День подходил к концу, чуть ли не единственный тёплый и светлый день посреди пасмурного сентября. По пролегавшей среди полей пыльной дороге крестьяне вереницей возвращались с работ: кто-то ступал тяжело, согнув усталую спину, кто-то напротив шёл легко и весело, балагуря с друзьями. Из дверей и окон потянулись запахи ужина.
На вытоптанной земле посреди деревни возились дети, пользуясь последним часом перед тем, как стемнеет. Взрослые, проходя мимо, с улыбкой разглядывали выложенные на земле круги из мелких камешков - они-то уже успели позабыть правила этой любимой ребятнёй игры, в которую сами играли когда-то.
Мартин, коренастый и рыжеволосый мальчик лет двенадцати, некоторое время слонялся вокруг занятых игрой сверстников, молча следя за забавой, в которую его никто не хотел принимать: он слишком любил себя и не умел ладить с другими детьми. Со стороны смотреть на игру было, конечно, не особенно весело, и это занятие наконец наскучило пареньку. Так что он решил посидеть на ступеньках деревенской церквушки, ещё не остывших после дневного солнца.
Отсюда можно было со всеми удобствами глазеть на путников, которые останавливались у кособокой харчевни, чтобы промочить горло и подкрепиться куском солёной свинины, а затем тронуться в путь. Тому, кто хотел избежать ночлега в чистом поле, следовало поспешить, чтобы успеть добраться до крупного села дальше по восточной дороге, где был известный постоялый двор со сносными комнатами.
Сначала Мартин с восхищением разглядывал трёх богатых купцов, их телегу, доверху заполненную товарами, и пару охранников. Потом его внимание привлёк какой-то важный и весьма довольный собой монах со служкой, изрядно перебравшие в харчевне крепкого пива. По сравнению с такими заметными фигурами прочие путники не были особенно интересны любопытному мальчишке. Только когда торговцы и монахи скрылись из виду, Мартин принялся рассматривать незнакомца, сидевшего неподалёку, тоже прямо на ступенях.
Этот чужак с видимым удовольствием следил за детской игрой, неторопливо утоляя голод - сыром и хлебом, а жажду - каким-то напитком из плоской фляги. Наверное, отдыхал после долгой дороги: сапоги и плащ его были все в пыли, и даже лицо казалось серым под широкополой шляпой. Неприметный и ничем особенным не выделяющийся, он походил больше всего на наёмного солдата, судя по сделанной из толстой кожи куртке, жёстким кавалерийским ботфорты, а также целому арсеналу пистолетов на поясе, дополненному коротким мечом.
Таких вояк Мартин видел не раз, и все они были до того похожи друг на друга, что мальчик уже перевёл бы взгляд на кого-нибудь ещё, если б не шляпа этого незнакомца. Её высокая тулья была опоясана рядом металлических кружочков, блестевших на солнце, и чтобы рассмотреть их получше, ребёнок пересел поближе. Мужчина заметил его и живо повернул голову.
- Привет, малыш, - сказал он. - Ты что-то хотел спросить?
- Да не, - смутился Мартин. - Мне вон энти кружочки на шляпе пригляделись. Я таких не видел ещё.
- Видел, видел, как ты мог не видеть: это обычные образки, - ответил незнакомец, улыбаясь.
Он снял головной убор, отряхнул его от пыли и надел на кулак, повернул, показывая мальчику каждый кружок. Какие-то были новые, ровные и чистые, другие - будто обкусанные, потемневшие.
- Смотри, вот Иисус, он впереди. Вот по правую руку от него Богоматерь...
- А это что за тётя? - мальчик показал на рельефное лицо, обрамлённое длинными волосами, единственное безбородое из всех, не считая Марии.
- Это апостол Иоанн, - засмеялся мужчина. - Он действительно на девушку похож всегда... Тебя как звать-то?
- Мартином.
- Эх, святого Мартина нету у меня.
- А этот вот здесь, слева от Исуса? - спросил паренёк, гадая, кто ещё может быть на передней части шляпы, вместе с Христом и Богородицей.
- Святой Губерт это, - грубые пальцы незнакомца погладили блестящий серебряный овал.
- Он от чего спасает?
- Ни от чего, он - покровитель охоты.
- Так вы охотник, что ль?
- Можно и так сказать. Охотник.
Мужчина пригладил густую светло-русую шевелюру, снова надел на голову шляпу, поправил широкие поля. Натянул перчатки из буйволовой кожи. Затем убрал флягу в дорожный мешок, стал было заворачивать хлеб и сыр, но передумал и протянул их Мартину.
- Возьми, если хочешь. Даст Бог, я ещё до полуночи буду на месте, а там меня уж накормят.
- Спасибо, - ответил мальчик и протянул за едой руку.
Она сразу заинтересовала охотника. Неожиданно крепко ухватив Мартина, он задумчиво произнёс, будто сам себе:
- А рука-то в волосах вся... А пальцы...
И правда, рука двенадцатилетнего паренька была также покрыта волосами, как рука взрослого мужчины, а пальцы были очень узловатыми и сухими.
Мартин захотел вывернуться, но хватка чужака была железной.
- Пустите, больно же!
Охотник не отвечал. Он наклонился вперёд, коснувшись полями шляпы лба ребёнка, чтобы лучше рассмотреть нечто в глазах мальчика. Он больше не улыбался, и лицо его стало пугающе жёстким. Мартин снова рванулся, и на этот раз не только освободился, да ещё и так толкнул незнакомца в грудь, что тот чуть не упал назад.
- Ну и силён же ты, парень, - изумлённо сказал мужчина, нахмурившись.
Он резко встал на ноги, отряхнул с груди крошки хлеба. Откинул назад полы чёрного плаща.
- Мартин! Вот ты где! А ну ступай обедать! - крикнула в этот момент толстая рыжеволосая женщина, вышедшая из-за угла церквушки. - Долго я тебя должна искать, что ли?
- Это ваш сын? - спросил охотник.
- Мой. А вы-то кто будете?
- Да так, просто путник... - медленно ответил незнакомец, разглядывая ужасные шрамы, покрывавшие всю левую сторону лица и шею матери Мартина, такие неровные, будто женщину кто-то рвал зубами.
Заметив это, она прикрыла шею платком, потом положила руку на плечо сына.
- Пойдём, Мартин, батька и братья ужо есть сели.
В этот миг незнакомец вырвал из-за пояса длинный пистолет и тут же разрядил его в мальчика. Быстрее, чем кто-то успел испугаться или даже просто пошевелиться. Вспышка, сноп огня, облако дыма в воздухе. Мартина толкнуло назад, он сделал пару шагов, а затем рухнул навзничь. Хлеб и сыр выпали из рук, покатились по пыльной земле. Его мать только охнула, застыв от неожиданности. Пока она и другие люди пытались понять, что произошло, незнакомец быстро подошёл к чёрному коню, привязанному у харчевни, взял поводья и взлетел в седло. Кто-то было хотел остановить его, но чужак молча достал двуствольный пистолет и взвёл курки. Все отпрянули, и он, дав шпоры скакуну, молнией пронёся по дороге и скрылся из вида.
Крестьяне смотрели ему вслед, гадая, кто же это был. Тишину разрывали только стоны матери Мартина, склонившейся над своим мальчиком. Давясь от рыданий, она глядела на застывшее лицо сынишки, плохо видя его сквозь пелену слёз.
