Из записок "дедушки"
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
--
ИЗ ЗАПИСОК "ДЕДУШКИ"
1. Утро, казарма.
- Рота, подъем!!!
Голос знакомый- это Суслик с телеграфа. Надо же, какой у человека визгливый и противный голос. Как можно жить с таким голосом? Как можно, имея такой голос, разговаривать с девушками?
Правда, ему - Суслику- еще очень долго не разговаривать с нормальными девушками.
- Первое отделение, подъем!
- Второе отделение, подъем!- вторят на разные голоса сержанты телеграфа.
- Телефонное отделение, подъем!- это уже нам, телефонистам, подает команду помкомвзвода Вася Колмаков.
Быстро и энергично вскакивают бойцы по первому году службы.
- Форма одежды - номер два! На зарядку выходи строиться!
Уборщики сегодня - Савиных и Кравченко.
Долго, долго собираемся. Сегодня вечером будет сон-тренаж, совсем разучились быстро вставать,- грозит Василий.
"Черпаки"- те, что прослужили больше года,- идут на зарядку по желанию. Тимофеев и Вайчулис, взяв полотенца, направились сразу в умывальник. Гаджикасимов лежит в постели, он сегодня в наряде. Он приподнимается и энергично шлепает пробегавшего мимо салагу полотенцем, причем, не своим.
- Короче, Склифосовский!
Казарма опустела. На нашей "телефонной" половине в кроватях осталось трое: Гаджи и два "дедушки"- я и Серебряков. Он, кстати, снова уснул. Умеют же некоторые! Я уже не засну, но вставать лень. У телеграфистов все "деды", кто провел ночь в казарме, также валяются в постелях. Это неписанная привилегия стариков. И большинство из них, несмотря на дембельскую бессонницу, придерживается ее. Один из телеграфистов, кажется, Витька Плюев, известный самовольщик и сачок, орет:
- Дневальный!.. Дневальный, мать твою!
Входит Суслик.
- Кто дежурный по роте?- вопрошает Витька строго.
- Сергиенко.
- А, этот молодой? Ну-ка, позови его.
Через минуту входит младший сержант Сергиенко. Он только месяц, как из учебки. На левой руке у него повязка дежурного по роте, глаза после бессонной ночи воспалены.
Плюев работает на публику и начинает издалека:
- Слышь, Сергиенко, мы тут посовещались, и я решил выразить тебе наше дембельское недоумение. Что, у тебя только один дневальный?
Нет? А чего ты опять этого Суслика послал кричать "подъем"? Тебе в прошлый раз уже говорили, что визгливый голос рядового Суслова плохо действует на нервную систему дембелей. Говорили?- это он обращается к лежащим сослуживцам.
Любители бесплатных развлечений поддакивают.
- Вот видишь, говорили. Так вот, если ты не хочешь сгинуть на боевом посту вечного дежурного по роте, мы можем дать тебе последний шанс исправиться. Надо сделать так, чтобы этот визгливый козел по утрам больше не кричал. Ты понял просьбу "дедушек"?
Нам так мало осталось, а ты последние нервы выматываешь. Нехорошо. Хохол, я прав? Скажи ему, что это нехорошо - не слушаться старослужащих, - обращается он к старшему сержанту Яковенко, выполняющему обязанности старшины роты.
Тот, не вставая с постели, приподымает ногу и громко портит воздух. Все закатываются в хохоте.
- Слышал, какое могучее подтверждение? Кто у тебя второй дневальный?
- Саркисьянц.
- Вот так дисциплина в Советской Армии! Этот салага года не прослужил, а уже старикует. Гоняет вместо себя бедного Суслика.
Ты, Сергиенко, передай ему, что стариковщина в СА запрещена. И что старший сержант Яковенко его за это накажет. А можешь и сам, своей властью. Он ведь в твоем отделении? Ну всё, ты свободен,- добавляет Плюев после некоторой паузы.
Тем временем роты прибежали с зарядки. Все одеваются, заправляют постели, в умывальнике толчея. Кое-кто из "стариков" встает.
- Слышь, деды,- это уже к нам обращается Колмаков.- Вы бы вставали, а то сегодня Зосима - дежурный по части. А он всегда с обходом ходит, да и убирать надо.
Я человек не капризный, особенно сегодня. Ведь сегодня я служу последний день. Завтра у нас провожают первую партию на дембель. Завтра я уеду домой. А пока я, сидя на кровати, натягиваю галифе. Толкаю ногой укрытую синим одеялом спину Серебрякова.
- Серебряный, вставай. Сегодня Зосимович - дежурный.
Сослуживец приподымает голову и, не оборачиваясь, отчетливо и громко посылает очень далеко сначала Зосимовича, а затем и меня.
Потом снова утыкается в подушку и засыпает. Я абсолютно не обижен, для нас это естественное общение. Натягиваю сапоги и направляюсь в умывальник.
- Рота, приготовиться к утреннему осмотру!- это снова орет дневальный, но уже с кавказским акцентом.
Тоже вторят и командиры отделений.
- Всем строиться и в класс,- объявляет телефонистам Колмаков.- Приготовиться к утреннему осмотру.
Молодежь заканчивает уборку постелей и шустро устремляется к выходу. Старослужащие не спешат. Они свое отспешили на первом году. В большинстве своем все они готовы к осмотру. С вечера подшит белоснежный подворотничок, имеется все необходимое, отсутствует все лишнее. За год - полтора службы всякий уважающий себя воин привыкает следить за собой и, располагая большим количеством времени, чем молодой боец, всегда готов к любым проверкам. Ясное дело, что если никого из офицеров и "кусков" на осмотре не будет, то старослужащие подвергаться проверке не будут.
