Уже вечерело, когда со мной приключилось это несчастье.
Представьте себе, что давно знаю, что в этом мире потерял всё. И семью, и дом, и себя и даже своё собственное имя, которого я не помню. Я давно никто. Нищий бродяга. Самый настоящий нищий старик. И, наверное, смерть моя не была бы уж такой ужасной, скорее необходимая закономерность. Скорее как избавление от мук, а не ужасный конец.
Наверное, я так бы и умер вблизи таверны, лежа в луже скверны, помоев, мочи и испражнений, если бы не этот симпатичный в хорошем костюме аристократа молодой человек, подоспевший весьма во время, что вытащил так удачно старого нищего за подмышки из грязи, дабы тот не захлебнулся окончательно.
Мне кажется, он один понял всю глубину моей горечи и безысходности, в какой я пребывал всё последнее время. И благо же я был мертвецки пьян, так ведь нет же, я был, как на зло, совершенно трезв в тот вечер. Ни в одном глазу. Чист, как стёклышко. В этот треклятый день у меня во рту не побывало и маковой росинки, чтобы можно было как-нибудь сослаться на действие винных паров. Для этого никто мне не соизволил подать ни гроша.
Клянусь, мне уже приходилось валяться в нечистотах подобных этим и не единожды, но чтоб так дерьмово выкупаться с головой, за мной этого ещё никогда не водилось. Я повторюсь, ещё ни разу. Ни разу не приходилось за всё время своей истории нищенствования и побирушничества. Которая тянется, уж поверьте мне, второй десяток лет.
Я лежал тогда на спине, навзничь, а вода, обтекавшая моё, приподнявшееся заметно над водой, тощее тело, затекала в уши и уже норовила попасть в рот и в нос. Такая липкая грязная вонючая субстанция, подбираясь всё ближе и ближе, а я в то время усиленно пытался барахтаться и с помощью двух рук, действующих, как два винта, боролся за лишнюю минуту жизни, чтобы не утонуть мгновенно, как топляк. Силы мои таяли с каждой секундой, и я чувствовал, что слабну и больше не в состоянии продержаться над этой вонючей водой. С полной уверенностью говорю, все жизненные силы были уже на исходе, когда, как агнц, нарисовался склонившийся надо мной этот молодой человек в образе аристократа, бросивший себя в жертву, как в пламя огня пушинку пуха с шикарной напомаженной шевелюрой.
Я не мог представить себе ничего более отвратительного в тот миг, чем захлебнуться в этой жиже, набравши в рот и во все внутренности чьи-то паршивые испражнения из чьих-то вероятно больных желудков, мучимых катарактами и язвами.
Но даже в те мгновения я смог оценить его жертвенный поступок сполна. Он бросил себя в пучину мерзостей. А за одно и свой идеально подогнанный и сшитый по моде, безупречно, кристально чистый, аристократический костюм. Каких денег стоит этот костюм? И сколько же может тогда стоить жизнь этого богатого господина? Мне даже подумать страшно! А если бы хоть капля той грязи попала на этот предмет восхищения, на этот шедевр, а не предмет повседневной одежды.
Моя жизнь оценивалась в ничто. Не шла ни в какое сравнение даже против одной единственной пуговицы на его модных кальсонах.
Его взгляд голубых лучистых глаз был поистине ангельским.
Он схватил меня за плечи и буквально одним рывком поднял чуть ли не на небеса над всей этой тошнотворной грязью и тащил до тех пор, пока я не ухватился руками за каменный край этой дерьмовой купели, в которой едва не испустил дух.
Я был ему безмерно благодарен за его старания, приложенные при моём извлечении из водянистых фекалий. Но чем я мог его отблагодарить за своё чудесное спасение, а иначе это и назвать было нельзя. Именно чудесное спасение! Я не мог даже выразить всю свою благодарность словами, лишь пускал слюни, отплёвывался и кашлял не в силах прокашляться, чтобы, наконец, освободить свои легкие от попавшей в них жидкости.
Не говоря ни слова, молодой аристократ небрежно обтёр, между тем, свои нежные и тонкие пальцы, как у музыканта, бархатным белоснежным платком. Брезгливо бросил платок себе под ноги. Совсем не заботясь о безупречной чистоте этого платка и будущем употреблении, не ожидая услышать никакой от меня хоть какой-нибудь словесной благодарности, лишь для верности зрительно убедившись в моей крайней кошачьей живучести и в том, что труд не напрасен и спас он вовсе не животное, а настоящего живого человека.
