Считается общим местом, что автор не имеет отношения к своим героям, и только бессовестный биограф вроде мистера Гудмена из романа Набокова "Подлинная жизнь Себастьяна Найта" может позволить себе приписывать автору характеристики выдуманных им персонажей. Я отчасти согласен с этим утверждением. Однако попробуем разобраться, действительно ли автор герметически непроницаем, или между ним и его героями существуют узы даже покрепче тех, что связывают друг с другом сиамских близнецов, имеющих общее тело. В этом нам помогут персонаж Х и персонаж Y, которых я только что выдумал.
Для начала рассмотрим в самых общих чертах механизм творческого процесса на примере того, как я писал это эссе. Итак, приступим.
Сначала был только я - довольствующийся самим собой ноумен, даже не осознающий себя как автора. Для удобства назовем этот уровень творческого процесса уровнем 0. Затем из этого абсолютного нуля, по сути представляющего собой самую настоящую пустоту (но не пустоту ничего, а ту самую, в буддийском смысле, "сияющую, как тысяча солнц, и гремящую, как тысяча громов"), появилось некое беспокойство, волнение, "творческий зуд" - и вдруг я самоосознал себя как автора. Теперь был я, автор, и больше ничего - "один без второго1". Пусть это будет уровень 1. Должен заметить, что быть одному было довольно скучно, и поэтому я принял решение: "А напишу-ка я эссе!" Черт возьми, еще мгновение назад я был один - и вот уже нас стало двое: я и эссе! То, что на данном этапе творческого процесса это эссе представляло собой недифференцированную общую идею абстрактного эссе или даже, скорее, волевой акт, направленный на написание некого эссе, не отменяет того факта, что нас стало двое, и я, в грамматическом смысле представляющий собой 1-е лицо единственного числа, теперь мог сказать ему: "Ты - эссе, которое я собираюсь написать!", несмотря на то, что оно находилось во мне, было абсолютно неотличимо от меня самого и я пока не мог с определенностью утверждать, где заканчиваюсь я и начинается эссе. Поскольку местоимение "ты" является 2-м лицом единственного числа, то так и назовем этот уровень: уровень 2.
Позволю себе обратить внимание моего терпеливого читателя на то, что во всех вышеописанных процессах пока не принимал участия ум - ум в философском смысле слова: "мозг, состоящий из воды, различных химических соединений и группы высокоспециализированных жиров2", не имеет к нему отношения. Общие идеи существуют на более высоком уровне сознания, чем ум, - на уровне интеллекта (хотя это и не совсем верное определение: в индийской философии есть более точный термин - "буддхи"). Для правильного понимания этого термина попробуем описать его своими словами, для чего прибегнем к классическому примеру философов - к кошке. Кошки бывают разными: белыми, черными, рыжими, полосатыми, пятнистыми, длинношерстными и абсолютно лишенными шерсти, длинноухими, бесхвостыми, большими и маленькими, и все равно нам достаточно одного взгляда, чтобы с уверенностью сказать, что это кошка, а не собака, и никто не сможет убедить нас в обратном. Откуда мы это знаем? "Ниоткуда. Просто знаем, и все", - скажут некоторые. Я же скажу, что мы это знаем потому, что общая идея кошки существует на уровне нашего интеллекта, а такие характеристики этой общей идеи, как шерстистость, хвостатость, цвет и т.п., специфицируются умом, лежащим уровнем ниже. В узком смысле слова буддхи представляет собой интуицию, т.е. способность познавать мир без участия ума. Чтобы закрыть эту тему, добавлю, что есть также области сознания, лежащие ниже ума, например, области инстинктивной, растительной и минеральной жизни.
Итак, наконец мы опустились до уровня ума, и он вступил в игру. На этом этапе творческого процесса я уже знал, что нужно делать. Именно в уме мое эссе приобрело структуру и обросло плотью слов, пока еще не высказанных вовне. Мое эссе по-прежнему находилось во мне, но я уже отчетливо видел его и мог сказать: "Это - я, а это - мое эссе". Снова незаметно для меня произошла чудесная метаморфоза: нас стало трое, т.к. местоимение "это" 3-го лица. И это уровень 3.
Здесь я могу констатировать, пусть и несколько высокопарно, что именно таким образом из ноуменальной пустоты возникла и засияла трехчастная структура, лежащая в основе любого, и в частности авторского, мироздания: творец, творение и механизм их подчас непростых взаимоотношений друг с другом.
