Пассажиры поезда Москва-Одесса поняли, что что-то пошло не так,
когда по вагону с напряжённым лицом прошёл Стивен Сигал.
Из дебрей Интернета.
Отдых стремительно заканчивался. Московский поезд растянулся на платформе серой анакондой с алой полосой на боку. Я предвкушала покой номера люкс. Мой вагон оказался из другого набора -- уныло-тёмно-зелёный, цифра восемь была коряво написана чёрным маркером на сером куске картона.
Вагон не открывали со времён Сталина. В воздухе серебристо кружились хлопья пыли, на ковре -- узор из дыр.
Я отдернула штору, и занавесь слетела вместе со штырем, на котором висела. "Так даже лучше -- больше света, меньше пыли". Поставила жёрдочку с поникшими тряпками в углу, как трофейный флаг, и осмотрелась. Купе-люкс оказалось кастрированным вариантом "купе не люкс". Два лежака вместо четырёх, зеркала вместо ЖК-мониторов, и дороже в четыре раза. Дабы прочувствовать люксовость, я разбросала вещи, показала язык всем зеркалам, выставила мадеру, пивные стаканчики, и расслабилась.
"А-а это наше купе!" -- в дверном проёме толпился народ. "Соседи? Так многовато вроде" -- я смотрела на них, как на подвижные фотообои. "Девушка, это наши места", -- продолжала настаивать толпа. "Ну вот, уже с купе сгоняют" -- у меня не было сил ругаться. Я достала билет и стала объяснять, где им посмотреть свои места. Оказалось, что номера попутала я.
Из композиции выделился мужчина и помог мне переместиться. В спину услышала женский голос: "Приходите к нам напиться!". "Лучше вы к нам" -- не оборачиваясь, отрезала я.
Повторив процедуру со шторой (штору пришлось снять), открыла полусладкое креплёное -- вдруг выздоровею, и голова перестанет болеть. Или просто будет всё равно.
В проёме появилась толстая коротышка в очках: "Так ты к нам, или к тебе прийти?".
Я на секунду "зависла". Оказывается, я услышала приглашение, а не посыл. Женское существо в сером байковом костюме исчезло.
-- Не надо знакомиться в поезде, -- звучал в голове голос мамы.
-- Но я же уже взрослая! -- возразил другой персонаж во мне.
-- И что тут такого, что может быть безопаснее: мать семейства, двое детей, муж.
-- Конечно же, она хочет напиться! -- поддакнула рассудительная часть.
Причёска у неё была практичной -- хвостик, натянутый так туго, что заодно разглаживал морщинки на лице. Глаза прятались за узкими стёклами очков. Фигурой -- скифская баба с кургана: серая, мощная, приземистая. Это монументальное создание игриво предложило называть себя Женькой.
Женька оказалась бывшим сотрудником прокураторы, матерью-героиней в пятилетнем декрете, женой-героиней и будущим сотрудником страхового агентства. С этой перспективной точки карьеры у неё начиналась депрессия. Я предложила первый тост: "За твою новую работу!". Мадера Женьку не устроила, она пила шампанское и говорила по телефону. Я чувствовала себя лишней и молча лечила усталость вином.
Вокруг текла мирная вагонная жизнь. В коридоре игрались Женькины малыши -- два белобрысых пацанёнка. Они всё время забегали, чтобы схватить по конфете и поползать по маминым ножкам. В бутылке ещё оставалось две трети мадеры. У меня было то прекрасное состояние, когда всё происходящее становится фоном, и тебе просто хорошо.
Наконец она объяснила, что друзья разводятся, а она их успокаивает. Узнав, что я --психолог -- а что, вполне мутная специальность, не объяснять же ей, кто такой HR-менеджер, Женька дала мне телефон. Я стала предлагать незнакомому мужчине обратиться к семейному психологу, которого могу порекомендовать. Он отказался, положил трубку, но намадеренной мне захотелось показать Женьке, какой я крутой специалист. И подлила себе ещё чуть-чуть.
Так мы баловались на втором курсе факультета психологии. Смотрели на человека и говорили, всё, что приходит в голову. Вещать надо уверенно. Преподаватели объясняли, что это развивает интуицию, а нам казалось -- готовят уличных гадалок, если с работой по основному профилю не задастся.
Вдруг заскочила вечно обеспокоенная курица-проводница: "Кофе, кофе будете? Или чаю? Чай, а? Что, что закажете?". "Кофе!"-- заказала Женька. "Два кофе!" -- я решила, что уже достаточно пьяна, и вечер заканчивается, а если вечер заканчивается -- пора пить кофе.
