Давыдов Алексей А. : другие произведения.

Ф - Недошедшее письмо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Произведение написано в эпистолярном жанре. Автор стремился подражать форме и содержанию цицероновских писем с характерными для них (и вообще для древнеримских писем того времени) вступительной и заключительной формулами, рассуждениями на философские и политические темы. Действие происходит в середине первого века до нашей эры, в период острейшего кризиса римского общества. Республика переживает агонию, воспринимающуюся многими представителями правящих кругов Рима как крах государственности и гражданских идеалов, как гибель римской общины квиритов.
Титу Помпонию Аттику в Рим
Вилла Каэта
От Цицерона Аттику - привет!
Если ты, твоя жена и особенно хохотушка Аттика находитесь в добром здравии, - радуюсь. Друг мой, не удивляйся этому письму, которое, как я надеюсь, доставит тебе Тирон. Я пишу тебе в последний раз, ибо открылись мне обстоятельства моей близкой кончины. Но - обо всем по порядку.
Ты знаешь, Аттик, что как только Педий разгласил имена семнадцати несчастных, среди которых мое красовалось на почетном первом месте, мы с Квинтом расстались и, каждый своим путем, отправились к Бруту, у которого, говорят, набралось в Македонии чуть ли не десять легионов. В Остии нашелся либурнский корабль, на котором я отважился выйти и даже добраться до мыса Цирцей.
На корабле, измученный плаванием, увидел я перед собой призрак - бесконечно любимую мной Туллию, которая со слезами на глазах умоляла меня сойти на берег. И хотя кормчие желали немедля отплыть от Цирцея, я, подчиняясь заклинаниям призрачной дочери, покинул судно, пошел пешком и удалился стадий на сто от берега. Рабы недоумевали, куда мы идем, и я не мог им ничего объяснить.
Наконец, словно очнувшись от тяжелого сна, приказал я рабам погрузить меня на носилки, спуститься к морю и остановиться на ночлег в Каэте. К вечеру добрались мы до виллы. Верный Тирон помог мне войти в дом. Там выбрался я в зимнюю спальню, где и решил отдохнуть.
Мне показалось, что не успел я сомкнуть глаза, как некто бесшумно вошел в спальню и присел у изголовья. Аттик мой! Я увидел Туллию! Живую Туллию! На ней был простой галльский плащ, накинутый поверх светлой столы - именно так она была одета в Тускуле, когда еще была здорова и дулась на Публилию.
- Тулилла, доченька! - закричал я, и мы обнялись и заплакали. Не знаю, чего больше было в этих слезах - радости или печали. Дочь прижалась своим высоким лбом к моему лбу - так мы делали в пору ее детства. Я почувствовал и тут же узнал запах дочери - смесь аира, базилика и фиалки. В последнюю свою беременность и перед смертью в Тускуле она умащалась благовониями и мазями, приготовленными на травах, присланных нашим Марком из Афин.
- Тулилла, доченька, - торопливо залепетал я, - как только ты угасла, я отправил Публилию в Рим к ее родне...
Дочь приложила ладошку к моим губам и как-то странно - я сказал бы, Аттик, "мудро" - улыбнулась:
- Я всё знаю, Гоёх, ("Горох" - так в детстве она дразнила меня). Знаю, что ты выгнал ее, расторг брак и возвратил приданое; что после того, как я ушла из жизни, бросился читать греческие "Утешения", а потом написал свое; что хотел построить святилище в память обо мне - "портик и колоннаду, только и всего" - да так и не построил...
Аттик, я не верил своим ушам, а дочь продолжала:
-...что принял ты сторону Октавия, который настоятельно просил тебя об этом, и обрушился на Антония; что Октавий, обманув всех, договорился с Антонием, предал и продал тебя ему, и что ждет тебя смерть, впрочем как и наших обоих Квинтов ... - заплаканное лицо Туллии потемнело от горя при этих словах, но она качнула головой, словно отгоняя мрачные видения, и заговорила вновь:
-...что вечно пьяный и бесноватый муж мой будет по-прежнему путаться с чужими женами и дорогими рабынями и в итоге убьет в приступе бешенства Требония, а потом, запертый Кассием в Лаодикее, бесславно покончит собой...
- Бедная, бедная Туллия, - обретя дар речи, запричитал я, - как же твой несуразный отец виноват перед тобой! Твоя мать, разочаровавшись во мне и накопив пятьдесят тысяч сестерциев, оставила нас, да еще и обвинила меня в том, что это я настоял на разводе: мол, старый дурак прельстился молоденькой Публилией. Каюсь, я действительно желал ее, юную и совсем не дурнушку. Но не только молодость прельщала меня: ты ведь знаешь, я был ее опекуном, запутался в счетах и рассчитывал вполне законно прибрать к рукам имущество Публилии, одновременно избавив себя от необходимости отчитываться перед ее родными. И твоего беспутного "блистательного" Долабеллу выбрал для тебя я сам...
- Нет, отец, ты не виноват, - кротко улыбнувшись, заметила доченька. - Лишившись матери, я не захотела отдавать тебя этой молоденькой дурочке, Публилии. Между нами разгорелась тайная женская война - верх глупости в тех обстоятельствах - которая убила меня и сделала тебя несчастным, да еще и породила слухи о том, что мы жили не как дочь с отцом...
