Аннотация: Йаати находит приключения даже там, где их вроде бы нет и быть не может...
Нога болела. Не сильно, но надоедливо, как всегда болит подвернутая в щиколотке нога. Йаати вздохнул. Ну и угораздило же его!.. Видел же, что на ступеньке нет доски, но оглянулся на Йалику - и всё. Прощай, игра. Последняя, между прочим, игра в этом учебном году - завтра все разбегутся по своим компаниям, а до следующего лета, последнего лета их класса - ещё год, целая жизнь...
Йаати ещё раз вздохнул. От огорчения он залез на прожекторную вышку, - серую бетонную колонну восьмиметровой высоты, уже невесть сколько лет торчавшую на краю их маленького стадиона - и сейчас сидел на маленькой решетчатой площадке, свесив босые ноги вниз и обнимая прожектор. От пыльного эбонитового корпуса исходило слабое ровное тепло, очень уместное сейчас, когда жуткая дневная жара уже спала, и налетавший легкий ветерок отзывался на коже неожиданными волнами озноба.
Сейчас на Йаати были лишь темно-коричневые, неубиваемые шорты производства лахольской трикотажной фабрики - уже залоснившиеся, скрепленные блестящими железными заклепками. На его товарищах внизу были такие же - у половины тоже коричневые, у половины темно-синие. Плюс ещё, разумеется, кеды. И всё - жара сегодня стояла просто удивительная и надевать на себя что-то ещё было уже чистой воды мазохизмом.
Мальчишки внизу играли в волейбол, носясь туда-сюда и высоко подпрыгивая. Вокруг каждого кривлялись четыре бледных тени - словно какие-то подземные духи стараются вырваться и утащить их в ад. Зрелище было, пожалуй, страшноватое, но на него никто, кроме Йаати, не обращал внимания. Немногочисленные зрители на низких деревянных трибунах (в основном, конечно же, девчонки в таких же шортах и разноцветных топиках) тоже прыгали и махали руками, подбадривая играющих. Среди них была и Йалика - Йаати и забрался сюда в основном потому, что мог отсюда безнаказанно любоваться ей. Девчонка неутомимо прыгала на своих удивительных длинных ногах и кричала так звонко, что от домов за широким шоссе катилось эхо. Йаати задумчиво созерцал копну её светлых волос и удивительно стройный загорелый стан. Взгляд его невольно упирался куда-то в её поясницу - в то место, за которое девчонку хотелось обнять.
Йаати вздохнул ещё раз. Увы - об этом оставалось лишь мечтать. Нет, если бы не подвернул ногу, как последний дурак, - она пялилась бы на него, как пялилась сейчас на этого идиота Йинса, и может быть - только может быть! - согласилась бы, чтобы он проводил её домой по темному страшному двору, а там...
Йаати недовольно помотал головой. Несбывшиеся надежды доставляли ему почти физическую боль - тем более острую, что Йалика явно не подозревала, что на неё кто-то смотрит и отрывалась вовсю. Иногда Йаати казалось, что она даже готова сорвать топик и махать им, словно флагом - но эти надежды, увы, не оправдывались. А ведь сейчас, за ярким светом прожектора, он был почти что невидимкой!..
Йаати ещё раз вздохнул. Маленький стадион - просто площадка старого асфальта между серыми деревянными трибунами - был огорожен высоченной облезлой зеленой сеткой, чтобы пнутые слишком усердно мячи не вылетали вон, и мальчишка чувствовал себя тут, словно на острове. Слева было широченное шоссе, пустынное в этот поздний час, справа - неширокий канал с крутыми, заросшими берегами. За ним угрюмой стеной темнел лес, а над лесом стояло мрачное, почти фиолетовое закатное марево. Невероятно высокие облака разлетались там перьями, словно от взрыва. На их фоне чернели острые копьеобразные верхушки могучих древних елей. Картина была необъяснимо тревожная - но, когда Йаати смотрел в другую сторону, легче ему не становилось.
Слева, за шоссе, поднимались древние восьмиэтажки в темно-серой цементной штукатурке, отчасти затененные такими же древними тополями с темной, пыльной листвой. Большие стекла выступающих между пилонами лоджий и окна, почти все темные, отражали мрачное, багрово-фиолетовое марево заката. Битое стекло в штукатурке тоже мрачно отблескивало, словно множество острых злых глаз. Словно дома ночью оживали...
