Оно было написано на двух измятых клочках бумаги. Его нашли прижатым камнями к земле около рельс на старом железнодорожном вокзале в Саутернкроссе, маленьком городке на юге Англии. Его написал девятнадцатилетний Дженсон Дьюэн, чьё бездыханное, изуродованное под колёсами поезда Манчестер - Саутернкросс, тело было предано земле ранним утром тринадцатого августа 2005 года. Никто из членов семьи Дьюэн не знал девушки по имени Хелена, которой Дженсон перед смертью написал это письмо: он не указал в нём ни её фамилии, ни адреса, ни телефона - ничего, кроме имени:
"Что мы знали друг о друге до того вечера? Да и что мы знаем друг о друге сейчас? Ты, быть может, видела меня несколько раз, там, далеко от Саутернкросса, в другом городе, а я... я ничего о тебе не знал: я просто угадал твоё имя. Ты, наверное, думаешь, я сделал это потому, что тайно тебя ненавидел, хотел избавиться от тебя, но, КЛЯНУСЬ, это не так! Я никогда тебя даже не знал! Я просто спутал тебя с другим человеком, с одной сукой, из-за которой мы оба оказались в беде! Проклятье... она видела, что я пытаюсь продать таблетки кому-то из своей школы! Она была моей соседкой, она знала моих родителей и пообещала мне всё рассказать и им, и полиции! Я был в бешенстве! Я был готов убить её! Она не смела мне угрожать, у неё не было права! Я не стал возвращаться домой после уроков, а пошёл к своему лучшему другу и честно выложил ему всё. Он посоветовал запугать эту дрянь, и я с ним согласился... потом напился и вышел на улицу. Было уже темно, и шёл дождь. Я машинально пошёл в лесопарк на Уэддинг-стрит: я знал, что она почти всегда гуляла в этом паршивом местечке. И вот я вижу там девушку с такими же длинными чёрными волосами, в той же белой куртке... я кричу ей: "Хелена!", она оборачивается и останавливается. Что я мог подумать?! Только то, что я поймал её в ловушку и теперь могу сделать с ней всё, что угодно, чтобы заставить её держать язык за зубами! Я не мог упустить такой шанс - ведь от этого зависела моя свобода, да вся моя судьба! Я был в ярости и, к тому же, мертвецки пьян: я ни черта не понимал, кроме того, что я очень хочу причинить ей боль! Понимаешь, ей, а не тебе!Какого чёрта ты вообще там оказалась в тот вечер, Хелена?!... почему ты не осталась дома, с папочкой и мамочкой?!...
Прости. Я не имею права тебя обвинять. Во всём, что случилось, виноват только я, а ты... ты, наверное, спасла мне жизнь... ты помнишь, что произошло потом, в самом конце? Тебе, наверное, всё время снится тот же сон, что и мне: он всегда заканчивается одинаково, яркой вспышкой света. Что это было? Молния? Она едва не ударила в меня. Ты стала тогда моим щитом. У тебя на шее и груди, наверное, остался такой же след от расплавившейся цепочки с крестом, как и у меня... если ты, конечно, носишь крест... может, кто-нибудь скажет мне, что сердце человека не выдержало бы такого разряда и ты давно уже умерла... нет, я знаю, что это не так: если бы ты умерла, я не проводил бы каждый день так, как будто жду, когда подпишут мой приговор к смертной казни... ты жива, Хелена, и я знаю даже, что ты приехала за мной сюда, в Саутернкросс... я тебя чувствую. Ты держишь меня в плену... не знаю только, как: гипнозом, колдовством или вообще невольно... куда бы я ни пошёл, ты всегда где-то рядом... если я дома, значит, ты прячешься в спальне или в ванной, так, что тебя невозможно найти! В моём доме пропадают вещи, продукты, деньги, ломается новая, только что купленная, мебель, загораются книги, умирают животные - Господи, это всё ты, я знаю, но я никому не могу об этом рассказать! Потому я и попросил родителей уехать в Саутернкросс, где мою тайну никто бы не раскрыл, но я не мог догадаться, что ты и здесь меня найдёшь! Когда я иду по улице, я вижу рядом со своей тенью ещё одну - твою. Я слышу звуки твоих шагов за спиной. Передо мною, на стенах зданий, на асфальте, появляется одна и та же надпись - "Хелена". Мне страшно. Мне было так страшно только один раз в жизни: когда на следующий день меня навестил в больнице мой друг и сказал, что Хелена погибла прошлым вечером дурацкой случайной смертью: упала с лестницы в собственном доме и истекла кровью... мне было тогда так страшно, что я ничего не стал ему рассказывать... в целом мире никто, кроме нас двоих, не знает, что тогда произошло... нам нужно поговорить. Если ты всюду преследуешь меня, то должна знать, сколько раз я просил у тебя прощения и умолял о пощаде. Я сделаю это ещё миллион раз, только, пожалуйста, отпусти меня! Я больше не могу так жить! Я не могу быть дома, на улице, в колледже - мне уже нигде нет места, потому что ты повсюду следуешь за мной! Ты как паразит, которого хозяин всегда носит на своём теле и кормит своей кровью! Даже сейчас ты здесь, стоишь где-то рядом и наблюдаешь за мной! Зачем?! Потом ты будешь ждать вместе со мною поезда, Хелена? До самой последней секунды не оставишь меня одного?! Ты не можешь! Я никогда не желал тебе зла! Я даже никогда не знал тебя! А то, что произошло... это была просто страшная ошибка, слышишь?! ОШИБКА!"
