рот для гневной тирады, но мужчина, наконец, заговорил, перехватив инициативу у неимоверно вспыльчивой женщины.
- Я давно хотел тебе рассказать, но все не представлялось случая...
- Ну, надо же, случая ему не представлялось! И вообще, почему ты раньше меня не уведомил, почему так и не сказал, что не доверяешь мне воспитание нашей дочери... - кресло уже накалилось, лак потрескался и с легким шелестом покидал готовое вспыхнуть сухое дерево.
- Я тебе об этом говорил, - спокойно прервал ее мужчина, - я тебе даже замечание сделал, упрекнул, так сказать, разве ты не помнишь?
Женщина хотела что-то ответить, но осеклась и сникла. На то были причины. Мужчина так же бесстрастно продолжил:
- С самого ее рождения за ней наблюдал мой лучший... подчиненный. Он докладывал мне о любом ее шаге, о каждой царапине... я посчитал, что в таком присмотре она нуждается лет девятнадцать-двадцать, не больше, но я прочитался... через неделю после достижения совершеннолетия ее ожидало испытание. Я видел, что она выросла слишком мягкосердечной, доверчивой и совершенно не приспособленной к условиям жестокой реальности... Я встретился с этим Яном, он оказался еще тем проходимцем. Внушил ему желание убить ее, дал кинжал, настроил и направил, но вышла осечка... она задержалась по пути, в доме оказалась Мегана... Мег была хорошей ведьмой, но не смогла противостоять столь сильному внушению, побороть его, не смогла отвести направленный в ее сестру клинок, поэтому приняла удар на себя...
Он смотрел куда-то сквозь стену, видя перед собой безумные глаза дочери.
- Ян убил Мег, он не владел собой... потом пришла Рей,.. по моей указке Ян поджег все, что способно было гореть...
Женщина сильно побледнела, глядя на отца их дочери как на сумасшедшего... Она никогда бы не пошла на такое, не смогла бы причинить боль своему чаду, даже осознавая, до чего порой доводит жалость...
- Рей сгорела. Мег погибла. Ян... тоже не задержался в мире живых, - прозаично закончил Ортан. Это было одно из множества имен, что он носил. Затем мужчина залпом осушил свой кубок. Расторопный слуга, материализовавшийся из воздуха, тут же подлил ему снова. Несмотря на внешнюю невозмутимость, воспоминания терзали его не в меньшей степени, нежили его собеседницу.
- Я не смогла бы так... теперь я тебя понимаю, - тяжело вздохнув, покорно согласилась она, - Прости, что я вспылила... так этот молодой... человек - Дейв - ее хранитель?
- Да.
- Но почему именно сейчас? - недоуменно пробормотал женщина, закусив губу, - Я же неплохо справлялась...
Ортан устало вздохнул и отпил из своего кубка. На его лице, лице молодого еще человека, появилась печать прожитых столетий. Да. Он был действительно стар. Душой, которой у него не было. Сердцем, что давно почернело и зачерствело... Потом все исчезло. Статный красавец, средних лет... он просто на минуту задумался, и не было печали в его страшных темных глазах. В них был только холод бесконечных галактик, целых вселенных. В них была тьма, всепоглощающая, пугающая. В них была пустота, бездонная как пропасть...
- Нет.
От этого короткого ответа, брошенного как камень, неотвратимого словно топот палача, и правдивого, словно слова святого, она, обессиленная, откинулась на спинку кресла.
Оно уже остыло, подлокотники холодили горячие ладони, стискивавшие их до скрипа.
Самоуверенность и взрывоопасность женщины таяли на глазах.
Тем временем мужчина безжалостно и методично добивал.
- Ты слишком занята собой. Для нашей дочери у тебя вечно не хватает времени, руки не доходят. Вечно они у тебя чем-то другим заняты...
Плечи женщины опустились, словно под непосильной ношей, коей, без сомнения, была возложенная на нее задача. Глаза наполнились слезами. Она сжалась в комочек, подобрав ноги под себя, и угрюмо шмыгала носом, стараясь не разрыдаться.
Крыть было нечем. Он был совершенно прав. Она-то, дура, обрадовалась, узнав, что ей выпала честь воспитывать их общую дочь. Дочь ее повелителя и давнего любовника. Да. Давно, очень давно, они любили друг друга, а теперь...
Теперь он не доверял ей. И открыто признавал это. Какой позор! В своей гордыне и безрассудстве она не только потеряла его расположение, но и обрекла их дочь на страдания...
...Она рыдала...
...Он смотрел на нее строго, без жалости, без тени сочувствия. Встал и, неслышно ступая по белоснежному мрамору пола, удалился. Его фигуру поглотил мрак, скрывавшийся за дверью, ведущей в его владения.