Не торопясь, заправляю постель. Кравченко и Савиных заканчивают уборку нашего кубрика. Один влажной тряпкой протирает кровати, другой подметает пол. Через закрытые двери слышится отчаянный крик: "Рота, смирно!" И дальше скороговоркой доклад с упоминанием звания лейтенант.
Всё понимают, что пришел дежурный по части и выпархивают из под одеял яки птички. Кто-то впрыгнул прямо в штаны и, повязавшись полотенцем, пытается проскользнуть в умывальник. Плюев вместе с одеялом взметнулся на второй ярус, там меньше видно. Серебрянный сразу стал плоским, издали даже не догадаешься, что в кровати кто-то есть. Да и Кравченко стал суетиться рядом, прикрывая его от взглядов.
Кадрового офицера картина "уборка казармы" вполне бы удовлетворила. Он бы взглянул на нее одним глазом и успокоенный ушел. Но Зосимович не такой. Выпускник местного института с военной кафедрой, он был призван сразу лейтенантом всего четыре месяца назад и, как говорят, "службы не видал". В армии таких не любят ни офицеры, закончившие нормальные военные училища, ни солдаты, поскольку большинство из них успели прослужить в рядах СА больше этого юного лейтенанта.
В армии нужно жить по армейским законам. Армия - великий усреднитель. Она не нуждается в выдающихся личностях, и поэтому в ней их не бывает. Армия сильна своим единством, тем, что каждый знает в ней свое место и свою задачу. Выдающиеся личности имеют привычку задавать вопросы, сомневаться во всем и иметь свою, всегда отличную от других, точку зрения по всем вопросам. В армии такие не нужны, поэтому первое, что делают в армии, нивелируют новобранцев, усредняют их. Эта процедура тщательно отработана и ей подвергаются во всех частях, учебках и училищах Советской армии.
Первое время, обычно полгода, тебя гоняют как негра на плантации. Не потому, что ты им так уж противен, просто подавляют индивидуализм. Тебе дают понять, что ты маленький винтик в хорошо отлаженном механизме. Ты должен узнать свое место в этом огромном организме.
Единственно, что спасает в это время - мысль, что это не навечно. Кстати, напоминать об этом не забывают и те, кто тебя гоняет. Они ведь не ставят перед собой задачи погубить тебя. Они просто готовят тебя к возможным трудностям и к безусловному выполнению приказов. После такой обработки солдат становится стойким- он готов к любым испытаниям и трудностям, хитрым и умным - знает, как увильнуть от работы или как ее можно сделать побыстрее, а также жестоким- всегда готовым к отпору, к драке.
Лично я после такой обработки впервые почувствовал, что способен не только бить человека, но и убить, при необходимости.
К сожалению, это испытание не для всех. У нас за два года, что я служу, два бойца не выдержали и свели счеты с жизнью. Один два месяца назад сбежал с боевого дежурства из подземелья и повесился на березе. Генерал, посетивший по такому случаю нашу часть, "оттянул" за это всех подряд. Больше всех не повезло его комроты: капитана сослали в отдаленный гарнизон, в казахские пески.
Второй боец, с нашего призыва, отслужив полгода, убежал с поста с карабином. Нас всех, всю часть подняли перед самым отбоем и мы все полночи искали его по окрестностям.
Утром беглеца нашли поселковые мужики в общественном туалете возле автобусной остановки с простреленным сердцем...
Дурак! Если бы он полтора года назад не сделал эту глупость, то сейчас был бы в двух неделях от дома. Хотя, может, он и дома был не очень нужен.
Если эти двое не смогли выдержать армейских трудностей, то кто даст гарантию, что они бы смогли чего-то добиться в обычной жизни.
Одним словом, армия впитывает в себя уйму "личностей" и "индивидуальностей", тщательно их переваривает и выпускает людей, готовых ко всему, способных не выделяться из строя, способных жить в армейском коллективе. Вот этот процесс переваривания и называется "увидеть службу".
Лейтенант Зосимович службы не видал, так как нигде не мог подвергнуться процедуре усреднения и унификации, а власть ему, тем не менее, доверили. Пользоваться этой властью он не умел, поэтому его и не любили ни офицеры, ни солдаты.
Лейтенант буквально влетел в спальню и сразу же устремился по проходу между двухъярусными кроватями. На этот раз он начал с нашего кубрика. Естественно, он заметил лежащего Серебрякова, энергично подскочил к его койке и резко сорвал с него одеяло.
- Для тебя что, команды "подъем" не было?
Серебряный молча садится на кровать и, не торопясь, начинает натягивать штаны.
- Встать! Вставать надо, когда разговариваешь с офицером!
Как фамилия?
Серебряков встает и, застегивая ширинку, не глядя на собеседника, тихо отвечает:
- Серебряков.
- Рядовой Серебряков,- поправляет его офицер.
- Ну да, рядовой,- соглашается солдат.
- И без "ну да"! Доложишь своему командиру, чтобы он тебя наказал.
- Хорошо.
- Что?- угрожающе переспросил лейтенант.
- Есть, товарищ лейтенант, доложить моему командиру, чтобы он наложил на меня взыскание!- проорал диким голосом Серебряный.- Вот только отбывать мне это наказание придется дома,- добавил он снова тихо.
Пока идет вся эта перепалка, все остальные уже успели одеться и участвуют как зрители. Лейтенант, в конце концов, обещает лично рассказать командиру роты о проступке Серебрякова. А когда он уходит, ему в спину звучит:
- Салага.
Сказано без адреса, и непонятно, кто именно из телеграфистов это произнес, но всем было ясно, что относится это к лейтенанту.
Лейтенант обернулся и застыл в дверях, оглядев всех присутствующих злым, тяжелым взглядом.
