Из документального архива психиатрической лечебницы Љ16 г.Змеуриу
Из заключения доктора В.Р.Одобеску; 20 июля 1996 года:
"...ее поведение, каким бы странным это ни показалось, напрямую связано со временем суток: утром и днем она пребывает в тяжелом болезненном состоянии, буквально граничащим с глубокой комой...характеризующееся абулией, энергетическим дисбалансом, болезненным упадком сил, практически полной потерей аппетита...однако с наступлением темноты поведение пациентки Сурву резко меняется: она становится крайне возбужденной и агрессивной... уникальна сама природа ее мании: все стены ее палаты изрисованы изображениями Луны во всех ее фазах и фрагментами клинописных текстов... о ритуалах, проводимых в ночи полнолуния, и о финикийском культе бессмертной богини Луны в целом нет информации из каких-либо достоверных источников, за исключением письменных университетских работ самой Джалмы Сурву..."
***
Из беседы Д.И.Сурву с доктором В.Одобеску:
В.О.: "Как вы себя чувствуете?"
Д.С.: "Прекрасно".
В.О.: "Скажите, почему вы отказались от этой беседы днем?"
Д.С.: "Луна не светит днем".
В.О.: "Что вы имеете в виду?"
Д.С.: "Я имею в виду, что Луна не светит днем. Никогда".
-Пауза-
В.О.: "Хорошо... Джалма, не расскажете ли Вы мне об этом финикийском культе?"
Д.С.: "Нет. Не каждый имеет право стать Посвященным".
В.О.: "А кто это решает? Кто выбирает Посвященных? Вы сами?"
Д.С.: "Не глумитесь, доктор Одобеску. Это решает Танит".
В.О.: "Танит? Кого вы называете этим именем?"
Д.С.: "Она не желает посвящать вас. И потому вам лучше об этом ничего не знать".
В.О.: "Почему? Вы считаете, что это опасно? Чем именно?"
Д.С.: "Спросите об этом госпожу Гяце. Она расскажет вам".
В.О.: "Джалма... госпожа Дианора Гяце потеряла обоих своих детей..."
Д.С.: "Я знаю. Но они должны были ответить, если они были виновны..."
В.О.: "Так значит, это была ваша месть семье Гяце? За что?"
Д.С.: "За то, что не каждую тайну человечество посмеет раскрыть..."
В.О.: "Как складывались ваши отношения с Юлией Гяце?"
Д.С.: "Она презирала меня за то, что я была подкидышем... вернее, это я так думала... до того, как Танит услышала меня. Тогда она объяснила мне, что за маской презрения скрыты зависть и страх. Я желала сорвать эту маску и заглянуть в истинное лицо этого ничтожества. Я желала ей страшной мучительной смерти, и Танит исполнила мое желание".
-Пауза-
В.О.: "Расскажите о ее брате... его звали Дориан Гяце?"
Д.С.: "Я ненавидела его... ненавижу до сих пор, хотя милосердная Луна услышала мои мольбы и подарила мне свободу... мы вместе прокляли его и в жизни, и в смерти... за то, что он посчитал, будто сможет тронуть меня своей любовью..."
В.О.: "Дориан Гяце был безответно влюблен в вас?"
Д.С.: "Луне не видны души людей, и ее свет искажает их чувства..."
В.О.: "Иными словами, вы не замечали его?"
Д.С.: "Я пыталась не замечать его, но он преследовал меня с самого рождения... он был поблизости каждый день, он словно не мог оставить меня в покое... это было похоже на рабство. Он хотел узнать обо мне все... он хотел, чтобы я принадлежала ему... но он понял только в последний час своей пустой жизни, что я всегда принадлежала только Луне... когда было уже слишком поздно... но это была не моя месть. Это была еще и месть Танит. Мы едины. Мы теперь одно..."
В.О.: "Вы убеждены в своем слиянии с неким божеством? А что, если вам это только кажется, и..."
