Коротков остановился в небольшой гостинице в район Московского проспекта. До этого он никогда не был в этой части Питера и с удовольствием для себя отметил, что здесь и, правда, все очень похоже на столицу: широкий проспект, "сталинские" дома, да и вообще атмосфера. Кинув вещи и приняв душ, следователь переоделся и первым делом решил навестить своего питерского коллегу Гену. Ему он позвонил еще накануне выезда из Москвы, и тот с радостью воспринял новость о приезде московского знакомого, решив, что рыбалке все-таки быть. Узнав, что Коротков приезжает по делам, он немного расстроился, но все равно сообщил, что будет в полном распоряжении Сергея Ивановича и окажет ему всю посильную помощь в частном порядке. Само собой, питерские милиционеры должны были помочь Короткову и официально - соответствующий запрос был отправлен в Санкт-Петербург, а кроме того, начальством Короткова были сделаны все нужные звонки.
Отпускать его в командировку не очень хотели, но майор настоял на своем. В деле всплыли новые подробности, как оно часто и бывает. Расследуют одно, а в итоге раскрывают совершенно другое преступление. Вот и здесь, в деле о происшествии на Яузском бульваре неожиданно проклюнулось дело о пропавшей без вести жительницы Санкт-Петербурга, которая, возможно, каким-то образом причастна к смерти сотрудников Алмазяна.
Коротков набрал Гену и сказал, что он прибыл и готов встретиться в любой момент. Геннадий кота за хвост тянуть не стал и предложил увидеться через полчаса в тихом кафе на Невском, где можно было бы спокойно посидеть и обсудить все дела.
Кафе московский следователь нашел быстро: оно действительно оказалось тихим и неприметным. Если бы Гена не объяснил, что ему надо свернуть в арку сразу после магазина известной арки, а потом войти в обшарпанную дверь безо всякой надписи, то времени на поиски ушло бы куда больше. Но Коротков располагал полной информацией, а потому через пол часа он уже входил в полумрак небольшого зала, где еле слышно играл джаз, а занят был лишь один столик в самом дальнем углу. Приютившаяся там парочка лениво оглянулась на вошедшего, и тут же вернулась к своему воркованию.
Коротков опытным взглядом окинул помещение и выбрал столик недалеко от зашторенного окна. Не успел но еще присесть, как в кафе вошел Гена. Он приветственно поднял руку, по дружески перекинулся парой слов с барменом и официантом, и сделав на ходу заказ, подсел к москвичу.
- Ну, что лет не виделись! - Крепко сжал Гена руку Короткова. - Я там два завтрака нам заказал. Они тут стандартные, так что извини, что лишил тебя права выбора. Но обещаю, что после этого завтрака ни в одном другом кафе Питера ты больше завтракать не захочешь.
Гена выглядел по-настоящему счастливым человеком. Короткова всегда удивляли такие люди, которые словно вовсе не знали бед и разочарований в этой жизни. Капитан Гена Михайлов был как раз из этих людей. Он всегда улыбался, всегда был доволен абсолютно всем, никогда гримаса удовольствия не искажала его лицо, а глаза светились каким-то неподдельным счастьем и радостью. Да внешность у Гены была под стать его внутреннему состоянию: невысокий, округлый, со светлыми волосами и чуть вздернутым носом, увенчанном увесистой картофелиной.
- Тоже рад тебя видеть, Ген, - улыбнулся Коротков. - Спасибо, что нашел время. А то если по правилам сейчас волынку заводить, то время потеряю черт знает сколько. А мне надо побыстрее.
- Побыстрее, так побыстрее. - У Гены, как показалось Короткову, похоже и правда в жизни было все легко и просто. - Давай, излагай.
- Короче, в центре Москвы завалили двух пацанов. Вернее, один другому мозги вынес, а потом под трамвай голову положил. В машине, из которой они перед всем этим шоу выскочили, была дамочка. Был и свидетель, который на днях утонул в Подмосковье. Дамочка с места преступления скрылась, но по всем раскладам очень похоже, что это была Екатерина Рогова.
- Та самая что ли? Наша?
- Точно. Та самая, которая без вести пропала два года назад в вашем славном городе. Но это еще не все. Парочка, которая в ящик сыграла в центре Москвы, тоже числилась пропавшей без вести. Жили под чужими документами в Москве. Человек, который мог бы прояснить ситуацию, увы, сейчас, что называется, вне зоны доступа. Как мне сказали - отдохнуть решил, на солнышке погреться. Вот такие дела.
Гена почесал голову. Принесли завтрак: дымящуюся яичницу с ветчиной, овощной салат, две больших чашки кофе и булочки. От одного взгляда на еду, Коротков мигом уверовал, что в других кафе он точно в Питере питаться не будет - прав был капитан. Они с аппетитом начали жевать.
- Есть и еще кое-что, - отправляя в рот добротный кусок яичницы продолжил Сергей Иванович. - У парней этих не наркоты, ни алкоголя в кровушке не нашли. Свидетель утверждал, что они словно под гипнозом были. Выскочили, орали что-то, а потом на тот свет отправились. Но есть еще один нюанс. Перед самым отъездом мне наши эксперты подкинули еще одну задачку. У мальчиков этих обнаружили повышенное содержание в организме радиоактивных компонентов. Очень повышенное.
- Похоже, игра крупная, - отхлебнув кофе, резюмировал Гена. - А под дядей серьезным мальчики ходили.
- Да как сказать. Из бывших. Сейчас легализовался. С нами работает, если очень попросить. Официально - ресторатор. Трясли сто раз, но придраться там не к чему. Но что-то подозрительно резво этот господин на юга подался....