ГЛАВА ВТОРАЯ. СЕДЬМОЕ МАЯ.
- Господи, ну, объясни мне ещё раз: с чего ты вдруг взяла, что оказалась в тот день на Уэддинг-стрит?
Миссис Шелленберг, измождённая двухсменной монотонной работой и бесконечным безденежьем женщина средних лет, заметно нервничала и с трудом могла сдерживать крик. Она не понимала, в чём дело, но её единственная дочь, семнадцатилетняя Хелена, неизменно вызывала у неё раздражение и даже неприязнь. Ей часто казалось, что девочка пытается проникнуть в её мозг, в её сознание и, как телепат или психокинетик, прочитать все её тайные мысли.
(Она не верит мне. Можно говорить всё, что угодно, она всё равно будет убеждать меня в том, что это было всего лишь сном... нет. Я знаю правду. Сны не бывают такими)
Хелена Шелленберг, мертвенно-бледная, с посеревшими растрепавшимися волосами, с мутными, затянутыми кровавыми паутинками, глазами, выглядела так, будто страдала неизлечимой болезнью. Но взгляд девочки, хотя и усталый, по-прежнему оставался острым и словно видящим через любую преграду, через любые расстояния; он не мог не разрушить сомнений: Хелена была здорова, и физически, и тем более душевно.
- Мама, я говорила уже тысячу раз, - твёрдо повторила девочка. - Я пошла в библиотеку, сразу после уроков. Сейчас май, скоро начнутся экзамены, я должна подготовиться к ним... я оставалась в читальном зале до девяти вечера - я это помню точно, и не пытайся меня переубедить! Но пошёл сильный дождь, я хотела скорее укрыться и, наверное, свернула не на ту улицу! На ту самую Уэддинг-стрит! Я просто заблудилась, мама!
- Этого не могло случиться, - ответила миссис Шелленберг тоном, не терпящим никаких возражений. - Седьмое мая было пятницей. А по пятницам в нашей библиотеке выходной. Библиотека просто не работала: ты никак не могла туда попасть.
(Боже, как я устала!... голова раскалывается, всё тело болит и ноет, словно меня избили палками... это всё было взаправду!)
- Седьмое мая, - тихо произнесла девочка. - Это была суббота, мама. Суббота, а не пятница.
- Хелена...
- Да, конечно, - оборвала её дочь. - Я знаю, ты опять будешь говорить, что это сон. Мне всё равно. Ты никогда не заставишь меня в это поверить.
Миссис Шелленберг тяжело вздохнула.
- Хорошо. Предположим, ты права... как бы смешно это ни было... тебе семнадцать лет, милая. Ты уже должна понимать, что человек не может выжить после удара молнии!
- Я не говорила, что молния ударила в меня, - возразила Хелена, чувствуя почему-то ещё большую уверенность в своей правоте и стремясь теперь доказать её любой ценой. - Я только видела вспышку света прежде, чем потерять сознание. Молния могла ударить в дерево... просто очень близко от меня...
- Неужели ты думаешь, что я не отвезла бы тебя в больницу?!
- Но почему тогда я почти не могу двигаться от боли?