***
Лохмотья облаков почти совсем закрыли луну, и издалека на ночной дороге виднелся лишь белеющий силуэт коня. Только если приблизиться, можно было бы разглядеть фигуру всадника, закутанного в плащ. Он сидел почти неподвижно, слегка наклонившись вперёд из-за бьющего в лицо ветра. Разве что, когда из леса по левую руку доносился протяжный вой, всадник выпрямлялся в седле и подолгу всматривался в сплетение ветвей. Никого так и не удавалось заметить, и путник снова успокаивался, с любовью поглаживал приклад арбалета, но разряжать его не спешил. Конечно, вредно для тетивы, но лучше её заменить после ночной поездки, чем просить врага подождать, пока "немецкий ворот" согнёт плечи стального лука.
А меж тем дорога всё сильнее забирала в гору. И животное, и человек уже устали, но продолжали упрямо продираться сквозь темноту. Медленно и осторожно, чтобы не покатиться вниз по усеянному камнями обрыву справа от дороги, но без остановок, шаг за шагом, движение за движением, постепенно приближаясь к цели.
На фоне неба наконец стал различим более густой оттенок чёрного - очертания башен и стен, возвышавшихся над соседними горами. Ни один огонёк не указывал на то, что там может быть кто-то более живой, чем древние камни.
Всадник расслабился и вздохнул. Поездка подходила к концу, равно как и очередной этап в жизни - утро начнёт совсем новую страницу в книге его судьбы. Теперь можно было разрядить арбалет и убрать болт. Наконечник сверкнул серебром и скрылся в колчане, ворот медленно отпустил тетиву.
И вот подъём остался за спиной. Дорога упёрлась в высокие створки ворот, спереди укрытые железной решёткой. Они выглядели так, будто их не отпирали уже пару столетий. Всадник остановил коня и стал ждать. Ни знаков, ни ударов, ни сигнала рога. Войти сюда всё равно может только тот, кого приглашали.
Меж зубцами стены мелькнул факел, затем огненной молнией ударила в деревянный столб у ворот стрела, обёрнутая паклей, давая невидимому наблюдателю больше света. Всадник откинул назад капюшон, открывая лицо - это оказалась девушка лет семнадцати.
"Открывайте!" - прозвучал где-то наверху голос стражника. Тяжёлая решётка бесшумно уползла вверх, ворота дрогнули и отворились. Девушка пустила коня шагом и въехала внутрь. Впереди поднялась ещё одна решётка, пропуская во двор.
- Добро пожаловать в Монастырь, - коротко бросил стражник и вместе с товарищем потянул створки назад.
Монашек в конюшне взял на себя заботу об уставшем скакуне, а всадница поспешила пройти в главное здание. На крыльце её уже ждал высокий плечистый мужчина в лиловом бархатном камзоле, нетерпеливо прохаживаясь по каменной площадке. Конечно же, это был Герман Урс, который не мог усидеть на месте, ожидая свою ученицу. Его лицо сильно старили глубокие морщины и седая борода, но девушка знала, что на самом деле он не полностью ещё разменял и пятый десяток лет.
- Мелисса Морниванд? О, дитя моё, наконец-то ты приехала. Мы уже начинали беспокоиться, - сказал он, крепко обняв её.
- Я опоздала?
- Немного. Все уже в сборе.
- И брат?
- Конечно. Теодор примчался ещё засветло. Пойдём же.
В узких коридорах Монастыря не было темно, но свет висящих вдоль стен факелов не давал древним камням тёплого янтарного оттенка - их шершавая поверхность оставалась серой. Прохладный воздух пронизывал всё здание запахами ладана, горящих свечей и благовоний.
Герман шёл впереди, уверенно находя нужные повороты, Мелисса старалась не отставать от него. Встреченные монахи в белых рясах доминиканцев отходили к стенам, давая дорогу, а затем провожали учителя и девушку взглядами из-под капюшонов. Сердце Мелиссы быстро билось, но не от скорости, с которой они поднимались по лестницам и проходили сквозь тихие покои: просто она впервые была в Монастыре, и мысль об этом наполняла её одновременно гордостью и тревогой.
По неудобной и скрипучей винтовой лестнице они поднялись наконец на последний этаж. Прямо перед ними была приоткрытая чёрная дверь, из-за которой на пол падали отсветы яркого огня. Мелисса вошла внутрь вслед за Германом и оказалась в освещённом десятками свечей помещении, походившем на залу в каком-нибудь небольшом рыцарском замке: с разноцветными витражами в узких высоких окнах, с широким и жарким камином, с тремя длинными столами, поставленными буквой "П". За каждым из этих столов могло бы уместиться по паре дюжин человек, но заполнен сейчас был лишь один.
Мелисса знала только половину из тех, кто находился в зале, а потому немного смутилась, когда все как один обратили на неё взгляды. Робость в присутствии незнакомых людей была ей свойственна с детства, и всегда девушка старалась бороться с этой слабостью. Поэтому сейчас, чувствуя, как усиливается волнение и разгорается румянец на щёках, Мелисса разозлилась на себя за неумение сохранять спокойствие.
- Привет, сестрёнка, - сказал ей брат, подходя, чтобы за руку проводить к столу. - Что-то задержало тебя?
- Я... мой конь оказался хуже, чем обещал торговец в Кёльне. Слишком быстро устаёт, - ей не хотелось признаваться, что поначалу она ошиблась и поехала по другой дороге, отчего и прибыла в Монастырь на двенадцать часов позже, чем намеревалась.
Присутствие старшего брата помогало успокоиться и расслабиться. Теодор Морниванд всегда заботился о сестре в наивысшей степени, особенно с тех пор, как погиб отец, и Мелисса была очень привязана к нему, только иногда несколько расстраивалась от того, что Теодор упорно воспринимает её как ребёнка. Конечно, восьмилетняя разница в возрасте - это много, но ведь ей уже не десять и не пятнадцать лет, пора бы и сделать поправку. К сожалению, её консервативному брату было свойственно исключительное постоянство в привычках, и непросто изменить мнение, которое он уже себе составил о каком-то предмете.
Теодор сразу окружил её вниманием: наливал вино, резал мясо, доставал дальние блюда, вполголоса рассказывал о незнакомых ей охотниках, давал пояснения, когда общий разговор касался вещей, бывших для неё terra incognita.
Он мало менялся с возрастом, как внешне, так и по характеру. Пышные волосы, светло-русые, как и у сестры, всё такой же гривой падали на плечи. Глаза смотрели открыто и прямо, с постоянной смешинкой в уголках. Полнокровное и живое лицо скоро было и на радость, и на печаль, но любые тучи могли омрачить его лишь ненадолго, после чего верх брало неизменное жизнелюбие.
Многим этот сангвиник показался бы слишком скучным, потому что всего в нём было в меру - он был полноват, но лишь слегка, не маленького роста, но не намного выше среднего, любил поесть, но не был обжорой, любил вино, но никогда не напивался, увлекался женщинами, но ни разу не терял головы. Но сестре для её любви, конечно, же не требовалось от брата каких либо особых достоинств.
Постепенно робость ушла, и теперь осталась одна гордость от того, что она находится в таком месте - в почти никому не известном монастыре, который дал приют Моргенштерну, обществу охотников особого рода. Здесь собирались те, кто преследовал и уничтожал ведьм, вампиров, оборотней, призраков и все другие виды нечисти, какие только знает земля с незапамятных времён. Чёрт побери, ведь все годы обучения они казались ей настоящими героями, а сейчас она сама сидит среди них. Они вызывали искреннее восхищение у Мелисы, которая только готовилась вступить перейти от теории к практике "охоты". Эти люди имели дело со сверхъестественным, и потому сами казались девушке сверхъестественными. Ей представлялись десятки приключений, выпавших на долю каждого, десятки схваток со Злом, в которых люди оказывались сильнее. Иначе и быть не могло, раз они сидели здесь, ведь такая профессия требует от человека в первую очередь искоренить в себе одно чисто человеческое свойство - ошибаться. Как говаривал Герман Урс, когда учил Мелиссу и других кандидатов в Моргенштерн, неумелый и неудачливый охотник встречает смерть лишь однажды. Хороший охотник встречается с ней много раз.