Этим невероятно жарким летом под Лахолой горели леса и торфяники и воздух был полон туманным, горько и остро пахнущим дымом. Он спрятал даль, размыл далекие дома смутными силуэтами. Йаати казалось, что мир вокруг него уменьшился, словно он и впрямь сидел на острове, повисшем в туманном воздушном море. Далеко впереди, там, где обычно блестела гладь озера, сейчас была лишь смутная масса туманного дыма, словно поднимавшегося к горизонту. Дымные слои, извиваясь, плыли на него в лучах прожекторов, и Йаати казалось, что он сидит сейчас на мачте какого-то невероятного корабля, скользящего в туманном море, а дома вокруг - лишь его надстройки. Иногда ему даже казалось, что корабль этот погружается в дымный туман, и голова начинала кружиться. В ней уже и так звенело от дыма, и Йаати ощущал себя сейчас очень странно. Острый, тревожный запах гари, угрюмый, мрачный свет негаснущего летнего заката - всё это вызвало в нем чувство непривычного страха. Совершенно беспричинного и потому не гнетущего, а... скорее, необъяснимо бодрящего. Голова у него до сих пор была удивительно ясной, хотя всё его тело уже глухо ныло от усталости.
И неудивительно. Сегодня, в последний день учебного года, как всегда после экскурсий и практики, проводилась школьная олимпиада. С утра, по холодку - соревнования по бегу, потом волейбол, потом, после обеда, их отпустили по домам из-за дикой жары - но Йаати с друзьями, конечно, поперся купаться на озеро, где наплавался и нажарился на солнце до полного обалдения. Вечером были соревнования по борьбе, где он занял третье место (мог бы и победить, но потные соперники буквально высклизали из пальцев), потом торжественное собрание (где его, вопреки обыкновению, похвалили и даже поставили в пример) - потом, наконец, обжираловка в полутемном для интимной обстановки классе, - а потом самые упорные, вместо того, чтобы расползтись по домам и там отрубиться до обеда, поперлись сюда, на стадион, чтобы поиграть уже просто вот так (ну и выпендриться перед девчонками, имея в виду дальнейшие романтические ночные прогулки с поцелуями и может даже с обнимашками). Только вот ему тут явно ничего не светит...
Йаати ещё раз вздохнул и посмотрел на свою руку. Она показалась ему непривычно большой. Четырнадцать лет - это невероятно много. А в следующем году школа кончится и он станет уже взрослым. По крайней мере, сможет поехать в Тай-Линну и поступить в Художественную Академию. Но сейчас эта перспектива казалась ему бесконечно далекой. Йаати как-то привык, что ему вечно десять-одиннадцать лет - и иногда удивлялся, глядя на себя в зеркало, просто не в силах поверить, что этот большой парень - и есть он сам. А ведь это ещё не конец! Когда ему будет лет пятнадцать-семнадцать - эта рука тоже будет вспоминаться ему маленькой...
Йаати вдруг усмехнулся, вспомнив, каким невероятно взрослым он казался себе лет в пять-семь - по сравнению с тем, каким был года в три-четыре. Это уж и вовсе была какая-то первобытная эпоха, которую он уже с трудом иногда помнил. Детский сад, напротив, стоял перед ним как живой. Йаати до сих пор иногда казалось, что вся его настоящая жизнь прошла там, а школа - это уже какое-то совсем другое бытиё, почти потустороннее...
Он вновь мотнул головой, чувствуя, как отросшие волосы щекочут загривок. Сейчас он сам казался себе каким-то незнакомым и странным. Как и весь мир вокруг. Даже синие фонари в далеком сквере у озера приобрели в дыму странный красноватый оттенок и казались сейчас почти фиолетовыми. Они угрюмо горели в темноте крон, ничего не освещая, а словно плавая в дымной мгле, как глаза каких-то невиданных драконов. Йаати подумал, что надо бы пойти туда - но тут же понял, что если он подойдет ближе, странный оттенок исчезнет...
Он вновь посмотрел на свои пальцы, крутя рукой перед глазами. Конечно, вырастать не так и плохо. Теперь никто уже не пробовал тягать его за ухи, делать ему "сливу" и другие ужасные вещи. И он мог шляться где угодно, не слушая бесконечное "Мальчик! Что ты здесь делаешь? Иди домой!"
