Ее лицо побледнело, а губы стали совсем бледными. И она была такой прекрасной...
Почему я думаю об этом? Я никогда не восхищался красотой смертных, какой бы совершенной она не была.
- Ты очень обидел меня, - прошептала девушка и опустила голову.
Я почувствовал что-то непонятное в груди, когда понял, насколько я обидел эту девушку. Казалось, весь ее воинственный пыл ушел с ее последними словами, и теперь она вновь испытывала ту боль, которая тогда отразилась в ее глазах.
Я понял, как сильно я заблуждался насчет нее, думая, что она слаба духом и боится бороться. Сейчас я чувствовал, что ее воздушная душа просто не смогла стерпеть того оскорбления, которым я так незаслуженно ранил ее. Это только моя вина, и я не могу и не хочу перекладывать свою вину на ее хрупкие плечи. Я умею признавать свои ошибки. И я действительно ошибся, тут же почувствовав сожаление и стыд за свои заблуждения. И в этот раз никакая вампирская гордость не заглушала во мне голос разума.
- Я хочу сказать... Извини меня, - неожиданно для самого себя, сказал я.
Вайпер удивленно посмотрела на меня.
- Мне действительно нравится Бодлер, и я часто перечитываю его, чтобы не забыть в своей памяти.
- А чем? Чем тебе нравится его поэзия? Тогда я хотела узнать только это, а ты воспринял мой вопрос таким образом... - тихо сказала Вайпер, теперь неотрывно смотря на меня грустным взглядом.
- Он писал правду. К тому же я поклонник Серебряного века. Да, как ты и сказала, в его стихах присутствует мрак, хотя нет, они просто пропитаны им, но этот мрак не отталкивающий, а наоборот - он словно окутывает мозг своей красотой, меланхолией и величием. Я всегда невольно думаю о том, как бренен этот мир и какая красота скрывается там, где нам не суждено ее увидеть, потому что люди слишком слепы, чтобы увидеть или чтобы захотеть найти ее, - сказал я.
Зачем я все это говорю? Чтобы заслужить ее благосклонность? Какой позор.
Девушка смотрела меня, будто внимательно вслушиваясь в мои слова.
- И, чтобы услышать это от тебя, мне пришлось сначала услышать твои оскорбления? - с печалью в голосе спросила она.
- Я приношу тебе свои извинения за мое невообразимое и недостойное поведение, - еще раз извинился я.
Сколько уже можно повторять ей эти слова? И сколько раз мне еще придется их повторить, прежде чем я увижу, что она простила меня? Почему я так жажду ее прощения? Это что-то невыносимое!
- Скажи, чем я так разозлила тебя? - поинтересовалась Вайпер.
Я не знал ответ на этот вопрос, но не стал оправдываться.
- Я не знаю... Ничем. Просто у меня было плохое настроение, - сказал я.
- Так значит, ты очень вспыльчивый? Почему ты думаешь, что можешь срываться на мне и на окружающих вообще?
- Я способен контролировать свои эмоции, - ответил я.
Боже, что я делаю? Я уговариваю ее не отказываться от занятий со мной!
- И поэтому ты нагрубил Юлии?
Вот черт. Как ловко она меня подловила!
- Я просто рассердился оттого, что ты устроила обмен за моей спиной. Согласись, не очень-то приятно, когда тебя меняют словно вещь, - в свою очередь, упрекнул ее я.
Вайпер покраснела, явно поняв ошибку своего поступка.
- Просто в следующий раз, если между нами будет размолвка, мы будем решать ее сразу и без вмешательства посторонних лиц, - неожиданно для себя, сказал я.
- В следующий раз? Ты думаешь, мы сможем заниматься вместе? - удивилась Вайпер.
- А почему нет?
- Ну, хотя бы потому, что ты не можешь держать свою вспыльчивость при себе. Я не хочу, чтобы ты постоянно срывался на мне, когда у тебя будет плохое настроение. У меня тоже очень часто бывает плохое настроение, но я никого никого не обижаю. Сможешь гарантировать мне, что больше не будешь оскорблять меня, смотреть на меня таким презрительным взглядом и хамить мне? - спросила Вайпер.