Разговаривали за столом, конечно, про то, кто с чем столкнулся за время, прошедшее с последнего собрания. Поскольку за неудачу почти всегда платили по высокой цене, охотникам следовало как можно больше учиться на чужих ошибках и успехах. Одни рассказы были печальны, и после них поднимались тосты за ещё одного погибшего. Другие, напротив, вызывали смех, особенно история о том, как шарлатан, зарабатывавший на мнимой охоте на ведьм, был вынужден столкнуться с ведьмой настоящей.
Рядом с Мелиссой сидел охотник, которого она никогда не видела, но узнала по многочисленным рассказам, как только брат назвал ей его имя - Конрад Айзенхольм. Внешность его полностью соответствовала обывательским представлениям о настоящем охотнике на вампиров или ведьм: очень высокий, худой, с длинными костлявыми руками и неулыбчивым морщинистым лицом. Ему было не так уж много лет - скорее, он состарился преждевременно из-за аскетического образа жизни и умерщвления плоти, да и перенесённые в прошлом страдания, о которых никто не знал ничего достоверного, также накладывали свою тяжёлую печать. Даже волосы его раньше срока поседели и свисали безжизненно, напоминая бледные тонкие корни растений, прорастающие сквозь потолок подземного хода. За ужином Конрад ещё не сказал ни слова, только ел чёрный хлеб и запивал его водой, шепча себе под нос Pater Noster бесконечное число раз.
- Конрад, дружище, что же ты не принимаешь участия в нашей беседе? - обратился к нему сидевший на противоположной стороне стола Герман Урс.
Айзенхольм оторвал глаза от созерцания чистого серебра своей тарелки и произнёс скрипучим, но дружелюбным голосом:
- Ты ведь знаешь, Герман, я просто больше люблю слушать, чем говорить.
- Неужели тебе нечего рассказать нам?
- Да так, почти ничего интересного, - отмахнулся невесомой, почти прозрачной дланью престарелый охотник.
- Ну полно вам, Айзенхольм, расскажите, кто был вашей последней "жертвой"? - спросил Теодор.
В Моргенштерне всегда говорили о своих врагах "жертвы" или "добыча". Как бы подчёркивая, кто на кого охотится.
- Последней "жертвой"... - повторил Конрад, вспоминая. - Я недавно прикончил одну вампиршу. Её звали Элиза.
По рядам прошёл одобрительный гул: вампиры по праву считались чуть ли не самыми опасными из всей нечисти, и победы над ними были редкой удачей.
- Элиза из Кольмара или Элиза из Вейсенбурга? - спросил один молодой охотник с вялым, одутловатым лицом и большими энергичными глазами.
- Из Кольмара. Мой друг Атанасиус выслеживал её пять последних лет, но в конце лета она сама пришла к нему ночью и прикончила в постели спящим. Тогда я сам решил довести до конца дело старого товарища.
- Один?
- Мне не нужна компания для такой лёгкой "добычи", - Конрад усмехнулся, и улыбка на его бескровных губах напоминала первый надрез на белом трупе, который делает врач на вскрытии. - Я хорошенько изучил её историю. Она стала вампиром шесть лет назад с помощью Джеральдино Вазарро, венецианского вурдалака, которого наше общество безуспешно ловит уже три столетия. Собрав воедино разрозненные сведения, я составил наиболее вероятную картину событий. Первые роды у Элизы в своё время прошли легко, а вот вторые... Ребёнка удалось спасти, но мать была при смерти. Тогда-то, наверно, и появился Джеральдино. Он склонил её к тому, чтобы стать таким же погибшим для Господа созданием, как и он сам, потому что её воля была ослаблена не только желанием жить, но и тягой к своим детям.
- Довольно необычный случай. Обычно те, кто становятся вампирами, не имеют в этой жизни больше ничего, что бы для них много значило, - заметил Теодор.
- Необычно, но подобное всё же встречается. Итак, я узнал, как она стала вампиром. После этого я нашёл её детей. Они жили всё в том же старом доме на окраине Кольмара. Шестилетняя девочка и её восьмилетний брат. Прелестные, как ангелочки, белокурые и розовые. Они были моей приманкой, и я нанялся к ним садовником - вампиры слишком хорошо чувствуют посторонних, и если бы она не имела объяснения моему присутствию, то у меня не получилось бы подойти незамеченным. Атанасиус не сумел найти убежище Элизы, не получилось это и у меня. Поэтому я убил её не днём, когда вампиры спят, а ночью, когда она пришла к своим детям. Она навещала их два раза в месяц. Пришлось затаиться и ждать её визита, но это ожидание было для меня поистине сладостным. Когда вампирша наконец появилась в доме, мне пришлось даже немного помедлить, чтобы унять возбуждение.
Лицо Айзенхольма стало таким жёстким, как будто его враг опять стоял перед ним.
- Через окно я прекрасно видел, как она играла со своими детьми. Со стороны Элиза выглядела живой. Такая весёлая, красивая... но она давно была мёртвой оболочкой вокруг проклятой души, которая слишком задержалась на своём пути в Ад! - воскликнул он, ударив кулаком по столу.
Такое внезапное проявление сильных эмоций тем более пугало, что обычно Айзенхольм даже не повышал голоса.
- Я вошёл в комнату. Она кинулась к окнам, но я заранее повесил на них кресты, так же, как повесил ещё один крест на дверь. Она поняла, что оказалась в ловушке, и кинулась на меня, но я хорошо подготовился к схватке, - с этими словами охотник тронул рукой связку амулетов, ещё висевшую на его впалой груди. - Я прикончил её прямо там, на глазах у её обожаемых детишек. По всем канонам. Изрубил освящённым топором. Воткнул посеребренный кол в сердце. Обезглавил. Прочитал заупокойную молитву и видел, как дотла сгорело её нечестивое тело в священном огне.
Мелисса взглянула на Конрада и увидела, что он снова был спокоен, а вспыхнувший было в глазах огонь будто потух, растворился в холодно-серой радужке.
- Думаю, её дети должны быть вам благодарны. Вы не только избавили их от возможной участи, но и оставили ухоженный сад, - мелодичным голосом заметила одна из немногих женщин, сидевших за этим столом, очаровательная брюнетка в синем шёлковом платье.
Другие охотники восхищённо шептались. Мало кто из них по своей воле решился бы драться с вампиром в ночное время, его время. Айзенхольм не рассказал, как именно он победил вампиршу, но это должно было быть нелёгким делом, действительно достойным живой легенды, которой он являлся. И видно было, что несмотря на всю скромность и безразличие к похвалам, преклонение молодёжи перед его искусством очень грело сердце старого охотника.
Потом была рассказана ещё не одна история, но они не так сильно поразили Мелиссу, как убийство - а точнее, заслуженная казнь - вампирши в доме у её детей. Она хорошо помнила все сведения об этом виде нечисти, записанные в своих тетрадях, и могла предположить, какая потрясающая сила воли нужна была внешне хрупкому Айзенхольму, чтобы совершить задуманное. Девушка представляла себя на его месте, и воображение такой ситуации заставляло её бояться своего возможного страха, возможной слабости. За эту мнительность она ругала себя так же, как и за робость, а потому постаралась отвлечься от подобных мыслей и внимательнее слушать разговор.
***
На ночь Мелиссу расположили в узкой келье, где монахи уже застелили чистой простынёй жёсткую кровать. Её разбудили стуком в дверь ещё до рассвета и пригласили на утреннюю службу. Наскоро умывшись, она вышла в коридор и последовала за сутулым служкой в монастырскую церковь.