- Да потому, что это был сложный кошмар! - воскликнула миссис Шелленберг так, словно речь шла об общеизвестных, элементарных, вещах. - Ты просто не представляешь, какие нагрузки выносит человека во время такого сна! Напряжнение таково, что человек может даже умереть, так и не успев проснуться!
- Да перестань же ты, мама! - раздражённо бросила Хелена. - Мне не снилось никаких сложных кошмаров: всё было гораздо хуже, потому что это случилось наяву, а не во сне! Он окликнул меня по имени, потом повалил на землю и... он изнасиловал меня, вот отчего у меня болит всё тело! Теперь между нами возникла связь, так всегда бывает, когда человека хранят тайну друг о друге... я должна узнать, кто этот человек и для чего он это сделал, иначе я не смогу нормально жить: я доведу себя до сумасшествия, если не узнаю этого точно! Так что, если хочешь помочь мне, лучше выполни эту просьбу, а не убеждай меня в том, что я просто увидела плохой сон!...
(Она не послушает меня. Она никогда меня не слушала. Она будет заставлять меня думать так, как думает она! Нет! Я не имею права отступать! Если она не хочет мне помочь - я сделаю всё сама, не знаю, как, но СДЕЛАЮ!)
- Боже мой, - вздохнула миссис Шелленберг, - ну что ты такое говоришь, дочка? Ведь это же... это нереально, Хелена! НЕРЕАЛЬНО!
- Чёрт тебя побери! - взбешённо воскликнула девочка и, резко поднявшись с постели, с силой вырвала три пуговицы из плотной тёмной ткани своей рубашки. - Но это реально, мама! Посмотри! ЭТО реально!...
Миссис Шелленберг попятилась назад, соединив пальцы для крестного знамения, но так и не осмелившись совершить его: на обнажившихся шее, плечах и груди Хелены темнел глубокий след от цепочки и христианского креста, расплавившихся и вошедших в белую кожу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ДОРОГИ.
"После того, как это случилось со мной, я не могла уснуть восемь дней. Мать отвела меня в больницу. Я должна была сдать дюжину анализов, сделать электрокардиограмму... я ощущала себя подопытной лабораторной крысой, которой никто никогда не объяснит, для чего она должна терпеть боль. Когда доктор наконец определил, чем я больна, он вывел мою мать из кабинета в холл и захлопнул за собой дверь. Похоже, он был так встревожен, что не заметил даже, как скобы замка не соединились и между стеной и дверью образовалась узкая щель, через которую я могла слышать их разговор. Кто-то может сказать, что мне должно было стать очень стыдно... но мне кажется, я имела право узнать тогда, что на самом деле произошло со мной: ведь мать всё равно продолжала бы говорить своё, какой бы диагноз не поставил врач.
- К сожалению, у меня плохие новости. Ваша дочь действительно серьёзно больна. У неё наблюдается хронический колестит...
Мне стало жутко после его слов. Я читала об этой болезни, когда готовилась к экзамену по биологии. Хронический колестит - это абсолютная бессонница... когда от стресса, шока или ещё какого-нибудь сбоя в организме перестаёт вырабатываться тот самый "гормон сна". Больной нуждается в постоянных инъекциях и врачебном наблюдении, если же оставить его одного, он умрёт в течение двух недель. Долгой и мучительной смертью... доктор объяснил моей матери то же самое, и она ужаснулась, хотя вряд ли её чувства были тогда искренними. Потом же доктор сказал ещё одну важную новость, к которой я сама прислушивалась, затаив дыхание, стараясь ничего не упустить:
- Эта бессонница стала следствием того, что её мозг и вся нервная система перестроилась на другую модель работы, открыв новую функцию. Эту функцию можно считать паранормальной. Даже патологической. Я должен спросить вас, миссис Шелленберг: проявляла ли ваша дочь когда-либо способности к гипнозу?
- Что?!
- Вам следует быть очень осторожной в общении с ней: Хелена может быть опасна и для себя, и для окружающих.
- О, Боже, доктор, пожалуйста, обследуйте её ещё раз, вы наверняка ошиблись! Это совершенно невозможно!...
- Я так не думаю. Способность к гипнозу, телекинезу, психокинезу могут проявиться под влиянием сильного стресса, шока или, - он почему-то сделал паузу и особенно подчеркнул, - удара электрическим током.
- Нет! - воскликнула мать. - С ней никогда ничего подобного не происходило! Доктор, выпишите моей дочери таблетки, и мы уйдём домой!
