- Вот так всегда,- сказал мне почтальон, когда я открыл ему дверь на его долгие, настойчивые звонки. - Кто-то пишет, как курица лапой, а я гадай. Вы пан Рутковский?
Я молча кивнул головой.
- Тогда, вам письмо. Заказное. Распишитесь. Вот здесь,- и он протянул мне квитанцию.
Я был неприятно удивлен, что мой адрес кому-то известен, но, также молча, унес квитанцию в комнату и чиркнул по ней ручкой, подумав, что пора сменить перо.
- Ну вот и отлично,- заключил почтальон, когда я вернулся в коридор и протянул ему квитанцию.
- Читайте на здоровье,- и он подал мне конверт.
Я захлопнул за ним дверь.
Письмо было, как письмо. Со штампом "Заказное", вот только без обратного адреса. Да еще, видимо, оно побывало под дождем - чернила кое-где размыло. Это, наверное, и вызвало недовольство почтальона.
Я вскрыл конверт, который, надо заметить, был подозрительно тонок. Из него выпала бумажка, сложенная вдвое. Я поднял ее и развернул. Это был чек на предъявителя в Польский Национальный банк. Сумма радовала взор: двадцать тысяч злотых.
"Неплохо,"- подумал я.- "Но если было бы больше, я бы не обиделся."
Порывшись в конверте, я достал еще одну бумажку, которая все объясняла, но не делала понятным происходящее. В ней была одна строка:
" Янек, я ваше условие выполнила. Дело за вами. И не ищите меня больше.
Сусанна"
Мне ничего не оставалось, как сесть за стол и погладить себя по подбородку- это у меня привычка такая.
"От кого этот неожиданный подарок?"- подумал я.- "И с какой стати?"
С тех пор, как я имел последнюю передышку в трудах, а минуло уже полтора года, мне не приходилось держать таких денег в руках. Я, естественно, не бедствовал, но клиенты были мелочь. А тут! Хотя, там, вроде, про какие-то условия написано. Я еще раз посмотрел на записку. Писала явно женщина. А сейчас у меня были дела только с Боровским из Познани. То, что я не буду ее искать, я знал абсолютно точно. Как и то, что я не тот Янек, которому это письмо было адресовано.
Еще раз внимательно осмотрел конверт, надев монокль, такой же как у часовщиков. А, ну все ясно. Наиболее размытыми и непонятными оказались два места: первая буква фамилии и вторая цифра номера дома. Кто-то капнул на конверт, и недотепа почтальон вместо "В" прочел "R", а вместо "31"- "37". Мне стало любопытно до крайности, чьи это деньги я так неожиданно получил и за что их платили. Я сел за стол и по привычке сразу стал водить ручкой по бумаге. Так лучше думалось.
"Бумага у меня такая и конверты есть. Так. Почтовые штемпели? Ага, у нее Гданьск, а у меня будет Лодзь. Какой у нее почерк интересный, как у нее такое "М" получается?.."
II
Через час мои труды и размышления были прерваны энергичным звонком в дверь. Я пошел открывать.
Ну конечно, так мог звонить только один человек- этот мамонт, этот динозавр по размерам да и по неразвитому уму- Владзимеж Квистяк, мой шурин. Он обладал завидным здоровьем и незаурядной силой, но был страшный тугодум. И потому в моих затеях он играл только роль янычара и вышибалы. Вот на драку нюх у него был что надо. Естественно, там, где я мог, я прикрывал его. По обоим моим процессам он проходил как свидетель. А если ему и пришлось трижды побывать в кутузке, то это чисто его заслуга. Меня все три раза тогда с ним не было, а он, когда бьет, забывает, что перед ним обычные люди, а не слоны.
- Нашел меня? Молодец. Если ты пришел справиться у меня о самочувствии твоей сестры,- начал я с порога,- то ничем не могу тебе помочь. Я уже неделю ее не видел. Она опять у кузины.
- Снова застукала тебя с Ганкой?
- Ей бы частное сыскное агентство открыть, я бы мог тогда не работать. Впрочем, она только меня и может выслеживать,- ответил я.- Хочешь выпить?
- Водки,- согласился он.
Не успели мы отметить встречу, как снова раздался дребезг дверного звонка, а потом в нее кто-то забарабанил.
- Не квартира, а проходной двор,- заключил я.- Надо ее сменить.
В дверях стояло двое мужчин. Один повыше и помоложе, был в военной форме, другой, пониже и шире в плечах, был в гражданском.
- С кем имею честь?- поинтересовался я.
- Пан Рутковский? Если не ошибаюсь?- ответил вопросом на вопрос гражданский.
- Может, вы позволите войти?- горячо начал военный.