Д.С.: "А вы вернитесь в ее храм, который вы нашли и осквернили, следя за мной, как сторожевая шавка, - вернитесь туда, и вам тоже так покажется, доктор Одобеску!... Луна видит все, и Луна помнит все, но она никогда никого не прощает!..."
В.О.: "Все в порядке, Джалма, постарайтесь успокоиться... я не собирался оскорблять ту религию, которую вы исповедуете... но задумайтесь: этот культ приносит смерть всем, кто пытается разгадать его тайны... неужели вы считаете, что это божество... Танит... будет хоть к кому-то милосердно, пусть даже к Посвященным?"
Д.С.: "Танит милосерднее Христа, доктор. Она дарит Посвященным бессмертие. Они стараются верно служить ей, чтобы принять ее, слиться с нею и стать бессмертными, как сама Луна. Луна вечна. Я знаю, что вы не верите мне. Но ведь кто-то был посвящен до меня, потом его душа воплотилась в моем теле, чтобы я смогла отыскать в себе Танит, а потом кто-то примет новое крещение, и эта душа перейдет к нему из моего тела. И так было всегда: вы просто не знаете ничего об этом культе, и потому не можете мне поверить. Но Дориан Гяце подтвердил бы каждое мое слово. И его сестра тоже".
В.О.: "Вы говорите о переселении душ, реинкарнации?"
Д.С.: "Называйте это как угодно. Какая разница, как назвать то, во что вы все равно не верите, разве не так?"
В.О.: "Нет, Джалма, я верю вам..."
Д.С.: "Тогда могу я попросить вас об одном одолжении?"
В.О.: "Да, разумеется..."
Д.С.: "Позвоните госпоже Гяце утром двадцать пятого июля".
В.О.: "Для чего? Я должен что-то у нее узнать?"
Д.С.: "Справьтесь о ее здоровье, расспросите ее о том, как она поживает... впрочем, это вряд ли понадобится. Она сама вам все расскажет. И если вы и после этого не поверите мне... считайте, что смерть уже поймала вас в свои сети".
I
Страда де Вулканешты протягивалась по северной окраине маленького румынского городка Змеуриу, вечно затянутого плотным розоватым туманом. Там постоянно лились холодные дожди, постоянно висело покрывало мертвой неподвижной тишины, но каждую ночь, едва тьма осторожно касалась Змеуриу, серебристые лучи Луны озаряли собой небосвод и зажигали на нем звезды. Их обманчивый свет тускло рассеивался над городом, пробираясь в закоулки и падая на перекрестки и улицы. Но сегодняшний день оказался едва ли не единственным, когда над страда де Вулканешты ярко пылало раскаленное июльское солнце, словно пытаясь освятить своими лучами оскверненный Змеуриу, медленно и мучительно умирающий под безграничной властью Луны. Было около полудня, когда Дориан Гяце в нерешительности остановился в самом сердце страда де Вулканешты, перед выкрашенным в серый цвет домом семьи Сурву. Первое, что бросилось в глаза оробевшему двадцатилетнему юноше, были плотно закрытые тяжелыми портьерами окна единственной комнаты на втором этаже. Он давно знал, что Джалма страдает светобоязнью: эта странная болезнь всегда пугала его - он и без того знал предостаточно зловещих тайн этой загадочной девушки, вынужденной жить в чужом доме, в чужой семье и с чужим народом. Дориан вспоминал, какие недобрые разговоры, слухи и сплетни расползались по университету теперь, когда Джалма, самая блестящая студентка, не появлялась на лекциях уже три недели; ее панически боялись все, начиная от однокурсников и заканчивая самими преподавателями. Объяснить этот страх было невозможно, но он неизменно проникал в каждую клетку тела, стоило Джалме только пройти мимо. Ее исчезновение, как по мановению волшебной палочки, вдруг сделало всех счастливыми.
-Профессор Луту не должен был заставлять меня навещать эту проклятую Сурву, - раздраженный голос сестры до сих пор звучал в голове Дориана, полный ненависти и злорадства. - Но коль скоро я ничего не могу сделать... пусть будет так, я пойду к ней. Надеюсь, она больна... тяжело больна... надеюсь, она скоро умрет и мы наконец-то избавимся от этой мерзкой ведьмы...
