Antoin : другие произведения.

Нам не увидеть рассвет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  

Нам не увидеть рассвет.

  
  
  Фон за спиною ведущего программы новостей был цвета полуденного неба - в это время солнце во внешнем мире светит особенно жестоко, и даже вечно чёрный купол над полисом приобретает цвет тёмно-синий, глубокий и спокойный.
  Сообщение об аварии на 2-й электростанции, сменилось репортажем из зоны "В", в которой полиция всё никак не могла подавить беспорядки, после чего эфир заполнила пустая болтовня одного из представителей администрации полиса. Но стоявший посреди комнаты человек в тёмно-сером вязаном свитере словно и не слышал ни звука. Лицо его напоминало толстую темно-коричневую искусственную кожу - морщинистую, покрытую маленькими чёрными дырочками, неживую, безразличную ко всему. Да и весь он походил на длинное серое щупальце, которое прорвалось сквозь пол и вытянулось в предсмертной агонии
  Человек медленно листал блокнот, а диктор на экране дешёвого телевизора продолжал о чём-то говорить, рассказывать, зачитывать документы, спрашивать мнения каких-то весьма важных людей. Этот тихий шум тоже можно было назвать своеобразным фоном.
  Галогенная лампа заливала комнату ярким, неестественно белым светом. В этом свете страницы блокнота, казалось, светились изнутри.
  Блокнот был старомодным, с обложкой из коричневой кожи, покрытой разнообразными тиснеными линиями и геометрическими фигурами. Такими мало пользуются, их продают разве что для подарков - кому придёт в голову использовать бумажные блокноты, если есть недорогие и удобные электронные!
  Почти все страницы были когда-то заполнены записями, теперь же они темнели следами толстого чёрного маркера. Человек время от времени находил незачёркнутые строчки, читал их, застывая, как будто выносил неслышный приговор, потом решительно уничтожал и их - номера, по которым больше не ответят, на которые больше не стоит звонить.
  Над одной из строчек он задумался несколько дольше. Наконец, закрыл блокнот, заложив указательным пальцем найденную страницу, сделал шаг к столу, положил маркер и протёр слезящиеся глаза.
  На столе большую часть места занимал массивный компьютер с откинутой панелью 15-дюймового монитора и совершенно исцарапанным серебристым блоком. Рядом лежал выключенный коммуникатор, пара блестящих ручек, несколько дисков, три пластиковые бутылки с минеральной водой, стопка ровных белых листов, на которых петитом был напечатан то ли договор, то ли инструкция.
  Человек в сером свитере склонился над столом и коснулся рукой края монитора, на котором горело окно программы связи и несколько других, маленьких и чёрных. Немного поглядев в монитор, будто раздумывая над чем-то важным, человек положил блокнот, поднял голову и посмотрел на стену.
  Там на аккуратных крючках висели ножи. Они покрывали всю стену - лезвия прямые и изогнутые, хромированные и воронёные, украшенные золотом и исцарапанные, новые и иззубренные. Каждый - индивидуальное творение мастера, подобных которому нет. Ни одного серийно выпущенного клинка.
  Человек подошёл к стене и провёл пальцем по одному из экспонатов. Вдоль хищно изгибающегося лезвия лёгкими буквами мастер написал название ножа - "Cougar". Перед названием - затейливый узор, сплетающий буквы имени и фамилии мастера, его фирменное клеймо. Длина тёмного, не дающего бликов лезвия была чуть больше двенадцати сантиметров. Клино скелетонизированный - с отверстиями вдоль тупой кромки. Рукоятка - обтянута каким-то чёрным матовым материалом, рельефная и удобная.
  Человек, казалось, забыл обо всём, глядя на это изящное воронёное лезвие. Старик Куортон превзошёл самого себя в этом шедевре, подумалось ему. Этот нож просился в руку, он был воплощением стремительности, точности. Когда-то на нём была человеческая кровь. Теперь же ничто не напоминало об этом - заново отполированный, он выглядел как новенький.
  На лице человека появилась тёплая улыбка. Он снял нож с крючка и подержал его на ладони, как младенца. Осторожно, двумя пальцами поднял клинок к свету, посмотрел вдоль лезвия. Пальцы погладили рукоять, сомкнулись вокруг неё.
  Он внезапно взмахнул ножом, пригибаясь, наклонившись вперёд. Удовлетворённый, снова повесил нож на крючок и отошёл к окну. Там были видны, в основном, стены соседних домов, покрытые тенями, отсветами и голограммной рекламой. Только в узкий промежуток между зданиями проглядывало расстилающееся море колючих огней - ночной полис.
  Одна реклама была статичной. В широком светлом прямоугольнике была нарисована синяя бутылка газированного напитка, отбрасывающая зелёную тень. Крупными пляшущими буквами был выведен короткий слоган: "Зарядись Энергией Сейчас!". Вторая реклама - зацикленная подборка кадров. Скачущие люди усиленно призывали людей покупать какие-то таблетки, над ними мигала надпись "Забудь О Боли И Радуйся Жизни!".
  Эти огромные панно раньше вызывали у человека в сером свитере приступы глухого раздражения, но с годами он привык и словно абстрагировался от рекламы, он замечал её только тогда, когда на стены вешали особенно неприятные и резкие изображения. А есть и такие люди, подумал он, которые не могут привыкнуть к рекламе, постоянно приходят в бешенство при её виде. Пустая трата нервных клеток.
  Таков современный мир, в который раз подумал человек, в нём повсюду одна реклама. Если выключить все голограммы, все неоновые объявления, все вывески, то в полисе станет наполовину темнее.
  Человек устало прислонился лбом к холодному стеклу - обычная, часто встречающаяся поза. Многие, вглядываясь в мир, лежащий за окнами, рефлекторно прислоняются лбом к стеклу, оставляя потом запотевшие пятна неправильной формы. Словно сознание хочет вырваться из опостылевших оков, но натыкается на безжизненную плоскость.
  Человек смотрел на далёкие огни полиса сквозь узкую щель между домами. Он знал, что там - такие же огни, какие горят в окнах напротив, но те огни далеки от него, кажутся иными, даже немного таинственными, если в современном мире ещё можно употреблять это слово. Иногда человек задумывался, как выглядит его лицо со стороны улицы, узкое худое лицо, вжавшее лоб в холодное двухслойное звукоизолирующее окно. Но это лишь пустые мысли, с улицы его окно даже не увидеть под рекламой какого-нибудь напитка или увеселительного заведения.
  Вздох оставил на стекле быстро тающий овал.
  Человек снова протёр слезящиеся глаза. Сегодня он недопустимо много времени провёл за компьютером и потому чувствовал недомогание.
  Он позвонил по всем номерам, какие были в его блокноте, пользуясь компьютером, чтобы следить за каждым звонком.
  Люди, которым принадлежали прозвоненные номера, все в своё время обещали помощь, они называли себя друзьями, они приветливо улыбались. Но теперь, когда они действительно нужны ему - линию выключали, отсоединяли его, помещали в "чёрный список" своих коммуникаторов.
  Только один номер остался в блокноте. Последний номер, по которому он не звонил уже два года.
  Человек снова вздохнул и, сощурив глаза, как в детстве, покачал головой из стороны в сторону, следя за игрой искажённого света. Огоньки стали звёздами, их прохладное мерцание подмигнуло ему и тоже качнуло лучами-крыльями.
  Он не спешил снова коснуться клавиш компьютера, чтобы набрать последний номер.
  Всё может быть. Этот номер уже десять раз мог стать мёртвым - связанным с уже несуществующей картой памяти, перегоревшей, или переписанной, или забытой в выброшенном коммуникаторе.
  Человек в сером свитере отошёл от окна и положил руку на батарею. Пальцы, замёрзшие от холодного стекла, быстро оттаяли. Человеку показалось, что в комнате недостаточно тепло, и он повернул ручку, расточительно увеличивая накал.
  Потом он медленно сел в кресло, положил обе руки на клавиатуру - пока ещё бессильно, не нажимая клавиш. Не спеша использовать свой последний номер, как экономил когда-то последнюю пулю...
  
  ***
  
  В семь часов вечера в клубе "L'Espoir" посетителей было немного. Впрочем, здесь никогда не бывает слишком многолюдно.
  Это один из тех клубов, которые так трудно найти среди угрюмых однообразных домов, даже если вы знаете точный адрес - третий уровень 43-й улицы зоны "G", дом номер 32. Вы без труда найдёте дом номер 30 - здесь огромный магазин косметики, сверкают голограммные рекламы, светятся логотипы известных парфюмерных фирм, с огромных плакатов смотрят отпугивающие своей пустотой глаза моделей. Этот, как его называют, "мегастор" тянется вдоль третьего уровня, сразу переходя в 32 дом, в котором на втором этаже горит неон вывески модного кинотеатра. На первом этаже сквозь десяток затемнённых синих окон вы увидите обширное помещение, столики, сидящих и ходящих людей - но чтобы среди других дверей, ведущих в мелкие магазинчики, разглядеть сделанную из синего непрозрачного пластика дверь клуба "L'Espoir", вам надо остановиться и приглядеться повнимательнее. А жизнь так стремительна, что у большинства на это нет времени, они суетятся и проходят мимо, и лишь некоторые из них гадают, где же находится вход в этот зал за тёмно-синими окнами.
  Внутри клуба всегда царят голубые сумерки, словно здесь клубится незримый туман. Оттенок освещения подобран очень точно - он достаточно светлый, но не раздражает глаза. Сначала даже непонятно, откуда же идёт этот свет, кажется, что он просто рождается посередине зала, оседает синевой на лицах посетителей.
  Немногочисленные гости клуба в этот ранний вечер расселись за шестигранными столиками, рассеяно пили, вполголоса беседовали. На невысокой сцене у дальнего угла играл саксофонист. Звук его баритонистого саксофона оставлял всех равнодушными, ни один человек не смотрел в сторону музыканта с интересом.
  Улыбающийся бармен - маленький сухонький старичок в очках, - который получил свободную минутку и присел на стоящий за стойкой высокий стул, подмигнул музыканту. Саксофонист отнял от губ свой инструмент и что-то сказал бармену в ответ. Тот покачал головой, усмехнулся и, бросив несколько слов, снова подошёл к стойке, чтобы налить новому посетителю бокал изумрудного ликёра.
  Любитель ликёра расплатился и вернулся за свой столик, где его ждал человек с узким худым лицом, одетый в длинное чёрное пальто, из-под которого выглядывал ворот тёмно-серого свитера. Не слыша шагов несущего ликёр, он скрестил пальцы лежащих на столе рук вокруг стакана с ароматным кремовым напитком, склонил голову, словно задремал, вдыхая испаряющийся алкоголь.
   - Люгер, - окликнул его подошедший, садясь за стол, - ты бы сдал пальто в гардероб.
  Люгер поднял голову. В его карих глазах не было и тени сна.
   - Нет, Мишель, я, пожалуй, останусь в верхней одежде. Что-то я сегодня никак не могу согреться.
  Он откинулся на спинку стула, сделал большой глоток, глядя на собеседника.
  Тот в свою очередь медленно поднёс к губам бокал.
  На Мишеле был потёртый пиджак из коричневого вельвета, надетый поверх плотной тёмно-зелёной рубашки с расстёгнутой верхней пуговицей. На левом плече пиджака была протёрта узкая полоса, словно он часто носил тяжёлые сумки.
  Лицо Мишеля напоминало своим контуром равнобедренный треугольник, у которого отрезали нижний угол. Широкий выпуклый лоб был покрыт глубокими морщинами, на него падали короткие непричёсанные волосы. Глаза, такие же карие, как и у Люгера, смотрели из-за тонких линз очков в золотой оправе с выражением, в котором можно было различить одновременно насмешку и печаль, боль и глубокий ум.
  Это лицо было удивительно живым, оно дышало энергией, теплотой. Среди остальных людей оно выделялось, как выделяется лицо человека среди картонных масок, как отличается лицо стоящего в комнате от смутных очертаний лиц прохожих за окном. Оно было очень запоминающимся, оно западало глубоко в память. В любой момент можно было вызвать его обладателя к жизни перед мысленным взором. Глаза, которых больше нет ни у кого, правильной формы нос с маленькими ноздрями, уголки губ, поднимающиеся и опускающиеся, словно живущие своей отдельной жизнью, длинные тонкие пальцы с ногтями "лопаточкой", немного сутуловатая осанка. Все эти мелочи наполняли мысленный образ, были неотделимы от него. Его можно было сравнить с детализированным и чётким портретом кисти мастера рядом со многими другими стандартными портретами. И там и там есть глаза, нос, руки, плечи, но будет чувство, что не хватает чего-то неуловимого, невыразимого словами.
  Мишель был из тех людей, в каждом движении, каждом жесте, каждом слове которых есть отпечаток своего неповторимого стиля. Такие люди словно очаровывают окружающих, заставляют их невольно подражать себе. Но никому не дано произносить слова с теми же интонациями, двигаться с такой же уверенностью.
  У Мишеля была одна особенность, очень не нравящаяся многим людям: при беседе с ним собеседнику казалось, что Мишель знает неизмеримо больше него о предмете разговора. Как он этого добивался, оставалось загадкой.
  Люгер молча сидел и внимательно смотрел на друга, отмечая, как он постарел, изменился за то время, что они не виделись. Глаза стали резче выделяться на лице, заметно прибавилось морщин - это оттого, что Мишель всегда обладал очень подвижной мимикой. Люгер всегда завидовал тому, сколько было у его друга разных выражений лица, тому, как без слов он мог выразить практически всё.
   - Ты долго мне не звонил, - сказал Мишель, прерывая затянувшееся молчание. - Целых два года. Я пытался сам дозвониться до тебя, но твой номер уже изменился.
  Люгер кивнул несколько раз, коротко и быстро.
   - Да, я потерял карту памяти со старым номером. Я виноват перед тобой. Сначала как-то забывал позвонить, потом уже было неловко. Я чувствовал неприятную робость, не знаю, как ещё назвать это чувство.
  Глаза Мишеля смотрели всё так же насмешливо-печально.
   - Мы встретились в этом клубе более получаса назад. За это время я рассказал тебе, что было со мной за отчётный период. Мы пошутили, посмеялись. Но ты так и не сказал мне ничего важного о своей жизни, если не считать бесценных сведений о том, что твоя коллекция ножей достигла почти двух сотен. Давай, не стесняйся, - с тихой улыбкой подбодрил он Люгера, наклоняясь вперёд и ставя свой бокал на стол. - Выкладывай, что там произошло. Судя по твоему виду, у тебя не всё хорошо.
   - Да, жизнь в последнее время меня не балует. Я недавно вышел из больницы, до конца ещё не совсем оправился. Теперь мне нельзя работать за компьютерами. От них у меня сильно болят глаза, кружится голова, а после чувствую себя таким разбитым и уставшим, что просто ложусь и мгновенно засыпаю, причём сколько бы ни проспал, встаю невыспавшимся. Мышцы тоже побаливают, их иногда сводит странной судорогой, принимаю тогда "Норн-АГ", такие, знаешь ли, зеленоватые таблеточки, пятьдесят штук в пачке. И ещё куча всего остального по мелочам, - Люгер грустно улыбнулся и развёл руками. - Такова наша жизнь. Мы окружили себя многочисленными излучениями, наслаивающимися друг на друга, мы потребляем вредную пищу, каждый день принимаем недопустимую дозу радиации. А главное - мы живём в вечной ночи. Темнота лишает нас здоровья.
  Мишель медленно кивнул, доля печали в его взгляде немного увеличилась.
   - Да, - устало произнёс он, - мы стареем. Ритм жизни увеличивается, и я вижу некоторую закономерность в том, что так резко сократилась её средняя продолжительность. Ведь нам, старикам, становится непонятна царящая вокруг суета, мы выпадаем из этой новой жизни. Я тоже в последние два года сильно сдал. Если так будет продолжаться и дальше, то, чувствую, не дотяну до своего пятидесятилетия.
  Он достал из серебряного портсигара длинную тонкую сигарету, закурил, выпустил клубы ароматного дыма, похожего на выпущенных на свободу серых шерстистых зверей. Свободной рукой придвинул поближе к себе круглую стеклянную пепельницу, откинулся на спинку стула.
  В клубе прибавилось людей. Уже почти все столики были заняты.
  Люгер поставил локти на стол и упёр кулак правой руки в ладонь левой - привычка.
   - Я ушёл с работы, на которую устроился, как ты помнишь, пять лет назад, - сообщил он, нечётко произнося слова, что было, в принципе, ему несвойственно. - Теперь она противопоказана мне... А найти новую работу, не связанную с компьютерами, в наше время очень сложно. Деньги почти кончились. Вчера даже думал, а не продать ли мне несколько экземпляров из коллекции ножей... Но нет... Я не могу... Лучше всё остальное продам - компьютер, мебель, но не коллекцию... Я звонил вчера всем тем, кто раньше называл себя моими друзьями. Но все они были неискренни. Я следил через компьютер за тем, как соединяются линии связи, и видел, как одни из них отключали свои коммуникаторы, другие заносили меня в "чёрный список". Они на самом деле всегда были равнодушны ко мне. Я знаю, наш мир таков, что большинство живёт, отгородившись от всего внешнего, они не хотят никого к себе впускать. Всё это давно известно, и не в наших силах изменить такой порядок вещей. Но как же грустно в тот момент, когда перестаёшь цепляться за самообман и понимаешь, как ты на самом деле одинок...
  Саксофонист уже кончил играть. Он сидел на высоком стуле за стойкой бара, низко опустив плечи, опорожняя бутылку водки. Бармен что-то сказал ему, музыкант только коротко ответил, не поднимая головы, и продолжил своё саморазрушение.
   - Это так, - согласился Мишель, стряхивая пепел с сигары.
  Он молчал и смотрел на руки друга. Люгер опустил взгляд на свой стакан с кремовым напитком, сделал медленный глоток.
   - А ты не думал о том, чтобы вернуться к старому ремеслу? - спросил внезапно Мишель.
  Люгер поднял голову.
   - Нет, - ответил он, глядя на Мишеля с таким выражением, словно тот намеренно растревожил старую рану. - Я ведь обещал своей матери, что больше не вернусь на прежний путь. А такие обещания не нарушаются. Хотя физически я ещё в достаточной форме для той работы, если даже в чём-то ослабел, опыт заменил бы это. Но нет, я решил окончательно ещё восемь лет назад, дороги нет.
  Мишель усмехнулся:
   - Жаль, ведь ты был неплох, очень неплох... Как раз твоё прежнее занятие не связано с компьютерами. Если ты сейчас ищешь работу, то я могу предложить тебе нечто подобное. Что если ты посмотришь на всё с другой стороны?
  Люгер развёл руками:
   - Ты имеешь в виду работу телохранителем? Да кто возьмёт меня? Там нужен человек помоложе, хотя, честное слово, моя реакция не хуже любого юноши.
  Мишель сделал неопределённый жест:
   - Ну,.. не сказал бы, что телохранителем, но нечто в этом роде. Один мой знакомый всегда отзывался о тебе с уважением и сейчас как раз ищет кого-нибудь на определённую должность. Я не знаю всех деталей, и тебе лучше всего самому поговорить с ним.
  Люгер поднял бровь:
   - Если что-то противозаконное, то я пас. Я же сказал, что вышел из игры.
   - Да нет, ничего противозаконного там точно нет. Так что смело можешь прийти на встречу. В конце концов, что ты теряешь?
  На сцене клуба Люгер заметил оживление: туда вышли барабанщик и басист, теперь они готовились к игре, подключали микрофоны и усилители.
  Мишель усмехнулся и встал со стула.
   - Прошу извинения, сейчас я тебя ненадолго покину.
  Короткими неторопливыми шагами, слегка прихрамывая, он подошёл к музыкантам, те встретили его дружескими рукопожатиями. Мишель взял прислонённую к комбо-усилителю чёрную матовую гитару и нагнулся к небольшому пульту, перетыкая шнуры, подкручивая какие-то ручки. Он уселся на принесённый басистом от барной стойки высокий стул, провёл рукой по струнам, сыграл короткую мелодию, еле слышную среди шума клубных разговоров. Потом Мишель поднял голову куда-то вверх и сказал несколько слов.
  Диалог с невидимым звукорежиссёром с перерывами на пробу звука не скоро привёл к желаемому результату, но наконец он удовлетворённо улыбнулся и поднял вверх большой палец. Другие музыканты к этому моменту уже закончили свои приготовления и терпеливо ждали Мишеля. Толстый барабанщик, зажав в руках палочки, натянул покрепче свою кепку, одетую козырьком назад, высокий худой басист отбросил мешающую прядь чёрной чёлки. Мишель снял очки, достал из верхнего кармана пиджака тёмную тряпочку, аккуратно протёр их и снова одел. Золотая оправа блеснула на миг.
  Они ещё не начали играть, а в клубе становилось всё тише. Словно все собравшиеся пришли специально ради концерта и теперь готовились получать удовольствие, создавали необходимую атмосферу - привычную и уютную, как будто здесь никогда не было случайных посетителей, только старые члены клуба, проводящие свои вечера в одной и той же компании.
  По доброй традиции барабанщик задал ритм, постукивая палочкой о палочку. И вот они втроём одновременно начали играть энергичную и заводную музыку, от звуков которой у Люгера защипало в носу: он уже и не помнил, сколько лет прошло с тех пор, как он последний раз слушал эту песню.
  Тоска по прошлому, улыбнулся он про себя. Впервые за последнее время она была приятной, а не щемяще-печальной.
  Длинные тонкие пальцы Мишеля забегали по грифу, он ссутулился ещё больше, но голова была поднята и покачивалась в ритм песни, на лице играла странная улыбка. Как во взгляде Мишеля можно было одновременно увидеть противоречивые эмоции, так и улыбка его была одновременно радостной и виноватой, несмелой и задорной, да ещё чуточку грустной. Музыка словно омолодила его, или же это только кажется издалека, подумал Люгер, глаза-то уже не те.
  Басист подошёл к микрофону, опущенному так низко, что приходилось наклонять вперёд голову - видно, такова была его привычка.
  Странное дело, подумал Люгер, сколько я себя помню, эту музыку всегда играли и слушали в основном те, кому было в районе сорока и старше. Среди молодых она никогда не была популярна. Такое чувство, будто люди, вырастая, через другие музыкальные направления в конце концов приходили к такому.
  В этом стиле даже относительно весёлые песни, как та, с которой Мишель и его приятели начали свой концерт, не были безудержно оптимистичными, они все основывались на привычной всеобъемлющей грусти, словно это были лишь редкие минуты радости людей печальных и одиноких.
  Словно в подтверждение мыслей Люгера, энергичная песня кончилась, и из гитары Мишеля полились протяжные, плачущие ноты. Теперь пальцы больше не порхали над грифом подобно пальцам призрака, они спокойно опускались на точное место, зажимали как раз тот аккорд, который был нужен в ровной последовательности этих меланхоличных звуков. Люгеру пришло на ум сравнение Мишеля с человеком, решающим математическую головоломку, состоящую в угадывании закономерностей ряда чисел, чтобы продолжить его своей цифрой.
  Люгер оглядел клуб. Ему всегда было интересно наблюдать за тем, как разные люди слушают музыку. Кто-то любит смотреть на человека за игрой или за работой, а Люгеру было интересно то, как одну и ту же мелодию можно воспринимать по-разному в зависимости от душевного состояния.
  Кто-то сидел, наклонившись вперёд, ловя каждый звук всем своим телом, словно резонируя с музыкантами. Другие откинулись на спинки кресел, они курили, пили вино, музыка не особенно трогала их, она была лишь фоном, как телевизор для Люгера - и такая мысль оскорбила его. Синее освещение делало чёткими черты их лиц, заставляло их казаться решительными и правильными, пряча рыхлую кожу и мешки под глазами. Были и такие, кто сидел, склонив голову, положив руки на стол или скрестив их на груди. Эти люди случайно обнаружили, что музыка удивительным образом передаёт их собственные чувства и переживания, их мысли и эмоции. Музыка заставила их вспомнить о чём-то, посадила перед зеркалом, чтобы они заглянули в своё собственное привычное и одновременно незнакомое и чужое лицо. Кто-то негромко постукивал пальцами в такт, кто-то шёпотом разговаривал со своими подругами, а один посетитель, севший за самый близкий к сцене столик, налил себе уже третий стакан глинтвейна.
  Мишель больше не смотрел на зал, он, видимо, был поглощён своим внутренним миром, спектром ощущений, которые рождала в нём музыка, извлекаемая его же пальцами. Они двигались механически, а Мишель смотрел в пол перед собой, словно он тоже был одним из зрителей.
  Люгер отключился где-то в районе пятой или шестой песни. Он воспринимал их инстинктивно, не разбираясь, по большому счёту, ни в каких частях музыкальной науки, и даже сам не заметил, в какой момент погрузился в собственные мысли.
  Сначала музыка пробуждала в нём лишь короткие образы, случайные ассоциации. Потом внезапная волна памяти захлестнула его, вырвала из внешнего мира, мириады иных звуков заполнили голову. Люгер чувствовал, как натягивается невидимая мембрана, сквозь которую что-то рвётся к нему, он поворачивался, метался внутри, то убегая прочь, то стремясь обратно, выныривая на поверхность, чтобы новые протяжно-вибрирующие ноты окутали его хрустальными нитями, бросили навстречу смутно-тревожащим воспоминаниям.
  Люгер взглянул памяти в лицо - и увидел тёмные колодцы глаз, похожих на застывшие обсидиановые капли, горьковатый жемчужный свет от кожи, беззвучный шёпот изломанных печалью губ. Он попытался закрыть глаза, но образ, наполненный музыкой, вызванный ею к жизни, словно древним заклинанием, решительно обжёг мозг, и, задыхаясь, сквозь стиснутые зубы он прошептал одно-единственное имя...
  Он очнулся, только когда в клубе все бешено зааплодировали.
  Музыканты недвижимо стояли (даже Мишель поднялся со своего стула). На лице барабанщика было самое обычное бесхитростное счастье - он подарил радость другим людям и доставил себе удовольствие, и потому он прямо-таки светился, глядя на рукоплещущий зал. Басист устало перетянул гитару так, что её гриф смотрел в пол, второй рукой держался за хромированную стойку микрофона, его глаза останавливались то на одном, то на другом человеке, резко перескакивая по всему клубу. На лице Мишеля была улыбка лукавая и одновременно открытая и искренняя. Люгер в который раз удивился тому, как Мишель в один и тот же миг может выражать такие разные эмоции, причём не специально, это его врождённый талант, неповторимый и завораживающий.
  Люди хлопали и кричали до тех пор, пока басист снова не перетянул гитару в нормальное положение, сыграл короткий мясистый рифф. Тогда мгновенно стало тихо, словно невидимый звукорежиссёр отключил эффект аплодисментов. Музыканты переглянулись, барабанщик постучал палочкой о палочку, и они заиграли старую-старую песню, с простыми словами и простой мелодией. Отдельно от песни эти слова были бессмыслицей. Но внутри музыкальной ткани они что-то значили, хотя ни один из слушателей никогда бы не смог выразить словами, что именно. Просто это были маленькие обрывки фраз, рождающихся у каждого в душе, отзвуки воспоминаний, грусти, радости, боли потерь и счастья обретения. И мысли, вызываемые этой песней были похожи друг на друга лишь маленькими словечками. Словно, увидев разрозненные буквы, каждый сплёл их в имя, каждый в своё единственное дорогое имя, в свою светлую печаль.
  Это была отличная песня, чтобы закончить ею выступление. Быстрая и задорная, она складывалась из незатейливых вещей, да и смысл её был немудрёным: пусть нет повода для радости, никогда не будет неуместной улыбка, даже если она беспричинна. Все посетители встали с мест, они хлопали в ритме песни, они пели её, потому что это была такая песня, которую поёт весь зал, и в этом единстве каждый забывает о своих недостатках. Ты с нами, если хочешь петь нашу песню.
  Потом, услышав её в студийном варианте, другие люди пожмут плечами и удивятся, что в ней такого гениального, но те, кто хоть раз слышали её живое исполнение, улыбнутся с видом знающих, мудрых людей. Те, кто хоть раз пел эту песню вместе с залом, скажут: "Да, это хорошая песня. Но всё же насколько сильнее она звучит живьём..."
  Концерт окончился, и музыканты начали собирать свои инструменты и оборудование. Люгер увидел, что многие из посетителей подходят к ним, чтобы поговорить, видимо, здесь действительно собирались всегда одни и те же люди, знающие друг друга.
  Мишель прошёл к нему сквозь редеющую толпу. Не садясь, он взял со стола оставленный им ранее бокал с недопитым ликёром и сделал несколько глотков.
   - Ну как? - спросил он Люгера, внимательно вглядываясь в его лицо.
   - Просто великолепно, - отозвался Люгер, вставая и беря со спинки стула свой плащ.
  Этими короткими словами они выразили больше, чем другие - длинными громкими фразами.
  Они немного помолчали, выйдя из клуба и стоя посреди тротуара, глядя на снующих вокруг людей.
   - Ночью заметно холоднее, - сказал Люгер, поднимая воротник пальто.
   - Да, - Мишель пожал плечами. - Предполагается, что ночью люди в большинстве своём спят, поэтому энергию теплосистем экономят. Но это не так. Полис не спит никогда.
   - Неужели за столько лет нельзя было создать такие защитные экраны, которые бы пропускали необходимое количество тепла, задерживая радиацию, излучение и N-фактор? Мы, кажется, целую вечность будем жить под этими непроницаемо-чёрными, холодными куполами...
  Мишель не ответил ему. Он посмотрел на часы и сунул руки в карманы, тем самым движением, которое было так характерно для него, так привычно глазу Люгера.
   - Завтра встретимся в одиннадцать часов на 6-й станции линии "d". В центре зала. Я тебя провожу к тому человеку, о котором говорил. Придёшь?
   - Да.
   - Ну вот и ладно. Пока.
  И Мишель ушёл, на прощание улыбнувшись и показав Люгеру сложенные в знак победы пальцы.
  
