Так вышло, что этот сборник моих опусов, относящихся в основном к первой половине 80-х (впрочем, одно стихотворение пришло из солнечных 70-х, а другое догнало написанное уже в период работы над сборником), наиболее минорен. Отчасти это связано и с самим перио-дом моей жизни, безоблачность которой была омрачена как первыми потерями, так и сменой одного исторического периода другим: период социалистической эйфории окончился неудачными попытками реанимации прогнившей ментальности.
В один год умерли и мой отец, и мой настав-ник.
Нашу любовь к родителям можно измерить только после их смерти тем, насколько их нам не хватает, и тогда, когда появляется множе-ство вопросов, на которые уже никто не отве-тит. Остается только тихо скулить и каяться: нет, я сделал не все, чтобы родители всегда были со мной...
А мой наставник? - Скорее коллега и ровесник, который своей блистательной жиз-нью и трудолюбием выставлял для меня планку на недостижимую высоту, на которую я рав-нялся, не сдавался и от этого духа соперниче-ства получал определенный жизненный тонус. И вдруг его не стало, и от меня отпала не самая худшая часть...
А затем и чернобыльский синдром внес свою лепту.
И в личной сытой жизни мое собственное ни-чтожество придумало унылый дискомфорт, ко-торый естественным путем прошел только то-гда, когда благополучие в 90-х годах рухнуло, и мой оптимизм вновь засиял, получив новую огранку и шлифовку в цепи жизненных обстоя-тельств.
Зато теперь, познав вкус плода, можно не только вспоминать и воспроизводить состояние уныния, но даже умышленно его моделировать и смаковать. Так мой неудержимый оптимизм взматерел, найдя если не точку опоры, то на-дежные комфортабельные тылы, где можно зализать раны или просто понежиться перед новой вылазкой. Ведь мое уныние - сродни до-мику улитки, который она вечно тащит на себе - не удобно, зато надежно.
Но хватит лицедействовать. - Любое моделиро-вание состояния, а не само состояние под напо-ром жизненных обстоятельств - это уже фарс. А фарс не может быть унынием.
Поэтому, произ-нося слово "меланхолия", я вкладываю в него некий продвинутый смысл - что-то среднее ме-жду созерцанием и умиротворением. Словом, вот такая "маниловщина" получается.
Мой оптимизм убог, но достаточно динамичен и даже в комфортных условиях не домосед. Я бы назвал его прагматичным авантюризмом - это когда в шахматной партии по зову сердца хо-чется рискнуть, а все варианты просчитывать лень, - вот тогда-то хладный прагматичный ум и говорит: "Ох, сейчас мы и вляпаемся!" В конце концов, целью любой авантюры является сама авантюра, и, зная это, эмоциями можно пренебречь.
Так я разложил по полочкам составные части моего близнецовского характера. И никто такой раскладке не поверил. Такова судьба всех моих собратьев по гороскопу: говорить правду и ни-чего кроме правды во всех ее шокирующих подробностях, чтобы в лучшем случае про-слыть мечтателем и романтиком, а в худшем - остаться не услышанным.
Наверно, каждый знак зодиака дарит своим по-допечным типовые формы поведения, и при случае в их описания я внесу посильную лепту, а сейчас, перед тем как отправиться в новую авантюру под названием "Меланхолия", я со-общаю о закрытии ее презентации.
Когда дуешь в расческу,
помни об эрозии
Меланхолия, меланхолия...
Всех бы женщин одеть
в самый лучший мех,
чтобы стали они и красивыми,
и любимыми, и желанными.
Меланхолия, меланхолия...
Все бы золото, драгоценности
подарить нашим милым женщинам.
Пусть они никому не завидуют,
станут нежными и приветливыми.
Меланхолия, меланхолия -
порождение беззаботности,
дар несчастным и грустным женщинам.
Не велик мой подарок, но и не мал.
Это все, что могу,
чем сегодня богат.
Вести из мастерской поэта
Меня не публикуют - ну и пусть,
И с горя я, однако, не напьюсь,
Покуда нет ни горя, ни печали.
И даже по секрету вам скажу,
Что я шедевров больше не пишу,
И лишь в компьютер их ввожу ночами.