Туллия вздохнула и, печально посмотрев мне прямо в глаза, заговорила вновь:
- Отец, я вымолила у "них" это свидание. Даже не знаю, почему "они" разрешили. Завтра тебя убьют... если ты пожелаешь. Посмотри, - она протянула руку к окну, и я увидел полцентурии XII легиона под командой свирепого трибуна Попилия (ты помнишь Аттик, я даже защищал его, обвиненного в отцеубийстве, и выиграл дело) и исполнительного центуриона Геренния. Отряд шел по прибрежной дороге вдоль непривычно тихого для декабря Тирренского моря. Шедшие походным порядком, без щитов и легких копий, бравые мясники, отличившиеся в последней бойне под Мутиной, искоса и бесстрастно смотрели на тяжелые свинцовые воды. За мной не послали даже конных!
- "Они" - это боги? - спросил я не без трепета.
Туллия опять посмотрела мне прямо в глаза и вздохнула:
- "Их" можно назвать и так.
Помнишь, Аттик, я говорил тебе, что всем руководит и всем управляет воля богов? Получается, что прав тот, за кого стоят боги. Да и что есть свобода, Аттик, как не смирение перед волей богов? При этом я считаю, что некоторых из людей - добрых граждан - отличает особая божественная благодать, и их души не могут погибнуть, раствориться в небесном океане Духа. Но не верю я в предопределенность, и вполне ясно написал об этом, если помнишь, в своем сочинении "О судьбе". Поэтому я спросил Туллию:
- Неужели я обречен?
- И да, и нет, - спокойно и как-то отстраненно ответила она. - Может случиться так: дочь коснулась ладонью моего лба, и я увидел себя в Македонии, в лагере Брута, который на моих глазах брали штурмом воины Антония.
Но я не пожелал смотреть эту ужасную картину...Ах, Аттик, я знаю, от кого мне бежать, но не знаю, за кем следовать! Насколько я понял, друг мой, у меня был выбор, но конец все равно оставался либо кровавым, либо позорным, либо мучительным...
- Отец, отец, - заговорила Туллия. Глаза ее снова наполнились слезами, - "Гоёшек" мой родной! Я горжусь тобой, ты самый ...- она задохнулась не в силах подобрать нужные слова, - ..."Они" сказали, что тебя ждет бессмертие... нет, я не могу это выразить... смотри, - и с этими словами она опять по-детски прикоснулась к моей голове своим чудным высоким лбом.
Вновь, Аттик, открылось мне нечто. Но я затрудняюсь описать. Я вдруг отчетливо осознал всю низость своей натуры, некоторых слов и поступков. Ведь, как и многие в Риме, я - не был, но казался исполненным достоинства, благочестия, справедливости, умеренности, предусмотрительности и мужества - качеств, о которых я болтал в своих речах и разглагольствовал в сочинениях. За деньги или по просьбе "великих" я отстаивал интересы их людей, которых несколькими годами ранее сам же осуждал. Поистине не существует никакого блага, кроме нравственно прекрасного, и никакого зла, кроме подлого!
Да, я низок, друг мой, подл, но не во всем! Я ведь и велик, Аттик (только не смейся!), ибо в своих исканиях, заблуждениях и делах, всё же добрался до того, что могу назвать неким ослепительным пространством, полем, сферой, или, если хочешь, Юпитером Величайшим и Наилучшим. Представь, Аттик, увидел я, как от моей головы (которую в скорости отделят от туловища) протянулась к этому ослепительному пространству золотая нить, и с огромной радостью убедился я, что кое в чем был прав, тысячу раз прав! Тешу себя догадкой, что добрался я до божественной сути! То, о чем рассуждал я в своих трудах, - оказалось приближением к истине!
Помнишь, я писал, что слава и право на бессмертие есть достояние людей, хорошо послуживших своей родине? Я полагал, что главное в человеке - это дух, сила духа, потенция мысли, поставленные на благо Общему Делу - Республике, Государству! Рим, наши форумы, святилища, портики, улицы, наши родные, близкие, друзья, наши человеческие связи, предприятия, дела и выгоды от дел, наконец, наша общность, где нет варваров, а есть граждане, где нет войн, а есть мир, - это и есть мой и наш Рим, духовное единение людей и народов. И за эти простые мысли "они", утверждает Туллия, обессмертят меня, недалекого, тщеславного говоруна. Ибо, Аттик, "они" полагают, что Рим будет таким, или, по крайней мере, должен быть!..
Ну вот и всё, мой любезный друг, теперь мне остается ждать подосланных Антонием убийц. Скорбная Туллия открыла мне жуткую картину моей гибели, дабы я подготовился к ней и не слишком боялся.
Скажу лишь, что, завороженный этой картиной, не заметил я, как исчезла моя доченька. Благодарю Минерву, что случилось именно так. Рассуди, что еще раз прощаться с ней было бы выше покидающих меня сил. Она, должно быть, сейчас в своем небесном святилище, которое я мысленно построил для нее - "портик и колоннада - только и всего"!
Итак, я разлучаюсь с тобой, любезный мой Аттик, с твоей милой женой и обожаемой мною хохотуньей - маленькой Аттикой. Остается запечать это письмо, вручить его плачущему Тирону и хоть немного поспать перед обещанными мне кончиной и бессмертием.
VALE.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"