Аннотация: Обещанное море позитива и приближение счастливого конца. Офицер и джентльмен. Часть двадцатая: За долиной теней сверкает страна.
Название: Офицер и джентльмен.. Автор: ankh976
Ориджинал Рейтинг: NC-17 Жанр и теги: слэш, нц-17, миди, процесс, начальник/подчиненный, война, солдатня, многа херта, а под конец - комфорт, комфорт, ХЭ Размер: мини пока Статус: в процессе Саммари: Про благородного человека, попавшего в совсем неблагородные условия, но сохранившего себя и снова оказавшегося на коне. Отношения начальник/подчиненный, война и военнопленные, издевательство над стокгольмским синдромом, ПАФОС! и ПАТРИОТИЗМ!, сомнительное согласие и любовь с последнего тыка.
Офицер и джентльмен. Часть двадцатая: За долиной теней сверкает страна.
- Кофе, господин Ансалис, - Эштон просыпал полную горсть масляно блестевших зерен обратно в корзину и с усмешкой взглянул на своего собеседника, - Это наше прекрасное прошлое и настоящее... но будущее - за высоко технологической промышленностью.
Господин Ансалис, местный магнат, недоверчиво сощурил свои лакированные, словно нежаренный кофе, глазки: - И вы правда полагаете, что сможете конкурировать с производителями Старого Света? - Полагаю, - Эштон слегка пожал плечами и вышел из-под навеса.
Отсюда, с гор, открывался сумасшедший вид на бескрайнее небо и ярко-синий океан, вид, от которого у него до сих пор захватывало дух. В Дойстане небо похоже на свинец, а земля раздавлена его тяжестью. С уступов сбегали принадлежащие ему низкорослые плантации, к восточной границе владений подбиралась пышная пена джунглей, и над ней полупрозрачными ажурными грибами возвышались какие-то огромные деревья. Названия их Эштон не знал, но уже привык называть эти горы и это море - "наши", словно на самом деле был урожденный сагенеец, только долгое время живший в Старом Свете. Он даже говорил специально с легким франкширским акцентом - считающимся в Сагенее шикарным прононсом их бывшей метрополии.
"Там, за пиками Ада, За долиной Теней сверкает страна Эльдорадо", - насвистывал популярный вальс Эштон, самодовольно окидывая взглядом принадлежащие ему земли. (*)
***В Дойстане он тоже быстро подхватил столичное произношение и начал сходить за своего. Экзотический красавчик - говорили о нем за спиной и в лицо, и он видел откровенный интерес в глазах женщин. Дойстанцы были холодным народом, и ни одна женщина ни разу с ним не пофлиртовала в той милой и необязательной манере, как это делали его соотечественницы. И ни один мужчина не посмотрел на него с желанием - как будто все содомиты служили у них в специальных войсках. Таковы они были всегда, Эштон помнил это их сдержанное обхождение по прошлым командировкам, но не обращал внимания ранее, а теперь же благодарил бога за невыразимую словами сексуальную отмороженность этой нации.
- Тебя не осудят, - спрашивал он, садясь на огромную кровать в апартаментах Герина, - За порочную связь с мужчиной? - Это никому не придет даже в голову, - ухмыльнулся тот, заставляя его лечь и уткнуться лицом в подушку, - Кроме таких же любителей крепкой волосатой задницы. И с оттяжкой хлопнул по упомянутому месту. - У меня не волосатая, - оскорбился Эштон, вжимаясь пахом в упругий матрас, и внезапно вспомнил, как давным-давно, во франкширской гостинице Герин называл его задницу тощей, а он точно так же обижался. - Не волосатая и не тощая, - согласился Герин, целуя его в копчик: он вспомнил то же самое, - Мускулистая и ээ... пушистая! - Пушистая, значит, - фыркнул Эштон, с осторожностью пытаясь перевернуться.
Герин убрал руки, опасаясь, видимо, помешать, после больницы он обращался с любовником как с хрустальным. - Это правда, Эштон, ты не видишь, а твою совершенную попу покрывает покрывает такой пушок... и он золотится под солнцем. Жаль, это зрелище радовало меня лишь пару раз. - Как романтично, - Эштон покраснел, - И верно, мне редко удается посверкать голой задницей на солнце, постоянно какие-то нелепые препятствия... о, Господи, - выдохнул он: Герин облизнулся, выслушивая его тираду и глядя на призывно торчащий член, а потом медленно провел языком меж напряженных яичек и склонил голову набок, наблюдая за реакцией.