- Пожалуйста, пожалуйста. Я вижу, панове пришли по делу. Проходите сюда, пожалуйста,- проговорил я, открывая дверь в комнату.
То, что в квартире я оказался не один, смутило визитеров. Но они быстро преодолели это смущение.
- Пан в курсе?- спросил у меня горячий военный, имея в виду Владзимежа.
- В курсе чего?- спросили мы с шурином в унисон.
Офицер покраснел пятнами.
- Письмо! Где письмо?- сорвался он на крик.
Шурин встал. Он не любил, когда непонятно, когда кричат. Лицо его посуровело. Штатский это уловил и схватил военного за рукав, сказав ему:
- Спокойно, Янек,- А потом обратился ко мне.- Вы, пан Рутковский, получали сегодня письмо? Заказное. Нам почтальон дал именно ваш адрес. Ведь получали,- спросил он, утверждая.- Так где оно?
Затем он обратился уже к Квистяку.
- Дело в том, что сегодня, абсолютно случайно, письмо, предназначенное вот этому господину,- он ткнул пальцем в военного,- олух почтальон принес вот этому,- и он показал на меня.
- Я попросил бы без фамильярности,- сказал я сурово.
- Ну да, да. Принес письмо пану Рутковскому. Очень важное письмо,- продолжал он каким-то вкрадчивым, заговорщицким тоном.- Тот, халява-почтальон, свое уже получил...
- Не хотите ли вы сказать, что пришла и моя очередь?- перебил его я с дружелюбной улыбкой на лице.
- О! Нет, нет...- и он льстиво заулыбался. - Пан Рутковский- благородный человек,- он сделал ударение на слове благородный. Это же сразу видно. Он не заслуживает ни такого отношения, ни даже каких-либо подозрений. Он, как настоящий шляхтич, не трогает чужую корреспонденцию. Верните нам, пан Рутковский, это письмо.
- Ты, правда получал это письмо?- спросил меня шурин.
- Получал,- согласился я.- Вот оно.
Я достал из ящика стола конверт и положил его на стол.
Визитеры бросились к нему, судорожно, здесь же на месте вскрыли и удивленно посмотрели друг на друга. Видимо не увидели то, что ожидали увидеть. Военный развернул листок и стал вслух читать:
- "Янек, я сделаю все, что могу, не ищите меня. До встречи. Сусанна." Что за черт! Почерк ее. А где чек?- задал он вопрос, сначала как-будто самому себе, а потом уставившись на меня.
- Именно это письмо вы получили сегодня?- спросил у меня штатский.
- Да!- ответил я твердо.- Или почтальон сказал вам, что он передал мне их целую пачку?
- Это не то письмо! Где чек?- взвизгнул военный.
Я только пожал плечами.
Владзимеж скорчил очень недовольную гримасу и снова встал. Этого оказалось достаточно.
Штатский опять схватил военного за руку и что-то зашептал ему на ухо.
- Ну хорошо, хорошо. Нам, пожалуй, пора,- проговорил он.- Мы и так отняли уйму времени у благородного пана Рутковского.
При этом он опять выделил интонацией слово "благородного".
- Благодарим вас, панове,- закончил штатский.
- Счастливо оставаться,- буркнул военный.
И они удалились.
- Пся крев! Ни черта не понял!- воскликнул шурин.- Это кто такие?
- Очень плохие люди. Твоя мама никогда не разрешала тебе знаться с подобными мальчиками,- отшутился я.- Одного я знаю точно. Ты же знаешь, стоит мне туда попасть, как мне сразу предоставляют местечко писаря в их канцелярии. Уж больно им нравится мой почерк.
- И что?
- Тот, что пониже,- Полонский. Казимир Полонский- домушник. Я на него карточку перед самым освобождением заполнял. А тот, что повыше, военный, скорее всего,- его брат Ян Полонский. Он- брачный аферист. Его я не знаю, но думаю, что это он.
- А что им от тебя нужно было?- снова задал вопрос шурин.
- Ты же слышал- письмо.
- Что за письмо? Он еще про какой-то чек говорил.
- Ты задаешь много лишних вопросов,- ответил я.- Когда все успокоится, ты получишь свой кусок.
- Ну хорошо, а что делать сейчас для того, чтобы все успокоилось?- спросил Владзимеж.
Когда речь заходила о деньгах, он проявлял проблески ума.
Я по привычке погладил себя по подбородку.
- Ты налей себе еще. А я сейчас подготовлюсь, и мы пойдем прогуляемся.
III
Мы вышли на улицу. Ласковое июльское солнце еще не прогрело колодец двора. Пришло время вспомнить о Ганне Ковальской.