Я так и думала. Я знала, что мать будет обманывать меня. И знала, ЗНАЛА, что это произошло взаправду, а не во сне! Теперь я понимала, что со мной, теперь всё было предельно ясно. У меня мгновенно появился план, который я самой себе поклялась выполнить любой ценой. Когда мать вернулась в кабинет, я сделала вид, что ничего не подозреваю. Даже когда она, уже отводя меня домой, сказала, что была права и у меня действительно нервное расстройство из-за сложного кошмара, я притворилась, что поверила ей. А потом... тем же вечером я убежала прочь из этого проклятого места. Сейчас шесть часов утра. Очень холодно и льёт дождь, почти как в ноябре. Я еду в автобусе в какой-то город, названия которого я даже не помню, в окрестностях Лондона. Я смертельно устала и у меня раскалывается голова, только я всё равно не могу уснуть. У меня есть с собой несколько сотен фунтов, я не знаю и не хочу знать, что со мной будет дальше. Я хочу только найти этого человека - мне больше ничего не нужно от этой жизни. Всё остальное для меня - тлен и пыль. Почему я решила вдруг, что его нужно искать в другом городе? Я не могу этого объяснить. Я это просто ЗНАЮ, и больше ничего не имеет значения. Может, когда-нибудь я и пойму, ЧТО именно так прочно связывает нас друг с другом, но... это моя последняя попытка вести дневник: я так надеюсь упорядочить свои мысли, но они неистовы... главное - сохранить рассудок, главное - не сойти с ума, просто не сойти с ума... проклятье, я так устала, а впереди ещё такой долгий путь... а я даже не знаю, кто он такой, где он... но я должна его найти, ДОЛЖНА!... я не отпущу его! Я не позволю ему просто исчезнуть ещё один раз!... чёрт, я больше не могу писать... Аллилуйя, славься, Господи!..."
***
"Это что-то очень странное... не сон, не видение и не галлюцинация... это воспоминание, принадлежащее как будто не мне, а кому-то другому, разрушенное... я только теперь понимаю, что это воспоминание принадлежит нам обоим, и потому сейчас оно кажется таким размытым и неясным... но, чем ближе я подойду к этому человеку, тем больше недостающих фрагментов я смогу увидеть, и так эта картина восстановится полностью, как собранная мозаика...
Здесь, в Лондоне, мне вновь стало страшно: я едва не разрушила даже то немногое, что ещё хранилось в моей памяти... у меня не осталось ничего, кроме смутного образа той узкой тёмной аллеи, кроме боли, которую до сих пор можно ощущать как реальную физическую, и той проклятой вспышки света, лишившей меня сознания тем вечером. Всё таяло, всё исчезало, как сахар в воде, и я цеплялась за эти обрывки из последних сил, я боялась потерять их... но зато я смогла понять главное: этого человека нет и никогда не было в Лондоне. Всё просто: я позволила ему отойти слишком далеко, я истратила девять дней на эти бесполезные поиски, и картина начала разрушаться. Сейчас, когда Лондон уже остался позади, я думаю вот о чём: если последнее, единственное, воспоминание о том дне так легко уничтожить, если можно стереть все оставшиеся следы, быть может, тогда лучше сделать это, просто купить билет на поезд и уехать куда-нибудь, очень далеко отсюда, и всё забыть? Но нет. Эта мысль просто разъярила меня. Уехать, забыть, простить человека, который причинил мне столько зла?! Пусть его за всё наказывает Бог? НЕТ! Если этого не сделаю я, то не сделает никто. Изменять своих решений нельзя. И ещё... уехать куда-то несложно... но если пройдёт пять или десять лет, и это воспоминание вернётся вновь? Как страшно и как стыдно... нет, я клянусь, что найду его, где бы он ни был, и ему НИКОГДА, НИ ЗА ЧТО И НИГДЕ не скрыться от меня. Что я сделаю, когда наконец встречу его? Для начала его нужно встретить...
