Аннотация: Житейская история, произошедшая в одной семье.
Что вы знаете о любви?
Только не говорите про ромашки-цветочки, грустные песни и лунные ночки. Всё это как лепестки отцветающих черёмух, плавающие на поверхности пруда. Суть любви в том, чем заканчиваются для влюбленных вздохи, ахи, переглядки, да прогулки до рассвета. Любовь дана для того, чтобы пролилось из мужчины в женское тело семя жизни, а она приняла его выгибаясь от страсти.
Мужчина должен быть желанным. Самым-самым...
Чуть ли не с колыбели, начинает девочка высматривать такого в стайке мальчишек.
Сначала - самого красивого, сильного, весёлого. Только вот беда, что такие мальчишки нужны подружкам и недружкам, которые тоже сопли не сосут, а стараются отхватить себе дружка, всем на зависть.
Да и парни, как подрастут, заглядываются на красивых, ногастых, сиськастых.
Лучших, на всех не хватает.
Как говорится: "Какие сами - такие и сани". Умерит девчонка свои замашки, поумнеет да начнет выглядывать, кто из парней добрее, здоровее, мастеровитее.
Девки на выданье начинают мозгами, а не глазами влюбляться. Им жениха подавай не пьющего, состоятельного, с хорошей душой, покладистыми родителями, но главное, чтобы с ним в постель хотелось ложиться и не вылезать из-под одеяла.
Так что любовь это просто желание заиметь хорошего мужика или возможность приспособиться и смириться с тем, который достанется. Иначе жизнь каторгой покажется.
Без мужика баба сатанеет. Да так, что на любого козла согласна. Лишь бы полежать ей исцелованной, вспотевшей и утомлённой на сбившейся простыне, чувствуя на своей груди грубую мужскую руку.
Только где мужики в 1948 году?
Догнивают в земле от Волги до Берлина. Из семи десятков, ушедших из деревни на фронт, всего три калеки возвернулись, но к ним их жёны соперниц на пушечный выстрел не подпускают. Парни, которые под мобилизацию не попали, в партизанах побиты или партизанами, за службу в полиции. Даже семнадцатилетние пацаны в послевоенной деревне наперечет. Много их погибло на минах, сотнями таящихся по окрестным перелескам и оврагам.
Вот и мучается Домна Ковалёва седьмой год без мужика. Свой-то, Илья в начале войны сгинул. Ни одной весточки с фронта не прислал. А случайные красноармейцы, ночевавшие в избе, да трое немцев, два дня насильнячавшие Домну - не в счет. Война виновата.
Один кавалер сейчас на всю улицу, один кобель на полсела. Колька Чуркин, соседкин сын. Дрючит поганец и девок и вдовых солдаток, которые годами помоложе. Вот и до Домниной дочери, до Катьки добрался. Что ни вечер, бегает Катька к охальнику на сеновал. И по-хорошему, и по-плохому увещевала Домна свою Катьку. Даже веником её отколошматила, а негодница в окно выскочила и к Кольке сиганула. Едва возраст вошла, а уже не желает без мужика обходиться.
Месяц назад, ходила Домна к соседке на разговор, а та отбрила Домну старой истиной: "Катька не захочет - Колька на неё не вскочит".
- Не лезь ко мне со своими проблемами, если прошмандовку вырастила. В невестки я её не возьму. На дочери военкома Николая женить буду. Военный комиссар района - человек с положением. Дом построить, в приданное, обещает. А твоя нищебродка пусть пока подстилкой послужит, чтобы Николай далеко от дома не шлялся ночами.
Взбеленилась Домна от услышанного.
- Сама ты прошмандовка. К военкому в родню метишь? Тогда уж попроси в том доме и для себя закуток устроить, чтобы было у тебя, блудливой скотины, место для случки. То-то я смотрю, зачастил к тебе из города военком, да всё с ночевками. Пока твой Колька с моей Катькой на сеновале забавляется, военком тебя в хате на кровати трёт.