В мою жизнь крепко вплелись судьбы двух женщин: Агнессы Квистяк и Ганны Сосновской. Не буду рассказывать всю историю наших взаимоотношений, ибо история эта длинная и начиналась в дни далекой юности. Тогда все наши семьи проживали в одном огромном доходном доме.
Что было делать, если они нравились мне обе, и я затруднялся с выбором. Девицы знали, естественно, о моих сомнениях, но между собой не ссорились, а в основном пилили меня. Их благосклонность мне потом не раз приходилось возвращать подарками, cтоимость которых росла пропорционально нашему возрасту. И когда я собрался, наконец, сделать окончательный выбор, прокурор Старчевский сумел доказать, что подписные благотворительные листы на строительство польского подводного военно-морского флота- моих рук дело. И что деньгами, собранными по этим листам, распоряжается не морской министр, а я. В общем, он сумел разрушить мою личную жизнь. И у меня появилось три дополнительных года на то, чтобы решить, какая девушка мне больше нравится.
Ганна Сосновская, не вынеся такой разлуки со мной, от огорчения вышла замуж за старичка ювелира. А Агнешка встретила меня у ворот тюрьмы. Тем более, что я не потащил за собой ее братца. Выбор, таким образом, был сделан.
С Ганной, теперь уже Ковальской, мы встретились через три года. Обратились в одно и тоже время в одну и ту же адвокатскую контору. Ей надо было защитить свои права в деле о наследстве, старичок к тому времени окочурился. А я думал, что они сумеют доказать, что, если у кого-то есть долгов на два с половиной миллиона, как у банкира Бернштейна, то те жалкие векселя на семьдесят тысяч, которые я изготовил от его имени,- просто шутка бедного молодого человека. Но банкир Бернштейн таких шуток не понимал и, размахивая руками и брызгая слюной, кричал, что ему пришлось оплачивать эти фальшивые векселя, и что именно я его разорил.
В этой адвокатской конторе, как выяснилось, работали неудачники. Денежки и лавка ювелира достались его дочерям от первого брака. Мне же пришлось еще четыре года побыть писарем в тюремной канцелярии. Уж больно им мой почерк нравился.
Теперь уже Ганна дожидалась меня у ворот тюрьмы. Домой я попал через неделю. А когда попал, Агнешка обиделась и, собрав вещи, уехала к кузине. С тех пор она проделывала эту процедуру три-четыре раза в год и, надо заметить, не без причины.
Мы проехали пару остановок на трамвае. Все шло, как я и думал. Затем мы немного прошли пешком и вошли в почтовое отделение.
Здесь, в двух шагах от дома Ганны, я и устроил спектакль. Купил конверт и отправил его. Потом подошел к таксофону и назвал телефонистке номер Ковальской.
- У телефона,- проговорила Ганка.
- Здравствуй, малышка,- я стал говорить громко, чтобы меня было хорошо слышно не только ей.- Я говорю из таксофона... Да... Да... Мы с Владзимижем решили посидеть в кафе... Да, в "Волнах Вислы"... Ты не сможешь к нам присоединиться? У тебя финансовые дела? Какая жалость... Да загляну, как освобожусь. Будь аккуратной. Целую.
Я повесил трубку. Огляделся: все шло так, как надо. Кивнул шурину, и мы вышли на улицу.
В связи с жаркой погодой мы расположились в кафе за столиком на свежем воздухе. Здесь всегда подавали хорошее пиво.
- Ха!- воскликнул Квистяк.- Полонский!
- Ян?- спросил я, не оглядываясь.
- Ага!- радостно согласился шурин.
- А я боялся, что меня прежде солнечный удар хватит, чем они появятся. Как покажется Казимир, придется с ними поговорить.
Старший из братьев появился минут через пять. Ленивой походкой братья направились к нам.
- Какая неожиданная встреча, панове! Сегодня отличная погода. Здесь подают хорошее пиво. А вы ,наверное, имеете к нам разговор. А может, вы оказались здесь случайно?- сказал я.- Варшава- удивительно тесный и маленький город, если мы встречаемся так часто.
- Это что,- включился в разговор Квистяк.- Вот я был в Берлине, он еще меньше и теснее Варшавы. Представляешь, в течение четверти часа я встретился там на Унтер-ден-Линден с двумя земляками. Сначала с аптекарем с Краковской улицы, а затем с библиотекаршей с Праги.
- А ты бываешь в библиотеке, да еще и на Праге?- несказанно удивился я.
- Ну мы с ней на танцах познакомились, в клубе железнодорожников,- успокоил меня шурин.
- Интересно, на какие шиши варшавские библиотекарши разъезжают по Берлинам?- пробормотал я, запивая вопрос пивом.