- Кто сказал?- спросил он.
- Разрешите пройти, товарищ лейтенант,- вкрадчивым голосом произнес я.- На осмотр опаздываю.
Я встал перед ним, застегивая ремень, пилотка лежала на плече. Не хватало еще руку к голове прикладывать, без почестей обойдется. Офицер посторонился и пропустил меня. Потом до него дошла нелепость положения, он отвернулся и вышел из казармы.
Дневальный встал по стойке смирно и отдал ему честь.
2. Утро, учебный класс.
Молодежь сосредоточенно готовилась к утреннему осмотру: драили сапоги и пряжки, подшивали воротнички. Уткнувшись в сложенные на столе руки, дремал Федюнин, только что пришедший из самохода. Он тоже с моего призыва, но завтра домой не едет. Он, вообще,
не скоро поедет в родную Пензу. Залетчиков домой быстро не отпускают. Им дают возможность насладиться службой до отказа. А Федюнин- известный залетчик. За два года, что он здесь служит, он успел только от командира части получить сто суток ареста. Правда, на губе не был ни разу.
На губу надо везти в город. Это не так далеко: полчаса на электричке до областного центра и там трамвайчиком с пяток остановок, но на губе места в дефиците и, чаще всего, поездка заканчивается впустую. Туда принимают либо особо достойных, за которых уж очень хлопочут, либо тех, кому вообще дисбат корячится. Но могут взять и простого бедолагу, но только за взятку. Если, например, бойца привозят в нагрузку к чему-нибудь полезному: цементу ли, шиферу, или рубероиду.
Цемент и кирпич командиру самому нужны - он строит гараж, поэтому Федюнина в город не возят. Правда, Шурик был первым посетителем "холодной".
Прошлой осенью в части построили новый КПП и там есть пустая комнатушка без отопления. Говорят, там зимой лед на стенах. Командир решил использовать ее для воспитательной работы, и Шурик был первым новоселом в этом помещении. Просидев там ночь, он посчитал более интересным занятием чистить трубу канализации в столовой.
Естественно, содержать бойцов на самодельной губе нельзя, но воспитательный момент был налицо, и замполит закрыл глаза на это решение командира. Сейчас уже май и Федюнин "холодной" не боится, он твердо знает, что его рано или поздно все равно уволят. Не сейчас, так в конце июня, поэтому он не отказывает себе в удовольствии сбегать в поселок к девкам и выкушать "огнетушитель" дешевого портвейна. Вот и сейчас он всю ночь где-то шлялся, а в его постели лежала свернутая шинель.
Шурик оторвал голову от стола и, обведя класс мутным взглядом, хрипло сказал:
- Слышь, Хасан, сбегай в роту, принеси мою шинель.
- Так ее уже принесли,- ответил Хасанов.
- Ну-ка, где она?
Федюнин взял протянутую ему шинель, расстелил ее на составленных в ряд табуретах, улегся на нее и прикрылся полой той же шинели.
- Строиться на утренний осмотр!- командует Колмаков.
Молодые бойцы построились в одну линейку. В левой руке у них пряжка ремня, правой они демонстрируют белизну подворотничка. Потом они показывают сапоги, ставя ногу то на носок, то на пятку.
- Сапоги должны блестеть, как у кота яйца!- любят повторять все начальники от командира части до командира отделения.
Я полистал подшивку армейской газеты "На страже", но опыт отличников боевой и политической подготовки меня не вдохновлял и не интересовал. Федюнин негромко сопел. Серебряков, Вайчулис и Тимофеев сидели в курилке и лениво перебрасывались фразами. Я не курю, но вышел и сел рядом.
В заключение Вася проверил содержимое карманов и наличие иголок с нитками. Инцидентов не было. Самые молодые прослужили уже по полгода и знали все предъявляемые требования.
Это обычно первые три-четыре месяца салажата имеют проблемы с внешним видом. Вообще, по тому, как солдат выглядит, можно сразу определить, сколько он прослужил. Первые месяцы он как в мешок одет. На нем все топорщится: галифе, как шаровары, гимнастерка развевается, как юбка, стянутая ремнем и вся в складках; в карманах- письма от мамы, какие-то записные книжечки, куски хлеба да еще всякая дребедень. Затем, под воздействием старослужащих, новобранец приучается следить за своим внешним видом: штаны похожи на штаны, складки гимнастерки переезжают на спину и под ремень. Карманы уже опустели и в них находится только то, что разрешено уставом. Воин осознает, что чистый подворотничок - это не способ издевательства над ним, с целью не дать ему поспать ночью, и не повод отправить его вне очереди в наряд, а элементарная гигиена. Пара нарядов от сержанта за грязь на шее, а также злые чирьи на руках, ногах и телах таких же, как он, молодых солдат являются лучшими аргументами, подтверждающими необходимость соблюдения чистоты. Если ты неправильно намотал портянку и натер себе ногу, то тебя не пожалеют, как сделала бы мама, а накажут, и работа на "очке" тебе обеспечена.
Но всё это - проблемы начальных месяцев службы. Затем, после первого своего приказа, "салага" становится "молодым" воином, который уже умеет "шевелить рогом", то есть знает что, где, когда, как и почему. Он уже самостоятельно ходит на смену в подземелье и имеет не только обязанности, но и права. Приходит новый призыв и появляются желторотые салобоны, на которых можно и повысить голос, обучая их армейским премудростям.
После второго приказа, прослужив почти год, боец переходит в категорию "черпаков". Ему уже можно ходить в сапогах в гармошку, ремень не затягивать- он висит ниже пупка, причем, за свои деньги в военторге покупается кожаный. Обычный ремень из заменителя носить уже неприлично. Галифе и гимнастерка ушиваются так, чтоб все было в обтяжку. На гимнастерке, на спине, на уровне лопаток, наглаживается "стариковская" складка, для того, чтобы и с тылу было видно, что перед вами идет заслуженный воин СА.