Я вошла в раж - психодиагностика по голосу! "Твой друг такой ответственный, логичный, а его жена живёт эмоциями, и они просто не понимают друг друга". Штамп за штампом, и в воздухе повеяло мыльной оперой. Зритель был, радиопостановка продолжалась.
"Ты права, вот просто процентов на семьдесят, нет -- один в один" -- восхищенно округлила глаза Женька -- А вот про меня расскажи? Сколько мне лет?"
Профессиональный и очень дорогой психолог поджал губки.
--Я ж тебе не гадалка.
-- Ну сколько?
-- Ну-у, до тридцати.
-- А это и так понятно! А чего я хочу?
-- Откуда же я знаю. Ты переживаешь из-за будущей работы. У тебя какой-то срыв, может быть, -- пискнула гадалка во мне.
-- Нет, ну ты меня не понимаешь. Ты не понимаешь меня, -- она мотнула головой и уверенно проговорила это с интонацией "Ты меня не уважаешь!".
-- Ну почему ты такая закрытая! -- она будто пыталась разобрать меня на запчасти и понять внутреннее устройство этой занятной игрушки.
Я скрестила руки на груди -- хотелось втиснуться в уголок клетки-купе, как мышь-песчанка. И я почему-то была в её купе.
-- Ты меня не понимаешь! -- повторяла она снова и снова.-- Я хочу любви!
Запотевшее от вина стекло сознания начало проясняться. Я уставилась на неё как на кобру -- "всеведущий психолог" оказался в ловушке.
-- Я хочу тебя!
Бах! Картинка в голове разлетелась вдребезги. Убаюкивающий натюрморт: "фрукты и скучающая мамаша" -- исчез. В полутьме возникла чёрно-белая графика -- бледный осколок лица, лихорадочный блеск за стёклышками очков.
-- Я хочу тебя!-- повторило существо передо мной.
-- Ты хочешь лесбийской любви? -- канцелярский тон и последняя попытка прояснить ситуацию, -- А муж?
-- Что муж? Я любви хочу!
Пошатываясь, я встала и направилась в своё купе. Она пошла за мной.
-- Никто ведь не узнает! Мы больше никогда не увидимся, -- она канючила, а я жалела всех мужчин, которых когда-либо домогалась.
Сосед по купе, чеченец лет сорока, с красивой проседью в смоляных волосах, спешно собирал вещи.
-- Я у своих переночую -- удивил он меня. Может Женька уже всем объявила об оргии?
-- Ну прогони, прогони меня! Почему ты меня не пошлёшь? Я уйду! -- завела она новую песенку.
Я молча смотрела на неё. У меня было приятное приключение на море. Но это было так естественно, так прекрасно. А это чудовище навевало мысли о женской тюрьме.
Наконец она ушла. Я осталась в пустом купе. Закрыла дверь. Выключила свет.
Стук в дверь. Открыла.
-- Вот! Почему ты мне открыла? Почему ты меня не хочешь? Пошли меня!
Медленно, с ударением на каждом слове произнесла:
-- Я тебе не дам! -- захлопнула дверь. Улеглась. Может усну? Опять постучали.
Потянула ручку замка с огромным желанием вмазать. Почти занесла кулак, но кто это? Женька не могла так быстро постареть и завить кудряшки на голове.
-- Можно стаканчики забрать? -- привидением в ночной рубашке на пороге колыхалась проводница. Больше в эту ночь никто не приходил.
Серый рассвет. Голова болела, будто бы в неё только что злонамеренно угодил мячом мускулистый негр-баскетболист. Через силу приняла вертикальное положение, рассеянно собрала вещи, и с опаской выглянула в коридор.
Женьки не было, а по проходу, белым кроликом из Алисы, неслась проводница: "Мы опаздываем или вовремя прибываем? Вы не знаете? Это уже Харьков?"
--- Вы же должны это знать?!
-- Я не знаю. Посмотрите, это Харьков?
Мне уже было всё равно. Платформа, сонный народ. Да, это мой город. Мне было плохо от простуды, вчерашней мадеры и осознания того, что я сама спровоцировала эту сильфиду.
А как же по-другому? С чего бы ей бросаться на меня?
Выгрузившись из такси, в семь утра включила компьютер. Замигал зелёный цветочек Qip.
Там есть люди! Они знают меня! Они скажут -- стала ли я чудовищем...