Мне всё равно было совестно перед ним. Ей-богу! Но в тоже время мне хотелось бы, чтобы этот молодой человек не уходил, а остался и поговорил со мной, но это было превыше всяких мечтаний. Я прятал от него глаза, чтобы ненароком не встретиться как-нибудь глазами с его одухотворённым суровым пронзительным взглядом и боялся высморкаться в руку, а лишь мелко покашливал и сплёвывал под ноги.
Хотя у меня в тот миг ужасно щекотало в носу. Возможно, я скривил физиономию, не в силах чихнуть, так сильны были рвотные позывы.
Руки ему я тоже пожать не мог, так как с меня стекали всяческие нечистоты, я был вымазан ими с ног до головы, как поросёнок. Не мог даже встать на ноги, а лишь стоял на четвереньках, пока не сел на тротуар.
Тем временем, пока я стыдливо опускал глаза и стряхивал с себя стекающую парашу, молодой человек откланялся.
Как только он ушёл, я подполз к брошенному им платку. Овладев этим платком, как давно в тайне вожделенной женщиной, я прочёл на краешке тонкого бархата всего две буквы, вышитые крестиком. П. Н.
Так вот как звали моего спасителя! П. Н.! Павел Николаевич! Значит, он или Павел или Пётр, а возможно что-нибудь нечто более возвышенное. Чего мне никак не может прийти на мой скудный ум! Пафнутий Никандрович, например!
Я тут же спрятал платок в надорванный карман своей грязной атласной жилетки на голом теле, промокшей до нитки и теперь уже твёрже попытался встать с колен на ноги. Я обязательно его выстираю и высушу, чтобы хранить, как реликвию, как святыню.
Буду дышать влагой соплей небожителя! Хватать остатки флуидов его дыхания! Нюхать нежные ароматы исходившие от его божественных ноздрей!
Грязная вода стекала с меня, как со слона. Наконец, мне удалось, придерживаясь за край каменного парапета и водосточную трубу, встать на ноги. Дьявольская купель была много позади, но я всё ещё шатался, как пьяный.
Затем смог слегка обмыться старой застарелой дождевой водой, что стояла в корытце под стоком. Прежде всего, лицо и голову. Однако же запах от меня шёл превратный. Платья своего снять, а затем вымочить, сполоснуть, потом выстирать я ещё был не в силах.
Надо будет, как-нибудь поспрошать, что это был за господин. Ведь, вероятно, кто-нибудь из местных пьяниц, видел моё спасение или же этого господина. Запечатлел хоть краешком глаза. Спасать меня из этих пропащих людей всё равно бы никто не стал, а почесать языком каждый рад. Впрочем, я не помню, вышел ли он из таверны или же вовсе в неё не заходил. Следовательно, уж никак не мог из неё выйти. И видно просто проходил мимо. Но тогда как же он тут очутился и, главным образом, зачем? Ведь не за тем, чтобы вытащить меня из моего поганого положения и сохранить мою противную жизнь, за которую я до сих пор цепляюсь руками и ногами, чтобы вот так тут же исчезнуть, раствориться в воздухе, покинув это поганое место, навсегда? Всё это потом я непременно узнаю. При случае. Слухами земля полниться.
Вот только какого же чёрта ему тут делать?
Другие это видели, значит, я приподнялся в их глазах. А для нас нищих - это целое событие, которое может враз перевернуть всю безобразную жизнь с ног на голову для того, чтобы начать жить по другому. Я сказал бы, по новому. По умному. В отличие от моих знакомых и пропащих друзей попрошаек и воришек, а в общем-то, между прочим, таких же пьяниц и растяп, как я сам.
Рассказов для очевидцев хватит не на один год. Об этом событии я сам буду вспоминать всю свою оставшуюся жизнь. Сколько у меня её ещё есть.
В этой поганой луже, где я только что не утонул, я потерял целый талер. Мне жаль было этих моих последних денег, что я приберёг для кружки холодненького пивка на вечер, что взбодрило бы меня на этот день или до конца дня, а возможно и на всю ночь со следующим утром, поумерив голодный желудок и удовлетворив зверский аппетит.
Я не дошёл совсем немного. Мне оставалось каких-то пару десятков шагов.
Внезапно, сам не зная для чего, я посмотрел на свои грязные нижние конечности и даже попятился. У самого носка моего побитого временем башмака лежала крошечная блестящая табакерка.
Ого! Откуда она здесь взялась? Это верно ОН обронил! Мой спаситель! - мелькнула мысль. Как же так! Теперь мне обязательно надо его найти! Хотя бы для того, чтобы вернуть ему его бесценный предмет. Из рук в руки. Табакерка верно именная или же памятная вещица. Теперь я должен буду поставить целью своей жизни обязательно его разыскать и вернуть её. Как же так!