Квартира рейхсляйтера занимала последний этаж старинного дома в центре Бейрана и поражала странной пустотой. Словно здесь когда-то жила большая семья, но потом уехала, и квадраты от портретов и картин закрасили свежей позолотой и белилами, пустые проемы бывших зеркал и шкафов завесили драпировкой, а на месте удобной мебели разогнали одинокую стайку модернового гарнитура. Обжитыми были только спальня и кабинет с малой гостиной рядом. И, наверно, кухня и комнаты прислуги, кухарки и горничной, которым Эштон был представлен как "друг, который поживет здесь". Как "другу", ему была выделены спальня и своя гостиная, но они никогда не проводили время там, предпочитая комнаты Герина.
Во внутреннем дворе можно было гулять, там росли огромные липы и играли дети, Эштон выходил туда и приветствовал полупоклоном местных матрон, а с гувернантками обменивался любезными улыбками. За охраняемый периметр двора выходить было нельзя, только с телохранителем, у него был свой, но он прятался где-то, и не маячил все время перед глазами, как те солдаты в клинике. И это создавало хрупкую иллюзию обычной жизни, и Эштон быстро набирался сил: домашняя вкусная еда, кажущиеся нормальными люди вокруг, и Герин, изо всех сил демонстрирующий ему самую искреннюю любовь и заботу... Все это вернуло ему вкус к жизни и аппетит буквально на следующее после выписки утро, вот прямо за завтраком.
Почему-то его интересовало, кто жил в апартаментах Герина ранее, и еще - дальнейшая судьба этих людей. Но он не спрашивал, опасаясь услышать какую-нибудь гнусную и печальную историю. Решился лишь заметить как-то за ужином: - А я думал, что ты проживаешь во дворце... или в роскошном особняке, на крайний случай. - Нет, - криво усмехнулся Герин, - Мой род был не настолько знатен и богат. - Так, значит, ты вернул себе собственность рода? - Да... Бездарная была идея. - Соболезную, - неловко произнес Эштон, он вспомнил, что вся семья Герина погибла, и хотел бы сказать что-нибудь теплое и ободряющее, но смог выдавить лишь это, он никогда не умел выражать сочувствия. Впрочем, Герину хватило и одного слова: он заулыбался, нависая над Эштоном, надавил на спинку стула, заставляя его опасно балансировать на двух ножках: "Соболезнуешь моей бездарности?" Эштон хватался за его плечи, чтобы не упасть, прятал шею от укусов и смеялся: "Твоя бездарность вызывает у меня безмерное сочувствие".
А в роскошном особняке, неподалеку от бывшей королевской резиденции проживал Френц фон Аушлиц. И, несмотря на то, что графский дом был полон прислуги, охраны и каких-то непонятных личностей - то ли просителей, то ли подчиненных, то ли просто клоунов - там царила такая же звенящая пустота, как в безмолвной квартире Герина... Даже хуже, ведь за пару недель, что Эштон гостил у рейхсляйтера, то место стало похоже на настоящий дом. - Почему я должен ехать к нему? - хриплым от злости голосом спрашивал Эштон, - Я что, не могу пожить один, пока ты в отъезде? Я не несовершеннолетний и не твоя собственность, чтобы так со мной обращаться. - Ты не моя собственность Эштон, и волен уйти, когда пожелаешь. Тебя проводят в любую нейтральную страну на выбор. Но если ты остаешься в Дойстане... Эштон вздернул подбородок, ожидая услышать: "тогда изволь подчиняться мне". Но вместо этого Герин, запнувшись на мгновение, сказал: "то я не хочу вернуться и найти тебя застреленным". - Но кому я нужен здесь... - растерялся Эштон, - Если никто, как ты говоришь, не догадывается о нашей связи... А франкширские мстители сюда не сунутся.