Если "салаги" и "молодые" тянут службу обычно в нарядах и на хозяйственных работах, то "черпаки" и "старики"- это опора командира в несении боевого дежурства. Большинство из них- классные специалисты. Лично я успел выслужить первый класс. Вообще-то, значок специалиста первого класса для дембельского мундира есть у каждого уважающего себя старика. Достают его кто как, разными способами, но запись, подтверждающая такую квалификацию в военном билете, есть у единиц. У меня есть.
"Черпаки"- это основа дисциплины. Именно они следят, чтобы в подразделении соблюдались традиции и правила. Именно они гоняют молодежь. У них в подчинении два призыва и, если есть возможность увильнуть от работы, перепоручив свое дело молодым бойцам, то черпак всегда так и сделает. Черпаки- самые злые, поскольку хорошо помнят, как тяжело начиналась их служба, и осознают, что служить им еще очень долго.
После третьего приказа, воин становится "стариком". К службе относится, как к временной проблеме. Он уже практически не вспоминает о прошлой, до армейской жизни, а думает о том, как будет жить после дембеля. Иные "старик" уже не считает нужным ушивать штаны или китель, наоборот, в нашей части среди "стариков" модно сейчас разглаживать галифе не по стрелкам, а вдоль швов, что делает тебя похожим на кавалериста времен гражданской войны.
Старик уже готовится к дембелю. Он рисует или заставляет молодых, из способных, рисовать себе дембельский альбом. Под покровом ночи и тайны печатает подпольно снятые фотографии. В части запрещено что-либо фотографировать. Только на фоне березок и можно сняться. А хочется и в окружении аппаратуры, и с оружием, и возле боевых машин. Старик отделывает "парадку" или шинель в зависимости от времени увольнения: в ноябре или в мае. Он беспокоится о чемоданчике или "дипломате", а также о значках, которые будут украшать его богатырскую грудь.
Значки - это слабость солдат. Надевают все, что можно: "ВЛКСМ", даже если тебя в пионеры не принимали, "Отличник советской армии", даже если ты последний разгильдяй, "классность": все искали первую или даже мастера, хотя запись была, в лучшем случае, о третьей; "Военно-спортивный комплекс" желательно первый, малинового цвета, хотя выполнить его нормы могут единицы. У нас на него только Вася Колмаков вытянул. Да и то, он только силовые и беговые дисциплины сам сдал, а гранату за него по блату один сержант из передающего центра бросал. При Васином росте- метр шестьдесят четыре- и при весе в пятьдесят четыре килограмма, бросать учебную гранату за сорок метров, без специальных тренировок,- затруднительно.
Возможно, в мотопехоте, у пограничников или в десанте, где упор делается именно на физическую подготовку, эти нормы и выполняет большинство солдат, но мы-то войска связи ПВО страны, в поле не воюем. Служба у нас сидячая, и среди бойцов культивируются в основном перекладина и штанга. Я тоже, как и все, когда стал черпаком и приобрел уйму свободного времени, не ленился повисеть на перекладине. И сейчас свободно выполняю норму по подтягиваниям и подъем-переворотам, но вот бег для меня- проблема.
Кроме этих воинских значков очень ценится знак "Гвардия", хотя наша часть не гвардейская и нам он не положен. Часто солдаты делают всякие самодельные значки, обычно связанные с местом службы (у нас это Урал) или с родом войск- для нас это ПВО.
Но вот проходит время и по войскам снова проходит очередной праздник "сто дней до приказа". Это уже твой праздник. В различных частях его празднуют по-разному. У нас он проходит довольно тихо, просто салаги должны с этого дня помнить сами и напоминать старикам о прожитых и оставшихся до приказа днях. Вообще, в части ходили легенды о тумбочках, с которых молодежь должна кукарекать и громко вещать речитативы для дембелей, но нас не заставляли делать это, когда мы были салагами. Естественно, мы не принуждали к этому последующие призывы.
Потом, в сентябре или в марте, во всех частях, экипажах и гарнизонах объявляют приказ министра обороны. Приказ идет телеграммой, открытым текстом и, понятное дело, первыми его видят телеграфисты. Обычно, приказ получают ночью, но, тем не менее, все роты узнают о нем сразу же. В казармах начинается галдеж и веселье до самого утра. Тяжело приходится в эту ночь дежурному по части. Нужно эпизодически посещать казармы и успокаивать разгулявшихся стариков.
С того дня, как пришел приказ об увольнении в запас и призыве очередных воинов, старики переходят в последнюю категорию- "дедушек". В этот день на завтраке, они отдают свое масло салагам.
"Дед", для всех молодых бойцов,- самый безобидный из старослужащих. Конечно, если его специально не раздражать. Он ведет растительное существование, его уже не интересует служба, он всеми помыслами уже дома. И если "дед" видит какой-то непорядок, то не принимает какие-либо меры сам, а обращается к "черпакам" с вопросом, почему это они традиции не блюдут. "Деды" любят, когда к ним относятся как к дорогой мебели. Их девиз: "Не кантовать! В случае пожара выносить в первую очередь".
Утренний осмотр закончен. Солдаты собрались в кружок в курилке и стали травить обычные байки.
- Я вчера с "Канадой" разговаривал,- сообщил Тимофеев.- Так там первая партия позавчера была.
- А на "Артисте"- вчера,- добавил Безручко.- Домой бы сейчас...
- Ну тебе, положим, до дома, как до Китая пешком,- уточнил Тимофеев.- Еще нас осенью проводите, а потом еще зиму в этой казарме. Только через год домой поедешь. Если бы мне, как тебе оставалось, я бы повесился.