Плюнула Домна соседке под ноги, развернулась, пинком распахнула перед собой дверь и пошла домой драть дочку за волосы и плакать от обиды, а в следующий приезд военкома, пробралась ночью на соседкин двор, сняла с военомовского коня новенькое седло и утопила шорное изделие в деревенском пруду.
Наутро, военком в сопровождении председателя и секретаря партийной ячейки долго и безрезультатно, по избам, разыскивал пропажу. Убедившись в безнадёжности поиска, военный комиссар вынес от бросаемой полюбовницы тканый половик. Покрыл половиком хребтину коня и, обхватив конское брюхо длинными ногами, обряженными в синие диагоналевое галифе, под смех ребятни, выехал из деревни, чтобы никогда больше не приезжать на место своего позора, где посмели посягнуть на государственное имущество в виде седла, показав своё неуважение к представителю власти.
Когда утихла шумиха, Домна седло из пруда вытащила, высушила, дратву по швам распорола, сложила куски кожи в стопочку и заказала в районе, пошить из седельной кожи сапожки для дочери.
Собрала в торбу новенькую обувку, сухарей, крупы перловой, узелочек соли, смену исподнего белья и проводила Катю на дальние лесозаготовки, куда направил Екатерину Ковалёву, по просьбе матери, председатель колхоза.
- Авось, повстречает там Катя себе пару...
Потеряв возможность стать военкомовским зятем, жить в райцентре, в новом доме и доходно работать закупщиком скота в Заготовительной конторе, Николай женился на Ольке - дочери председателя сельсовета. Главным аргументом его выбора было то, что за Ольгой давалось огромное, по послевоенным меркам, богатство. Две шубы, сундук постельного белья, зеркальный шифоньер с платьями, сверкающая никелированная кровать, дойная корова третьего отёла, "купеческий" самовар и швейная Зингеровская машинка.
Лесозаготовка...
Стране, отстраивающей разрушенные города, сёла и заводы, нужен был лес. Плыли по сибирским рекам нескончаемые гигантские плоты сплавляемой древесины. Пыхтящие паровозы тащили составы вагонов, груженных брёвнами, шахтным крепежом и пиломатериалами. От лесопилок к стройкам двигались вереницы машин и лошадей, везущих доски, брусья, рамы, двери, черенки лопат, рукояти кувалд и молотков, кровельную дранку. Автомобили - лесовозы, надрываясь от тяжести груза, трясясь по дорогам-лежнёвкам, вывозили с делянок неразделанные хлысты и кряжеванные бревна. На тысячах лесосек, в трескучие морозы и в летний зной, тысячи тысяч людей валили, сучковали и складывали в штабеля вековые стволы елей, сосен, лиственниц, кедров, берёз и осин. Израненная, голодная, победившая фашизм страна готовила лес для своего восстановления.
Кадровые и сезонные работники лесхозов и лагерный контингент были малой каплей в многомиллионном скопище колхозников, степных жителей и представителей промышленных регионов, направляемых на обязательные вахтовые лесозаготовки. Бывшие заключенные, отставные военные и вчерашние школьники, по своей воле, находили в лесу небольшой, но гарантированный заработок и миску еды из коллективного котла.
Рваные рукавицы, пропотевшие ватники и мокрые, не успевающие высохнуть за ночь, валенки плохая защита от трескучих морозов и метрового снега. Но холод не так страшен, как летние гудящие, кусающие и сосущие кровь тучи комаров, слепней и оводов. А ещё в лесу можно погибнуть от удара падающего дерева или от взрыва боеприпаса.
Бригада, в которой трудилась Катька, располагалась на месте сожженной карателями деревни "Татьянка", а работала в получасе ходьбы от бараков - в тридцать восьмом квартале. Там где зимой 1943 года остатки окруженных и блокированных героических партизанских отрядов Вадинского края приняли свой последний бой с врагом.
