У сержанта Карасаева не было причин жалеть своих подчиненных и утирать им сопли. Он не в учебке получил сержантские лычки, а заплатил за них частью жизни в дурдоме, называемом армией.
В бытность салабоном, добряк Карасаев не раз был бит, безвылазно драил полы и, ночи напролет, чистил картошку. Перед дедами-кавказцами не выпендривался, безотказно выполнял то, что требовали деды, но держался так, что те предпочитали лучше лишний раз загнать его в наряд на распилку дров, чем заставить стирать свои портянки или ушивать просторные трусы, выданные после бани.
Люто ненавидел он кодлу горных джигитов, однако, в армии свои законы, и как "казарменная пыль", вынужден был развлекать джигитов своим участием в потешных гладиаторских боях. Подневольные - борец Карасаев и его друг боксер Анкинович метелили друг-друга, а кавказцы лёжа на краватях, делали ставки. Во время одной из схваток, противники одновременно ломанулись к ухмыляющимся дедам и начали прессовать кулаками их физиономии. И не жить бы взбунтовавшимся "духам", но с криками: "Бей их!" неслись в центр казармы два отделения молодых бойцов с ремнями или с табуретами в руках. И секли салабоны своих угнетателей тяжелыми бляхами ремней, били табуретами. Навалившись по два-три человека, валили с ног и остервенело пинали армейскими кирзачами за всё "хорошее".
Гордые дети гор были вынуждены трусливо запереться от гнева народных масс в сушилке. В той самой, куда сами постоянно заводили салабонов и безнаказанно "пробивали фанеру" тренированными ударами в грудь новобранца, за "не почитание старших".
Демократическая революция, о которой так долго мечтали угнетенные массы, свершилась!
Сержант Карасаев не зверь. Но нельзя позволять салабонам борзеть. Он не позволит, чтобы им служба мёдом казалась.
Скоро Карасаеву домой. Пощелкивая костяшками пальцев, сержант вышел из ротной канцелярии и направился к дневальному Синицину.
- Фанера Синицын.
- Я!
- Что нужно сказать дедушке?
- Фанера Синицин к пробитию готов!
Удар в грудь отбросил Синицина, его голова сначала гулко хряснула затылком о стену, а потом, в падении - виском, об угол опрокидывающейся тумбочки.
Не скоро увидел родной дом сержант Карасаев.
Никогда не увидел его рядовой Синицин.
До сих пор не пойму, что творила с нами армия? Ломала как паршивую фанеру или показывала такими, какие мы есть?
Что о чем, а это о пробитой "фанере".