Звуки хорового пения, витающие где-то под сводами, молчаливые фигуры монахов, запах горячего воска и ладана производили на ещё не до конца проснувшийся разум самое сильное впечатление. Эта заурядная служба казалась торжественной и особенной, и девушка чувствовала, будто сейчас Бог слушает её очень внимательно, потому что сейчас эта церковь, как корабль, подплыла к Нему совсем близко. Мелисса молилась просто и искренне, легко облекая в просьбу, чтобы Бог дал ей силы выдержать будущие схватки, молилась о здоровье матери и о невредимости брата. Она никогда не могла пожаловаться на недостаточно сильную веру - напротив, вера этой девушки XVII века была также сильна, как у людей, живших пять или шесть столетий назад.
Один за другим подходили остальные члены Моргенштерна. Говорят, что на войне даже самые убеждённые атеисты могут вдруг склониться к религии - а Моргенштерн как раз вёл войну, уже которое столетие подряд. Ничего удивительного, что охотники на нечисть испытывали потребность в молитвах, которые позволяли хоть немного ослабить постоянное напряжение сил. Кроме того, давно было известно, что несмотря на спасительные свойства некоторых растений, камней и серебра, лучшим средством борьбы с порождениями ночи является искренняя вера, в том числе такая её разновидность, как вера в силу святой воды или освящённого оружия, которые сами по себе не обладали никакими особыми свойствами.
Когда служба закончилась, и все начали расходиться по своим делам, к Мелиссе подошёл Герман Урс.
- Доброе утро, госпожа Морниванд, - сказал он. - Пойдём, настало время решить, чем ты будешь заниматься.
Он проводил её опять в ту же залу, в которой накануне кипел общий ужин. Сейчас там не было никого, кроме её брата. Энергично работая ложкой и ножом, Теодор завтракал чечевицей и холодным мясом в свете пары свечей, разгоняющих серость пасмурного утра.
- А, привет, сестрёнка. Садись перекуси, тут и на тебя хватит.
- Ты ешь мясо в пятницу? - удивилась она.
- Я знаю, что сегодня постный день, но члены Моргенштерна освобождены от необходимости воздерживаться от мясного. Так же, как когда-то это дозволение давалось рыцарским орденам в Палестине.
Он сам налил ей в тарелку ароматной похлёбкой из чечевицы, отрезал хлеба и дал ложку, затем взял кувшин и опять наполнил свою чашу пивом.
- Не самый лучший напиток, но за неимением вина сойдёт, - вздохнул Теодор, снова садясь за стол.
- В монастыре ведь есть вино, - заметил Герман.
- Да разве то вино? Оно же то ли четырёх, то ли пятилетней давности. Давно уже всё скисло. Вино, как и женщины, должно быть молодым. Ума не приложу, отчего древние римляне так ценили вино с многолетней выдержкой...
Мелисса с удовольствием принялась за чечевицу. Хорошо вываренная и в меру посоленная, эта горячая пища была как нельзя кстати, поскольку за время заутрени у девушки разыгрался аппетит.
- Я хочу поговорить о твоей сестре, - сказал Урс, садясь рядом с Теодором.
- Ты думаешь, что ей уже можно принять участие в "охоте"?
- Именно так. Мелисса, видишь ли, твой брат долгое время сопротивлялся моему предложению вызвать тебя в этот монастырь. Он считал, что ты ещё недостаточно подготовлена для настоящего дела, - усмехнулся в бороду Герман. - Только недавно мне удалось его уговорить.
- Тео! Ты всегда воспринимаешь меня, как ребёнка. Когда же это кончится? - вздохнула девушка.
Её старший брат пожал плечами.
- Наверное тогда, когда придёт твоё время.
- Я говорил тебе уже не раз и повторю снова: она готова. Поверь моему опыту, - сказал старый учитель. - В её жилах течёт такая же кровь Морнивандов, как в твоих. У неё даже есть кое-что, чего не хватает тебе.
- Что же?
- Вера.
Теодор нахмурился:
- Мою веру расстреляли из аркебуз, когда я был в армии. Итак, ты считаешь, что Мелисса готова? Прекрасно! Тогда чего же ты хочешь от меня, Герман?
- Её нужно определить в какую-нибудь "троицу". Ведь охотников всегда должно быть трое, поодиночке нам не выстоять. И я хотел узнать, хочешь ли ты взять сестру к себе или лучше попросить кого-нибудь другого? В последнее время Моргенштерн понёс много потерь, так что можно даже выбирать среди разных "троиц", где образовались свободные места...
Теодор встал и подошёл к окну, открыл створку из разноцветных кусочков стекла и глянул вниз, во двор. Дождя ещё не было, но и солнце не могло вырваться из пелены свинцовых туч. Рассеянный, слабый свет делал всё вокруг таким же серым, как и небо. Ветер, проникая внутрь зала, начал трепать белую сорочку, в которую был одет молодой человек.
- Ну и погодка... - пробормотал Теодор, поёжившись.
Герман и Мелисса оба хорошо знали характер старшего Морниванда. С детства он любил уходить от неудобных вопросов, заговаривая собеседников так, чтобы те забыли, о чём хотели узнать. Потом это вошло в привычку, и быстрое переключение собственного внимания на другие предметы, а потом опять на возникшую проблему помогало ему находить правильное решение.
Видно было, что Теодор серьёзно задумался над выбором, и правда, в этот миг он по очереди осмыслял каждую из альтернатив, представляя последствия. С одной стороны, ему очень не хотелось, чтобы в момент смертельной схватки рядом была именно сестра, потому что её присутствие будет отвлекать его и вызывать чересчур много опасений за безопасность маленькой Мелиссы. С другой стороны, также не хотелось Теодору доверить защиту сестры кому-то ещё. Он понимал, что с какими бы опытными людьми она не ушла на "охоту", всё равно его будет глодать чувство, что сам он мог бы позаботиться о ней гораздо лучше.
Морниванд закрыл окно и вернулся за стол. Оба варианта казались ему одинаково неподходящими. Конечно, лучше если бы она вообще осталась дома и выбрала другую профессию. Будь проклят день, когда он из юношеского хвастовства рассказал ей, чем занимается на самом деле, кто же знал, что это так её привлечёт. Но надо было что-то решать.
- А ты сама как хочешь?
- Конечно быть вместе с тобой, если можно! - Мелисса и на мгновение не допускала мысли, что брат не будет с ней, когда она впервые встретится с нечистью.
- Ладно, пусть она будет в моей "троице". Я лично хочу закончить её обучение, - сказал он вслух.
"Мне так будет спокойнее. Это более опасно, но спокойнее", - подумал про себя.
- С точки зрения учителя и солдата такой выбор неверен, - покачал головой Урс. - Но всё же я одобряю его, ибо сердце подсказывает, что так будет лучше.
- Сейчас я сам помогу тебе экипироваться, сестрёнка. Мы уедем ещё до обеда, - сообщил Теодор.
- А что, ты уже нашёл третьего в свой отряд? - удивился старый учитель.
- Нет. Но предстоит "охота", которая не терпит отлагательств. Конрад Айзенхольм вчера сказал мне, что узнал о местонахождении одного моего старого знакомца. Того, кого в бытность его человеком звали Гюнтер Вайс.
- Золотых дел мастер из Бремена?
- Он самый. Конрад случайно заметил его следы, пока выслеживал одну из своих жертв, и поскольку помнил, что я уже почти целый год пытаюсь уничтожить это существо, разузнал больше. Вайс прячется в покинутой деревне в одном дне пути от города Ульма вдоль по течению Дуная. Айзенхольм указал мне это место на карте. Так что надо поспешить. Я слишком долго гоняюсь за этим монстром, чтобы упускать хороший шанс. Если он успеет исчезнуть, то опять - ищи-свищи его в лесах.