Наклонившись, я поскользнулся и упал. Но я не чувствовал в этот момент никакой боли своими одеревеневшими коленями. Моё сердце замерло, а душа ушла в пятки, при виде как маленькая табакерка заскользила по мокрым камням, едва не свалившись в пролом, вниз под землю, где клокотала вода. Я увидел, как табакерка замерла на самом краешке. Как будто манила и притягивала меня броситься за ней.
От этого зрелища моё дыхание перехватило, а сердце стало биться ещё чаще. С меня стекал пот вместе с остатками грязной воды.
Аккуратно подползая к краю пролома, будто змея, извиваясь всем телом, чтобы не упасть вниз самому, я дрожащими руками ухватил табакерку с двух сторон, как краб клешнями, непослушными раздутыми пальцами, не смотря на то, что свалившиеся длинные отросшие волосы на чёлке, как занавеси накрыли глаза полностью. Я начал пятиться назад на коленках, опираясь в тоже время прорванными на локтях рукавами по шероховатым и мокрым камням назад и также скользя животом, но гораздо медленнее, чем подползал. Мне это было делать легко. Вся одежда была скользкой и мокрой от грязи. Благо этого никто не увидел, а то, вероятнее всего, кто-нибудь, из наиболее наглых, отобрали бы у меня этот бесценный предмет и лишили бы меня этого удовольствия вручить моему спасителю, как плату за своё спасение, хотя бы, как возвращение части долга. Самую малость, но зато, как приятно бы было мне в этот момент вновь увидеть этого ангелоподобного молодого человека и его лучезарную улыбку. Я не мог знать насколько ему дорога эта табакерка и дорога ли вообще. Верно он может себе позволить купить ещё лучше, а возможно и сотни таких табакерок. Но почему-то мне казалось что это не простая табакерка и в ней есть обязательно какой-нибудь тайный секрет или что-нибудь невероятно ценное. Как же я был прозорлив в тот момент. Я бы сказал дьявольски прозорлив, но на тот миг это была лишь табакерка, хотя и драгоценная.
Возможно, что я делал что-то не так в своей жизни, что оказался в таком положении, но сегодня я совсем не пил и ничего не ел.
Нет смысла идти и выпрашивать у булочника сотый раз без отдачи кусок хлеба. Всё равно не даст. Последний раз, когда он давал... Гм. Это было, если я не ошибаюсь, на праздник всех святых. Да и тот сытный кус подала, пожалев меня, жена булочника, а не он сам. Причём мной он был крайне недоволен, что я вновь сумел найти возможность, чтобы появится пред его светлым взором, чтобы посмотреть на его слишком честные в кавычках глаза. Меня давно уже никуда не пускали приличные люди. Моё присутствие как-то их тяготило и конфузило, что ли. Не знаю, какое слово тут подобрать вернее. Решайте сами.
На улицах прогуливающиеся франты, из более-менее обеспеченных, отгораживались от меня собаками. В этих кварталах таких было мало. Дамочки и вовсе не желали смотреть в мою сторону, едва я появлялся из-за поворота, выходя им на встречу, иначе, видите ли, их может вытошнить. Я этого уже слышал не раз от их горничных и гувернёров.
Таверна была неподалёку. Всегдашнее моё пристанище. Когда в кармане звякала, хоть какая-нибудь, завалящая монетка - там меня принимали терпимее. Но сейчас заветной монетки не было. Этот факт невероятно меня огорчал.
Начинались сумерки, но едва я вспомнил, что у меня нет денег. А самое паршивое, что я до сих пор трезв, я тотчас поспешил при первых фонарях к известному среди бродяг процентщику еврею, дабы заложить эту самую табакерку. Эта табакерка могла сослужить свою службу, хоть на сегодняшний вечер. Мне нужно было срочно, как можно скорее, смочить горло. Её ценность теперь для меня свелась в одну и была в том, что я могу получить взамен кружку хорошего пива. Вот и всё.
Больше идти мне было некуда. Я жил, где придётся и ночевал также. В ночлежках, в подвалах, в бараках, в заброшенных домах, в общем-то, как и полагается простому нищему бродяге.
Все мысли по поводу благородства моей души вдруг отошли на второй план, я перестал думать о возвращении вещицы, как-только понял, что табакерка может мне принести пользу другого рода, а то есть монетки.
После того, как я окончательно осознал, что лишился в вонючей купели всех своих сбережений и естественно живительной кружки пива на сегодня, я всерьёз задумался о прямом назначении своей находки. Я почти забыл, чем я обязан этому молодому господину владельцу носового платка и табакерки.
Урчание в животе требовало каких-нибудь опрометчивых действий, чтобы моё спасённое тело окончательно ожило. И вот я тут же подумал о табакерке.