Это были последние слова Юлии Гяце перед ее исчезновением. Дориан не видел ни сестру, ни возлюбленную уже несколько недель, и это горе помогло ему... нет, заставило его преодолеть свой страх и постучать в дверь дома семьи Сурву. Ему открыла изможденная бледная женщина с поседевшими растрепанными волосами.
-Добрый день, Дориан, - тихо поприветствовала она пришедшего гостя.
-Добрый день, госпожа Сурву, - робко ответил он. - М-могу я войти?...
Всхлипнув, женщина молча кивнула и шагнула назад, впустив Дориана в небольшую квадратную прихожую.
-Как поживают ваши родители, Дориан? Есть ли какие-нибудь новости о Юлии?
-Нет... мы до сих пор так и не смогли ее отыскать, - погрустнев еще больше, произнес Дориан. - Никто не знает, где она может быть...
-Простите... мне очень жаль...
-Благодарю вас за понимание... скажите, госпожа Сурву... как себя чувствует ваша дочь?
Женщина, тяжело вздохнув, долго медлила с ответом.
-Джалма больна, Дориан... не я одна не могу понять, что с ней... мой муж - врач, но даже он теперь бессилен... мы ничего не можем сделать для нашей дочери, а ей плохо... очень плохо...
-Может быть... вы позволите мне навестить ее? - почти безнадежно спросил Дориан. - Мне действительно нужно ее увидеть... она очень дорога мне...
Женщина вновь долго не могла ничего произнести в ответ.
-Он должен с ней повидаться, Люцита. Должен.
Обернувшись, Дориан увидел в нескольких шагах от себя господина Сурву, талантливого хирурга, работающего в центральной змеурийской больнице. Это был высокий худощавый мужчина средних лет с яркими светлыми глазами, покрасневшими от бессонницы и усталости. Подойдя к Дориану, он слабо улыбнулся, дружески хлопнул юношу по плечу и мягко произнес:
-Мальчик переживает огромное несчастье: не каждый день узнаешь, что твою родную сестру уже столько времени безнадежно ищут по всему городу. К тому же, мы прекрасно знаем, как он относится к нашей Джалме. Сейчас он единственный, кто может ей помочь. И не его вина, что Джалма не понимает этого.
Помолчав, Люцита Сурву кивнула и тоже слабо улыбнулась.
II
Он долго стучал в тяжелую дверь из темного дерева, пока наконец не услышал тихий, но по-прежнему полный слепой ненависти голос самой Джалмы. Она нехотя разрешила ему войти, и Дориан, отбросив быстро нарастающий страх, открыл дверь. Он оказался на пороге небольшой мрачной комнаты с плотно занавешенными окнами и расстеленным по всему полу пушистым черным ковром. Дориану никогда раньше не приходилось бывать в доме семьи Сурву: он видел лишь его внешний лоск и не мог предположить, что комната Джалмыв, дочери своих состоятельных родителей, окажется такой холодной и полупустой: там не было ничего, за исключением уставленного античными глиняными фигурками комода, черного письменного стола, на котором возвышались стопки книг, бумаг и газет, и низкой кровати, стоящей в самом дальнем углу. На этой кровати, закутавшись в легкое темное одеяло и прижавшись к стене, сидела мертвенно-бледная девушка одних с Дорианом лет. Казалось, она умирала от неизлечимой болезни - так изможденно она выглядела. Но ее огромные изумрудные глаза с фанатично горящими в них огнями будто доказывали, что жизнь еще не скоро вырвется прочь из этого тела.
-З-здравствуй, Джалма, - запинаясь, выговорил Дориан и мгновенно умолк.
Джалма окинула его быстрым неприветливым взглядом и холодно усмехнулась.
-Твои родители разрешили мне навестить тебя, - добавил Дориан, когда молчание стало мучительным. - Прости, если...