  
  ***
  Это был один из самых больших небоскрёбов, которые Люгеру когда-либо приходилось видеть в полисе. К таким зданиям принято подъезжать на шикарных автомобилях, а не подходить пешком, как это сделали они с Мишелем.
  В вестибюле их сразу же встретил высокий худой человек, распространяющий вокруг себя запах модных духов. Он учтиво поклонился Мишелю и Люгеру, оправил свой безукоризненный костюм и повёл их к лифту.
  Внутри здания сновали люди в таких же чёрных костюмах и белых рубашках. Кто-то просто стоял на месте, без видимого дела, но постоянно осматриваясь по сторонам, словно на страже. Другие же работали за компьютерами или просматривали бумаги. Люгеру пришла в голову мысль, что здесь формой одежды были эти одинакового покроя костюмы, и рубашки того фасона, который носят, не застёгивая две верхние пуговицы и выправив уголки ворота поверх пиджака.
  В соответствии с последними веяниями архитектуры, лифт был вынесен на стену здания. Подойдя близко к толстому холодному стеклу, Люгер молча смотрел на оставляемый внизу город. В этой части полиса было особенно светло - здесь недалеко до финансового центра, вокруг которого расположен самый процветающий район. Глаза вскоре начали болеть от яркого света, и Люгер поднял голову вверх, к бесконечному чёрному небу. Из-за темноты казалось, что энергокупол висит невысоко, почти касается крыш самых высоких зданий, хотя на самом деле он выше, гораздо выше.
  Прозвучал приятный звуковой сигнал, и двери лифта бесшумно открылись. Молодой человек проводил Люгера и Мишеля вдоль по богато отделанному коридору, они прошли сквозь чёрные блестящие двери, рядом с которыми неподвижно стояли двое громил - бритоголовых, с короткими толстыми шеями, угловатых, но всё в тех же дорогих чёрных костюмах.
  За дверью пол был устлан тёмно-синим ковром, и все шаги стали бесшумными.
  Люгер и Мишель зашли в не очень большую комнату со стенами, облицованными белыми панелями. На потолке бесшумно рассекали воздух лопасти гигантского вентилятора. Впереди стояло два шкафа, и между ними - большой деревянный стол. Люгер этому расточительству ничуть не удивился: если всё здание так роскошно, то действительно, почему бы руководителю не позволить себе такое дорогое удовольствие, как стол из настоящего дерева.
  Сидящий за столом действительно был похож на руководителя. Это был человек с очень широкими, массивными плечами и пропорциональной им огромной головой. Волосы он умащивал каким-то гелем и зачёсывал назад, отчего длинный орлиный нос, казалось, вытягивался ещё дальше. Взгляд больших чёрных глаз выдавал такую неистощимую энергию, живущую в этом человеке, что появлялось чувство, будто он готов в любую секунду вскочить с места и броситься в драку. Но это было лишь внешнее впечатление, потому что сидящий за столом человек был уже стар, приблизительно лет пятидесяти пяти, и теперь ему оставалось только спокойно сидеть в своём жёстком кресле с высокой спинкой. На нём была такая же одежда, как и на остальных сотрудниках, но сразу видно, насколько более высокого качества. Ткань, из которой был сделан пиджак, его покрой, то, как хорошо он сидел, - всё выдавало продукцию престижного модельера Алекса Герзу, который, как известно, в последние десять лет шьёт очень редко, только на заказ и только за очень большие деньги.
  Рядом со столом, слева и справа, стояли то ли его телохранители, то ли ближайшие советники.
  Один - похожий на недвижимую статую, высокий, лысый, с пронзительными голубыми глазами. Свой пиджак он застегнул на все пуговицы. По угрюмому взгляду исподлобья и крепко сжатым тонким губам угадывался человек с тяжёлым, упрямым характером.
  Второй был мало на него похож - плечистый здоровяк с густой шевелюрой чёрных блестящих волос. Он расстегнул все пуговицы своего пиджака и стоял, соединив руки за спиной, отставив правую ногу и перенеся вес на левую. Его взгляд был насмешливым, этот человек как будто ждал удобного случая, чтобы разразиться громовым хохотом. В отличие от своего товарища, он стоять неподвижно не мог, постоянно крутился на месте, поводил плечами, головой, притопывал носком лакированного ботинка.
  Сидящий за столом приветливо улыбнулся и сделал приглашающий жест. Молодой человек, провожавший Люгера и Мишеля, кинулся к стене, взял для них два стула и поставил их перед столом.
   - Я много слышал о вас, мистер Бергсон, - приятным низким голосом сказал сидевший, кладя руки на стол ладонями вниз. - И вот, наконец, я могу вас видеть своими глазами. Меня зовут Гомез, я - глава компании, в здании которой вы находитесь.
   - И чем же занимается ваша компания? - спросил Люгер.
   - Мы работаем в сфере медицины, - ответил Гомез. - Различные регулярные процедуры, вы знаете, о чём я говорю. В наше время вредное влияние внешней среды на организм человека столь огромно, что это влечёт необходимость с определённой периодичностью проходить курсы профилактики и очищения организма в специальных центрах. Мы имплантируем наноботов в тело человека. Они путешествуют по кровеносным сосудам, чистят их, регулируют различные процессы, сигнализируют о необходимости обратиться к врачу. Очень дорогое удовольствие, как вы понимаете.
  Он сделал паузу, сплёл и расплёл пальцы.
   - Мигель уже сообщил вам, зачем я хочу вас нанять? - поинтересовался Гомез.
   - Нет, я только обрисовал ему всё в общих чертах, - отозвался Мишель.
   - Отлично. Очень хорошо. Итак, как вы понимаете, мистер Бергсон, мы прекрасно осведомлены о вашем прошлом, и именно благодаря тому, что мы о вас знаем, так мечтали заполучить вас для нашего дела.
  Люгер холодно произнёс:
   - Ваши сведения, видимо, устарели. Что было, давно забыто. Я больше не работаю в той области, на которую вы обратили такое внимание. К тому же я начинаю стареть.
   - И тем не менее определённые навыки у вас сохранились, - продолжил Гомез. - Для моего дела не так уж и необходима превосходная физическая подготовка. Вы нам нужны, в основном, ради ваших знаний. Ведь вы общались с известнейшими людьми...
   - Правда, с большинством - очень непродолжительное время, это неустранимый недостаток профессии хитмена, - усмехнулся Мишель.
  Люгер слегка поморщился: ему не нравилось, когда его называли этим словом, потому что оно неверно определяло его прежнюю работу. Хотя он отрёкся от своего прошлого, он всё же чувствовал какую-то профессиональную гордость, и потому не терпел, когда его пытались очернить. От выражения своего негодования он удержался только потому, что знал - Мишель вовсе не хотел его обидеть, он прекрасно понимал все чувства Люгера и позволил себе произнести слово "хитмен" просто в качестве шутки.
   - Лично я бы сказал, что слово "хитмен" не полностью выражает суть прежней работы мистера Бергсона, - неожиданно вступился за Люгера человек с голубыми глазами, чётко выговаривая каждую букву. - Здесь всё гораздо сложнее. Хитменами мы называем тех, кто просто приходит и убивает одних людей по заказу других, а мистер Бергсон выполнял гораздо более широкие функции.
  Он произнёс эти слова так, словно у него была личная вражда с Мишелем.
  Гомез кивнул:
   - Ты прав, Бруно, ты прав. Но я думаю, что Мигель и сам прекрасно знает это, так что твоё высказывание было неуместным.
  Бруно опустил взгляд в пол, потом снова поднял его на Люгера.
  Гомез снова обратился к Люгеру:
   - Вы знаете всё об определённой сфере деятельности, и это имеет неоценимую важность для нас. А насчёт здоровья наша компания может позаботиться.
   - Ближе к делу, господин Гомез, ближе к делу. Я в последнее время очень быстро утомляюсь, не понимаю намёков, и потому просто скажите мне, зачем вы хотите меня нанять? - прервал его Люгер, пока что решительно не понимающий, зачем Мишель привёл его сюда и о чём так туманно толкует этот импозантный господин.
   - Видите ли, господин Бергсон, это дело очень... как бы так лучше выразится, личное. Оно почти не связано с потребностями компании, разве что косвенно, - Гомез сделал паузу и посмотрел в стол, словно не решаясь сказать напрямик. - Мой брат и его жена год назад попали в аварию. С их смертью на мои плечи легла обязанность заботится об их сыне, Диего. Кроме меня у моего племянника больше никого не осталось из родни. Но, боюсь, мне не по силам воспитывать его так, как следует, потому что я слишком стар, занят делами компании до такой степени, что не могу уделять племяннику достаточное количество внимания, а ему только 19, и оставлять его воспитание на самотёк я не имею права. У него появились вредные привычки. Он потерял интерес к своему образованию. Такого я допускать не могу. В конце концов, после моей смерти компанией станет руководить именно Диего, а он к этому пока не готов.
   - Разрешите, я закурю, - перебил его Мишель, доставая сигарету.
  Лицо Гомеза сморщилось.
   - Только не здесь, друг Мигель, только не здесь. Лучше выйдите в соседнее помещение и откройте там окно.
  Мишель вышел, на ходу доставая зажигалку.
  Гомез проводил его сочувствующим взглядом и вздохнул.
   - Надеюсь, господин Бергсон, вы не изменили своих привычек и по-прежнему не курите?
  Люгер кивнул. Он не разделял резкого отвращения, которое, видимо, чувствовал к курению Гомез, но сам никогда даже не пробовал ни табак, ни наркотики.
  Люгера уже начал нервировать Бруно, не сводящий с него взгляда своих выпученных стеклянных глаз. Чувство антипатии возникло на уровне интуиции, подсознания, и нельзя было догадаться, что именно его вызывает - но Люгер привык доверять первому впечатлению.
   - Это очень хорошо, - сказал Гомез удовлетворённым тоном. - Теперь я должен объяснить вам, в чём будут заключаться ваши обязанности, если вы примете моё предложение, - продолжил говорить Гомез. - Вы должны стать постоянным спутником Диего, его тенью. Вы уже давным-давно вышли из юного возраста, вы имеете колоссальный жизненный опыт, и потому можете быть для Диего хорошим учителем. Вы будете следить за тем, чтобы он правильно говорил, чтобы учился сдерживать свои эмоции, чтобы не тратил время на пустяки или не причинял вред своему здоровью - в последнее время молодёжь, как я вижу, только к тому и стремится, чтобы дать больше работы медикам. Конечно, вы будете следить и за безопасностью Диего, ведь в наше время опасно даже просто гулять по полису, а мой племянник имеет склонность к посещению самых отвратительных районов полиса, при этом терпеть не может никакого эскорта. Никаких телохранителей. Всё будет зависеть только от вас. Вы поняли мою мысль?
  Люгер усмехнулся:
   - Да, я понимаю вас и понимаю также, почему Мишель сказал мне, что работа, которую вы предлагаете, в некотором смысле противоположна моему прежнему ремеслу.
  Гомез улыбнулся, и его улыбка была похожа на трещину в бетонной плите.
   - Итак, вы согласны? - спросил он.
   - В общих чертах да, - спокойно ответил Люгер. - Надо только обговорить мелочи - график работы, оплату... ну, вы знаете всё это.
   - График работы у вас будет постоянным. Как я сказал, вы будете тенью моего племянника. В вашем распоряжении остаётся время, в течение которого он будет спать либо заниматься с учителями. Ваши апартаменты будут на тридцать первом этаже. Они весьма приличны, по крайней мере, лучше тех квартир, в которых вам приходилось жить в последние годы. Вам здесь всё покажут, вы должны хорошо ориентироваться в этом здании. Насчёт оплаты не беспокойтесь. Для начала я даю вам месячное жалование в размере двадцати пяти тысяч кредитов. Это вас устраивает?
  Люгер кивнул, внешне оставаясь невозмутимым: на его последней работе полная загруженность приносила максимум две-три тысячи кредитов.
   - И ещё кое-что, раз уж мы обо всём договорились, - Гомез наклонился ближе к Люгеру, его голос стал тише и глуше. - Дело в том, что в нашей компании поддерживается очень высокая степень единства. Наши сотрудники почти никогда от нас не уходят, они даже живут здесь неподалёку, в принадлежащем компании жилищном корпусе. Их проблемы - это проблемы всей компании. Мы живём, как одна большая семья. Соответственно, мы хотим, чтобы каждый новый сотрудник вливался в нашу Семью, становился её полноправным членом. Вам потребуется соблюдать определённые правила, касающиеся вашего поведения и одежды.
  Люгер остался равнодушным. Форма так форма. Он уже не в том возрасте, чтобы протестовать против всякого эфемерного нарушения своей свободы. В конце концов, сотрудники этой компании одевались так, как не одеваются и некоторые крупные бизнесмены.
  Гомез отодвинул верхний ящик шкафа и достал пачку листов в прозрачной папке.
   - Вот, вы можете прочитать эти правила поведения. Также я составил для вас инструкцию относительно того, что именно входит в ваши обязанности и в каком направлении нужно оказывать воздействие на Диего. Что касается внешнего вида, то вы, наверное, уже обратили внимание на общие черты нашего стиля. Первым делом вы с Диего должны будете отправиться за покупкой необходимой одежды, соответствующей нашей Семье, он проконтролирует вас для первого раза. Вы понимаете меня, не так ли?
  Люгер снова молча кивнул.
  Стоящий на столе портативный компьютер подал звуковой сигнал. Гомез придвинул его к себе, поднял крышку монитора.
   - Диего скоро прибудет сюда. Я специально его вызвал, чтобы вы познакомились с ним. Пока его нет, позвольте спросить, какое оружие у вас есть?
  Люгер пожал плечами:
   - Только холодное. Я не люблю огнестрельное.
   - Да-да, знаю, - согласился Гомез, - И я много наслышан о вашей коллекции ножей. Когда вы перенесёте её в наше здание, обязательно зайду полюбоваться на неё.
  Мишель вернулся в комнату и снова сел на стул. От него распространялся запах крепкого табака.
   - Но вам всё же необходимо будет иметь и огнестрельное оружие, - продолжил Гомез, - потому что у ножей есть один недостаток - они имеют очень мало шансов против человека, вооружённого пистолетом.
   - Ну, - усмехнулся Люгер, - многие отмечают у ножей ещё один недостаток - приходится очень долго учиться, чтобы использовать их с максимальной эффективностью. А насчёт того, сколько у кого шансов, то я скажу, что всё зависит от конкретной ситуации.
   - Тем не менее, - сказал Гомез, - вам необходимо будет иметь при себе хотя бы пистолет. Какие у вас будут пожелания насчёт него?
  Люгер развёл руками:
   - Ну, лучше уж револьвер, чем пистолет. Я не знаю, какие новинки появились в последнее время. Хотелось бы что-нибудь из старых моделей, которыми я когда-то пользовался. Старый трюк лучше новых двух.
  Гомез улыбнулся:
   - Так я и знал. Специально для вас мы приготовили нечто особенное. Эдмонд, достань.
  Гомез кинул ключ широкоплечему здоровяку. Ловко поймав брелок, Эдмонд отпер один из ящиков левого шкафа, достал оттуда коробку из матового чёрного пластика. Он поставил её на стол, отщёлкнул металлические замочки, откинул крышку и развернул так, чтобы Люгеру было видно содержимое.
  Изнутри коробка была выложена красной бархоткой. Люгер наклонился вперёд, чуть привстав со своего стула, и взял лежавший в аккуратном углублении револьвер. Это было массивное оружие 11-го калибра, с удобной деревянной рукояткой и очень длинным стволом, шестизарядник. Мастер добился такого оттенка металла, что револьвер выглядел очень старым, местами потемневшим от времени, как бы носящим следы долгого использования. Он не был похож на блестящую игрушку, это было, прежде всего, средство лишения жизни, суровое устройство для стрельбы, а не для запугивания.
  Люгер повертел его в руках, отщёлкнул барабан, заглянул в широкие чёрные отверстия патронника. Защёлкнув барабан, он взвёл курок и протянул руку в сторону, целясь в окно. Ход спускового крючка был довольно тугим, но вполне приемлемым. Судя по длине ствола, по работе спускового механизма и качеству исполнения мелких частей, это было высокоточное оружие.
  "Да, давненько моя рука не ощущала вес оружия", - подумал Люгер. Странное дело - пока он не брал в руки револьвер, он испытывал что-то вроде отвращения к оружию, это чувство появилось у него с тех пор, как он распрощался со своим ремеслом. Но теперь Люгер чувствовал некое искушение, влечение к оружию, желание поскорее опробовать его в деле, ходить по улицам, снова ощущая надёжную тяжесть в кобуре подмышкой или на поясе.
   - Такой калибр я люблю, - медленно произнёс Люгер, глядя вдоль ствола в окно. - Малокалиберные - это баловство, а 13-й калибр непригоден для прицельной стрельбы из-за отдачи, не знаю, как люди этого не поймут. 11-й - в самый раз.
   - Да, многие судят об оружии по его размеру. Каждый крутой парень в фильмах ходит с 13-ым калибром, и все тоже хотят иметь 13-й, - с усмешкой заметил Эдмонд. - А этот револьвер - самый оптимальный инструмент для ваших целей. У него отличная кучность стрельбы, современный механизм гашения отдачи, к тому же это очень надёжное оружие. Можно не бояться, что его заклинит в самый неподходящий момент. Это доработанная копия модели, использовавшейся ещё до Катастрофы.
   - В то время умели делать оружие, - негромко сказал Мишель. - Жаль, что так мало его сохранилось. Теперь-то нас отбросило назад, мы ничего лучше и не создали.
   - Таковы уж люди, - рассудил Гомез. - Лучшее, что осталось от той цивилизации, которая жила на Земле до Катастрофы - это оружие. Лучшее выражение прогресса нашего общества - это опять-таки оружие.
  Люгер покачал головой: эта мысль не раз приходила в голову и ему.
  Он усилием воли заставил разжаться пальцы правой руки, беря стальное сокровище левой; всё его существо желало только одного - продолжать обладать этим великолепным револьвером, чувствовать его холод, его вес, его запах. Это было похоже на то, что испытывает человек, бросивший курить, но не удержавшийся от искушения, найдя за шкафом полную пачку. Что-то внутри Люгера упрекало его за слабость, но тут же находило этой слабости оправдание.
  Он положил оружие обратно в сделанное для него углубление, провёл рукой по выступающим над бархоткой частям различных предметов для ухода за револьвером.
  Эдмонд достал из шкафа небольшой металлический ящик с удобной ручкой на крышке.
   - Здесь модифицированные патроны повышенной мощности, - пояснил он. - Их ведь можно использовать только в оружии, специально для них предназначенном, поэтому мы снабдим вас таким количеством, какое потребуется. Обычные можно купить в магазинах, под такой пистолет там продают много отличных модификаций патронов, так что вы сами выберете на свой вкус. Я особенно рекомендую H&S 10x22мм FMJ, дульная скорость 300м/с, энергия 800Дж, масса пули 12,6г. Это классика. Хороши при стрельбе по целям, защищённым тонкими стенами или дверцами автомобилей, отдача уменьшена по сравнению с монстроидальным H&S 10x22 Auto. Можно ещё использовать 10-GYT-R, в них стальной сердечник и смещённый центр тяжести - благодаря этому они отлично пробивают бронежилеты и выделывают такие интересные штуки в теле жертвы, что их в последнее время хотят запретить... Есть ещё H&S 10-SS с мягкими наконечниками, в которых сделаны специальные прорези - эти пули раскрываются в теле, подобно тому, как цветы распускают свои лепестки, их выходное отверстие больше входного в несколько раз.
  Эдмонд говорил очень быстро, проглатывая окончания, и Люгер понимал его с трудом.
   - Интересно знать, - осведомился Люгер насмешливым тоном, - кто мне продаст патроны, если у меня нет разрешения на ношение оружия, а с моей биографией, запечатлённой на Универсальной Информационной Карте, мне его не выдадут никогда. Не хотелось бы носить с собой револьвер без лицензии, ведь в последнее время полиция полиса особенно ужесточила контроль над использованием и хранением оружия.
  Люгер вспомнил виденную недавно передачу, в которой поджарый руководитель Департамента Полиции пообещал навести порядок в ближайшие пару лет, чтобы можно было безопасно ходить в любом районе полиса и в любое время суток. Мечтатель.
  Гомез махнул рукой, будто говоря, что уж о подобных мелочах можно не беспокоиться, работая на такого серьёзного человека, как он.
   - Спросите об этом Диего, он вам поможет подправить ваш УИК, - посоветовал Гомез и посмотрел на экран, - Кстати, он уже поднимается к нам на лифте.
  Через пару секунд двери комнаты раскрылись перед долгожданным племянником Гомеза.
  Диего не вписывался в чопорную атмосферу этого кабинета. Во-первых, вместо строгого костюма он был одет в самую обычную уличную одежду, как тысячи других парней - чёрные штаны, на которых сбоку был серый след, словно Диего пробирался между грязных автомобилей, футболка, поверх неё - наброшена теплая клетчатая рубашка с двойной подкладкой. Во-вторых, здесь все двигались очень ровно и прямо, словно по рельсам, а Диего, размахивая левой рукой, быстро подошёл к столу Гомеза и грохнул на него свой тёмно-зелёный потёртый рюкзак. В-третьих, все люди в этом здании имели аккуратные причёски, а волосы Диего торчали во все стороны и норовили закрыть глаза.
  Мишель, убрав ногу, чтобы Диего ему её не отдавил, проводил племянника Гомеза насмешливым взглядом.
  Сам же Гомез смеяться не собирался.
   - Диего, мальчик мой, ты совершенно не следишь за своей походкой. Ты переваливаешься на ходу, как гусь, размахиваешь рукой и сутулишься...
   - А что такое гусь? - перебил его Диего, садясь на край стола.
  Гомез вздохнул и не ответил.
   - Если бы ты больше времени уделял своим урокам, - саркастически изрёк Эдмонд, скрещивая руки на груди, - то ты бы знал такие элементарные вещи. Гусь - это большая белая птица, чьими перьями в древности писали, а мясо использовали для еды. Пишут, что оно было довольно вкусным.
  Диего презрительно посмотрел на него:
  - Да ладно тебе старьё всякое вспоминать, какая мне разница, что такое гусь, если их больше не существует.
  Люгер подумал, что его поколение ещё использует такие идиомы, как поговорка про гуся, хотя лишь интуитивно, не понимая их до конца, но новое поколение вообще не имеет никакого представления об их смысле.
  Диего обвёл глазами кабинет.
   - Это ты - Люгер Бергсон? - обратился он к Люгеру.
  Прежде, чем Люгер успел утвердительно кивнуть, Гомез легко столкнул племянника со стола.
   - Я же просил тебя не садиться на стол! Настоящий джентльмен не должен ежесекундно думать, куда бы опустить свой зад, он должен уметь прямо стоять на месте, - гневно сказал он.
  Диего, понимая, что в эту минуту дядя не потерпит никаких реплик, промолчал и снова обратил своё внимание на Люгера.
   - Вот таков ваш будущий подопечный, господин Бергсон, - раздражённо сказал Гомез, оправляя рукава. - Как видите, экземпляр не из лучших.
   - Такие меня устраивают больше. Ненавижу безупречность, - ответил Люгер.
  