Тут из класса выглянул на улицу Колмаков и скомандовал:
- Хасанов, на заготовку!
- Командир, погоди, я схожу,- предложил Вайчулис.
- Хорошо,- согласился сержант.
Вайчулис ушел в столовую, следом поднялся я и зашел в класс. На наши места на маленькой лавочке сразу уселась молодежь.
Обычно после осмотра полагается проводить какую-нибудь учебу, но учебный год на исходе, и все сачкуют.
- Внимание!- раздается с улицы и было слышно, как в курилке все вскочили.
Видимо, пришел кто-то из офицеров. Я тоже вскочил, но вовсе не потому, что очень уважаю командиров, просто надо было разбудить Федюнина. Я дернул его за ногу.
- Вставай, Федя! Кэп пришел.
Шурик что-то недовольно пробубнил, но встал. И когда командир нашей телефонной роты заглянул в класс, то Федюнин имел вид хоть и помятый, но осмысленный.
Капитан критически оглядел его и саркастически сказал:
- Доброе утро, Федюнин. Колмаков, зайди ко мне,- добавил он серьезно.
Вася вышел из канцелярии минуты через две и отдал команду:
- Строиться на завтрак!
3. Завтрак.
По расположению части полагается передвигаться только строем. Если идут двое или трое, то строятся в колонну по одному и шагают в ногу. Если солдат идет один, то он тоже должен передвигаться либо бегом, либо строевым шагом. Так, по крайней мере, рекомендуют уставы Советской Армии. Кстати, самое страшное наказание для бойца отнюдь не наряд вне очереди. Куда страшнее жизнь по уставу. И всем любителям справедливости и жалобщикам говорят: "Что, жизни по уставу захотел? Получишь!"
И человек, который заглядывал в серенькие книжечки уставов, понимает, что лучше перетерпеть сейчас какое-то неудобство, чем остаток службы исполнять все уставные положения.
Телефонисты построились по двое, получилось пять пар. Причем, старики, не взирая на рост, встали по традиции в конце колонны. Так и пошли. Впереди молодежь: Савиных, Юсупов, Махкамов. За ними- черпаки: Хасанов, Безручко и Кравченко. Потом старик Тимофеев и замыкали деды: Серебряный, Федюнин и я.
Столовая- это награда и каторга. Почему-то у телефонного отделения наряд по части есть только на кухню. Через день посылают то одного бойца, то двух. Сегодя в наряде Гаджикасимов. Он прослужил полтора, поэтому, сразу по приходу на кухню, забивает за собой наиболее выгодное место- на мытье бачков.
Всего в столовой наряд из четырех бойцов. Рота передающего центра заняла за собой мясной и варочный цех, где они все и драят. А три человека моют посуду. Они приходят от телефонки, телеграфа, радиороты и от авторемонтников. Один из них моет бачки, другой чашки, третий кружки. Кроме того, первые двое наводят порядок в цехах: рыбном и овощном, а третий- в обеденном зале. Лично я сначала тоже стремился мыть бачки, их всего около сорока штук, но потом мне больше понравилось работать в зале.
На завтрак давали геркулес с мясной подливкой, чай и масло.
Лошадей я люблю и не обижаю. Овсяной геркулес я даже в первые месяцы службы не ел. Другое дело- масло. Масло и сахар - вот два продукта, которые пользуются популярностью у солдат. Поэтому обычно элементом стариковщины является перераспределение этих вкусностей в пользу старослужащих.
За телефонным отделением закреплены два стола, и, по обычаю, за один садились старики, а за другой молодежь. Время от времени, при очередной кампании против стариковщины офицеры рассаживали всех вперемешку, но проходило время и опять в одних кружках оказывалось по три куска сахара, а в других по два.
По воскресеньям давали пару яиц, а на праздники по два пряника. Эти деликатесы у молодых отбирать было не принято. По крайней мере, в нашей части.
Кашу я есть не стал, только попил чайку с бутербродом. Сейчас есть не хочется. Впрочем, я даже когда прибыл в карантин, и тогда не имел привычки есть много и почти не ходил с кусками хлеба в карманах, как делают почти все новобранцы. За первые три месяца службы я похудел на десять килограммов.
Первые месяцы, когда молодых гоняют как сидоровых коз, у них зверский аппетит. Они едят везде и всегда. В столовой, в наряде, на политзанятиях, во время построений, в постели после отбоя.
Естественно, за исключением столовой, в остальных перечисленных местах можно есть только заныканый хлеб. И во время посещения столовой молодые бойцы набивают карманы хлебом. Белый хлеб дают ограниченно, и салаги набирают черный, его дают вволю. Но все хорошее когда-нибудь кончается, и часа через два после приема пищи, возле столовой начинают кружить тени цвета хаки- молодые бойцы, думающие, как бы выпросить еще порцию хлеба. Повара и хлеборез матерят их, но с голода пропасть не дают. Молодых можно понять. Помню, земеля мой- Толя Алексеев- как-то полбачка перловки умял. Серега Сафиуллин- наш командир отделения в те времена- решил тогда посмотреть сколько молодой боец каши съесть сможет. Результат его удовлетворил, и он разрешил нам, салагам брать с собой в класс буханку хлеба после ужина...
- Отделение, закончить прием пищи! Выходи строиться! Юсупов, убери со столов и дождись смену,- скомандовал Вася.
- Мне же на смену идти, товарищ сержант,- ответил Юсупов.
- Так... Тогда... - размышляет Колмаков.
- Командир,- обращаюсь я к нему,- Я после обеда заступаю, давай я смены дождусь. Мне надо с Алексеевым встретиться.