- Я... обещаю держать себя в руках. - Я еле выдавил из себя это обещанье, впервые в жизни пообещав что-то человеку, а перед этим дважды извинившись.
- Хорошо. Тогда я согласна продолжать наши занятия.
Согласна? Как будто я просил ее об этом?
- Раз уж все прояснилось, позволь мне спросить каких еще поэтов ты предпочитаешь? - спросила Вайпер, словно воспользовавшись случаем.
- Гете, Шиллер, Петрарка, о Бодлере я уже упоминал... В общем, у меня их много, трудно сейчас перечислить всех. Из литературы предпочитаю классику. А что читаешь ты?
Вайпер усмехнулась.
- Можешь считать меня навивной, но я люблю книги о вампирах. А из поэтов предпочитаю Лермонтова, ну, и Бодлера, конечно, - поделилась со мной девушка, тихонько посмеиваясь.
Я усмехнулся. Надо же. Если бы Вайпер только знала о том, что она не наивна в своем увлечении этими книгами, и что один из вампиров стоит рядом и ведет с ней беседу.
- Хороший выбор, особенно вампиры, - тихо сказал я.
- Да уж, иногда я бываю слишком легкомысленной, - вздохнула Вайпер.
- А мне кажется, наоборот: ты слишком серьезно принимаешь все близко к сердцу, - мягко сказал я, чтобы она не думала о себе плохо. - Мне кажется, у тебя слишком нежная душа для нашего жестокого материального мира.
- Спасибо, иногда я тоже так думаю. - Я заметил, что она смутилась от моих слов.
Меня раздирали противоречивые чувства. Во всех книгах, вампиры изображены романтическими героями, чей романтизм затмевает жестокость нашей жизни. Всегда мрачные, но благородные, они остаются в воображении девушек идеалами, которых те никогда не могут найти в реальной жизни, ведь вампиры никогда не соприкасаются со смертными. Разве что, я вынужден, или, не стану лгать, я хотел общаться с этой смертной.
Но люди сделали из нас идолов. Неужели и Вайпер находится в этом заблуждении?
- Честно говоря, я не верю в вампиров - сказал я, пытаясь узнать у Вайпер ее отношение к этим героям.
- Я тоже, просто мне нравится сама атмосфера, которую создают авторы в этих романах. Хотя это, конечно, субъективное мнение, ведь мы не можем утверждать, что вампиров не существует только потому, что их не видели. Ведь мы не видим Бога, но он есть, - ответила Вайпер. - Но я все же не верю в их существование. Ладно, давай не будем об этом, потому что я понимаю, что это звучит странно и глупо, и глупо то, что мы вообще обсуждаем эту тему.
- Так, когда мы с тобой теперь встретимся? - спросил я, обрадованный тем, что она не верит в существование вампиров, и что мне удалось уговорить ее заниматься со мной.
- Завтра? - предложила она, смотря на часы. - Через минуту будет звонок на пару, так что, давай решим так: в пять, там же. Тебя устроит?
- Да, отлично, - коротко ответил я, решив не задерживать ее.
- Ну, тогда до завтра, - сказала Вайпер и, схватив свою сумку, быстрым шагом вышла из зала.
"До завтра" - про себя сказал я.
Чувство вины было смыто. Я даже не почувствовал унижения своей гордости, вспоминая о том, что извинился даже дважды. Это было странно, но я не хотел останавливать это направление своих мыслей. Ведь они не угрожали мне, и я всегда мог отдалиться от Вайпер, без ущерба для себя.
Я улыбнулся: не думал, что дойдет до примирения. Я собирался пристыдить Вайпер, а вышло совсем наоборот - это я стоял перед ней и стыдился своего поступка. Я рассказал ей о том, что люблю поэзию и даже объяснил почему. Почему я так веду себя? Но эти поступки совершал мой разум, а не гордость. Я перестал презирать Вайпер, и мне стало приятно находиться с ней рядом, а ведь я всегда рьяно охранял свое личное пространство и свои мысли, и предпочитал одиночество любому собеседнику. Мне нравился ее голос - низкий, мягкий и чарующий, который, казалось, проникал в самую душу.