  ***
  
  Диего превосходно водил машину. Очень спокойно, плавно. Люгер знавал водителей, из-за которых пассажира постоянно кидало в стороны, как на детском аттракционе. Даже на многочисленных поворотах Диего был так бережен, словно нёс автомобиль на руках.
  Вскоре они добрались до скоростной трассы. Диего дождался сигнала светофора и встроился в трафик. Теперь можно было ехать по прямой.
   - Нам ещё минут десять пути, - быстро сказал Диего, не отводя глаз от дороги. - Я думаю, не стоит отправляться в ателье для пошива индивидуального костюма. Это годится только для тех, у кого плохая фигура, им серийную вещь не подобрать, вот и шьют индивидуальные.
  Люгер кивнул.
   - Так что сейчас едем в "Gyioni". Я бы отправился совсем в другие места, но дядя очень щепетилен в вопросе одежды. Сам-то я в менее помпезных местах затовариваюсь, - добавил Диего насмешливым тоном.
  Диего оказался очень быстрым человеком. За краткий промежуток времени, пока Гомез давал Люгеру указания и попросил его принести определённую клятву, Диего успел с помощью небольшого компьютера из своего рюкзака подправить УИК Люгера и записать на неё разрешение на хранение и ношение оружия. Револьверу был присвоен и заранее внесён в полицейскую базу данных идентификационный номер 1948540.
  "Надо будет в скором времени потренироваться в стрельбе, раз уж я буду носить оружие", - подумал Люгер. За долгие годы мастерство стремительно исчезает, а огнестрельное оружие требует еженедельной практики.
  Хотя... Люгер был уверен, что в минуту опасности он скорее воспользуется укреплённым на поясе метательным ножом, чем револьвером.
  Люгер взглянул на лицо Диего, по которому бегали отсветы проносящихся огней рекламы над автострадой - ядовито-жёлтые, туманно-голубые, кислотно-зелёные, огненно-красные. Неподвижное лицо напоминало поставленную на паузу голограмму. Казалось, что линии носа и подбородка слега подрагивают, расплываются из-за помех электросети.
  Люгер улыбнулся - жизнь сегодня сделала поворот к лучшему. Такой привычки у неё не было уже несколько лет. Одним мановением судьбы он оказался в несущемся по главной трассе полиса дорогом автомобиле с почти незнакомым человеком.
   Составленная Гомезом инструкция занимала пару десятков страниц. Она была чётко структурирована - от раздела, посвящённого контролю над правильностью речи, до раздела о поведении в общественных местах. Гомез явно был графоманом, имеющим роскошь в виде свободного времени, которое такие люди тратят, строча всякие вещи, в дальнейшем отравляющие жизнь окружающим.
   - Когда ты узнал от дяди, что он хочет нанять меня? - спросил Люгер, откладывая папку с инструкциями на заднее сидение.
   - Он с этой идеей уже полгода носился, и не отстал бы. Я сам просматривал досье возможных кандидатов, и твоё понравилось мне больше прочих. Так что это не был навязанный мне выбор дяди, - ответил Диего. - Кстати, тебе такая работа, наверное, показалась странной?
   - Да нет, - осторожно проговорил Люгер. - Просто я никогда раньше не занимался ничем подобным, и поэтому ещё не совсем понял суть своих обязанностей.
   - Ну, дядя должен был тебе сказать, что ты будешь чем-то вроде постоянного компаньона, который удерживает меня от совершения поступков, недостойных будущего главы Семьи, - эту фразу Диего произнёс, мимикой и тоном голоса мастерски пародируя Гомеза, - к тому же при случае ты сможешь выполнить функцию телохранителя. На самом деле, я думаю, мы с тобой договоримся, и ты забудешь про полученные от дяди инструкции. Я согласился на наблюдение за собой только потому, что когда дядя делает предложения, от них очень сложно отказаться. Дело в том, что для него вопрос моего воспитания очень важен. Он к таким вещам подходит строго. Ты, наверное, заметил, как дядя в фирме всех запряг носить однообразные чёрные костюмы. Ему слова поперёк не сказать. Если взбрело в голову, что все члены Семьи должны ездить на шикарных седанах цвета серый металлик, то остаётся только пересесть на что-нибудь вроде моего Void Sigma и говорить спасибо. Впрочем, хорошая тачка. Ничего против неё не имею, но унификацию терпеть не могу ни в каких формах.
  Диего приятельски похлопал рукой по рулю машины, стоившей 360 000 кредитов. Люгер пожал плечами - он никогда не разбирался в автомобилях, хотя однажды на всякий случай получил права. Он, конечно, знал, что мир автомобилей целиком и полностью владел сердцами многих десятков тысяч людей, но это было нечто из иной реальности. Просто сначала все люди для Люгера делились на клиентов и заказчиков, и их личная жизнь волновала его не больше, чем проблемы экологии тысячелетней давности. А потом он просто смирился с мыслью, что увлечений и привязанностей существует так много, что каждый может выбрать себе хобби по вкусу. Кому-то нравятся машины. Люгер выбрал клинки.
  Погрузившись в размышления, Люгер даже не заметил, что Диего продолжает говорить. Встряхнувшись и отогнав мысль, что уход в себя - явный признак старости, Люгер попытался слушать.
   - ...Однообразие страшит меня. Наше общество унифицировано до невозможности, - продолжил свой монолог Диего. - Цель правящей верхушки - создать такой мир, в котором не будет недовольных, в котором все будут мыслить стереотипами. Таким миром легко управлять, легче проводить маркетинговые планы - специалисты со стопроцентной вероятностью предскажут, как поведут себя примитивные обыватели, какой товар, какую музыку, какой фильм они предпочтут. Они говорят, что так экономится огромное количество ресурсов, которые были бы потрачены на выпуск ненужной рынку продукции, но этому верят только те, кто уже окончательно зомбирован телевизором. Я завидую твоему поколению, Бергсон. Оно видело расцвет системы полисов, а мы видим только её закат. Это было единственное благополучное поколение...
   - После заката снова приходит рассвет, - ответил Люгер, внимательно глядя на Диего.
   - Этого рассвета нам не увидеть никогда, потому что наш мир давно не видел Солнца. Скоро будут праздновать пятидесятилетие. Типа, большой праздник, очередная важная ступень, триумф цивилизации Возрождения и всё такое. Но люди не понимают, что это будет вершина, переломный момент, после которого начнётся движение вниз. Система полисов была обречена с самого начала и уже исчерпала все возможности своего развития. У нас кончаются ресурсы, появляются проблемы с питьевой водой и продуктами, нарастают социальные кризисы, сократилась продолжительность жизни. Человечество, перенёсшее Апокалипсис, будет медленно умирать, и на этот раз не выживет никто.
   - Ты так уверен в этом? Откуда ты всё это знаешь? Может быть, наше общество гниёт в духовном смысле, но это может пройти, а физическое существование будет ещё долгим. Учёные надеются, что им удастся решить проблему выхода из-под куполов и организации наземной жизни на обширных поверхностях Земли.
   - Всё это только сказки, которые созданы для успокаивания обывателей, а настоящие, истинные факты скрываются от людей. Я читал материалы, за которыми охотится полиция. Если посмотреть в них, то картина мира разительно отличается от той, что показывают в экране телевизора. Общество не сумело создать после Апокалипсиса новую систему производства и распределения, а старая зашла в тупик и теперь медленно угасает, вырождаясь.
  Люгер вздохнул: он уже много раз слышал такие слова. В полисе всегда были люди, которые мечтали о той системе, которая существовала в бункерах, когда остатки человечества боролись за выживания. Всеобщее равенство, любовь к труду, безвозмездное распределение материальных благ, атмосфера дружбы и любви... В этом месте пропагандисты переключались на мечты о том, как бы хорошо перестроить на такой лад современное общество.
  Люгер же знал, что такие "комьюнити", как их называли, были не во всех бункерах. Во многих местах процветала обычная система подчинения большинства меньшинству, когда одни люди ели и спали, а другие вкалывали за них. Сейчас, впрочем, ходят слухи, что среди всего многообразия полисов есть несколько таких, которые развились из "комьюнити" и сохранили их систему всеобщего равенства.
  Старая добрая сказка, подумал Люгер. Он где-то слышал, что то же было и до Катастрофы - такие же разговоры, такие же споры о дальнейшем развитии.
   - Наше поколение - это последняя надежда человечества, - с жаром сказал Диего. - Либо мы поведём его к новому миру, либо повторится то, что было раньше - медленное, но всё более ускоряющееся падение, заканчивающееся новой Катастрофой и гибелью людей. Мы должны исправить дорогу, увести человечество с кривого пути...
  Люгер снова вгляделся в лицо своего подопечного. Под синим светом рекламы казалось, что Диего гораздо старше, в его облике чувствовалась энергия и фанатичная воля, способная увлекать за собой. Такие люди действительно могут отдать жизнь за свою великую Идею. Люгер искренне надеялся, что он ошибается, и Диего не из распространившихся в последнее время сумасшедших проповедников конца Системы.
  За всю свою жизнь Люгер рисковал собой только ради трёх вещей - ради денег, ради своей жизни и ради матери. Красота и величие Идеи были ему безразличны. Но во все времена от Идей исходил слепящий свет, магнетический и гипнотизирующий, заставляющий отрекаться от всего, понуждающий считать их чем-то высшим, сверхъестественным, и потому более ценным, чем любая из человеческих жизней. Люди, сознавая суетность, недолговечность и бренность собственных жизней, всегда хотели верить в нечто бессмертное - будь то бог или Идея. Что-то такое, за что можно отдать жизнь. То, что переживёт и их, и их детей, аккумулирует в себя усилия отдельных личностей, давая им надежду, что вся их жизнь имела некий смысл, высшую цель.
  Только Люгер уже вышел из того возраста, когда такие мысли могли бы им завладеть. Он давно пришёл к выводу, что эфемерные цели и великие свершения - это дело других, а ему надо лишь, чтобы его оставили в покое. Вместо того, чтобы обретать смысл жизни простым путём веры в сверхъестественное или в некую Идею, многим людям следовало бы попытаться обрести этот смысл в себе.
  Диего плавно затормозил и осторожно въехал в ворота подземного гаража. Они вышли из машины и поднялись в просторном лифте на первый этаж магазина.
  "Gyioni" был одним из самых дорогих торговых центров полиса. Все виды товаров, все виды услуг.
  Люгеру ни разу не приходилось бывать здесь. Вместо обычной толпы, внушающей презрение ко всяческим супермаркетам и мегасторам, он увидел полупустые коридоры, по которым услужливые продавцы вели своих денежных клиентов.
  К ним с Диего моментально подскочил продавец в фирменном синем пиджаке с серебристым значком магазина на лацкане. Диего объяснил ему цель визита, и эстафета началась.
  Люгеру пришлось пройти через стойку сайометра. Специальные считывающие лучи автоматически определили всё, что было необходимо знать при подборе одежды - рост, объём талии, ширина плеч, объём рук, размер ног и ещё кучу всяких мелких подробностей. Видя свои параметры на мониторе продавца, Люгер ощущал себя киборгом, проходящим сервисный ремонт.
  Диего достаточно было только сказать, что им нужна одежда в стиле фирмы "Simons MS" и осведомиться у Люгера насчёт тех маленьких аспектов, где строгий Гомез разрешал выбирать из нескольких вариантов. Продавец записал все пожелания, кивнул и провёл их в удобную комнату ожидания.
  Диего прошёл к мини-бару, налил себе апельсинового сока и развалился в одном из трёх бежевых кресел.
   - И что? Больше нам не надо ничего мерить и выбирать? - спросил Люгер.
  - Ну, вроде бы мы всё сказали, ничего не забыли, - откликнулся Диего.
  - То есть они вот так прямо сразу принесут мою одежду и она подойдёт? - уточнил Люгер.
  Диего кивнул:
  - Да, за это они и берут такие деньги. Очень ускоряет процесс покупок. Впрочем, если ты не уверен, то можешь сразу попробовать что-нибудь примерить. Да. Будет лучше, если ты вообще сразу переоденешься во всё новое. Надо держать фасон.
  Он сделал большой глоток апельсинового сока. Диего пил так... Люгер не мог найти нужного слова, но факт состоял в том, что глядя на Диего ему самому захотелось чего-нибудь выпить. Потому что этот парень пил с таким видом, будто он пьёт не от скуки, не ради развлечения, а просто удовлетворяет свою природную необходимость. Простое, примитивное движение мышц горла, такое же, как у его далёких предков.
  Им принесли целую кипу упаковок с одеждой и положили всё это на круглом стеклянном столе посередине комнаты ожидания.
  - Вы желаете что-либо примерить? - спросил бесконечно вежливым тоном продавец, широко улыбаясь и переводя взгляд с Люгера на Диего.
  - Да, - ответил Диего и лениво махнул рукой в сторону Люгера. - Он собирается сейчас надеть всё, что мы заказали.
  Продавец собрал все упаковки и жестом предложил Люгеру идти в коридор. Отведя его в просторную примерочную, продавец оставил покупки и вышел, тихо закрыв за собой дверь.
  Люгер нерешительно подошёл к лежащей на столике куче пакетов с фирменными знаками торгового центра. Наугад распаковав один, среднего размера, он вынул чёрный пиджак, подержал его на вытянутых руках и повесил на одну из многочисленных вешалок. Отойдя на пару шагов, Люгер осмотрел пиджак и прищёлкнул пальцами: он был великолепен. Что бы там ни говорил Диего о позорной унификации, следовало признать, что у Гомеза был превосходный вкус.
  Вскоре все остальные вещи были распакованы и надеты. В зеркале вместо неопределённого помятого типа отразился пожилой мужчина весьма представительного вида. Повернувшись, Люгер откинул полу шикарного кожаного плаща и проверил, легко ли будет достать револьвер.
  Костюм сидел, как влитой, не сковывал движений и был таким лёгким, словно Люгер надел простую льняную сорочку. Ботинки с мягкими бесшумными подошвами оказались удобными, как домашние шлёпанцы. И, конечно же, плащ... К плащам Люгер питал слабость, хотя и не оправданную с практической точки зрения.
  Он всегда вспоминал свой первый заказ. В тот день, будучи ещё совсем юным, он обрядился в устрашающего вида длинный плащ. Такой стиль одежды, ему казалось, заставляет человека выглядеть намного круче. К тому же под левой полой очень удобно устроился обрез, из которого через пару часов молодому Люгеру предстояло убить свою первую жертву...
  - Тук-тук! - раздался из-за двери голос Диего. - Ты скоро?
  Люгер в последний раз оправил плащ и откликнулся:
  - Я уже всё. Заходи.
  - Вау! - восхитился Диего, быстро обходя Люгера по кругу. - У меня будет самый крутой телохранитель во всём полисе! А пушку быстро достать ты сможешь?
  Прежде, чем Диего успел закончить фразу, длинное дуло шестизарядного револьвера упёрлось ему в лоб.
  - Пуф, - пошутил Люгер, убирая пистолет в кобуру. - Ты убит.
  - Хм, а ты, оказывается, не такой кибер, как я подумал сначала, - сказал Диего.
  - Кибер?
  - Ну, так молодёжь называет людей, которые,.. ну, знаешь, в общем, как роботы с ограниченной программой действий. Понимаешь, из досье нельзя извлечь цельный образ человека. Ты казался мне машиной смерти, появляющейся из ниоткуда, чтобы сделать свою работу и снова исчезнуть. Инструмент в чужих руках. Извини, если такое определение тебя задевает.
  Люгер отрицательно покачал головой:
  - Нет, нисколько. Я распростился с прошлым. Во мне нет ненависти к прежнему ремеслу, просто у меня бывает такое чувство, словно эти убийства совершал не я, а совсем другой человек. Скорее всего правда - это был не я. Моя личность - только то, что существует в данный момент. Измени хотя бы толику её - и получишь другого человека.
  - Ладно, - сказал Диего. - Теперь ты приоделся, пора ехать на твою старую квартиру. Захватим всё, что тебе надо будет, ведь ты переселишься в наше здание.
  
  ***
  
  - Ух ты! Ничего себе!
  Диего был поражён коллекцией клинков на стене. Он подошёл ближе и провёл пальцем по одному из лезвий.
  Garret, с хорошими прямыми спусками клинка и очень удобной округлой рукоятью. Тираж пятнадцать экземпляров: не самый ценный экспонат.
  - Сколько же здесь ножей? - спросил Диего.
  Люгер поднял голову от лежавшего на коленях ящика стола и оглядел свою стену клинков.
  - Не знаю, не считал. Но здесь на стене ведь не всё умещается, много в коробках упаковано. Всего 197 штук. Ни одного массового. Только лучшие работы известных мастеров.
  Он снова углубился в перебор содержимого ящика. Достал пачку старых фотографий. На них он улыбался чему-то в компании коллег по прежней фирме. Люгер ещё раз посмотрел в глаза тех, кто отвернулся от него, и бросил карточки на пол, уже почти покрывшийся всякими бесполезными мелочами.
  Диего снял со стены один из ножей и присел на подоконник.
  Vertigo. Гибкое тонкое лезвие, которое можно свернуть в колечко. В рукоятке под упором сделан вырез для указательного пальца.
  - Уважаю коллекционеров, - задумчиво произнёс Диего, сгибая лезвие в разные стороны. - У них есть некая отрешённость и одновременно увлечённость жизнью. Они не автоматы, тупо выполняющие свои трудовые функции и идущие восстанавливать свою рабочую силу. Работа отходит на второй план, не так отупляет.
  Люгер молча посмотрел на него, и продолжил разбирать ящик.
  - Мне однажды стало интересно, каково это - жить не в собственном охраняемом доме, а в разваливающемся здании, где только входная дверь служит шлюзом от внешнего мира, - сказал Диего. - Я ушёл в один из самых отвратительных районов и там снял комнатушку в одном полусломанном доме, где провалились два этажа и отовсюду торчали перекрытия, а по вечерам кто-то стрелял в коридорах. Я устроился в качестве неквалифицированного рабочего на одну из ближних фабрик и так прожил месяц. Дядя потом задал мне страшный разнос, неделю не разговаривал и приставил трёх тупых телохранителей, которые глаз с меня не спускали. Но я ни о чём не жалею. Этот месяц был необходим. Сначала было трудно, но потом я привык, даже стал получать удовольствие. Знаешь, иногда полезно вот так целый месяц быть отгороженным от всех людей, остаться наедине с собой. Ты, наверно, думаешь, это был детский поступок?
  Люгер пожал плечами.
  - Не знаю, - сказал он. - Трудно судить. Я ведь воспитывался совсем в других условиях. Твёрдый средний класс, крепкая серединка. Мне не надо было уходить на фабрику, ведь мы постоянно жили в страхе, что в любой момент это может стать необходимостью. Возможно, ты должен был узнать самое дно жизни. А может, прав твой дядя, и твой поступок был ребячеством. Не хочу судить. Всё равно последний ответ даст жизнь.
  Он отложил в сторону несколько найденных в ящике записных книжек и вывалил остальное на пол. В этом акте вандализма он находил некое странное удовольствие.
  - На своём пути ты встретишь немало тех, кто будет тебе указывать на ошибки. И многие из таких людей основывают свои утверждения не на жизненном опыте, а на своих отвлечённых рассуждениях. Им кажется, что заранее можно предусмотреть все ситуации, никогда не попадать впросак и уверенно преодолевать любые трудности. Таких советчиков следует опасаться. Жизнь и только жизнь может показать твою неправоту, и главное - это просто научиться избегать ненужных конфликтов с ней. Если постоянно держать голову гордо поднятой, то есть риск не заметить шлагбаума и от всей души треснуться своим очень умным лбом...
  Все вещи, которые несколько лет лежали на привычных, знакомых местах, теперь были расфасованы по пакетам, сложены в коробки, составленные пирамидой на выходе.
  Люгер посмотрел на пустую после снятия ножей стену, провёл по ней рукой. Теперь, когда смертоносный металл был аккуратно убран, стена казалась безликой, стала воплощением отчаяния и безысходности.
  Ворох ненужных бумаг, царапанных дисков, безделушек, бесполезных проводков, сломанных устройств покрывал пол единственной комнаты Люгера. Он встал и прошёл по хрустящему слою прошлого к выходу из комнаты, захватив пару картонных коробок, набитых тем, что было признано стоящим перевозки.
  Полезно иногда устраивать такие ревизии, подумал Люгер. Когда просто сидишь в своей комнате и перебираешь вещи, раздумывая, что пора выбросить, а что - оставить, то процент выкинутых будет ничтожен по сравнению с тем, от чего избавляешься при переезде. Только перспектива переноски огромных коробок заставляет реальнее оценивать полезность вещи.
  Это похоже на очистку жёсткого диска. Кроме операционной системы, программ, рабочих файлов, игр, музыки, фильмов на винте есть куча мелких обрывков, которые никак не получается стереть до того момента, когда встаёт вопрос о переходе на другой носитель. Все странные картинки, маленькие текстовые файлы, звуки - этот мусор, пыль, осадок ветра Сети. Отпечаток долгого пользования компьютером.
  На новом винте всё кажется каким-то чужим, словно это казённое рабочее место, а не домашний компьютер. Для ощущения собственности надо что-нибудь настроить под себя, поменять цвет менюшек, загрузить любимые звуки, в общем, положить слой налёта, имитирующего жизнь. Мелкого песка, на котором можно оставить свои следы.
  Люгер толкнул дверь ногой и вышел в коридор.
  Диего соскочил с подоконника:
  - Я помогу тебе отнести коробки в машину.
  Он подхватил большую коробку и вынес из квартиры. Край картона от тяжести начал рваться, но Диего успел перехватить коробку за низ.
  Слишком много вещей, подумал Люгер на третьей ходке. На самом деле ведь мне мало что нужно. Зачем я накупил этих блокнотиков, в которых не писал? Для чего мне набор хрустальных стаканчиков, если ко мне никто не ходил в гости?
  Нога случайно поехала на каком-то мусоре, разбросанном по коридору. Люгер чуть не упал, но вовремя ухватился рукой за стену.
  Он не любил этот жест - растопыренная пятерня, цепляющаяся за гладкую поверхность стены. Когда стреляешь человеку в спину, бросая его вперёд, лицом о стену, он обычно хватается ладонями за бетон, или пластик, или дерево, или что там ещё. А потом медленно сползает вниз, глядя на кровавое пятно на стене - последствие сквозного ранения. Очень похоже на разбившийся шарик с краской, любимый школьниками-шутниками. Внутри - чувства всегда разные, каждая трагедия смерти закутана в свою вуаль, но внешне - остаётся механика подобных друг другу движений, привычная и скучная.
  Люгер медленно оттолкнулся от стены. На ладони чувствовались следы побелки, он вытер её о дно коробки и ухватился поудобнее.
  На первом этаже он попросил Диего подождать и позвонил в дверь одной из квартир. Открыла маленькая старушка. Она поправила очки и приветливо улыбнулась:
  - Добрый день, Люг.
  - Здравствуй, Фанни. Я переезжаю на новое место. Вот, зашёл попрощаться.
  - А, попрощаться... - протянула старушка, цепляясь пальчиками за коричневый металл косяка. - Надеюсь, на новом месте у тебя жизнь повеселее станет. А то ты всегда такой грустный, Люг...
  Люгер замялся, словно вспоминая что-то, опустил коробку на пол и достал из кармана ключ.
  - Вот... это от моей квартиры. Там проигрыватель Хастина и радио Дэна. Я их привёл в порядок, отдашь им, ладно?
  - Хорошо. Кто же теперь будет нам всё чинить...
  Люгер вздохнул и покачал головой.
  - Я буду навещать тебя, Фанни.
  - Навещать... Это хорошо. Спасибо, ты нам так помогал.
  - Да не стоит, чего уж тут. Я просто делал то, что люблю, нисколько себя не утруждая. Так что хвалить меня не за что. Ну что ж, я, наверно, пойду. Прощай.
  - Прощай, Люг.
  В машине Диего спросил:
  - А что ты им чинил?
  Люгер махнул рукой:
  - Да так, всякую радиоэлектронику. Люблю это дело. У меня к нему талант. Вот и копаюсь на досуге во всяких схемах.
  - Не знал, что у тебя и такое хобби есть...
  - У меня, мальчик, много интересов в жизни. И нельзя знать обо всех. В каждом человеке должна быть некая... тайна, не так ли?
  Диего улыбнулся.
  - А ты с другими не стал прощаться, только с этой старушкой.
  Люгер помолчал.
  - Фанни - моя старая приятельница, даже несмотря на то, что сумасшедшая.
  - Сумасшедшая?
  - Да. Она сидит на препаратах, без них безумие снова вернётся. Но эти чёртовы таблетки старят её. Знаешь, сколько ей лет?
  - Шестьдесят или шестьдесят пять?
  - Тридцать шесть! Её муж работал на предприятии по очистке атмосферы и заразился там какой-то гадостью. Вся семья заболела. Муж и две дочурки умерли, а Фанни повезло, если можно так сказать - чрезвычайно редкий случай выздоровления, повреждение рассудка вместо смерти. Она каждый день ждёт мужа с работы, а детей из школы. Каждый день забывает, и снова ждёт. Я избегал заходить к ней по вечерам. Потому что я так не могу - она предложит разделить с ней ужин, раз уж семья задерживается, и тогда остаётся сидеть вдвоём за столом с четырьмя приборами и слушать рассказ о том, как часто муж задерживается до утра, а дочки ночуют в интернате, больно уж не хотят расставаться с подружками... Невыносимо...
  - А её можно полностью вылечить? - спросил помрачневший Диего.
  Люгер расхохотался жутким смехом:
  - Да, чёрт возьми! Можно! Но только ей лучше в своём иллюзорном мире, поверь...
  Все мы живём в придуманных мирах, подумал Люгер, когда машина проносилась по запруженным, сверкающим улицам. Верим в друзей и любовь, тратим время на увлечения, которые так дороги нашему сердцу, но всё это часто - лишь перила, которые рухнули бы, если решиться опереться о них. Весь секрет в том, чтобы оставаться посередине моста и поменьше заглядывать в пропасть.
  