Ещё большей для меня сказкой стало открыть эту таинственную и загадочную табакерку аристократа и хотя бы одним глазочком взглянуть на её содержимое или нюхнуть носом тот аромат божественного табака, что в ней пребывал и находился, к которому, вероятно, не раз прикладывался этот самый аристократ в надежде получить заветный дурман. Без сомнения дух самого наилучшего табака, который имеется в мире, обретался в этой поистине волшебной табакерке. Он возлежал, как спрятанный бриллиантовый орешек в драгоценной золотой скорлупке ограненный лучшими мастерами ювелирами.
Возможно тогда, голод на время отступит от меня и в голове посветлеет. Как же я ошибался!
Но какого же было моё удивление, когда я нёс её под заклад, чтобы затем выкупить. Остановившись в одной подворотне у фонаря и повозившись с минуту, я всё же умудрился как-то распечатать крышку табакерки, то бишь открыть, подцепив удачно ногтем. Моим глазам предстала удивительнейшая картинка, движущихся внутри шариков, без всяких видимых проволочек, механизмиков и ниточек, которыми они бы, без сомнения, должны были бы быть подсоединены между собой по логике вещей, как и в любом мнимосказочном инструменте, если бы табакерка являлась самой обыкновенной, как в кукольном театре. Все артисты такого театра сплошь управляемы ниточками, за которые дёргает тот, кто прячется за ширмой.
Я долго её рассматривал при свете уличного фонаря и не верил глазам.
В это момент из моей головы вылетело всё. Напрочь. Казалось, я лишился остатков разума. Я забыл обо всём на свете. Куда я шёл? Я уже не помнил. Зачем я шёл? Я также не помнил.
Шарики сами собой крутились и функционировали. Мне не понять, как и зачем они раскручивались. Я боялся помешать им в их непонятном движении, чтобы как-нибудь ненароком не расстроить их волшебное кружение и не сломать эту волшебную вещицу. Шариков всего насчитал девять. Восемь мелких и один в центре крупный и жгучий, горящий, как свечка в ночи. Я попробовал потрогать пальцем и тотчас отдёрнул. Край кожи обожгло, как горящим пламенем сальной свечки.
Что это? - думал я. Уж не помутился ли у меня как-нибудь рассудок?
Пока, наконец, не прочёл маленькую надпись на крышке. После того, как прикрыл табакерку крышечкой, боясь расстроить невидимый двигатель или пружинку, воздействующую на внутреннее вращение девяти шариков вокруг своей оси, а также восьми вокруг одного большого шарика горящего, как огонь. С помощью которого, я и мог наблюдать этот чудесный танец разноцветных шариков под вечерним небом.
Надпись на внутренней стороне крышки крупными позолоченными буквами загадочно гласила. Миры Фрокла из Коллесиды.
Своими подслеповатыми глазами, в один миг я умудрился всё это увидеть в сумерках подворотни. Как? Всё произошло, как будто на меня снизошло какое-то небесное озарение и просветление. До сих пор не понятно, но я это прочёл и увидел, как днём. Ведь не приснилось же мне всё это!!! И в плотно зажатых моих ладонях всё ещё пребывала эта реальная, а не воздушная из сна, вещица, похожая на табакерку.
Очень поздним вечером с этой шарманочкой, я поплёлся, сам не зная куда. Ноги меня вели по знакомой улице и, наконец, я очутился на пороге лавки знакомого старика-процентщика.
После того, как побрякал в колокольчик над его лавкой, рука сама собой привычно потянулась кверху. Заспанный старикашка-еврей открыл мне нехотя дверь и убедившись, что я один, под присмотром своего глухонемого мускулистого двухметрового слуги, пропустил меня в своё огороженное под лавку помещение.
- А где же музыка? - спросил удивлённый процентщик.- Ты, верно, её украл, так?
- Какая музыка?
- Так таки и какая! Раз это шарманочка, ты же назвал её шарманочкой, значит должна быть музыка, так?-спрашивал хитрый еврей, подслеповато щурясь на принесённый предмет.
Что мне было ему на это ответить? Я сам не знал, как это получилось и вылетело из моих уст.
А передо мной в этот момент стоял мой аристократ спаситель. Его голубые глаза отпечатались в моём сердце навсегда. Мне очень было жаль расставаться с этим предметом, после того что я увидел внутри шарманочки, но жажда пива и голод перевешивали всё остальное. Даже чистые и благородные помыслы и чувства, которые я имел неосторожность приобрести после чудесного избавления от смерти в нечистотах.
- Что вы рассчитываете получить за эту вещь? - спросил процентщик, морщась от отвратительного запаха и защемив нос двумя пальцами.
- За эту уникальную вещь!-осторожно поправил его я.
- Хорошо, уникальную. Какая разница? Что рассчитываете за неё получить?
