Аннотация: Рассказ, повествует о современной творческой молодежи Донецка, которая ценит дружбу и замечает красоту даже во время военных действий.
Без времени
Анна Новикова
Каждый мой вечер после окончания учёбы начинался приблизительно так: собрав последние силы в кулак, я поднималась на четвертый этаж общежития и шла по коридору. Проходя мимо соседских дверей, я слышала песни, по которым с легкостью могла определить кто хозяин этой комнаты, и даже в каком он настроении. Из комнаты 414, неизменно играла "Алиса" - это слушает Дашка Копылова, из 416 - саунд-трэк из аниме - это Эрика Чекалова, художник, смотрит и рисует скорее всего, из 416 до носились строчки из песни Коржа это скорее всего Полина, снова о чём-то мечтает... Где-то в конце коридора можно было различить хорошо знакомое звучание вальса Свиридова "Метель". "Ну, конечно куда без студентов заочников?" - Подумала я. - "У них же сессия! Наверное, будут играть что-то подобное на гос.экзамене!" Три спорящих между собой композиции не как не мешали друг другу, а только создавали отчётливое ощущение общежития колледжа культуры и искусств. Довольная своим возращением, после продолжительных каникул, я остановилась у двери в свою комнату и привычным движением потянула её на себя. Однако, она была закрыта на ключ. Мне сразу стало всё ясно. - Сафронова! - Громко воскликнула я. И мгновенно из конца коридора донеслось её удивлённо-радостное. - А-а-а-а?! - Ты где? - На кухне! Действительно, где же ещё... И я направилась туда. Двери перед многой распахнулись в них с разгоряченной сковородкой в руках стояла моя, загадочно усмехающаяся и уже привычно растрепанная, соседка - Света Сафронова. - Не ждала? - Нет, но рада тебя видеть! - Ответила она, не задумываясь, добавила - Всегда рада! - А я думала ты тут от меня, прячешься! - Сказала я и мы громко рассмеялись, следуя к нашей комнате. - Нет, - серьёзно ответила она, будто ты оправдываясь. -- Я картоху жарила... Сафронова всегда меня сражала своей абсолютной детско-непосредственной доверчивостью, которая уж не как не совпадала с её возрастом. В свои двадцать один, она выглядела не старше шестнадцати. Я вошла в комнату и огляделась. В ней снова запахло масляными красками. После отъезда на зимние каникулы, я уже забыла их благоухание, а теперь снова стала различать его среди других запахов. Стены, до такой степени, были завешаны картинами, что я едва могла бы вспомнить какого цвета обои. - Мы сейчас будем есть? - Спросила она. - Давай позже. Магазин до пяти, мы можем не успеть! - Ты всё-таки решила его купить? - Да, конечно. Мы ведь завтра идём в театр? Света быстро собралась и через пятнадцать минут, я, позируя из-за ширмы примерочной кабинки, демонстрировала платье. - Ну, что? - в который раз допрашивала я. - Брать? - Бери! - в который раз отвечала она. - Но мне не правится, что оно такое, вот здесь... Ещё немного покрутившись перед зеркалом, я всё-таки сказала заветное для продавцов "Беру!". Быстро оформленная покупка, несколько шагов по Панфилова, разговоры о планах на вечер, о её живописи и о предстоящем новом семестре, и мы уже дома. Дежурная на вахте недовольно поднялась с кресла: - Какой? - Четыреста двадцать. Вечер вышел приятным и ленивым, мы болтали о всякой ерунде, ужинали, по традиции пили чай с апельсиновой цедрой, рассказывали друг другу последние новости из нашей жизни и жизни города в это непростое время. Я подошла к окну. На подоконнике уже привычно хранились абсолютно бесслезные, но приятные вещи: мои тетради, расписанные Сафроновой бутылки, за которые нас постоянно ругали, несколько горшков с геранью, стопка книг, непонятно откуда появившиеся нашей в комнате... Вместе с падающим наземь снегом опускалась ночь, и туман. Деревья, казалось, становились ещё тоньше, а фонари светили так что их стволы невольно вытягивались, так отбрасываемые ими тени, могли бы достать до неба. Сафронова тихо подкралась и обняла меня. - Красиво. - в который раз сказала она. Это слово она повторяла так часто, и применяла по отношению к стольким вещам, что мне ничего не оставалось, как только соглашаться с ней. - Красиво. - Что будет завтра? Я немного задумалась. - Кажется, режиссура, литература и грим, а что? - Сценарки нет? Я отрицательно покачала головой. - То есть мы сегодня спим? - с искренне-радостными нотками и счастливой надеждой на сон спросила она. Мы рассмеялись. "Сценарка" представляла, одну из режиссёрских дисциплин, основной задачей, которой было умение правильного составления сценария, а другими словами - это долгие бессонные ночи в процессе сочинения и написания самого текста, которые зачастую могло длились до утра. - Да, сегодня мы спим. - решительно сказала я, и задёрнула шторы. Спать мы легли действительно рано, в одиннадцать. (Для общежития рано!) Я снова вертелась в постели, а Сафронова уже видела десятый сон. Моя усталость уже прошла и мысли в победном триумфе брали над ней верх. В моей голове, словно в большой кастрюле мешались и варились множественно воспоминаний из прошлого, роились мечты и опасения, надежды и сомнения. "Подумать только, - соображала я, глядя в щель, открывавшую мне кусочек зимней ночи - Утром будет уже первое февраля! Только недавно мы снова в сентябре встретились с одногруппниками, шли по Бакинам вороша, едва осыпавшие и выгоревшие после яркого, летнего солнца листья, только кажется обсуждали сложности предстоящего семестра, а уже сдали экзамены и теперь уже снег...и всё снова..." Я не заметила, как заснула.
