Я возвращался домой. Уже было за час ночи, припозднился, с кем не бывает.
Возвращался один, из-за довольно позднего времени в спальных кварталах, через которые я шёл, не было ни одного прохожего.
Утром прошёл холодный дождь, смывая с улиц всю грязь и пыль, а так же оставляя за собой лужи и густую липкую грязь. К вечеру потеплело, тучи развеял ветер, и ночь встретила город сверканием звёзд и кривобокой улыбкой убывающего полумесяца. На улицах осел этот самый туман. Серый, влажный, густой, почти осязаемый. Из-за него нельзя было ничего разобрать в трёх метрах от собственного носа.
Собственно, туман в нашем городе уже сам по себе был редкостью, а уж такой плотный и тяжёлый...
Я шёл по тёмным пустынным улочкам и откровенно наслаждался прогулкой. Наслаждался погодой. Наслаждался жизнью.
Мои шаги гулким эхом проносились по округе. Я дышал полной грудью и блаженно улыбался звёздам...
Зазвенел телефон. Тихая лиричная мелодия настолько вписывалась в окружающую действительность, что я не сразу осознал, что мне звонят.
Кое-как вытащил из кармана джинсов сотовый.
--
Алло? Кирилл? Ну, где ты шляешься?
--
Мам, всё в порядке. Я уже иду домой.
--
В порядке? Издеваешься? Знаешь сколько времени? Мне завтра на работу, а я не сплю, всё жду, когда ваше величество соизволит вернуться домой! Через сколько ты будешь?
--
Минут через двадцать.
--
Десять! Или я ложусь спать, запираю дверь на щеколду, и ночуй, где хочешь!
--
Хорошо, мам.
Я убрал трубку и всё тем же не торопливым шагом продолжил свой путь.
Спать она, конечно, не ляжет. Дождётся, никуда не денется. Хотя с другой стороны, должна понимать, что я уже не маленький.
--
Для меня ты навсегда останешься маленьким!
Вот так всегда, один звонок и настроение уже испорчено. Я в сердцах плюнул и, оглянувшись, остановился как вкопанный.
За это время туман стал таким густым, что я с трудом различал собственный руки, поднесённые к лицу. Мне стало не по себе. Тугой комок застрял в горле, а ноги стали ватными.
--
Спокойно, - сказал я вслух сам себе, - это мой родной район. Я здесь вырос, и я знаю его, как свои пять пальцев. Всё будет нормально.
Не помогло. Искажённый туманом голос казался каким-то чужим. По спине пробежали мурашки. Вокруг стояла звонящая тишина, и это тоже действовало на нервы.
Я вытащил телефон и набрал материн номер. Для этого пришлось поднести его почти к самому лицу.
--
Алло, мама? Мам, ты только не волнуйся!
--
Алло, кто это? Кирилл? ТЫ? Кирилл, где ты? Что с тобой случилось? Тебя похитили? Они требуют выкуп? Боже, какой выкуп, у нас же ничего нет! Кирилл! Кирилл? Ты меня слышишь? Говори! Говори, не молчи!
--
Мам, да всё в порядке, просто тут этот туман... Не видно ничего. В общем, я задержусь немного.
--
Какой туман? Кирилл? Что с тобой? Где ты?
--
Да у дома я! Говорю, туман этот... Алло? Алло? Мам?
Телефон пару раз пискнул короткими гудками и потух. Связь оборвалась! Я дважды нажал на кнопку звонка, чтобы повторить вызов.
Дважды было занято, видимо, мать сама мне звонила, а потом дозвонился.
--
Да. Я слушаю, - сказал в трубке рокочущий мужской голос.
--
Эээ. Извините, а можно Надежду Романовну к телефону? - чуть удивившись, спросил я.
--
Тут таких нет, парень. Внимательнее набирай номер.
--
Извините.
Я заторможено опустил трубку. Не туда попал? Может ошибка при подсоединении? Я опять набрал материн номер.
--
Алло?
--
Извините. Это я опять к вам попал?
--
Да парень. Опять.
--
Извините, пожалуйста. Я, правда, случайно. Чтоб вот так вот ночью...
--
Ночью? Откуда же ты звонишь? У нас в .......ске одиннадцать дня!
--
В ......ске?
--
Да. Что-нибудь ни так?
Я молча отключил соединение. Посмотрел вокруг.
Сырость тумана обволакивала меня со всех сторон. Я поднял голову. Убывающий полумесяц зло усмехался надо мной, звёзды подленько хихикали.
День? Одиннадцать дня?
Бред!
Откуда-то сзади послышался шлепок. Как будто кто-то в дорогом ботинке провалился по щиколотку в лужу.
--
Эй? Кто-нибудь есть? - я непроизвольно повернулся на звук.
Ответом было чьё-то кряхтенье справа от меня.
--
Эй! Вы меня слышите?