  ***
  
  - Он всегда играет один? - спросил Люгер, глядя на саксофониста, достающего из футляра свой инструмент.
  - Да, - нехотя ответил Мишель. - Иногда он приходит вечером, иногда - утром, вот как сейчас. То есть всегда перед часами наибольшей концентрации посетителей.
  Он зевнул, прикрывая рот рукой, протёр глаза.
  - Я - вечерний человек. Привык долго и сладко спать по утрам. Но видимо это единственное время, когда мы можем встречаться, таков уж наш режим дня.
  - Спасибо, что согласился нарушить свой священный сон, - сказал Люгер. - Неужели кофе тебя не взбодрил?
  - Нисколько. Он на меня воздействует очень медленно. Я чертовски невосприимчив к кофеину. Ладно, это не имеет значения. Лучше скажи, что ты думаешь о своей новой работе.
  Люгер выпил стакан молока и налил себе ещё один из пузатого прозрачного кувшина.
  - Я, кажется, неплохо устроился. Непыльная работёнка, как раньше говорили, - он подмигнул Мишелю. - Должность для успокоения совести дядюшки-толстосума. К тому же, всегда уважал медиков. В то время, как я постоянно пытался прекратить ненужные жизни, они борются за каждую, словно свято верят в смысл существования, будто знают что-то, ради чего стоит ходить по земле. Так мне кажется.
  - Этот сорванец ещё не вывел тебя из себя?
  - Нет, что ты. Он очень спокойный мальчик, хотя и с некоторыми странностями. Но без этого никак, ведь определённый уровень дохода предполагает некоторые отклонения от нормального поведения.
  Мишель закурил и почти скрылся за облаком ароматного дыма.
  Его пальцы нервно подёргивались, словно сигарета выскальзывала из них. Глаза казались большими, бездонными колодцами, похожими на наполненные целительным раствором ванны, в которые погружают получивших ожоги.
  - Нет конфликта поколений? Для тебя должно быть в новинку общение с таким молодым индивидуумом, - медленно произнёс Мишель.
  Люгер погладил рукав своего дорогого пиджака, в который раз наслаждаясь приятной фактурой ткани.
  - Пока никаких конфликтов не было, - ответил он. - Ты спросил таким тоном, будто в моей работе тебя больше всего интересует психологический аспект, этакое социологическое исследование.
  - Да брось ты. Я увлекался психологией и социологией много лет назад, пока не разочаровался в них. Теперь мне уже не нужны исследования.
  - А что же тебе нужно? - спросил Люгер.
  Мишель помолчал, глядя на клубок дыма левее и чуть-чуть выше головы Люгера. Потом поднёс сигарету к пепельнице, начал неторопливо постукивать, стряхивая пепел.
  - Я не знаю, - вздохнул он. - Раньше у меня тоже не было определённой цели в жизни. Знаешь, - Мишель обрисовал рукой в облаке дыма что-то, похожее на человеческое лицо, - я никогда не задумывался о смысле жизни. А теперь сказывается возраст. Внезапно я обнаружил, что многое из того, что согревало мне душу раньше, теперь не способно подарить даже искорку тепла. У меня осталась моя музыка. И только-то. Есть ещё пара десятков человек, которые её играют, но их всё меньше с каждым годом. Просто это поколение уходит, а я всегда был младше их, так что стою последним в очереди на вынос. Самое ужасное - это смерть кумиров...
  Мишель наклонился ближе к Люгеру.
  - У нас нет истории. Мы почти ничего не знаем о Катастрофе, о первых полисах, о том, как происходило возрождение человечества. И наши герои, те, кому мы подражали, жили среди нас. Они были рядом. И в музыке это заметно. Я - ученик учеников старой школы. Музыка, перенесённая сквозь Катастрофу, отдалась в сердцах первого поколения Возрождения, наше она затронула слабо. После меня, наверно, уже никто не будет её играть. Ты помнишь, сколько я слушал музыки, сколько дисков покупал. А теперь я слушаю только себя. Все мои кумиры умирали один за другим. А оставалась молодёжь, с которой мне не по пути. Моя музыка - это энергия, поддерживавшая людей в подземных бункерах и среди трудностей зарождающихся полисов. Это мелодия, звучащая в душе того, кто лежит, раскинув руки крестом на полу своей маленькой комнаты, устав метаться среди четырёх стен. Это ритм сердца идущего среди толпы, неся улыбку привычки к одиночеству. Это отзвуки мыслей, роющихся в мозгу, обжигая стенки черепа, когда сидишь на кухне, обхватив голову руками, задавая себе одни и те же вопросы, пытаясь понять, что сделал не так и можно ли хоть что-то исправить. Современная музыка - просто средство наполнения чьих-то кошельков. И самое страшное, что она тоже сделана очень качественно, профессионально. Эти люди просто работают, и я уважаю их труд. Но мне кажется, что это не настоящая музыка. В ней не хватает чего-то, какой-то неуловимой толики, и она бессмысленна для меня. Но сам не исключаю возможности, что это не так, и сегодняшние песни ничуть не отличаются от прежних - просто изменился стиль, ритм, созвучия. Возможно, мои слова - это просто брюзжание старого музыканта, которому больно видеть, что люди выбирают не его мелодии. Всё может быть.
  - Твоя музыка действительно несла кое-что. Она помогала в трудные времена. Когда человеку было так тоскливо, словно его душу когтями дерут, он приходил, слушал песни старой школы - и боль отступала. Глухая тоска разбивалась вдребезги, потому что эта музыка знала, как обращаться с отчаянием, одиночеством и грустью. Она не притупляла вопросы - она поворачивала твоё сознание так, что они просто-напросто теряли значение. Я не знаю, как люди могут жить без такой поддержки, - подбодрил друга Люгер.
  Мишель рассмеялся резким смехом, которого не было у него раньше, сухим треском, переходящим в кашель.
  - Хе-хе, как же глубоко ты ошибаешься, старый друг, - выражение его глаз мгновенно стало из насмешливого печальным. - Сейчас по-другому борются с грустью и тоской. Современная музыка не разбивает их, не успокаивает. Она просто словно понижает уровень громкости, заслоняет их на время. Так проще. Не надо сидеть и мучительно искать причины своих неудач, постигать ошибки в своих отношениях с другими людьми. И поэтому сегодня люди выбирают музыку-заслон, музыку-наркотик. Оттачивая своё ремесло, творцы современного искусства добились совершенства, но не поняли одного: музыка, книги, живопись ценны не сами по себе как образцы филигранного владения инструментами, словом, красками. Они дороги человеку теми мыслями, которые вызывают именно в нём. Сейчас ведь я не слушаю даже старые диски - потому что они пробуждают и извлекают из глубин памяти такие дни, о которых слишком больно думать, ведь ни-че-го мы уже не вернём. Современное искусство настолько профессионально сработано, мастерски исполнено, продумано до мелочей, что я, наверное, не смогу объяснить простому обывателю, почему оно - плохое искусство. Он судит о музыке так: нравится, значит, хорошая. Но это всё равно, что судить о враче по вкусу его лекарств - сладкие, значит полезные. Как будто нельзя уважать и признавать хорошей музыку, которая не нравится, которую сам слушать никогда не будешь... Люди ни за что не хотят терпеть той истины, что все они - существа предсказуемые и одинаковые. Очень легко сочинить песню, которая понравится. Проще простого написать книгу, которую купят миллионы. Но я так не могу, не хочу. Ни намеренно создавать популярную музыку, ни, тем более, слушать её.
  - Не хочешь ощущать себя подопытным существом? - иронично спросил Люгер.
  - Да, подопытным существом, компьютерной моделью, по которой изучают поведение индивида. Я не хочу расписываться перед всеми этими ловкими дельцами, что вот, да, спасибо, вы правильно меня поняли, именно такую музыку мне и надо, а как раз об этом фильме я мечтал, он нашёл свою нишу.
  Мишель наклонил голову и заговорил быстро-быстро, тихо, почти шёпотом:
  - Раньше не так всё было, совсем не так, не существовало всех этих агентств по исследованию общественного мнения, ты просто рыскал повсюду в поисках чего-нибудь стоящего и случайно натыкался в обшарпанном полутёмном клубе на человека, чьё сердце билось в унисон с твоим, и это совпадение поражало тебя своей случайностью, своей непредсказуемостью, ты не получал продукт, основанный на анализе строения твоего мозга и скорости передачи нервных импульсов...
  Он разогнулся и сделал пару глотков кофе. Сигарета лежала на краю пепельницы, тлея, словно палочка с благовониями.
  Внезапно сознание вздрогнуло изломами молний, и Люгер вспомнил большие тёплые глаза, мягкий голос, вьющиеся светлые волосы... Конечно, как я мог забыть, подумал он, да только стоит ли спрашивать...
  - А Катрин? Что с ней? Прости, что не спросил раньше, как-то забыл...
  Глаза Мишеля сверкнули на миг и тут же погасли, сделавшись ещё темнее. Резче проступили мелкие морщинки, вздрогнули уголки губ.
  - Она умерла год назад. Болезнь Крейтона, - произнёс он ровным, чересчур ровным голосом.
  - Извини...
  - Не извиняйся. Жалость унижает.
  Мишель опустил голову, потянулся к тлеющей сигарете, но нервные пальцы задрожали и затихли, слегка коснувшись пепельницы.
  - Я не дал её кремировать. Я просто не могу отдать её тело огню. Аренда колбы с сохраняющим раствором очень дорогая, но это стоит того. Я прихожу к ней каждый вторник... Она словно заснула, такая живая, такая реальная за толстым, идеально-прозрачным стеклом... Может, это проявление слабости, может, тем самым я лишь увеличиваю боль, отравляю кровь и приближаю собственную смерть... Но она так прекрасна в своём хрустальном гробу... Да что я говорю, тысячи слов не выразят всего, они бессильны, эти слова, пустые звуки, которым не дана власть над чувствами. Ты же сам понимаешь всё...
  Люгер закусил губу... Катрин... Лёгкий стебелёк на вечернем ветру, белый платок, скользящий по руке, волнующий аромат воздуха и духов... Свет всей жизни Мишеля, она была причиной, из-за которой Мишель отдалился от Люгера, зачарованный своей внезапной радостью, случайной улыбкой судьбы... И звонки становились всё короче, а встречи совсем прекратились, но Люгер только радовался за друга, счастье которого было настолько велико, что полнило его доверху, абсолютно, уносило на крыльях в звенящую лазурь...
  Люгер прекрасно знал сделанное из чёрного блестящего материала здание Сохранения. Там можно было арендовать комнату с колбой, которая вечно хранила тело, разбитую оболочку, откуда ускользнула душа, оставленный дом, где время замерло, будто владелец вот-вот вернётся.
  - И ради чего ты живёшь? - спросил Люгер. - Почему ты ложишься вечером и просыпаешься утром, даёшь себе труд побриться, снова выйти на улицу?
  Мишель покачал головой.
  - Как только мне будет нечего делать на этой земле, я уйду, будь спок, силы воли у меня хватит. Но пока у меня есть дела. Есть люди, которые ещё приходят сюда послушать настоящую старую музыку, хотя две трети из них просто отдают дань моде. И ещё у меня есть желание сделать что-то значимое, о чём не стыдно будет вспомнить перед смертью. Что-то, полезное этому миру.
  - Миру, который ты ненавидишь? - усмехнулся Люгер.
  - Миру, за который я чувствую боль и который я люблю, словно непутёвого сына, сбившегося с пути.
  Люгер опустил глаза и принялся вертеть свой стакан, рассматривая покрывшую стенки белую плёнку от выпитого молока. Он улыбался и слегка покачивал головой, словно человек, услышавший удачную шутку.
  Мишель отобрал у него стакан и приставил его к кувшину.
  - Тебе показались смешными мои слова?
  - Ты думаешь, что можешь быть полезен миру, который отбросил нас в сторону, как грязь из-под колёс. У тебя болит сердце за людей, которые для нас совершенно чужие. Вся эта громкая, кричащая молодёжь, все их фальшивые песни, рекламные лозунги, разноцветные улицы... как ты думаешь, что они скажут о тебе? Да ты для них просто старик, никто, бесполезный осколок прошлого. Они живут в иллюзорном мире, который им описывают с экранов телевизоров и в рекламных плакатах. И они счастливы, как счастлив наркоман, приняв очередную дозу. Общество с благодарностью будет колоть себя приятными снами, добрыми сказками и прочим хламом, который выдумывают единицы, те кто наверху. Они видят людей всего лишь как цифры в своих компьютерах, когда высчитывают поведение товара на рынке. Представь себя единственным разумным человеком в приюте умалишённых, за которыми следят злые врачи. Что можешь ты сделать? Всех исцелить?
  Мишель улыбнулся и встал.
  - Твоя метафора не совсем точна, - проговорил он, застёгивая свой потёртый коричневый пиджак. - В этом приюте среди безумцев затерялись нормальные люди, которых я должен найти, прежде чем спасаться в одиночку.
  
  ***
  
  Наушники пропускали только искажённый звук выстрелов. Казалось, что кто-то в ярости бьёт твёрдым пальцем по клавиатуре.
  Люгер очистил сознание от лишних мыслей. В шероховатой тишине, окружившей его, существовали только две вещи: мишень и револьвер.
  Металл оружия нагрелся от выстрелов. Люгер чувствовал это всякий раз, когда перезаряжал барабан. Быстрое касание рычажка, падающие на пол гильзы, заученный взмах руки - и барабан встаёт на место, поворачивается, подставляя под боёк шляпку очередного патрона.
  Хорошо бы наушники пропускали только звук откинутых гильз - радостный звон цилиндриков, расставшихся с пулей.
  Тшшшшь, тшшшшь, тшшшшь - и мишень дёргается вслед отлетающим кусочкам пластика. Тшшшшь, тшшшшь, тшшшшь - последние три пули попадают точно в голову человека, нарисованного на мишени.
  Люгер быстро вытряхнул гильзы, вставил новые патроны, но вместо очередной серии выстрелов положил револьвер на стол. В руке остался пустой заряжатель - круглый диск с палочкой, в котором крепятся патроны для моментальной перезарядки револьвера. Вставил, нажал кнопочку - и шесть цилиндриков успокоились в барабане. Очень удобно.
  Люгер снял огромные чёрные наушники, и звуки тут же ворвались в его голову, словно внезапно включилась аудиосистема, кем-то настроенная на максимальную громкость.
  Диего короткими очередями - по три-четыре выстрела - выпускал обойму пистолет-пулемёта. Вокруг него валялось, по меньшей мере, впятеро больше гильз, чем рядом с Люгером. Эдмонд и Бруно, оба в наушниках, внимательно следили за успехами своего воспитанника.
  Диего прекратил стрельбу, отбросил оружие и нажал на кнопку приближения мишени.
  Эдмонд сдёрнул наушники и прищурился.
  - Кажется, твоей руке не хватает твёрдости. Её шатает, как радиомачту на ветру. Ты посмотри - добрая половина пуль попала в пулеуловитель, а не в мишень!
  - Я не виноват, что у "Альтро" такая отдача. Дурацкая модель, - огрызнулся Диего.
  - Ты мало тренируешься, - сказал Бруно, исследуя подъехавшую мишень. - Если ты не можешь гарантировать высокую вероятность попадания, то не стреляй в голову. Стреляй в грудную клетку, в живот, по ногам. Потом научишься, будешь стрелять точно в голову.
  Диего отобрал у него мишень, раздражённо провёл пальцами по отверстиям.
  В мягком пластике пули оставляли аккуратные следы, похожие на миниатюрный раструб саксофона. Диего покачал головой, бросил мишень в пресс-машину, захлопнул крышку и нажал кнопку восстановления. Аппарат мерно загудел.
  Эдмонд неспешно прошёлся вдоль стрелкового места Люгера, засунув руки в карманы и что-то насвистывая.
  - Ну что, как успехи? - спросил он.
  - Неплохо, - спокойно сказал Люгер и протянул ему мишень. - Я уже совершенно освоился с этим револьвером и могу на него положиться.
  Эдмонд покачал головой:
  - Да, вполне. Конечно, не суперснайпер, но выше среднего.
  Он обернулся к Диего с мишенью в руках:
  - Эй, смотри! Когда ты научишься так стрелять, я позволю тебе разбить мою машину!
  - Замётано, - осклабился Диего, вставляя новую обойму и передёргивая затвор.
  - Что, неужто ещё разок попробуешь? - с невинным видом осведомился Эдмонд.
  - Ещё одну обойму, - ответил Диего, надевая наушники.
  Молчаливый Бруно достал мишень из пресс-машины, заплавившей пулевые отверстия, повесил на стойку и нажал кнопку отодвигания на пятьдесят метров.
  Люгер тоже надел наушники и присел на подоконник за спиной Диего.
  Здесь, в этом чистом, светлом помещении не было и намёка на реальные условия, в которых приходится использовать оружие. Когда ты рвёшь из кобуры заветную рифлёную рукоять, ты меньше всего думаешь о правильном положении рук, ног, пальцев. Это становится автоматическим. Программой. И от того, насколько качественную программу ты заложил в себя, зависит твоя жизнь.
  На тему оружия, подумал Люгер, можно писать громадные работы по психологии. Он бы с удовольствием почитал что-нибудь о любви человека к средствам лишения жизни. О том чувстве гордости, которое есть в каждом, о наслаждении разрушением, о предчувствии момента, когда кусочек металла проникает в тело противника, передавая ему свою энергию, замедляя винтовое вращение, прогрызаясь сквозь плоть, оставляя за собой широкий след разошедшихся тканей.
  Диего пока воспринимает это как спорт. Одна из многих дисциплин. Шестое занятие в день. Он стреляет, перешучивается с Эдмондом, старается заслужить одобрение Бруно. Но после первого же боя в нём осядет некое новое чувство, словно пороховой дым въестся в кожу и мышцы, разнесётся по крови. И тогда - если, конечно, он останется жив - исчезнет наивность, легкомысленность в обращении с оружием.
  Обойма кончилась. Все сняли наушники. Диего ткнул пальцем в мишень:
  - Вы видели? - Обернулся к Люгеру, позвал: - Смотри, у меня прогресс!
  - Да, неплохо, - сказал Бруно.
  - Мальчик мой, ты делаешь успехи, - покровительственным тоном произнёс Эдмонд и положил руку на плечо Диего. - Когда-нибудь вспомни, что старый Эд учил тебя стрелять и поблагодари его за весь труд, которым он сделал из тебя меткого стрелка.
  Диего рассмеялся:
  - О да, великий Эд, вы мне очень помогли. Если бы я не учился стрелять назло вам, я бы никогда не добился высоких результатов. Что, можно я расколочу твою машину?
  - Нет-нет, пока ещё рановато, - Эдмонд пошевелил толстыми пальцами перед собой, словно ценитель музыки, слушающий молодого пианиста. - Вот когда ты сможешь всаживать пули не хоть куда, а кучненько, в жизненно важные места, тогда я ещё подумаю. Нельзя же сразу отнимать у тебя самый действенный стимул обучения!
  - Ладно, так уж и быть, - раскланялся Диего. - Я позволяю тебе ещё несколько дней понаслаждаться своей ненаглядной тачкой. Попрощайся с ней, вымой, закрась царапины - ломать грязную развалюху недостойно истинных эстетов разрушения! Пошли, - кивнул он Люгеру. - Учёба кончилась, пора гулять!
  
