Сердце рвется из горла в бесконечное апрельское небо, как гелевый шарик. Не удержать. Того и гляди улетит в просвет между серыми глыбами панелек, правая, самая высокая из которых ее.
Я пришелна целый час раньше и теперь меряю шагами блестящий от влаги асфальт, изо всех сил стараясь не смотреть на часы. И все равно смотрю. Чертыхаюсь и через минуту смотрю снова. Мне еще совсем немного подождать до назначенного времени, но как же коварно оно порой бывает! Чем больше его подгоняешь, тем медленнее оно ползет. Стараясь не думать о стрелках часов, я ищу спасения в тусклом нагромождении городских деталей. Мой взгляд бежит, то и дело запинаясь, по свежеокрашенным ядовито зеленой краской заборчикам, стукается об огромный японский джип, припаркованный на тротуаре у подъезда с грубо сваренной металлической дверью, улыбается ребенку с мамашей, громко болтающей по сотовому, перепрыгивает лужу с прошлогодним кленовым листиком, вяло плавающим посредине, и послушно возвращается к моим потемневшим от сырости кедам с прилипшим к подошве окурком. Я топаю ногой с неожиданно громким шлепком, и окурок отваливается. Надо признать, этот район заметно лучше моего, но даже здесь, на два километра ближе к центру, под окнами дома, где живет самая красивая девушка на свете, мне не хватает воздуха. Не то, что в моих мечтах, где заборы разной высоты и достатка не прерывают назойливо мой путь, а улицы не покрыты слоем омерзительной серой пыли, в дождь превращающейся в липкую грязь, одного взгляда на которую достаточно, чтобы впасть в бешенство.
Я снова смотрю на часы, и мне кажется, что время пошло вспять. Я одергиваю рукав рубашки и чертыхаюсь. Как они ее сшили? Знал бы, что будет так неудобно, не стал бы выпендриваться и надел свою любимую сиреневую футболку. Пусть она и старенькая, зато не дергался бы теперь. Боже!
Я сделал еще два или три круга по детской площадке, стараясь не светиться перед ее окнами, прежде чем решился еще раз посмотреть на часы. Сердце радостно забилось. Всего три минуты до трех. Я вытер взмокшие ладошки о пальто, шумно выдохнул, как перед стопкой водки, и пошел к ее подъезду.
xxxxx
Сижу у окна как дура, уже битый час, высматривая его. А сердце стучит, как мамина швейная машинка и не могу удержаться от смеха, каждый раз, как вспоминаю, каким глупым было его лицо, когда позвала его к себе домой. Такое удивленное и глупое. Глупое и милое лицо.
Ох, зря, все таки, я накрутила эти дурацкие бигуди! Надо было сразу с утра смыть проклятые овечьи локоны, ясно же было в первого взгляда, что они мне не идут...
Боже, сколько же ждать? Никогда еще так долго не тянулся день, как сегодня, словно время остановилось и пробуксовывает...
Не он ли там идет? Да ну, совсем что ли ты ослепла? Мужик какой то, еще и с пузом. С пузом-арбузом...
Пробегусь ка я пока по комнатам, гляну - все ли у меня там в порядке?
Только отошла, а сердце вдруг как екнет! Я бегом к окошку, ткнулась лбом в холодное стекло и ищу его глазами. Так и есть. Вон он, возле красной соседской Шкоды. Идет своей фирменной расхлябанной походкой, голова в плечи, руки в карманах пальто. Ой, смотрит сюда!
Я нырнула под подоконник одним неуловимым движением. Какая же я все-таки дура! Видел бы он меня сейчас. Сижу на полу и ржу как дебильная.
xxxxx
Вымерли здесь все что-ли? Уже час колбашусь в этом гребаном подъезде и все, что я слышу это сопливая подростковая попсовая муть из одной из квартир на первом этаже.
Мне - конец, это уже понятно. Только это не важно. Уже не важно. Мне нужна доза и с этим ничего не поделаешь. Все, что мне осталось, все, что важно - дождаться, когда откроется чертова подъездная дверь и тогда между мной и дозой останется лишь острие ножа, что я сжимаю в руке. Я просто прыгну сзади и приставлю нож к шее. Всего то делов! Плевать, кто это будет - мужик или старуха, да пусть даже ребенок. Мне лишь нужно немного денег, чтобы дожить этот чертов день...