Я пошел на следующую пару. Но сидя, удобно развалившись за столом, я не слышал того, что говорил преподаватель. Я не мог сосредоточиться, а тупо смотрел на доску и словно видел на ней свои мысли и размытые силуэты.
Как назло, по окончанию пар, выглянуло солнце, что представило для меня некоторые трудности. Я натянул свою куртку буквально на уши, и, стараясь идти по тени, которую отбрасывал университет, быстро пошел к своей машине. Когда я достиг ее и стал открывать дверцу, на мою руку упал луч солнца, и она превратилась из молодой и красивой в уродливую старческую руку, пожелтевшую как пергамент, Я поспешно сел в машину, радуясь, что рядом в этот момент никого не было, и никто не увидел то, что на самом деле представляет собой Седрик Морган. То, что я и все вампиры так тщательно скрываем.
Я приехал домой, поставил машину в гараж и поднялся в главный зал, который служил нам гостиной и изредка столовой, когда мы, с кубками, полными свежей крови, сидели около огромного камина и разговаривали.
Моя комната находилась в отдельном флигеле, в который мне приходилось идти через весь замок. И чаще всего, никто не попадался мне на пути, так как большую часть времени замок пустовал, не считая присутствия шести слуг, которые перебирались по замку по потайным ходам, чтобы не мелькать перед хозяевами.
Конечно, для такого старинного, богатого и уважаемого рода, как наш, наличие только шести слуг было чем-то странным, но мы прекрасно обходились таким количеством, ведь с прогрессом техники большую часть работы выполняли машины, а не слуги - это раньше они делали все: еще сто лет назад наши замки обслуживало около ста слуг. Теперь в них просто не было такой надобности. Нашими слугами были вампиры, которые так и не смогли найти свое место в жизни.
Моя комната не отличалась разнообразием и роскошью, впрочем, как и весь замок. Тяжелая готическая архитектура не позволяла уродовать себя роскошью. Строгость и простота - вот что сразу бросалось в глаза нашим гостям. Вездесущим украшением были ножки столов, стульев, соф и даже шкафов, представляющие собой лапы хищных животных. В каждой комнате стояли большие каменные камины, которые охраняли каменные хищники, но в каждой комнате - разные. Старинные канделябры, в которых восковые свечи давно были заменены электрическими, украшали стены, вместе с гобеленами и тяжелыми большими картинами. Обстановка напоминала средневековую, но была более светлой из-за света, который приглушенным мягким пламенем освещал весь замок, спрятанный так искусно, что казалось, стены светятся изнутри.
Моя обитель представляла собой огромное прямоугольное помещение, застеленное толстым мягким ковром, который своим серым цветом сливался с каменным полом. Деревянная кровать, стоящая скорее для вида, письменный стол, диван, два больших кресла около резного камина, который охраняли две большие пантеры, большая личная библиотека, располагающаяся на деревянных дубовых полках и тянущаяся по всему периметру стен от пола до потолка. Над камином висела огромная картина в резной дубовой раме, исполненная пастелью и изображающая суровый пейзаж норвежского фьорда, где наша семья жила около ста лет назад, но который так врезался в мою память, что я нарисовал этот пейзаж собственными руками. Тяжелые плотные черные шторы закрывали окна от света и солнечных лучей - мне было неприятно видеть, кем я стал за два с половиной столетия, поэтому шторы всегда были плотно закрыты.
Это скромное помещение являлось моим личным пристанищем и местом истинного уединения, где меня практически никогда не беспокоили, разве что, по крайне важным делам.
Я зашел в эту обитель, кинул рюкзак в угол и предался созерцанию танца огня в камине, потягивая из кубка кровь.
Порой я думал о людях и удивлялся тому, насколько они несовершенны: где они находят время на учебу, на семинары, на отдых, на личную жизнь, если они каждые сутки нуждаются во сне и пище, причем не реже трех раз в день. Другое дело мы, вампиры. Мы всегда полны сил и энергии. Мы не нуждаемся во сне, а только на пару секунд так глубоко входим в свое сознание, что этого нам хватает на целую неделю. Крови одной жертвы хватает минимум на три дня, максимум на неделю, в зависимости от закаленности организма.