На полянках и просеках торчали из-под прелой листвы мыски ботинок и белели черепа, оскалившиеся в последнем крике. Под разведёнными кострами взрывались россыпи патронов, ручные гранаты или миномётные мины. Отброшенный в сторону топор очень часто лязгал о ствол валяющегося пулемёта или винтовки. Тупились пилы о снарядные осколки, засевшие в деревьях. Прелые парашюты укрывали ящики с боеприпасами. Валялись в траве куски дюраля от краснозвездного самолета, сбитого при выброске патронов, бинтов и сухарей. Буксующие трелёвочные трактора выкидывали из-под гусениц лесной торф и человеческие кости, перемешанные со стреляными гильзами.
Любой, далёкий от войны, человек сошел бы с ума, видя всё это. Катька не сошла. Для неё, девчушкой, собиравшей малину между тел убитых красноармейцев, видевшей, как фашисты вешали односельчан, растапливавшей печь артиллерийским порохом, лечившейся от чесотки смесью дёгтя и взрывчатки, пёкшей хлеб из семян щавеля и берёзовой коры, бросавшей в колонну пленных красноармейцев последние картофелинки, прятавшейся от немцев в заснеженном окопчике, варившей червивое разлагающееся мясо убитых лошадей, солившей то мясо красными комочками калийного удобрения, война была страшной, но неотъемлемой частью жизни.
Жизнь у Катьки трещала по швам, словно шелковая кофточка, которую тянут в разные стороны, каждая к себе, две сестры, вдрызг рассорившиеся из-за наряда.
Кольку у Катьки Олька умыкнула. Волчицей хочется выть. От утраченной надежды на семейное счастье в виде чисто-выскобленной избы, да Колькиного плеча к которому можно прижаться головой и молча, в душе, мурлыкать от удовольствия. А ещё счастливая жизнь невозможна без пары озорных шалопаев и лапочки дочки...
Веселится перед бараком молодежь. Смеются парни, взвизгивают от щипков девчата, а Катька слёзы пускает и чуть ли сопли на кулак не наматывает, от горя, сидя на бревне, невдалеке от Василя Юрчика.
Странный хлопец Васька Юрчик. Невысокий. Круглолицый. Лицо, вроде как весёлое от природы, а грустное, и глаза словно внутрь себя смотрят.
Тутошние парни им гребуют, Бандерой кличут, в бригаду к себе не берут. Сторонятся. Васька один и деревья валит, и сучья сам обрубает, и разделывает хлысты на шестиметровые кряжи, и вагой скатывает бревна в отдельный штабель. Как говорится, "один в поле не воин". Поэтому, Юрчик норму не выполняет. Зарплата у него самая маленькая на лесосеке. Голодает парень. Ходит как откормленный боров. Пухлый, переваливающийся на полных ногах. Но Катька знает, что это водянка начинается, с голоду человек пухнет.
И смешной он какой-то. Давеча, зашел во время перекура разговор о еде, кто что съел бы. Васька, всех рассмешил своими словами. Молчал, молчал, а потом и ляпнул, что очень он уважает колбасу с белым хлебом. Чудак! Он бы ещё липильсины заморские упомянул. Сейчас бы хоть черняшки кислой, недопеченной, с вареной картошкой и огурчиком соленым наесться вволю...
Смотрел, Васька на плачущую Катьку, как две капли похожую на его Оксану - дивчину с соседнего хутора и комок подкатывал к Васькиному кадыку от жалости к Катьке и к своей жизни поломанной.
Встал, подошел, присел рядом.
- Ты чего плачешь?
- Семью хочу! Дом свой хочу! А кавалер мой на другой оженился из-за барахла, коровы и тестя - начальника.
- А я бы на тебе женился. Пойдешь за меня?
- Пойду - тихо ответила Катя.
На том и сладили. Утречком, отпросились у лесомастера с работы. Расписались в ближайшем сельсовет. Но допреж росписи, затащила Катерина Василия в сельпо и купила ему рубаху нарядную, чтобы на жениха стал похож. Выбили комнатушку в бараке и начали свою семейную жизнь.