  ***
  
  Диего швырнул свой рюкзак на заднее сиденье.
  - Как же мне сегодня всё надоело... - устало пробормотал он.
  - А какие у тебя были предметы? - спросил Люгер, пристёгивая ремень безопасности.
  - Самые нудные. Химия, физика, биология, этикет, экономика, экология. Единственная отдушина - тир в конце дня.
  - Хм. Зачем тебе преподают экологию?
  - Дядя считает, что я должен знать, к чему приводит промышленный прогресс. И правильно делает. Только настроение после этих занятий падает, потому что обычно мы стараемся забыть, насколько всё плохо, и очень больно, когда правду наконец обнажают.
  Люгер оправил ворот своей старой куртки, привычно проверил кобуру. Для этой поездки они с Диего сменили одежду - никаких костюмов и рубашек, удобство и простота.
  Машина тронулась с места. Диего свернул в ближайший переулок, и они пронеслись по нему, едва не касаясь стен, волоча за собой в воздушном вихре пластиковые бутылки и обрывки картонных коробок.
  С каждой минутой они погружались всё глубже в город. В его чрево - в самом центре полиса существовали районы, по странной случайности расположенные вдали от станций метро и маршрутов автобусов. Подонки, негодяи и преступники чувствовали себя там как дома. Это был их мир, куда никогда не забредали случайные прохожие. Город в городе.
  Люгер внимательно смотрел на дома, проносящиеся в темноте. Ничто не изменилось, с горечью подумал он. Время словно остановилось в "Боунзтауне" - так называли этот район.
   Малочисленные фонари здесь не светили дольше пары дней - лампы либо выкручивались, либо разбивались. Но раз в три месяца их исправно ремонтировали, чтобы улицы получили ещё два дня света.
  Эта забота об уличном освещении удивляла Люгера. Раньше он интересовался, как мог возникнуть Боунз, почему он не был вычищен администрацией города, кому была выгодна концентрация отбросов общества в одном месте. Но ответа не было. Боунзтаун просто был.
  Иногда впереди вспыхивали сверхновыми звёздами витрины маленьких магазинчиков, после чего огненными росчерками уносились во тьму позади автомобиля.
  "Витрины", - подумал Люгер и усмехнулся: раньше витрин не было. Магазины все располагались в подвалах, закрывались железными дверями, а рядом с продавцом всегда лежал пистолет с взведённым курком. Стеклянная витрина просуществовала бы в то время не дольше, чем кусок льда на раскалённой сковороде.
  Может быть, администрация полиса была права, предпочтя путь постепенного лёгкого воздействия решению проблем с помощью силы.
  Диего резко затормозил, сделал медленный поворот и въехал в тёмную пасть платной стоянки для машин, с трудом ориентируясь среди бетонных колон в свете тусклых жёлтых ламп.
  Расплатившись с подошедшим сторожем, Диего подхватил рюкзак, и они с Люгером вышли из гаража на улицу, подставив лица холодному сухому ветру.
  - Держу пари, твой дядя был бы против прогулок по Боунзу, - сказал Люгер, пряча руки в карманы куртки.
  Диего улыбнулся:
  - Возможно. Но теперь это твоя забота - следить, как бы я с пути не сбился!
  - Куда мы идём?
  - В одно неплохое местечко тут неподалёку.
  Парень решительно зашагал вперёд, взвалив рюкзак на правое плечо. Люгер двинулся следом, напряженно осматриваясь по сторонам. Повинуясь какому-то внутреннему позыву, он сунул руку под полу куртки и нащупал рукоять револьвера - всё ещё не привык к оружию, не сроднился с ним. Куда привычнее кинжал с клинком длинной в двадцать пять сантиметров, укрытый в ножнах за спиной. Старое доброе холодное лезвие, поющее в умелой руке.
  Боунзтаун был наполнен звуками кишащей в нём жизни, подобно гудению пчелиного роя. Люгер еле успел отойти с пути человека нёсшего сразу три картонные коробки, тут же получил невежливый толчок в спину, развернулся, поискал глазами удаляющуюся спину Диего и ускорил шаг. Наконец он "вписался" в ритм толпы, ловко проскользнул между препятствиями и догнал своего подопечного, пошёл рядом, вспоминая нелегальные заводы, фабрики по производству оружия, склады с наркотиками, укреплённые логова местных банд, заведения, в которых за деньги можно было удовлетворить любое извращённое желание. Боунз действительно был особым миром, со своими понятиями чести и морали, своей иерархической лестницей, своими героями и злодеями.
  - Я хожу в Боунз иногда, чтобы сбросить напряжение, - бросил на ходу Диего. - Ты увидишь, бар, в который мы идём, не похож на дорогие клубы шикарных районов, наполненные "золотой молодёжью". Здесь нет неискренности и фальши.
  Люгер кивнул. Видимо, Диего собирался наведаться в один из любимых обитателями Боунзтауна баров. Не самая лучшая идея, но пока что противоречий с инструкцией Гомеза не было. "Сбросить напряжение". Парень явно не в ладах со здравым смыслом - у Люгера-то напряжение наоборот возрастало с каждой минутой, проведённой в этом районе. Неискренняя улыбка в любом случае лучше искреннего выстрела в лоб.
  - Ты сегодня сколько времени провёл в тире? Когда я пришёл, ты вроде бы уже больше часа стрелял.
  - Я с самого утра там. Только на обед отвлекался, - отозвался Люгер.
  - И зачем такое рвение?
  - Давно не держал в руках огнестрельного оружия. Надо было освежить рефлексы, вспомнить былое. И револьвер пристрелять. Тем более, - Люгер улыбнулся, - если достаточно долго стрелять, то микрорельеф ствола стирается, и ни один полисмен по пуле не установит, из какого револьвера она выпущена. Пули - главная проблема, ведь гильзы остаются в барабане.
  Диего свернул на соседнюю улицу и пошёл через дорогу к двухэтажному дому. Окна его были закрыты железными дырявыми листами, сквозь них мигал свет, доносились звуки музыки и разговоров. Парень открыл дверь и быстро протиснулся к дальнему столику. Люгер на время потерял его из виду среди обычной для таких заведений разнородной толпы.
  Бар освещали многочисленные тусклые лампы, в свете которых клубы дыма создавали расплывчатые причудливые образы, разлетающиеся от плеч проходящих, чтобы снова сомкнуться в медленном вальсе за их спиной. Периодически вспыхивал грязно-белым светом шар на потолке, озаряя собравшихся, словно старая фотовспышка с севшими батарейками. В воздухе висел шум из громких разговоров, стука вилок и ножей о тарелки, скрипа старых стульев, какого-то шипения.
  Помедлив несколько мгновений, Люгер шагнул внутрь, сразу заполнив лёгкие сладковатым дымом - смесью разных сортов табака и наркотиков. Люди с не самыми приветливыми в городе лицами на время оторвались от своих напитков и разговоров, угрюмо взглянули на вошедшего худого мужчину со спокойным морщинистым лицом, после чего забыли о нём.
  Когда Люгер подошёл к Диего, тот уже жал руки кучке таких типов, которым Люгер бы без зазрения совести всадил пару пуль в живот. Они увлекли Диего за собой в соседнее помещение клуба, где стояли бильярдные столы. Люгер последовал за ними.
  - Люгер, знакомься... - Диего быстро назвал имена своих приятелей, Люгер не расслышал половину из-за шума, а вторую половину благополучно забыл в тот же миг, словно в буквальном смысле слова влетели в одно ухо и вылетели через другое.
  Парень с повязанной вокруг головы синей банданой широко улыбаясь протянул Люгеру кружку.
  - Извини, но я не пью пива.
  - Да брось ты, я же угощаю!
  - Кажется, ты не расслышал. Повторяю, я совершенно не переношу пива, - холодно произнёс Люгер, отводя руку с кружкой.
  Парень пожал плечами и отошёл в сторону, отхлёбывая из отвергнутой кружки. Человек с короткими ядовито-жёлтыми волосами и смешной клочковатой бородкой на тощем подбородке насмешливо смотрел на Люгера из угла помещения.
  - Эй, Диего, ты не хочешь отыграться за своё прошлое поражение? - спросил один из игроков в бильярд, отходя от стола и протягивая кий.
  - С радостью. Рон и тебя разделал вчистую?
  - Да, он сегодня в ударе, остерегайся. Некоторые люди становятся чертовски несносными, когда им везёт.
  Рон, коренастый мужичок в кожаной жилетке поверх просторной клетчатой рубашки, засмеялся тихим смешком, похожим на скрип форточки на ветру. Он уложил свой кий в сгиб локтя, снял с переносицы круглые очки, начал протирать их краем рубашки.
  Люгер подошёл к бару и заказал себе бокал вина, осторожно пронёс его среди посетителей и уселся на скамью рядом с бильярдным столом.
  Рядом расположился подвижный кругленький человечек, чьё лицо было обильно усеяно бусинками пирсинга, холодно мерцающими в тусклом освещении. Его сосед не желал разговаривать и молча сидел, надвинув на глаза широкополую чёрную шляпу, и человечек решил расшевелить Люгера.
  Люгер отвечал нехотя, коротко и невпопад, но болтуну этого было достаточно, он сам говорил, говорил, говорил.
  Вокруг велись разговоры, смысл которых был не вполне понятен Люгеру. Он слышал жаргонные словечки, припоминал их значения, давно похороненные в уголках памяти, быстрым глазом отмечал рукоятки пистолетов и ножей, на миг показывавшиеся из-под одежды, следил за Диего, самозабвенно играющим в бильярд.
  Ненужные, примитивные разговоры. Самое простое и безыскусное времяпрепровождение. Скука начала раздражать Люгера. Он никогда не искал себе круга общения, предпочитая регулярные встречи с немногими друзьями ежевечерним посиделкам с кучей приятелей. Возможно, Диего наоборот не хватает общения, не хватает непринуждённости и простоты. Его дело. А работа Люгера - следить, чтобы не было неприятностей. Гомез совершенно прав, что нанял его - если потребность в общении ведёт Диего в подобные места, за него нельзя не опасаться.
  Внезапно вся компания собралась и направилась к выходу. Люгер нехотя поднялся, кое-как вспоминая, что кто-то предложил найти какого-то Лэнса и куда-то пойти... Странно, это предложение прозвучало совсем недавно, но в памяти почти успело раствориться.
  И снова он шёл рядом с Диего по многолюдным улицам Боунзтауна. На лице паренька было искреннее счастье и открытая улыбка. Поймав взгляд Люгера, он подмигнул ему. Люгер пожал плечами. Все приятели Диего уже действовали ему на нервы. Дети, подумал он, сущие дети, все до одного. Они так заигрались со своими пистолетами, что забыли вырасти, и продолжают считать, что весь мир вертится вокруг них.
  Они зашли в другой бар, но Лэнса там не было, потом в ещё один, потом брели по тёмным переулкам, где могли протиснуться только по двое, с проклятьями отбрасывая ногами пустые коробки и выброшенную аппаратуру.
  Лэнс встретил их на улице, когда вся компания, отчаявшись, решила вернуться в свой привычный бар.
  Увидев этого человека, Люгер внутренне напрягся, словно почуяв опасность. Такой тип людей был ему знаком слишком хорошо. Потёртая кожаная куртка, широкие штаны с многочисленными карманами, туго зашнурованные ботинки на толстой рубчатой подошве. Поверх надетой под куртку футболки протянулись ремни кобуры пистолета, из одного кармана торчала рифлёная рукоять длинного тонкого ножа. На лице - многодневная щетина, зашитый шрам поперёк щеки и два тёмных смеющихся глаза.
  Молодой хищник, начинающий набирать силу для смены уровня. Будущий труп или лидер очередной банды - как повезёт. Банально, скучно и неинтересно.
  - О, какая удача, что я вас всех встретил! - со смехом воскликнул Лэнс, раскидывая руки. - Здорово, дружище, привет, привет, о, и ты здесь, Диего, и Рон, конечно же, а где Джеральд?
  - Отстал в одном из баров по дороге. Начал, наверно, травить свои байки какому-нибудь пьянице, который неосторожно хмыкает во сне, - ответил Рон.
  Люгер заметил, что кругленький болтливый человечек действительно отсутствует.
  - Пойдём, - сказал Лэнс. - Остальные как раз собрались, мы ещё успеем на начало представления.
  Они шли по улице стаей, и поток прохожих обтекал их со всех сторон. Лэнс шёл впереди, разговаривая о чём-то с двумя неграми. Те отчаянно жестикулировали, останавливаясь, но Лэнс шёл, не замедляя шага, словно ему совершенно безразличны были их объяснения.
  Люгер поймал Диего за рукав и остановил.
  - Куда, чёрт возьми, мы направляемся? Что за представление?
  Диего улыбнулся какой-то детской улыбкой, словно одурманенный:
  - Что-то типа драк. Уличные бои.
  - Ты что, не видишь? Это же сплошные бандиты и наркоманы. Если ты не разбираешь их условный жаргон, то я-то понимаю его отлично. Лэнс беседует с этими неграми о поставках отнюдь не сахарной пудры.
  Диего успокаивающе положил руку Люгеру на плечо:
  - Остынь. Всё в порядке. Я не первый день с ними время провожу.
  Люгеру осталось только вздохнуть и последовать за ними.
  Они вошли в огромное тёмное здание, куда со всех сторон стекались люди. Узкие гулкие лестницы вели посетителей вниз, под землю, в просторное помещение с высоким потолком. Там амфитеатром стояли столы, стулья, между них ловко сновали разносчики напитков и еды. В зале уже собралось около двух сотен людей. Стоял плотный шум, из-за которого приходилось повышать голос.
  В центре зала находился ринг, примерно 4х4 метра, слабо освещенный, пустой и холодный.
  Лэнс провёл свою компанию к сдвинутым вместе столикам у дальней стены, все расположились за ними, привычно и спокойно, словно на своих законных местах. Лэнс и другие заказали по кружке пива, Диего тоже хотел было последовать их примеру, но Люгер незаметно сжал ему локоть и прошептал на ухо: "Гомез". Диего вздохнул: в инструкциях Люгера было чёткое указание ни в коем случае не позволять подопечному употреблять алкогольные напитки. Сам Люгер ограничился минералкой, потому что ничего приличного здесь не подавали.
  Неспешные разговоры были прерваны ударом гонга. Зал зашумел, закричал, все повскакивали с мест, махая руками. Представление начиналось.
  На ринг вышли два раздетых до пояса человека и исполняющий обязанности судьи высокий бородач в длинном чёрном плаще. Люди начали подходить ближе к рингу, на потолке зажглись яркие лампы, от света которых тела бойцов заблестели.
  Большая часть компании встала из за столов и направилась к центру зала. Люгер остался на своём месте. Драки были ему не интересны, а Диего можно было разглядеть и так. Кроме него сидеть остались Лэнс со своими чернокожими приятелями и человек в широкополой чёрной шляпе, надвинутой на глаза. Этот тип интересовал Люгера всё больше и больше. Не разговаривая ни с кем и словно не принадлежа к общей компании, человек этот следовал за ними из бара в бар и, кажется, слишком часто поглядывал за Диего.
  Негры громко рассмеялись, вскочили и начали протискиваться к рингу, ловко работая локтями. Лэнс закурил и придвинулся ближе к Люгеру.
  - Тебя я раньше с нами не видел. Ты дружок Диего? - окликнул он Люгера.
  - Да.
  - Как твоё имя?
  - Люгер.
  Лэнс привстал, перетащил через весь стол пепельницу поближе к себе и плюхнулся обратно на скамью.
  - Ну и как тебе наша компания? - спросил он.
  - Отвратительная компания.
  Лэнс засмеялся.
  - Вот как...А почему в таком случае ты не уйдёшь?
  - У меня есть дело к Диего.
  - И что за дело?
  Люгер пожал плечами:
  - Не всё ли тебе равно? Я же не интересуюсь твоими партиями наркотиков, которые ты обсуждал со своими черномазыми.
  - Наркотиков?
  - Это твоё дело, и мне оно безразлично. Меня интересует только Диего. И если ты ещё не заметил, я не расположен к долгим разговорам. От болтовни у меня начинает болеть голова, и настроение становится прескверным.
  Лэнс замолчал, оценивающе глядя на Люгера.
  На ринге уже остались только бойцы. Прозвучал гонг, и они ринулись друг на друга с поспешностью, обнаруживающей неопытность и глупость. Эта пара явно не была гвоздём программы. Глядя на их неумелые, неточные движения, Люгер отчаянно заскучал.
  - Что же ты не идёшь смотреть драку? - нарушил молчание Лэнс.
  - Драку? Вот этот фарс ты называешь дракой? Ерунда какая-то. Здесь всегда такие бездари выступают?
  Лэнс усмехнулся:
  - Ну, здесь ведь не профессиональные бойцы. Записывается любой желающий, противник выпадает случайным образом из таких же любителей, пришедших подраться. Просто смех разбирает, когда сюда являются клерки, совершенно не умеющие наносить удары. Молодёжь, которой не хватает острых ощущений. Домашние мальчики, решившие, украсить себя синяками. Бездельники.
  - Золотая молодёжь?
  - Да, - кивнул Лэнс, - и эти тоже. Отчего им не сидится в своих дорогих районах... Ладно, пусть приходят. Каждый должен хоть раз побывать в настоящей драке, чтобы узнать себе цену. А эти детки даже не знают, зачем живут. Они только развлекаются. Просаживают деньги и здоровье оттого, что этих двух благ им выделено слишком много, чтобы они умели что-то ценить. Мне нравится выходить на ринг и выбивать из них самодовольство, уродовать эти холёные лоснящиеся лица, дать им возможность хлебнуть собственной крови. Они же думают, что никогда не умрут. Они живут так, словно рассчитывают прожить вечно. Не задумываясь ни над чем, не мучаясь сомнениями. Примитивные организмы, продукты гниющей Системы.
  Один из бойцов взял в другого в неудобный захват, но тот почему-то не воспользовался отличной возможностью нанести удар по печени и упрямо старался освободиться. Публика свистела, кричала, эти неумехи были для неё чем-то вроде клоунов.
  - Сегодня ты не будешь выступать? - спросил Люгер.
  - Нет. Сегодня мне надо будет пораньше уйти. Но если придёшь в следующую среду, то я покажу тебе настоящий бой. А ты не хочешь записаться?
  - Бить таких простофиль? Мало радости. Да я уже и не в том возрасте, когда каждая драка доставляет удовольствие.
  - Да брось, здесь половина бойцов - вполне умелые и сильные. Они заставят тебя пропотеть. Новички быстро набираются опыта и их удары становятся точнее. А те, кто вырос в Боунзтауне, не в роскошных небоскрёбах, всегда умели выбить из человека дух.
  - Нет. Это развлечение не для меня.
  Лэнс засмеялся и похлопал Люгера по плечу:
  - Да ты никак боишься, что тебе выбьют пару зубов?
  Гонг прервал затянувшуюся схватку и на ринг выбежали люди в чёрном, разнявшие усталых бойцов. Бородач в плаще объявил следующий бой.
  Лэнс почему-то раздражал Люгера. Такое бывает - необъяснимая, интуитивная неприязнь. Он говорил себе, что таких людей всех не перебить, их десятки, похожих друг на друга, ничем не отличающихся. Скучные, неинтересные люди с шаблонными, одинаковыми мыслями и словами.
  - Давай, запишись, - настаивал Лэнс. - Тряхнёшь стариной, свалишь какого-нибудь молодчика. Ты выглядишь крепким парнем.
  - Я не хочу. Вот и всё. А если я чего-то не хочу, то я этого никогда не делаю. Понятно тебе? - с раздражением нахмурился Люгер. - Отстань от меня.
  Лэнс расхохотался.
  - А если не отстану? Что ты тогда сделаешь? Если ты не хочешь записаться на бой, я отколочу тебя прямо здесь.
  Он пьян, подумал Люгер, пьяное тупое животное, зрение которого сузилось до одной единственной цели. Люгер резко встал. Правильно он поступает или нет, какая разница. Его уже тошнило от этого зала, от этих криков, запаха пива, табачного дыма и столпившейся кучи людей.
  Лэнс попытался поймать его за руку, Люгер резко перехватил его локоть и швырнул Лэнса о стену.
  Люди вокруг начали медленно отходить, предчувствуя драку. Лэнс привстал, потряс головой, рассмеялся:
  - А ты силён, старик...
  Он встал на ноги, сбросил куртку, отстегнул ремни кобуры. Под тёмной футболкой перекатывались бугры сухих крепких мышц.
  Люгер тоже снял куртку, отложил в сторону револьвер.
  Народ в зале, ожидая более интересное представление, чем вялые удары на ринге, разошёлся, освободив место для драки.
  Какого чёрта я затеял эту драку, подумал Люгер, откуда внезапно возникло желание отколотить этого наглеца...
  Диего и остальная компания уже протискивались к ним сквозь толпу.
  Лэнс начал приближаться к Люгеру, неторопливо, осторожно, стараясь понять уровень противника. Люгер следил за движениями его ног, выше поднял локоть, прикрывая голову.
  Внезапно Лэнс взорвался серией коротких несильных ударов, прощупывающих оборону врага. Люгер сделал шаг в сторону, уклоняясь, парировал несколько атак предплечьем, потом резким ударом по неосторожно открытой скуле отбросил Лэнса назад, шагнул за ним и нанёс ещё два тяжёлых удара в голову. Оглушённый Лэнс упал сначала на колено, попробовал встать, затем покачнулся и рухнул без сознания. Из носа и рта потекли струйки крови.
  Люгер среди всеобщего молчания забрал револьвер, надел куртку и пошёл к выходу, переступив через тело Лэнса. Диего догнал его и молча пошёл рядом.
  Так всегда и бывает, подумал Люгер. Большинство драк заканчиваются одним ударом. Важна первая атака. Всё остальное - игра и театр.
  - Это ты начал драку? - спросил Диего, когда они вышли на улицу.
  - Он сам мечтал об этом. Дешёвый клоун. Как и все остальные в этом зале. Настоящие люди так же отличаются от них, как настоящий бой от этих детских потасовок на ринге. Глупость и скука. Чего тебе надо в их компании?
  - Ты плохо их знаешь, чтобы так судить. Они нормальные, приятные люди, с которыми можно хорошо провести время.
  Люгер сухо усмехнулся:
  - Да я знаю подобных людей лучше, чем ты можешь себе представить, мальчик. Я сыт такими типами по горло. Не терплю этих глупых разговоров, болтовни о выпивке, драках, наркотиках и оружии, потому что во всё этом никто из них не смыслит ни на грамм. А слов о гниении Системы, о разложении поколения и прочем вздоре я наслушался ещё в молодости. В нашем мире каждое поколение любит считать себя потерянным. Каждое поколение любит считать себя особенным. Но это всё ерунда. Настоящие люди не сидят в барах с разговорами о всеобщей депрессии, а молча делают своё дело.
  Диего молчал. Они дошли до гаража, взяли машину и поехали обратно.
  - Запомни, мальчик, - сказал Люгер, когда они неслись прочь от Боунзтауна. - Лучше быть одному, чем с кем попало.
  - Эти люди хотят хоть что-то изменить, а ты прекратил борьбу. Ты плывёшь в нашем мире по течению, соблюдая правила игры, - мрачно откликнулся Диего.
  - Изменить? Пустые разговоры. Ничего, ровным счётом ничего они не смогут изменить. Иллюзии. Красивые иллюзии, захватывающие в плен молодёжь. Вам просто не терпится броситься в драку, против кого-то бороться, против чего-то воевать. А сражаться стоит только за что-то, но не против...
  Глупцы, подумал Люгер... Такие настроения, желания перемен способны только расшатать систему полиса, бросить город в пекло внутренней войны. Существует много подобных примеров. Анархия, перестрелки между различными группировками, кровь, смерть, страдания. Этот мир плох, жесток и зол, но так было всегда. Всё остальное - пустые мечты. Изменить мир... Громкие слова. Приятные слуху лозунги. Бурление в крови. А смысл? Лучше плыть по течению, чем биться головой о скалы.
  
  * * *
  
  - Привет. К тебе можно зайти?
  Появление Гомеза было неожиданностью для Люгера. Впрочем, он ведь говорил, что заглянет полюбоваться на коллекцию.
  - Да-да, заходи, - если уж Гомез перешёл на "ты", то почему бы не присоединиться?
  Гомез вошёл, сразу становясь центром комнаты, средоточием её энергетических линий. Уперев руки в бока, он покачал головой, осматривая широкую стену, на которой Люгер уже разместил свои драгоценные клинки.
  - Впечатляет, - промолвил Гомез, переводя взгляд больших чёрных глаз с одного экземпляра на другой.
  Он отошёл к противоположной стене, уселся в кресло.
  - Отсюда зрелище ещё более величественное, - сказал он, похлопывая по подлокотникам. - И долго ты эту коллекцию собираешь?
  - Не помню. Лет с двадцати, кажется.
  - Эх, старые добрые времена...
  - Ну, не добрые, - улыбнулся Люгер.
  Гомез расхохотался:
  - Ты прав, чёрт возьми, совершенно прав. Сейчас всё совсем не так...
  Люгер взял стул и сел сбоку от Гомеза. Старому лису вдруг захотелось поговорить, подумал он...
  - Ты-то меня поймёшь, ведь ты сам начинал там же, где и я... Улицы, нищета, грязь, кровь...
  Гомез сложил руки замком на груди, слегка переменил позу, словно сел посмотреть фильм в кинотеатре.
  - Не знаю, что на меня нашло... Со стороны выгляжу, наверное, странно: вот пришёл, сел, сразу начал про старые времена говорить. Но с кем ещё я могу поговорить нормально? Наша фирма - большая Семья. И я в ней - старик отец, уже не понимающий сленга, на котором общается молодёжь. Так что ты уж извини, что я на тебя так накинулся...
  - Да ничего, - кивнул Люгер. - Я тоже не прочь вспомнить прошлое.
  - Те годы... - протянул Гомез. - Знаешь, мне так часто снятся сны о детстве... Помню, как я бегал по улицам с найденной арматуриной и колотил по крышкам мусорных баков - это была какая-то игра, мною самим придуманная. Со сложными правилами, которые я уже и не вспомню. Я вообще много разных игр себе придумывал, потому что сверстников в районе почти не было, и приходилось развлекаться одному. Давно это было... Когда я ещё не был скован условностями, был злым и быстрым. Только начинал путь, на каждой ступеньке которого легко поскользнуться от крови.
  Люгер поднял брови: странные слова для главы медицинской фирмы. Гомез широко улыбнулся и пояснил:
  - На улице пришлось мне крепко драться в своё время. А потом уже конкуренты постоянно устраивали покушения, так что мирной мою жизнь не назвать.
  Он вскочил внезапно, словно подталкиваемый гигантской энергией, бурлящей в каждой клетке тела, встал перед окном, спрятав руки в карманах.
  - Звери, одни сплошные звери... Сначала мне нравилось с ними грызться, а теперь уже всё равно. Так, рутинное дело. Теперь меня ничто не раздражает, всё словно за толстенным стеклом проносится. Только всякого рода неопределённость и суматоха меня бесит. Если бы люди почаще думали над планом дальнейших действий, у них бы в жизни гораздо больше дел получалось. Я - люблю, чтобы всё было упорядочено, чётко. Без ненужных красивостей или мешанины. Если говорить - то по существу, если делать - то только то, что надо. Это же удобнее. Разумная стандартизация - великая вещь, посмотреть хотя бы на компьютер: как бы все мучались, не будь разъёмы однотипными. Если бы не моя любовь к порядку, как бы я удержал в руках эту огромную ворочающуюся тушу - Семью. Начиная от совета директоров и кончая самыми низовыми работниками. Все предприятия в разных концах полиса. Ветви, которые питаются от главной фирмы. Порядок, планирование и упорядоченность - вот мой ключ.
  - Если всё упорядочить, то скучно жить будет, - возразил Люгер.
  Гомез обернулся к нему.
  - Скучно? У меня нет времени на скуку. Каждая минута на счету. Я понимаю, что кроме меня трудоголиков мало, но всё же. К тому же кончается рабочее время - кончается и упорядоченность. Всё должно иметь разумные границы. Думаешь, мне не знакомы приливы чувств, безумная страсть, бури эмоций?
  Он расхохотался.
  - Ты пытаешься втиснуть меня в привычный образ сухаря-педанта, а я же сложнее! Любой человек сложнее стереотипов. Люди - это маленькие планеты, которые не исследовать с одного взгляда...
  Он прищёлкнул пальцами:
  - Музыку хоть включи. У тебя аудиосистемы нет?
  - Нет, - пожал плечами Люгер.
  Гомез, скривился, словно услышал, как кто-то отказывается даже пробовать его любимое блюдо.
  - Ну, это ты зря... Я всегда музыку любил, а теперь имею возможность её неограниченно закупать, вот и слушаю кучу всего. Есть такие интересные вещи, что мне тебя даже немного жаль... Вот послушай...
  И он начал напевать какую-то песню, создавая ритм пальцами по подоконнику, пританцовывая, притоптывая...
  
  * * *
  
  - Да, парень явно со странностями. Разгуливать по Боунзтауну... Глупости. В любой момент там можно получить пулю, например из окна проезжающей машины с развлекающейся молодёжью. Я удивлён, как это вы не нарвались на неприятности. Не очень везёт тебе, Люгер, с подопечным.
  Мишель был сегодня в отличном настроении. Его карие глаза словно бросали искры, пальцы отстукивали по столу весёлую мелодию.
  - Ну, я не склонен строго судить Диего, - ответил Люгер. - Ведь хорошо понятно, отчего он ищет компаний, даже таких, как в Боунзе. Ему живётся довольно одиноко, а по своей натуре он любит быть среди людей. Вся беда только в том, что друзей находить он не умеет и ищет общения в плохих местах, только и всего.
  - Хм, раньше ты считал, что друзей вообще не стоит искать специально.
  - Я и сейчас так считаю. Но люди бывают разные. Есть и такие, кто любит в большой компании говорить о своём одиночестве. Дешёвые актёры, играющие на жалости.
  Мишель усмехнулся, словно решил не отвечать на эту реплику и не напоминать о чём-то неприятном.
  Люгер втянул ноздрями чарующий аромат свежей руалы вишнёвого цвета и надломил восхитительно пахнущую булочку с тёплой золотистой корочкой.
  - Гомез был совершенно прав: племянника его следует направлять на правильный путь. Мне кажется, он может стать неплохим человеком.
  - Правда? Вот уж не подумал бы, - усмехнулся Мишель.
  Он открыл было пачку сигарет, но передумал и убрал её в карман.
  - Я слишком много курю. Отвратительно.
  - Ещё бы, - кивнул Люгер. - Ты же знаешь, как меня раздражает курящий человек.
  Мишель улыбнулся:
  - А курящая женщина тем более.
  - Курящая женщина - уже не женщина, - отозвался Люгер.
  - Но вернёмся к Диего, - Мишель насыпал в свой кофе ещё пару ложек сахара, начал лениво помешивать. - Ты думаешь, из него выйдет толк? Мне он кажется обычным пустым человечком, таким же, как сотни других. Есть он, нет его - какая разница. Статист.
  - Ты строго судишь людей. И всегда подходишь к ним с точки зрения своей теории индивидуальности.
  - Разве это плохо? Или неверно?
  - Ну, я так до конца и не разобрался в твоих критериях.
  - Конечно. Я сужу интуитивно. Ведь это моя теория, я не претендую на её массовое применение. Просто одни люди мне интересны, а вторые нет. Это как с книгами. Одну ты постоянно вспоминаешь и цитируешь, а другую забываешь через пять минут после прочтения.
  Люгер проводил взглядом идущего к сцене саксофониста.
  - Вот он, этот старый музыкант - кто он по-твоему? Статист?
  - О нет.
  - Почему? Только от того, что он музыкант?
  - Нет, не потому. Не знаю. Интуиция. Мне кажется, что за поверхностью, за его регулярной и методичной игрой утром и вечером скрывается глубина, что-то тёмное. Неспроста же он приходит, играет, глушит водку стаканами и уходит. В нём просто обязано быть что-то интересное.
  Люгер доел свою булочку, сходил к стойке бара и принёс ещё один стакан руалы.
  - Что касается Диего... Он просто слишком молод. Успокоится, остепенится, и всё будет нормально. Рано или поздно он сам всё поймёт...
  - Ты хочешь сказать, поймёт твою теорию? Что мы бессильны что-либо изменить, кроме своей собственной жизни? Что надо просто искать себе приятное местечко?
  - Ну, ты утрируешь. Но в наших руках действительно только единственная жизнь, больше ничего, остальное - иллюзии. Приятное местечко... я ищу просто нормальной жизни, я хочу наслаждаться ею, как наслаждаюсь вот этим стаканом руалы.
  Люгер достал револьвер и положил его на стол.
  - Смотри, - сказал он. - В этом пистолете объединены усилия многих поколений, целенаправленно совершенствовавших орудия убийства. Я могу рассказать тебе всё, что угодно об огнестрельном оружии. О холодном. О взрывчатке. О способах замаскировать покушение под несчастный случай. Это, чёрт побери, моя жизнь. Моё прошлое, от которого меня воротит. Я смертельно устал от ощущения опасности. От рефлексов. От навыков, которые просыпаются даже тогда, когда я сам этого не хочу. Иногда я думаю, что у меня был шанс на другую жизнь, и я его упустил. От этой мысли тошно становится. Мне пришлось сделать полный круг, прежде чем снова получить возможность что-то изменить.
  Саксофонист играл просто великолепно. Люгер знал в этом толк. Эту задорную музыку хотелось определить прилагательным "апельсиновая".
  - Гомез заходил ко мне посмотреть на коллекцию ножей, - сообщил он Мишелю. - Мы проговорили почти два часа.
  - Вот как?
  - Да. Гомез - отличный собеседник. Он мне по душе. Спокойная, уверенная в себе сила. Он не будет кричать, устраивать сцены и швырять предметы, нет, он из тех, кто говорит тихим голосом "А ведь я тебя, братец, убью", и это страшнее любой громкой угрозы.
  - Старая школа, - протянул Мишель.
  - Именно. Мы с ним долго говорили о давно исчезнувших людях, местах, мыслях... Он кстати, настоящий меломан...
  - Да, я знаю, - перебил его Мишель, скорчив гримасу. - Слушает ужасающее количество самой разной музыки. Говорит, что следит за всеми направлениями. Бррр. Ну надо же всё-таки соблюдать гигиену слуха...
  Они сидели некоторое время молча, глядя друг другу в глаза.
  - Знаешь, - нарушил тишину Люгер, - я иногда спрашиваю себя, был ли я по-настоящему счастлив. Хоть когда-нибудь. Когда я оборачиваюсь, то вижу только тьму и постоянное напряжение. Ощущение близкого конца. Мы же постоянно ждали, что система полисов погибнет, мы делали предположения, сколько ещё протянем. А мир так и остался в постоянном падении, вопреки всем гипотезам. И я не знаю, правильно ли прожил свою жизнь. Светил ли мне хоть кусочек солнца.
  - Солнце неведомо в наших городах. Счастье - это отсвет фар случайной ночной машины на потолке твоей квартиры. Счастье недолговечно, люди хватаются за него, хватают, сколько могут унести, но всё растает к утру.
  - Нет, оно не тает... мы сами его упускаем сквозь пальцы. И что остаётся нам? Только люди, те, рядом с кем мы проходим свой путь, и никто не заменит их, не восполнит. Я пересчитываю в памяти всех, кого я когда-то называл своими друзьями. Я потерял их. Всех кроме тебя. Кто-то подставил меня, кто-то предал, кто-то погиб... Но есть и такие, кого я сам потерял. Не держался за них слишком крепко. Позволил им уйти. Тебе этого, наверно, не понять, у тебя всегда было много друзей.
  Мишель печально улыбнулся:
  - Ты думаешь?
  - Почему-то у меня есть такое чувство. Не знаю, как оно сложилось. Разве оно неверное?
  - Нет, неверное. Нельзя иметь много друзей. Друзья - это только единицы, несколько настоящих. Не надо путать друзей и многочисленных приятелей, которые просто готовы прийти на помощь в трудную минуту. Дружба - это нечто большее, чем взаимовыручка. Если в друзьях в первую очередь человек ценит их помощь, то он похож на политика, высчитывающего, от каких блоков получит поддержку. А есть люди, которые распыляются, разбрасываются, им кажется, что все вокруг их любят, что у них полным-полно друзей. И живя так, они упускают тех немногих настоящих друзей, кто ценнее всех остальных вместе взятых, меняют чистейшие алмазы на горсть фальшивых драгоценностей.
  - Меня всегда забавляло отношение людей к подделкам... - усмехнулся Люгер. - В принципе с чисто внешней точки зрения нет никакой разницы между стеклом и изумрудом.
  - Но стекла - полно, изумрудов же - мало.
  - Да. Поэтому их и ценят. Но многие всё равно задаются вопросом: стоит ли гнаться за уникальностью, за чем-то редким и неповторимым, если внешне всё одинаково. И заводят себе фальшивых друзей. Как это делает Диего.
  Мишель допил кофе и с тихой улыбкой поставил чашку на блюдце. Почти беззвучно.
  - Да, так оно чаще всего и бывает. Фальшивые друзья, иллюзия теплоты, поддельная радость и картонное блёклое счастье... Мы с тобой много знаем таких примеров. Помнишь Жанин?
  Люгер всплеснул руками:
  - Ну ещё бы! Как можно её забыть! Очаровательное создание.
  - Да, и при этом с неудавшейся, невесёлой жизнью, - нахмурив брови, заметил Мишель. - А ведь всё могло бы быть иначе. Она была яркой, как вспышка сигнальной ракеты, привлекала внимание, где бы ни появлялась, покоряла несколькими фразами. Лёгкая, воздушная, светящаяся и бесконечно милая...
  - Да... я тоже был некоторое время пленником её чар, - грустно признался Люгер, блеснув глазами.
  - Немудрено. Только эту птичку невозможно было приручить. Она порхала туда-сюда, окружённая десятками поклонников и знакомых, которых она звала "друзьями". "Друзья", - саркастически хмыкнул Мишель. - Это слово она затёрла, и оно потеряло свое значение, потускло, стало обычным наборов звуков. Ведь некоторыми словами нельзя бросаться просто так... И каждый у Жанин был - "солнце моё", и каждый получал её улыбку, от которой сердцу становилось теплей. Только время идёт, и как-то раз она словно очнулась. Бывают в жизни моменты, когда особенно остро чувствуешь, кто по-настоящему близок тебе, а кто - лишь окружение, случайно подброшенные в пьесу персонажи, чужие и холодные. А настоящих-то друзей у неё уже ни одного не осталось. Потому что те, кто может быть верен, ищут таких же, они не будут одними из десятков, они могут быть либо всем, либо никем. Я видел недавно Жанин. Она погасла, мало улыбается, характер её стал скверным, злым и едким. Вот так-то бывает.
  Люгер медленно качнул головой.
  - Грустно.
  - Такова жизнь, - откликнулся Мишель. - Что посеешь, то и пожнёшь.
  - И всё на самом деле не то, чем кажется. И дружба - это что-то большее, и любовь тоже, да и сама жизнь... Она бьёт нас, то легонько, то наотмашь, мы падаем, встаём и снова оказываемся с ней лицом к лицу. С жизнью, в которой хватает смеха, но хватает и слёз. Жизнью, в которой так легко совершить фатальную ошибку, но так трудно держаться нужного пути. И вот мы бредём по этой жизни в поисках какого-то эфемерного тепла, света и ещё чего-то, чего нам так не хватает. Мы ищем везде что-то неназываемое, неуловимое, ускользающее... Охотимся за призраками...
  - Ты сегодня меланхоличен, - заметил Мишель.
  - Ещё бы. Просто приступ небольшой депрессии. Я ищу смысл жизни, и не могу найти.
  - Вот как. Вовремя ты пустился на поиски, возраст подходящий, нечего сказать. Брось, чем больше ищешь, тем быстрее он ускользает от тебя.
  - Кто-то говорит, что смысл жизни - в том, на что она потрачена. А на что потрачена моя жизнь? Моя жизнь представляет собой последовательную цепь ошибок, ни одна из которых не была способна меня убить. Так, сплошные неудачи и метания. Глупости и иллюзии.
  - Полноте! Люгер, ты иногда становишься до крайности скучным и чертовски невыносимым. Перестань. Философские рассуждения об экзистенциализме - не твой конёк.
  - Экзистенциалистов я ещё не затрагивал, - удивлённо поднял бровь Люгер.
  - Ну и что, зато затронешь с минуту на минуту. Каждый раз, когда с утра на тебя нападет рефлексия, ты заканчиваешь экзистенциализмом. Я это уже слышал. Ты сегодня свободен, что ли?
  - Да, Гомез сказал, что Диего весь день будет с ним. Так что я получил выходной. Прогуляюсь. Отдохну.
  Мишель кивнул.
  - Да, так и сделай. Просто гуляй, смотри, слушай. Сходи в кино. И оставь эти рассуждения. Они до добра не доводят. Надо просто жить. Вечером, кстати, здесь выступает неплохой дуэт. Флейта и скрипка. Рекомендую.
  Он достал из кармана пластмассовую коробочку, достал две прозрачно-желтоватые капсулы и проглотил. Люгер покачал головой:
  - Тебе не стоит злоупотреблять антидепрессантами.
  Мишель поднял на него взгляд и улыбнулся. Первая улыбка после приёма этих препаратов - самая жуткая.
  - А что ещё мне остаётся... Да я просто живу на антидепрессантах. Что ещё мне остаётся...
  