Теодор горел азартом, и любая задержка казалась ему невыносимой. Он знал, что Герман будет возражать против "охоты" неполным составом, но подобные аргументы сейчас не имели для него силы.
- Не дело ты задумал, Морниванд. Сначала собери "троицу", и тогда только отправляйся на "охоту". Ты же помнишь, что не просто так родился обычай действовать по трое. Это урок, написанный кровью. В "троице" для каждого продуманы обязанности, заранее просчитаны все варианты действий. Ты ведь знаешь наши правила, среди них нет бессмысленных. Пренебрежение ими чаще всего приводит к гибели.
- Ну я-то пока жив. А я никогда не отличался строгим следованием букве правил.
- Ты жив. А другие двое из твоей "троицы"?
Теодор замолчал и опустил глаза. Он был не из тех людей, кого можно заставить винить себя такой простой уловкой. Тем более, что она не имела оснований: обдумав недавнее поражение, Морниванд не нашёл, в чём себя упрекнуть, и совесть его была спокойна. Из приличия надо было хотя бы сделать вид, что слова Германа были приняты к сведению. Мелиссе очень хотелось спросить, как погибли друзья Теодора, но ей показалось, что сейчас не время говорить с ним на эту тему.
Выждав некоторое время, молодой человек поднял голову и махнул рукой:
- Да полно тебе, я сейчас не на вампиров охотиться собираюсь. Вайс даже не настоящий оборотень. Он не представляет особенной сложности. Теперь, когда мы знаем его убежище, остаётся просто прийти и схватить его, чтобы приволочь сюда на исследование. Он же уникальный экземпляр, не имеющий ни аналогов, ни даже названия. Хорошо бы заполучить его для нашей лаборатории.
- Вот именно, он уникален, - не сдавался учитель, отстаивая свою точку зрения во многом из принципа, да ещё и потому, что преподавал её юнцам из года в год и должен был быть честен с собой. - Ты не знаешь ни всех его способностей, ни того, каким образом он умудрился несколько раз оставить тебя в дураках, а то и чуть не убил.
- Простое везение!
- Такое частое? Это уже слишком для везения. А ты не Айзенхольм, чтобы справиться с любым врагом в одиночку.
Упоминание легендарного охотника было ошибкой со стороны Урса. Даже если бы Теодор сомневался в необходимости опрометчивых действий, от такого он заново загорелся бы задором. А тут и без лишних стимулов Морниванд испытывал прилив сил и эмоциональный подъём, как в лихие годы службы в рейтарах перед атакой, в которую предстояло броситься очертя голову, с равными шансами прорвать строй ландскнехтов и быть скошенным залпом из аркебуз; в конце концов, в рейтары шли люди со вполне понятными чертами характера.
Мелисса также хотела бы поскорее ехать, чтобы испытать себя на "охоте", но её дисциплинированность протестовала против нарушения правил. Поэтому она ничего не говорила, но её горящий взгляд ещё больше укрепил решимость брата.
- Нет, Герман, я уже решил. Мы едем.
- Что ж, чёрт с вами, езжайте. Вы, Морниванды, оба упрямые до крайности, и я умываю руки, - неожиданно рассмеялся старый учитель.
В глубине души он был рад, что ему не удалось поколебать самоуверенность Теодора. Некоторая толика дерзости приличествует хорошему охотнику. Да и кроме того Герман не знал, правильно ли осторожничает или тут сказывается возраст, остудивший кровь.
***
- Арсенал... как же я люблю этап подготовки, - почти промурлыкал Теодор.
Эта святая святых Моргенштерна располагалась глубоко под землёй, за окованной железными полосами дверью. Молчаливый брат-привратник, хмурый хромец с длиннющим носом, не согласился дать им ключи и сам спустился вместе с Морнивандами, чтобы отпереть многочисленные замки. Исполнив этот высокий долг, он уселся на скамеечку у входа и защёлкал бусинками чёток. Что будут делать господа охотники, его не касалось, главное надёжно всё закрыть, когда нужные вещи будут взяты.
Теодор первым прошёл внутрь, зажигая от своего факела факелы на стенах арсенала. Когда стало достаточно светло, Мелисса огляделась по сторонам и подумала, что это место удивительно напоминает библиотеку в доминиканском аббатстве, где проходило её обучение под руководством Германа Урса. Вперёд и вверх уходили прочные стеллажи, но на них в идеальном порядке стояли не книги и свитки, а оружие, амулеты и вполне мирные вещи вроде песочных часов, связок свечей или брусков воска. Девушка глядела на них без особенного интереса: пока что для неё это были не средства спасения жизни, а средства мучения на недавних экзаменах.
Теодор с тёплой улыбкой наблюдал за тем, как сестра проходит вдоль полок, рассматривая посеребрённые сабли, осиновые колы, детекторы ведьм, защитные талисманы. "Как же она подросла, - думал он. - Вот что бывает, когда видишься мимоходом, налетая на пару дней в родительский дом..." Пристрастный взгляд брата не мог подсказать, насколько красивой была сестра, для него она всегда будет лучше всех.
- В первую очередь решим вопрос о вооружении, - сказал он наконец. - Что бы ты хотела взять?
- Оружие у меня есть. Герман подарил мне шпагу, когда я прошла выпускные испытания. Кроме того, я купила себе арбалет.
- Что за шпага? Просто освящённая, наверно, и больше ничего?
- Ну да, освящённая, а какие ещё могут быть? - удивилась Мелисса. - С серебряным покрытием.
- Тебе достаточно её для ближнего боя? Здесь можно найти и что-то получше.
- Вполне. На экзамене надо было на арене убить гуля. И я справилась лучше всех. Шпага его чуть не обезглавила.
"Хороший выбор тренировочного монстра, - подумал про себя Теодор. - Гули всего лишь пожиратели трупов, больше просто омерзительные, чем опасные, зато вёрткие. Самое то для кандидата в охотники. А вот мне пришлось учиться на лету, с настоящим оборотнем".
В нём шевельнулась усиленно подавляемая зависть - ему-то не повезло получать такую подготовку у лучших учителей. Теодор был больше самоучкой, а недостающие знания приходилось получать на собственных ошибках, что в его ремесле было методом опасным. Герман Урс уже сказал ему, что Мелисса более одарена, что она станет более успешным охотником, чем брат, и старший Морниванд тогда порадовался за сестру. Видимо, где-то в глубине души всё же остался осадок, какая-то ревность или уязвлённое честолюбие, что жалит всё ощутимее с каждым доказательством силы Мелиссы. Например, полагаться на простую освящённую шпагу Теодор возможности не имел, и даже гуль ему бы не дался без оружия помощнее, а вот сестра, видно, считала свою шпагу неотразимой - и этим делала её такой.
- Будем считать, что с ближним боем разобрались. А как насчёт дистанционного?
- Арбалет. Тоже освящённый.
- Стальной лук?
- Да, с "немецким воротом".
Теодор кивнул, полностью удовлетворённый:
- Хороший выбор. Многие из нас любят именно арбалеты. На войне они уже не выдерживают конкуренции с аркебузами, а вот на охоте любого вида - вещь незаменимая в силу массы достоинств. А что-нибудь огнестрельное не хочешь подобрать?
Сестра только рукой махнула:
- Не нравится мне огнестрел. Слишком неточно бьёт по сравнению с тем же арбалетом. Слишком громкий. Слишком много возни с перезарядкой: крупный порох, мелкий затравочный, пыжи, пули. А ещё его надо чистить, чинить, кремень менять... Да и дым быстро пачкает одежду и лицо.