Вечером я спустился из своей комнаты в главный зал, где обнаружил родителей и Маркуса с его невестой. Маришка недавно переселилась к нам и теперь стала законной обитательницей замка и членом нашей семьи.
Мать и отец всегда сидели вместе: они очень любили друг друга и редко расставались. Некоторые люди думали, что это мои старшие брат и сестра, так молоды и красивы они были.
Моя мать была коренной чешкой. Она была очень красивой, несмотря на то, что ей было уже за пятьсот лет. Она обладала матово-белой как снег кожей, ее красивые длинные волнистые волосы темно-каштанового цвета поражали своей роскошью. Светло-карие глаза, удивительная мягкая линия бровей... Моя мать представляла собой удивительно красивую женщину, и никто не давал ей больше двадцати пяти лет.
Отец - истинный уроженец Туманного Альбиона, обладал такой же белой кожей, но его черные тяжелые крупные кудри давали резкий контраст с этой белой кожей (следует сказать, своей внешностью я пошел в отца, а Маркус - в мать). Его глаза - холодные, голубые, редко улыбались и чаще всего были серьезными. В глазах смертных он был молодым красивым мужчиной. А на самом деле ему было пятьсот семьдесят четыре года.
И только глаза моих родителей выдавали их истинный возраст - они словно блестели знаниями и многовековой мудростью, будто пронизывая сознание.
Маркус и Маришка сидели в дальнем углу и о чем-то шептались, но у нас было принято не подслушивать друг друга, поэтому никто не обращал внимания на их беседу.
Когда я вошел, отец рассказывал матери об одном своем старинном друге, который в скором времени нагрянет к нам.
Эта новость не принесла мне радости, но негодование. Я с раздражением слушал отца: его друзья, которые гостят у нас, приносят нам только неприятности. Почти каждый месяц кто-то из друзей отца или матери посещали нас, поодиночке или целыми кланами (тогда приходилось совсем худо. Для пражцев) Так как прокормить такую ораву стоило немалых жертв, то с первого дня их пребывания, пражские газеты трубили о том, что в Праге опять завелся маньяк. В других газетах предполагалось, что какой-то хищник убивает людей в лесу. Некоторые вампиры вели себя чересчур открыто и нагло: несмотря на строгое предупреждение не убивать без надобности, они убивали ради собственной забавы. Я всегда был раздражен этим, но отец упрямо прощал им, ссылаясь на многовековую дружбу.
Я сел в кресло и погрузился глубоко в свои раздумья. В последнее время я ловил себя на мысли, что постоянно вспоминаю о Вайпер, что перед моими глазами возникает ее образ, что я слышу ее голос и думаю о встрече с ней.
Эти размышления никак не приводили меня к определенному выводу. Я приказывал себе подавлять эти мысли, но они возвращались вновь и вновь, заставляя меня беспокоиться о том, что я стал думать о человеке так долго.
Я размышлял, удивляясь сам себе, пока не услышал, как мать назвала мое имя - это вывело меня из плена моих мыслей.
- ... Седрику новую машину. Его старая развалина выводит меня из себя.
Я вздохнул. Опять мама начала разговор о том, что следует заменить мою машину. До сегодняшнего дня мне удавалось защитить свою верную подругу, но сегодня, мыслями, я был далеко от этого зала, поэтому мать не встретила сильного сопротивления с моей стороны.
- Мама, мы столько раз говорили с тобой об этом. Неужели, тебе не надоело? Потому что мне надоело! - слабо воскликнул я.
- Седрик, ты же знаешь мою настойчивость: я буду настаивать до тех пор, пока ты не заменишь свою старую развалюху! - тоже воскликнула мама, явно не собираясь уступать.
- К сожалению для тебя, в сотый раз говорю: моя тайота меня устраивает, и расставаться с ней я не собираюсь.
- Но, Седрик, взгляни правде в глаза: она уже давно похожа на старую покрашенную банку. И мне стыдно, что мой сын ездит на такой старой и негодной к употреблению машине.