Все, что мне оставалось сделать на 4-м уровне творческого процесса - это экстернализировать и материализовать свое эссе. Это было несложно: я напечатал его под копирку на своем "Унервуде" и даже опубликовал в "Philosophie und Leben", после чего пара злобных немецких психоаналитиков, Карл Энгельс и Фридрих Маркс, не оставили от него камня на камне. В креационистском смысле вселенная моего эссе теперь была полностью завершена, и я, глядя на неё, видел, что это хорошо.
Теперь, возвращаясь к началу, попробуем разобраться, действительно ли автор - "чужак, спокойно следящий с абстрактного брега за течением местных печалей3", и в каких отношениях он находится с тварями, которых породил.
Как мы уже знаем, во вселенной моего эссе существуют два персонажа: Х и Y. Персонаж Х, агностик и член партии с 1903 года, не верит в креационистские бредни, стоит на прочных материалистических позициях, и "мир видится ему трагедийной игрой классовых страстей посреди традиционно мрачного ландшафта, где Труд с Капиталом мечут вагнерианские громы4". То, что он не верит в меня, меня абсолютно не задевает, хотя представляется очевидным, что сам факт его существования доказывает существование и меня. Согласно моему сценарию, он рождается, живет и умирает (обещаю вернуться к этой теме позже), после чего отправляется "в места, покрытые глубокой тьмой, куда после смерти идут те, кто убил в себе душу5". Почему? Это просто: я так хочу.
С персонажем Y все обстоит несколько сложнее. Кажется, он начинает что-то подозревать. Он подолгу глядит в звездное небо и глотает пыль в библиотеке, пытаясь найти в старых фолиантах ответы на свои вопросы. Что это за вопросы? Они довольно традиционны: кто он и в чем смысл его существования. Еще немного - и он задаст вопрос, после которого наши отношения изменятся навсегда. В конце концов он его задает: "Кто автор этого эссе, существует ли он вообще, и, если существует, каковы его планы относительно персонажа Y?"
Мне просто ответить на этот вопрос. Я автор, я существую, и у меня на персонажа Y большие планы. Для него же все это покрыто мраком неведения, потому что лежит в области трансцендентального: я - трансцендентный субъект, а он - имманентный объект, высокомерно возомнивший себя субъектом. А все потому, что, физически существуя на уровне 4, персонаж Y имеет доступ к уровню 3. Да, время от времени Y чувствует влияние областей, лежащих выше и ниже ума (свет интеллекта он принимает за божественные откровения, а зов животных инстинктов связывает со своим обезьяньем происхождением), но именно уровень 3 делает его человеком. Совсем не случайно санскритские слова "манушья" (человек) и "манас" (ум) - однокоренные. Имея в своем распоряжении такой мощный инструмент, как ум, персонаж Y считает, что может использовать его на манер телескопа: направить его в метафизические небеса и рассмотреть на этих небесах меня. В конце концов, если он, субъект, способен видеть, ощущать, воспринимать любые объекты: вещи, события, явления, то что же мешает ему воспринять еще один - своего творца? Ну что же, его высокомерие можно понять. Ум - действительно мощный инструмент, но именно в его силе кроется его слабость. Ум ограничен пределом, который он положил сам себе: само понятие "ум" является определением, т.е. именно тем, что кладет предел ему самому. Чем отчаяннее ум пытается разомкнуть сковывающие его оковы определений, тем больше он становится похожим на акробата, пытающегося взобраться на собственные плечи, или на самоубийцу, который собирается выстрелить себе в голову, чтобы посмотреть, что внутри. Логические парадоксы вгоняют его в ступор, а дилемма Беркли: "издает ли шум падающее в лесу дерево, если этого никто не слышит", приводит в отчаяние (кстати, правильный ответ звучит так: да, издает, потому что шум слышу я, тот, кто вызвал к жизни и дерево, и лес, и даже физические законы, в соответствии с которыми оно это делает). Все чаще уму кажется, что еще немного - и он сойдет с ума.
Действительно, положение безвыходное, но автор милостив, а главное, он является таким же равновеликим элементом трехмерной структуры мироздания, как и персонаж Y, а потому не оставит его в беде. После того, как Y задал мне вышеупомянутый вопрос, центробежный вектор движения его личного сценария в моем эссе сменился на центростремительный, и он вдруг c удивлением обнаружил, что именно ум, его лютый враг и тюремщик, и поможет ему вскарабкаться на онтологические небеса. Далее я буду писать в настоящем времени, т.к. описываемые ниже события происходят прямо сейчас. Для начала он скрепя сердце, отказывается от высокого звания субъекта, рассуждая примерно так: "Любой персонаж обладает бытием лишь в том случае, если он является объектом восприятия со стороны субъекта, который, в свою очередь, может стать объектом восприятия со стороны другого субъекта и т.д. Только автор, являясь абсолютным субъектом, не может стать объектом восприятия, потому что нет никого другого, кроме него. Поэтому автор, когда испытывает желание воспринимать, воспринимает самого себя, как бы проявляющегося вовне в виде объектов восприятия: эссе, рассказов, персонажей, падающих деревьев и т.д. Здесь под словом "как бы" понимается, что на самом деле проявление объектов и их восприятие имеет место внутри воспринимающего субъекта, т.е. автора. Из этого следует, что любой персонаж имеет авторскую природу, а следовательно, является автором". Когда персонаж Y в своих рассуждениях доходит до этого места - у него наступает просветление. Я некоторое время любуюсь его отвисшей челюстью и подсказываю персонажу Y следующий ход.