- Она перед этим вышла замуж за лавочника с их улицы,- ответил Владзимеж.
- С девушками такое происходит довольно часто,- заметил я.- Но, надеюсь, вы оба остались довольны встречей?
Квистяк ответить не успел.
- Давайте, панове, о более близких к нам событиях,- встрял в наш разговор Казимир Полонский.- Мы думали, пан Рутковский, что вы благородный человек, джентльмен, а вы? Фу! Kак пошло! Подсунули нам какие-то пустые бумажки. Нечисто работаете, "Архивариус",- произнес он с интонацией, указывающей на то, что они меня раскусили.
- Вы правы, "Сыч",- отпарировал я.- В письме был другой текст, но предназначалось оно отнюдь не Полонскому.
- Моя фамилия Бутковский,- сказал младший из братьев, теребя конфедератку.
- Это, видимо, по восьмой или десятой жене, пан Янек?- спросил я.- Надо заметить, вы отвратительно разыгрываете роль офицера. Неубедительно. Кроме усов и горячего взора в вас нет ничего от настоящего воина Войска Польского. Только провинциальных вдовушек вам и обманывать. Я бы вам советовал переменить военный мундир на китель железнодорожника или почтмейстера. Настоящий польский офицер ворвался бы в мою квартиру, размахивая палашом, изрубил бы мою мебель и, угрожая заколоть меня - "проклятого шпака", потребовал бы вернуть письмо, от которого зависит честь и достоинство дамы. А вы: "Чек! Чек!"
- Ну вот, похоже дошли до цели разговора,- снова вмешался старший Полонский.- Где чек?
- Какой?- удивился я.
- Вы же сейчас сами про него говорили.
- Я?- продолжал я разыгрывать изумление.- Это ваш братец требовал какой-то чек.
- А вы, значит, не в курсе?- атаковал Казимир Полонский.- Не надо лгать, Рутковский! Мы перетряхнули вашу квартиру и кое-что нашли. Настоящую записку Сусанны. А не ту, что вы подсунули нам. Там ясно говорится, что в письме должен быть чек.
- Но у меня его нет!- заявил я и посмотрел на часы.
- Правильно, Сыч, у него чека уже нет,- к нам подошел парень лет семнадцати.
Я его давно приметил. Он пытался незаметно следить за нами от самого дома и преследовал нас всю прогулку.
- Посмотри, вот конверт, который он пытался отправить себе по почте,- парень надорвал пакет, оттуда выпал чек Национального банка Польши...
Мне ничего не оставалось, как заскрипеть зубами. Квистяк сжал кулаки. Я схватил его за рукав.
- Не надо, Владзимеж,- сказал я мрачно.- Черт с вами, ваша взяла.
IV
- Ну и что дальше?- спросила Ганка.
- Сначала я приготовил пустышку в новом конверте. Ты же знаешь, при моих способностях подделать любой почерк не проблема. А когда я увидел, кто пришел за чеком, то понял, что здесь нужна игра посложней. Я им выписал чек из той книжки, что ты для меня открывала. Как хорошо, что в Польше пруд пруди пани Ковальских. Там осталось злотых тридцать, им хватит на пару выпивок. Их труды большего не стоят. Чтобы они все сообразили, я оставил в письменном столе настоящую записку. И так как подозревал, что они будут меня пасти, на виду у пацана отправил необеспеченный чек сам себе, а настоящий оставил тебе в тайничке в таксофоне. Ты, наверное, удивилась, когда в месте для любовных записок нашла чек? А, вообще-то, ты молодец, все правильно меня поняла.
Я бережно поцеловал ее в теплые полные губы.
- Я представляю себе их лица, когда им сказали, что на счету нет двадцати тысяч,- развеселилась Ганна.- Хочешь еще кофе? А что будет потом?
- А потом у них не должно быть ко мне претензий. Письмо и чек они получили. Даму для расспросов они вряд ли найдут. Она присылала письмо из Гданьска- видимо, уплыла морем. А я им сделал конверт с печатями из Лодзи. Пусть ищут ее в Швейцарии или в Австрии. Но даже если они и узнают о настоящем счете, то в банке им скажут, что деньги со счета получила интересная блондинка. Ты ведь надевала парик?
Она, улыбаясь, кивнула.
- Но кофе я больше не хочу. Мне уже пора. Надо поискать новую квартиру. Да и мириться с Агнессой пора.
Ганна надула губки.
"Ну вот, так всегда с этими женщинами. Половину жизни занят тем, что их успокаиваю,"- подумал я и сказал:
- Я оставлю четыре кучки тебе. На первое время хватит,- и достал из портфеля четыре пачки по тысяче злотых в каждой.