- Кто надо - догадываются... Он и правда не понимал причины параноидальных мер предосторожности вокруг своей особы, и тогда Герин утянул его в глубокое кресло и там, обнимая за плечи и щекотно задевая губами ухо, рассказал о заговорах и интригах верхушки дойстанского рейха. Франкширец слегка побледнел и напрягся в его руках, и Герин на секунду пожалел о своей откровенности, любимому и так выпало слишком много страха и боли, и хотелось оберегать его от подобного... Но, в конце-концов, скрывать это - только хуже будет, вот Эштон уже начинает считать его деспотом, а пройдет время - и он сорвется и подставится. - Хорошо, я понимаю, - тихо сказал Эштон, он не мог задавить в себе до конца какой-то телесный страх, и это было стыдно. Словно бесчисленные побои, а потом ранение, операция - все это имело свою физическую память, которая позорно вопила при намеке на повторение. "В конце-концов, можно просто вести себя, как будто не боишься, и никто не узнает".
Тем же вечером Эштон сидел рядом с Френцем за длинным обеденным столом, присутствовали еще какие-то люди, из них несколько дам, два длинноволосых лилипута играли на скрипках. Гости, как ни странно, говорили о театре, а Эштон уныло размазывал крем-брюле тонким слоем по блюду. На следующий день он уже справится с собой, будет любезно принимать участие в разговоре, но тогда он был слишком подавлен для светской жизни и лишь безучастно разглядывал забавных маленьких музыкантов.
- Нравятся? - спросил Френц, слегка наклоняясь к нему, - Можете воспользоваться. Эштон только поморщился и едва слышно ответил: - Откажусь. Полагаю, сейчас вы скажете какую-нибудь гадость. - Зачем? - равнодушно обронил Френц.
У себя дома граф фон Аушлиц внезапно перестал корчить придурка и превратился в того, кем и был по рождению: холеного и надменного аристократа, словно снял маску. Такой холодно-любезный Френц был очень удобен в быту, ни в коей мере не утруждая своим обществом, он даже немного стал нравится Эштону. С ним можно было вечером сидеть в каминном зале - в числе других прихлебателей - и перебрасываться ироничными фразами в прерывистом разговоре на общие темы. Френц редко приходил домой так рано, но это были приятные события, ничего не скажешь.
Герин не сказал, когда вернется, а Эштон из глупой гордости не спросил - ни у него, ни, разумеется, потом у Френца. И теперь, как безнадежный идиот, просто ждал его каждый день. В тот вечер хозяин дома почтил всех своим присутствием, они небрежно трепались - о новых фильмах, здесь было позволено говорить только об искусстве. И Френц постоянно таскал его на разные премьеры вместе с остальной своей богемной свитой. Эштон как раз втирал всем о пошлой сущности цвета в синематографе, превращающего в чем-то даже благородное искусство в вульгарный лубок, когда вошедший солдатик что-то тихо доложил группенфюреру. - Лубок и светотени, говорите? - Френц встал, радостно скалясь и говоря чересчур громко, - Сейчас в наших убогих жизнях воссияет истинный свет! Он театрально хлопнул в ладони, в тот же момент двери распахнулись, и в зал стремительно вошел Герин. - Мой дорогой возлюбленный рейхсляйтер! Свет очей моих, притом без всякой тени! - с надрывом в голосе фиглярствовал Френц, и было совершенно ясно, что именно сейчас он настоящий, а маска любезно-холодного вельможи была только маской.
- Друг мой, я тоже рад тебя видеть, - засмеялся Герин, хлопая того по плечу, и добавил на северо-дойстанском: - Гони всех вон. - Подите нах..й, - Френц величаво повел рукой, и все поспешно ломанулись к дверям. Эштон растерянно застыл - может, это относится и к нему? - но, в очередной раз преодолевая свою неуверенность, подошел к офицерам. - Здравствуй, Эштон, - улыбнулся ему Герин и, как только захлопнулись двери за последним гостем, притянул любовника к себе, целуя. От него пахло ветром, табаком и железом
- Голубки бл..дь, - заржал Френц, когда они оторвались друг от друга, и направился к бару. - С возвращением, господин фон Аушлиц, а я думал, вы неожиданно превратились в человека, - сказал Эштон ему в спину. Герин нагло развалился в хозяйском кресле: - Френци, превратившийся в человека - зрелище настолько чудовищное, что я способен обосраться от одной только мысли об этом. - Надеюсь, ты не собираешься осквернить любимое кресло моей покойной матушки, засранец, - Френц разлил коньяк по трем бокалам, - Эта перспектива меня как-то волнует... Ну, за великий бл..дь рейх! - За рейх, - усмехнулся Герин, поднимаясь. Он пригубил коньяк и внимательно посмотрел на любовника: - А ты, Эштон, согласен служить великому рейху? - Как? - поперхнулся Эштон. - Жопой, естественно! - обрадовался Френц, - И рейх определенно не забудет ваших заслуг! - Заткнись, дебил, - Герин ткнул дружка кулаком в плечо, а потом снова обернулся к Эштону: - Я хочу реформировать налоговую систему и упорядочить законодательство о собственности, таможне и прочем... там везде сейчас жуткий бардак. Ты согласишься на должность статс-секретаря министерства финансов, Эштон?