Ошалевший от открывшихся перед ним ослепительных перспектив, персонаж Y хватает ручку, лист бумаги, делит его вертикальной чертой на две колонки и пишет в левом верхнем углу "я", в правом - "это", после чего надолго задумывается. И действительно, кто он? Персонаж Y - любящий муж, хороший отец, не очень хороший сын, военнообязанный, налогоплательщик и прочее. Запишем это в левой колонке. С "это" проще: ручка, лист бумаги, письменный стол, маленькая, но благоустроенная квартира на окраине города, огромная страна, раскинувшаяся сразу на двух континентах, планета Земля, вселенная и, нконец, его собственное отражение в зеркале. Теперь он приводит то, что слева, и то, что справа, к общему знаменателю, вычеркивая характеристики одну за другой, пока в результате не остаются только "я" и "это". Я - это! Хм, уровень 3? Неплохо, неплохо. Интересно, что ты будешь делать дальше, персонаж Y? Погоди, дай сам догадаюсь: подойдешь к зеркалу? И действительно, он направляется в коридор, где на стене висит овальное зеркало в полный рост, некоторое время рассматривает свои бледные от недосыпа черты и, наконец, говорит своему отражению: "Ты - я!" Бабах! В то же мгновение его самоуверенный ум - то, что он так ценил и чем так гордился, схлопывает, как мыльный пузырь, и персонаж Y оказывается на уровне 2, который некоторые почему-то называют раем. Пока он удивленно оглядывается по сторонам, я подкрадываюсь к нему сзади, хлопаю по спине и говорю: "Расслабься, приятель! И, пожалуйста, не надо пафоса". Судя по всему, бедолага собирался повалиться мне в ноги.
Центростремительный вектор движения моего эссе сужает круги. Только что я видел себя, прогуливающегося под ручку с ошалевшим от счастья персонажем Y по метафизической тропинке, как раз этим самым вектором и являющейся, как вот я уже снова один, 1-е лицо единственного числа: персонаж Y окончательно стал тем, кем и был с самого начала. Я немного устал, мне надоело быть автором. Но перед тем как упокоиться до следующего миропроявления в своем ноумене, я должен выполнить свое обещание.
Я - автор, а следовательно, всемогущ. Я могу творить миры и разрушать их по своему усмотрению. Я могу всё. Я даже могу создать камень, который сам не смогу поднять. Разумеется, я мог бы сделать так, чтобы мои персонажи жили вечно, не зная тревог и печалей. Но я милостив, и не могу бросить их на произвол судьбы. Вечно живущий имярек - вот оно, проклятье, вот он - истинный апокалипсис, когда Бог, позевывая от скуки, отворачивается от своего творения. Неслучайно на санскрите слова "мритью" (смерть) и "смрити" (память) - однокоренные: лишив персонажа первого, я бы автоматически отказал бы ему и во втором - в праве вспомнить о том, кем он является на самом деле. "Sum aeterna ergo Deus mortuus est6". Но я жив, а следовательно, вы живы, и будете жить вечно - и ты, бедная девочка из одного из моих рассказов, оказавшаяся в неправильном месте в неправильное время; и ты - ее убийца, мучительной смертью искупивший свои грехи; и вы - мои несчастные любовники, самоубийцы, безвестные анонимы, попавшие под раздачу на страницах моей "Имиджборды", и даже ты, персонаж Х, вы будете жить, потому что я, автор, милостиво позволил вам умереть, вернуться к источнику, снова стать тем, кем вы никогда не переставали быть. Добро пожаловать домой, мое творение, возлюбленные твари мои!
Примечания:
1Брихадараньяка-упанишада. 2Набоков В. "Под знаком незаконнорожденных". - Санкт-Петербург: "Северо-запад", 1993. - с. 337. 3там же, с. 307 4там же, с. 358 5Иша-упанишада. 6(лат.) Я живу вечно, следовательно, Бог умер.