-Они не мои родители, - ответила Джалма, и ее тихий слабый голос задрожал от ненависти, всю жизнь пронесенной под сердцем. - Меня сотворило небо... и жизнь в это тело вдохнула Луна, а вовсе не эти ничтожные людишки... и не этот проклятый город... и даже не вся ваша жалкая нация рабов... и не ваша выжженная земля...
-Я знаю... я знаю, что ты подкидыш, Джалма... но это совсем не важно, поверь...
Она вновь с отвращением оглядела его, как убогого калеку, и спросила:
-Зачем ты пришел?
-Я хотел узнать, что с тобой... почему ты так долго не появлялась в университете...
-Хотел узнать, как долго еще продлится ваше всеобщее счастье?
-Прости, я не понимаю тебя...
-Не обманывай меня, Дориан. Вы ведь счастливы, что меня нет... вы ведь так устали жить в бесконечном страхе перед Джалмой Ионой Сурву... вы ведь так устали вечно быть в моей тени, позади меня... вы меня ненавидите, не правда ли? И правильно делаете. Я тоже вас ненавижу. Вас всех.
Ответ Джалмы ошарашил Дориана. Она не могла не понимать, что люди вокруг недолюбливают ее и боятся ее странностей, но Дориан был почти убежден, что она никогда не осмелится сказать это открыто, прямо в лицо кому-то постороннему: он знал ее на протяжении всей жизни и не встречал более замкнутого человека, чем она. Джалма с раннего детства ненавидела реальность и окружающих ее людей - и детей, и взрослых. Она напоминала бездарно сделанную куклу и оживала, лишь когда находила уединение, складывала на груди руки и закрывала глаза, пытаясь словно заглянуть внутрь самой себя... она никогда не стала бы говорить об этом с кем-то вслух. И Дориан знал, что Джалма ненавидела всех, но ненависть, подобную той, что сейчас так неистово разрывала ее на части, мог вызвать только один человек на всей земле: Юлия Гяце, его бесследно исчезнувшая сестра. Дориан запрещал себе обвинять Джалму, но сомнения внутри него безудержно нарастали, и подозрения насчет младшей Сурву усиливались с каждой секундой.
-Ты ошибаешься, Джалма, - наконец отозвался Дориан. - Все совсем не так, и ты это знаешь... ты наша лучшая студентка, на тебя возлагаются самые большие надежды... профессор Луту хочет узнать, когда ты вернешься к занятиям...
-Никогда, - прервала его Джалма. - Я посвятила себя другой философии, которая действительно хранит в себя силу, в отличие от ваших детских сказок... и кое-кто в этом уже убедился.
Ее глаза недобро блеснули, и Дориану вмиг стало не по себе. Круговорот тревожных мыслей возник в его сознании, и он тщетно пытался отогнать его от себя. Злорадствующая улыбка Джалмы и ее пронзительный взгляд поселили в нем еще большее беспокойство, граничащее с отчаянием и паникой. Какое-то таинственное учение поглотило Джалму целиком, и, значит, уже около месяца она занималась им одним, пропуская университетские лекции под предлогом тяжелой болезни... нет, Дориан отказывался верить в это. Такое изнеможение и усталость нельзя было сыграть, такую маску нельзя было бы надеть на свое лицо. Он мельком оглядел гигантские папки и стопки книг на письменном столе: как же много Джалма смогла узнать за это время?
-Что это за философия? Расскажи мне о ней...
-Нет. Такое ничтожество, как ты, недостойно того, чтобы что-то о ней узнать.
-Но почему? Джалма, пожалуйста, умоляю тебя...
-Умоляешь? А зачем тебе это нужно? Мы никогда не будем изучать этот культ в университете. Единственная связанная с ним археологическая находка так и осталась непонятой и непризнанной, и все эти проклятые яйцеголовые испугались так, что решили уничтожить ее... пока еще не слишком поздно... а ты... если ты оставишь меня и будешь усердно молиться Христу о спасении, тогда, может быть, это учение никогда тебя не коснется... на твое счастье... поэтому тебе лучше уйти, и чем скорее, тем...