Эштон почувствовал, что стук сердца отдается в ушах, душу затопила недоверчивая радость: как же было, оказывается, мучительно ощущать себя чем-то вроде содержанта. - Да, я согласен. - Спасибо, - улыбнулся Герин, - Только тогда тебе надо вступить в партию. - И лучше с 29-го года, - заметил Френц, - Будете старым бл..дь, испытанным партийцем. И рейх определенно не забудет ваших заслуг. Совершенно определенно. Он ни разу них..я не забыл. - Френц, - ровным голосом сказал рейхсляйтер.
Они меряли друг друга взглядами, и Эштон ощущал, как растет напряжение. - В чем дело? - не выдержал он, и от его вопроса мужчины словно отмерли. - Их Сиятельство полагают, что я неоправданно рискую тобой, Эштон. - Товарищ рейхсляйтер Штоллер полагает, что рейх превыше всего, господин Кройфер. - Вы... - изумился Эштон, - Вас так заботит моя судьба, господин фон Аушлиц? - Вы и так здоровенная заноза в моей заднице, господин Кройфер, и я чую, как вы уверенно разрастаетесь до размера полена, - Френц принялся доливать коньяк, сощурившись для меткости. - Приятно слышать... - Френц прав, - Герин задумчиво покачал бокал в ладони, а потом принялся любоваться благородным напитком на свет, - Ты подставишься. Впрочем, риск уменьшится абсолютно незначительно, если просто запереть тебя под охраной. Ты же просто мечтаешь о подобной жизни, не так ли?
- Не так, - сказал Эштон, подходя к нему поближе и запуская руки под рубашку, - Совершенно не так. Он погладил гладкую кожу, обводя кончиками пальцев твердые кубики пресса. Обнимать Герина - это всегда похоже на маленькую охоту и короткую борьбу - тот напрягался и едва заметно отстранялся, и в этот момент надо мягко прижать к себе, преодолеть сопротивление... И тогда добыча или доверчиво расслаблялась в объятиях, или соскальзывала, превращаясь внезапно в хищника. На этот раз Эштону удалось укротить зверя, и он довольно уткнулся Герину в шею и даже тихонько лизнул.
*** - И вы правда полагаете, что сможете конкурировать с производителями Старого Света? - Полагаю, - Эштон небрежно повел плечом и вышел из-под пальмового навеса. - Впрочем, конкурентоспособность на международном уровне - это пока будущее. Сейчас я всего лишь планирую удовлетворить спрос на дешевые мотопланеры и спортивные самолеты внутреннего рынка благословенной богами Сагенеи. - И развлечь новыми игрушками ваших шалопаев-кузенов, не так ли господин Крауфер? - добродушно засмеялся господин Ансалис, - Право, я завидую вашей свободе - покупать и развивать заводы лишь для развлечения.
Они спускались вниз с террасы, и Эштон улыбался, наблюдая за огромной стаей высокопородных черных собак, носящихся по летному полю: наверно, почувствовали приближение хозяина. - Вы не совсем правы, господин Ансалис, - сказал он, пиная разноцветный камушек. Тот поскакал по лестнице, сверкая на солнце. - Это не развлечение, это моя страсть. Все эти заводы.
"Там, за пиками Ада, За долиной Теней сверкает страна Эльдорадо"(*). Он вспомнил, с каким увлечением работал над планом экономических реформ в Дойстане. Страсть. Эта страсть не угасла даже после того случая... Когда обдолбанный после годовщины революции Герин заманил его в подвалы службы безопасности, уверяя, что Френц приготовил ему замечательный, замечательный сюрприз. ___ *Тут я слегка надругалась над брюсовским переводом "Эльдорадо" Э.А. По.