- Три талера... Нет! Пять! Нет! Семь! - заторопился я и выпалил окончательную сумму. Десять!
- Так таки десять? Три или пять? Говорите точнее.
- Десять!
- Пожалуй, любезный, я вынужден вам отказать. Такая безделица ничего не стоит на рынке вещей и не представляет никакого антикварного интереса. Это я говорю, как крупный специалист.
- Но, позвольте! Я покажу, что у неё внутри. И вы сразу всё поймёте, - поспешил я привести свой аргумент.
- А что там внутри? Кроме щепотки старого перепрелого табака, может быть?!
- Вот здесь вы глубоко ошибаетесь, любезный! - я победно подмигнул ему правым глазом.
- Показывай скорее, бродяга! Устал. Хотел сегодня пораньше лечь спать!
Я поспешил раскрыть малюсенькую крышечку. Вновь ловко подцепил грязным длинным ногтем. И крышечка покорно отошла. Тут же, с едва слышным щелчком, пошла вверх, как на пружинке. Представьте себе! Мне самому ещё до сих пор не вериться, как я, вообще, смог повторить этот невообразимый фокус второй раз, с таким махоньким предметом.
Процентщик заинтересованно взялся за увеличительное стекло и заглянул внутрь.
- Что это? Никак механические жучки?! Или это такие живые насекомые? Какие-нибудь дрессированные блохи? Что это за штучки такие? Или я что-то не понимаю? Это крашенные фосфором блохи, что ли? Блохи, крутящиеся на шпильках? Никогда не видел ничего подобного!
- Но заметьте, любезный! Там нет никаких механизмов. Там нет никаких шпилек и блох. Это шарики! Шарики вращаются без всяких ниточек и пружинок.
- Удивительно! Но какой тогда в ней смысл?! Что это может значить?
- Это значит, что эта вещь уникальная в своём роде! Таких больше нет во всём мире!
- Возможно! Возможно эта вещь даже магическая. Но какой мне-то в ней толк? Впрочем, любезный... Я, пожалуй, взял бы эту вещь за... скажем, три талера. Ведь пользы от неё тоже никакой нет!
- Но! - опешил я.
- Ну, хорошо. Пять! Больше дать не могу. Хотелось бы знать, также, когда вы, соизволите, её выкупить?
- Я обязательно постараюсь выкупить её!
- А когда, позвольте, спросить?
- На этой же неделе.
- Хорошо. Таки уговорили! Я беру! Вот ваши деньги!
- Мне эта табакерка очень дорога. Скажите, с ней ничего не случиться? Я обязательно намерен выкупить её обратно. Я могу рассчитывать на вашу честность?
- Я понимаю ваше беспокойство. Ничего. Уверяю. Я сохраню её в целости и сохранности до самого вашего прихода, но не позднее ближайшей недели. Слышите?
Получив заветные пять талеров, я низко откланялся.
Мне жаль было выпускать из рук шкатулочку, но я не мог ничего с собой поделать.
Возможно, я крупно прогадал в цене. Избавившись, таким образом, от своей единственной ценности на тот момент времени, какой располагал и вполне мог бы распорядиться гораздо умнее, но чуть позже. Лишь потому, что у меня нечаянно запершило в горле. Став рабом низменных естественных потребностей, я тут же позабыл о своих клятвах разыскать этого молодого аристократа. Мысль, торжественно вручить из рук в руки этот во всех смыслах бесценный предмет, кажется, была правильной. Куда же она подевалась? Блаженная мысль промелькнула молнией в последний раз в моей пустой голове, и я отправился прямиком в таверну.
В конце концов, я утешился тем, что у меня оставался ещё носовой платок, который также бы не мешало возвратить назад.
Мир стал очень странным после того, как в городе появилась группа чёрных исполнителей законов, а ведь когда-то я был богачом. Да-да! Именно так и было! Не удивляйтесь! Тут нечему дивится! Виноватых моей теперешней перемене нет. Видимо, так было угодно небесам. Я давно уже смирился со своей судьбой. Так бывает. Я никого не проклял. Ведь когда-то меня узнавали во всех церквях города и мне кланялись все чиновники. Жизнь моя была беззаботной и радостной полной нежных моментов. В ней присутствовало столько безудержного поросячьего счастья и веселья, что сейчас меня от этого всего просто на просто воротит. Куда всё это подевалось? - осуждающе спросите вы, о чём-то, по-видимому, подспудно догадываясь. Я сам не знаю. Просто так получилось. А почему так случилось? Пожалуй, я возьмусь и расскажу, как всё это было.
Глава 2. Ещё более странные обстоятельства.
Так, слушайте, мою печальную повесть! Пока есть во мне ещё силы, чтобы вспомнить всё и рассказать. Только возьму, с вашего позволения, чуток пивка. Горло совсем засохло.