В ожидании первенца, наносил Василий из леса тонкомера. Срубил на краю посёлка избушку. Оштукатурил стены для тепла глиной, побелил их изнутри - извёсткой, а снаружи, в жёлтый цвет - природной охрой, у болота накопанной.
Сынок Толя в отцовскую породу задался. Круглолицый, чернявый, как татарчонок, вертлявый, как чертёнок и ласковый, как котёнок.
Когда подошла пора идти сыну в школу, Екатерина с Василием из леспромхоза уволились. Екатерина дояркой в совхоз устроилась, а Василий - прицепщиком в машинно-тракторную станцию. Раньше бы его туда не взяли, но по амнистии 1953 года судимость с гражданина Юрчика сняли. Стал Василий чист перед людьми и законом. Ездил по окрестным колхозам и совхозам. Вкалывал от зари до зари, сидя на прицепном плуге " Труженник" и крутя чугунный регулировочный штурвал.
После того, как МТС расформировали, перешел Василий в совхоз. Сразу же получил трактор, потому, что эмтээсники, такие как он, к работе и дисциплине приучены, в технике соображают и понимают, когда надо выкладываться в поле, а когда можно и выпить без ущерба производству.
В родные края, Василий ни разу не ездил. Причину того он Екатерине давно поведал.
Боялся, что отомстят ему земляки за прошлое...
Темна украинская ночь, словно прошлое Василия Юрчика...
Пришли в село из леса бойцы Украинской Повстанческой Армии. Согнали в одну хату сельсоветчиков, учителей, врачиху и милиционера, проведывавшего родителей. Жителям села сказано было собраться и смотреть что будет сделано со всеми, кто станет служить москалям. Выбрали из толпы пяток парубков, велели им тащить солому, обкладывать соломой двери и стены, поджигать избу с клятыми москалями, а если кто из коммуняк выломает оконные ставни, то закалывать его вилами, ибо нет для настоящих украинцев чести выше, чем убить врага.
Хорошо помнит Василий, как весело кричалось: "Слава Украине - героям слава"!
Как ярко занялось пламя над беремами пылающей соломы, как вывалилась через хлевное оконце учительница русского языка, рвущая свои, горящие на голове волосы и как с глухим хрустом, словно переспелый арбуз, раскололась её голова от удара жердины в руках у Петро Онищука.
За убийственный удар, получил Петро десять лет лагерей, а Василий, благодаря тому, что никто из москалей не выскочил под его вилы, отделался тремя годами заключения.
Теперь прошлое в прошлом.
Теперь его дом здесь, вдалеке от родимой хаты и от хохотушки Олеси.
Олеся, наверное совсем состарилась.
Конечно состарилась, она на годок постарше жены. Екатерине через год на пенсию...
А потом и Василий станет пенсионером. Оденет чистую рубаху, как когда-то во время регистрации брака, купит себе белую шляпу, вроде той, в которой летом агроном ходит. Сядет в саду на скамейку и будет играть с внуками, которых на радость родителям, смастрячил сын Толя. Внуки это особая сторона в жизни. В детстве, у Василя Юрчика была вера в то, что жизнь задастся. Сын был для Василия надеждой на то, что у сына всё сложится счастливее, чем у батьки. А внуки? Внуки были самой большой любовью в жизни Василия, потому, что они его родненькие кровиночки, которые будут видеть солнце и помнить дедушку с бабушку после их смертного часа...
Не успел дед Василий купить себе белую шляпу, потому, что женская душа не старится.
Сбрендила, задурила, с катушек съехала перед пенсией бабушка Катя.
На шестом десятке, вновь встретила она своего первого мужчинку - Кольку Чуркина. Заявился он в их совхоз после своей третьей ходки на зону. Естественно, директор совхоза, за Николая ухватился, потому, что в деревне каждый человек на счету. Особенно скотник, согласный за коровами навоз скрести, сутками мочевиной дышать, да силосом вонять.