Но день придет, придет желанный час.
Компьютеру я дам приказ
(И пусть завидуют поэты-забияки!)
И другу дальнему, и близкому врагу, -
Я всем по экземпляру подарю.
Хватило бы терпенья и бумаги!
Напрасный подарок
Я давно не дарил цветы,
Я давно не писал стихи.
Но сегодня иной вышел день:
По бульварам цветет сирень,
И черемух и яблонь снега
Неспроста весна сберегла!
Я проснусь, только брызнет рассвет,
Соберу, обломаю весь цвет.
И цветы, и ночную росу, -
Все к твоим ногам принесу.
Как прелестны, как нежны цветы -
Только лучший цветок - это ты!
А стихи так и просятся ввысь.
Лишь слегка их губами коснись -
Полетят, зазвенят, запоют,
За собой невзначай позовут.
Им во след поторопим года:
"Любишь все еще?" - "Да, навсегда".
Вот и вышло: стихи плохи -
Снова брошу писать стихи.
Хватить ныть вдохновенье моля -
Ты лишь стих мой,
Ты песня моя!
Поминки
Светлой памяти отца
Ветер стучится в окошко,
Он умоляет: "Впусти!
Мне бы согреться немножко
И отдохнуть бы с пути!"
Полно! Здесь нету приюта.
Здесь поселилась тоска.
Здесь, что ни ночь, что ни утро
Стонет душа старика.
Стонет, вздыхает украдкой:
Хочется жить и любить,
Чтобы опять без остатка,
Все, что имел раздарить.
Чтобы крутая дорога
Снова под ноги легла. -
Только ссудить ли у Бога
Кроху земного тепла?
Стужа, извечная стужа -
Даже не греет вино.
Слез панихидная лужа
Ледышкою стынет давно...
Ветер стучится в окошко,
Он умоляет: "Впусти!
Мне бы согреться немножко
И отдохнуть бы с пути!"
* * *
Здравствуй что ли, город Речица, -
Я на суд привез себя:
Толи счастье померещилось,
Толи проживу скорбя?
Помоги мне, город Речица,
Убаюкай сердца стон,
Пусть у ног моих поплещется
Чистота днепровских волн.
Пусть отправится от пристани
Вера следом за мечтой,
Пусть аллеи шумнолистные
Мне на миг вернут покой...
Я с утра брожу по городу,
Только мне не вышел суд:
Может, судьи мои строгие
В другом городе живут?
До свиданья, город Речица, -
Я к тебе еще вернусь,
Коль любимая мной женщина
Урезонит мою грусть.
Экологическое
Зеленый парк, сосновый бор
навечно городом пленен.
Дома, как каменный забор,
теснят его со всех сторон,
и изрыгает тонкий смрад
промышленный потенциал
на этот заповедный сад,
на сокровенный ареал.
Пришелец к нам издалека,
десант с незримых биосфер,
еще стройны твои войска,
и не изведан твой резерв!
Напрасно мчусь я напрямик
сквозь этот строй промеж стволов:
я увязаю среди них,
меня пленит тиши покров.
Про это где-то я читал:
про биотоки и гипноз.
Я эти токи ощущал,
они снимали мой невроз!
Они кричали: "Человек!
Тебя, видать, попутал бес,
коль твой такой недолгий век
подмял технический прогресс.
Лечить губительный заскок
иди сюда. Строй шалаши.
У нас с тобой один исток,
мы листья на одной ветви!"
* * *
Что было до меня? -
Вот так же падал снег.
Издалека звеня
Летел девичий смех.
Над снежной мостовой
Парили фонари,
Прогнав испуг ночной
До утренней зари.
А что же там, вдали,
За роковой чертой? -
Все те же фонари
Над снежной мостовой.
И кто-нибудь другой,
Не помня про меня,
Свой сон смахнув рукой,
Узрит рожденье дня.
И кончиком пера
Опять протянет нить,
Чтоб завтра и вчера
На миг соединить.
* * *
И пусть чьи-то радости,
Большие и малые,
Друзьями хорошими
В гости придут.
И будто случайно
Среди них окажется
То тихое счастье,
Что не стало твоим.
