Валерий Кузьмич, не поднимая глаз, встал из-за стола, тяжело оперевшись рукой на его деревянную поверхность. Всё нажитое поместилось в два небольших пластиковых пакета, которые сейчас стояли у двери в его комнате.
Говорить больше было не о чем. Пора было уходить.
Он развернулся и побрёл в комнату. Переоделся в парадный костюм с пиджаком, уложил домашние вещи и тапочки в собранные пакеты, присел на кровать и огляделся: в этой комнате он спал больше полувека.
Совсем молодыми ещё, вместе с женой Мурочкой (Аней по паспорту), въехали они в эту двухкомнатную квартиру, которую выделил им завод. Потихоньку выплатили деньги, родили сына. Жили-поживали, особого добра не наживали, но как-то и не горевали в общем. Потом умерла Мурочка и Валера, за 30 лет сроднившийся с ней, вдруг покатился вниз с огромной скоростью. Никогда не выпивавший что-то серьёзнее пива, он стал пропадать по несколько дней, напиваясь до полного бесчувствия и оставаясь ночевать у случайных знакомых. Потом грязный приползал домой, отлёживался, выслушивал упрёки сына, горестно кивая, но, не в силах противостоять обрушившемуся горю, снова уходил. Иногда он приводил с собой весёлую компанию, которую сын Алексей выгонял из дома, не слушая не единого слова.
Через пару лет сын, уставший от бесконечных батиных загулов и боявшийся, что в пьяном бреду тот продаст за бесценок кому-нибудь единственное ценное, что у них было квартиру, отвёл отца к нотариусу, чтобы тот сделал дарственную.
Валерий Кузьмич клятвенно обещал сыну, что завяжет с таким, подрывающим здоровье, образом жизни и станет тихим пенсионером. Держался он с июля, дня похода к нотариусу, до декабря. В Новый год сын привёл домой девушку и объявил, что это Лена - его будущая жена. Они будут жить вместе. Он сразу понял, что невестка его не одобряет. Она поджимала губы, когда видела его и его вещи, старалась не приходить домой без Алексея, а если Валерий Кузьмич заходил на кухню, где она готовила, быстро сворачивала готовку и, не поднимая глаз, ухода в комнату. Он-то надеялся, что девочка наведёт уют, как было при Мурочке. В доме станет светлее, а выходило наоборот. И Валерий стал тихо попивать у себя в комнате, стараясь не попадаться на глаза молодым.
Наступила весна. И однажды вечером, в четверг в начале мая, сын позвал его на кухню, и, выставив бутылку водки на стол, объявил, что пора бы папане искать себе другое жильё. Дескать, Лена скоро будет мамой, а жить в такой обстановке - с пьющим свёкром, не убирающим за собой в туалете и ванной, она не может. При этих словах сын развёл руками, а потом похлопал папу по плечу и предложил сегодня же вечером, лучше прямо сейчас, покинуть помещение навсегда.
В принципе, ситуация назревала давно. И Валерий Кузьмич это понимал. Потому, уже с месяц, были собраны вещи. Только вот куда пойти - он не знал. Не было у него родных, дачи, друзей. Никого, к кому он мог бы обратиться за помощью.
Он поднялся, взял пакеты и пошёл к входной двери. Комната сына была закрыта. Кухня тоже. Он потоптался на пороге, надеясь, что сын всё-таки выйдет попрощаться, ведь неизвестно - свидятся ли, но никто не вышел. Валерий Кузьмич вытащил из кармана ключи, положил их на полочку под зеркало и пошёл, захлопнув за собой дверь. Обратного пути не было.
Выйдя из подъезда он остановился и, переложив пакеты из одной руки в другую, пошёл вперёд. На улице было темно, но не холодно. Сияли фонари, где-то недалеко мчали машины, у людей в которых был дом. У каждого. А у него не было. Пройдя несколько метров, Валерий Кузьмич растерянно остановился посреди дороги. Идти было совершенно некуда. Пенсия у него была настолько скудная, что хватало её только на питание. Ни о какой оплате любого жилья и речи не могло быть.
Мимо прошла компания припозднившихся коммунальных работников, громко переговаривавшихся на своём языке. Они совершенно спокойно обтекли стоявшего старика и через минуту пропали из вида. Больше на улице никого не было. Был почти час ночи. Через несколько часов наступит новый рабочий день и на окраине Москвы, где в основном жили рабочие лошадки города, так поздно все спали. Даже в высотках окна были тёмные, за редким исключением, где, наверное, были младенцы, просыпавшиеся покушать по режиму.
Валерий Кузьмич всё стоял и стоял на дороге, глядя перед собой и бессильно ссутулившись. Внутри тяжело пульсировало: бездомный, бомж, бездомный, без дома. В шестьдесят четыре года оказаться улице, без родных и друзей - это был итог, жирная черта бесцельно правильно прожитой жизни.
Он стоял на дороге до рассвета, растерянно оглядываясь по сторонам, поставив пакеты по бокам от себя. А потом побрёл вперёд уже не оборачиваясь. Осевшие пакеты так и остались лежать посреди улицы.