Йаати задумался, что делать потом - через два-три дня, когда гадская нога, наконец, заживет. Во время последней вылазки в лес на севере он наткнулся на сеть старых противопожарных каналов, до сих пор заполненных водой. Пройти там было нельзя - но если подбить Йиса и Ву и притащить туда отцовскую надувную лодку...
Йаати вздохнул. Друзья наверняка убоятся комаров или слепней или страшных бобров, живущих по берегам каналов. Ну и черт с ними. Лодку он сможет дотащить и сам, а там, в лабиринте островов, вполне может отыскаться скит сектантов или заброшенная землянка бандитов с награбленными сокровищами - или, на худой конец, грибы.
Мысли его невольно перешли к этому самому дню, когда они вместо забитого страждущим народом пляжа поперлись (по его инициативе, ясное дело) на песчаные разработки, где, накупавшись, начали съезжать на задницах с крутых склонов искусственных дюн. Там лавина сползавшего песка, нагретого солнцем, накрыла Йаати почти с головой, и он едва не испекся в нем живьём - но ощущение горячего сухого жара оказалось неожиданно приятным. Совсем не похожим на ощущения от горячей воды и он подумал, что завтра... или послезавтра... или когда там заживет эта гадская нога, стоит вновь пойти туда на предмет песчаных ванн. Жару Йаати к счастью переносил легко - по крайней мере когда ему удавалось скинуть с себя всё или почти всё...
Он вдруг широко зевнул и опустил лицо на руки. Задорные крики Йалики били по ушам, но Йаати это не мешало, напротив - слышать девчонку ему было очень приятно. Они шли вдоль берега озера, и смеялись, и болтали, и нагретая на солнце мягкая пыль приятно обжигала их босые ноги, и как-то вдруг Йаати заметил, что на подруге вообще ничего нет. Её золотистая кожа сияла на солнце. Он положил ей руку на бедро и... и... и...
Йаати проснулся, ошалело вскинув голову. Ему казалось, что он дома, в постели, - и, обнаружив себя в обнимку с какой-то жуткой черной штукой, в железной корзине, на высоте трехэтажного дома, он ошалело замахал руками, тут же треснулся запястьем об перила и зашипел от боли.
Боль привела его в себя и он выпрямился, ошалело осматриваясь. Стадион был давно пуст, прожектора погашены. Вокруг не горело ни одного огня - лишь вдали, в сквере, по-прежнему пылали багрово-фиолетовые фонари. Йаати сунул под нос руку с часами: два часа ночи.
Сердце ёкнуло, потом он вспомнил, что родителей нет дома. Они в экспедиции и вернутся лишь осенью. Уф...
Ночной ветерок обдал его тело и Йаати передернулся - кожа стала почти болезненно чувствительной. Все волоски на ней стояли дыбом - а поднеся руку к глазам он увидел на ней очень слабое, но всё же явственное свечение, словно бы сплетенное из тончайших нитей. Волосы тоже как-то взъерошились - и, проведя по ним рукой, Йаати услышал слабый треск. Ладонь закололо. Мир вокруг был наэлектризован, словно его потерли об огромную расческу. Что...
Вдруг где-то очень далеко, за озером, беззвучно сверкнула дрожащая бело-фиолетовая вспышка, потом ещё одна и ещё. Гроза, догадался Йаати. А я тут сижу на штуковине, которая вообще-то играет роль громоотвода...
Страшно ему, впрочем, не было. Скорее... странно. В то, что с ясного неба вдруг упадет молния и хряпнет его по башке Йаати как-то плохо верилось. А гроза была хотя и яростной - молнии сверкали почти беспрерывно - но далекой. Тишина вокруг висела страшная, лишь иногда как-то незнакомо шелестела листва. Основание грозовой тучи скрывалось в дымной мгле и она казалась сейчас чем-то вроде огромной планеты, летевшей прямо на его мир...
Вдруг быстрые синеватые вспышки поднялись над тучей очень высоко вверх - и там, наверное, уже в мезосфере, небо зажглось мрачным багровым свечением. Это продолжалось секунду, быть может, но Йаати вдруг почувствовал, как часто забилось сердце. О таком вот он никогда не слышал - и не знал даже, что это может быть. В голове мелькнула мысль пойти завтра в школьную библиотеку и взять книгу "Грозные явления неба", но как-то смутно, отдаленно. Проснулся он явно ещё не до конца.