Я осторожно пошёл на звук, словно слепой шаря руками перед собой, пока, наконец, не нащупал перед собой высокую каменную стену. Какую стену? Здесь же должна быть липовая аллея? И детская площадка? Или, в крайнем случае, подъезд старого панельного дома. Но никак не пустая цельная двухметровая стена без каких-либо признаков окон или дверей.
Боже, где я? Что происходит?
Липкий неуправляемый страх закрался ко мне в душу. С трудом, сдерживая рвущийся из груди крик, я бросился бежать, не совсем осознавая, куда и зачем я бегу.
Туман рассеялся через пару часов. Уже начинало светать.
В каком-то смысле мне повезло. Наткнувшись на какую-то лавочку (а точнее, кубарем перелетев через неё) я вдруг внезапно успокоился и более-менее пришёл в себя.
Рассвет я встретил устало сидя на той же лавочке, и тупо смотря в одну точку. Жутко хотелось спать. Когда от тумана не осталось, и следа я вдруг увидел, что сижу прямо перед магазином "Ивушка", который находился через улицу от моего дома.
На радость сил не осталось.
Я поднялся и побрёл домой, как-то отстранёно заметив, что повешенная с месяц назад новая вывеска, уже успела покорежиться и выцвести.
Солнце медленно всходило где-то у меня за спиной, я устало, почти с закрытыми глазами пересёк свой двор и подошёл к родному подъезду. С удивлением отметил, что сломался домофон, и глубоко вздохнув, вошёл внутрь.
Ну, ни фига себе! Это что же это происходит!
Один день домофон не работает, а эти скоты уже исписали весь подъезд! Это чья же это такая бригада, работает и днём и ночью! Я вроде знал всю местную братву и даже предположить не мог, кто из них так постарался.
--
Уроды, - выругался я и стал подниматься по лестнице.
Я тихонько, открыл дверь и, разувшись, на цыпочках прошёл к себе в комнату.
Это что ещё такое?
В моей кровати самым наглым образом спала какая-то девчушка лет девяти
--
Что происходит? - я бросился в материну комнату за разъяснениями, но едва открыл дверь, как от удивления кубарем вывалился оттуда.
В материной комнате спали какие-то люди!
То есть, теперь они уже не спали, так как своим падением я наделал столько грохота, что не проснуться было не возможно.
Послышался пронзительный женский визг. А потом из спальни вывалился здоровенный мужчина.
--
То есть, как не живёт? - удивился я, потирая ушибленный глаз, - как это переехала? Давно?
--
Да уж годков семь назад, - сказала молодая рыжеволосая женщина, представившаяся просто как Татьяна.
--
Каких семь лет? - то ли от бессонной ночи, то ли от удара в глаз голова усиленно сопротивлялась попыткам осмыслить ситуацию.
--
Так. Семь лет. Надежда Романовна женщина старая, одинокая. Ей такая жилплощадь ни к чему. Да и сложно ей стало в такой квартире жить. Родственников у неё нет. А с тех пор как её сын пропал, она и вовсе замкнулась в себе. Но всё равно долго квартиру продавать не хотела. Всё ждала, когда сын вернётся. Он ведь, представляешь, на третьем году пропажи звонил ведь! Говорил что жив-здоров. Чёрт его знает, что с ним приключилось, может, сбежал куда, может, в секту какую попал. Вот так-то.
Я перевёл взгляд на облокотившегося к стене Андрея. Тот всё ещё хмуро смотрел на меня. В его глазах не было ни тени смеха. Они что это серьёзно? Семь лет. Одинокая, старая. Сын пропал.
--
А тебе она зачем понадобилась? - набычившись, спросил Андрей.
--
Так ведь я! Я её сын!
--
Ты? - взгляд Татьяны посуровел. - Нет. Ты не можешь быть её сыном. Ему сейчас больше пятидесяти должно быть, а тебе от силы двадцать-двадцать пять.
Я хмуро хмыкнул.
ОЙ! ОООЙ! Туго же до меня сегодня доходит! Сколько он сказал? Двадцать пять!
Я подскочил и бросился к висящему на стене зеркалу.
О, боже...
Как и весь дом, дверь была старая расцарапанная и перекосившаяся. Звонок висел на одном болте. Я нажал на него, и где-то в глубине квартиры послышалось пронзительное чавкающее гудение.
--
Кто там?
Услышав этот голос, я невольно дрогнул. Мне представилось, что это всё сон. Что никакого провала на пятьдесят лет не было. Что мать всё ещё молодая и жизнерадостная. И что всё будет хорошо.
--
Мне бы Надежду Романовну.
Защёлкал замок, заскрипела дверь, и в образовавшуюся щель выглянуло скукожаное морщинистое лицо.
--
Мама... - я невольно подался назад.
--
Что вам надо мужчина?