А сегодняшний день, я, пожалуй, буду считать ещё одним своим днём рождения, хотя на самом деле своего дня рождения я не помню. И этот день будет единственным моим днём рождения. Надо хорошенько узнать и запомнить, что это за день сегодня такой.
Холодненькое пиво! Наконец-то! Эта сомнительная радость оказалось в моих в руках, в виде громоздкой из толстого стекла кружки, наполненной заветной влагой с шапкой пены. Я присмотрел пустой столик возле дверей, а заодно с этим поспешно глотнул мимоходом этот божественный напиток, который побежал внутрь горла, приятно щекоча и разливаясь по изголодавшимся внутренностям. Голод отступал. Я, как кот, обожравшийся сметаной, закатил глаза, откидывая голову назад. Наверное, со стороны это выглядело довольно-таки смешно и даже отвратительно. Немолодой человек вдруг замер в одной позе с закинутой головой и щурит глаза с дурацким видом, покрякивая.
Приличный человек сюда не заходит, поэтому эта таверна, верой и правдой, служит исключительно бродягам и всякому сброду, вроде меня. Называется эта таверна Приют у мамочки.
Мне не терпелось с кем-нибудь поделиться этими впечатлениями. Я осторожно оглядывал соседние столики в поисках подходящего собеседника и не мог никак отыскать того, кто мог бы меня выслушать. Здесь собрались молодые воры и пройдохи, грязно ругавшиеся отборными словечками, цинично сплёвывающие сквозь зубы, заломив набок во рту табачные трубочки с отвратительным дымом. Вряд ли они станут слушать меня. Людей постарше с седой головой одиноко сидящих в стороне от общей массы не усмотрел.
Пока я пил пиво, таинственные шарики не оставляли моего воображения ни на секунду. Они продолжали вертеться и ярко светить прямо перед глазами, как светлячки, как будто бы явились на время, чтобы вдоволь наплясаться на столике, за которым я теперь сидел. Это было дьявольское наваждение.
Я помышлял о том, что надо бы, как можно скорее их выкупить и совсем не знал, что в этот момент я лишился своей драгоценной находки уже навсегда.
Вслед за моим уходом и между моим появлением в таверне, к процентщику резко побрякали в колокольчик. Открывал всё тот же глухонемой здоровяк, в сопровождении хозяина. Но на этот раз посетитель оказался с секретом. Как только слуга открыл дверь, чтобы выглянуть на улицу и посмотреть, кого это ещё к ним принесло в столь поздний час, как тут же увидел низкорослого щуплого мальчонку лет десяти. Справа внезапно блеснул длинный острый нож и на свет выскочил другой спрятавшийся за спиной первого оборванец. Не задумываясь, он полоснул лезвием по шее здоровяка. Немой упал, истекая кровью, а через него кинулся уже третий грабитель, который с силой оттолкнул остолбеневшего маленького хозяина вглубь лавки. Кто-то из шайки голодранцев подскочил и также бесцеремонно всадил пару раз острый, но короткий нож еврею в грудь. Тот даже не успел поднять руки. Вслед за этими тремя, в лавку кинулись остальные. Целая шайка грабителей из местных подростков беспризорников. Один из них наиболее дерзкий, самый старший, скомандовал обшарить комнату справа, другим слева, чтобы не терять время даром. Затем вонзил свой нож лежащему в луже крови задыхающемуся хозяину лавки ещё раз в грудь. Точнее в самое сердце. Для верности. Остальные, перепрыгивая через лежащего на проходе слугу и хозяина, устремились к полкам и сундукам, а главное к столику со сбережениями, сметая всё на своём пути. Нищие сбросили со стола разложенные по стопочкам монеты, обшарили карманы окончательно затихшего еврея и взяли предметы, что находились на другом большом столе, из совсем недавно принесённых вещиц закладчиками. Один из малолетних грабителей, а вернее сказать тот самый щуплый мальчонка, что возник в проёме дверей на пороге у еврея первым, ухватил незаметно табакерку, немало не заботясь о её содержимом. Наверное, подумал, что неплохо будет, как-нибудь на досуге нюхнуть понюшку хорошего табачку с богатого еврейского стола.
Последним уходил главарь, он с недобрым намерением уронил со стола на пол свечку, зажжённую ещё евреем перед обычным подсчётом перед сном своих текущих финансов на данный момент времени.