Лондон показался мне угрюмым и пустым: там было почти так же холодно, как и в моём городе, и лились те же бесконечные дожди. Мне не понравился город, не понравились люди, но я ни в коем случае не жалею о том, что приехала туда: там со мной произошло что-то очень странное, что подтверждало слова доктора. Я по-прежнему не могла уснуть и в той комнате, что я сняла на три ночи, пролежала без сна с открытыми глазами, но к этой болезни я уже успела привыкнуть... меня смутило другое. Я заглянула в один маленький экономичный магазин, надеясь, купить себе там тёплую одежду подешевле: я боялась заболеть под постоянными холодными дождями. Вещи были хорошими, но для меня слишком дорогими, и тогда, надеясь сохранить деньги, которые будут необходимы, если я действительно хочу найти этого человека, я впервые в жизни решилась на воровство. Я попыталась спрятать несколько вещей под свой джемпер, и уже почти успела выйти из магазина, когда внезапно прямо передо мной возник продавец. Я испугалась, понимая, что полиция, которая, быть может, прибудет сюда уже через пять минут, заставит меня уехать домой, в тот проклятый город. Я почти не помню, что произошло дальше: я вдруг схватила продавца за руку и просто заглянула ему в глаза. Не знаю, сколько воремени тогда прошло - может, несколько секунд, может, несколько минут. Меня вновь уколола острая боль во всём теле - в сердце, в голове, в глазах - и я отпустила руку продавца. А он, вместо того, чтобы накричать на меня, заставить вернуть вещи, просто огляделся по сторонам, будто не видя меня, а потом... просто ушёл назад, вернулся к кассе, словно меня вообще не существовало! Я была поражена! Ведь мне как будто бы удалось выключить себя из сознания другого человека! Он больше не мог ни видеть, ни слышать меня! Конечно, я не сразу поверила своей удаче и бросила прочь из магазина вместе с украденными вещами. Теперь я понимала слова доктора абсолютно полно. Значит, это и был мой дар: дар гипноза... меня переполняли смешанные, противоречивые чувства, я не знала, что и думать... теперь нужно было научиться использовать этот дар, иначе он мог уничтожить меня... но мог и помочь найти его... найти этого человека!"
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. ДЖЕНСОН.
"Боже, сколько времени уже прошло с того проклятого вечера! Больше года... уже наступил июль... осень, зима и ещё одна весна, ещё одно седьмое мая, остались позади... не знаю, как, КАК я смогла прожить так долго... это было какое-то странное, тёмное благословение, не от Христа, а от Сатаны... я напоминала самой себе цветок, который принимает, впитывает в себя все соки земли, распускается, благоухает только для того, чтобы к осени увянуть... так и я буду из последних сил метаться по свету, буду едва живой искать этого человека, о котором не знаю НИЧЕГО, а потом, как только встречу его, умру мгновенной смертью... освобожусь от боли и от этого отвратительного времени, которое для меня тянется бесконечно: прошло четырнадцать месяцев, а мне кажется, что прошла тысяча лет... мне всего восемнадцать, а я чувствую себя так, будто мне сто восемьдесят лет... Лондон, Эдинбург, Глазго, Манчестер, Саутгемптон, Портсмут... я увидела всю Великобританию из окна автобуса, маленького, шаткого, пропахшего бензином, но всё было напрасно: я потеряла почти все обрывки того воспоминания, я так боялась, что всё кончено и человек, которого я ищу, ускользнул от меня навсегда, боялась признаться в своём поражении... это казалось замкнутым кругом, но однажды, в один из бесконечных, безликих дней, я наконец смогла его разорвать, вырваться на свободу... казалось, я видела настоящее чудо. Это случилось, когда я пересекла границы маленького городка Саутернкросс, находящегося на самом юге страны. Это было такое же глухое, Богом забытое местечко, ничем не отличавшееся от десятка тех пустынных провинциальных городков, которые я видела по всей Британии. Странным было именно то необъяснимое чувство тревоги, даже страха, которое мгновенно овладело мной, стило мне только въехать в Саутернкросс. Я смертельно устала с дороги и, сняв комнату, просто рухнула на кровать, как бездыханный труп... и в тот день, впервые за целых четырнадцать месяцев, я снова смогла уснуть. Я спала очень долго, около суток, но этот сон не добавил мне сил, а, напротив, окончательно сокрушил меня, словно кома. Впрочем, это не имело значения: я отдала бы собственную жизнь за то, что я видела в том сне. Наконец-то, спустя столько времени, это воспоминание, эта рассыпающаяся картина не только оказалась восстановленной, но и дополнилась новыми фрагментами, и я узнала много, очень много о том вечере. Я увидела, даже сквозь ливневую пелену, во что был одет этот человек: он, как тень, был одет во всё чёрное, в чёрную кожу, и украсил себя серебром: серьгами в обоих ушах, цепочками и крестами... да, это так важно, что у него был крест! Он носил его на шее, на такой же цепочке, что была в тот вечер и у меня! Значит, я могу узнать его - по ожогу, по следу от цепи и распятия, обезображивающему его шею и грудь, такой же уродливой метке, какая есть и на моём теле! Мы были связаны между собой. Я узнала о нём и другое: тем вечером он был пьян, мертвецки пьян - запах дешёвого виски, исходящий от него, просто удушал меня... я видела, как он молод: мы были сверстниками и, должно быть, он учился, как и я, в школе, быть может, даже в той же самой школе... я заметила, что у него были длинные светлые волосы и какие-то странные глаза, чёрные, как будто лишёнными зрачков, как у птиц... или просто кажущиеся такими в темноте... но мне запомнились эти глаза. Я смогла бы узнать их в любой момент. Словом, я почти полностью восстановила эту картину, я увидела почти всё, что произошло тем вечером... и лицо того человека, несмотря на моё отвращение, на ненависть, казалось мне прекрасным, как лицо Херувима... я должна была найти его! Как можно скорее! И неважно, как дорого мне пришлось бы за это заплатить... я боялась, что схожу с ума... и презирала себя за то, что увидела красоту лица этого ублюдка!...