Он ошалело помотал головой, глядя на далекие зарницы. Ночной танец молний всегда завораживал его - даже дома он иногда поднимался на крышу, чтобы насладиться им в полной мере. Казалось, что в смутной глубине тучи стремительно пляшет какая-то невероятная огненная змея, показываясь на миг и тут же скрываясь...
На горизонте вспыхнуло маленькое, но яркое зарево - ровный полукруг чисто-голубого света, совсем непохожего на бело-розовый блеск молний. Через миг погасли все огни вокруг - с той мягкой плавностью, какая бывает, когда отключают сразу большой район.
Молния ударила в ЛЭП, сразу понял Йаати. Или даже в подстанцию. И произошло замыкание. Замыкание на подстанции он один раз уже видел - ярко-синее зарево, очень страшное дождливой ночью. В тот раз тоже везде погас свет и он едва не заблудился...
Йаати охватило вдруг нетерпеливое желание куда-то бежать и что-то делать - как всегда бывало с ним с самого раннего детства, если вдруг выключали свет. Он порывисто вскочил... и тут же скривился от боли. Гадская нога, как он мог забыть о ней!..
Настроение сразу же рухнуло - Йаати уже представил, как помчится куда-нибудь в ночь, например, к озеру, чтобы с высоты дюн посмотреть на грозу, идущую по его простору, как делал уже не один раз. А теперь...
Яростно ругаясь про себя, он быстро слез с вышки. Колючая сухая земля сразу же впилась в босые ноги. Йаати задрал голову и посмотрел на кеды. Они мирно свисали с перил вышки, связанные шнурками - как раз там, куда он их повесил. Ну и черт с ними - лезть наверх было уже слишком больно. Дома всё равно есть запасные, а завтра... или послезавтра... или когда там заживет эта гадская нога... в общем, он вернется за ними. Вряд ли кому-то придет в голову влезть на эту вышку и стащить их...
Морщась от попадавших под босые ноги камешков Йаати прихромал к воротам стадиона. Запертым, конечно, на ночь. Он бессмысленно подергал створку, потом вновь задрал голову к верху забора. Метра четыре высота. Но сидеть здесь, как барану, до утра как-то не хотелось.
Вновь яростно выругавшись, Йаати полез вверх, просовывая пальцы рук и ног в ячейки сетки. Щиколотка радостно отозвалась нарастающей болью, но так как вариантов всё равно не имелось, он упрямо лез вверх. Наконец сел верхом на раме, держась за сетку большим пальцем здоровой ноги, переводя дух и осматриваясь. Никого не видно - к счастью. Все нормальные люди, конечно, давным-давно спят, а не лазят босиком по заборам...
Его внимание привлек странный шуршащий звук, уже знакомый. Быстро повернув голову, Йаати заметил пролетевший вдоль улицы громадный, метра в полтора, черный шар. Под ним мерцал резкий синеватый свет, бросая отблески на неровный асфальт. Он уже не раз видел морру, но ещё никогда - так отчетливо.
Сердце ёкнуло. Йаати дернулся так, что едва не свалился. Но, к счастью, то ли морра не заметила его, то ли она не ела тех, кто сидит на заборе, ли ей не было до него дела, но она просто пролетела мимо.
А ведь я мог бы и свалиться, подумал он, опасливо глядя вниз. И утром меня бы нашли тут со свернутой нечистой силой шеей и подумали бы... на морру. И это была бы даже правда, вот где смех-то...
Сжав зубы, он развернулся и быстро полез вниз. Едва не сорвался, повиснув на руках, потом всё же зацепился пальцами здоровой ноги и сполз на землю. Боль в щиколотке пульсировала так, словно по ней били палкой. А ведь на вид всё целое, подумал он, нагнувшись и ощупывая ногу. Ни торчащих костей, ни... ой-я!
Палец въехал прямо в поврежденное, воспаленное место и боль выстрелила вверх до бедра. Ладно, у ноги есть право так болеть, подумал Йаати, выпрямляясь. А вот как я до дому дойду?..
Вопрос был... интересный. До дому было совсем недалеко - минут десять ходу. А если бежать - то и вовсе ничего. Но теперь...