Но пробудил меня, вовсе не будильник, нет! А прогремевший среди ночной тишины, тяжелый залповый удар, стерший тонкую грань моего беспечного, сонного пребывания, одним мигом обративший его в тревожный подъем. Страх сковал меня. Я и раньше слышала взрывы, в отдалении они казались шагами злых великанов, но близи...Мои фантазии покидали меня, а вместо них приходило понимание близости опасности. Раздался очередной выстрел, он напомнил мне укол, только не под кожу, а в само сознание. Укол, словно препарат, который медленно стекается по венам, и заставляя биться сердце сильнее, оседает на нервных окончаниях мозга пульсирующим комом страха от незащищенности. Я взглянула на Свету, к моему удивлению даже не проснулась, а только накрыла голову подушкой. Последовал новый "укол" уже ближе и да укололо на этот раз гораздо глубже. Вздрогнули окна, со звоном задрожала ложка в чашке, оставленная мною на подоконнике. - Ух, гады! - Недовольно процедила во сне Сафронова, высунув из под подушки кулак и пригрозив им. - Света... - тихо окликнула её я. Молчание. Выстрел! "Опять!" - промелькнуло у меня в голове, - " А может это сон? Хотя нет, если промелькнуло значит уже не сплю..." Сафронова, наконец, открыла глаза. - Света, ты спишь? - ещё один громкий выстрел совсем близко заставил её ругнутся на всю комнату, после чего сам собой включился электрический чайник. - Как ты думаешь это надолго? Сафронова не успела ответить, вместо неё ответил следующий выстрел, тогда она безмолвно, но очень многозначительно посмотрела в окно, что означало, отчётливое -- " Можно было уже давно привыкнуть" Но привыкать я решительно не хотела, ходила по комнате, стараясь дозвонится маме. Однако, все мои попытки были тщетны. Сафронова же отвернувшись к стене, равнодушно продолжила спать. Ещё не расцвело, небо было тёмным, но каждую минуту все новые и новые выстрелы вспарывали его, оставляя медленно гаснущее зарево. Спать, подражая примеру Светы, я никак не могла. Усевшись в постели, я поняла, что окончательно потерялась во времени, для меня оно перестало существовать. Настенные часы прекратили свой ход и остановились ровно на четырёх утра, но для меня казалось, остановись не стрелки часов, а сама жизнь. "Какой сейчас год?" - мысленно спрашивала я себя. - "Шестнадцатый? Пятнадцатый? Четырнадцатый? Все одно... Господи, как же я хочу поговорить с Тишиной! Что бы все замолчало, утихло. Осталась только я и она, один на один..." Моя тишина поселилась в моём сознании. Обняв меня, она перекрыла, а затем и вовсе прогнав, сковавший страх и заговорила со мной, как говорит мама с дочерью. Я не запомнила ничего из её монолога, он был несвязный, путаный, постоянно сменявшийся грубыми, нелепыми снами, а после снова продолжавший звучать в моей голове. Затем тишина замолчала, поднялась к потолку и тройным стуком ударилась об дверь моей комнаты. Я проснулась, это пришла Полина. - Пар не будет. - Радостно сообщила она. - Их официально отменили. - Хоть какая-то хорошая новость... - И хотела закрыть дверь, но Полина продолжала. - В театр мы тоже не идём. Билеты нужно сдать мне. - Ну, ещё бы! Полина ушла, а я долго смотрела на новое, купленное вчера платье... Нужно было всё-таки не покупать... Времени по-прежнему не существовало, телефон будто играл со мной, всё время меня цифры на табло, не говорят уже об интернете. Он так же отсутствовал. Расцвело. Утро выдалось солнечным. В коридорах снова становилось шумно. То и дело звучали разговоры о разрушения и ранениях, случившихся по близости от нас. Первым из взбесившихся после обстрелов электрических приборов в себя пришел чайник. --И отлично! - Сказала Сафронова, умывшись. - Чашка кофе самое то! Кофе действительно вернул нас в нормальное состояние. - Что делать будем? - спросила я. - Домой ехать или здесь оставаться? - Не-е-е. - Протянула она. - В Докуч, я не поеду. И мы решили оставаться. Так непривычно просто сидеть в общежитии, не торопиться на пары, не корпеть над сценаркой, а просто бездельничать, а просто ждать возращения своей нормальной, привычной жизни.
