В солнечные дни, голубые ирисы поворачивали свои головки и смотрели в даль, в сторону восходящего солнца. Оно заливало край моря и выплескивалось из него наружу, невесомо скользя дальше, в городские парки и скверы, на детские площадки и стены старых церквей. И еще, оно падало на лица прохожих, идущих в это время по своим делам, вдоль полоски песка. От этих ярких красок хотелось жить и верилось что теперь, когда море пахнет особенно сильно и воздух наполнен его синим сиянием, жизнь станет лучше. Станет проще и понятнее для всех без исключения. Как раз возле этого пляжа, в Гааге, в одной из многочисленных улочек, уходящих к парку Вестбрук, жил господин Бьер. Уже двадцать лет, он со своей женой Клозиной, занимал два этажа старого оранжевого дома с белоснежными наличниками и черепичной крышей. Мансарда в доме была обширная, а соседний дом стоял так близко, что хозяйские кошки - Кити и Шарманка имели полный доступ к закромам соседского магазина. На балконе, в горшках росли ирисы, гортензии и стоял футляр с пузатым контрабасом старшей дочери Бьера - Катрин. Маленькая дочь - Сесилия была на домашнем воспитание. Господин Бьер работал дантистом в пригороде. Имел небольшой кабинет возле заправочной станции. Зубы же делал он на совесть и многими белоснежными улыбками друзей мог по праву гордится. Человеком он был нрава мягкого, во всем соглашался со своей женой, а дочерей баловал. К себе же, особенно в работе, был строг и требователен.
Однажды утром, в самом начале рабочего дня, в стоматологическом кабинете объявился не высокий, суховатый мужчина в пальто с пристальным и каким-то грустным выражением голубых глаз.
- Чем могу услужить? - улыбнулся Бьер, подходя к посетителю.
- Wie komme ich zum Raketenwerfer?(Как пройти к ракетной установке? нем.), - ответил мужчина и засмеявшись снял шляпу. Волосы у него были светлые, а спереди уже начала образовываться небольшая лысина.
- Это здесь, - то же смеясь, проговорил доктор и указал на кресло.
Усаживаясь в кресло, мужчина зацепил лампу и тихо выругался на каком-то неизвестном доктору языке, сказав что-то вроде "иошкинкот тебя подери".
Пациент представился как мистер Пугин или Пукинс, этого доктор не разобрал. Он быстро осмотрел посетителя и обнаружил что его жизни, собственно, ничего и не угрожало. Была маленькая дырочка в старой пломбе, которую не составляло труда заделать даже студенту второго курса.
- Вам сделать английским или американским?
Больной удивленно поднял бровь и посмотрел на врача.
- Десять евро английский препарат, он чуточку похуже; одинадцать евро американский, он чуточку получше, - сказал Бьер, показывая двумя пальцами эту "чуточку" и даже немного приподнимаясь на цыпочки.
- Hast du ostdeutsch?(Нет ли восточно германского?) - поморщившись, спросил посетитель.
- К сожалению нет.
- Ok, lass uns Englisch lernen, aber ich werde dir nichts sagen.(Хорошо, давайте английский,но я вам ничего не расскажу, нем.), - засмеялся посетитель и открыл рот.
Сделав укол, Бьер подошел к шкафу с реактивами и сердце его опустилось вниз - английского препарата в баночке больше не оставалось.
- Надо сказать ему! - подумал врач, - а вдруг он откажется? Уйдет от меня с дыркой. От меня-то! А потом найдет какой-нибудь тихий уголок, забьется в него и будет там незримо для всех болеть... И плакать в одиночестве...Ну уж нет!
И мистер Бьер первый раз в жизни обманул своего пациента...
Посетитель операцией остался доволен, он щедро расплатился и уходя, весело подмигнул Бьеру и в шутку пригрозил ему пальцем:
- Kein Wort an jemanden! (Никому не слова, нем).
После чего, загадочный посетитель сел в черный Вольво и укатил в сторону Амстердама.
- Какой прекрасный человек! - сказал врач медсестре Ми-ми, - жаль, что иностранец.
- Из Албании, наверное, - заметила Ми-ми.
Однако же, какая-то лапка скребла внутри доктора. Он шел домой и пытался отогнать это чувство, но оно, то исчезало, то появлялось вновь, в чужом окне или в улыбке красивой женщины и было еще сильнее. Дома его ждал проповедник Джон Якобсон, он качал на руках Сессилию, а та пищала от счастья и закидывала рыжие волосы назад, касаясь ими земли. Бьер и Джон выпили белого вина и после тихих и запланированных разговоров про жизнь и политику, проповедник сказал:
- А ты веришь в ад, господин доктор?