  ***
  
  День был просто великолепен. Тёмно-синий купол над головой изредка переливался лиловыми отсветами. Бархатная ласковая темнота, не похожая на обычную чёрную пустоту предыдущих дней. Всё дело в отношении, подумал Люгер. Просто сегодня у меня лиричное настроение, а темнота в полисе совершенно такая же, как и обычно.
  Фары остановившихся на светофоре машин слились в яркую сплошную линию, словно колючую проволоку из огня. Загорелся сигнал, и линия распалась на отдельные огоньки, несущиеся по трассе. Потоки воздуха закружились, плотными клубками пронеслись мимо. Люгер всегда любил этот ветер с дороги, обрывки скорости, опадающие с автомобилей на пешеходов.
  Внезапно он остановился и посмотрел вверх. Там грохотали автострады второго и третьего уровней, мириады огней сплетались в разноцветные созвездия, виднелись головы проходящих людей. Феерическое, грандиозное зрелище: стены света, игра теней, сотканный из сотен самых различных звуков городской шум, случайные потоки воздуха, возносящиеся и нисходящие, резкие и мягкие.
  Когда-то в полисе был только один уровень. Но здания росли, поднимались всё выше, поток машин увеличивался, и тогда, не имея возможности расти вширь, полис стал многоуровневым.
  - Вы не хотите пожертвовать в Фонд Социальной Помощи?
  Люгер обернулся и посмотрел на толстую темнокожую женщину за выставленным на улицу прилавком. Женщина показала на плакат Фонда на стене и снова спросила:
  - Так вы не хотите сделать пожертвования? Помогите бедным, мистер, сделайте пожертвования!
  Люгер достал из кармана какую-то купюру, протолкнул её сквозь щель прозрачного ящика Фонда и пошёл дальше, держа руки в карманах, плотно прижимая к телу локти.
  Наконец он увидел знакомую вывеску на противоположной стороне улицы и спустился в подземный переход.
  Там играл на синтезаторе музыкант в рваной джинсовой куртке. Он раскачивался в ритм музыки, тёмные пряди волос то падали на белый лоб, то отлетали назад. Созвучия срывались из-под его пальцев, отражались от серых бетонных стен, витали между прохожими, гасли в глазах тех, кто останавливался послушать странную мелодию.
  Сердцебиение полиса... ритм города... музыка вечной ночи... Низкие, цементирующие аккорды автомобилей. Шёпот упавшего с неба ветра, бессильно сложившего крылья. Тонкое хрустальное кружево огней, паутиной раскинувшееся над головой. Шелест шагов, бегущий во все стороны дрожью асфальта. Затерянное, почти неслышное эхо забытых между стен отзвуков сотен разговоров, прохладное эхо, раскрашенное в цвета печали прощаний и радости встреч, пахнущее слезами и улыбками...
  Люгер медленно поднялся по ступенькам перехода на другую сторону улицы и подошёл к цели своей прогулки. Всё то же белое свечение вывески, тот же скрип двери из толстого стекла, заставляющей звенеть три медных колокольчика над входом.
  Старик Линкольн как всегда обслуживал очередного посетителя. Он повернул голову на звук колокольчиков и расплылся в улыбке:
  - Проходи, проходи, дружище, я ждал тебя. Отлично выглядишь.
  - Привет, Линкольн.
  - Подожди, сейчас я помогу этому молодому джентльмену выбрать нож, тогда мы и поговорим...
  Люгер отошёл в глубь магазинчика и сел в одно из кресел рядом с круглым столиком. Он любил смотреть на витрины отсюда, видя их целиком. В магазине Линкольна глаза разбегались от сотен разных ножей и кинжалов. У новичка, зашедшего просто присмотреть себе клинок получше, такое разнообразие вызывало своеобразный шок. А тут ещё на покупателя надвигался толстяк Линкольн, вежливо интересуясь, какой именно вид ножа вам хотелось бы приобрести, со стационарным или подвижным клинком, с фиксатором или без, с серрейторной заточкой или простой, рукояткой из зителя или кратона, нужен ли упор для мизинца, какую сталь предпочитаете, не хотите ли дамасск? Линкольн просто никак не хотел опуститься до уровня обычного человека, забывая, что специальные термины известны далеко не всем.
  Ножи... обычные бытовые потребности с лихвой удовлетворялись парой-тройкой крупных фирм, но в каждом полисе было человек десять известных мастеров, работающих по старинке, изготавливающих уникальные экземпляры для богатых. Их ножи были чем-то особым - серьёзно использовать всё это необходимости не было, так, для красоты и собственного эстетского удовольствия. Потому что острая сталь, предназначенная для поражения человеческого тела всегда красива, она словно обладает магией, притягивающей руки и глаза. Мерцающий холодный блеск... плавные изгибы... тонкие острия... звонкая крепость лезвия... тепло рукояти... Это всё можно назвать короче: страсть. Всепобеждающая, неистребимая, необъяснимая страсть, владеющая сердцами многих и многих людей.
  - Вот, обратите внимание на этот экземпляр, - Линкольн привстал на цыпочки и снял со стенда один из ножей, бережно поднёс его молодому посетителю. - Он плоский, его удобно носить везде - хоть на поясе, хоть на шее, да в любой сумке, в кармане брюк, в конце концов. Обратите внимание, сколько отверстий сделано на ножнах, это даёт возможность, продев в них шнурок, разместить нож на поясе в любом положении, под любым углом к телу. Нож сидит в ножнах очень плотно, случайно вытряхнуть его оттуда совершенно нереально. В то же время, за счет хвостовика рукоятки он извлекается из ножен всегда одинаково надежно что просто рукой, что мокрой рукой, что рукой в перчатке.
  Покупатель нерешительно достал нож из ножен и осмотрел его со всех сторон.
  - О, я вижу, вы сомневаетесь насчёт качества стали, - продолжал тараторить Линкольн. - Это трёхслойное лезвие. Обкладки из 18/8... это примерно 420... В середине - отличная сталь, закалённая до 60HRC, C 0.68%, Mn 0.6%, Si 0.4%, Cr 13.0%. Из такой стали бритвы делают.
  Люгер усмехнулся: на его вкус углерода могло бы быть и побольше, лучше всего, когда его 1,2%. Хорошо ещё, когда сталь легирована примесью ванадия - это делает её твёрдой и устойчивой к химически агрессивным средам.
  Наконец посетитель выбрал какой-то нож, заплатил и ушёл.
  Люгер встал из кресла и подошёл к прилавку. Они с Линкольном крепко пожали руки.
  Улыбка раздвинула складки щёк на лице старого продавца:
  - А ты, вижу, процветаешь, костюмчик, рубашка, плащ...
  - Колесо удачи всё же повернулось ко мне, старина.
  - Это хорошо, рад за тебя.
  - А ты как?
  - Да всё так же... - махнул рукой Линкольн.
  Его личная жизнь всегда находилась в подвешенном состоянии. Он то ссорился с женой, то опять мирился, чтобы через месяц решиться разойтись, но так и не сделать этого.
  - Грустно сейчас дома, после того, как Лайзу забрали... А Инга и не вспомнит о стариках...
  Старшая дочь давно разорвала всякие отношения с родителями, устроившись в престижную корпорацию и переехав в дорогой район. А младшая, весёлая и заботливая, страдала от наркотической зависимости. Пару лет Линкольну удавалось удерживать её дома, но недавно всё же Лайзу пришлось поместить в реабилитационную клинику, и не было никакой надежды увидеть её вновь. Люгер, слыша об этом, стискивал кулаки: всем известно, что пациентов таких лечебниц использовали как доноров для многих и многих видов операций.
  - Держись старина, - прошептал он. - Только держись.
  - Да я стараюсь... Всякие занятия себе нахожу, только чтобы не думать - мелкую работу, типа возни с часовыми механизмами. Вот, ножами отвлекаюсь. Зайдёт какой покупатель, начинаю ему рассказывать, рассказывать, обо всём другом забываю, только болтаю с ним про абразивные камни, про сталь, про серрейторную заточку...
  Они помолчали некоторое время, опустив головы.
  - А ты, гляжу, с Mini Tan не расстаёшься, - вдруг усмехнулся Линкольн.
  Люгер поднял на него взгляд, потом улыбнулся в ответ и молниеносным движением обнажил замаскированный под пряжку ремня тычковый нож. Т-образную рукоятку покрывало неглубокое рифление, клинок с тремя режущими кромками был длиной не более 25 мм.
  - Это просто сказка, а не оружие. Я в него прямо-таки влюблён. Особенно эффективен секущий удар наотмашь кончиком клинка. Хотя лучше всего наносить колющие удары, для которых он и создан - рука как бы сама идёт при ударе на проворот, смертоноснейшая штука. И из руки не выбить просто так. Он весь из зителя сделан, так что никакой металлодетектор не обнаружит.
  Линкольн расплылся в довольной усмешке.
  - Ну, я про боевые свойства мало что знаю, меня внешняя сторона только интересует. Тут одну новую модель принесли... Представляешь - нож, замаскированный под кредитную карточку.
  - Знаю такие. По удобству использования находятся на уровне обычного бритвенного лезвия...
  И они погрузились в обсуждение всех тех вещей, которые интересны лишь истинным ценителям смертоносной стали. Наконец Люгер прервал беседу:
  - ...Но давай оставим этот разговор... Я ведь к тебе по делу пришёл.
  Линкольн закивал и удалился в подсобное помещение. Вернулся он, бережно неся коробку из плотного зелёного пластика, текстурой напоминающего яшму.
  - Вот, вот, я достал, как ты и просил. Было трудновато, но чего для друга не сделаешь. Тот самый Fantagiro от Арчибальда Дейзи.
  - Денег хватило?
  - Нет, парень несговорчивый попался. Я своих добавил полторы тысячи, потом отдашь.
  - Зачем же потом, вот, бери сейчас. Я теперь при деньгах.
  Толстыми твёрдыми пальцами Линкольн провёл по крышке и открыл коробку. Они вдвоём заглянули внутрь, в глазах появился одинаковый блеск.
  - Да... - восхищённо прошептал Люгер. - Малышка стоит каждого кредита... Сколько же я за ней охотился...
  - Волнообразная заточка режущей кромки... два ребра жёсткости... шоковый зуб... трёхполосный дамасск... нет, пятиполосный, слишком мелкий и узорчатый вышел рисунок... - бормотал Линкольн. - Рукоятка наборная, из кожи. Со временем, конечно, пропитывается потом и теряет вид, зато "теплее", не скользит в руке, особенно когда рука в крови...
  - Ну, я же его с собой носить не буду. Мне для коллекции.
  - Сколько их у тебя уже?
  - С этим - 198. Со стороны кажется, что маловато, но если знать, что за ножи я храню...
  - Да, у тебя есть просто жемчужины. А я думал, что Арчибальд больше кожу для рукояток не использует, перешёл на полимеры типа кратона.
  - Кожа выглядит получше.
  Люгер закрыл коробку и убрал её в карман плаща. Его лицо снова стало холодно-бесстрастным.
  - Ладно, дружище. Мне пора, - сказал он, оправляя лацканы плаща.
  - Ты заходи, поговорим ещё, - вздохнул Линкольн.
  - Непременно.
  Как же тяжело иногда бывает говорить с людьми, подумал Люгер, выходя. И остаться хочется, и сил нет продолжать, стремишься поскорей убежать... Трусость...
  
  ***
  
  Люгер прошёл вдоль по 17-й улице, перешёл на 15-ю и вошёл в двери хорошо знакомого кафе, ничуть не изменившегося за последние пять лет. Его любимый столик был у стены, рядом с диковинным растением, широко раскинувшим мясистые широкие листья.
  Смуглый официант, сверкнув белозубой улыбкой, поднёс Люгеру меню и вежливо удалился, обогнув кадку с растением. Люгер начал медленно переворачивать закатанные в пластик страницы, всё ещё не решив, пришёл ли он сюда плотно отобедать или только перекусить.
  Наконец он сделал заказ, и когда официант удалился, унося бордовую папку меню, Люгер откинулся на спинку стула и снова достал коробку с ножом. Сто девяносто восьмой экземпляр коллекции. Кто поймёт, что они значат, эти кусочки металла, кроме таких же задвинутых на оружии типов, вроде Линкольна? Некоторые вещи приносят огромное удовольствие, но лишь тем, кто в них действительно разбирается.
  Сто девяносто восьмой. Он уже не мог вспомнить каждый нож. Лишь самые лучшие моментально всплывали в памяти, когда он думал о своей коллекции. И, конечно же, самый первый. Тот, с которого всё начиналось...
  ...- Вот! Это тебе! - быстрым движением она извлекла из рюкзака свёрток и протянула ему.
  - Что это?.. Ух ты...
  - Нравится?
  - Ещё бы! - Люгер посмотрел Диане в глаза - лучистые, просто искрящиеся от счастья. - Спасибо! Ты просто прелесть!
  Он снова посмотрел на чёрный клинок ножа, восхищённо провёл по нему пальцем.
  - Мне хотелось сделать тебе приятно, - улыбнулась она, тряхнув густыми белокурыми волосами.
  Люгер оторвался от ножа и снова посмотрел на неё. Как же она была прекрасна сейчас - яркая и весёлая, раскрашенная радостью от подарка, с блестящими искорками в глубинах серых глаз, похожих на двух свернувшихся клубочком котят...
  ...Как же давно это было, подумал Люгер. И ничего не вернуть, всё как всегда. Он сидел и даже улыбался тому, что попал во власть банального чувства сладко-горькой тоски по прошлому, этому граниту, в котором уже ничего не изменить. Как это свойственно всем людям! Как это просто и скучно!
  Диана... одна из многих людей, кого он не сумел удержать в водовороте жизни. Или не захотел. Убедил себя кучей надуманных доводов, тогда разумных - а теперь глупых и пустых.
  Кем была она для него? Сложно ответить. Да и не надо, какая разница, дружба или любовь. Она была - просто светом. Тем, что освещает жизнь и даёт силы идти. Не распахивает крылья за спиной - но и не даёт упасть. Не погружает в состояние эйфории - но наполняет душу спокойствием и добрым теплом.
  И вот теперь он сидит и вспоминает эти смеющиеся глаза и волнистые пряди волос, падающие на плечи. Люгер был слишком честен к себе, чтобы не признавать тайного, тихого желания что-то изменить. Что-то подправить так, чтобы Диана всё ещё была рядом, и они бы радовались жизни, находили время для коротких встреч, изумлялись приятным сюрпризам... Но поздно. Он сам отпустил невидимые золотые нити, связывавшие их души. Какие же глупые вещи он тогда говорил себе, в какие крайности впадал в своём внутреннем разговоре - от цинизма до напыщенности ("Я не должен разбивать её сердце" - вспомнил Люгер и поморщился)! И вот он обменял человека - на притянутые истины, живое сердце - на иллюзорное чувство "правильности", реальность - на воспоминания. Подумал, что победа невозможна - и в тот же миг проиграл.
  Пустые, бередящие душу и отравляющие разум мысли. Извращённое чувство наслаждения от причинения себе боли - и чем глубже проникает безжалостный мозг в ткань времени, тем больнее - но тем слаще, он уже не может остановиться и вспоминает, вспоминает, вспоминает...
  