Они доели, расплатились и вышли на улицу. Погода была похуже, чем в Москве. Этот вечный питерский ветерок, который и летом не дает косточкам как следует попарится под солнцем. Коротков застегнул куртку и поднял воротник. Гена же словно и не замечал природных неудобств - все ему было хорошо.
Сев в Генин "форд", они поехали на "Приморскую".
- А на работу-то не опоздаешь? - Коротков смотрел на пролетающий за окном утренний город.
- Я отгул по такому случаю взял. - Гена лихо обошел ехавший впереди грузовик, умудрившись заскочить на свою полосу за пару сантиметров до начала сплошной двойной. - Если понадобиться, то и еще возьму. Друзьям надо помогать.
Коротков сидел и думал, что, наверное, здорово быть таким вот беспечным парнем, как капитан Михайлов. Записывать в друзья едва знакомых людей, бросаться, очертя голову, им на помощь, и быть всегда жизнерадостным и позитивным. При этом, что было удивительно, со стороны Гены не чувствовалось никакой навязчивости. Он явно делал все по зову сердца, а не из каких-то корыстных побуждений. Человеком он вот таким был.
Тем временем центральные кварталы остались позади, и они уже мчались по питерским окраинам. Впереди мелькала станция "Приморская". Нужный дом они нашли не сразу. Куча корпусов, строений - извечная городская болезнь. Наконец, дом нашелся. Припарковавшись, они вышли из машины и, пройдя через сомнительно благоустроенную детскую площадку, вошли в подъезд, от самой земли и до козырька изрисованный граффити. Лифт не работал. На шестой этаж пришлось идти пешком. Лестница была буднично загажена: кое-где милиционеры заметили даже использованные шприцы. Увы, это давно не вызывало у них никаких эмоций - реальность есть реальность. Пусть участковый с детской комнатой милиции работают.
Позвонив, майор с капитаном какое-то время вслушивались в тревожную тишину за дверью, а потом замок щелкнул и они увидели маленькую женщину, в годах, но все еще весьма привлекательную. Коротков сразу заметил, что она очень похожа на пропавшую Екатерину.
- Доброе утро, - начал первым московский гость. - Майор Коротков. Милиция. Разрешите?
- Проходите, - как-то легко согласилась женщина. - У меня не убрано. Извините.
- Ничего, - подбодрил ее Гена. - Это все мелочи.
Она проводила их в гостиную, запретив снимать обувь. Усевшись в кресла, милиционеры начали беседу. Вернее, начал Коротков, а Михайлов внимательно следил за реакцией матери. Так они условились еще в машине. Обычно, такой прием действовал очень даже неплохо: разговаривающий мог из-за втянутости в беседу упустить некоторые психологические нюансы. Поэтому внешний наблюдатель был бесценен.
- Анастасия Сергеевна, - неспешно заговорил Коротков, стараясь придать своему голосу как можно более спокойный тембр. Сделать это было сложно. Внутри у него все клокотало. Причину этой тревоги он объяснял себе близостью раскрытия тайны. Хотя какой тайны? На что он надеялся? - Анастасия Сергеевна, мы хотели бы поговорить о вашей дочери, если вы не против.
- Против?- мать Роговой иронично усмехнулась, приподняв правую бровь. - С чего бы? Правда, я не совсем понимаю, о чем еще говорить, но если вы настаиваете. После больницы ко мне вообще мало кто заходит, так что я рада любым гостям.
- Вы болели?
- А вы будто не знаете? Что ж у нас за милиция такая? Где дочь моя - не знают. Что творится с человеком, которого по кабинетам своим сами же затаскали, когда дело расследовалось - не знают.
Говорила она спокойно, ровно, не заводясь.
- И все же? - Мягко перебил ее Коротков.
- Муженек мой, теперь уже бывший, в психушку меня упек. Так что я, в определенной степени, сумасшедшая. Теперь каждые полгода лежу в стационаре, таблеточки ем, укольчики мне всякие делают. Потом полгода хожу как зомби, а когда более менее голова проясняется - тут уж опять пора. Она поднялась, горделиво откинула прядь со лба, и сверху в низ посмотрела на милиционеров.
- Чай хотите?
Вопрос обоим показался неуместным, но отказываться мужики не стали. В такой ситуации лучше во всем идти на поводу у собеседника, не заметно самими этот поводок перетягивая в свои руки. Чай так чай.
Она минут пять хлопотала на кухне, а потом вернулась с подносом. Кроме трех чашечек из чайного сервиза, на нем стояла небольшая вазочка с конфетами. Гена тут же потянулся за одной.
- Берите, берите, - закивала Рогова. - Катя я очень любит. Для нее специально держу.
Рука Рогова так и осталась лежать на вазочке с конфетами. Он уставился на хозяйку, а потом медленно перевел глаза на Короткова. Тот чуть заметно кивнул ему: мол, не тормози, бери конфету; все под контролем.
Михайлов поймал сигнал и, пошарив в вазочке, выбрал одну из конфет. - Столько конфет, - улыбнулся он Роговой. - Глаза разбегаются! Не знаешь, какую и выбрать!
Анастасия Сергеевна внимательно посмотрела на него, сделал небольшой глоток чая, а потом, поставив чашку на поднос, тихо произнесла:
- Товарищ милиционер, я понимаю, что вы теперь тоже считаете меня старой слетевшей с катушек дурой, но пусть я хоть всю оставшуюся жизнь проведу в психушке, никто не переубедит меня: Катя жива. И она бывает у меня. Она стала немного другой, но это все ее новая жизнь. Она жива, понимаете?