Тусклый свет дня чуть проникает в мою душу, как проникает он под веки изможденного болезнью человека, раздражая его своей холодной навязчивостью. Душе тепло в ночи, во мраке, тогда она оживает, отрывается от земли. Не ощущая преград, летит она на свет сладко манящих огней ночного, тихого городка, растворяясь в голубых, зеленоватых и оранжевых лампах фонарей, мчится в их гудящих проводах вдоль зигзагов дорог. И позади остается город со своим сонным дыханием, с затухающими глазами-окнами домов. Со мной лишь скорость, забытый, но зовущий из памяти стук поездов, сливающийся с ритмом сердца, и степь. Бескрайняя и свободная. Ели проносятся мимо. Холод обдает лицо, врываясь в круглое отверстие в раме вагонного окна. Дрожат занавески, дрожит чай в слегка дребезжащих, бряцающих друг об друга граненых стаканах. Чей-то скучающий взгляд скользит по проплывающим мимо редким огонькам деревушек, одиноким железным гигантам - вышкам, похожим на огромных металлических людей с расставленными в стороны руками. Кто разберет, о чем гудят, о чем грустят эти немые сторожа, молчаливые застывшие гости из далеких, неведомых миров? Быть может именно здесь, среди этих вышек рождается на рассвете солнце? То самое, что освещает мои больные дни, как лампа раздражающего дневного света, тускло пробиваясь через пелену облаков.