  * * *
  
  Машины неслись по ночному полису двумя поджарыми хищниками, ловко огибая препятствия, неотвратимо следуя к цели. В их движении было нечто особое, из-за чего казалось, будто лишь они едут, куда хотят, а остальные следуют раз и навсегда заложенным программам.
  - И часто ты участвуешь в таких переговорах? - спросил Люгер.
  - Не очень. Но дядя хочет, чтобы я этим больше занимался, - ответил Диего, глядя в окно на проносящиеся огни, резкие искорки в размытом сиянии полиса.
  - Ты должен учиться. Когда-нибудь тебе придётся встать на место дяди, - заметил Бруно, не отрывая взгляда от дороги.
  Заметив свободное место в трафике, он резко крутанул руль и успел встроиться. Вторая машина последовала за ним.
  - Интересно, какое прозвище ты тогда заработаешь? - блеснул глазами смеющийся Эдмонд, развернувшись назад с переднего сиденья. - Уж я-то постараюсь придумать что-то позаковыристее, потом глядь - а менять поздно, прицепилось намертво, так и будешь, гм... с чем-нибудь неприятным мучаться. Диего Гусиная Походка? Звучит. Диего Грязные Ботинки? Свежо...
  - Заткнись, - посоветовал Диего, всё так же глядя в окно.
  Эдмонд демонстративно отвернулся и заёрзал в кресле, устраивая поудобнее своё громадное тело:
  - О да, мы шуток не понимаем, сейчас будем дуться и обижаться.
  - На что обижаться? На твою глупость? Так она из года в год не меняется, разве что изощрённее становится, - огрызнулся Диего.
  - Изощрённее? Это как? - изумившееся лицо Эдмонда снова появилось между сидениями.
  - Да ну тебя, - буркнул Диего, отвернулся от окна и сел, сложив руки на коленях, опустив плечи и глядя в спинку водительского сидения.
  Эдмонд театрально изобразил презрительное "Ах!" и снова затих.
  Бруно резко нажал на тормоз и машина встала. Впереди путь преграждали жёлтые пластиковые заборчики полиции. За ними бурлила непонятная толпа, среди которой сновали закованные в бежевую броню стражи порядка, расчищая себе путь прикладами штурмовых винтовок. Толпа медленно редела, растекаясь мелкими ручейками по переулкам, пробегая между машинами. Один подросток со скейтом в руках ловко перемахнул через соседний автомобиль, вскочил на капот и побежал, громко прыгая по крышам, за ним устремились ещё несколько, сопровождаемые проклятиями водителей.
  - Что за чёрт? - пробормотал Бруно, пригибаясь к рулю, чтобы лучше осмотреть улицу.
  Из вестибюля офисного здания клубами валил чёрный дым, изнутри доносились короткие очереди и взрывы.
  Эдмонд распахнул дверцу и вышел из машины. Он решительно подошёл к ближайшему полицейскому и поговорил с ним, потом вернулся и снова плюхнулся на сиденье.
  - Оружейный склад обнаружили. Послали группу захвата. А те парни начали сопротивляться. Тут же паника, неразбериха - эти умнейшие полицаи атаковали без эвакуации гражданских, чтобы был эффект неожиданности, в итоге пострадало достаточное количество посторонних, преступники даже хотели кого-то взять в заложники, но полиции на это наплевать, они в соответствии с приказом продолжили преследование по этажам. Маленькая война. Теперь и пресса здесь, и мэр вне себя, а перестрелка всё продолжается.
  С одного из средних этажей полетели звенящие осколки окон, пальба участилась, мгновенная вспышка пламени лизнула небо над толпой. Все люди как по команде подняли головы вверх, сделали несколько шагов назад, отходя от падающего стекла.
  - Обычная история, - спокойно сказал Бруно, похлопывая по рулю рукой в чёрной перчатке. - Создание фиктивных фирм для торговли оружием. Сейчас с этим бизнесом строго обходятся. И тем самым только взвинчивают цены на чёрном рынке. Но я что-то не верю в конец нелицензированного оборота.
  Эдмонд завертел головой, оглядываясь по сторонам.
  - Чёрт, назад не двинуться! Там уже запружено, - объявил он.
  Бруно устало вздохнул.
  - Ладно, - сказал он. - Нам отсюда никак не выбраться, даже если кого-то сшибить. Пойдём пешком, тут недалеко осталось.
  Эдмонд выскочил первым и, подбежав ко второй машине, постучал по крыше.
  - Выходите, дальше своим ходом!
  - Макс и Лоренцо пусть останутся, - сказал Диего. - Пробка рассосётся раньше, чем кончатся эти... переговоры. Вот пусть и подгонят машины ко входу. Джекоб и Финн с нами. Пошли.
  Люгер, Бруно, Эдмонд и ещё двое человек из второй машины молча последовали за Диего.
  Через десять минут они были на месте - рядом с модным ночным клубом. Звукоизолирующая дверь вела в пространство, битком набитое танцевальными битами, испарениями сотен людей, запахами одурманивающих веществ и алкоголя. Лучи фиолетового, лазурного, салатового света летали по залам, разгоняя лёгкий туман, оседающий под ноги. Эдмонд пошёл впереди, бесцеремонно расталкивая танцующих. На него косились, но зрительный нерв быстрее успевал донести информацию о количестве спутников грубияна, чем вылетали в воздух оскорбления, так что никто не выражал своего бурного неудовольствия таким стремительным продвижением.
  - Мы от Гомеза, - сказал Эдмонд охраннику, стоящему рядом с входом в дальний коридор.
  Тот молча нажал на кнопку в стене, и к ним подбежал пухленький человечек, сверкая розовым пиджаком.
  - Проходите, проходите, мы вас ждём, комната номер шесть, позвольте, я провожу вас, для нас большая честь...
  Они быстро пересекли коридор и вошли в шестую комнату. Это было довольно просторное помещение, размером с четверть баскетбольного зала. Среди выкрашенных простой серой краской стен глаз сразу отдыхал от слепящего света и мутных теней танцпола. Дверь закрылась, отсекая все посторонние звуки.
  Впереди стоял широкий чёрный стол. Стулья перед ним пустовали, а на стоящих позади расположились два похожих друг на друга человека: бритые налысо, в чёрных жилетках, в чёрных кожаных пиджаках. Только воротники рубашек белели среди этой черноты, словно зубы негра. Ещё трое так же одетых людей стояли за спинами сидящих, сложив руки подобно футболистам при штрафном ударе. Они выглядели увеличенными копиями сидящих - толще шеи, толще щетина на подбородках, толще кожа пиджаков.
  Диего молча прошёл вперёд и сел за стол, Эдмонд и Бруно последовали его примеру. Люгер, Джекоб и Финн встали за их спинами. Двое в кожаных пиджаках осмотрели всех проницательными маленькими глазками и переглянулись.
  - Я жду ваших слов, господа, - сказал Диего, сплетая и расплетая пальцы, как Гомез.
  Двое снова переглянулись.
  - Мы хотели поговорить об отсрочке... - начал было один из них.
  - Да бросьте, - перебил его Диего. - Вы не исполнили взятые на себя обязательства. В соответствии с договором мы требуем уплаты неустойки и возмещения убытков. Отсрочка у вас и так была. Больше мы ждать не намеренны. Не будете же вы мне рассказывать сказки о финансовых трудностях братьев Кардовски.
  Второй брат начал что-то возражать, Бурно тоже включился в спор, пару слов сказал Эдмонд, снова второй брат, потом первый, Диего стал объяснять условия договора... Люгер словно отключился, он уже не вникал в смысл переговоров, а просто следил за противником, как и положено телохранителю.
  Внезапно один из братьев вскочил, стул отлетел от него, ударившись о стену. Все пришли в движение, словно персонажи видеоклипа пытались успеть выполнить все предусмотренные режиссёром действия за очень короткий промежуток времени. Всего пара секунд мелькающих кадров - и стоп-кадр. В комнате стало слышно гудение лампы.
  - Ну мы так и будем стоять? - усмехнулся Эдмонд.
  Он и Бруно направили пистолеты в братьев, братья - в Диего, телохранители обеих сторон - друг в друга, один Диего остался сидеть, лишь откинулся назад.
  - Не дури, Лео. Что тебе это даст? В таких перестрелках ничего хорошего не происходит, - сказал Диего вскочившему брату. - Давайте лучше уберём пушки и договоримся.
  - Лео, убери пистолет, - попросил второй брат, не забывая, впрочем, целиться в Диего. - Опусти пистолет, решим всё миром. Всё нормально.
  Лео Кардовски нахмурился и промолчал. Он стоял, стиснув зубы, играя желваками. Рука с пистолетом сильно подрагивала. Наконец он убрал оружие в кобуру, остальные осторожно последовали его примеру.
  - Простите, я случайно сорвался.
  Он сел и уронил голову на стол.
  - Всё в порядке, дон Диего. Мы согласны заплатить. Пусть это будет нашей расплатой за то, что связались с вашей... компанией.
  - Нет, это будет плата за то, что вы не выполнили взятые на себя обязательства, ни больше, ни меньше.
  - Как вам угодно, - примиряюще поднял ладони Кардовски. - Мы готовы перевести сумму на ваш счёт хоть сейчас.
  - Отлично, - улыбнулся Диего. - С этого и надо было начинать.
  Он придвинул к себе лежавший на столе транслятор - небольшое устройство для перевода денег с одной кредитки на другую - и вставил в него карточку, после чего развернул аппарат и пустил его по столу к братьям. Кардовски вставил в транслятор свою карточку и нажал на необходимые кнопки. Когда операция закончилась, он забрал кредитку и пустил транслятор обратно. Диего посмотрел на дисплей, улыбнулся и вынул свою карту.
  - Ну вот и отлично, господа. Надеюсь, вы не откажете нам и в возврате партии сырья?
  - Да-да, конечно, мы помним, - сказал Кардовски, вставая. - Давайте пройдём к нашей машине.
  - Неужели нельзя было принести чемодан сюда? Ладно, пойдём.
  И снова по ушам бьёт музыка, а в глаза льются потоки неестественного, кислотного света. Пол вибрировал - эту вибрацию усиливали специальными механизмами для большего удовольствия, - и за время шага ногу успевали сотрясти семь-восемь ударчиков.
  Один из телохранителей братьев внезапно ударом кулака свалил с ног Бруно, второй выхватил пистолеты и открыл огонь по Джекобу и Люгеру. Люгер успел отпрыгнуть за танцующих, одновременно левой рукой извлекая кинжал, а правой - тычковый нож. На танцполе началась паника, она разлетелась до краёв зала, словно трещины от пробившей окно пули. Среди толпы Люгер рассмотрел удаляющиеся спины братьев, за ними помчались Эдмонд и Бруно, с рычанием отшвырнув с дороги посетителей клуба. В суматохе было непонятно, кто в кого стреляет, несколько человек упало, толпа стремительно редела. А музыка продолжала бить по ушам, и струи света всё так же обтекали людей, рождая мимолётные тени.
  Паршивое это дело - схватки на ближней дистанции, подумал Люгер, зато удобнее действовать холодным оружием. Он скользнул вперёд, по-кошачьи пригнувшись, быстрым выпадом вогнал тычковый нож в живот первого телохранителя, крутанулся на месте, оказавшись за его спиной, и тут же вонзил под левую лопатку двадцать сантиметров кинжального лезвия. Второй телохранитель поднял пистолеты, но Люгер уже отпрыгнул за других людей, используя их как живой щит. Потом, сократив дистанцию, он атаковал противника в ближнем бою, выбив пистолет из одной руки, а вторую нейтрализовав ударом кинжала. Телохранитель шагнул назад и здоровой рукой вытащил короткий изогнутый нож, широко расставил ноги и приготовился к бою. Люгер пожал плечами, сделал пару ложных выпадов, поймал руку врага в захват, заставляя того упасть на колени, и хладнокровно полоснул по дряблой коже горла. Голову телохранитель прижимал к груди, поэтому пришлось жать на лезвие как можно сильнее, чтобы сделать достаточно глубокий разрез. Потом Люгер быстро отпрянул, далеко отставив руку, телохранитель дёрнулся с животным бульканьем, завалился набок, из-под шеи начала растекаться омерзительно-чёрная неровная лужа. Третий телохранитель послал пулю в Люгера, но попал в голову одного из простых посетителей клуба. Тело отшвырнуло назад и бросило на разбегающихся людей. Диего, вынырнув сбоку, выбил пистолет-пулемёт из рук телохранителя и бросил противника через бедро, потом припечатал к полу тремя выстрелами.
  Люгер быстро осмотрелся. Финн лежал поодаль, изрешечённый пулями. Джекоб ещё двигался, он стоял на четвереньках посреди лужи крови, не в силах встать, наконец грузно завалился набок, застонав, прижал липкие руки к животу и сжался. Ещё несколько случайных жертв вокруг - убитые и раненые. Люгер смотрел на них равнодушно, как на упавшие столы и стулья. Судьба тех, кто ненароком оказался под прицелом, его не волновала. Сейчас они лишь символы, цифры в полицейской статистике. Чтобы осознать смерть, надо иметь представление о всём том внутреннем мире, что прекращал своё существование от попадания случайной пули. Чтобы ощутить жалость, надо узнать о жизни человека до смерти, о тех, кто содрогнётся от боли, услышав страшное известие.
  - Вперёд! - крикнул Диего. - Они в дальний коридор побежали!
  Они пронеслись по клубу, сквозь другие танцполы, потом по сырому серому коридору, выведшему к чёрному ходу. Это была маленькая дверь, выходившая в маленький переулок, зажатый между двух кирпичных стен. На металлической лестнице, спускающейся на землю, лежал Эдмонд, его голова свешивалась со ступенек, порывы ветра колыхали растрепавшиеся волосы. Внизу на капоте одной из оставленных в переулке машин сидел Бруно, небрежно держа в руках пистолет. У его ног лежали оба брата, лицом вниз, в наручниках.
  Диего быстро спустился по перилам, перепрыгнув через тело Эдмонда.
  - Вот и попались, мерзавцы. Какого чёрта им понадобилось устраивать эту перестрелку...
  Бруно пожал плечами:
  - Нервы сдали. Чемоданчик был у них в машине, я его взял. Все ампулы на месте.
  - Отлично.
  Диего посмотрел на лежащих без движения братьев.
  - Что же мы с ними будем делать... - задумчиво протянул он, пряча пистолет.
  - К Гомезу привезти? - равнодушно предложил Бруно.
  - Нет, не годится. Они все грязные теперь, а ещё и кровью истекают. Не хочу машину пачкать. Лучше пристрелить.
  Люгер спустился по лестнице и подошёл к Диего.
  - Может лучше в багажники запихнуть? А твой дядя сам решит. Я думаю, лучше вытрясти из них побольше денег, чем убивать.
  - Идёт, - согласился Диего. - Бруно, вызови машины, пусть сюда подъедут.
  - Уже вызвал. Надо уходить скорее.
  - Что с Эдмондом было? Как это он так облажался?
  - Они улепётывали со всех ног, мы и потеряли осторожность. А братья решили здесь засаду сделать, вот и расстреляли Эда, только он из дверей показался. Я уж его телом прикрылся, ранил их.
  Люгер обернулся и посмотрел на труп. Кровь капала через дырочки в ступенях, стекала в трещины старого асфальта.
  - Возвращаемся, - сказал Диего. - О телах забудем.
  Новые порядки, подумал Люгер. Раньше было принято забирать с собой даже мёртвых. Но теперь всем наплевать. Какая разница, если конец один - кремация. Всякие сентиментальности кончаются со смертью, остаётся лишь сломанный механизм, который надо утилизировать.
  
  * * *
  
  - Привет, Люг. Тебя было нелегко найти, - сказал Мишель, беря стул от соседнего столика и присаживаясь напротив.
  - Какого чёрта? - Люгер презрительно взглянул на него и снова уставился в стакан с кремовым напитком. - Отвали, я сейчас не собираюсь тебя слушать. Ты подлец.
  - Спокойно, дружище... - начал было Мишель.
  - Дружище?! - взорвался Люгер. - Ты думаешь, так принято поступать с друзьями? Спешу указать тебе на ошибку: друзьям обычно не лгут!
  - Ты принимаешь всё слишком близко к сердцу...
  - О да, принимаю, извини, такой уж я человек, слишком стар, чтобы менять привычки и приспосабливаться к миру. Знаешь, что меня так разозлило? Не только правда, которую я узнал. Но ещё и тот факт, что ты мне солгал. Ты! Дружище... Почему ты сразу не сказал мне, чем занимается компания Гомеза? Медицина? Ха, конечно, всё дело только в маленьких нюансах. Наркотики и торговля органами. А остальное - вполне легально и респектабельно. "Наши компания - как одна большая Семья". Ещё бы, привычное для бандитов определение.
  - Ну, - протянул Мишель. - Они не совсем бандиты. И не торгуют органами.
  - Разве? - притворно изумился Люгер.
  - Торговля органами была в прошлом. Сейчас необходимы более тонкие вещи... выделения желез, определённые клетки, продукты специального облучения... Да, суть осталась прежней - для того, чтобы кто-то жил, нужна чья-то смерть. Но так было всегда. И твоё существование тоже было основано на смерти других. Этим ты зарабатывал на кусок хлеба и крышу над головой. А также кучу маленьких удовольствий, которых так много в этом мире. С чего же вдруг такая брезгливость к почти-коллегам?
  - Это разные вещи!
  - Не спорю. Но суть-то одна.
  - Ладно, я убивал. Это так. Но распространение наркотиков никогда не фигурировало в списке моих грехов. Я же был внутри всего этого, я спускался в такие клоаки жизни, что ты и представить себе не можешь, я отлично знаю то, о чём говорю. Наркотики - это огромная сеть, включающая в себя теневые договоры на высших уровнях власти и подсаживание новых клиентов в трущобах. Грязь, мерзость и полное равнодушие ко всему кроме денег.
  - А ты, естественно, содрогался от жалости всякий раз, когда устранял того, на кого тебе указали работодатели. Благородный ты наш, - усмехнулся Мишель. - Ты бы знал, как смешно выглядишь со стороны: возмущённый причастностью к преступности бывший ассасин отправляется глушить своё горе алкоголем и с наслаждением уверять себя в собственной чистоте и непорочности.
  - Мне плевать, как я выгляжу со стороны. А уж тебе-то надо помнить, что я уже много лет назад отрёкся от прошлого и поклялся больше не связываться ни с чем противозаконным, - угрюмо и устало заметил Люгер, вертя пустой стакан.
  - Ну, я видел, как нарушались и более страстные и возвышенные клятвы, - грустно усмехнулся Мишель.
  Глаза его затуманились, но в следующий миг он взял себя в руки, встрепенулся и отбарабанил пальцами по столу короткую мелодию.
  - Так ты собираешься уйти от Гомеза? - осведомился Мишель.
  - Да, - коротко ответил Люгер.
  - Опрометчиво. И что же будешь делать, где будешь работать?
  - Найду, не беспокойся.
  - А я бы посоветовал тебе оставить всё как есть. Ты повёл себя крайне мудро, держась спокойно и сдержанно при разговоре с Гомезом, он даже не догадывается о твоём решении уйти...
  - Твоя осведомлённость меня пугает, - вставил Люгер.
  - Просто сегодня я разговаривал с Гомезом, и спросил о тебе, вот он и передал вашу сегодняшнюю беседу. Догадываясь, что ты можешь чего-нибудь натворить, я пытался с тобой связаться, но ты же решил уйти на дно, пришлось искать тебя повсюду. К счастью, ты редко меняешь привычки, в том числе и любимые бары. Но вернёмся к твоему решению об уходе. Я продолжаю настаивать, что тебе стоит передумать.
  - Это ещё почему?
  - Посуди сам. Ты лично не обязан совершать ничего предосудительного. Ты можешь продолжать присматривать за племянником Гомеза и забыть обо всех вещах, которые Семья проворачивает в тени. Понимаешь, в современном мире всё так или иначе связано с преступностью. Можно сказать, что любой человек работает на одну из группировок. Счастье одних всегда связано с несчастьем других. Справедливости не существует - есть лишь твоё личное благо. Ты же не будешь отказываться от мяса и овощей только потому, что они создаются рабским трудом на подземных фабриках. Ну?
  - Я не знаю. Понимаю, что ты хочешь мне сказать. Но сейчас ты меня не убедишь. Надо ещё немного подумать об этом. Почему же ты сразу не стал мне говорить о настоящей деятельности Гомеза?
  Мишель пожал плечами:
  - Я не думал, что это тебя так волнует. Решил, что ты сам догадаешься.
  - Скверно. Больше всего я не люблю, когда лгут друзья. Впрочем, ты всегда был немного двуличным. Не стоит больше говорить об этом. Я сейчас зол. Лучше пойду домой, успокоюсь. Подумаю над твоими словами и решу, как поступить. Я сам сделаю выбор. Всего хорошего.
  Люгер встал и вышел, оставив Мишеля в баре. Тот улыбнулся, глядя в спину уходящему другу, жестом подозвал официантку и заказал чашку горячей руалы.
  
  * * *
  
  Музыка парила в коридоре, словно мягкие пушистые крылья гнали потоки воздуха в лицо. Люгер остановился и сделал ту единственную вещь, которую ему хотелось сейчас сделать - прислонился спиной к стене и медленно сел на пол, вытянув одну ногу и согнув вторую, удобно устроив руку на колене. Он чувствовал себя душой, решившей вдруг передохнуть на пути к свету в конце тоннеля.
  А музыка звучала... Она изгибалась стальной пластинкой, сверкала тысячами неповторимых сиюминутных бликов, накатывала волнами и билась осколками льдинок, наполняла тело - и вдруг пронзала его иглой верхних октав. Каждое мгновение - капля в реку Вечности, один единственный миг, которого больше не будет - этим-то и ценна импровизация. Ты слышишь музыку, которой никогда не существовало, которая никогда не будет существовать и никто-никто не будет знать о ней - лишь у музыканта и немногих слушателей появится очередной маленький секрет. О таких тайнах не говорят, даже если бы и захотеть, их не выразить словами, это всего лишь что-то невидимое, родственное, частица души другого человека, которая осветится при твоём приближении и распахнётся тебе - и только тебе. Импровизация сродни любви. Похожая на миллионы других - и всё равно особая. Бесконечная - и всё же обречённая когда-нибудь умолкнуть. Простая - но дьявольски сложная. Распадающаяся на известные трюки и приёмы - но загадочная, возникающая из ниоткуда, чтобы ярко вспыхнуть и исчезнуть.
  Запишите её на диски, растиражируйте - без толку. Самая чувствительная во Вселенной аппаратура не сможет уловить мерцающее в уголках глаз чувство, шёпот бьющейся в душах жилки, шорохи нерождённых слов и мыслей, простреленных на излёте. Ты смотришь на человека - обычного, может быть, самого заурядного во всём, что не касается музыки - и впитываешь колебания воздуха, рождаемые десятком жёстких пальцев. Всё просто. Где здесь магия? Но она есть, поверьте...
  Люгер наконец уговорил себя подняться, касаясь пальцами стены, сделать шаг вперёд, наклонив туловище и медленно переставляя ноги. Дальше он пошёл быстрее, очень-очень тихо и прямо.
  Дверь с полоской света. Движение руки - и потоки белого сияния вырвались в коридор, упали на пол, словно пролитое молоко, успокоились на отвоёванной у темноты территории. Люгер прошёл дальше и притворил за собой дверь, снова уменьшив свет до тонкой полоски.
  Поднявшись по лестнице, Люгер оказался в большом стеклянном колпаке. Ему не хватало сейчас ветра, хищно бросающегося на волосы, обтёсывающего лицо: ведь это была самая верхняя точка здания.
  - Здравствуй, Люгер! - сказал Диего, отрываясь от клавиатуры синтезатора и лихо разворачиваясь на стуле. - Ты первый раз здесь?
  Люгер молча кивнул, оглядывая содержимое стеклянной комнаты. Вдоль прозрачных стен располагалась самая разнообразная звуковая аппаратура, всё необходимое для создания любой музыки, пол устилали разноцветные провода, тонкие и толстые, а слева от Диего светился большой монитор компьютера с непонятными для не-музыканта графиками и цифрами в бесчисленных окошках.
  - Я и не знал, что ты увлекаешься музицированием, - промолвил Люгер, осматривая один из динамиков - стильный и серебристый, весь плавно изогнувшийся, как пойманный стоп-кадром кусок желе, по которому хлопнули ладошкой.
  - У меня много интересов в жизни, - улыбнулся Диего. - И нельзя знать обо всех. В каждом человеке должна быть некая тайна, как считает один мой знакомый.
  - Ты потрясающе хорошо играешь. Поверь, я в этом разбираюсь.
  - Догадываюсь. Раньше музыка была лучше. Сейчас неплохо играют единицы, остальные творят поделки-однодневки.
  Он развернулся обратно к столу и начал отключать аппаратуру, сохранять настройки и установки.
  - Я специально сделал эту комнату, чтобы играть тут в одиночестве. Только я и город. Никаких людей - лишь темнота и огни, смешавшиеся между рядами зданий. Я не могу играть, когда знаю, что меня кто-то слышит.
  - Ты записываешь музыку?
  - Редко. Когда во мне рождается ощущение ненаписанной мелодии, чувство чего-то, что просится на поверхность, хочет быть воплощённым. Такую музыку прорабатываешь, над ней думаешь, и, в конце концов, записываешь - запись это вершина труда, твой хрустальный приз, золотой кубок. В этот высший миг ты счастлив - совсем на чуть-чуть, но всё же более счастлив, чем в процессе творения. Но нельзя вечно любоваться наградой. Её надо поставить на полку, развернуться и снова бороться. Вот, что такое музыка, которую я записываю, - Диего замолчал, глядя на ночной город, потом тряхнул волосами и засмеялся. - Но чаще мне просто хочется искать созвучия, выплёскивать содержимое мозга, запечатлевать состояние души. Это сиюминутные, странные и необычные мелодии. Их я не буду записывать никогда. Когда импровизируешь, это нельзя фиксировать. Иначе вместо реальной и дышащей жизни ты получишь фильм - гениальный, но всё же лишь слепок...
  Лампочки гасли одна за другой, словно волшебные светлые существа, подглядывающие за музыкантом, стремительно прятались в глубины своих норок - до следующего раза. Последним погас монитор, и Диего тут же отвернулся от него, словно от лица умершего.
  - Пойдём, - сказал он Люгеру. - Сегодня мне хочется просто погонять по городу... Ты как?
  - С удовольствием. Что может быть лучше гонки сквозь ночь? - усмехнулся Люгер, сделавший свой выбор минуту назад.
  
  * * *
  
  Полис в последние дни казался Люгеру затихшим и успокоившимся. Словно ослабили вечно натянутые струны, распустили пружину, разжали побелевший кулак. Это чувство не основывалось на каких-то внешних фактах, оно просто - было. Неназываемое, невидимое, неосязаемое. Потом Люгер всё же понял, в чём дело: он слишком давно не смотрел выпуски новостей, нарушил многолетнюю привычку. Не поглощал информацию о катастрофах, убийствах, преступлениях, махинациях политиков и прочих безусловно важных событиях большого города. Вот и родилось это ощущение чего-то затаившегося, медлящего с ударом, ждущего какого-то знака.
   Круто сменив образ жизни, он словно переселился в другого человека. Казалось, что изменилось? Что так повлияло на него? Но жизнь внезапно окрасилась в новые цвета, словно в заводную машинку вместо издыхающей батарейки вставили свежую, только что из хрустящей упаковки. И вот он смотрит по сторонам, но видит совсем другой полис, знакомые и привычные улицы больше не бередят воспоминаний, они проносятся вокруг во время ночных поездок с Диего, все такие похожие и однообразные. Когда-то Люгер проходил здесь мимо маленького магазинчика с квадратной витриной, а теперь и магазинчик, и вся улица лишь на миг мелькают и снова исчезают в скоплении огней за спиной, как нити, стягивающиеся в клубок, стоит лишь отнять руки.
  Когда идёшь пешком, ты чувствуешь весь гигантский мир вокруг, поднимаешься на верхние уровни и спускаешься на нижние, идёшь среди шума тысяч проносящихся автомобилей, среди разноцветной толпы, унося с собой обрывки разговоров, словно отрываешь по лепестку от каждого букета. Иной раз остановишься, сняв наушники, выползая из своих мыслей, вдохнёшь воздух полиса, ощутишь холод ветра на лице, случайные касания прохожих, неровности асфальта под ногами... Словно внезапно вышел из кинотеатра посреди сеанса, и вспомнил, что выдуманный мир экранов - не единственный, подумал о сотнях других залов, где крутят иные фильмы.
  Но нельзя всегда стоять в фойе и размышлять. Мы можем подумать о других возможностях, но всё равно вернёмся в зал, вернёмся в один из миров. Случайный прохожий, которого ты толкнул на перекрёстке, мог бы быть твоим другом - но пока его ничто не связывает с тобой, а тебя с ним, и вы идёте в разных мирах, одинаково чужие друг для друга. Вы стоите, ожидая сигнала светофора, и один из вас весел, а другой подавлен, но дело только в том, что происходит в двух пригоршнях серого вещества, с точки зрения которого удовольствие, страдание, ненависть и любовь - всего лишь импульсы, химические реакции и изменения в клетках, больше ничего.
  А я вышел из своего зала, подумал Люгер, и пошёл на другой фильм, в надежде, что он будет лучше.
  В этом новом фильме нет колокольчиков над дверью, уличных продавцов сосисок в тесте и запаха кирпичных стен. Зато есть скорость, вдавливающая в сиденье, замирающее на поворотах автострады сердце и отсветы рекламы, пробегающие по лицу. Дороги в полисе сплетались причудливыми перекрёстками, разбрасывали петли поворотов, неслись то сверху, то снизу, многоуровневые развязки напоминали аттракцион. Это был особый мир, где не существовало пешеходов, а соседи не задерживались рядом надолго. Это был другой полис. Обычно машины ездили по верхним уровням, но иногда Диего по крутой спирали сворачивал вниз, потом делал круг, снова проносился мимо домов, видя над головой энергокупол, а не другую трассу. В некоторые моменты Люгеру казалось, что они не едут, а летят на космическом истребителе из детской игры и вот-вот понесутся вниз головами.
  Внезапно Диего свернул с трассы и направил машину на витрину роскошного торгового центра, уже закрытого в столь позднее время. Вырвавшись из плена осколков и обломков сбитых манекенов и стоек, автомобиль пронёсся по пустым широким коридорам мимо секций одежды и обуви, антиквариата и кожгалантереи, бытовой техники и музыкального отдела.
  Этот парень совсем неуправляем, подумал Люгер, но смолчал. Диего с улыбкой пересёк весь магазин, свернул на соседнюю линию и прибавил скорость.
  - Мы же вылетим на улицу, - озвучил очевидный факт Люгер.
  Диего только усмехнулся. Он и не подумал сворачивать. Достигнув конца торговой линии, машина вылетела в окно и после короткого полёта и очередной порции разбитых стёкол помчалась по соседнему зданию. Диего развернулся, и они опять прыгнули в окно, приземлившись сразу на трассу, лишь случайно избегнув столкновения с другими автомобилями.
  - Теперь я понимаю, почему дядя хотел установить за тобой наблюдение, - пробормотал Люгер, пытаясь успокоить нервно стучащее сердце.
  - Разве оно помогло? - саркастически осведомился Диего.
  - Зачем надо было устраивать это шоу? Поверь, я никогда не сомневался в твоих водительских способностях.
  - Это да, но за нами следили. И вместо получасового виляния по развязкам я решил уйти более оригинально.
  - Опять сиреневый Lasgo? - обеспокоено спросил Люгер.
  Погрузившись так не вовремя в свои мысли, он и не заметил, что за ними увязался чей-то автомобиль, который следует за Диего уже не в первый раз. И такая тенденция Люгеру вовсе не нравилась.
  - В следующий раз лучше не будем уходить. Остановимся где-нибудь и дадим пассажирам той машины шанс свести с нами близкое знакомство. Раздадим пару автографов, душевно напьёмся в баре и обменяемся детскими фотографиями. Наверно, они как-то умудрились налепить на нас жучок. Впрочем, какая разница: судя по маниакальному использованию для слежки одного и того же автомобиля, эти ребята либо очень глупы, либо очень круты.
  Диего покачал головой:
  - То, что мы заметили слежку только одной машины, ещё не значит, что нет других.
  Люгер кивнул:
  - Впредь буду внимательнее. Я как-то даже не думал, что кому-то захочется за нами следить... Включи радио. Там сейчас выпуск новостей. Я давно их не слышал, - сказал Люгер.
  - Зачем тебе слушать новости? Может, ты ещё скажешь, что интересуешься политикой? - презрительно скривился Диего.
  - А почему бы и нет?
  - А потому, что в выпусках новостей людям впихивают тщательное подобранное, выверенное враньё. Там умалчивают о том, что невыгодно правительству, преподносят факты с определённой точки зрения и несут прочую чушь, которая заставляет обывателей поверить, что всё просто прекрасно, за исключением небольших проблем, которые вскоре будут решены.
  - Откуда же можно получать необходимую информацию? - с улыбкой поинтересовался Люгер.
  - С пиратских радиостанций, на нелегальных сайтах и в прочих местах, где работают люди, заочно приговорённые к смертной казни в случае поимки. На официальных каналах всегда только ложь, этот жидкий раствор, помогающий власть имущим цементировать здание такой реальности, которая выгодна им. Большинство людей очень некритически относятся к словам СМИ, они верят и покупаются на любую выдумку, прикрывающую реальное положение вещей. По телевизору расскажут о танцевальном фестивале, но умолчат о кровавом подавлении бунта бедноты, которую выселяют из домов, чтобы на их месте создать престижные районы. Все принимают как само собой разумеющееся тот факт, что в новостях полно лжи. Но мало кто представляет, сколько там неправды на самом деле.
  Люгер улыбнулся: в своей бурной жизни он успел побывать и сотрудником пиратской радиостанции, вещающей одновременно в обычном формате и в Сети. Они разъезжали по трущобам в фургончике, оснащённые всей необходимой аппаратурой и светлыми головами, ставящими препятствия тем, кто захотел бы найти реальную точку вещания. Такие развлечения были очень популярны среди молодёжи. Все эти хакерские атаки, нелегальные выбросы информации, саботаж правительственных систем - раньше этим грезили почти все дети. А потом власти ужесточили борьбу, и люди быстро поняли, что рано или поздно, но тебя поймают. И тогда расстреляют на месте или захватят - но лишь для того, чтобы заставить выдать всех друзей, а потом всё равно расстреляют. Как бы хитёр и умён ты ни был - тебя изловят, потому что эта борьба слишком неравна, и когда-нибудь талант и гениальность уступят методичности и неограниченности в ресурсах.
  - Неужели в нашем полисе всё действительно плохо? - спросил Люгер.
  - Понимаешь, Люг, мы исчерпали возможности для развития. В предыдущем составе администрации полиса слишком многие работали на себя, в расчёте нахватать средств и уйти в другой полис. И теперь перед нынешним мэром и его командой стоит столько проблем, что будь они хоть самыми великими специалистами и профессионалами, им не выпутаться. Долги, выступления протестующих, довлеющая надо всем организованная преступность, апатия верхов и бешенство низших слоёв. Им надо балансировать на качелях, которые все тянут в разные стороны, и при этом не забывать о системе жизнеобеспечения, потому что стоит отключить её - и полис станет мёртвым городом, просто напросто исчезнет, каким бы незыблемым он ни казался.
  Диего замолчал, проходя крутые повороты.
  - Слишком много всего накопилось, - устало продолжил он. - И я не вижу путей выхода. Всё бесполезно. Либо произойдёт коренное изменение, либо мы медленно сгниём и рассыплемся в пыль.
  - Изменение? Революция? - припомнил Люгер всплывавшее в памфлетах оппозиции слово.
  - Да. Но это миф. Ни разу, ни в одном полисе такого не было. Войны преступных группировок, смерть полисов, возрождение из руин - это было и будет. Но система формирования общественного мнения слишком хорошо прозомбировала население, и тех, кто может думать самостоятельно, кто ещё способен на что-то активное, слишком мало. И остальная инертная масса просто утащит нас за собой в пропасть, продолжая радоваться жизни, продолжая наслаждаться своими маленькими мирками...
  Люгер вспомнил времена своей молодости, когда ситуация была более хрупкой, когда мирное существование было ненадёжным, постоянно прерываемым вспыхивавшими конфликтами. Жестокое, яростное время - но прекрасное и здоровое по сравнению с современным умирающим миром.
  Он и сам прекрасно знал всё, о чём говорил Диего. Но интересно было услышать такое из уст того, кому судьбой была предназначена роль по другую сторону баррикад...
  