- Конечно верю, - не задумываясь ответил Бьер, - я же у тебя каждую субботу... Вообще как тебе сказать... Далеко это все. Не для нас, тут работать только успевай, - здесь Бьер припомнил Романовского и на секунду замолчал, - я думаю, что нечего в это лезть. И разбираться кто и почему это придумал.
- Вот именно, - подхватил Джон, - кто это все придумал?
Однако, доктор стал думать о своем, он вяло и невпопад отвечал на вопросы Якобсона и когда тот ушел, подошел к жене и сказал:
- Нам надо серьезно поговорить.
- Святые дары! - всплеснула руками Клозина.
Но когда она выслушала весь его нехитрый рассказ, то засмеялась и поцеловав мужа в лысину, сказала:
- И только-то, совсем ты заработался, пора нам с тобою ехать на юг, на Мальту.
Но, несмотря на это, врач не успокоился, он весь вечер ходил хмурый, плохо спал и уже под самое утро, в самое воровское время, ему приснился волшебный сон.
В этом сне господин врач мчался, не ехал, а именно мчался в каком-то небольшом, грязном автобусе, набитом пожилыми женщинами всех сортов. Изредка, среди них попадались и мужчины, но уж очень потрепанный и бедственный вид имели они. Все пассажиры с тупым, а иногда и злобным выражением смотрели себе под ноги, кроме одного юнца, имевшего на своем лице явные последствия применения алкогольно-наркотических средств и прибывавшего в некоем тумане. Сквозь грязные окна, почти все завешенные печатными листами и рекламой, убегала назад тьма и иногда, желтоватые фонари. Было очень холодно. Люди дышали паром. Автобус трясло, он явно куда-то спешил, кого-то обгонял. Попав, наконец, в искомое время, он настиг такой же автобус и долго и упорно играл с ним в догонялки, пока, наконец не раздался треск. Тогда он рывком затормозил, так, что все кубарем полетели назад. Водитель, какой-то молодчик в телогрейке, лихо перескочил через пассажиров и прыгнул в открытую дверь салона. В руке у него таинственно блеснула монтировка. Пассажиров этот факт смутил мало, они, очевидно раз и навсегда принявшие свои позы, на всем протяжение поездки их уже не меняли. Через некоторое время, водитель появился в проеме двери. Он обвел всех шальным взглядом, вытер с лица кровь и со смехом не спросил, а утвердил:
- Ну что, товарищи, поехали дальше.
Автобус метнулся еще быстрее, догоняя потерянное время. Но через совсем короткое время, опять затормозил и все снова полетели назад. Салонная дверь открылась, в ней показался какой-то бородатый мужчина, он без разгона, прямо с места, прыгнул на водителя, выставив вперед руки. Но позы опять никто не поменял. Все молчали. Немного покувыркавшись впереди, водитель и его обидчик вывались на улицу, после чего бородатый отвалился от водителя, подбежал к боковому зеркалу и оторвав его закричал:
- Забираю, ты в него все равно не смотришь.
Водитель показал бородачу кулак и прыгнув за руль, очевидно от испуга, ударил по газам. Автобус встал на дыбы и помчался дальше. Наконец, после всех этих гонок и подпрыгиваний дверь открылась и толпа бабок вынесла Бьера к слабоосвещенной проходной какого-то здания. Над ней висела огромная, покрытая кусками отвалившегося гальванического хрома, вывеска "Промтехмаш". Доктора затолкали в дверь. На проходной был лоток с нехитрою снедью. Лежали, вырванные из детской тетради бумажки, с выведенною, трясущеюся рукою надписью - "беляш - 35 р". Перед лотком была огромная очередь, такая, что невозможно было пройти через турникет и от этого начиналась давка и ссоры. Доктор испуганно зажавшись перед турникетом обводил собравшихся испуганным взглядом. Люди были все серые, приземистые, словно бы выросшие из самой земли. Они тупо смотрели перед собою, мало что замечая.
- Да вот, совсем Пихорку спиннингисты изнасиловали...
- Вот я и смотрю, какие они сочные сегодня получились-то , а собак на остановке все меньше и меньше...
Услышал Бьер рядом с собою и ужаснулся.
После этого в открытую дверь хлынула новая толпа,она словно море перехлестнула через турникет, засосав доктора и выплюнула его уже в каком-то необычайно грязном, полутемном цеху-ангаре.
- Вот ты где сегодня, - услышал доктор, - сегодня не отвертишься.
И вслед за эти, какой-то мужик в вязанной шапке, почти силком влил в него стакан какой-то сивушной дряни.
- Это ад! С ужасом мелькнуло в голове у Бьера. Смолу в глотку льют!