Глазами с ним встретишься
И, пряча волнение,
Вымолвишь: "Здравствуй.
Сегодня весна..."
Возвращение в Речицу
Здравствуй, славный город Речица,
Обстоятельная жизнь,
Где дела мои сердечные
Покатились с кручи вниз
В волны древнего Славутича,
В воды чистые Днепра,
Лишь листвой шумя над кручею
Заулюкали ветра.
Здравствуй, храм, обитель пьяная,
Бар пивной и экс-костел,
Где под музыку органную
Снова силы я обрел.
До сих пор об этом случае
С Иисусом спорит Вакх,
А под сводами безумствует
Главным эскулапом Бах.
Не резон мне нынче каяться,
Рваться из душевных пут:
Надо мной свершилось таинство,
Чист и радостен мой путь.
А себя, кем был я ранее,
Разве что немного жаль,
Но окончилось свидание,
И прощай, моя печаль!
Впереди дорога торная,
Позади: печаль и грусть,
Только в годы мои вздорные
Я уже не возвращусь...
* * *
Вот и вышло: любовь крылата
Не затем, чтобы песни петь
И поклевывать счастья караты,
Драгоценно укрытые в клеть.
Вот и вышло: любовь крылата,
Чтобы прочь от меня улететь.
Вот и вышло: любовь - химера,
Сладкий образ придуманный мной,
Воспарила легко, эфемерно
Над расставленной западней.
Вот и вышло: любовь - химера
Да навек унесла покой.
Не служанка, и не рабыня,
И не строгая госпожа.
Нам не вышло сберечь ее имя,
Покровительствуя и служа.
Нам не вышло, но и поныне
Я молюсь на ее образа.
Подпись под твоей фотографией
Время шло календарь теребя.
Дней былых отлетел листопад.
Я искал - я нашел тебя,
И как будто тому не рад.
Образ твой, что в дорогу манил,
Нынче прячет семейный альбом,
Но не станешь ты больше им,
Как тобою стал нынче он.
Еще об экологии
О глупый ветреный теленок,
Зачем бродил ты вдоль дорог?
Зачем сменил ты на проселок
Зеленый луг, широкий лог?
Трава обочин не сочна
И витаминами бедна.
Был безусловен твой рефлекс -
Не вкусен из тебя бифштекс.
Благодарил я рано рок,
Когда под "Жигули" ты лег.
Тост за кухонным столом
"Где же вы девушки нежные,
Которым дарили цветы?
Где юноши безупречные,
Разбившие их мечты?"
- Стоп! - Строго сказал сосед и поставил стакан на стол. - Это же настоящий кри-минал по партийной линии!
Но я успокоил:
- Петрович, не дури. Там все получилось отлично...
"Замужем девушки бывшие,
В навозе растят цветы,
Об отношениях рыночных
Их нынешние мечты"
- Ну, ты выдал! - Обиделся сосед, демон-стративно отодвинув стакан: - Нетру-довые доходы во вред своему здоровому организму поощрять не стану...
"Мужьям же, юношам прежним,
Неведом навозный синдром.
Всё также жива их надежда
В очередях за вином..."
- Так это совсем другое дело! Современно и антиалкогольно. За это надо выпить...
"А мимо проходят девушки
В нарядах из импортных грез,
Несут им на встречу юноши
Букеты престижных роз..."
- А мы не оставим слез, пока наши бабы-заразы не пустили нас на навоз.
- Петрович, у тебя явный талант к стихосложению. Это надо развивать!
- ...!
Возвращение через четверть века
1. * * *
Вовке Козлову,
сторожу детства моего
Мой родной неприветливый край,
Я вернулся - меня угощай
Мокрым снегом, последней листвой,
Ностальгической маятой.
Наконец-то, бродяга, ты тут:
Пей до дна леденеющий пруд
И топчи облысевший газон,
Не роняя залетный фасон.
Так зажуй эту радость слезой -
Четверть века прошла стороной.
Толи злись на себя, толь жалей:
Нету здесь ни врагов, ни друзей.
Здесь не помнят тебя и не ждут.
В никуда здесь дороги ведут,
Только с шахматной башенкой дом
Призадумался о былом.