-Нет, - резко перебил ее Дориан. - Я никуда не пойду, пока не узнаю от тебя правду. Ты ДОЛЖНА мне все рассказать, понимаешь? Это ведь не просто культ старославянских языческих идолов, верно? И не культ богов-персонификаций смерти... это что-то другое...
-Да, - кивнула Джалма. - Что-то совершенно другое... а ты, ублюдок, ходил за мною следом целую жизнь и вынюхивал обо мне ВСЕ, все, что угодно... тебе все было очень важно, ты все должен был знать, не так ли? Ведь я не один раз видела, как ты скрепя сердце прекращал эти дурацкие игры с такими же болванами, как ты сам, забивался в угол и закрывал глаза... я знаю, ты делал это для того, чтобы казаться похожим на меня, но ты не мог видеть НИЧЕГО из того, что видела я... как и твоя мерзкая младшая сестренка.
При упоминании о сестре сердце Дориана мучительно, облившись кровью, сжалось, но он, догадавшись, чего добивается Джалма, скрыл от нее и боль, и печаль, и внезапно родившуюся ярость.
-Мои родители уже обратились в полицию, - неровным голосом произнес он. - Ее ищут по всему городу и, значит, скоро найдут. Скоро Юлия вернется домой...
-Нет, Дориан. Она никогда не вернется.
-Откуда ты можешь это знать? Кто тебе это сказал?
Джалма лукаво улыбнулась и не произнесла в ответ ни слова.
-Ты что, не понимаешь, насколько это важно, Джалма? Прекрати свои игры и скажи мне, что ты знаешь, слышишь?!... где же твое сердце и твоя доброта? Разве твой культ ничего об этом не говорит?!...
Отчаяние медленно, но верно начинало брать над Дорианом верх, и, чувствуя это, Джалма жестоко торжествовала; взгляд ее диковатых зеленых глаз становился все холоднее и беспощаднее, как взгляд зверя, выбравшего свою жертву.
-Мой культ говорит обо всем, - наконец ответила она, - и дает мне видеть все. Я буду ждать тебя на страда де Вулканешты, два. Это противоположный конец улицы. Ты должен быть там сегодня ночью, в половине второго; если опоздаешь хоть на одну минуту - я уйду и ты больше никогда меня не увидишь.
Ее предложение казалось совершенным абсурдом.
-Но Джалма... ведь ты больна, тебе нельзя подниматься с постели... мы не можем никуда идти в такой поздний час...
-Если твоя любовь так сильна, что ты всю жизнь обрекал себя на боль ради нее... тогда ты сможешь это сделать, это должно показаться тебе пустяком. Я расскажу тебе об этом культе, Дориан... и отведу тебя к твоей сестре.
-Что?! - встрепенулся юноша. - К моей сестре? Где она? Что с ней?!...
-Ты узнаешь об этом сегодня ночью, если осмелишься придти на встречу со мной. У тебя больше двенадцати часов на раздумье, Дориан... я клянусь, что буду ждать тебя, клянусь рассказать тебе все о том, что случилось с твоей сестрой. Ты должен принять решение... но знаешь, на твоем месте я бы никуда не пошла.
-Почему?! Неужели тебя бы не волновала судьба твоих близких?
-У меня нет близких. Они все для меня - лишь как звезды для Луны. Ведь она не радуется, когда они рождаются... и не горюет, когда они умирают... и лунный свет никогда не указывает путь к истине...
- Лунного света не существует, Джалма. Есть лишь отражения света Солнца. Я тоже буду ждать тебя этой ночью.
Пристально оглядев ее, Дориан вышел из комнаты и затворил за собой дверь, так и не попрощавшись с Джалмой.
