Аннотация: Полководец полулежал на небольшом холме, окружённый соратниками. Привстав на локтях, он осматривал место своей победы, но ни тени радости не было на благородном лице, окаймлённом короткой чёрной бородкой, оттенявшей бледность кожи.
Битва уже стихла. Над грудами тел начинали осторожно кружиться нетерпеливо-жадные падальщики, слетавшиеся чуть ли не со всей Аркадии. Ярко-зелёное поле при Мантинее, ровное и свежее, всё было усеяно исколотыми трупами, обломками щитов и копий. Куда ни кинь взгляд - среди недвижимых товарищей шевелились залитые кровью раненые, надрывно и беспомощно ржали кони, от стона к стону бродили выжившие воины, разыскивая друзей, вглядываясь в изменённые смертью лица, пока не сгустились окончательно сумерки над местом жестокой сечи.
Полководец полулежал на небольшом холме, окружённый соратниками. Привстав на локтях, он осматривал место своей победы, но ни тени радости не было на благородном лице, окаймлённом короткой чёрной бородкой, оттенявшей бледность кожи.
- Мой господин, - обратился к нему один из собравшихся. - Может, лучше извлечь дротик из твоей груди? Наши лекари искусны во врачевании подобных ран.
- Нет. Я же сказал - нельзя вынимать дротик, прежде чем принесут мой щит. Мне лучше знать, что это за рана. Сам Асклепий не смог бы её излечить...
Полководец закрыл глаза и опустился на спину. Победа... Последняя победа, подарок родным Фивам. Теперь ещё большую ярость будет вызывать у спартанцев имя Эпаминонда. Жаль, что уже не получится дожить до празднования - что ж, можно представить его, вспоминая, как ликовали беотийцы от известия о славном дне, когда при Левктрах гордые спартанцы были наголову разбиты, раскрасив поле не только красными плащами, но и кровью многих тысяч лучших воинов, среди которых был и сам царь. А как счастливы были родители... Не раз Эпаминонд говорил друзьям, что эта радость была лучшим из всего пережитого - радость отца и матери, доживших до триумфа сына, а не чувство собственной гордости от подвига. Левктры... как славно мы дрались там, дружище Пелопид, а? Не слышит лучший друг, давно сошёл в царство Аида. И не было потом другого такого предводителя у "священного отряда".
- Нашли, мой господин, - сказал слуга, указывая на воина, бережно несущего золочёный щит, весь измятый ударами.
Он был потерян в тот яростный миг, когда "священный отряд" и конница фиванцев уже разбили правое крыло спартанского войска и потеснили центр - дротик поразил в грудь Эпаминонда, и разжались руки, выпуская оружие, глаза закрыла пелена. Он помнил только, что вокруг ревела битва, воспрянувшие духом спартанцы неистово ударили на беотийцев, а двое друзей выносили на руках любимого полководца, пока другие прикрывали их, короткими мечами осаживая вражеских гоплитов.
Эпаминонд принял щит и поцеловал его.
- Довольно я пожил, умираю непобеждённым.
Суровые воины, обступившие смертное ложе беотарха, не стеснялись того, что по щекам у многих текли слёзы, прокладывая влажные дорожки поверх запёкшейся крови и пыли. Небо рдело на западе, радостная лазурь постепенно блёкла и темнела, светлые облака сдвигались в грозовые тучи, свинцово-холодные и беспросветные - это закатывалось солнце Фив, солнце беотийцев. Такова участь смертных, так было со времён Троянской войны - победа достаётся слишком трудно, забирая в уплату жизни героев, и ликующая медь всегда звучит так громко лишь чтобы заглушить погребальный плач над курганами, чернеющими свежей землёй. Поражение, победа ли - в конце концов это не имеет значения, когда война выбивает самых лучших, подобных богам, и труды ложатся на плечи их недостойных потомков.
- Где Даифант? - спросил Эпаминонд.
- Убит.
- А где Иолаид?
- Тоже убит.
Он засмеялся, но горек был этот смех.
- Когда я умру, заключите со Спартой мир, - сказал он, проводя крепкой ладонью по вмятинам на щите. - Потому что нет больше в Фивах полководцев... Что же вы скорбите обо мне? Смерть на поле боя - жертва богам. Печальтесь лучше о Родине.
- Жаль, что у тебя не было детей, - промолвил один из старых соратников, совсем седой беотиец, жилистый и сухой, как дерево, упрямо цепляющееся за каменистый утёс.
Эпаминонд улыбнулся и снова оглядел место битвы. Свет с трудом пробивался через плотную фалангу облаков, и, измученный, падал неровными кусками, на прощание заставляя сиять доспехи поверженных воинов.
- Напрасно ты так думаешь, - ответил полководец. - Я оставляю вам после себя двух бессмертных дочерей. Левктры и Мантинею... А теперь прошу вас, друзья, выньте из моей груди дротик...