***
Я проснулась, одновременно чувствуя себя и совершенно разбитой, и как будто напичканной адреналиновыми инъекциями: я вскочила с кровати, превозмогая вместе с тем сильнейшую боль, и, как одержимая, бросилась на улицу, будучи абсолютно уверенной, что этот человек находится ЗДЕСЬ, в Саутернкроссе, очень близко от меня. Ближе, чем когда-либо раньше. Был уже вечер. Я бесновато металась по кривым и узким, как нитки, улочкам, пока наконец не заставила себя остановиться и признать, что я истратила впустую несколько часов, лишив себя последних сил. Было, наверное, около одиннадцати, и я, насчитав пару фунтов, решила заглянуть в близлежащую кофейню и немного отдохнуть... только для того, чтобы вновь лишить себя сна, и потом, как заведённая механическая кукла, вернуться на улицы Саутернкросса и продолжить свой почти обречённый поиск. Помню, то крохотное заведение, из которого доносился крепкий аромат итальянского капуччино, как будто выросло передо мной прямо из-под земли. Оно называлось "На углу Липмэн-стрит". Я вошла и села за свободный столик. Заказала чёрный кофе без сахара - боялась, что опять усну и этот человек опять избежит встречи со мной. Мне принесли мой кофе, его вкус был так омерзителен, что, сделав глоток, я едва сдержала тошноту. Стала оглядывать посетителей, пыталась даже прислушаться к их разговорам, как будто мне было дело до проблем и радостей этих людей. Но внезапно... за моей спиной раздался высокий женский голос, который почему-то поразил меня, как раскат грома среди ясного неба:
- А что будет дальше? - спрашивала та девушка. - После того, как ты окончишь колледж? Ты уедешь отсюда в Лондон, Дженсон?
Дженсон. Почему это имя кажется мне таким знакомым? Ведь у меня никогда не было ни одного знакомого по имени Дженсон... и я, желая удовлетворить своё любопытство, почти неосознанно обернулась - и поняла, что наконец-то, спустя больше года всех проклятых скитаний по стране, нашла этого человека! Он ничуть не изменился, он был таким же, каким я увидела его в том сне: одетый в чёрное, с длинными светлыми волосами, с теми ужасными, тёмными, кажущимися слепыми, глазами... его кожаная куртка была расстёгнута и наброшена прямо на голое тело - жара в Саутернкроссе не спадала даже поздним вечером... и я без труда смогла разглядеть красноватый след на его шее и груди, ожог от расплавившихся на его коже цепочки и креста... так его зовут Дженсон... наконец-то... как долго я пыталась тебя найти... как долго я шла за тобой, истязая саму себя, а ты стоишь здесь, не узнаёшь, не видишь меня, и уже целый год живёшь здесь счастливо... нет, твоё наказание всё равно тебя настигнет, и забудь о Боге: это случиться здесь, на земле... НАКОНЕЦ-ТО... я ощущала себя скорее животным, чем человеком, но это возбуждало и исцеляло меня... я поднялась со своего место и, преградив Дженсону путь, заглянула, не боясь больше ничего, в его глаза..."
***
Понедельник, 7 августа 2006 года; 21 час 40 минут.