И напрасно судьбу не кляни,
Вспоминая беспечные дни.
Где они? - На Юровском мысу
Мое детство блуждает в лесу...
Будто время подвинулось вспять.
Вновь отсюда по жизни шагать.
Вот и вспомнил, откуда я есть,
Но не весь...
2. Метаморфозы
С годами взоры строже,
Размереннее речь,
И помыслами тоже
Смогли мы пренебречь.
Нашли первопричину
Всех наших зол и бед:
Эмоции при чине -
Неважный аргумент.
Но в час блаженной лени
Мы слышим в тишине,
Как дум прикосновение
Играет на струне
Несбывшихся мечтаний,
Не выказанных чувств -
Вновь легкими ветрами
Наполнен парус-грусть.
Звенит над бурунами
Гитарный перебор:
"За синими морями
Неведомый простор..."
И сердце вновь открыто
Для дружбы и любви:
Грядущих дней палитра
Надеждою зови!
Своей души запасник
Проветривай смелей:
Покуда наш кораблик
Не занесло на мель,
Покуда без причины
Под перебор струны
Нам снятся не по чину
Мальчишеские сны!
3. На Лысой горе
Юрию Манылову
В октябре, в октябре, в октябре
Воздух стынет на Лысой горе,
И ненастные времена
Протянулись до Судного дня.
На ветру, на ветру, на ветру
Кулаками глаза утру
И покаюсь. - Моя же вина
И с горы не очень видна.
Ты один, ты один, ты один
Там, где честную дружбу водил,
Где солидные облака
Проплывали в другие века.
Ты за ними отправился в путь
И вернулся разлуки хлебнуть.
Боль стучится в седые виски:
"Где друзья твои, корешки?"
Смолкли звонкие голоса.
Не востребованы адреса.
Воздух стынет на Лысой горе -
Нету шабаша в октябре.
4. Памяти Виктора
Лишь солнце пригреет крыши,
И весело забарабанит,
Сбегая по хрупким сосулькам,
Отчаянная капель,
Как мой закадычный приятель,
Товарищ по детским играм
С отцовской фанерной лопатой
Выйдет разбрасывать снег.
"Поберегись!" - он крикнет
И полетит на дорогу
Из маленького палисада
Декабрьский ночной снегопад.
"Поберегись!" - и снова
Поднимется над землею
Злая февральская вьюга
И мартовская метель.
Из детства кричит мальчишка
И весело скалит зубы,
Бросая мне прямо под ноги
Сугробы всех прошлых зим.
Их было не так уж мало
На этой нелегкой дороге,
И мальчику не пробиться
В нынешнюю весну.
Весной из далекого детства
Мне машет рукой мальчишка
И что-то кричит через годы,
Но тают немые слова.
Не надрывайся, мой милый,
Осталось совсем немного:
Не так уж длинна дорога,
Чтоб долго нам встречи ждать...
5. P. S. Пятнадцать лет спустя
Память гонит все страхи и страсти -
Рвется в прошлое тонкая нить,
Лишь девчонку из нашего класса
Мое сердце забыть не велит.
Не манерна была, не капризна,
Но характерен губ излом,
А в глазах сапфирово синих
Заблудился небесный огонь.
Как же звали ту девочку? - Может, Танечка? Или Верочка? Нет, я сам с собою лукавлю: ее звали,конечно же, Леночка...
А еще был у девочки папочка. Ну, не папочка - просто лапочка! И он для любимой дочушки мастерил не кукол, не погремушки и, вообще, не какие-нибудь игрушки, а настоящие пушки! А, может быть, пулеметы? Словом, такие изящ-ные штучки, из которых пострелять охота: "Кто там еще на этот раз покусился на сия-нье красивых глаз?" - Берешь эту штучку в ручки, и "тра-та-та..." - так, на всякий случай. Но мы тогда не знали про все эти "фигли-мигли". Это были пока не наши игры.
За детство счастливое наше спасибо, лю-бимый папаша!
Лучезарною синевою
Мне из прошлого снится она,
И, казалось, всех сверстников в школе
Ее взоры сводили с ума.
Впрочем, мало ли что казалось -
Нам хватало других затей,
Только, может быть, самую малость
Я завидовал тем, кто смелей.