- Твоё дело, - лукаво посмотрел на неё Теодор.
Он-то как раз был из тех охотников, кого коллеги зовут "пистольеры". Долго перезаряжать? Что ж, пару пистолетов на пояс, ещё два или даже четыре - в седельные кобуры, поперёк груди - кожаную перевязь с четырьмя-пятью - и вопрос отпадает. Неточные? Так надо подойти ближе. А есть и такие длинноствольные пистолеты, к которым можно при необходимости добавить секцию приклада - получится карабин, из которого целиться удобнее. Главное - что мощность выстрела превосходит самые лучшие арбалеты, не говоря о луках.
- Теперь о защите. Кольчуга есть?
- Нет.
- Сейчас подберём.
Лёгкая, но прочная кольчуга, конечно же, нашлась, равно как перчатки из жёсткой кожи и стальной горжет для защиты шеи. Затем Теодор сам принялся бродить между стеллажами, собирая необходимые по его мнению вещи: защитные амулеты против оборотней и вампиров, набор крестов, серебряные колья, простой компас, компас ведовской - с плавающей в святой воде иголкой, которая всегда указывает на ближайшую ведьму - и многое другое. Он брал одну вещь, вторую, вспоминал, что забыл ещё что-то необходимое, возвращался назад... Конечно, большинство из этого скорее всего не пригодится, но охотник предпочитал предусмотреть каждую случайность, ведь речь идёт о жизни сестры - ему-то хватило бы и минимального набора.
Мелисса складывала подаваемые братом предметы в сумку не переча: ей была приятна его забота, и она только улыбалась, следя за суетой Теодора.
Когда старший Морниванд удовлетворился экипировкой своей подопечной, осталось решить, нужно ли ему что-нибудь для себя, но на ум ничего не приходило. Вроде бы уже всё приготовил накануне, после того, как Айзенхольм рассказал о найденном монстре.
- У нас гранаты новые появились, - вдруг подал голос брат привратник. - На полке рядом с тобой.
Сказал - и опять защёлкал чётками. Теодор оглянулся: в ящике лежали шары со взрывчаткой. Ряды их круглых боков напоминали диковинное лакомство - апельсины, которые привозят под Рождество откуда-то издалека и продают баснословно дорого. От обычных гранат эти отличались меньшей мощностью и размером - охотникам они нужны против одиночных врагов, ведь слуги ночи, слава Господу, пока что в батальоны не собираются.
- А, наконец-то. Давно я их ждал.
Он доставал их из ящика, как ребёнок - подарки из коробки под ёлкой. Сначала хотел взять штук шесть, но всё же разум сумел спросить, как таскать такую тяжесть, и в итоге жадность Морниванда успокоилась на трёх.
- Не боишься их в сумке носить? - спросила сестра, увидев, как небрежно бросил гранаты Теодор.
- Ничего страшного, пока к трубке огонь не поднесён, - улыбнулся тот.
"Вот в такие моменты мне и кажется, что из нас двоих не я младший ребёнок", - подумала Мелисса, завязывая сумку..
***
В каждом человеке таится зверь. Некоторые выпускают его на свободу.
Гюнтер Вайс был родом из Бремена. В детстве его взял в подмастерья ювелир, и через много лет учёбы и работы парню выпала удача: заменил своего учителя и стал полноправным золотых дел мастером. На что-то действительно выдающееся способен не был, но всё же считался лучшим в городе и окрестностях. Удачно женился, купил хороший дом.
В общем, жизнь его была просто замечательной - пока не появился в Бремене новый ювелир, пришедший из Антверпена. Некий Клаас. Естественно, завёл лавку на той же улице, что и Гюнтер: в Бремене, как и в других городах ремесленники селились по профессиям. На берегу реки - нуждавшиеся в глине гончары, ближе к окраинам вонючие кожевенники и красильщики, шумные кузнецы и углежоги. Ну а золотых дел мастера могли обосноваться и в привилегированном районе, поближе к потенциальным покупателям.
Итак, завёл лавку мастер Клаас, и с той поры не стало у Гюнтера спокойного житья. Ревнивым оком следил он за тем, как к конкуренту ходят клиенты - сколько человек, много ли покупают. Очень скоро все в городе знали: Клаас делает такие украшения, равных которым трудно сыскать, хоть всю землю обойди. Вайс заработок не потерял - пришлый антверпенец цену держал слишком высокую, и ходили к нему не все, - но сознание превосходства чужака глодало разум, как голодный пёс сладкую косточку. Друзья же ещё и подначивали, мол, не выйдет у тебя, Гюнтер, так же изящно перстень сделать или диадему. Разговоры подобные радости Вайсу не доставляли, и чем дальше, тем больше он завидовал умелому Клаасу.
И вот однажды в трескучее декабрьское утро мастера из Антверпена обнаружили разорванным буквально на части в собственном доме. Насмерть перепуганная служанка клялась и божилась, что сделал это громадный зверь, весь поросший золотистой шерстью. Посреди ночи чудовище в щепы разнесло прочную дверь, накинулось на Клааса, затем учинило в его доме настоящий разгром и было таково. Скрылось во тьму ночных улиц. Мудрено ли, ни оконца не горело, не то что фонаря.
Друзья заметили, что Гюнтер Вайс был счастлив - до смерти надоевший умелец больше не будет вызывать тоску-кручину.
Потом чудовище снова объявлялось в Бремене. Дюжину раз за одну зиму. Всё в ремесленных кварталах: то лучшего гравёра убьёт, то известного всем сапожника. Последний убитый, портной, был парень не робкого десятка и просто так зверюге не дался. Перебудил весь дом грохотом драки, сумел выбраться на улицу. На его счастье, как раз мимо ночной дозор проходил. Стражники увидели, как портной отмахивается от зверя дедовским фальчионом, кинулись на подмогу, выстрелили несколько раз. Чудовище убежало, но несладко ему пришлось - протянулась дорожка из капель крови по мостовой. Дозорные по ней два квартала пробежали, да дальше след в реку ушёл, а там и оборвался. Храбрый портняжка же от полученных ран там на улице и скончался, его даже отнести никуда не успели.
Наутро обнаружили, что Вайс пропал из города. Жена его говорила, что по делам торговым муж уехал, но всё равно косились люди недобро на дом их, да разговоры всякие пошли. Когда ж через неделю и жена исчезла, в открытую стали заявлять, что Гюнтер это чудовище и есть. Оборотень, богом за зависть проклятый.
После этого стали в разных местах Германии замечать этого зверя, а ещё через некоторое время и Моргенштерн заинтересовался странным случаем. Члены общества отправились во все уголки, где видели поросшего золотистой шерстью оборотня. Говорили с выжившими и свидетелями, сопоставляли факты. Штрих за штрихом восстанавливали полную картину. Так и узнали всю историю Гюнтера Вайса, которую Теодор пересказал сестре по дороге к городу Ульму.
И снова Мелисса побоялась спросить его, как погибли другие два охотника из его "троицы". О том, почему так долго не удавалось Гюнтера Вайса изловить или уничтожить, она тоже пока разговора не начинала.
Ехали они быстро. Теодор обмолвился, что когда служил в кавалерии, то по регламенту делали они в день три целых саксонских мили и ещё треть, и так пять дней в неделю, после чего два дня на отдых. Сейчас же каждый из них взял по две лошади: одна для езды, вторая отдыхает, идя без всего, и таким способом, пересаживаясь из седла в седло, каждый день оставляли они за спиной по восемь с половиной саксонских миль. При этом в остановках животные не нуждались, по странной конской особенности отдыхая на ходу лучше, чем стоя на месте.