III
С приходом сумерек дневная жара исчезла, и стройные улочки Змеуриу наполнились сладковатой ночной прохладой. Город, затянутый поблескивающим серебристым покрывалом, затих в неподвижности, в долгом ожидании утра. Дориан, с огромным трудом сумевший обмануть свою мать и вырваться из дома, оказался на улице еще в первом часу ночи, теперь же, стоя у второго перекрестка на страда де Вулканешты, он казался самому себе лишним в мирно спящем Змеуриу, ожидая появления Джалмы Сурву и уже предчувствуя неладное. Волнение становилось таким всепоглощающим, что часто вызывало приступы тошноты, а стрелки на часах, казалось, давно не двигались с места, обрекая Дориана остаться здесь навсегда и ждать Джалму целую вечность. Наконец в противоположном конце страда де Вулканешты появилась женская фигура в легких черных одеждах, и Дориан сразу узнал в прохожей Джалму... но теперь она была совершенно другой, не такой, как раньше, в тот же день: она буквально излучала физическое здоровье и гармонию, ее шаги были быстры и тверды, серебряный лунный свет и легкий прохладный ветер ласкали ее кожу, из мертвенно-бледной и высушенной вновь ставшей смуглой и упругой, как у ребенка, и осторожно играли с пышными чернильными волосами, уже не падавшими на ее грудь безжизненными рваными клоками. На мгновение Дориану даже показалось, что Джалма ласково улыбается, но эта иллюзия исчезла так же внезапно, как и возникла, едва девушка успела остановиться перед ним. Тот пугающий холод, который всегда исходил от нее, как сладкий аромат от бутонов роз, по-прежнему оставался неизменным, и Дориан не мог не ощущать его.
-Ты прекрасна, Джалма, - выдавливая из себя слова, произнес он.
Джалма не сказала ни слова, лишь лукаво, будто оскаливаясь, улыбнулась и подняла голову. Огромный серебряный диск луны в своем пылающем ореоле осветил ее лицо.
-Луна прекрасна всегда, - отозвалась Джалма, переведя пристальный взгляд на юношу. - Нам пора идти. Нужно успеть до рассвета.
Дориан собирался задать Джалме какой-то вопрос, но она опередила его, взяв за руку и поведя вслед за собой по серебрящейся дороге. Холод от ее ладони мгновенно, как электрический ток, пронесся по всему телу юноши; казалось, он сжимал пальцами кусок льда, который невозможно было растопить. Какое-то время они шли молча и не глядя друг на друга, потом Джалма неожиданно спросила:
-Ты знаешь что-нибудь о финикийском языческом пантеоне?
-Н-нет, - помедлив, робко пробормотал Дориан; дурное предчувствие, не покидавшее его весь день, теперь усилилось во сто крат.
-Кто-то говорит, что в нем нет ничего "достойного внимания", - зловеще скопировала Джалма голос профессора Луту, - и во весь голос заявляют, что его нужно отождествить с древнегреческим и римским... но слепцы и должны так говорить. Все тайны должны быть скрыты от посторонних и сохранены только для своих наперсников. Иначе они потеряют свое значение, не так ли?
-О каких тайнах ты говоришь? - ответил вопросом на вопрос Дориан, пытаясь заглянуть прямо в глаза своей спутнице и не позволить ей солгать.
-В Финикии зародился культ богини Танит, Дориан, богини вечной Луны. Финикия стала его колыбелью и усыпальницей.
-Усыпальницей?
-Сегодня археологи и историки полагают, что этот культ, вера в Луну, умер сотни лет назад вместе с тем государством, где ему поклонялись.
-Так ведь они же были правы, Джалма... культа Танит действительно больше не существует. Иначе мы могли бы многое о нем узнать, как узнали, например, о древнегреческом многобожии...
-Глупости. Многие из тех, кто столкнулся с ним, делают вид, будто никогда и ничего о нем не слышали. Они считают его силу силой зла, потому что лунный свет ослепляет и не дает отличить ложь от правды. И Танит всегда заставляет расплачиваться за слепоту. Ее сила так велика, что ее поняли и вознесли над собой еще в древности, и она жива до сих пор...
-Но тому нет ни одного доказательства...
-Тому есть доказательство, Дориан. Но те, кто нашел его, побоялись раскрыть правду... потому что поняли, что им не уйти от проклятия, если они осквернят храм Луны.
-Какой храм?