--
Мама, это я мама. Я пришёл.
Дверь открылась на пороге стояла сухонькая облезлая старушенция с куцей копной редких седых волос и пустыми глубоко впавшими глазами.
--
Кто бы вы ни были, уходите.
--
Но, как же...
--
Уходите. Заклинаю, всем, что для вас дорого, уходите. Не издевайтесь над старухой, дайте ей сдохнуть по-человечески!
--
Зачем ты так мама? Посмотри на меня! Ты не узнаёшь меня? Посмотри! Это я! Вой сын! Ты звонила мне на сотовый. Спрашивала, когда я прейду, я сказал что через двадцать минут. Помнишь?! - из моих глаз потекли слёзы, а губы задрожали. - Потом этот треклятый туман. Я звонил тебе! Для меня прошло не больше десяти минут! Я же говорил про туман! Помнишь?
--
...Кирилл? - в глазах моей матери выразилось всё: боль, страх, страдания, вера, радость и... и старость.
Она устала. Она устала меня ждать. Столько лет ожидания. Сколько ей теперь? Восемьдесят семь? Конечно же, она устала. А потому не выдержала.
Медленно осев на пол, она умерла. Закрыла глаза и умерла. Так и не перестав улыбаться.
Внутри меня не осталось ничего. Усталость каменным мешком навалилась на плечи. Казалось, я не спал целую вечность. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было.
Я, как во сне, поднял её на руки - она оказалась удивительно лёгкой - и занёс внутрь квартиры, положил на кровать. Посмотрел на её улыбающееся лицо, в котором больше не осталось места для жизни. Да и жила ли она вообще? И тут на меня нахлынуло.
--
Всё хорошо мам, я дома. Я рядом. Я с тобой.
Слёзы лились ручьем, и я, не преставая плакать, уткнулся в её руки и закрыл глаза. Сколько всего за один день. За один день прошла вся жизнь!
Ну почему? Ну почему я??? Что я такого сделал? В чём провинился? Я не хочу! Не хочу!...
Не знаю, сколько я там проплакал. Может час, может два, а может несколько суток.
Наконец, я очнулся и, поднявшись, пошёл к выходу.
Сердце, казалось, перестало биться, душа чувствовать, а голова соображать.
В сознании блуждала одинокая мысль.
Мне надо было похоронить мать. На кухне я старой сахарнице я нашёл её деньги - она всегда их в ней хранила, этого должно было хватить. В коридоре я наткнулся на зеркало.
Истеричный смех раскатом пробежал по квартире.
С той стороны стекла на меня смотрел небритый сорокалетний мужчина с воспалёнными отёкшими глазами.
Была поздняя осень, потому что, когда я вышел на улицу, с неба начал падать снег.
Я зябко поёжился, стараясь получше укутаться в ветровку. Ввиду последних обстоятельств она оказалась мне мала, и чуть не трескалась у меня на плечах.
Дверь бюро похоронных услуг была тяжёлой, деревянной, кроме того, она была на пружине - я с трудом смог отворить её.
Внутри было сумрачно и пыльно.
Из неоткуда, рядом со мной появился улыбающийся молодой человек и спросил:
--
Привет, дедуль, ты что-то хотел? Для себя? Для друга? - засмеялся он, видимо найдя свою шутку удачной.
Поняв, что обращаются ко мне, я нашёл в себе силы выдавить:
--
Мне надо похоронить мать...
Так всё и было. Я прекратил стариться, когда моя внешность стала соответствовать моему возрасту - шестьдесят пять. Остаток жизни я прожил в старой обшарпанной квартирке, грязной и неуютной, больше похожей на подвал.
Я не знал ни одной профессии, ничего не умел. Жил впроголодь, просил милостыню, воровал.
Я ни с кем не общался. Никому не о чём не рассказывал. Я не жил, я доживал.
Сейчас, спустя почти три года заболел туберкулезом, и, предчувствуя свою кончину, пишу эти строки.
Не для того чтобы меня жалели. Просто чтобы не уносить это с собой в могилу..."
******
Было уже темно. Молодой журналист жадно впивался глазами в старую потрёпанную тетрадь. Это должно быть сенсацией. Бомба! Мемуары сумасшедшего старика или реальная история? Таким он видел заголовок завтрашней газеты.
Пора было уже домой. Во всём здании только в его кабинете горел свет.
Он кинул взгляд на часы.
Боже. Двенадцатый час. Все уже, небось, давно спят.
Пора, пора, пора домой.
За окном расстилался туман. С восьмого этажа было видно, что он расстилается только в пределах квартала, почти не задевая соседние улицы. Казалось, будто какое-то страшное чудовище своими лапами обнимает здание редакции. Отсюда, с высоты, туман казался почти осязаемо плотным.
Увидев его, репортёр заметил, как дрожат его руки. Туман вообще редкость в этом городе.