Привычный к таким переходам, Теодор переносил их с лёгкостью. В силу плотного телосложения, в детстве он всегда отставал от сверстников, случись им бежать взапуски - но тем сильнее полюбил лошадей, и, бывало, больше времени проводил верхом, чем стоя на твёрдой земле. Сестра его наоборот коней побаивалась, возможно, оттого, что будучи тонкой в талии и невысокой, воспринимала их как огромных зверей, этой огромностью и опасных, хотя до сих пор никакого вреда они ей не причинили. В долгой скачке Мелисса отбила себе ягодицы, утомилась от мерного покачивания, но не сказала старшему брату ни слова. То ли из гордости, то ли из-за той самой глубоко в душу запрятанной робости.
Разговор в пути поначалу не клеился, что сильно удручало Теодора: он любил говорить много, говорить громко и не всегда по делу, лишь бы не безмолвствовать. Рассказав сестре историю их "жертвы", быстро выспросил у неё все домашние новости, после чего они перекинулись парой фраз о погоде (которая оставляла желать лучшего) и замолчали, не найдя больше тем. В самом деле, единственной точкой, соединяющей их внутренние миры, была общая профессия - но о Моргенштерне говорить не хотелось ни брату, ни сестре.
Старший Морниванд вдруг обнаружил, что совершенно ничего не знает о Мелиссе, ведь все его сведения о её любимых играх и книгах, видимо, устарели за давностью лет: любовь и забота не только не нуждаются в чем-либо кроме объекта, но могут вообще существовать без всякой связи с качествами этого самого объекта приложения. Сестра его выросла, из девочки стала девушкой, и одновременно - совсем другим, незнакомым человеком, ведь чаще всего во взрослом можно разглядеть только самые отдалённые следы его детства. Можно было, конечно, начать беседу с того, что интересно самому охотнику - но это казалось ему бесполезным и даже невежливым.
Дождь так по-настоящему и не продрал серую марлю туч, лишь изредка принимался сеять мелкой водяной пылью, от которой неприятно холодило лицо и отсыревала одежда. Казалось, небо услышало молитвы охотников, и не позволило ливню разразиться в полную силу и испортить дорогу.
Они проезжали сквозь деревеньки, сёла и небольшие городки, даже не имевшие стен, чтобы защитить свои десять-тридцать сотен жителей. Теодор хорошо знал дорогу, знал он и то, в каких местах лучше всего пополнять запасы еды и останавливаться на ночлег.
Только как-то раз Мелисса удивилась, когда брат направил коней по объездной дороге, вместо того, чтобы продолжать ехать по прямому тракту.
- Мне казалось, что по этому пути до Ульма ближе, - сказала она, подгоняя лошадь, чтобы ехать рядом с Теодором.
- Всё так, - ответил тот. - Но мы поедем в объезд.
- Почему? Ты думаешь, что прямой путь небезопасен? А то нам бы пора где-нибудь заночевать.
Старший Морниванд хмуро взглянул на октябрьское солнце, виднеющееся через узкую прореху в серости. Оно уже почти припало к земле. Охотник задумался на пару мгновений - солгать ли сестре или сказать правду, - затем признался:
- Я не хочу заезжать в эту деревеньку. Был там месяц назад и оставил не особенно хорошую память - застрелил одного оборотня.
- Отчего же не хорошая это память?
- А оттого, что оборотню этому от силы тринадцать лет было, да и оборотнем он был только, так сказать, в потенции, как говорит твой учитель Герман. Выглядел он как обычный мальчишка, и никто в деревне даже не подозревал, что в нём до поры до времени затаился зверь. Ну а я не стал тратить время на объяснения - на этой стадии простые люди бы не поверили.
- Как же ты узнал в нём оборотня? - спросила Мелисса.
- Было несколько признаков. Волосы по всему телу, как у взрослого мужчины, если не больше. Сросшиеся брови. Чересчур сильный для своего возраста. А главное - глаза не такие как у нормальных людей... этого не объяснить, я как-нибудь просто покажу тебе глаза такого скрытого оборотня, и ты больше не спутаешь их ни с чем.
- Первый раз слышу о скрытых оборотнях.
- Так вам что, не говорили о них? На самом деле случай это редкий. Обычно человека делают монстром его пороки. Его слишком сильные эмоции, ранящие душу. Настоящими оборотнями могут стать нелюдимые, до крайности эгоистичные субъекты. Гюнтер Вайс, за которым мы сейчас направляемся, стал чудовищем из зависти, в этом его уникальность. А скрытым оборотнем становится невинный ребёнок - только за то, что находился в чреве матери, когда ту покусали волки. Никто не знает, когда зверь проснётся. До двенадцати лет это редкость, чаще всего - между пятнадцатью и тридцатью. После пятидесяти можно больше не опасаться, к этому сроку человеческое начало возобладало окончательно. Миг пробуждения такого оборотня всегда ужасен. В ответ на удар или даже на оскорбление он не захочет сдержать ярость и превратится в монстра, который разорвёт обидчика, а потом будет ещё долго сеять смерть в округе. Поэтому как только я узнал, что мальчик несёт в себе подобную опасность, я убил его. Выстрелил из пистолета почти в упор.
Признание далось ему тяжело, но для этого он и решил исповедаться сестре - самому дорогому человеку на земле, тому, в чьих глазах особенно хотелось быть безупречным. Как будто исполнить суровую епитимью.
- Что если ты ошибся?
- Нет.
- Что если он на самом деле не был скрытым оборотнем, а был здоровым ребёнком?
- Не был. Я не первый год состою в Моргенштерне, и каждый охотник скажет, что мало найдётся тех, кто знает оборотней лучше, чем Теодор Морниванд.
- Неужели нельзя было оставить мальчику шанс? Быть может, у него получилось бы удержать зверя?
- Шанс? Слишком дорого заплатили бы другие за этот шанс. А когда надо решать, пожертвовать ли одной жизнью или поставить под угрозу многие, ответ у охотника может быть только один.
Он наконец осмелился поднять голову и посмотреть на сестру. В Мелиссе боролись два противоречащих чувства: сердцем она отторгала жестокость вынесенного приговора, но одновременно разумом понимала брата и представляла, насколько трудный выбор пришлось ему сделать.
- Ситуация, подобная этой - одна из самых частых и самых тяжёлых в нашей профессии, - продолжил охотник. - Когда я был моложе, я тоже мучался сомнениями, я искал ответы в книгах святых отцов. Ни Томас Аквинский, ни Блаженный Августин не говорили, как следует поступать в таком случае. Но я внимательно их перечёл и понял, что долг охотника - уничтожать следы Зла без всяких колебаний. Из тех существ, что мы убиваем, многие могли бы излечиться и спасти душу. Тем не менее, для члена Моргенштерна призрачный шанс не имеет значения. Мы обязаны уничтожать врага там, где его видим, не размышляя о возможных вариантах. Он враг - и этого достаточно.
Мелисса не отвечала, и тщетно вглядывался брат в её глаза. По крайней мере, в них не было упрёка, хоть на том спасибо. Он не любил говорить на такие темы. Вечная необходимость взвешивать, решать, судить - и всё без права на ошибку, всегда на лезвии ножа... Это было чем-то неназываемым, придавленным его обычной весёлостью и оптимизмом - но как далеко не отбрасывай от себя подобные мысли, они вернутся.
- Поспешим, сестра, я знаю одно место, куда мы успеем доехать до наступления ночи.
И он пришпорил коня, пуская его крупной рысью.
***
Часы перед рассветом тянулись так же медленно, как нехотя плавится в ковшике серебро для отливки пуль.
Теодор сказал, что в тёмное время суток Гюнтер Вайс будет сильнее, и потому они ждали "часа охотника" - часа, когда только-только начинается день, когда слуги ночи даже слабее, чем при солнце в зените. Именно с этой особенностью и было связано название их общества - Моргенштерн.