Всё же, я конченый баран, подумал Йаати, зашипев от злости. Я мог просто сказать девчонкам. Они бы водрузили меня на носилки и торжественно внесли в школьный лазарет. Йалика перевязала бы мне ногу, я бы лежал бледный и просил пироженку, чтобы облегчить свои муки...
Он недовольно помотал головой. В тот миг он был готов скорее сдохнуть, чем позволить девчонкам увидеть себя увечным и страдающим. По крайней мере это удалось.
Йаати сделал осторожный шаг - и снова зашипел от боли. Ещё всего тысяча раз - и я дома, подумал он. Такой пустяк. Если ничего не болит.
Он сжал зубы и осторожно захромал вперед. Нога болела как-то гадко. Неделю назад он нажрался перележавших на жаре пирожков с мясом - и заработал такую дикую боль в животе, что глаза от счастья не только вылезли на лоб, но и порывались двинуться выше. Казалось, что в пупок воткнули здоровенный нож, а теперь накручивают на него кишки. Но это была, если так можно сказать, нормальная, здоровая боль. Она не мешала жить и двигаться. Ладно - жить как раз очень мешала, но не бежать со всех ног в сортир, что вскоре пришлось очень кстати...
А ведь ты о подвигах мечтал, засранец, подумал он, останавливаясь посреди шоссе и высматривая, не несется ли навстречу грузовик - чтобы прекратить его муки. Грузовика, к сожалению, нигде не было. Воображал, как, пробитый тремя пулями, взберешься на башню вражеской крепости и водрузишь на ней флаг... или пройдешь сто километров с простреленной ногой, чтобы донести сверхважное донесение. Вот тебе твой подвиг, сволочь - дойти до дома с подвернутой ногой...
Когда Йаати направил на ногу мощную струю холодной воды, он был уверен, что кожа зашипит. Щиколотка опухла уже весьма заметно и болела так, словно ногу нафиг оторвали. На лестнице Йаати уже начал подумывать, что остаток пути можно проделать и на четвереньках - но мужественно подавил эту мысль и, кое-как, прыгая на одной ноге, держась за перила, всё же добрался до дома. Не потому, правда, что в нем вдруг проснулись невероятные резервы героизма. Он просто обалдел от боли и разозлился на себя так, что боль казалась уже почти чем-то заслуженным. Сейчас, правда, она начала всё же стихать - не чудесно, но всё же, весьма ощутимо.
В окна уже струился рассвет - дорога до дома оказалась весьма долгой. Йаати имел много времени подумать, что будет, если ему попадется навстречу какой-нибудь бандит, от которого он не сможет даже убежать... но ему вообще никого не встретилось, словно он остался последним человеком в городе. Света, кстати, до сих пор не было, но это Йаати не очень волновало. Вот неделя, которую он проведет дома, пока его друзья будут кататься на теплоходе, гонять на мопедах по лесным дорогам, стрелять из самодельных луков и вообще жить волновала очень. Ладно, где-то у отца есть книга по развитию внимания, вспомнил он. Найду и буду развивать, раз всё равно больше делать нечего. Чтобы мне впредь было неповадно. А то ведь и ногу мог сломать - и прощай, лето...
Кое-как забинтовав себе щиколотку Йаати растянулся на диване. Спать ему, как назло, не хотелось и он вновь подумал о подвигах. Пасть смертью храбрых, наверное, совсем не страшно - всё равно потом ничего не почувствуешь. А вот словить, например, пулю, и мучиться так вот месяцы или даже годы... или вообще до конца дней шкандыбать с оторванной ногой на костылях... бррр! Точно лучше пасть. Может, даже памятник поставят.
Он вздохнул и перевернулся на живот, удобно устроив больную ногу на валике и положив голову на сплетенные руки. А пасть-то и негде, вдруг подумал он. Все войны давно кончились - и к лучшему, если вспомнить, что одних инвалидов в них были миллионы. Но я вот в итоге не знаю, кто я. Герой, нет? Хочу думать, что герой. Но вот только совсем как-то не верится, особенно теперь, когда донимает надоедливая боль. Эх, попасть бы на войну, такую... только для него. Чтобы он смог всё же до конца разобраться в себе...
Вдруг Йаати подумал, что война, которую он должен завершить, уже давно идет где-то... и недовольно помотал головой. Да ну. Чушь всё это.