Поясняю я ему мое странное желание.
- А ты давай быстро тут все прибери!- даю я указание Юсупову.
Вася согласно кивает и дает всем команду на выход.
Маленький затянутый ремнем татарчонок старательно убирает со стола, а я снова погружаюсь в свои мысли.
Серега Сафиуллин так и не стал сержантом. Обычно, присвоение званий производят весной и осенью, к увольнениям в запас. Его назначили командиром отделения за полгода до дембеля, мы как раз только призвались. Четыре месяца он добросовестно исполнял эту обязанность, а потом не вытерпел и попался в самоходе. Конечно, командир части поставил крест на его карьере, и Серега уволился, как и призвался, рядовым.
- Че, смену ждешь?- раздался голос за спиной.
Я обернулся, ко мне подошел из мойки Гаджи. Он сел на лавку напротив меня.
- Тебе хорошо, домой завтра,- начал он.- Все готово?
Я кивнул головой.
- Эй, салабон, куда тарелки в бачок кладешь? Бачки в бачки складывай. Что, первый раз в наряде?- прикрикнул Гаджикасимов на бойца, собиравшего посуду со столов.- А альбом сделал?
Это он снова ко мне. Я налил в пустую кружку чай и ответил, прихлебывая:
- А на кой он мне. Я не вижу здесь ничего такого, о чем я хотел бы сохранить память. Нет, несколько фотографий у меня имеется, конечно. Но у меня есть надежда, что скоро я буду вспоминать весь этот бардак, как дурной сон. Это вам тут еще...
Я и парадку не обделывал. Мне ехать тут час, перед кем выделываться.
- Да... А вот я до Махачкалы трое суток буду ехать...
Не, ну ты посмотри, что он делает?! Эй, козел драный, салабон вонючий,- продолжил он уже на ходу.- Тебя кто просил это делать?
И он умчался на мойку разбираться с незадачливым коллегой по наряду.
Тут, наконец, стали приходить ночные смены. Радиорота, телеграф, потом наша телефонка. Наша- самая маленькая: четыре человека. Не сравнить с телеграфом, где полтора десятка.
- Привет, земеля,- произнес Толик Алексеев.- Меня ждешь? В чем проблема?
- Как всегда. Надо мамке позвонить. Ты же после обеда идешь?
- Да, вроде. Сделаем,- он согласно кивнул.
- Ну что, молодежь, службу не завалили?- спросил я у Алясимова и Козлова, которые, как и я, были ЗАСовцы.
- Все- хоккей, Миша!- ответил быстрый на язык Козлов.
- Значит, на гражданке я могу быть спокоен за чистое небо над Уралом. Американский агрессор не пройдет?
- Ну, еще бы, в случае чего, мы его...- и он сделал неприличный жест руками.
- Правда, у этих "клавиш",- вступил в разговор Алясимов,- был шум под утро. Похоже, опять "Шмель" закрыть не могли. По-моему, половина пролетов части в телеграфе,- заключил он.
- Это точно! Ну, я пошел,- сказал я и поднялся.
На выходе из столовой я встретил "Мокшу". Такое прозвище было у Вани Топоркова- кочегара части.
- Ба, Мокша, ты тоже стал в смену ходить?- сделал я удивленное лицо.
- Да нет,- ответил Ваня на своем специфическом диалекте, улыбаясь.- Проспал. Засима выгнал нас на зарядку, ну я добежал до котельной да лег прикорнуть, а этот салага- сменщик не разбудил во время, зараза. Совсем нюх потерял, придется подучить. А ты, говорят, домой едешь?
- Это точно, завтра. А тебя когда?
- Наш говорит- в следующей партии, замену я себе подготовил.
С этим Мокшей была масса забавных историй. Он в самом деле по национальности мокша- одно из ответвлений мордвин. Прибыл сюда из какого-то глухого села. Дома был водителем, почему его сунули в связь, не понятно. Образование - восемь классов, не дурак, но какой-то недалекий и неразвитый, хотя, по-своему, по-хозяйски сметлив. По-русски говорил плоховато, а его еще и засунули в "телефонку", где вся служба в разговорах. Ваню, по-моему, кэп ни разу в смену поставить не рискнул. Пока было много работы- мы в
первое лето ремонтировали крышу узла связи - его держали в нашей роте. А ближе к зиме перевели в хозвзвод на самую теплую должность- в кочегарку.
Так вот, именно на ремонте узла связи с ним и произошла одна из забавных историй. Один из наших "кусков" приказал ему позвать к какому-то объекту подполковника, принимавшего работу. И вместо того, чтобы подойти, отдать честь и сказать: "Товарищ подполковник, прапорщик Примак просит вас подойти туда-то, посмотреть то-то," Ванятка подошел, чуть было не дернул старшего офицера за рукав, чтобы привлечь внимание, и брякнул: "Эй, подполковник, тебя прапорщик зовет!"
Подполковник внимательно выслушал требование прапорщика. Надо совсем немного прослужить в армии, чтобы понять, сколько здесь было нарушений субординации. Потом вкрадчиво поинтересовался, который из прапорщиков этак его зовет. И когда выяснил, вставил пистон и прапорщику Примаку, чтобы знал, кого посылать к офицерам и высказал свое неудовольствие командиру роты.
В этот же день Ванечку заслали на кухню вне очереди, а Примака- на следующий день- дежурным на КПП. Тоже вне очереди.
4. Разводы
Самая сильная вещь в армии- ритуалы. Сначала ты относишься к ним с любопытством, через некоторое время привыкаешь. Потом тебе становится скучно от ежедневно повторяющихся процедур, и ты стараешься их избегать и не обращать на них внимание. И только по прохождению некоторого времени ты осознаешь всю мудрость и величие ритуалов.