-Его нашли несколько лет назад на территории бывшей Финикии. Считалось, что он единственный из всепх сохранившихся до сегодняшнего дня. Но это не так. Их множество - тех, что были и что будут. Я привела тебя к одному из них.
Дориан удивленно взглянул на нее, но Джалма не рассмеялась и не призналась, что пошутила, лишь слабо кивнула в сторону того здания, около которого они остановились. Это был полуразрушенный одноэтажный дом, покрытый облупившейся бордовой краской, свисавшей со стен рваными клочьями, заколоченной досками дверью и разбитыми окнами с почерневшими рамами. Несколько секунд Дориан был убежден, что Джалма потеряла рассудок... но вновь увидев ее ясный взгляд и услышав ее ровный мелодичный голос, он понял, что это не так, что это невозможно.
-Сомневаться в святости Солнца всегда считалось грехом... но мало кто мог принять святость Луны: ее нужно было хранить внутри себя с рождения до смерти, а потом передать следующей Посвященной... у Танит никогда не было бесчисленных армий жриц, вроде всех этих весталок и вакханок... но зато каждая из них становилась ее земным воплощением, персонификацией вечной Луны, и за тысячи лет ими не было совершено ни единой ошибки...
-Как это возможно?
-Все решалось перед этим храмом. Это и священный Грааль, и философский камень, и амброзия... его нельзя ИСКАТЬ. Его можно только НАЙТИ. Он всегда везде и нигде, но та, кому суждено его найти, непременно это сделает. Идем.
Дориан слушал ее, как загипнотизированный, не ощущая ничего вокруг себя, и каждое слово Джалмы преумножало в нем страх. Он смутно понимал, как Джалма узнала о финикийском культе и какой силой он действительно обладал, но дороги назад больше не было, и все, что оставалось Дориану в ту ясную июльскую ночь, -следовать за своей возлюбленной и бороться с собственным отчаянием. Он из последних сил берег в себе слабую надежду вновь увидеть Юлию живой, но эта надежда угасала с каждой секундой: культ Луны мало чем отличался от еретических сатанинских культов, и не было ничего ужаснее, чем услышать о нем именно от Джалмы и увидеть фанатичный восторг в ее глазах. Но теперь было слишком поздно.
-Храмы никогда не бывают запертыми, - ответила Джалма и медленно провела ладонью по почерневшей деревянной двери. Та легко раскрылась, словно ее отперли и толкнули изнутри. Напрасно Дориан ожидал увидеть полуразрушенную убогую комнату, заваленную обломками старой мебели и желтыми разорванными газетами: внутри заброшенного дома оказался несоразмерно огромный круглый зал из серых прямоугольных камней, задитый искрящимся лунным светом. Изумленно оглядываясь вокруг, Дориан заметил, что выложенные из камней стены зала были покрыты фрагментами клинописных текстов, иероглифами и буквами древнееврейского алфавита, но те послания, подобные молитвам, в которые они складывались, казались ему непереводимыми.
-Буква Коф, - неожиданно произнесла Джалма, указав ему на выведенную бордовой краской букву на сером камне. - На древнем иврите означает "игольное ушко". Это символ восемнадцатого Аркана Таро, Луны. И все надписи здесь говорят только о Луне.
-Что это за место? Как мы могли здесь оказаться? Это и есть тот храм? - Дориан отчаянно оглядывался по сторонам, пытаясь отыскать выход, но дверь, через которую они проникли в этот зал, бесследно исчезла. Они оказались заточенными в огромном каменном кольце.
-Это точная копия финикийского храма Танит, единственного дошедшего до нас... или, лучше сказать, его проекция, - загадочно добавила Джалма. - Потому что все, что нас окружает, - это и есть всего лишь проекция. И свет, и звук, и тепло...
-Почему об этой находке ничего не сообщалось? Почему археологи...
-Побоялись рассказать об этом? Я тебе покажу...