Но подрастали мальчишки.Учебники и книжки про мушкетеров и могикан прятались в темный чулан. Кто-то решил: хватит этого вздора! - Мальчикам к лицу униформа! В ней они похожи на мужчин - их не послать на войну их не будет причин. "Военные люди защищают отечество" и накоротке зна-комятся с вечностью...
Ох! Не к добру сияют глазки синие, го-лубые, карие и просто красивые...
"Аты-баты, шли солдаты..."
Шли они на плац, на свежий воздух проветривать головы, а затем в ленинские комнаты, где их учили, учили, учили уставам, истмату, матчасти и старшинскому мату. И после такой материалистической подготовки их выво-дили нюхать порох на полигоны. Наше послевоенное поколение стреляло из па-почкиных штучек по мишеням и холо-стыми - на боевых учениях.
Мы не умножили славу отцов и дедов. На сей раз обошлось без Победы. Хотя и были локаль-ные столкновения, оплеухи и поражения.
Наших сверстников забирала китайская гра-ница и прочие выверты советского интерна-ционализма. Кто-то дослужился и лег костьми в горах Афгана, где папочкины штучки были особенно популярны. А те, что выжили как будто, сыновей отправили в чеченскую мясо-рубку: "Возьмите, мальчики, в ручки изящные дедушкины штучки. Это ничего, что с другой стороны такие же мальчишки, как вы, только злее и круче, стреляют из таких же штучек!"
А главному конструктору о чем бы беспоко-иться? - Кровь людская не на его же совести? - Он лишь ассистент, подготовивший инстру-менты. Все остальное - дело рук самих клиен-тов. Он простой военный, исполняющий при-казы, он - генерал, мобилизующий массы уче-ных и инженеров, рабочих и офицеров, своих родных и чужие семьи на служение великой цели. Он - патриот в родном отечестве и со-всем не враг остальному человечеству.
Впрочем, эти маневры, манеры и приказы - только декорация для нашего рассказа.
Ну а вы-то, Леночкиных глазок лучики, как провели свои годы лучшие?
Вместе нам повзрослеть не случилось -
Я влюблялся в девчонок других.
Но когда же совсем отлюбилось.
Снова что-то попало под дых.
Но увы! Лишь слова мои нежны,
И мне грезится, как наяву:
Будто тронула зимняя свежесть
Неба вешнего синеву.
Одурев от разгула демократии и гласности, мы стали на всё согласные: и за семью замками секреты перекраиваем на рекламу, образа и портреты. И даже наш не выездной генерал в рекламных шоу замелькал. Живая легенда, и неплохо еще смотрится, предлагается оптом и в розницу!
Вот его показывают по телевизору с какой-то зарубежной визою. Толи в качестве комми-вояжера для своих хлопушек, толи в качестве патриотической лапши на наши уши. Может, мы и оскудели на таланты, но не в части про-паганды. - На всякий случай по дереву постучу: "Тьфу... Тьфу... Тьфу..."
А вот другой прикол для наших глаз и ушей: мы всей страной пришли на юбилей. В президиуме премьеры, и экс-, и вице-, и просто министры и прочие приглашенные лица. Улыбки как презер-вативы натянуты на имидж до самого пупка. - До чего ж ты, шапка Мономаха, не легка!
Нас же и тут мимо прокатили. А куда мы вхожи со свиным-то рылом? - И за то спа-сибо: сиднем на печи хоть дают попялиться на чужие калачи!
А это что за ветеран прется на сцену? У нас опять проблемы с соцобеспечением? - Ба! Да мы видим самого юбиляра! Поставьте, пожа-луйста, стул для товарища генерала. Будьте внимательны, дамы и господа. Мониторы включены. Все поздравляют сюда. Скорей бы кончался этот ужастик, дабы приступить к неофициальной части...
А рядом история скрипит катафалком, гото-вая нас и дела наши выбросить на свалку. Смотрю в отчаянии на экран и за экран, и не вижу, не узнаю ту, что в душу льет бальзам. Неужели, главное папашино создание не дос-тойно и упоминания?
И только образ из детства мелькает опять и опять, но его не удержать.