  * * *
  
  Празднование дня рождения Гомеза было в самом разгаре. Весь зал ресторана одного из самых шикарных отелей (принадлежащего, конечно, Семье) был забит людьми. Известные бизнесмены, знаменитости, фото-модели и актрисы, представительные джентльмены в дорогих костюмах, бандитского вида молодчики, неопределенные помятые типы - все смешались в одну разноцветную толпу, над которой поднимался запах духов и сигар.
  Гомез стоял в середине самого большого круга и что-то оживлённо рассказывал, чудом умудряясь не расплескать бокал коньяка при своих энергичных жестах. Он выглядел так, словно с каждым новым Днём Рождения молодел на год. Туго натянутая кожа лица блестела, роскошный орлиный нос стремительно поворачивался от одного человека к другому.
  - Красавец, правда? - спросил Люгера неизвестно откуда вынырнувший Мишель, салютуя бокалом шампанского.
  - Это ты про себя или про Гомеза? - сдержанно усмехнулся Люгер.
  - Про обоих, - рассмеялся Мишель, и, подойдя ближе, тихо продолжил. - Скучное собрание, тебе так не кажется?
  - Есть немного.
  - Вот-вот. Нам с тобой здесь делать нечего, а эти вот, - рука с шампанским описала полукруг, - веселятся и радуются. Их обычная сфера обитания. Ничего особенного. Давай пройдём в уголок и сядем подальше от этих шумных болтунов.
  Они удобно расположились за одним из столиков, подозвали официантку и попросили принести бутылочку грушевого ликёра. Мишель достал серебряный портсигар, раскрыл привычным движением левой руки, но там было пусто. Он пожал плечами и убрал портсигар во внешний карман пиджака, взял бокал с шампанским и одним махом опорожнил его. Карие глаза Мишеля сегодня смотрели задорно и прямо, но всё лицо выглядело так, будто улыбку нарисовали поверх уныния. Это и есть то, что называется жить на антидепрессантах. Постоянно цепляться кончиками пальцев за мир света, ломать ногти, задерживая падение, отворачиваться от тьмы внизу.
  - Я видел, ты очень мило общался с Карен Хейзи, - заметил Мишель, дружески подмигнув Люгеру.
  - С кем?
  - С Карен Хейзи. Неплохая актриса, правда, больше просто красивая, нежели талантливая. Эффектная блондинка в длинном красном платье. Вся такая стандартно-идеальная, что тошно становится.
  - А... - протянул Люгер и позволил себе улыбнуться. - Интересная девочка. Глупенькая и наивная - но возникает такое чувство, будто всё это лишь маска, за которой скрывается острый ум и действительно живая душа.
  - Тонко подмечено. Конечно же, это маска. Сказать по правде, она гораздо привлекательнее у себя дома, без макияжа и уложенной причёски, в простом пушистом свитере.
  Люгер поднял бровь:
  - Могу держать пари, что ты это видел своими глазами.
  - Держи, и непременно выиграешь, - кивнул Мишель. - Вот отличный пример, как два человека проникают за скорлупу друг друга. Когда мы познакомились, она играла свою обычную светскую роль, я тоже. Но каким-то чудом углядев живые лица за масками друг друга, мы сблизились. Потрясающая девушка. Но хватит о ней, она не стоит долгих разговоров, по крайней мере, не здесь...
  Люгер откинулся на спинку стула, обвёл взглядом зал. Перехватив глаза отчаянно скучающего Диего, он подмигнул ему.
  - Ты всех тут знаешь? - спросил он у Мишеля.
  - Ну да, приходится. Все эти политики, дельцы, бандиты, спортсмены, актёры... тоска. Чтобы получать удовольствие от таких собраний, надо быть одним из них. Небожителем. Кто ещё может оценить твои достоинства, если не равный? Им необходимо такое общение, как воздух, они кружат вокруг акулами, ослепительно улыбаясь и пожимая руки. Каждый видит других насквозь и знает, кто чего стоит. Вот она, верхушка, сосредоточение нитей, управляющих полисом. Утрирую, конечно, здесь всего лишь часть тех людей, кто реально правит полисом.
  - Интересно, а они все знают, чем Гомез зарабатывает деньги? - саркастически поинтересовался Люгер.
  - Где-то четверть из присутствующих, может, и знает. Но остальные, конечно, нет. Иначе Гомезу бы пришёл конец. Дело в том, что даже те, кто сам не без греха, всегда воспользуются любым предлогом, чтобы уничтожить конкурента. Я как-то разговаривал с одним человеком из администрации полиса, он...
  Коммуникатор Мишеля засигналил. Он извинился перед Люгером и начал с кем-то разговаривать. Воспользовавшись случаем, Люгер решил выйти из зала и прогуляться: душная шумная атмосфера угнетающе действовала на него.
  В коридоре его охватило странное чувство - словно он здесь играет чужую роль. Он вдруг резко ощутил, как же мало его связывает со всеми этими яркими людьми, веселящимися в зале. Это была всего-навсего усталость, такая частая в последние годы. Головная боль, вспыхнувшая час назад, продолжала усиливаться. Люгер нашёл туалет, умылся холодной водой, помассировал виски. Боль немного отступила. Он смотрел в зеркало на своё худое морщинистое лицо, покрытое капельками воды, потом виновато улыбнулся отражению и вытерся бумажными полотенцами.
  В коридоре Люгеру попался Бруно. Он медленно прохаживался туда-сюда, заложив руки за спину, устремив холодные синие глаза на носки лакированных ботинок.
  - Что, не в радость праздник? - спросил он Люгера.
  - Да, не слишком весело. Впрочем, это же не наш праздник. Мы - работаем.
  - Точно. Только можешь расслабиться, там слишком много охраны и без нас...
  Сквозь стены продрался тупой короткий грохот, потом ещё один. Бруно и Люгер подбежали к выходу в зал, осторожно заглянули внутрь. Как раз в этот момент что-то в зале вспыхнуло ярче всех огней ресторана. Бруно крикнул, но его голос был моментально поглощён звуками взрывов, стрельбы, криков и бьющегося стекла. Люгер быстро присел, доставая револьвер.
  В зале творился полный бардак. Люди старались как можно скорее покинуть помещение, неизвестно откуда выскочившая охрана в кого-то усердно палила. На полу уже лежало десятка три трупов, и их число неумолимо росло. Рядом с Люгером разлетелась щепками обшивка стены, он упал ничком, перекатился и, встав на колено, уложил одного из появившихся людей с автоматами. Другие автоматчики продолжали влетать в окна, охрана отстреливалась, как могла. Люди сновали между колоннами, искали укрытия. Ещё один взрыв разбросал человек пять-шесть.
  Люгер моментально расстрелял барабан, быстро перезарядил револьвер, снова выпустил все пули, перезарядил во второй раз. Среди тел он заметил Диего, тот слегка шевелился. Короткими перебежками от колонны к колонне Люгер добрался до парня, быстро осмотрел его: раны были тяжёлыми.
  - Чёрт, что же тут творится, - прошептал Люгер.
  Гомез выскользнул из-за соседнего угла и, опрокинув стол, укрылся за ним рядом с Люгером. Он шумно дышал, лицо блестело уже от пота, руки нервно дёргались. Гомез достал из своего пистолет-пулемёта обойму: она оказалась пустой, и он положил оружие на пол, неловко извлёк из подмышечной кобуры маленький блестящий пистолет.
  - Да ты ранен! - воскликнул Люгер, заметив расползающееся пятно крови на боку.
  - Не стреляйте в музыкантов... - пробормотал Гомез.
  Он выглянул из укрытия, сделал пару выстрелов и опустился обратно.
  - Что с Диего? - спросил он.
  - Пока держится, но может умереть.
  - Быстро хватай его и тащи к врачам. Ты должен его спасти.
  Один из телохранителей Гомеза попытался к ним подбежать, но на полдороге его поразили очередью, он упал, слепо пытаясь подняться и продолжить бежать, но следующая очередь разнесла на куски голову.
  - Кто это напал? - спросил Люгер.
  - Чёрт его знает, какие-то оборванцы... не имеет значения, бери Диего и вали отсюда. Оставь мне свой револьвер и патроны, я вас прикрою.
  - Хорошо, - кивнул Люгер, отдавая Гомезу револьвер и выгребая патроны.
  Он бережно взял потерявшего сознание Диего и по знаку Гомеза рванул вперёд, чуть не поскользнувшись на первом шаге, с трудом удержав равновесие. Люгер не знал, стреляют по ним или по кому-то ещё, он просто стиснул зубы и бежал до спасительного выхода в коридор. Тяжёлые шаги глухо впечатывались в пол, всё тело сотрясалось, словно у старого робота, разваливавшегося на ходу. Проносящиеся мимо пули больше не волновали Люгера, он собрал волю в кулак и выкинул из головы всё, кроме одной-единственной мысли: "Я Должен Его Донести".
  Руки наливались усталостью, кровь Диего пачкала одежду. Дойдя до лестницы, Люгер понял, что больше не сделает ни шагу, остановился передохнуть и положил тело на ступеньки. Он наклонился над ним, чтобы лучше осмотреть раны, но голос из-за спины сказал:
  - Медленно разогнись и не поворачивайся...
  Не успел говоривший закончить фразу, как Люгер поступил диаметрально противоположно: быстро выпрямился и развернулся, бросая нож и падая в сторону. Выстрел, естественно, не попал в цель: человеческая реакция - штука, частенько слишком медлительная. Человек в серой куртке опустил дробовик, рефлекторно ухватился за короткую рукоятку метательного ножа и вынул его из раны, но второй нож вошёл точно в сердце. Люгер подошёл к трупу, вытер клинки и снова вставил их в чехольчики на поясе.
  - Гляжу, я не успел, - крикнул подбегающий Бруно. - Я видел, как он за вами пошёл, но меня немного задержали... Впрочем, для тебя такие молодчики не особо опасны.
  - О да, - сказал Люгер, - они совершенно безвредны. Я боюсь только их пуль. Прикроешь меня?
  - Для этого я за тобой и увязался, - хмуро ответил Бруно, похлопывая рукой по прихваченной штурмовой винтовке.
  Диего пришёл в себя. Раны смыли с его лица что-то неестественное, заставили его казаться очень детским.
  - Люгер... - тихо шепнул он одними губами. - Вытащи меня... больно... ты будешь со мной? Будешь?
  - Да, малыш. Я с тобой.
  Диего закрыл глаза. Люгер снова поднял его на руки.
  - Показывай дорогу, коллега, я тут совсем заблудился.
  
  * * *
  
  - Я уже позаботился обо всём. Ничего страшного не случится, организация выдержит, - сказал Бруно Люгеру.
  - Хорошо, - ответил Люгер, поднимая голову. - Ты сделал всё, что я посоветовал?
  - Почти. Ждём Хеллиона, он встречался с нашими партнёрами из "Эйвона".
  Люгер кивнул. "А совсем недавно, -подумалось ему, - это я стоял напротив, а в кресле сидел Гомез..."
  - Как Диего?
  - Пока нельзя ничего сказать. Да вылечат, куда денутся. То, что Гомеза прикончили, конечно, плохо, но Диего жив и это главное. У него коды от основных баз данных, Гомез только племяннику доверил.
  - А без этих баз разве не обойтись? - удивился Люгер.
  - Там информация о наших контактах. В основном - теневых. Цифры, информация - всё. Рычаги, которыми мы воздействуем на полис. Без этого придётся опять налаживать связи и каналы, разбираться с остальным. Гомез был слишком большим авторитаристом, мало доверял другим. Все видели кусочки, а не общую картину. Эти базы на его компьютере - как ключ к шифру.
  - Понятно... но базы можно взломать.
  - Боюсь, нельзя. Гомез понимал толк в компьютерах и что-то там сотворил. Он клялся, что никто никогда не вскроет базы.
  - Так многие говорили, - усмехнулся Люгер.
  - По крайней мере, взлом потребует слишком много времени, которого у нас нет.
  - Ладно. Я свяжусь с врачами, и как только Диего сможет говорить, спрошу у него насчёт кодов. Его можно уговорить. Сейчас уже поздно, с утра попробую. Уже разобрались, кто организовал нападение?
  - Какая-то группировка революционного толка. Решили устроить террористический акт. Хорошо всё подготовили, грамотно.... Я пойду, ещё много дел.
  - Хорошо. До встречи.
  Бруно бесшумно вышел и прикрыл за собой дверь.
  Этот человек до сих пор вызывал у Люгера чувство неприязни. Разговаривать с Бруно - всё равно, что общаться с искусственным интеллектом. Бесцветная, ровная речь, задавленная на корню собственная инициатива. Люгеру пришлось временно занять место Гомеза и руководить Бруно - иначе этот идеальный исполнитель так и не сообразил бы, с чего начать, хотя сам всё прекрасно понимает.
  Люгер встал из-за стола и подошёл к окну. Ему всегда нравились такие сплошные стёкла, от пола до потолка. Дома это, конечно, плохо - без проветривания все запахи въедаются в вещи, и вся квартира пахнет последним обедом. Но в офисах...
  Полис лежал внизу, безмолвный и спокойный. Камень падает в воду, но мгновение - и от падения не остаётся ничего. Всё те же потоки автомобилей, огни рекламы, переливы купола.
  С вздохом Люгер отошёл от окна, оставив на холодном стекле отпечатки ладоней и лба. Надо посмотреть на эти базы на компьютере Гомеза.
  В коридорах не бегали сотрудники, никто никуда не спешил. Всё правильно, здесь даже и не заметят, что сменилась верхушка.
  На верхних этажах никого не было. Люгер как-то всё время забывал поинтересоваться, живёт ли здесь ещё кто-нибудь кроме него, Бруно, Диего и Гомеза?
  Подойдя к двери в апартаменты Гомеза, Люгер остановился: снизу было видно, что кто-то включил там свет. Рука сама нащупала рифлёную рукоять револьвера, потянула его вверх, большой палец мягко взвёл курок. Люгер толкнул дверь и вошёл в комнату.
  Там был Мишель, он сидел за компьютером Гомеза.
  - Привет, дружище... - промолвил Люгер, направив револьвер на Мишеля.
  Тот обернулся на звук голоса и резко вздрогнул, глаза расширились. Но, быстро овладев собой, Мишель негромко рассмеялся:
  - Привет-привет. Тебе никто не говорил, что ты очень стильно смотришься с большим револьвером в руке?
  - Будь добр, придумай какое-нибудь объяснение, почему ты забрался в комнату Гомеза и сидишь за его компьютером. Не обязательно правдоподобное, я всё равно тебе не поверю, - сказал Люгер, проходя мимо Мишеля и садясь на стол.
  Его нервы натянулись, мышцы сводила судорога, он концентрировал всю волю, чтобы сбросить напряжение.
  - Да вот игрушку одну компьютерную Гомез мне обещал, но всё никак не приносил. А я же так играть люблю, весь извёлся, мочи нет, ночью заснуть не смог, решил прийти сюда скопировать. Вот уже и готово, - улыбнулся Мишель и извлёк из компьютера диск.
  Люгер покачал головой.
  - А тебе-то зачем эти грешные базы данных?
  Мишель сразу стал серьёзным:
  - Они нужны не мне. Я работаю на одну из организаций, входящих в правление полиса. Им нужны эти базы, потому что они позволят уничтожить всю Семью. Каждое щупальце. Под корень. Здесь все необходимые доказательства и сведения. Это бесценная информация.
  - Вот оно, значит, как... - протянул Люгер, не выпуская из рук револьвера. - Но тебе-то зачем работать на какую-то организацию? Гомез был, вроде, твоим другом. А ты его прикончил, так ведь? И принёс мне револьвер, мол, с трупа поднял.
  - Э нет, - поднял руку Мишель, - Гомеза прикончил не я, его и без моей помощи застрелили.
  Люгер пожал плечами.
  - Да мне без разницы. Так скажи, зачем ты работаешь против Гомеза? Какое тебе дело до ситуации в полисе? Ты сам же мне говорил, что они все насквозь продажные и повязанные с преступностью. Ничего не изменится, если одна из организаций исчезнет, а её место поделят другие. Разве не так?
  - Разница лишь в том, что получу с этого я. Понимаешь... я попал к ним на крючок. Эти ребята нашли меня именно потому, что я был дружен с Гомезом. Помнишь, я говорил тебе, что не захотел кремировать тело Катрин и поместил его в Дом Сохранения. Об этом узнали. Они вывезли оттуда колбу с Катрин и поставили мне условие: помочь им уничтожить организацию Гомеза, тогда они вернут колбу. У меня нет выбора...
  Мишель скорчился на стуле, уронив голову. Какие же узкие у него плечи, подумал Люгер.
  - Я не могу... я слаб... - бормотал Мишель. - Даже недели мне не прожить, если не увижу её... Да, она мертва, но там она как живая, она там всё такая же...
  Он сбился на шёпот, затих. Люгер тоже молчал, не в силах найти слова. Сохранив Катрин в колбе, Мишель сохранил и страдание, пронёс сквозь годы свою боль. Но разве можно его упрекать - иногда даже боль слаще пустоты, потому что иначе забвение неизбежно - и мысль об этом невыносима. Память будет медленно терять всё, что дорого, как ни старайся удержать, словно песок выветрятся чувства и поблёкнут краски.
  - Мишель, - сказал Люгер. - Оставь диск и уходи. Я не могу отдать тебе эти базы данных. Уходи.
  Мишель разогнулся и встал.
  - А тебе-то что? Зачем тебе эти базы данных? Что ещё связывает тебя с этим местом?
  - Диего. Я привязался к нему. И я не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Я дал ему обещание и не предам. В мои обычаи, в отличие от тебя, не входит обман друзей.
  - Да кто тебе этот пацан? И месяца не прошло, как ты его узнал. Он был никто для тебя, и ничто тебя не держит!
  - Меня держит моё слово.
  - Что значит слово, когда на кону моя жизнь? Жизнь, понимаешь? Мне нужен этот диск!
  - Ты его не получишь. Я устал от твоего вранья. Ты просто-напросто использовал меня, ведь не из добрых побуждений ты устроил меня сюда и потом приложил усилия, чтобы я тут остался? Разве не так? На всякий случай, как козырь в рукаве? Извини, дружище, но больше я не играю в твои игры. Положи диск и уходи. Я не отдам его тебе.
  - Я устроил тебя сюда просто потому, что хотел помочь! Ты ослеплён сейчас и не видишь правды! Я использовал тебя? Бред! Как я тебя использовал? - нервно рассмеялся Мишель. - Почему ты не хочешь верить мне?
  - Потому что ты уже обманывал. Я устал. У меня в жизни мало чего осталось. Но за это малое я буду держаться. Диего мне по душе. И ему нужна моя помощь. Ты хоть знаешь, что это такое - когда ты кому-нибудь нужен?
  - Не знаю - знал, - ответил Мишель и опустил голову.
  Люгер вздохнул: удар случайно попал в больное место. Образ Катрин снова встал перед его глазами... её летящие волосы, запах духов, интонации голоса, звук шагов... Но главное - нечто неуловимое, невидимое, неназываемое - аура её любви, настоящей, искренней, какая может встретиться лишь раз, и держись тогда за неё, не упусти...
  Мишель убрал диск во внутренний карман.
  - Прощай, - сказал он.
  Люгер не ответил.
  Мишель повернулся и пошёл к двери.
  Когда он положил правую руку на дверь, выстрел швырнул его лицом о стену. Он опустил голову, цепляясь за гладкую поверхность растопыренными пятернями, посмотрел на разлетевшуюся по стене красную кляксу с чёрной точкой посередине. Мишель успел вспомнить о тесте на ассоциации - там человеку предлагали описать, что напоминают ему чернильные кляксы, - потом колени ослабели, и он сполз вниз, медленно завалился на бок. Пол словно притягивал спину, лечь на него было приятно, как после долгого бега.
  Люгер присел рядом с ним и прислонился спиной к стене.
  - Зря я его тебе вернул, - мягко улыбнулся Мишель, глядя на револьвер. - С ножом ты бы не решился... - он закашлялся, со свистом втянул воздух.
  Люгер молча смотрел на него, по-детски поджав губы.
  Рука Мишеля поднялась и ухватила Люгера за запястье, похлопала по руке:
  - Да не переживай так... Всё нормально, старина...
  Он ещё что-то говорил, но звук пропал, а Люгер не умел читать по губам. Он просто смотрел на друга, которого убил своей рукой, смотрел на последнего старого друга и ждал его конца. Мозг онемел, словно опутанный метастазами неведомой болезни.
  В коридоре прозвучали резкие шаги, и в комнату влетел Бруно. Он даже не взглянул на труп, а с порога сказал:
  - Диего только что скончался в реанимационной.
  Он отшатнулся от Люгера, как от сумасшедшего, когда тот начал дико хохотать, глядя на Бруно глазами, в которых была смесь веселья, боли и ярости.
  Бруно отошёл назад и вышел из комнаты.
  
  * * *
  
  На дорогах было мало машин - полис затаился до утра. Дом напротив был облеплен рабочими - они монтировали новую голограмму, чтобы, проснувшись, люди увидели свежую рекламу. Свет её свободно входил в комнату сквозь окно от пола до потолка, словно грузовик в ангар. Он падал на пол ровной сероватой массой, красил стены, выделял из темноты лицо сидящего на полу человека. Подавляемые мёртвой волной тишины, пугливые шорохи вздрагивали и снова жались по углам, словно редкие пузырьки в заполненном неподвижной водой громадном аквариуме.
  Человек на полу пошевелился и достал из внутреннего кармана пиджака старомодный бумажный блокнот, раскрыл его и наклонил так, чтобы уличный свет лучше освещал страницы. Пролистнув чернеющие листочки, человек нашёл один незачёркнутый, с короткой строкой имени-телефона. Неловко встал, словно на вконец занемевших ногах, нашёл на столе маркер и быстро-быстро заштриховал последнюю белую страницу с номером, по которому больше не ответят, на который больше не позвонить. После этого он подошёл ближе к окну, глядя в раскрытый блокнот. Человека вдруг разобрал странный смех, нервный, клокочущий, как серия сдавленных криков, скребущий когтями внутри грудной клетки. Блокнот выпал из пальцев, маркер полетел в стену, отскочил, прыгнул пару раз по полу и закатился под стол.
  Смех захрипел и исчез, уже больше похожий на рыдания.
  - Ты был прав, мальчик, нам не увидеть рассвет, - прошептал Люгер, прислоняясь лбом к стеклу.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"