Она медленно прошла мимо онемевшего от страха Дориана и остановилась у выступа в противоположной стене, занавешенного плотной черной материей. Дориан вновь увидел, как дико сверкнули зеленые глаза Джалмы в свете Луны, и глубоко втянул воздух, пытаясь хоть немного успокоиться. Но сердце по-прежнему бешено колотилось в его груди, кровь гремела в висках, и Дориан едва не терял сознание от охватившего его ужаса. Он смутно понял, что произошло дальше: его взгляду открылись грубо высеченные в камне полки, на которых стояло около дюжины прозрачных стеклянных сосудов, наполненных жидкостью, где покоились плотные темные массы. Дориан не сразу решился поверить собственным глазам.
- Господи Боже, - с трудом выговорил он, - Не может быть... это... это?!...
- Правильно, Дориан, - ужасающе спокойно ответила Джалма. - Это человеческие органы. Вырванные прямо из плоти и окропленные еще горячей кровью.
- Нет... но зачем?... зачем?...
- Когда-то давно самая первая жрица Танит решила отблагодарить свою богиню за подаренное ей благословение. Она хотела воплотить ее на земле в самом красивом женском теле. И она потратила свою короткую жизнь на то, чтобы собрать это тело по частям, и ей это удалось: тогда Танит в первый раз вошла в человеческую плоть и больше никогда не покидала ни землю, ни небо. С того дня жрицы Луны и начали отсчет мирового времени... и каждый месяц в честь рождении своей богини они приносили ей в жертву жетей, расчленяя их тела и отделяя от них внутренние органы.
Она странно умолкла и опустила голову, но Дориан не сразу обратил на это внимание; он неподвижно стоядл у стены и не сводил глаз с поблескивающих в лунном свете сосудов.
-Понимаешь ли ты, кто был принесен в жертву милосердной Танит на этот раз? Здесь покоится грязное тело твоей грязной сестры, которая осквернила это святое место... сегодня нам светит полная луна, Дориан... видишь, кого она призывает к себе теперь? Ты же всегда мечтал видеть то, что вижу я...
Дориан, затаив дыхание, медленно перевел взгляд на Джалму; последним, что он увидел, были два серебряных кинжала-полумесяца в ее руках... и сияющий лунный ореол, подобный нимбу над головой святого...
ЭПИЛОГ
Из телефонного разговора доктора В. Одобеску и Д. А. Гяце; 25.VII.1996, 11:25:
В.О.: "Доброе утро, госпожа Гяце. Это доктор Одобеску..."
Д.Г.: "Доброе утро, доктор... спасибо, что вы мне позвонили. Я очень рада вас слышать".
В.О.: "Как вы себя чувствуете?"
Д.Г.: "Я?... а как может себя чувствовать мать, потерявшая обоих детей? Никак... но все же... нет... скажите мне сначала, доктор, что с этой проклятой фанатичкой Сурву?"
В.О.: "Госпожа Гяце... Джалма Сурву умерла.Это случилось прошлой ночью, как раз в момент лунного затмения..."
Д.Г..: "Она умерла?! О, слава Всевышнему! Я молилась о том, чтобы дожить до этого дня! Как это случилось?"
В.О.: "Понятия не имею. Ни один из врачей не может сказать ничего определенного... она просто... просто умерла".
Д.Г.: "Господь покарал эту убийцу, эту сатанистку... надеюсь, она сейчас мучается... надеюсь, она горит в аду и будет гореть там вечно!... теперь я могу не бояться за мою Селену..."
В.О.: "Простите, за кого?"
Д.Г.: "Я ведь так боялась говорить вам, доктор... я боялась, что она, убив двух моих детей, попытается убить и третьего... но теперь весь этот кошмар позади и нам больше ничего не грозит... а Селена - это теперь мой и только мой ребенок. Она... она подкидыш... но я думаю, что мне ее ниспослал сам Господь, в помощь и в утешение... у меня есть дочь, доктор Одобеску... поверьте мне, она прелестна!... и главное, что Джалма Сурву больше никогда не сможет причинить ей зла, потому что Джалма Сурву мертва! Надеюсь, черти-прислужники Дьявола убьют ее так же, как она убила Юлию и Дориана..."