- Вот видишь, только ты не можешь с этим смириться, потому что всех, кроме тебя, моя машина не раздражает, - ответил я.
- Мы просто молча терпим, - послышался издевательский голос Маркуса.
Я посмотрел на отца, молчаливо прося его остудить материн пыл и оставить меня в покое, но он только пожал плечами.
- Кажется, в нашем замке образовалась оппозиция против моей машины, - усмехнулся я, искренне удивленный. - А что скажешь ты, Маришка?
- Я не могу идти наперекор мнению моего жениха, - весело ответила та.
- Нет, это невозможно! Мое мнение никого не интересует! - слабо рассмеялся я, скорее удивленный, чем огорченный или разгневанный.
- Конечно, интересует, но в данном случае, мнение большинства должно образумить тебя! - Маркус был в своем репертуаре: мы с ним любили подшучивать друг над другом, а сегодня он был просто звездой юмористического шоу.
- Я недавно была в автосалоне и уже присмотрела для тебя отличный вариант, - вставила мама.
- Который похож на павлина? - насмешливо спросил я, зная вкус моей родительницы.
- Между прочим, твоему отцу тоже понравилась эта машина. Правда, Грегори?
- Отличный автомобиль, - ответил отец, но я знал, что он во всем поддерживал свою возлюбленную, поэтому был необъективен.
Я чуть не застонал от досады.
Я мог бы препираться с ними еще очень долго, но в этот раз у меня не было ни сил, ни желания этого делать.
- Ладно, вы меня уговорили... - начал я.
- Аве Мария! - опять съязвил Маркус.
- А ты чего лезешь? По-моему, вы там разговариваете? - насмешливо спросил я, подтрунивая над ним.
- Но это не мешает мне наблюдать за вашим спором. В этот раз мама выиграла со счетом 1:0, - ответил брат.
- Так что, ты действительно согласен? - встрепенулась мама.
- Согласен? Меня вынудили согласиться! - смеясь, сказал я. - Тем более, я рад тому, что теперь вы отвяжитесь от меня!
- Я сегодня же еду в салон! - Мама вскочила со своего места.
- По-моему, он уже закрыт, - хмыкнул я.
- Для меня - нет. Я хочу, чтобы завтра ты поехал в свой университет, как нормальный вампир, на хорошей машине, а не на этой рухляди, - ответила мать и вышла из зала.
- А что будет с моей верной ласточкой? - с сожалением пробормотал я.
- Пусть земля ей будет пухом, - печальным заунывным голосом сказал брат.
Он и Маришка захихикали.
- Заткнись, Маркус, - недовольно и резко вырвалось у меня.
- Как скажете, Сээээр, - протянул тот, сложив руки подобно молящимся.
Опять послышался смех влюбленной парочки.
Я решил не обращать на них внимания, а вновь поразмышлять.
Но мне помешал отец.
- Как прошел день? - спросил он.
- Как обычно. Ты же знаешь, моя жизнь настолько скучна и однообразна, что в ней не может произойти ничего интересного, - ответил я, недовольный тем, что он не дает мне остаться наедине с моими мыслями.
- Что-то не очень похоже, судя по твоему настроению и тону. Есть что-то новенькое в учебе? - опять спросил отец.
- Ректор решил показать свою власть и поиздеваться над студентами, - ухмыльнулся я. - Еще с прошлой недели, старшие курсы должны до зимы готовить младших к экзаменам.
- С чего бы это?
- Кто знает. Этих олухов в университете целая стая.
- Интересно...
- И весело.
- И каким образом это происходит? - поинтересовался отец, явно заинтересованный этим нововведением.
- Каждому на шею сел студент с младших курсов.
- И тебе?
- И мне.
- Кто теперь сидит на твоей шее?
- Девчонка с третьего курса.
- И как ваши взаимоотношения?
- Так себе. Единственное, что странное в этой ситуации это то, что... - начал я, но потом умолк.
Говорить отцу о моем странном состоянии, охватившем меня после знакомства с той девушкой? Может, он объяснит мне, что со мной происходит?