И сразу же после этого у него в руках, словно бы из затхлого воздуха этого ангара, материализовалась, необычайно огромных размеров, кувалда. Такие кувалды, доктор раньше видел только в детских мультиках.
- М-о-о-очи! - заорал на него какой-то старичок.
- Куда? Куда? - не понимал Бьер.
- А вот сюды, - неопределенно махнул рукою старичок.
Доктор размахнулся что было сил и обрушил кувалду на что то железное. Послышался гул, как будто ударили в колокол, посыпались искры, вокруг все закружилось, заплясало. Доктора отшвырнуло куда-то назад. Но его подхватили и развернули на месте чьи-то сильные руки.
- Вы кто? - спросил доктор с опаской.
- Я-то? - ответил незнакомец, - я-то дворник.
Сказав это, дворник подошел к железному ящику, с кипящим маслом и голыми руками вынул оттуда железную заготовку.
- ....ня, - задумчиво сказал дворник стукнув молотком по заготовке над самым ухом доктора, - звона нет. Слышишь? Пять единиц всего... А теперь ты...
- Что я? Что я? - попятился задом Бьер, - я не могу, не умею. Я боюсь!
- Ах он боится! - закричал дворник, - к мамочке хочешь?! Ребята он боится!
И тут же послышались десятки голосов:
- Это кто тут боится? Кто боится?
Его подхватили на руки, куда-то потащили и выбросили на железный стол. Стали лить сивуху в горло.
- Стойте! - орал доктор. Что это? Что? Что вы мне суете?
А в руках у него уже была огромная, синяя машинка с надписью "Болгариан", на одном ее конце была вилка со шнуром, на другом, зловещем, гигантсткий, черный диск.
- А-а-а-а-а-а! - орал Бьер, смотря как ужасающий диск набирает обороты.
- Стегай ее, стегай! - заорали вокруг.
- А-а-а-а-а! - не останавливался доктор.
Диск крутился, машинка вибрировала космической мощью, наконец, она набрала обороты и жухнув напоследок, понесла за собою господина доктора.
- Мамочки мои! - орал доктор, летя по спирали куда-то во тьму за этим снарядом, пока наконец обо что-то больно не стукнулся.
Когда он осторожно открыл глаза, то увидел перед собою испуганные глаза Клозины. Катрин и Сессилия, Шарманка и Кити, расталкивая друг друга стояли в дверях и во все глаза, с опаской и любовью смотрели на папу.
Бьер некоторое время лежал с открытыми глазами приходя в себя. Он чувствовал, как что-то огромное и непонятное его разуму уносится мимо него и лишь кончик этой могучей, залихватской, неистовой, черной кометы еще незримо касался его расстроенного воображения.
- Ох, - простонал наконец Бьер, - мамочка это ты?
- Да сказала Клозина со смехом, - ты стукнулся лбом об свою любимую стоматологическую энциклопедию. Хорошо, что она мягкая.
- Дорогая, я был в аду. Это, это расплата, - Бьер поднял палец вверх, - за мое злодейство!
- Тихо, тихо, - успокаивала его жена.
- Клози, - прошептал доктор, - они там хотели меня изнасиловать...
- О-о-о-о-о..., - вытаращив глаза и открыв рот, в ужасе попятилась от него жена. И тут же руками замахала на детей, - а ну бегом отсюда! - и, со страхом обратясь к мужу:
- Ты, что такое говоришь? Как изнасиловать? Чем?
- Какой-то пихо-о-о-оркой...., - заплакал доктор и схватил жену за руку.
Однако, скоро ему полегчало. Жена успокоила его, они вместе выпили бургундского и повеселев пошли к морю. Рядом с ними шли дочери и Кити с Шарманкой. Последнюю, правда приходилось иногда пристегивать на поводок, так как широко известно, что рыжие кошки большие непоседы. Доктор шел и смотрел на свою жену, слушал ее разговоры и не слышал их. Разноцветные, яркие дома провожали их на пути. Воздух был спокоен и тих, а вокруг смеялись люди. Они радовались хорошей погоде и цветам. Радовались, потому, что жизнь хороша и каждый имеет свое право на счастье. Северное море было впереди, ощутимо различалось, еще не видимое, но являвшее себя в каждой капле, каждом уголке.
- Ни за что теперь врать, не буду! - сказал Бьер жене, - вот разрази меня гром.
Клозина молча улыбалась ему в ответ.
Прошло уже не мало времени после того дня. Господин Бьер все также принимал пациентов. Он любил свою жену, дочерей и еще любил удивить людей своей необычайной историей. Но из года в год, помнил все меньше ее подробностей. Пока не забыл совсем. Но про обещание своем помнил. Всю жизнь.