Похитив табакерку, беспризорник, совсем не знал, к каким последствиям это может привести и приведёт. Он открыл её только под утро. После того, как разделили награбленное ночью добро. Шайка раскололась на две половины, хотя и не без споров и драк. Кто-то из наиболее дерзких, но слабых, лишился пары зубов. Одни ушли пропивать, а другие ушли прятать и продавать. Мальчишку звали Ефимка. Он забился в угол подвального помещения. Участие его было пассивным и поэтому то, что ему досталось с дела, это всего несколько медяков да какая-то накидка. Про табакерку он никому не сказал. После того, как табакерка была им открыта, Ефимка увидел, уже известные читателю, непонятные вращающиеся вокруг своей оси шарики внутри. Не придумав ничего лучше, ткнул пальцем в оранжевый шарик и заметил, как на внутренней стороне крышки узор ожил и зашевелился, подобно пауку перебирающему лапками. Вернее, один из узоров. А именно тот, что соответствовал цветом, задетому пальцем шарику. Узор в виде пальмовой ветки.
С мальчишкой произошло загадочное превращение, он начал уменьшаться.
Пальмовая ветка свернулась и преобразилась в орла с хищным рубиновым глазом, раскинувшего крылья.
Как только шкатулка поглотила в себя беспризорника, крышка её захлопнулась.
Ефимка тут же переместился в другой мир.
Первые небесные корабли разведчиков уже ушли.
Рейнгатор Третий - царь перерожденцев усиленно готовился к войне.
Обитатели планеты должны были уступить его силе и могуществу в будущей краткосрочной войне безоговорочно.
Тысячи стартовых площадок тренировали новобранцев для того, чтобы затем их бросить в самое пекло сражений.
Война начнётся сначала в промышленных зонах, где скапливается наибольшее количество людей из рабочих. Затем перенесётся ближе к центру и к пункту управления всей планетой. Туда, где заседает правительство. Там, где сосредоточены правительственные войска.
Миллионы людей окажутся в рабстве у перерожденцев, если не погибнут во время ведения военных действий.
Стрельба диверсантов началась в школах рабочих кварталов. Это были первые провокационные шаги Рейнгатора. Затем загремели взрывы в особо людных местах и скоплениях людей.
По плану Рейнгатора за группами диверсантов-смертников должны были следовать разведывательные подразделения.
Мафусаилу было всего десять лет, когда он принял первый бой.
Класс из тридцати человек преимущественно мальчиков. Все они сидели тогда за партами перед престарелой учительницей, когда стена двухэтажного здания слева вдруг рухнула. В проломах показались десятки перерожденцев в чёрных обтягивающих костюмах, похожие на аквалангистов с автоматами наперевес.
Урок как раз в это время шёл на самую актуальную тему о мире людей и об угрозе их существованию, в связи с внезапным инопланетным вторжением перерожденцев в мир людей. В обществе уже давно говорили о том, что миру людей грозит опасность вплоть до истребления и исчезновения, если люди не смогут себя защитить перед воинственными пришельцами из дальних миров мироздания.
В тот момент, когда взорвалась стенка, под обломками каменного крошева погибли полкласса вместе с учительницей. Мафусаил же сидел ближе к правой стене и поэтому не пострадал, как и остальные десять учеников, но то, что не доделал взрыв, должны были довести до конца автоматчики. Короткие, но злые очереди последовали за появлением перерожденцев, после того как взрывной механизм был приведён в действие. Уцелевшие ученики валились один за другим на пол или же прятались, кто успел, под партами.
Безжалостно перестреляв значительную часть класса, перерожденцы, висящие на верёвках и канатах, по команде поднялись выше и затем проделали там тоже самое, только на верхнем этаже.
Это был показательный расстрел. Демонстрация грубой силы новых завоевателей, чего и добивался собственно сказать Рейнгатор. Показать этим всему миру людей, что их последний час настаёт. Сила на его стороне. Следует склонить голову перед его могуществом и покориться судьбе перед неминуемым.
Ему это удалось. Почти удалось. Люди стали бояться.
Стали собираться отряды самообороны и ополчения из мужчин заводских кварталов. Все знали, что скоро за этими операциями последуют другие, но уже более жестокие. Для того, чтобы люди освободили занимаемые ими территории или оставили эту планету навсегда захватчикам. Был и третий вариант, чтобы остаться здесь жить, надо стать рабами у новых хозяев жизни.
Именно в таком мире и суждено было появиться вдруг Ефимке накануне самых страшных событий для планеты людей.
Это был показательный расстрел. Разведчики забирали некоторых живых учеников с собой в плен, чтобы подвергнуть тех жестоким пыткам и нечеловеческим опытам и экспериментам, а затем сотворить из них солдат для своей будущей многочисленной армии перерожденцев.