Кособокая хижина, в которой они пережидали ночь, видно, раньше принадлежала леснику, но, судя по запустению, уже много лет никто сюда не забредал. Поначалу Теодор планировал вообще пересидеть в каком-нибудь овражке, поэтому когда у Мелиссы возникало желание оказаться в каком-нибудь другом месте, она напоминала себе, что другое место скорее всего понравилось бы ей ещё меньше этого заброшенного домишки.
Теодор развёл огонь в очаге и плотно затворил ставни, чтобы снаружи не было видно света, но закрытые окна пугали девушку - ей казалось, что к ним незамеченным подкрадывается оборотень. Накануне она всё же спросила брата - не Гюнтер ли убил двух охотников из его "троицы", - и получила утвердительный ответ, но не располагающий к выяснению подробностей. Мелисса уже подозревала, что в разговоре с Германом Урсом в Монастыре её брат несколько преуменьшил опасность, каковую представлял из себя их враг. Теперь же беспокойство только нарастало, несмотря на все попытки обрести твёрдость духа в чтении молитв или проверке своего оружия (два верных способа, один не хуже другого). Ведь никогда не расслышишь в лесу столько звуков, как обострившимся слухом ночью, посреди леса, в котором затаился оборотень.
Впрочем, брат был как всегда спокоен и вечная улыбка его никуда не пропала. Он сидел на низкой кровати в углу, разложив на ней весь свой арсенал, и занимался тем, что проверял каждый заряд в каждом пистолете. Затем старший Морниванд ревизовал запас пуль, обычного пороха и затравочного. Глядя на его действия, которые являлись не прихотью, а постоянной необходимостью, Мелисса опять подумала, что огнестрельное оружие не для неё. Как она недавно сказала брату, оно не нравилось ей главным образом потому, что не только было неточным и ненадёжным, так ещё и требовало уйму ухода за собой, начиная от чистки и кончая заменой кремней, а то и ремонтом в походных условиях. Например, колесцовый замок, единственное полезное изобретение Леонардо да Винчи, после трёх дюжин выстрелов почти всегда надо было нести к часовщику, менять какие-нибудь мелкие детали, которых в нём было больше сотни. Кремнёвый замок, конечно, долговечнее и поддаётся самостоятельному ремонту, зато не такой безотказный. И это ещё не считая проблем с порохом, который, по мнению Мелиссы, если не отсыреет, то даст осечку, а если не даст осечку, то его сдует с затравочной полки. Нет уж, лучше старый добрый арбалет.
Видимо заметив, как внимательно сестра следит за приведением в порядок карманной артиллерии, охотник сказал:
- Если думаешь, что это утомительно, ты ошибаешься. Мне даже нравится, - он ласково провёл рукой по дулу самого длинного пистолета. - В каждой такой вещице скрыты годы поиска и оттачивания мастерства. Самые разные люди десятилетиями улучшали то пружину курка, то производство стволов, то ещё что-нибудь. А другие в это время экспериментировали с составом пороха, изобретали его гранулирование, новую конструкцию замка... Так что ещё более достойно быть ответом людей силам ночи?
Закончив с подготовкой, Теодор достал предусмотрительно захваченный в дорогу томик и преспокойно уселся читать. Это было сочинение Сервантеса, рекомендованное ему одним испанским солдатом ещё когда оно только-только вышло в свет. Книгу эту охотник прочёл уже дважды, а теперь начал в третий раз, движимый смутным подозрением, что в ближайшие столетия ничего более великого написано не будет. В первый раз "Дон Кихот" казался ему забавным, во второй - грустным, а теперь - и тем, и другим вместе, отчего и смех, и печаль многократно усиливались.
Образ безумного идальго казался Теодору странно близким к профессии охотников на нечисть. Ветряные мельницы напоминали ему о сожжённых женщинах, которые на самом деле вовсе не были ведьмами, а стадо баранов - о людях, которых ошибочно принимали за одержимых дьяволом, хотя на самом деле они были припадочными больными. Впрочем, конечно же, подобную слепоту допускали в основном тёмные крестьяне и церковники, а не Моргенштерн. Смешно сказать - даже зловещая Инквизиция боролась против простонародного суеверия в этих вопросах, но ничего не могла поделать, тем более, что протестанты наоборот потворствовали процессам о колдовстве.
Мелисса тем временем сидела у окна, закутавшись от холода в дорожный плащ. Она слушала каждый звук за окном, и всё ждала, что дверь вот-вот распахнётся перед тем, кто пришёл к ним из сердца тьмы. Несколько раз девушка даже готова была поклясться, что слышит шаги рядом с домом, но потом всё опять утихало. Поэтому её шпага лежала на столе, извлечённая из ножен, и пламя масляного фонаря колыхало отражение на отполированной стали.
Девушка помнила простую истину: силы Зла многократно сильнее любого смертного, который решил бросить им вызов. Ночь принадлежала не людям и была временем, когда следовало крепче запирать двери и молиться богу со всеми святыми. Поэтому сейчас, когда в щели за ставнями было видно, что ещё не рассвело, Мелиссе казалось, что кто-то внимательно наблюдает за хижиной лесника. Она обычно очень чётко ощущала присутствие Зла, поэтому не приходилось сомневаться и на этот раз: оно бродит поблизости.
Ещё в начале ночи Теодор заварил в котелке какую-то странную жидкость, коричневую на вид, приятную на запах и мерзкую на вкус - по его словам, её очень любили в захваченном Константинополе. Выпив её, Мелисса избавилась от сонливости, но само ожидание быстро надоело молодой охотнице. Раз за разом открывала она висевшие на шее часы-медальон - но единственная часовая стрелка, видимо, спала, поскольку, казалось, почти не двигалась. Впрочем, девушка давно знала, что часы ходят довольно неточно и их можно скорее считать украшением, чем полезной вещью. Наконец, чтобы скоротать время, она взяла тетрадь со сделанным во время обучения конспектом и начала перечитывать главу об оборотнях: описание их возможностей, слабостей, повадок и способов их уничтожения.
Старший Морниванд периодически поглядывал на сестру поверх книжки, и, конечно, понимал, что она испытывала страх, но помочь ничем не мог. На первой "охоте" каждый должен сам перебороть свою слабость, даже если приходится ждать мучительно долго. Теодору в своё время было легче: война притупила его способность пугаться чего бы то ни было. Там он видел достаточно ужасающих сцен - и последствия артиллерийского огня, и рукопашную резню, и забитый ранеными госпиталь, и то, как солдаты разбредались по деревням, грабя, насилуя и убивая - классическая триада действий. То, что мог вытворить какой-нибудь вампир, мягко говоря, не дотягивало до того, что способен сделать с себе подобными человек.
Писатели-гуманисты на все лады повторяют, что войны начинают мерзавцы-короли и негодяи-генералы, и потому лучше бы им одним решить дракой свои разногласия и не ввязывать в эту затею простых людей. Морниванд давно понял, что на самом деле всё не так - рядовые солдаты чаще всего не лучше и не хуже тех, кто ими командует. Людская масса всегда однородна, в каком месте ни бери пробы: это толика святых, толика зверей в человечьем обличьи, а остальные - просто серость.
И всё же, в армии Теодору жилось неплохо. Он принимал заведённый там порядок и даже находил в нём положительные стороны. Сначала им двигало желание послужить родной стране, затем - выслужиться, а потом - просто привычка к такому образу жизни, тяга снова и снова погружаться в безумие кавалерийских атак и следовавших за ними рубок. Не один он был таким - даже ветераны больше сожалели о том, что не могут участвовать в новых кампаниях, а не о потере руки или ноги, с которыми был связан выход в отставку.