В комнату без стука вошла Эрика, живописец из худ.училища. - Девули, сахар есть? - Да, проходи. У вас тоже пары отменили? - спросила я, помешивая сахар в её чашке. -Всем отменили, в школах тоже. - Что делать будем? - Спросила я, надеясь услышать предложения о выезде домой или чего-то подобного. - Мне все равно, я рисовать буду. Другого ответа от Сафроновой можно было и не ожидать, Эрика присоединилась к ней. А я стала рассматривать книги. - Смотри, Свет! Твоя герань стала осыпаться... - Заметила я, увидев алые лепестки на полу. - А только февраль! Гляди к весне не доживёт! На тоненьких стеблях осталось всего одно цветение. - Это мы скорее к весне не доживём! - С сарказмом сказал неожиданно появившийся Костя Чеков. - Тепун тебе на язык! - Ответили мы в один голос. - А что? - В притворном недоразумении спросил он. - Я только что общался с Теплыниным из МИСИ, он на архитектурном учится. Сказал: Если по нам ударят, то общага сложится, как карточный домик! - Чеков! - Снова воскликнули мы в один голос. - Не сей панику! - Возмутилась Эрика, и не без довольствия добавила - Теплынин твой, двоечник несчастный, не понимаю, как его вообще до сих пор не отчислили. - Молчу, молчу! - Кофе хочешь? - Наигранной вежливостью спросила я, но согласно кивнул: - Так возьми и сделай себе! Я села читать книгу, девочки рисовали Костю, а он в свою очередь уткнулся в телефон - обиделся! Вошла Алина. - Что вы тут? - Её вопрос был проигнорирован. Девочки молча рисовали. Мои художницы, рисуя впадали в некое особое состояние, когда абсолютно ничего не слышали и не замечали, будто бы взяв в руки карандаш их барабанные перепонки мгновенно закупоривались, а глаза начинали видеть в два раза лучше рисуемый объект и лишь его. - Что не видишь? Рисуют! - Рассмеялась я, в очередной раз, умилившись их полной концентрации внимания на позирующем Константине. - Хочешь, присоединяйся к их "секте"... - Эй-эй! Полегче! - Захохотал Костя. - А то вам мне доплачивать придётся за позирование. - Ага, и молоко за вредность! - Недовольно проворчала я. - А что! - Наиграно обрадовался он. - Я не против! - Чеков! - Что Кудрявая! -Поговори мне ещё!.. -Молчу, молчу! - Снова повторил он, и как и в прошлый раз опустил лицо в экран телефона. Итак, спустя полчаса наша комнате превратилась импровизированный кафетерий объединявший в себе живопись и музыки. Посетители его шесть художников, три натуры, включая меня, Дашку Копылову и Машку Герман, которые так же пришли на шум разговоров и аромат кофе. Я в кои-то веки взяла в руки гитару, и стала неспешно повторять арпеджио на гитаре. Тогда темы наших разговоров так же стали плавно переходить одна в другую, как смена позиций пальцев. К нам подошли еще творческие ребята и, спустя полчаса, наша комната превратилась импровизированный кафетерий, объединявший в себе живопись и музыку. Я в кои-то веки взяла в руки гитару, и стала неспешно повторять арпеджио на гитаре. Тогда темы наших разговоров так же стали плавно переходить одна в другую, как смена позиций пальцев. Шорох карандашей и ежеминутные выстрелы сводили меня с ума. Вдруг Дашка запела: - Старі фотографії на стіл розклади... Я удивилась, не заметив, как руки стали играть последовательность аккордов хорошо знакомой нам песни. Все сразу подхватили, так что Даша едва успевала мне подсказывать: - Фа-мажор, До! Да нет минор! Просто До! Потом Ми и Ля-мажор! Я отложила гитару. - Ты чего? - Это Океан Эльзы? - Нет, Скрябин... Ты чего? - Да так вспомнила, он приезжал к нам на день города. Весь Харцызск пришел его послушать. Это было задолго до войны, потом он погиб что ли, или кто-то его убил... - И что? - Его уже нет... Царство небесное! Вдруг в динамике телефона Кости раздались знакомые слова песни: "Часом буває так що хочеш почути. Речі яких ніколи б не знати. І тягне за руку тебе в то місце. Де думаєш краще б очей не мати..." Художники, наконец, снова обрели слух, остановился шорох их карандашей. Наступила тишина мы все почему-то замолчали и слушали уже забытый, а не когда наш