В общем, оказались Николай и Екатерина на одной ферме и словно в прошлое вернулись.
Николаю, по началу, просто баба для естественных надобностей требовалась. Ещё хотелось самолюбие своё потешить тем, что Катька перед ним и под него стелется. Котлетки домашние и щи в баночке с семейного стола приносит. А потом осознал Николай, что Катька, та доверчивая неопытная девчонка из далёкой юности, превратившаяся в грузную, седеющую бабу это самое главное, самое ценное и самое хорошее, что было и что есть в его жизни. Стервозную Ольгу, ответственную работницу горисполкома, делавшую карьеру своим передком и нахрапистостью, подавшую на развод и выписавшую его из квартиры сразу после первого суда, Николай давно из жизни вычеркнул.
А Екатерина жалела Николая за его жизнь корявую, радовалась тому, что по-прежнему желанна и, чего греха таить, просто получала забытое в браке удовольствие, сношаясь с возвращенным мужчиной, как молодуха, на тюках сена или на мешках с комбикормом.
Запоздалая любовь кружила и пьянила Екатерине голову.
Василий всё чаще ловил на себе презрительные взгляды жены. Словно и не жены, а чужой женщины, удивляющейся, что он, этакое ничтожество делает возле неё, в её жизни. Василий, не ведающий причины, стал помехой в Катькиной жизни и лишним человеком в своём доме.
В весеннюю посевную, ранним утром совхозный автобус собирал трактористов и развозил по полям дальних бригад.
.Екатерина, после утренней смены, в отсутствие мужа, приводила Кольку домой, где до обеденного доения они могли быть вместе. Но, как говорится: "Сколько верёвочке не виться, а концу быть".
Закончился посев зерновых культур и получил Василий указание тащить загрузчик семян к механической мастерской, мыть агрегат, да ставить его на сезонную консервацию.
Забежал Василий домой, за резиновыми сапогами, чтобы не мочить ноги возле мойки и увидел на постели Екатерину, постанывающую под разгорячившимся мужиком.
- Что же вы твари делаете?
Екатерина уже не девочка. Сын вырос. Скорой пенсии на жизнь хватит. Мужчина желанный у неё есть, так что плевать ей теперь на растерянного Ваську.
- Иди Коля, я тут без тебя всё улажу, на ферме увидимся и поговорим.
Затворив и закрыв на крючек дверь за вышедшим Николаем, Василий подошел к кровати, сорвал с голой жены одеяло, схватил одной рукой её волосы, и начал бить кулаком в лицо, глухо выдыхая ртом одно слово: "Сука, сука, сука...".
"Коля, Коленька, родненький, спаси, убивает" - орала Екатерина, стараясь руками прикрыть лицо от ударов, но ладони слабая защита от кулака.
"Отпусти её" - прохрипел Николай, лезущий в окно с топором, схваченным во дворе, возле дровянника.
"Отпускаю" - сказал Василий, глядя как Николай кладёт на подоконник топор, мешающий влезать в высокое окно.
Василий сделал пару шагов к окну, взял топор и со всего размаха рубанул Николая в макушку.
Совсем как в далёкие годы, у учительницы, ищущей спасения о пожара и убитой Онищуком, хрустнул череп и чвакнули от удара мозги.
Тело сползло с подоконника на пол.
Василий посмотрел на моргающие, глаза Николая, поудобнее перехватил топорище, примерился к голове, словно к чурбаку при колке дров и рубанул, для надёжности, ещё раз.
Отнёс топор в кладовку, позвонил в милицию, вышел на крылечко и закурил...
"Василий, ты почему не на работе?" - спросил я у тракториста, проходя мимо его дома
- Болею.
- Больничный есть?
"Есть. Завтра всё узнаешь" - ответил Василий своим спокойным размеренным голосом.