Как мне теперь кажется, по тому, как в части исполняют ритуальные положения устава, и можно выяснить ее боеспособность.
Такими ритуалами были разводы. Самый первый был развод на боевое дежурство новой смены. Проводил его заступающий оперативный дежурный. Он - самый главный в "подземелье", на командном пункте. При желании, если было за что, он мог пропесочить и нашего подполковника- командира части и узла связи.
На плацу выстраивалась дежурная смена связистов: радисты, телеграфисты, телефонисты, релейщики. С ними прапорщики- начальники смен. Отдельно располагалась смена роты КП: планшетисты, шифровальщики, синоптики и прочая подобная публика, приезжавшая отдежурить сутки из штаба корпуса. На правом фланге вставали дежурные офицеры: главный штурман, отвечавший за истребительную авиацию, начальник РТВ, отвечавший за радиотехнические войска, начальник ЗРВ, командовавший в эту смену ракетными комплексами и дежурный по связи.
К заступающим на смену выходил оперативный дежурный. К нему навстречу печатал шаг один из дежурных офицеров и делал доклад. Оперативный здоровался с подчиненными и, после того, как убеждался, что все в порядке, все здоровы и могут нести службу, говорил заветные слова:
- Приказываю заступить на боевое дежурство по охране воздушных рубежей нашей Родины!
Далее играла музыка- какой-нибудь марш- и смена отправлялась в подземелье на КП и на узел связи.
Так вот, по тому, как проходил этот развод, можно было примерно определить и то, как пройдет дежурство. Если ритуал исполняли скомкано, лишь бы отвязаться, то и внизу творились какие-то мелкие происшествия. Все суетились, путались, делали всё кое-как. Если развод проводили солидно, то и проблемы под землей разрешали эффективно.
Когда я пришел из столовой в учебный класс, телефонное отделение готовилось ко второму ежедневному разводу, к разводу на работы и учебу.
- Давай быстрей,- замахал мне рукой Колмаков.- Уже идти пора.
Я ускорился, сделал два быстрых шага и опять пошел, как привык. Мой статус "дедушки" не позволял мне суетиться и бежать вприпрыжку. Не солидно.
Телефонное подразделение двинулось на развод. Есть что-то магическое в движущейся колонне солдат. Когда ты идешь в строю и печатаешь шаг в ногу со всеми, чувствуешь себя клеточкой единого, могучего организма, способного все смести со своего пути, все преодолеть.
Наша колонна была не такой, со стороны посмотреть, обхохочешься. Могучий, единый организм состоял из четырех бойцов и сержанта. Когда мы построились на плацу, соседние телеграфисты стали хихикать.
- Эй, трубки, где народ растеряли?- спросил Витька Плюев.
- Зато мы в тельняшках,- ответил Федюнин.
- У нас каждый- двоих ваших стоит,- добавил я.
- Разговорчики!- прикрикнул командир телеграфа.
Недоумение соседей было понятно. Рядом с четырьмя рядовыми солдатами и одним сержантом стояло семь прапорщиков и офицеров.
Тут начштаба нашей части подал команду: "Смирно!" и пошел строевым шагом навстречу командиру части с докладом.
Командир части поздоровался с нами.
Мы дружно прогавкали "Здравие желаем, товарищ подполковник!".
Потом командир части начал "натягивать" провинившихся. Меньше всех досталось сегодня нашему капитану. Только за то, что наша смена долго ест и не успевает на построение, а еще за оголившийся участок крыши.
Наш капитан сказал, что пошлет сегодня солдат нарезать дерна и прикроет бугор.
Телеграфистам попало за службу: полтора часа не могли закрыть (засекретить линию связи) "Шмель".
Но хуже всего влипли ночью радисты. Один из бойцов, устав ходить с карабином вокруг складов, запрятал свое оружие в кустах и отправился в роту спать.
Карабин нашел замполит, обходивший ночью посты. Теперь этого бедолагу поставили перед строем и объясняли ему и всем остальным всю неправильность его поступка. Причем, в речи командира преобладала ненормативная лексика, а то, что можно было бы вслед за ним записать на бумагу, тоже было не из словаря институток. Самыми приличными словами подполковника были те, где он объявил этому солдатику десять суток ареста, а его командиру роты- выговор.
На этом развод был закончен. И подразделения под музыку, все тот же марш, строевым шагом, разошлись на свои работы.
Последний третий развод бывает для заступающего суточного наряда. Он проходит около пяти часов вечера и на нем присутствовали те, кто отправляется в наряд дневальными, караульными, начальниками караулов, дежурными по ротам, по столовой, по КПП, по автопарку.
Поскольку за годы службы я имел счастье ходить в наряд только на кухню, то ни разу на этот развод не попадал, как, впрочем, и остальные рядовые телефонисты нашей части.
5. Прочие утренние заботы.
Когда мы пришли к нашему учебному классу, ночная смена уже сидела там. Капитан приказал нам не расходиться и поставил в наш строй и их. Потом он закрылся в канцелярии с прапорщиками и Колмаковым.
Через три-четыре минуты Вася вышел и зачитал:
- В наряд сегодня пойдут Долгий и Федюнин, на подмену Письменнов, Алясимов- ЗАС, Алексеев, Савиных- ЛАЗ. А сейчас...
- О! Опять в наряд!- возмутился было Федюнин.- Ну, Долгий, он понятно! Ему командировку припоминают. А я только позавчера с кухни пришел.
- Попадаться меньше надо. Тебя вчера вечером в деревне Сорока видел. Он сейчас и сказал об этом кэпу.
Федя выматерился по адресу прапорщика Сорокина и примолк.