Таким пленником, возможно, и оказался бы Мафусаил, если бы... если бы не оказал сопротивление. Одним из первых. Один из разведчиков наставив на него дуло автомата, выволок за волосы из-под парты, но Мафусаил не растерялся. Он вдруг, вместо того, чтобы покорно ожидать своей участи и смириться с незавидным положением подопытного кролика, ударил со всей силы перерожденца его же автоматом. Перерожденец опешил. Он не ожидал такой прыти от ребёнка. В доли секунды удалось перехватить и развернуть дуло автомата, таким образом, что Мафусаил даже успел выпустить из этого же автомата во врага целую очередь. Скорее всего следующее произошло случайно, но как кстати. Ведь маленький герой совсем не знал, как следует управляться с оружием, тем более инопланетным. Палец лёг именно туда, где он должен был располагаться при стрельбе. За первым выстрелом последовала очередь. Мафусаил не заставил себя долго ждать. Дальше дело техники. Несколько пуль стали смертельными. Разведчик умер на месте, истекая жёлтой слизью, а поскольку этого не видели другие перерожденцы и вероятно думали, что это их же собрат расправляется так с детьми, не придали особого значения этому факту - неожиданным выстрелам за их спинами, по идее уже в пустом классе.
Зато Мафусаила видели другие ученики числом семь человек. С автоматом наперевес Мафусаил побежал по разбитым ступенькам наверх и скосил, таким же образом, как и первого, ещё пятерых инопланетян. Его примеру последовали его друзья. Первыми бросились следом Буро, Вук, Гладыш и Еленаг. Овладев оружием убитых перерожденцев, они все вместе засели на верхних этажах разбитого здания. Отчаянная четверка начала вести прицельный огонь по висящим на канатах разведчикам, спускавшимся вниз на землю после удачной кровавой акции устрашения. Руководил учениками, конечно же, Мафусаил, занявший позицию намного выше своих сверстников для обзора поля боя. Мальчишкам было даже интересно. Они как будто играли в игру, а не вели войну. Тяжёлое громоздкое, но лёгкое в применении оружие только раззадоривало ребят и они с азартом поливали врага из его же собственных автоматов. Благо пользоваться оружием не составляло никакого труда. Все автоматы перерожденцев были снабжены обычной собачкой наподобие курка. Следовало давить на эту собачку с разной силой, чем сильнее нажать, тем больше пуль за один раз выпускает автомат.
Ничего не подозревающие разведчики всей основной группой напоролись на настоящую засаду. Выскакивающие случайные одиночки умирали ещё быстрее, попадая под перекрёстный огонь пятерых отчаянных сорвиголов. Трупы указывали в одном направлении, куда стремились перерожденцы, но так и не продвинулись ни на шаг ближе.
Бой тут же прекратился, поскольку разведчики не смогли благодаря этому случайному обстоятельству вернуться назад на базу и повисли все на веревках или полегли у стен перед главным входом в школу. Их небесных корабль остался стоять мёртвым во дворе. Управлять им также теперь было некому.
В операции участвовало более сорока перерожденцев. После участия отчаянных и дерзких учеников никто из них естественно не выжил. Большая часть детей обучавшихся на момент нападения умерщвлена вместе с учителями. Их насчитали сто двенадцать. Выжившие ученики были теми самыми из одного класса с Мафусаилом. Всего семь.
Скоро люди узнали о первом подвиге мальчика по имени Мафусаил. Со слов его восхищенных сверстников, которые поведали своим родителям и администрации, что первым взял оружие в руки, именно, он - Мафусаил. И именно он их всех спас, а затем убил всех перерожденцев. Его родителям была выписана премия в виде целого мешка крупы и мешка картошки, а отцу дали двух недельный отпуск освобождающий от тяжёлых восстановительных работ на заводе, чтобы он определил вместе с сыном его дальнейшую судьбу на благо родине. Администрация завода и глава города упомянули в своих докладах перед правительством о мальчике Мафусаиле. Пришло сразу три приглашения из лучших военных академий планеты, чтобы сын стал кадетом одной из престижных столичных школ, а затем закончил училище будущих командиров.
За героический поступок Мафусаилу вручили орден Непобедимого ангела первой степени. Он получил его из рук самого звездного адмирала, который прибыл для этих целей на собственной машине в рабочий квартал, специально к нему домой в сопровождении ординардцев.
Скоро вся промышленная зона, в которой жил Мафусаил узнала о его бесстрашном подвиге. С этого дня Мафусаила узнавали на улицах и в хлебных лавках.
Первый захваченный небесный корабль перерожденцев людьми стал ещё большей победой, чем можно было себе представить в первые дни войны. На огромном грузовозе корабль врагов благополучно перевезли в военную секретную зону для экспериментов и детального изучения ходовой части.
Мафусаил сделал неоценимый вклад в будущую победу людей над коварным инопланетным завоевателем Рейнгатором Третим.