государственный язык. У каждого из нас в этот момент роились в голове тысячи разных мыслей, но все они были об одной и том же. -У меня есть твистер! - Не с того ни с сего сказала Сафронова. - Кто хочет? Многие радостно согласились. Теперь мы абсолютно ничего не понимали, раскаты за окном больше не представлялись нам чем-то опасным. Когда мы были вместе, мы не ощущали ни капли страха. Мы как-то по-детски наивно смотрели на эту войну, не серьёзно! Все это было будто бы шуткой, не очень удачной и злой шуткой которой продолжается и поныне. Да, появились новые запреты и правила, мы не можем покидать общежитие, только если через подвал в магазин и ненадолго. Но разве, когда нас так много и мы вместе нам что-то нужно? Нет. Совсем ничего. В такие моменты нужно просто не быть одиноким. В такие моменты нужно собирать вокруг себя, как можно больше людей, это помогает забыть о плохом. Я улыбалась, глядя на "человеческий пластилин", который вот-вот должен был развалится. В бессмысленном время пре провождении прошло два дня, может быть даже больше. Несмотря на то, что времени не существовало, факт его отсутствия совсем не смущал, а даже радовал. Раньше мы говорили "Времени нет", когда приходилось отказывать другу во встречи, или когда хотели посетовать на загруженность по учебе, добавляя что дескать "Времени нет, жить некогда!" А теперь, когда время остановилось, и мы стали свободными. И это отсутствие добавило в нашу жизнь красоты. Война, как бы это было не парадоксально, добавила красоты к пониманию жизни. Это безвременье, в котором мы так удобно застряли, наш выбор. Каждый выбирает для себя, где и с кем ему быть, как провести это время. Красота есть даже в самом выборе. Если сначала хочется убежать от самого себя, а потом ты привыкаешь к себе, к себе в этих обстоятельствах, и находишь в них определенный символизм и красоту. Не раз хотелось уйти, уехать, бросить всё. Но разве красота есть в эгоизме? Изо человеческого эгоизма и начинаются ссоры и конфликты, войны... Можно покинуть своих, уехать из своегогорода? Я смотрела на друзей. Я видела в них красоту. Красоту в молодости. Красоту в их смехе, в разговорах. Красоту в шутках, красоту в несгибаемости духа. Красоту в непокорности этой войне. Красоту в том, что даже когда, как говорят, гремят пушки, наши музы НЕ молчат. Наши музы поют, и рисуют, иногда читают стихи и пьют очень много кофе. Иногда мы соримся, но возвращаемся с просьбой о прощении, и даже в этом есть своя определённая красота, красота души.
Так же, как и есть красота в надежде. В надежде, что, что завтра будет лучше. И завтра наступило. Это завтра выдалось немного прохладным, но очень тихим. Чтобы не разбудить Сафронову, я бесшумно встала и приоткрыла штору. Мой Донецк впервые за несколько дней крепко спал. Он тихо сопел, как обычно сопит ранним утром шумом и гудками проезжающих машин, но он не сотрясался от залповых выстрелов, как несколько дней назад. Я улыбалась красоте моего города и мысленно призвалась ему в уважении и любви: "Мой город! Я не позволю, что бы тебя снова по ночам мучила бессонница, от этих громких ударов по тебе! Я не позволю, что бы твой сон в тихом ночном небе вспарывали вспышки взрыва и огни пожаров! Я люблю тебя, я буду с тобой!" Я оставила отпечатки своей ладони на стекле окна, к которому недавно боялась подходить. Бросила взгляд на часы. Они снова продолжили свой ход, как ни в чём ни бывало... Конечно же, они показывали неправильно, но все же они шли! Время вернулось!!! - Сафронова, время вернулось!.. - Не громко прошептала я. - Я просто поставила туда новую батарейку... - Сонно бормотала она. - Дай поспать мы так плохо спали... Я снова не могла спать.. Перед мной начинался новый день, он не будет похож на вчерашние. Он будет совсем другой, светлым и красивым. Лучи едва коснулись моего лица и тени упали на стены. На моих глазах распускалось новое утро, без войны, а на изящных стеблях герани распускались новые алые, как рассвет, цветения, а значит они, как и мы...Доживут... Доживут до весны!