Долгий перенес все молча. Ему еще долго будет аукаться его провинность в командировке. Он, как и я в свое время, был откомандирован в штаб соединения, в областной центр. Но если я протянул свой срок успешно, то он жутко пролетел.
Человек он был веселый, жизнерадостный и жизнелюбивый. Особенно в этой жизни он любил девушек (не без взаимности, между прочим), вино и всяческие развлечения. На этом он и погорел. Пока Долгий просто ходил в самоходы, ему все более или менее сходило с рук. Тем более, что его покрывал прапорщик Светлов- начальник всех солдат-связистов при штабе корпуса. Они даже порой на пару и ходили к бабам. А однажды эта парочка совсем разошлась: пообещали очередным шалавам прибыть на машине, чтобы покататься по городу. Но одно дело пообещать, другое - сделать. Выяснив у штабных шоферов, как проводится процедура выезда за пределы части, они в одно тихое воскресенье, провели свою авантюру.
Поскольку все штабные телефонные связи были в их руках, они скоммутировали на себя, на свой пульт, линии дежурного по штабу корпуса и принялись отдавать как бы с его номера приказы. Позвонили в роту и вызвали по прямому телефону шофера, с которым договорились заранее, велев тому прибыть к КПП с машиной. Затем позвонили в автопарк, сообщив, что такую-то машину нужно выпустить из гаража, а в заключение у дежурного по КПП тоже сработал прямой телефон дежурного по штабу и ему объяснили, что сейчас одна из машин поедет в город за кем-то из офицеров.
Никто ничего не заподозрил, и вся афера успешно удалась. Все считали, что звонит именно дежурный офицер штаба. Ведь срабатывала именно его линия. Потом дежурный по КПП доложил прапорщику Светлову, вместо настоящего дежурного, что машина из части выехала. Узнав об этом, проходимцы вернули всю коммутацию связи на место и отправились куролесить к подругам.
Возможно, все бы им сошло с рук, если бы поездка за вином в теплой компании не закончилась легкой аварией с легковым автомобилем. Все остались целы и невредимы, но автолюбитель нажаловался гаишникам, гаишники обратились в ВАИ, и понеслось.
Долгий взял все на себя, не упомянув лишний раз про прапорщика, а то было бы совсем плохо. А так его тут же выгнали с легкой службы при штабе и направили в нашу деревню. Вообще-то, генерал- начальник штаба- грозился отправить его в Сагиз к верблюдам, (есть в нашем соединении такая, богом забытая, точка, зарытая в казахской степи), но обошлось, специалистов- телефонистов в части не хватало, и он только что побывал на губе. Наш комвзвода его, все-таки, туда устроил. В Сагиз отправили шофера, бывшего с ними в сговоре. Прапорщика Светлова чуть позже тоже попросили из армии, за плохую дисциплину в его взводе. И он сейчас ожидает приказа.
- На сегодня есть две работы: уборка территории- Махкамов и Козлов,- продолжил Колмаков.
- И я!- добавил Федюнин.- Старшим, а то они не справятся.
- Ну, давай, хоть и ты,- согласился Вася. Хотя, он знает твердо одно, что Шурик и метла несовместимы.- Остальные - нарезать дерн.
Вообще-то, в это время мы обычно учимся. Техническая подготовка, политическая, физическая или строевая. Но учебный год уже кончился, и чаще нас посылают на всяческие работы.
Нарезать дерн для покрытия крыши подземелья - занятие нескучное, вдобавок, это означает выход за территорию части.
Для начала вооружаемся лопатами и носилками, кто-то произносит обычные заклятия: "И в дождь и в грязь е... связь", "Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, а связист из ПВО, заменяет хоть кого".
Кстати, лопата для нас- более привычный предмет, чем штатный карабин. За всю службу я стрелял из него раза четыре, а выкопал земли целый котлован.
За ограду выходим строем, ищем полянку с хорошей травой и приступаем к работе. Вася, отдав распоряжения, уходит в часть.
Выбрав место с травой погуще, я ложусь на землю, положив под голову пилотку. Рядом расположились Алексеев и Долгий. Молодежь: Савиных и Алясимов лениво ковыряют землю. Долгий начинает травить анекдоты, он не может молчать больше трех минут:
- Пишет диссидент письмо на Запад: "Жизнь в Советском Союзе отвратительная- курица на базаре стоит десять рублей..." Его письмо прочитывают ГДЕ-НАДО и говорят: "Что-то вы не то пишете, так писать нельзя." Он пишет по новой: "Жизнь в СССР замечательная, но курица на базаре стоит десять рублей..." Его снова вызывают и объясняют, что не надо заострять внимание тамошних людей на наших недостатках, что нужно писать о наших достижениях. И тогда он пишет в третий раз: "Жизнь в Советском Союзе отличная- слон на базаре стоит три рубля! Но зачем мне слон? Я лучше добавлю семь рублей и куплю себе курицу".
Мы хохочем.
Серега продолжает: К Зайцу- контрабандисту пристал Слон, проведи да проведи его за границу. А то, дескать, у него паспорта нет. Заяц подумал немного и согласился. Подходят к КПП, там пограничник Волк ему и говорит: "Ну ты, Косой, совсем обнаглел, куда ты живого Слона тащишь? На это я не могу глаза закрыть."
- "А причем тут Слон?"- удивляется Заяц.-"Видишь, у него на брюхе кусочек хлеба привязан?
Так вот, Серый, все это большое- мой бутерброд на завтрак. Вдруг мне на той стороне кушать захочется?"
Не заметно для себя я засыпаю.
Просыпаюсь я часа через два. Алексеев тоже дремлет. В тенечке берез сидит Долгий и рассказывает очередную байку молодым бойцам, которые курят возле горки нарубленного дерна.
- Когда я служил на границе, была у меня собака.